Вполне обычное понятие

Жанна сидит повернувшись лицом к окну и молчит. В пальцах сигарета, на столике пепельница и зажигалка Zippo Blu. Зажигалку подарил ей я перед тем как отправиться в командировку.

Останавливаюсь у стойки, спрашиваю бармена:

— Давно она здесь?

— Около часа. Кофе?

Качаю головой.

— Водки. Со льдом. Две порции.

Подхожу к Жанне, сажусь напротив. Она по-прежнему молчит, и только по нервному движению пальцев догадываюсь, что она меня замечает. Я пытаюсь поймать её взгляд, но Жанна упорно не хочет смотреть в мою сторону.

— Что-то случилось?

Она судорожно вздыхает и, не поворачиваясь ко мне, говорит:

— Сегодня при обстреле погибла девочка. У торгового центра. Она до сих пор лежит там. Личико гладкое, глазки, как два озера. А тельце разорвано в клочья. Понимаешь? — Жанна смотрит на меня. — Ты напишешь об этом? Ты обязан об этом написать!

В воображении привычно возникает чёрный силуэт города. Над крышами тучи, молнии. На коленях мать. Она раскачивается из стороны в сторону словно маятник, нет, словно хронометр, и отсчитывает секунды жизни без дочери: первая секунда жизни без дочери, вторая секунда жизни без дочери, третья секунда… Двое мужчин в военной форме стоят неподалёку. Курят. Они принесли носилки, чтобы унести девочку, но не решаются подойти, потому что мать продолжает раскачиваться и считать секунды вслух… Яркий образ. Но я не могу обещать, что напишу об этом, потому что подобные истории множатся изо дня в день, и трагедия давно превратилась в рутину. Страшно признаться, но всё это уже банальность и нисколько не трогает моих читателей. Сегодня им нужно другое. Они устали от войны, им хочется что-нибудь о любви, о красивой жизни, о лёгких отношениях. Тем не менее, я спрашиваю:

— Ты сделала фотографии?

Подходит бармен, ставит на столик два стакана. Протягиваю чаевые. Он берёт деньги, благодарит и уходит.

Жанна всхлипывает, смотрит на меня. Я киваю на стакан.

— Выпей.

Она мотает головой.

— Выпей! — поднимаю стакан, кубики льда глухо бьются о стекло. — Давай. Не чокаясь.

Выпиваю. Жанна вздыхает, подносит стакан к губам, кривится от запаха водки, но тоже выпивает.

— Молодец, — улыбаюсь ободряюще. — Возвращайся в гостиницу, вечером зайду.

— А ты? — голос Жанны дрожит и бьётся о меня так же глухо, как кубики льда о стакан.

— А я посмотрю… — вздыхаю. — Посмотрю, о чём можно написать.

Выхожу на улицу. У обочины слева свободное такси, но до торгового центра идти не более пятнадцати минут, доберусь пешком. Пешком даже лучше, есть возможность оглядеться, вдруг появилось что-то новое.

Однако нового ничего нет. Серые пятиэтажки с разбитыми окнами и расколотыми стенами давно не удивляют. В первые дни по приезде впечатления выходили за рамки понимания; картины пепелищ и разрушений вызывали шок и желание уехать обратно. Теперь это стало чем-то естественным — колоритными деталями местного пейзажа. Я иду, не обращая на них внимания.

Возле торгового центра немноголюдно. Двери закрыты, огромная парковка пуста, и лишь вдоль зеркальной стены с глубокими отметинами от осколков торгуют овощами и хлебом. Редкие покупатели проходят вдоль лотков, интересуются ценой, идут дальше. Недалеко от входа небритый мужчина в грязных тренировочных штанах и в рваной футболке говорит на камеру:

— …из миномётов долбили. Нормально, не страшно, привыкли уже. А сёдне чё-то разъярились. Праздник чё ли у них какой? Я побежал, а за спиной к-ааа-к…

Киваю оператору, спрашиваю одними губами: где? Он показывает взглядом в сторону овощного ряда: там. Издалека замечаю неглубокую воронку и куски разбросанного асфальта. Если походить вокруг, то наверняка можно найти осколки снаряда или хвостовик от мины, но мне нужны другие свидетели.

