Санта–Барбара V. Книга 1

ГЛАВА 3

Джина намерена развязать язык Мейсону. Коньяк «Курвуазье» нравится не всем. Тайна Джейн Уилсон раскрыта. Кортни помогает Перлу узнать подробности биографии Элис. Лайонелл Локридж получает последний шанс увидеть Августу живой. Рассказы Мейсона способны только нагнать сон.

Окружной прокурор не без удивления оглядел шикарный стол в убогом номере Джины.

Великолепные блюда из ресторана «Ориент Экспресс» смотрелись на фоне убогих обшарпанных стен и потертой мебели так же дико, как жемчужное ожерелье на шее у нищенки.

— Да, — хмыкнул Тиммонс. — Я уверен в том, что у тебя все получится. Ты прекрасно справишься с заданием. Джина в вечернем платье с весьма откровенным вырезом на груди, опираясь на костыли, заканчивала последние приготовления к торжественному ужину с Мейсоном. Она аккуратно разложила салфетки и расставила бокалы.

Стол венчал шикарный подсвечник, который должен был подчеркнуть особую интимность происходящего.

— Да… Ты молодец, Джина!.. — отвесил ей комплимент окружной прокурор. — Такой шикарный стол потребовал от тебя, наверное, немалых жертв…

Она польщенно улыбнулась.

— Спасибо, Кейт. Мне действительно пришлось влезть в долги, но в ресторане «Ориент Экспресс» мне пока отпускают в кредит. Они верят в мое честное имя.

Тиммонс не удержался от смеха.

— Твое честное имя? Да ты, наверное, шутишь!.. И, вообще, — на лице его появилась гримаса неудовольствия. — Почему ты никогда не заказываешь такой обед для меня?

Джина фыркнула.

— Такая еда не всегда уместна. Ну, представь себе… Что означал бы такой ужин в компании с любовником? Ты бы просто набил себе брюхо и в изнеможении отвалился от стола. А мне от тебя не это надо… Я собираюсь сбить Мейсона с пьедестала, на который этот глупыш забрался.

Тиммонс скептически ухмыльнулся.

— Я все‑таки не совсем уверен в том, что тебе удастся сбить с ног старика Мейсона. По–моему, этот парень понимает толк в хорошей еде и выпивке. Во всяком случае, раньше ему требовалась немалая доза для того, чтобы он потерял контроль над собой. Вряд ли старые привычки можно так быстро забыть.

Джина продемонстрировала охватившее ее возмущение.

— Большое спасибо, Кейт, — с задетым самолюбием произнесла она. — Твой тон порой бывает просто оскорбительным!

Окружной прокурор вынужден был пойти сразу же на попятную. Лицо его приобрело виновато–идиотский вид.

— Прости, Джина, — поспешно произнес он. — Я не хотел тебя обидеть. Просто мне показалось, что даже истратив такую кучу бабок на обед, тебе будет нелегко справиться с Мейсоном. Это парень старой закалки.

Джина торжествующе улыбнулась.

— Жаль, что ты не увидишь, как я обработала Мейсона. Я знаю, перед чем он не устоит. Мейсон, разумеется, парень не промах, но и я не лыком шита. Не забывай о том, что я слишком давно его знаю. Мне известны все его слабости и мелкие грешки. Ему не удастся устоять передо мной.

С загадочной улыбкой Джина полезла в большую коробку, стоявшую на туалетном столике и достала оттуда объемистую пузатую бутылку с мерцавшей тусклым золотом наклейкой.

— Ну, что скажешь? — довольно спросила она, демонстрируя Тиммонсу свое тайное оружие.

Окружной прокурор взял бутылку в руки и удивленно присвистнул.

— Коньяк «Курвуазье»?.. А ты же говорила, что собираешься справиться с ним с помощью рома?..

Джина усмехнулась.

— Не беспокойся. Ром у меня тоже есть. Я обо всем позаботилась. Теперь осталось только дождаться его прихода. И, спустя несколько часов, ты будешь знать о Лили Лайт все, что захочешь.

Окружной прокурор комично почесал нос.

— Очень жаль, что я не являюсь для тебя носителем столь ценных тайн, как Мейсон, — с легким сожалением сказал он. — Иначе, весь этот прекрасный ужин через пару часов перекочевал бы в мой желудок.

Джина пожала плечами.

— Но ведь тебе это нужнее, чем мне. В моем положении, Мейсон почти не представляет для меня никакого интереса. К тому же сейчас он меня интересует не как сексуальный партнер, а как источник информации.

Тиммонс растянул губы в подобии вежливой улыбки.

— Я надеюсь, что дело обстоит именно таким образом… А басни о том, что ты сейчас не в состоянии принимать чьи‑то ласки, можешь оставить для Мейсона. Я‑то знаю, как все обстоит на самом деле. Я даже могу сообщить тебе приблизительный сценарий сегодняшнего вечера.

Джина приподняла брови с деланным изумлением.

— Неужели?.. Ну, так посвяти меня в эту тайну, Кейт, — насмешливо сказала она. — Похоже, что ты знаешь мои привычки лучше меня.

Тиммонс не выдержал и рассмеялся.

— Для этого не нужно быть особенно проницательным.

Он открыл несколько крышек, закрывавших блюда, и уверенно сказал:

— Сначала немного шампанского… Потом «Курвуазье», потом устрицы и… Что это тут у тебя?..

— «Мясо по–вашингтонски», — закончила она. — И, возможно, суфле.

Тиммонс шумно вздохнул.

— Суфле — это, конечно, хорошо. Но мне кажется, что на десерт настоящим блюдом будешь ты, Джина. Во всяком случае это мне подсказывает мой опыт. Так что, я прав?

Джина победоносно улыбнулась.

— Все, что я делаю, Кейт, — несколько уклончиво сказала она, — я делаю хорошо. Я не думала, что ты настолько глуп.

Он обезоруженно развел руками.

— Что ж, мне не остается ничего другого, как исправить этот недостаток. Кстати, — Тиммонс подошел к Джине и смерил хищным взглядом ее фигуру, — ты и на костылях чертовски привлекательна.

Джина заметила, как он возбужденно сглотнул.

— Я знаю… — саркастически протянула она. — Тебе нравятся беспомощные женщины. Будь твоя воля, Кейт, ты бы, наверное, всех женщин Санта–Барбары поставил на костыли, чтобы они не могли сопротивляться твоим домогательствам.

Тиммонс плотоядно облизнулся.

— Не буду скрывать. Джина. Ты права.

Довольно бесцеремонно ухватив ее за талию, окружной прокурор притянул Джину к себе и, не обращая внимания на ее костыли, стал поудобнее пристраиваться возле ее шеи.

— У тебя повадки вампира, Кейт, — рассмеялась она. — Ну, так что, ты будешь и дальше сопротивляться желанию поцеловать меня или сдашься без боя?

Он обезоруженно прошептал:

— Я сдаюсь…

Джина смерила его насмешливым взглядом.

— Ну, так поторопись. Ты напрасно теряешь время. У меня на сегодня еще очень много работы.

Возбужденно сглотнув, Тиммонс тут же впился ей губами в шею.

Джина с такой благосклонностью принимала его ласки, что, еще мгновение — и ее вечернее платье могло оказаться довольно измятым.

В тот момент, когда окружной прокурор возбужденно наседал на нее, дверь номера Джины почти бесшумно распахнулась, и на пороге выросла одетая во все белое фигура Мейсона Кэпвелла.

