На самом деле в ее квартире зазвучал не звонок в дверь, а вызов по интеркому, связывавшему всех жильцов с замком на входной двери девятью этажами ниже.
— Да!
— Гален, это Лукас Хантер.
Гален машинально нажала клавишу, отпирающую замок.
— Входите.
Звонок в дверь квартиры последовал через невероятно краткий промежуток времени — как будто даже старенький скрипучий лифт в их подъезде был настолько потрясен сжигавшим Лукаса нетерпением, что заработал как новый.
Он выглядел ошеломляюще: оживший гранит, окутанный мрачной тенью.
А еще он излучал угрозу.
Как всегда, Гален стало не по себе от пронзительного леденящего взгляда серых глаз.
И столь же холодной реплики, прозвучавшей вместо приветствия:
— Вы не потрудились посмотреть в глазок, действительно ли это я или кто-то другой.
— Нет. Не потрудилась. — Гален устало вздохнула. Интересно, за те пять ночей, что прошли с их встречи, он спал хотя бы пару часов подряд? Или этому хищнику со стальным взором сон вообще неведом? Или по его понятиям постель — не место для отдыха, а прибежище для пламенной страсти? Но тогда как давно этот непостижимый охотник на людей предавался любовным утехам?
— В вестибюле не установлен монитор для постоянного слежения?
— Нет. Не установлен.
Неожиданно Лукас поймал себя на мысли, что она очень мило смотрится в просторном голубом спортивном костюме и розовых шерстяных носках, явно захваченная его визитом врасплох. Темные круги под ее глазами говорили о том, что в последнее время она плохо спит. Неужели постель окончательно перестала приносить ей отдых и сон, мучая бесконечными ужасами? Сродни тем кошмарам, что не давали покоя ему самому.
— В итоге вы просто взяли и открыли мне дверь. Причем сделали это дважды. Не получив ни малейших доказательств того, что это действительно я.
— Да, вы правы, — покорно согласилась Гален. — Но все же это оказались именно вы. К тому же я ждала появления кого-то из стражей порядка. И если бы успела подумать на эту тему, то могла бы не сомневаться, что явитесь именно вы.
— Значит, он вам звонил.
— Я только что положила трубку. Вы считаете — это был он?
«Я это знаю!!!» Но сейчас Лукаса больше волновала возмутительная беспечность Гален, не осознавшей до сих пор нависшей над ней угрозы.
— Просто в голове не укладывается, что вы взяли и впустили меня, не посмотрев в глазок.
— Я отлично поняла вас с первого раза. — Она упрямо вздернула подбородок. — Этого больше не случится. Обещаю.
И Лукас позволил себе улыбнуться.
— Вот и отлично. Полицейским бывает чертовски трудно добиться настоящего сотрудничества, особенно если речь идет о таком пустячном деле, как слежка за серийным убийцей. — Он снова стал серьезным, но теплый серебристый отблеск согревал его взгляд. Мягким, вкрадчивым голосом, звучавшим как приглашение к поединку. Лукас спросил: — Что он вам сказал.
— «Вот те крест». — По его окаменевшему лицу Гален без слов угадала страшную правду. — Это был он, верно?
— Да. А что еще… хотя, наверное, будет лучше, если вы попытаетесь изложить весь разговор на, бумаге, пока он не стерся из памяти.
— Конечно. Наша беседа была не очень продолжительной, зато вполне запоминающейся.
«Запоминающейся», — повторил про себя Лукас. Как и явившееся к нему в трейлер смешное рыжее создание в бирюзовом пальто. Нет, с ней вообще ничто не могло сравниться. Разве что видение в голубом костюме и розовых носках, представшее перед ним сейчас, с покрасневшими от бессонницы глазами и изящными пальцами, не спрятанными на этот раз в варежки.
Легкие и воздушные, они нервно перелетали от рыжего облака волос к голубым складкам теплого костюма.
— Благодарю вас, — негромко произнес Лукас. — Я заберу ваши записи завтра утром. А пока вы позволите мне получше осмотреться?
— Вы полагаете, он может заявиться прямо сюда?
— Нет, — поспешил успокоить ее Лукас. — Вряд ли он на это решится.
— Значит, не я стану следующей жертвой?