Подхожу к ближнему лотку, спрашиваю у продавщицы:

— Извините. Здесь должна быть девочка…

Продавщица машет рукой.

— Увезли.

— А мать?

— Девочки? Тоже увезли. Куда же мать без дитя?

Действительно, куда…

— А вы не видели, как всё произошло?

Продавщица пожимает плечами:

— Да как… Взорвалось. Всю капусту, вон, посекло. Как её теперь продашь?

Она обескуражено смотрит под ноги, где валяются растерзанные вилки капусты. Тут же сидит кот, щурится настороженно на меня. Продавщица наклоняется, гладит его; кот тянется головой к ладони, блаженствует миг и снова поворачивается ко мне.

Отхожу в сторону, достаю из грудного кармана блокнот, начинаю записывать увиденное.

Возле воронок суетятся мальчишки, ищут осколки мин. Девушка с букетиком полевых цветов и парень в камуфляже, оба улыбаются. Продавщица с котом. Чуть дальше старик с кошёлкой, пришёл за хлебом. Телевизионщики снимают репортаж о недавнем обстреле…

Убираю блокнот, обхожу воронку по кругу; всё ещё чувствуется запах гари и развороченного асфальта. Слева от воронки кусочек ткани. Подбираю. Кусочек платья — грязный, хотя асфальт вокруг чистый.

Сзади подходит телеоператор, показывает пальцем:

— Её к газону отбросило.

— Вы сняли?

— Сняли, — кашляет в кулак, и повторяет. — Сняли.

В руке у него плоская фляжка с водкой.

— Будешь? — протягивает мне.

Беру фляжку, делаю глоток. Вкус у водки горький, обжигающий, та, что я пил в баре, была мягче. Делаю ещё глоток, спрашиваю:

— Сейчас куда?

— К мельзаводу, там тоже обстрел был, говорят, в автобус попали. Поедешь? Можем подвезти.

— Нет, — отказываюсь, — я здесь.

Вспоминаю глаза Жанны — влажные, растерянные. На ум приходит корова. В деревенском детстве я каждое утро выгонял на улицу корову, и у неё были такие же глаза, влажные и растерянные. А бабушка на завтрак подносила мне стакан парного молока, пахнущего теплом и сытостью.

— Ладно, — кивает телеоператор. — Увидимся.

— Увидимся.

Снова достаю блокнот, пробегаю глазами по строчкам. Хороший материал, остаётся соединить всё в единую линию. Куда только вставить слова о погибшей девочке? И есть ли им вообще место? Мои читатели по-прежнему хотят что-нибудь про жизнь, про то, как парень в камуфляже нарвал цветов и подарил букет своей любимой. Или о старике, купившем буханку хлеба и отломившем краюху для голубей. Писать о смерти легко: немного красок, чуть-чуть пафоса — и даже самый упрямый скептик поверит. Но я не хочу уверять в этом скептиков.

Смотрю в небо. Оно чистое, ни единого облачка, и, кажется, его яркость и чистота пытаются согреть и город, и жителей, и меня. О таком небе можно написать целую книгу. Но это не сегодня, а пока… В голове начинают прокручиваться строчки нового очерка. С чего начать? Сегодня при обстреле погибла… Нет, слишком избито и навязчиво. Это никого не заденет. Лучше обратиться к читателю как к своему старому собеседнику, с которым ты не раз сиживал за чашкой чая, а значит, надо как-то…

Смерть в этом городе давно никого не пугает. Она приходит сюда с воем бомб и снарядов, но ей никто уже не кланяется. Я смотрю на людей, вглядываюсь в их лица, и мне кажется, что смерть для них понятие вполне обыденное…

Загрузка...