Без особого удивления Мейсон наблюдал за тем, как Тиммонс вгрызался в нежную шею Джины, в порыве страсти не заметив, как уронил сережку с ее уха.

Процесс затянулся настолько, что Мейсону пришлось прервать его тихими словами:

— Джина… Кейт…

Они отскочили друг от друга с такой поспешностью, словно школьники, застигнутые в раздевалке учителем физкультуры.

— Только слабый может поддаться искушению, — наставительно подняв палец, произнес Мейсон.

Джина стала торопливо поправлять прическу, делая вид, что не произошло ничего особенного. Тиммонс выглядел не менее растерянно, чем Джина, но постарался побыстрее взять себя а руки.

— Какой сюрприз! — с натянутой улыбкой воскликнул он. — Я совсем не ожидал тебя здесь увидеть, Мейсон!

Чтобы скрыть румянец, заливший его щеки, окружной прокурор нагнулся и стал делать вид, что очень озабочен поисками сережки, упавшей с уха Джины.

У Мейсона был такой вид, как будто он ничуть не удивился увиденному.

— Не надо стесняться, — спокойно сказал он. Тиммонс выпрямился и, протянув утерянное украшение, стал суетливо размахивать руками.

— Нет–нет, Мейсон. Мне пора. Я тут… Я немного задержался. Меня ждут срочные дела. Джина, рад был встрече. К сожалению, так редко удается увидеться в неформальной обстановке. Вот, — он повернулся к Мейсону и виновато пожал плечами, — проходил мимо и решил навестить нашу главную свидетельницу. Джина, ты… Ты очень хорошо выглядишь. Рад был с тобой повидаться. Я позвоню тебе позже.

Пятясь спиной, как рак, к порогу, он старался не смотреть в глаза Мейсону.

Чтобы прикрыть окружного прокурора, Джина лучезарно улыбнулась.

— С днем рождения. Кейт… Хорошо, что ты заглянул. Сам понимаешь, что в моем положении… — она продемонстрировала Мейсону свои костыли. — Я бы еще не скоро выбралась, чтобы поздравить тебя.

У Тиммонса от удивления отвисла челюсть, но мгновенно справившись с оцепенением, он с такой же радостью стал трясти головой.

— Спасибо. Спасибо, Джина. Благодарю за поздравления.

Мейсон едва заметно поднял брови.

— У тебя день рождения, Кейт? — медленно растягивая слова, произнес он. — Интересно, сколько же тебе исполнилось?

Тиммонс снова зарделся, как барышня.

— Э… — растерянно произнес он. — Уже на год больше, чем в прошлом. Ты представляешь, как летит время? Мейсон сделал понимающее лицо.

— Да, разумеется, Кейт. Как же я не подумал об этом раньше. Время летит, а мы и не замечаем, как стареем.

Пряча суетливо бегающие глазки, Тиммонс шагнул за порог.

— Извините, я уже опаздываю, — торопливо произнес он, собираясь уходить.

— Кейт, — позвал его Мейсон. — Прежде, чем ты уйдешь, я хотел бы спросить тебя кое о чем.

Тот неохотно обернулся.

— Да?

Мейсон задумчиво потер подбородок.

— Мне показалось, что тебя интересует личность Лили Лайт.

Тиммонс с напускным безразличием пожал плечами.

— С чего ты взял? Она интересует меня точно так же, как и любой другой гражданин Соединенных Штатов.

Мейсон едва заметно приподнял бровь.

— Так знай, — проницательно сказал он. — Ты можешь следить за ней сколько угодно. Хоть до Судного дня. Но ты ничего криминального в ее деятельности не обнаружишь. У нее незапятнанная репутация.

Тиммонс ехидно улыбнулся.

— Так что, выходит, что она не человек? Насколько мне известно, за каждым представителем рода человеческого водятся грешки…

Мейсон смиренно опустил голову.

— Нет. Она‑то как раз — человек… — многозначительно произнес он. — За ней нет никаких грехов, и поэтому она может чувствовать себя совершенно спокойно. Если бы было по–иному, то у нее не было бы морального права заниматься спасением чужих душ.

Лицо Тиммонса выражало глубокий скепсис.

— Неужели?.. — криво улыбнувшись, произнес он. — Интересно, а мисс Лайт известно о твоем прошлом? О том, что ты был раньше заместителем окружного прокурора и в суде, между прочим, выступал как обвинитель?

Мейсон спокойно кивнул.

— Да, разумеется.

От удивления глаза окружного прокурора поползли на лоб.

— Неужели? Интересно, откуда же это она обо всем знает?

— Я сам ей все рассказал, — признался Мейсон. — И, странная вещь — казалось, что ей не нужно было меня слушать. Она знала обо всем заранее. У меня было такое ощущение, что ей известно обо всех даже самых мельчайших деталях из моего прошлого.

Тиммонс с деланной веселостью воскликнул:

— Вот как? Так что, выходит, она умеет читать мысли? Может быть, мы имеем дело с экстрасенсом? Интересно, могла бы она узнать о местонахождении Эльдорадо?

Мейсон пропустил мимо ушей явно прозвучавшую в словах окружного прокурора издевку.

— А что в этом плохого? — благочестиво взглянув на Тиммонса, спросил он.

Тот мгновенно парировал.

— Если она — экстрасенс, то у нее должна быть лицензия на занятия лечебной и терапевтической деятельностью. Это стоит проверить… Если же я узнаю, что у нее нет соответствующих документов, ей придется покинуть пределы нашего штата. В общем, спасибо, Мейсон, ты задал мне неплохое поле для деятельности.

На этой насмешливой ноте он завершил разговор и, закрыв за собой дверь, оставил Мейсона и Джину наедине.

У Джины был такой вид, как будто ее только что застали на месте преступления. И теперь ей надо было во что бы то ни стало привести в свое оправдание какое‑нибудь алиби.

Растерянно пряча глаза от Мейсона, она тихо сказала: — Пойми меня правильно, Мейсон. Я только хотела поздравить Кейта с днем рождения.

Мейсон смерил ее таким взглядом, что Джина невольно стала прикрывать рукой декольте.

Однако, оказалось, что причина не в этом.

— День рождения Кейта Тиммонса, — благодушно сказал Мейсон, — в декабре. Так что ты поздравила его досрочно.

Джина мгновенно вывернулась.

— Да?.. Мужчины идут на любые уловки, лишь бы обмануть доверие женщин, — без тени сомнения сказала она. — Наверное, Кейт хотел добиться моей благосклонности…

Ее изворотливость так понравилась Мейсону, что он не выдержал и расхохотался.

— Ты платишь им той же монетой. Джина. И порой дороже обходишься.

Джина, почувствовав, что проницательность Мейсона совершенно обезоруживает ее, предпочла сменить тему.

— Ну, что? — с наигранной улыбкой сказала она. — Может быть, приступим к дегустации?

С этими словами она взяла со стола бутылку и продемонстрировала ее Мейсону.

— «Курвуазье»… — прочитал он надпись на этикетке. — Да, очень дорогая вещь… Спасибо, Джина. Я не буду.

Джина едва не уронила стодолларовое украшение стола и изумленно посмотрела на Мейсона.

— Ты что, уже не пьешь? Неужели?

Безразлично отвернувшись от стола, Мейсон сказал:

— Ты, конечно, можешь этому верить или не верить, но я совершенно спокойно обхожусь без алкоголя.

На ее лице можно было без труда угадать глубокое чувство разочарования.

— Мм–да… — многозначительно протянула она. — Может быть, ты и можешь обойтись без спиртного, а я вот не могу.