— Совершенно верно. Не станете. Ваша гибель в глазах общественности будет выглядеть как признание в собственной несостоятельности — дескать, вас пришлось убрать, так как вы слишком близко подошли к разгадке его личности.
— То есть я все же могу оказаться жертвой после очередного убийства?
«Конечно, можешь. Но я этого не допущу!»
— Убийства больше не будет. Мы доберемся до со него, Гален. Вы и я. Поэтому мне все же придется осмотреть вашу квартиру. Поверьте, меня не смущает возможный беспорядок.
Но беспорядка не было. Ее квартира просто представляла собой мостик между тем, кем она была, и тем, чем она занималась после работы. Собственно говоря, обжить она успела всего одну комнату.
По краям ее были расставлены принадлежности современной бизнес-леди, преуспевающей ведущей самого популярного телеканала. Компьютер, радио, телевизор, факс. А все Остальное пространство, включая даже поверхность аккуратно заправленной кровати, занимали орудия портновского ремесла.
Посреди комнаты, прямо на полу, стояли два утюга — один большой, другой поменьше. Их полированные бока отражали радугу оттенков раскиданных вокруг тканей. На диване, застланном цветастым покрывалом, уютно расположилась целая компания Барби: одни сидели, другие стояли.
И все до одной были одеты, словно старались соблюсти приличия даже здесь, в уединении портновской мастерской.
Лукасу сразу же захотелось расспросить о необычной тщательности, с которой были одеты куклы. Но вместо этого пришлось задать вопрос, более близкий к причине его визита.
— Зачем вам эти коробки? — Он указал на четыре коробки из-под ксероксов с широко распахнутыми крышками, стоящие в центре комнаты.
— Я собиралась уезжать.
— Куда?
— Пока не знаю. Лишь бы подальше от Нью-Йорка.
— И от «Кей-Кор»?
— Да.
— Из-за воскресного выпуска новостей? Из-за того, что вы тогда сказали? И о чем не стали говорить?
— А вам известно, что я тогда сказала? — Согласно сообщениям в прессе — а Гален теперь не пропускала ни одного, — Лукас Хантер был человеком, одержимым одной-единственной целью — преследованием своего врага. Все остальное переставало для него существовать. Но в эту минуту можно было подумать, что его интересует только она, Гален.
— Да. Я знаю, что вы сказали. И считаю ваше выступление сенсацией.
— Спасибо. Мне это тогда показалось… правильным. — И она умолкла, отдаваясь ласке его колдовского взгляда. Какое чудесное, удивительное ощущение! Невероятно!
— Но популярности это вам не принесло, — продолжил Лукас, чувствуя в груди очередную вспышку ярости. Ему следовало предвидеть, во что обойдутся Гален ее отвага и честность. И он наверняка сумел бы что-нибудь сделать, если бы позволил себе хоть на минуту отвлечься от своей охоты. Но он не привык останавливаться, когда идет по следу, и вот… — Вас уволили?
Тонкие руки балерины снова взлетели к огненным прядям.
— Я… уволила себя сама.
— Почему?
— Потому что с самого начала было ясно: из таких, как я, не получаются хорошие ведущие.
И она так спокойно говорит о провале карьеры, о которой мог бы только мечтать любой журналист!
— По причине?
— Я не обладаю достаточным запасом эмоций.
Как безжизненно звучит ее голос. Откровенное признание, пронзившее болью ее душу. Так же как и его.
— Это что за чертовщина?
— Я не в состоянии эмоционально перестраиваться, чтобы непринужденно переходить от одной темы к другой.
… — То есть у вас возникают трудности с улыбкой от уха до уха, когда кончаете рассказывать о том, что в пожаре погибло пять человек, и переходите к сообщению о домохозяйке из Бруклина, выигравшей приз в лотерее?
— Трудности — не то слово!
— Знаете, Гален, по-моему, у вас слишком большой запас эмоций.
— Ну, не знаю… Хотя все равно спасибо. Вот только… Марианну никто не смог бы обвинить в неэмоциональности. Или Адама. Или любого из тех сотен комментаторов, что вполне успешно выступают по телевизору каждый день.
— Я ничего такого и не хотел сказать. Особенно про Марианну. Я говорил исключительно о вас. Ни одному из репортеров в Нью-Йорке не удалось бы получить от меня такого интервью, которое я дал вам. Да что там, в Нью-Йорке — в мире! — Внезапная краска залила ее щеки.