Джина поставила бутылку французского коньяка на стол и, лихорадочно перебрав в уме все возможные варианты поведения, остановилась на единственно возможном.

Выбив у нее из рук главное оружие, Мейсон не оставил Джине ничего иного, кроме надежды на ее женские чары.

Она подошла к нему поближе и, соблазнительно улыбаясь, заглянула в глаза.

— И от всех прочих удовольствий я не собираюсь отказываться, — откровенно предлагая себя, сказала Джина. Она с нежностью обняла Мейсона за шею и стала нежно ерошить волосы на его голове.

— Ну, что, Мейсон? Как тебе нравится сегодняшний вечер? — елейным голосом произнесла она.

Он очень аккуратно вывернулся и, сделав вид, что ничего не заметил, произнес:

— Какой прекрасный у тебя сегодня ужин на столе. Почему мы ничего не едим?

Она торопливо обернулась к нему.

— Я думала, что ты предпочитаешь смотреть на меня, а не на еду. По–моему, главное украшение сегодняшнего вечера — это я.

Мейсон по–прежнему предпочитал не замечать ее откровенных намеков и непристойных предложений.

— Джина, я восхищаюсь твоим умением делать все таким аппетитным, — подчеркнуто вежливо сказал он.

Она посмотрела на него с сожалением.

— О, Мейсон!.. Разве это не напоминает тебе о наших прежних вечерах?..

Хейли вернулась в редакторскую комнату с папкой в руках. Бросив документы на стол, она застыла на месте и стала подозрительно принюхиваться.

В воздухе совершенно очевидно ощущался запах дорогой косметики.

Хейли показалось, что она случайно угодила не на свое рабочее место, а в гримерную какого‑то театра.

Недоуменно повертев головой, Хейли нагнулась и заглянула под стол.

Там стояла большая спортивная сумка.

Хейли поставила ее на стол, открыла замок и от изумления едва не ахнула.

Такого нижнего белья она еще не видела. Кружевные лифчики и трусики, полупрозрачные комбинации и облегающие боди…

Хейли потрясенно перебирала вещи, не понимая, как они могли оказаться под ее столом. Вряд ли это мог забыть кто‑то из посетителей. Во–первых, потому что еще полчаса назад, когда Хейли уходила из комнаты, сумки здесь не было, а дверь она за собой закрыла. Значит, это принадлежит кому‑то из сотрудников станции. Поскольку, кроме Хейли в этой комнате работала только Джейн Уилсон, девушка совершенно справедливо подумала о ней.

В коридоре послышались чьи‑то шаги. Хейли торопливо спрятала белье назад в сумку и сунула ее под стол. Метнувшись в угол, она спряталась за шкафом.

Спустя несколько секунд дверь в редакторскую открылась, и на пороге показалась Джейн Уилсон. Однако, выглядела она так, что даже самая близкая подруга с трудом узнала бы в ней скромницу Джейн.

Прическа в стиле «взрыв на макаронной фабрике», ярко накрашенные губы, полупрозрачная комбинация и короткая юбка, а также туфли на высоком остром каблуке придавали ей сходство с теми дамами, которые обычно стоят на углах и многозначительными взглядами привлекают клиентов…

С куском длинной французской булки в руке Перл подошел к телефону.

— Алло.

В трубке раздался голос Кортни.

— Это я.

Перл тут же заинтересованно спросил:

— Ну что, дорогая? Тебе удалось что‑нибудь узнать?

Голос Кортни звучал как‑то по–особенному взволнованно.

— Я только что виделась с ассистентом Роулингса, Генри Беллоузом, — сказала она. — Он рассказал мне все, что ему известно об Элис.

Перл улыбнулся.

— Молодец. Надеюсь, что ты сделала все так, что он не понял, почему ты о ней спрашиваешь.

— Конечно, нет, — рассмеялась она. — Ты просил меня взять информацию, а не отдавать ее.

— Ну что ж, отлично! — воскликнул Перл. — И что же ты выяснила?

— Он сказал, что когда ему понадобилось взять данные Элис из медицинской карты для статистики, там ничего не оказалось. Только дата ее поступления в клинику… Это случилось пять лет назад. Он добавил, что Элис никогда не лечили, что она находилась в клинике на положении прислуги или заключенной. Никто и никогда не припоминает, чтобы Роулингс назначал ей какой‑то курс лечения или медицинские препараты.

Перл оглянулся на мирно спавшую Элис.

— Да. Великолепно… Вот это информация, Кортни… — скисшим голосом сказал он. — Спасибо, Кортни, я тебе очень обязан.

— Я старалась.

— Я очень тебе обязан… Я… Мы сможем поговорить позже? — он замялся.

Кортни сразу поняла, что он не хочет ее видеть.

— Тебе нужна моя помощь? — нерешительно предложила она. — Я могу приехать прямо сейчас.

— Нет–нет, — торопливо ответил Перл. — Не нужно. Я сам поговорю с Элис, когда она проснется. Так будет лучше. Я сразу же позвоню тебе, как только освобожусь.

— Обещаешь? — упавшим голосом спросила она.

— Да, конечно.

Перл положил трубку и задумчиво подошел к дивану, на котором спала Элис. Точнее, она уже не спала.

Испуганным взглядом она смотрела на Перла из‑под одеяла.

Перл присел рядом с ней и обнадеживающе улыбнулся.

— Привет. Ты отдохнула?

Она утвердительно кивнула.

— Теперь ты можешь что‑нибудь сообщить о моем брате? Для меня это очень важно, — тихо сказал он. — Я очень любил его.

Элис откинула в сторону одеяло и провела пальцами по щеке Перла.

— И я… Я, тоже… — сдавленным голосом произнесла она. — Любила его…

В ее глазах было столько боли и горечи, что Перл едва сдержался, чтобы самому не разрыдаться.

Лайонелл Локридж в нерешительности топтался на пороге дома Кэпвеллов, не осмеливаясь позвонить в дверь. Наконец, собравшись с силами, он протянул руку к звонку.

Дверь открыла София.

Увидев бледное с испариной на лбу лицо Локриджа, она испуганно отшатнулась.

— Что с тобой случилось? Где Августа?

Локридж судорожно сглотнул.

— Я могу войти? — едва слышно сказал он. София отступила в сторону.

— Конечно, входи. Мы с СиСи давно ждем тебя. Почему ты не позвонил? Мы думали, что ты сразу же свяжешься с нами, как только передашь деньги.

Локридж сокрушенно махнул рукой.

— Деньги со мной, — он показал чемоданчик. — Мне не удалось их передать.

Лайонелл с мрачной решительностью зашагал через прихожую в холл.

Захлопнув дверь, София поспешила за ним.

Когда Локридж, тяжело дыша, остановился посреди холла, СиСи, разговаривавший с кем‑то по телефону, торопливо распрощался и вопросительно посмотрел на Локриджа.

— Лайонелл, что случилось? Ты выглядишь так, как будто у тебя отобрали деньги, но не вернули Августу.

Локридж посмотрел на Кэпвелла исподлобья.

— Зачем ты послал человека на причал? Ведь я просил тебя, чтобы ты никому не сообщал о том, что Августу похитили…

СиСи нахмурился.

— Это был частный детектив. А они, как ты знаешь, предпочитают не распространяться перед журналистами о своих делах.

— А ты знаешь о том, что преступники заметили его и скрылись, прежде чем я успел передать им выкуп?

СиСи мрачно покачал головой.

— Этого не должно было произойти. Я нанимал профессионала.

Локридж, наконец, не выдержал и взорвался.