И Лукас поспешил вернуться к насущным проблемам. — С какого дня вы себя уволили?
— С сегодняшнего.
— Кому это известно?
— Только Джону Маклейну, хозяину «Кей-Кор». — Гален ничего не могла поделать со своими мыслями, крутившимися вокруг других его фраз. Как по-доброму он произнес «Особенно про Марианну»… — Вы, наверное, знакомы с Джоном? И знали Марианну?
— Мы с Марианной и Фрэн знаем друг друга с самого детства.
— Вы выросли в Англии?
— Нет. В Нью-Йорке. В месте под названием Чатсуорт. Это в Вестчестерском округе, примерно в часе езды отсюда. Я жил там до девяти лет.
— Марианна и Фрэн тоже жили там?
— Да.
А для Лукаса там по-прежнему жили боль… ужас первой потери… и гибель детских надежд.
От Гален не укрылась мрачная тень, промелькнувшая в самой глубине его взгляда. Словно на миг приоткрылась дверь в холодную, черную бездну, полную отчаяния и боли.
Но мрак тут же пропал, улетучился. Усилием воли Лукас заставил его исчезнуть без следа и вернулся к их разговору про Джона Маклейна.
— Я познакомился с Джоном несколько лет назад. Несколько лет назад. Насколько Гален было известно, Джон прожил с Марианной примерно лет десять. Значит, несмотря на дружбу — или из-за нежелания оживлять застарелую боль? — Лукаса Хантера не пригласили на свадьбу подруги его детства.
— А что сказал Джон, когда узнал о вашем желании уйти? Гален поколебалась, прежде чем ответить. И заговорила сбивчиво, тщательно подбирая слова:
— Дело не в том, что он сказал, а скорее в том, как он выглядел. По идее ему следовало почувствовать облегчение. Но все получилось совсем наоборот. Он даже отказался оформлять мое увольнение до понедельника.
— То есть у вас еще осталось время передумать.
— Да.
Лукас невольно покосился на коробки, заполненные почти до самого верха. Судя по всему, Гален ничто не могло заставить передумать. Да она и не хотела этого. Единственным ее желанием было как можно скорее вырваться из удушливых объятий Большого Яблока.
— Возможно, — заметил он, — вам действительно придется переехать, как вы и собирались.
— Что значит — придется?
— Поймите меня правильно, Гален. Я нуждаюсь в вашей помощи. Она для меня крайне желательна. Хотя может принести вам ряд неприятностей и неудобств. — Из-за того, что он не в силах заткнуть убийце рот, Лукас знал, что сумеет обеспечить безопасность Гален. С ее головы не упадет ни один волос. Но ей придется слушать все, что взбредет в голову неведомому маньяку. — Беседы с таким типом — не самое лучшее занятие на свете.
Он не просто нуждался в ее помощи! Он ее хотел! И как бы ни глупо это выглядело, ее одинокое, истерзанное сердце готово было сказать больше. Он нуждается в ней самой, в Гален! Он хочет ее!
— Я остаюсь, лейтенант. В Нью-Йорке. И на телевидении.
— Хорошо, — мягко улыбнулся он, повторяя про себя: «О'кей». Гален останется с ним в Манхэттене, и вдвоем они поставят этого типа на колени, и… и Лукас пока не решался загадывать дальше. Его взгляд задержался на тесно заселенном диване под ярким покрывалом. — Значит, вы останетесь, и ваши куклы тоже.
— Вообще-то Барби и не должны были уезжать.
— Еще один — последний! — дар на счастье шестой городской больнице?
— Я предупредила Кейси, что буду там, в воскресенье в два часа.
— Не думаю, что с этим возникнут проблемы. — Что бы там ни задумал убийца, Лукас не позволит какому-то маньяку помешать Гален сделать еще один щедрый подарок больным детям. Все куклы — все яркое смешение красок, предназначенное будить радость, — будут доставлены на место точно в срок. — Я и не представлял себе, что Барби могут носить такие разные наряды. Просто удивительно.
— Барби выглядят так, как им положено. — Звучит многообещающе.
— Просто я никогда не признавала теорию о «подспудном стремлении к самоуничтожению». Как будто если у девочки имеется кукла, сделанная в виде стройной блондинки, и она возведет ее в идеал красоты, то ради его достижения готова будет пойти на все, вплоть до духовной — и даже физической — смерти.