— Ты знаешь, что твой профессионал все испортил? Ты не имел на это право!

СиСи перешел в контрнаступление.

— У меня есть право защищать свою собственность! — агрессивно воскликнул он. — Никто не может отказать мне в этом!

Локридж не уступал.

— Неужели ты не понимаешь, что своими безрассудными действиями ты погубил все дело? Ведь мы уже почти освободили Августу… Оставалось лишь только передать похитителям деньги, и они вернули бы мне жену. А теперь… Мне остается надеяться лишь на господа бога и молить его о том, чтобы они не причинили ей никакого вреда. Ты понимаешь, что, возможно, она уже мертва? — с ненавистью глядя на СиСи, проговорил Лайонелл. — Ты ответишь головой, если с ней что‑нибудь случится!

СиСи разбушевался.

— Прекрати угрожать мне! — размахивая руками, закричал он. — Если бы не я, то ты не собрал бы и десятой части денег, необходимых для выкупа Августы! Если бы не я, то ты до сих пор ходил бы по городу с протянутой рукой, пытаясь собрать хотя бы жалкую сотню тысяч долларов! Если бы не моя помощь, то тебе пришлось бы уже давным–давно распрощаться с мыслью о том, чтобы снова увидеть свою жену… А теперь ты еще смеешь обвинять меня в том, что я провалил все дело?

— Но это ты организовал слежку за преступниками на причале! Если бы не ты, я бы уже давно передал бы им деньги, и Августа уже, наверняка, вернулась бы!.. Зачем ты это сделал? Я ведь тебе сказал, что верну твой миллион весь, до единого цента! Если ты не веришь моему слову, то не нужно было давать эти деньги. Было бы намного проще! Я бы не обращался к тебе и не питал ненужных надежд.

СиСи, брызгая слюной, воскликнул:

— Я нанял этого человека для того, чтобы он защитил тебя! Они могли обмануть тебя — забрать деньги и не вернуть Августу!

Забыв о достоинстве, Лайонел прошипел:

— Я не просил тебя об этом!.. Мне не нужна была твоя гнусная благотворительность… Я говорил тебе, чтобы ты держался подальше!

Ссора приобретала нешуточный оборот, и поэтому София решила вмешаться, пока Кэпвелл и Локридж не вцепились друг другу в глотку.

— Прекратите! — закричала она. — Сейчас же перестаньте ругаться!

Ее окрик возымел действие.

Возбужденно дыша, мужчины умолкли. Спустя несколько мгновений, немного придя в себя, СиСи обратился к Локриджу:

— Хорошо, Лайонелл, учитывая все обстоятельства, я пришел к выводу, что нужно решать это дело официальным путем. Наступило время, когда мы должны обратиться в полицию.

Лайонелл вдруг сник. Растерянно хлопая глазами, он отступил на шаг назад и шумно вздохнул.

— Я не знаю, СиСи, что делать… Я нахожусь в совершеннейших потемках. То, что со мной случилось на причале, почти не оставляет мне никаких надежд на то, что Августа уцелеет. Не знаю, доводилось ли тебе испытывать что‑то подобное. Я пребываю в полнейшей растерянности…

Он отвернулся и в отчаянии закрыл глаза рукой. София нерешительно сказала:

— Лайонел, может быть, нам действительно послушаться совета СиСи и обратиться к Крузу? Если мы будем затягивать все это еще неизвестно сколько, последствия могут оказаться значительно более тяжелыми. Сейчас у нас все‑таки остается хоть какая‑то надежда…

Локридж вскинул голову и резко обернулся.

— Какая надежда? Какая? София, пойми, они требовали, чтобы я ни в коем случае не сообщал полиции о похищении Августы. Они требовали, чтобы я был па причале один. Ни одно из этих условий я не выполнил. Сейчас они вольны поступать с Августой так, как им заблагорассудится.

СиСи посчитал нужным перебить его.

— Ты забываешь об одной положительной стороне случившегося, — сказал он.

Локридж мрачно усмехнулся.

— Разве в этом могут быть какие‑то положительные стороны? По–моему, мы с тобой безнадежно пропалили дело. Все что от нас требовалось — это собрать деньги и передать их похитителям так, чтобы никто об этом не знал.

СиСи вскинул вверх руку.

— Вот именно, Лайонелл. Ты забываешь о том, что должен был передать им деньги в обмен на супругу. Но ведь ты этого не сделал.

Локридж насупился.

— А что же в этом хорошего?

Ченнинг–старший укоризненно покачал головой.

— Не знаю, может быть, боязнь за Августу притупила твой разум, — с легким налетом снисходительности сказал Кэпвелл. — Но ведь ты должен ясно отдавать себе отчет в том, что, пока преступники не получили выкуп за Августу, им нет никакого смысла расправляться С ней. Ты говорил им, что собрал деньги?

— Да, — хмуро буркнул Локридж. — Я показывал чемодан.

СиСи тут же воскликнул:

— Отлично! Значит они знают о том, что деньги у тебя есть. Их просто напугало появление частного детектива. Ничего страшного, я думаю, из‑за этого они не откажутся от своего намерения. Все‑таки два миллиона долларов — это большие деньги. Маловероятно, чтобы они упустили такую добычу из‑за каких‑то пустяков.

Локридж не разделял оптимизма Кэпвелла.

— Ты думаешь, слежка — это пустяк? Ведь таким образом у нас была реальная возможность проследить, где они скрываются, а это мало кому может прийтись по вкусу. Хорошо, если бы все было так, как ты говоришь, СиСи… Но я почему‑то не уверен в том, что они сделают повторную попытку забрать выкуп.

СиСи в изнеможении всплеснул руками.

— Ну, до чего же ты глуп, Лайонелл! Я тебе уже битый час говорю о том, что бояться нечего! Они обязательно дадут о себе знать. Похитители никогда в жизни не откажутся от такого выкупа. Что из того, что дело сорвалось в первый раз? Они не оставят попыток завладеть деньгами. Можешь не сомневаться. Преступники в ближайшее же время свяжутся с тобой.

Словно в подтверждение его слов телефон, стоявший на столике в углу гостиной, зазвонил.

СиСи направился к телефону и уже потянулся к трубке, когда Лайонелл, до которого, наконец, дошел смысл сказанного Ченнингом–старшим, воскликнул:

— Погоди! Дай, я сам подойду!.. Возможно это они…

Локридж метнулся к столику и дрожащей рукой схватил трубку.

— Алло! Да, Лайонелл Локридж слушает!..

Некоторое время он слушал, что ему говорили по телефону, а затем внезапно севшим голосом произнес:

— Как скажете…

Он выглядел таким растерянным и несчастным, что ни СиСи, ни София некоторое время не могли заговорить с ним.

Наконец, женское любопытство пересилило, и София осторожно спросила:

— Ну, что? Это были они?

Локридж хмуро кивнул.

— Да.

После этого он снова умолк. На сей раз не выдержал СиСи.

— Ну, так что? Что?

Хватая губами воздух, словно ему не хватало кислорода, Лайонелл обреченно махнул рукой.

— Ты был прав, СиСи. Они хотят получить выкуп.

Кэпвелл удовлетворенно улыбнулся.

— Ну, что я тебе говорил? От такого куша никто не может отказаться. Единственное, чего я не понимаю — почему ты выглядишь таким подавленным? Они уже что‑то сделали с Августой?

Локридж отрицательно помотал головой.

— Слава богу, нет!..

— А почему у тебя такой кислый вид? — спросила София. — Они снова угрожали тебе?