— Физической смерти?
— Посредством голодания, или пластических операций, или еще какой-нибудь чертовщины, помогающей достичь пропорций, просто нереальных для нормальной женщины.
— А какую теорию вы признаете?
— Ту, в которой Барби считают просто куклами — не хуже и не лучше других. Компаньонками, а не соперницами. Может, даже подругами. — Она передернула плечами, отчего взметнулись пышные рыжие кудри. — И я не вижу ничего дурного в том, что у маленькой девочки есть милая, опрятная подружка, с которой можно не расставаться никогда.
— А какая из этих Барби ваша?
«Покажи мне, как выглядит твоя верная подружка, неразлучная с тобой с самого детства. Та, с которой ты не расставалась даже тогда, когда рухнули все мечты и вера в счастье. Та, которая не изменила тебе, несмотря на жестокость и несправедливость остальных. Покажи мне ее, Гален! Познакомь. И мы будем говорить о куклах как можно дольше, чтобы не вспоминать о крадущейся по пятам смерти…»
Но он так и не дождался этого полушутливого, полуторжественного знакомства. Синие глаза подернулись печальной дымкой. Он просил о том, что давно было утрачено. Что погибло навсегда.
— Ее здесь нет.
— А где она?
— Кто его знает. Она была… то есть она осталась… у моей матери. И когда я ушла из ее дома, Барби осталась там.
Дом ее матери. И Барби, принадлежавшая ее матери. Матери — а не ребенку. Судя по всему, эту заблудшую дочь с ее коробками так же несет по волнам, как и его, Лукаса, — бесприютную, мятущуюся душу.
Бесприютный? Это он-то, Лукас Хантер? Да. Потому что та роскошная, но мертвая коробка, в которой он живет, не может считаться домом.
Тем временем Гален шагнула в сторону от него, к своим куклам.
Но не сразу присела к ним на диван, а задумалась, рассеянно глядя на журнальный столик со стеклянной крышкой. Ее тонкий бледный пальчик принялся выводить на гладкой поверхности замысловатые узоры, прокладывая трассу невидимого слалома между обрывками яркой ткани и катушками ниток.
«Вот тебе крест, и чтоб я сдох, и лопни мои глаза…»
Она коснулась острого кончика иглы.
— Он что же, на самом деле…
«Нет, я не хочу с тобой об этом говорить!» Но разве Лукас мог выбирать?
— Да. Он протыкал им глаза. Но честное слово, Гален, он делал это тогда, когда они были уже мертвы.
Гален не выдержала и резко, до боли зажмурилась. А потом, все еще не в силах отвести взгляд от швейной иглы, спросила:
— Как они погибали?
— Он пользовался ножом.
— Да. Я знаю… — Варварски изуродованные тела упоминались в каждом сообщении. — Но как именно?
— Гален!
— Поймите, мне действительно нужно это знать. Пожалуйста, не надо меня жалеть! Я не собираюсь падать в обморок…
— Не сомневаюсь.
— Так как же они умерли?
«Как?..» — переспросил про себя Лукас в напряженной тишине. Это должно было выглядеть жутко. Ужасно. Они умирали, глядя на то, как пульсирует алый фонтан их собственной крови. Чувствуя его удивительное тепло до самой последней секунды, когда тело начинало биться в агонии.
— Он вспарывал им горло. — Быстро, уверенно, безболезненно. И безжалостно.
— Он рисовал на их телах крест? Этим своим ножом?
— Да. Рисовал. После их смерти.
— Он делал с ними что-то еще? — Вопрос прозвучал едва слышно, невнятно, но Гален считала, что должна знать все до конца. — Нет. Больше он ничего не делал.
Она подняла смятенный взгляд — синие глаза ярко блеснули из-под рыжих кудрей — и с удивлением произнесла:
— Судя по всему, он абсолютно уверен, что его не смогут поймать.
— По-научному это называется избыточная самооценка — обычное следствие мании величия.
— Да, похоже на это.
— И он действительно себя переоценил, совершив свою самую большую ошибку.
— Когда позвонил мне?
— Когда позвонил вам. Мы доберемся до него, Гален. — Эта фраза звучала не просто как обещание — как клятва.