Локридж немного помолчал.

— Они дали мне последний шанс, — наконец, устало произнес он. — Их условия становятся все более жесткими. Они сказали, что если на сей раз ничего не получится, то живой Августу я больше не увижу.

СиСи нетерпеливо взмахнул рукой.

— Ну, так что? Они назначили встречу?

— В девять вечера. Они предупредили, что это последняя возможность спасти ее. Они хотят, чтобы я захватил с собой еще одного человека. Но это должен быть родственник Августы.

СиСи нахмурился.

— Какой родственник? Где ты сейчас найдешь родственника?

Локридж пожал плечами.

— А мне и не надо их искать. Это — Джулия. Ты что, забыл? Она приходится Августе родной сестрой.

СиСи скривился и хлопнул себя ладонью по лбу.

— Ах, да! Конечно, как это я забыл.

Но Ченнинг–старший неожиданно заупрямился.

— Все ясно, — убежденно сказал он. — Они хотят и ее взять в заложники. Надо звонить в полицию.

София поддержала СиСи.

— Лайонелл, он прав. Нужно срочно обратиться в полицию. Тогда у нас будет шанс спасти и Джулию, и Августу. А иначе…

Но Локридж опрометчиво воскликнул:

— Я не буду никуда звонить! Мне наплевать на все! Речь идет о жизни моей жены!

Хейли осторожно вышла из своего укрытия и щелкнула выключателем.

От неожиданности Джейн взвизгнула и, закрыв лицо руками, бросилась к двери. Однако, затем, осознав, что скрываться бесполезно, она низко опустила голову и заплакала.

— Здравствуй, Роксана, — с холодной улыбкой сказала Хейли.

Мейсон с большим удовольствием ознакомился с кушаньями, приготовленными для ужина Джиной. Когда и с мясом, и с устрицами было покончено, он, неспешно потягивая из высокого стакана апельсиновый сок, откинулся в кресле и стал потчевать Джину собственными угощениями — рассказами о своем чудесном исцелении и возвращении к богу.

Нельзя сказать, чтобы этот разговор особенно прельщал Джину. Делая вид, что ей безумно интересно слушать Мейсона, она то и дело норовила заснуть. Свое дело сделали и обильная пища и неплохая доза «Курвуазье» — Джину безнадежно клонило ко сну.

Положение усугублялось еще и тем, что для создания большей интимности она выключила свет и зажгла свечи.

— Мы были в окрестностях Монтеррея, — проникновенным, но занудливым голосом вещал Мейсон. — За пару часов до этого Лили вылечила меня от алкоголизма. Мы ехали ночью по шоссе, а потом свернули с дороги. Мы вышли из машины, она взяла меня за руку и повела вдоль берега океана. Волны так тихо накатывались на песок, а в ночном небе светили такие пронзительно яркие звезды, что я невольно подумал о рае земном. Мне казалось, что ничего лучшего в моей прежней жизни не бывало. Я воображал себя путником, шагающим по бескрайним просторам мира господнего, которого в его далеком пути сопровождает путеводная звезда. А шагавшая рядом со мной Лили казалась мне поводырем в истинном царствии божьем. Одно ее присутствие рядом заставляло мое сердце трепетать, а глаза закрываться от блаженства. Легкий ветерок, дувший со стороны океана, освежал мое разгоряченное лицо и заставлял меня вспоминать слова о ласковом дуновении божьем. Мысли о том, что я, наконец‑то, вернулся на истинную стезю свою, ласкали мой разум, заставляли меня как бы парить над землей. Я даже не чувствовал прикосновения своих ног к влажному от набегавших волн песку. Именно так должен парить человек, оторвавшись от всего земного, от тяжести грехов и заблуждений. Казалось, что все мои ошибки остались позади, и я больше никогда не вернусь к своему прошлому. Я был уверен в том, что никогда больше мне не придется лгать ни самому себе, ни другим. И мне было так легко и светло, что я даже не ощущал спускавшейся вокруг нас ночи. Тьма земная отнюдь не была для меня тьмой небесной. Свет снисходил от шагавшей рядом со мной Лили. Мы словно парили вдвоем над этой землей. И знаешь, что она сделала потом? Джина…

Она даже не заметила, как заснула.

Мейсону пришлось еще раз позвать ее, прежде чем она пришла в себя.

— А?.. Что?.. — вскинув голову, пробормотала она. — Я… Я…

Он посмотрел на нее с легкой укоризной, и Джине пришлось суетливо объясняться.

— Извини, наверное, на меня просто подействовала тяжелая пища. Но я все равно тебя… — промямлила она. — Ты рассказывал что‑то об… океане?

Мейсон утвердительно кивнул, и Джина обрадован но заулыбалась — слава богу, она хоть помнила о чем шел разговор.

— Мы остановились. Она взяла меня за руку, — просветленным голосом продолжал вещать Мейсон, — и приказала мне войти в воду. Она крестила меня. Когда вода коснулась моего лица, мне стало больно. Это было одно из самых сильных ощущений в моей жизни. Как будто я смыл все свои грехи.

Наверное, в какой‑нибудь другой обстановке, Джина, услышав подобный рассказ, брезгливо поморщилась и высказала бы явное неодобрение такому опрометчивому поступку. Но сейчас она вынуждена была понимающе кивать и изображать на лице сочувствие.

— Да–да, это очень интересно, Мейсон. Ты очень увлекательно рассказываешь. Честно говоря, не знаю, смогла бы я отважиться на такое…

Он мягко улыбнулся и встал из‑за стола.

— Послушай, у меня есть к тебе одна просьба. Я хочу задержать твое внимание еще на несколько мгновений.

Джина лучезарно улыбнулась.

— Ты хочешь о чем‑то попросить меня? Надеюсь, ты не собираешься вместе со мной помолиться? Боюсь, что я не смогу составить тебе компанию — мне трудно преклонить колени.

Мейсон сдержанно кашлянул.

— Я хочу, чтобы ты пришла сегодня вечером к Лили Лайт. Вот в чем состоит моя просьба.

Он на мгновение отвернулся, и, воспользовавшись тем, что Мейсон не видит выражения ее лица, Джина состроила такую брезгливую гримасу, словно ей только что предложили съесть живого осьминога.

— А зачем это нужно? — опасливо спросила она. Мейсон подошел к стене и включил свет в комнате. Джина прикрыла глаза от яркого света, бившего ей прямо в глаза.

— Сегодня Лили встречается с членами моей семьи, — пояснил Мейсон. — Ты придешь?

Он взял стоявшие у стены костыли и торжественно преподнес их Джине.

С трудом поднявшись из‑за стола, она кисло улыбнулась.

— Ну, Мейсон, это вряд ли. Я сомневаюсь в том, что эта Лили Лайт или Райт, или как там ее еще, сможет спасти мою репутацию.

Мейсон прищурился.

— Не сомневайся, Джина. Ты будешь потрясена этой встречей. Лили сможет сделать такое, чего ты, наверняка, не ожидаешь.

Джина едва удержалась от колкого замечания.

— Неужели ты говоришь серьезно?

Мейсон так проникновенно смотрел на нее, что Джина даже на мгновение оторопела.

— Ты не понимаешь, как это важно, — тихо произнес он.

Джина пожала плечами и с насмешливой улыбкой произнесла:

— Спасти меня? Неужели это кому‑то нужно? Но самое неприятное для тебя, Мейсон, состоит в том, что я не знаю, нужно ли это мне.

Он ободряюще положил ей руку на плечо.

— Начни новую жизнь, Джина, полную любви и гармонии. Найди себе место в мире…

Она хихикнула.

— Я уже пыталась это сделать. Но, по–моему, не слишком многим это понравилось.

Мейсон неотрывным взглядом смотрел на нее.

— Джина…

Его взгляд пронзал ее словно луч прожектора. Джина не выдержала и с кислой улыбкой воскликнула:

— Ну, ладно! Ладно, Мейсон!.. Если это так важно — я приду. Но, по–моему, ты совершенно напрасно возлагаешь на меня такие надежды.

Он удовлетворенно кивнул.

— Что ж, я буду ждать тебя. Запомни — это очень нужно тебе самой. Встреча с Лили Лайт поможет тебе осознать свое место в этом мире. И не нужно бояться. Ты сможешь проснуться к новой жизни. Ты сможешь отринуть прочь сомнения и возродиться к свету.

Джина почувствовала, что Мейсона опять понесло.

— Хорошо–хорошо, — торопливо сказала она. — Я попробую проснуться. Может быть, мне стоит смыть косметику, прежде чем идти на встречу с Лили Лайт? Я правильно называю ее фамилию? Мейсон вздохнул.

— Правильно. А насчет косметики — не имеет значения, в каком виде ты придешь. Лили примет нас любыми. И, к тому же, Джина, не забывай о том, что голыми и беззащитными мы приходим в этот мир и такими же голыми уходим из него.

Джина сделала оскорбленное лицо.

— На что ты намекаешь?

Но он уже направлялся к двери.

— Итак, я жду тебя, Джина.

Ситуация выходила из‑под контроля, и Джина решилась на отчаянный шаг. Точнее, для нее ничего отчаянного в том, что она собиралась предпринять, не было. Поскольку намеки и полупрозрачные предложения были им проигнорированы, оставалось только одно — впрямую предложить себя ему.

Молодой человек в строгом темном костюме, какие обычно носят представители правоохранительных органов, не желающие появляться на людях в униформе, внимательным взглядом окинул зал ресторана «Ориент Экспресс». Обнаружив сидевшего за стойкой бара окружного прокурора, его помощник уверенным шагом направился к Кейту Тиммонсу.

Окружной прокурор, увидев приближавшегося к нему помощника, удовлетворенно улыбнулся:

— Джеффри! — воскликнул он, отрываясь от коктейля. — У тебя, надеюсь, хорошие новости?

Помощник остановился рядом с Тиммонсом и положил на стойку небольшой черный чемоданчик:

— Я сделал то, что вы просили, мистер Тиммонс, — сдержанно сказал он.

Окружной прокурор мгновенно осушил стакан с коктейлем:

— Неужели ты раздобыл информацию о Лили Лайт? — возбужденно спросил он.

Молодой человек кивнул:

— Да, здесь все, что мне удалось о ней узнать, — он протянул Тиммонсу не слишком толстую кожаную папку.

Тиммонс одобрительно похлопал помощника по

— Молодец, быстро справился. Честно говоря, я и не рассчитывал на это.

Молодой человек с достоинством поклонился:

— Всегда к вашим услугам, мистер Тиммонс.

Окружной прокурор стал трясущимися руками разворачивать папку:

— А фотография, фотография есть? — нетерпеливо спросил он.

— Да, в конверте за документами.

— Благодарю, ты мне больше не нужен, — кивнул Тиммонс и, не дожидаясь, пока помощник уйдет, стал раскладывать документы на стойке бара:

— Так… — пробормотал он. — Что тут у нас есть? Газетные вырезки, так… Так… Протокол… Так… Очень хорошо. Фотография…

Вытащив из конверта снимок, окружной прокурор остолбенело уставился на него:

— Бог мой, — прошептал он, — бывает же такое…

Криво улыбаясь, Джина приблизилась к Мейсону:

— Ты уже собрался уходить? Может быть, задержишься ненадолго, или твоя ненаглядная Лили не может дождаться тебя?

Мейсон взглянул на часы:

— Нет, пожалуй, немного времени у меня еще есть. К тому же, мне не хотелось бы так быстро покидать тебя. Джина обрадованно улыбнулась:

— Неужели ты испытываешь ко мне какие‑то добрые чувства?

Мейсон неопределенно помахал рукой:

— Думаю, что тебе сейчас нужно мое участие. Судя по всему, ты находишься в таком же состоянии, в каком я был несколько недель назад.

Джина наморщила лоб:

— Что ты этим хочешь сказать?

Мейсон взглянул на нее:

— Тебе сейчас тоже нужно задуматься о душе. Я пришел к этому после того, как побывал на краю бездны.

— И что же ты там увидел? — добродушно, но не без ехидства спросила Джина.

Мейсон снова принялся расхаживать по номеру, витийствуя на душеспасительные темы:

— Пропасть физическая была не страшна мне. Куда страшнее пропасть души человеческой. Бездонный мрак, открывшийся моему взору, был столь ужасающ, что я мог найти спасение только в алкоголе. Если бы я не остановился вовремя, то сейчас моя семья, скорее всего, оплакивала бы тяжелую потерю.

Джина испуганно притихла.

— То, что мне довелось испытать, — продолжал Мейсон, — сделало из меня человека, не чувствительного к обычным человеческим эмоциям. Мне казалось, что я приблизился к Господу Богу, что я имел право судить. И все это только потому, что я пережил то, чего не пришлось пережить другим. — Он немного помолчал и утолил жажду апельсиновым соком. — Это был тяжелый период моей жизни, и я не желаю такого никому. Но, слава Всевышнему, все это осталось позади. А потом… Потом я встретил Лили Лайт. С тех пор моя жизнь изменилась. Я обнаружил в своей душе светлый участок и, открыв его учению Лили, посвятил себя служению высшим идеалам.

Джина наконец нашла в себе силы прервать этот пространный монолог:

— И долго эта Лили копалась в твоей душе? — лукаво улыбаясь, спросила она. — Судя по всему, светлый участок твоей души был так далеко, что своими силами тебе обнаружить его не удавалось.

Мейсон обратил на нее взгляд апостола:

— Ей пришлось приложить немало усилий, — смиренно ответил он. — Я хорошо помню, как это было. В ту ночь я ночевал в похожей комнате, — он обвел рукой вытертые стены номера Джины и, подойдя к окну, стал задумчиво барабанить пальцами по деревянной раме.

Джина долго не решалась напомнить Мейсону о своем существовании, но, видя, что пауза безнадежно затягивается, осторожно спросила:

— Какую ночь?

Мейсон еще некоторое время задумчиво смотрел на свое отражение в окне, а затем, удовлетворенно улыбнувшись, обернулся к Джине:

— Это была ночь, когда я бросил пить.

Джина невольно поежилась:

— Боже мой, какой ужас. Ты говоришь об этом так, как будто тебе пришлось отрубить себе правую руку.

Он мягко рассмеялся:

— Что ж, если тебя это так интересует, могу сказать, что это был довольно болезненный процесс. Кое в чем ты, Джина, права. Я тогда переночевал в мотеле. Там были точно такие же грязные стены, немытые окна, истертый ковер, — он машинально отмечал то, на что падал его взгляд. — Только в том номере не было даже лампы. Больше всего мне запомнился ковер. Половину ночи я стоял на нем на коленях.

Джина брезгливо поморщилась, взглянув на ковер под своими ногами:

— Позволь полюбопытствовать, а зачем ты это делал? — спросила она. — По–моему, для того, чтобы отказаться от выпивки, совершенно необязательно протирать коленями ковер. Мне кажется, что это можно было сделать гораздо менее эксцентричным способом.