Осмотр квартиры продолжался, и Лукас неожиданно для себя стал смотреть на вещи не с профессиональной, а с личной точки зрения. Ему почему-то захотелось увидеть сувениры из ее прошлой жизни: фотографии семьи или близких — будь то покинутая мать или оставленная Барби. Может быть, где-то стоят ароматизированные праздничные свечи, или коллекция смешных фигурок, или хотя бы картинки в золоченых рамках?
Но он не нашел ничего. Только на столике возле кровати лежала какая-то книга.
Книга! Что может быть более личным, чем книга, которую Гален читает перед тем, как заснуть! Перед тем, как погрузиться в мир грез…
Лукас метнулся к ночному столику, стараясь не выдать своего нетерпения, и едва сумел подавить вспышку ревности и гнева.
— «Беседуя с Богом», — громко прочел он заголовок, удивляясь тому, как ровно звучит его голос. От ярости кровь гулко шумела в ушах, заглушая все остальные звуки.
И он едва различил ее тихую реплику с другого конца комнаты:
— Несколько напыщенно, не так ли?
Напыщенно — не то слово! Да от этой книги за милю несет откровенным извращением! Впрочем, чего еще можно ожидать от такого типа, как Брэндон Кристиансон? Психопат от рождения, настоящий убийца — он, как никто другой, умел убаюкать совесть потоками слащавого красноречия.
Гален так и не дождалась ответа на свой вопрос, и в комнате повисла неловкая тишина. Каким мрачным голосом он прочел название книги! Может быть, Лукас вообще не признает авторов, предпочитающих хранить инкогнито? Считает, что автор не достоин называться писателем, если оставляет читателей в неведении относительно своей собственной жизни? Или раздражение лейтенанта Хантера вызвало упоминание о Боге?
Если только он не разозлился на нее, Гален…
— Я хочу сказать, — заторопилась она, стараясь заполнить мертвящую паузу, — что это выглядит слишком напыщенно, с моей точки зрения. Как будто автор сразу ставит себя выше всех прочих людей.
— Я тоже так думаю. «Слава Богу!»
Гален с облегчением перевела дух, и Лукас поднял на нее все такой же мрачный, суровый взор. Но это относилось не к ней. Не она стала причиной его гнева.
Однако было совершенно ясно: Лукас хочет узнать еще что-то. И ему нужна только правда. Правда от начала и до конца.
— А что, содержание такое же напыщенное?
— По-моему, да. Но это исключительно мое мнение. Книга уже несколько лет остается в списке бестселлеров, и даже самые придирчивые теологи дают ей чрезвычайно высокую оценку.
— Но вы с ними несогласны.
— Да.
— И тем не менее продолжаете ее читать.
— Да. Директор службы новостей на нашей студии, Вивека Блэр… ну, я полагаю, что с ней вы тоже знакомы…
— Я знаком с Вивекой. — «С кузиной Брэндона. С двоюродной сестрой этого психопата». — Она имеет какое-то отношение к этой книге?
— Она сама дала мне ее почитать. Сказала, что у нее наклевывается возможность раскопать имя автора и даже устроить с ним живое интервью в моем прямом эфире. Если я, конечно, захочу сделать это сама. Но честно говоря, мне этого не хочется.
— Не хочется?
— Нет.
Лукас словно оттаял и снова стал не более суровым, чем обычно. И все же Гален чувствовала себя неуютно, пока он снова не заговорил.
— Нам потребуется более просторное помещение.
— Нам? Нам?!
— Мне необходимо быть рядом, когда бы он ни позвонил.
— Но зачем?
— Потому что во время беседы с некоторыми из убийц — к сожалению, далеко не со всеми — я начинаю чувствовать всякие вещи.
— Вам передаются его эмоции? Его мысли?
— Иногда я чувствую его. — Его похоть, жажду крови…
— И тогда вы можете узнать, кто этот убийца?
— Я получаю обрывки из его чувств и воспоминаний, складываю их в мозаику со сведениями, полученными в ходе следствия, и иногда этого бывает достаточно, чтобы арестовать истинного убийцу.
Чувства? Воспоминания?
— А его самого вы не видите?