Мейсон едва заметно усмехнулся:

— Я молил Лили о том, чтобы она дала мне выпить.

Джина в ужасе прикрыла рукой рот:

— О Боже, Мейсон, по–моему, для того, чтобы выпить, тебе совершенно необязательно было умолять об этом твою милочку Лили. Ты мог бы просто обратиться к хозяину мотеля, и он за десять долларов предложил бы тебе на выбор десять сортов виски.

Мейсон пропустил это замечание мимо ушей.

— Была ночь, — задумчиво продолжил он, — и мне было очень дурно. Я хотел выпить. Но Лили не дала мне ни капли.

Джина, пряча в уголках губ издевательскую ухмылку, медленно протянула:

— Да, твоя богиня оказалась изрядной садисткой. По–моему, ты совершенно напрасно связался с ней. Мейсон, что‑то я раньше не замечала за тобой тяги к извращенным наслаждениям. Или это опять Лили на тебя так повлияла?

Мейсон добродушно улыбнулся:

— Ну что ты, Джина, Лили совсем не такая. Просто доброта иногда подразумевает жестокость. Для того, чтобы наставить человека на путь истинный, иной раз требуется рука в железной перчатке.

— Какие милые у нее ручки, — не удержалась от язвительного замечания Джина.

Мейсон задумчиво покачал головой:

— Нет, Лили помогла мне. Она приложила свою руку к моему лбу, и у меня исчезло желание выпить. Я потерял всякую тягу к алкоголю. За это я бесконечно благодарен ей. Теперь я забыл об этом пороке.

Джина хмыкнула:

— Да, похоже кроме этого ей удалось лишить тебя тяги и к прочим человеческим радостям.

Мейсон едва заметно приподнял брови:

— О чем ты?

Джина окинула скептическим взглядом его фигуру и, кокетливо поведя плечом, заявила:

— Похоже, что она сделала из тебя импотента. Мне кажется, что ты совершенно лишился тяги к сексу. По–моему, это гораздо ужаснее, чем потерять склонность к алкоголю.

Мейсон взглянул на нее с легкой укоризной:

— Джина, ты совсем не знаешь мужчин.

Она насмешливо протянула:

— Похоже, ты сейчас откроешь мне все тайны мужской души, о которых интересно узнать, но утомительно выпытывать.

Мейсон улыбнулся так загадочно, словно собирался выложить Джине все подробности своей давней истории знакомства с сексом. Однако, вместо этого Джина услышала очередное нравоучительное замечание:

— Мужчины не рабы плотских желаний. В этом, Джина, ты заблуждаешься.

— Да? — разочарованно протянула она. — А я‑то думала о мужчинах как раз противоположное. Во всяком случае, те мужчины, которых я знала, придерживались совершенно иного мнения о своих плотских желаниях.

Мейсон уверенно покачал головой:

— Нет, это не так. Мы — духовные существа. Лили доказала мне, что мы предназначены для другого. Все, что нам нужно — это только смирение.

Джина не удержалась от смеха:

— Зачем же смирять то, что дано мужчинам самой природой?

Мейсон наставительно поднял палец:

— Только смирение может спасти нас. Смирение всегда было уздой для высокомерия и беспредельной алчности. Ведь все новые и новые желания человека всегда обгоняют дарованные ему милости. Наша ненасытность губит половину наших радостей: гоняясь за удовольствиями, мы теряем первую радость — изумление.

Джина попыталась что‑то возразить, но Мейсона было уже трудно остановить. Он опять сел на своего любимого конька. Джина даже пожалела о том, что он не ушел раньше.

— Если человек хочет увидеть великий мир, он должен умалить себя. Даже надменный вид высоких городов и стройных шпилей — плод смирения. Великаны, попирающие лес, как траву, — плод смирения. Башни, уходящие головой выше дальних звезд — плод смирения. Ибо башни не высоки, если мы не глядим на них, и великаны не велики, если их не сравнивать с нами. Титаническое воображение — величайшая радость человека — в основе своей смиренно. Ничем нельзя наслаждаться без смирения, даже гордыней.

Джина поняла, что процесс чтения проповеди растягивается надолго, а потому предпочла усесться на диван:

— Мейсон, мне кажется, что раньше ты не был излишне скромным и смиренным, — ехидно заметила она. — Между прочим, тогда мы с тобой гораздо приятнее проводили время, чем сейчас.

— Все это позади, — спокойно ответил он. — Лили доказала мне, что сарказм и тяга к самоуничтожению были для меня попыткой защиты телесной оболочки, она уберегла мою душу от разрушения. Если бы не Лили, меня ожидала бы моральная деградация и постепенный, а, может быть, быстрый распад личности. Все зависело бы лишь от крепости моей телесной оболочки. Своей слабостью я довел бы себя до морального распада. А, может быть, случилось бы и нечто худшее. Но, слава Богу, я встретил на своем пути Лили Лайт. Она протянула мне руку помощи, она своим словом истины наставила меня на ту дорогу, с которой я сошел уже давным–давно. Я понимаю теперь, что лишь в детстве, будучи чистым душой и помыслами, будучи способным удивляться окружающему миру, я был наиболее близок к Богу. Знаешь, Лили объяснила мне, что, когда ты усомнишься в самом главном, в истинном, необходимо вернуть себе детскую простоту и детское удивление — тот реализм, тот настоящий взгляд, которого нет без невинности. Конечно, все вправе быть простым и привычным, но только, если это ведет к любви, а не к пренебрежению. Если ты чем‑то пренебрегаешь, если ты это презираешь, то ты в заблуждении. Чтобы увидеть все, как оно есть, надо пробудить самую настоящую детскую фантазию. Знаешь, Джина, кто‑то сказал, что человек на коне — самое прекрасное зрелище в мире.

— Понесло, — вполголоса пробурчала Джина, прикрывая рукой глаза. — Сейчас он начнет рассказывать мне про то, что проделать путь к Богу можно только на лошади.

— Пока мы чувствуем, что человек на коне — самое прекрасное зрелище в мире, все в порядке. Легче и лучше чувствовать это, если тебя научили любить животных. Мальчик, помнящий, как хорошо отец ездил на коне и как хорошо с конем обходился, знает, что конь и человек могут ладить. Он возмутится, когда обидят лошадь, потому что знает, как надо с ней обращаться; но не удивится, что человек седлает ее — конь и человек вместе добры и мудры для него, и потому могут стать символом чего‑то высшего, например, Георгия Победоносца. Сказка о крылатом коне не удивит ребенка. Но если человек утратил удивление, его надо лечить, и совсем иначе. Для такого человека всадник на коне значит не больше, чем человек, сидящий на стуле. Что бы ни было причиной, он ослеп и не увидит ни коня, ни всадника, они покажутся ему совершенно незнакомыми, как будто бы явились с другой планеты.

Джина потихоньку начала засыпать. К ее счастью, Мейсон расхаживал по комнате, не замечая этого. Единственное, чего она сейчас боялась — не всхрапнуть.

— Тогда из темного леса на заре времен, — продолжал Мейсон, — к нам неуклюже и легко выйдет удивительнейшее создание, и мы увидим впервые непомерно маленькую голову на слишком длинной и слишком толстой шее, словно химера на трубе, и гриву, подобную бороде, выросшей не там, где надо, крепкие ноги с цельным, а не с раздвоенным копытом. Существо это можно было бы назвать чудищем, ибо таких на свете больше нет, но главное здесь — в ином: если мы увидим его, как видели первые люди, мы лучше поймем, как трудно им было его объездить. Пусть оно не понравится нам, но поразит непременно; поразит и двуногий карлик, покоривший его. Вот так длинным кружным путем мы и вернемся к чуду о коне и человеке, и оно, если это возможно, станет еще чудеснее. Мы увидим святого Георгия, который еще отважнее, потому что скачет на драконе.