— Нет. — Лукас поколебался, но все же признался ей в том, о чем предпочитал не говорить никому: — Я оказываюсь как бы внутри его. — «Я оказываюсь внутри у самого Дьявола…»
До сих пор, в тех редчайших случаях, когда знакомым женщинам приоткрывалась хотя бы сотая часть правды о его удивительном даре, в ответ он получал оцепенелый взгляд до смерти испуганного кролика.
Но Гален, выслушав его слова, его признание в общении с самим дьяволом, сохранила прежнюю заинтересованность. Она лишь немного встревожилась, но это не имело ничего общего ни с оцепенением, ни со страхом. — А жертву вы видите?
— Нет, никогда. — «Потому что в душе у убийцы царит кромешный мрак. Мрак, перемежаемый алыми вспышками безумия».
— И теперь, — негромко продолжила Гален, — вы тоже надеетесь что-то почувствовать.
— Я уже убедился, что это возможно. — Ну, я полагаю, что это хорошо.
— Вы полагаете? — эхом откликнулся он. — Ну да. Во всяком случае, это должно быть хорошо для расследования. И для всего города. Хотя вряд ли это идет на пользу вам.
«Ничего, я выживу», — машинально подумал Лукас. Он знал, что справится. И все же тихо признался вслух:
— Мне это не на пользу.
Это было не только признание, но и предупреждение. Он хотел, чтобы это смешное, милое создание помнило: никому не пойдет на пользу попытка совать нос в его отношения с дьяволом, на которую до сих пор не решалась ни одна живая душа. Ни у кого не возникало такого желания, да Лукас бы и не позволил. Он щедро наделял любовниц своими неутомимыми ласками, своей жаркой страстью. Но не более того.
Впрочем, его любовницам хватало ума не лезть дальше положенного. Они и сами отлично чувствовали опасные границы мрачной бездны.
И только эта портниха из детских сказок — это воздушное видение из голубого и огненно-рыжего — выслушала его, не моргнув глазом и не подумав испугаться. Она лишь встревожилась… из-за него.
— У меня сложилось ощущение, что этот маньяк на редкость сильная личность, — продолжал Лукас свое признание-предупреждение. — Может быть, он окажется настолько силен, что мне будет достаточно просто прослушать запись.
— Но если вы услышите живую беседу — вероятность успеха будет больше?
— Да.
— Значит, нам необходимо… — «все время быть вместе?» — найти более просторное помещение?
— Оно уже найдено, — произнес Лукас, про себя, удивляясь, когда он успел принять такое решение. — Остается только позаботиться о том, чтобы до завтрашнего вечера вы переехали туда и перевели свой телефон.
— До ночи. Этот тип предпочитает самые темные часы.
— Тьма ему на руку. Если вы успеете закончить сборы, я мог бы перевезти ваши вещи прямо с утра.
— Хорошо. Утром мне как обычно идти на работу?
— Да.
— И я…
— Я слушаю. — Я не знаю, как мне одеться.
— Одеться?
— На работу. Что мне надеть и как убрать волосы? «Что мне надеть, Лукас?» — эхом зазвучали в его памяти похожие вопросы. Вопросы об одном и том же, но разные женщины задавали их по-разному. «Что вам нравится, лейтенант? Черный цвет? Или бронза? Короткая юбка в обтяжку? И скажи наконец, Лукас, как мне уложить волосы?» Какие же они были разные!
— Простите, я не совсем понял, что вас смущает?
— Вплоть до воскресенья я постоянно выглядела так, как положено ведущей. Это считалось лучшим вариантом, подходящим для Нью-Йорка. И никто не возражал.
— Даже вы?
— Ох… — вырвалось у Гален. Она растерянно пожала плечами, не зная, что сказать. — После воскресного репортажа я сдалась. Мне кажется важным ваше мнение о том… что сейчас будет более подходящим.
— Одевайтесь так, как вам нравится.
«Пусть твои кудри остаются на свободе, Гален Чандлер! Можешь не расставаться с варежками, голубым тренировочным костюмом и ярко-розовыми носками. А главное — ни в крем случае не забывай про свое бирюзовое пальто!»
— И, Гален, я бы хотел еще раз попросить вас не открывать двери посторонним.
— Я поняла.
Пожалуй, теперь все необходимое было сказано, но что-то еще не давало ему покоя. Примитивное, жестокое, сугубо мужское чувство собственника заставило его вкрадчиво добавить:
— Не открывайте вообще никому. Кроме меня.