— Мейсон, — сонно отозвалась Джина, — ты закончил? Я, конечно, понимаю, что меня должно удивлять видение человека на лошади, но меня больше удивляет видение человека на новом «Феррари–Тесторосса», а не какой‑то там кобыле.

— Истина — в крайностях, — возразил Мейсон. — Хотя… Возможно, ты находишься сейчас ближе к ней. Истины нет в туманном промежутке усталости или привычки, лучше испугаться, чем не заметить.

— Мейсон, извини, отозвалась со своего места Джина, я забыла, о чем шла речь, к чему весь этот рассказ о лошади.

Мейсон кивнул:

— Да–да, напомню тебе: для того, чтобы человек обратился на путь истинный, вспомнил о вере, он должен сбросить бремя привычности. Мы, падшие люди, устаем, привыкая. Джина, возроди в себе способность удивляться и ты увидишь, как многое откроется для тебя, сколько радости и света вокруг.

Джина устало застонала:

— Мейсон, я просто умираю со скуки, — сказала она, мученически закатив глаза к потолку. — Только физическое воздействие разбудит мое сознание. Я не перестаю удивляться только одному чуду — тому чуду, которое происходит между мужчиной и женщиной. Тебе понятно, Мейсон?

Она многозначительно взглянула на него, а затем, протянув руку к столу, включила стоявший там небольшой радиоприемник.

Мягкая обволакивающая музыка заполнила комнату. Он скромно потупил глаза:

— О, Джина…

Приняв его смирение за колебания, Джина торопливо вскочила с дивана и направилась к нему:

— Ну, Мейсон, давай же, — соблазнительным голосом сказала она. — Ты мечтал познать меня полностью, а ведь старомодный секс и есть наиболее полный и наиболее простой способ достижения твоей мечты.

Она подошла к нему вплотную и заглянула в его проницательные темные глаза:

— Ну так что, Мейсон, чего же ты ждешь? Я здесь, я рядом с тобой, возьми меня…

Он едва заметно шевельнул губами:

— Прекрати.

Джина тут же фыркнула:

— Ты сам прекрати. Мейсон, это же я. Джина. Я знаю тебя, я знаю, что ты совсем не изменился, — оживленно заговорила она. — Ты хочешь убежать от самого себя, но ведь это невозможно. Не пытайся запереться в тонкой скорлупе из пустых слов. У тебя все равно ничего не выйдет, рано или поздно скорлупа лопнет, и ты окажешься в этом мире таким же, каким был прежде.

Он осуждающе покачал головой:

— Это не так.

Джина насмешливо поморщилась:

— Да нет же, Мейсон, так, все мы знаем, что так. Но, похоже, тебе нужно еще немного времени, чтобы вдоволь наиграться с новой игрушкой. Мейсон, ты пытаешься наступить на горло самому себе, а это еще никому не удавалось сделать. Посмотри, чем ты занимаешься — ты предлагаешь всем купить Бруклинский мост, у тебя есть на это свои причины, но я — не потенциальный покупатель.

Мейсон возразил Джине голосом, полным одновременно силы и мягкости:

— Я изменился. Как бы ни тяжело тебе было смириться с этим.

Джина разочарованно махнула рукой:

— Да, наверное, но не в лучшую сторону, — мгновенно впав в уныние, прокомментировала она.

Он прошелся по комнате, задумчиво потирая пальцами пустой стакан:

— Лучше, хуже — все это относительно. То, что для тебя кажется дурным, мне видится хорошим. Джина, тебе придется принять это.

Она еще раз, на всякий случай, попробовала подольститься к нему:

— А я мечтаю о прежнем Мейсоне. Помнишь, каким ты был раньше — полным сарказма, язвительного юмора и иронии по отношению к окружающему миру. Когда ты язвил, я чувствовала себя комфортнее.

Мейсон мягко рассмеялся:

— Для меня все это в прошлом. Познай же и ты доброту, — нравоучительно сказал он. — Ты хочешь встретиться с Лили?

Джина не выдержала и, нервно взмахнув рукой, воскликнула:

— Лили и Лили! Что ты в ней нашел? Что ты постоянно повторяешь ее имя? Можно подумать, что она чем‑то отличается от миллионов других женщин. Кто она такая?

Мейсон ничуть не смутился:

— Скоро и ты узнаешь ее. Сегодня в девять назначена встреча Лили Лайт с членами моей семьи. Приходи, и ты поймешь всю силу ее слов и убеждений.

Джина с деланной веселостью брякнула:

— Похоже, Лили — это ложка меда в бочке дегтя семейства Кэпвеллов.

Мейсон возразил:

— Не совсем.

Джина поморщилась:

— Ну хорошо, я зайду — любопытно взглянуть на твою новую звезду. Похоже, что она совсем ослепила тебя.

Мейсон ничуть не смутился:

— Отлично, — улыбнулся он, — приходи.

Она ехидно усмехнулась:

— Если уж СиСи принял твое предложение встретиться с этой дамочкой, то уж я зайду непременно.

Мейсон воспринял кривляние Джины, как должное:

— Очень хорошо, — кивнул он, — буду ждать.

В этот момент музыка, доносившаяся из приемника, смолкла, и голос ведущего радиопередачи возвестил:

— А сейчас вы услышите обращение мистера Мейсона Кэпвелла, который хочет изложить вам собственный взгляд на мир.

У Джины от удивления глаза полезли на лоб:

— Мейсон, ты уже переквалифицировался из заместителей окружного прокурора в радиопроповедники? — едко спросила она. — Похоже, тебе теперь нужна большая аудитория. Надеешься завербовать новых членов в ряды сторонников Лили Лайт?

Проигнорировав это замечание, он подошел к столу и добавил громкости в приемнике.

— Наступил критический момент. Люди должны очистить свое сознание и душу. Пусть прозрение настанет сегодня. Это будет незабываемое событие — вы прикоснетесь к истине. Лили Лайт способна изменить вашу судьбу. Все, кто упал духом; кто не верит в силу добра и справедливости; все, кто разочаровался и отступил под напором жизненных обстоятельств — приходите сегодня к Лили Лайт. Она сможет открыть вам новый путь. Божественный свет ее слов откроет перед вами истину. Бог и Лили Лайт ждут вас. Откройте свои души для слова правды, и тогда перед вами появятся новые просторы. Пророк говорил: в сердце нашем есть место и для добра, и для зла. Закройте же свои сердца для зла. Радуйтесь свету и добру, как дети, и Бог не оставит вас, он наделит вас новой силой, и вы сможете соединиться с ним в своем порыве. Любовь, которую вы найдете в своем сердце, поможет вам отвергнуть мрак. Вы найдете в своем сердце Бога. Живая наставница вашей души, Лили Лайт, поможет вам вернуться к вере. Вы узнаете, что чудеса бывают. Благородное чудо преображения вашей души заставит вас поверить в высшую истину. Главное — отвергнуть первородный грех, и тогда вы узнаете благодать. Радость — то, что вы познаете, радость — это великий труд, которым мы живы. Радость станет для вас великой, а печаль малой и узкой. Вы познаете свет и радость, если встретитесь сегодня с Лили Лайт.