Щепотка пороха на горсть земли

Глава 12. Старый шаман

Помочь шаман согласился легко, хотя в дом так и не зашел. Походил вокруг, взмахивая руками и рисуя какие-то знаки на стенах заимки — то просто пальцем, невидимые, то углем, то какой-то красной крошкой — все это нашлось в небольших мешочках на поясе под накидкой, незамеченном прежде Косоруковым. Процедура эта заняла с четверть часа, Анна наблюдала за происходящим с серьезным интересом, и охотнику оставалось только молча, про себя посмеиваться и ждать окончания спектакля.

Для разговора шаман тоже не пошел в дом. Сел прямо на траву под старым толстым деревом немного в стороне от заимки, но так, чтобы ее видеть. Анну его согласие на разговор воодушевило еще больше, она примерилась было сесть рядом с ним, но Дмитрий не позволил — придержал за локоть и, бросив "Погоди, я за стулом схожу", ушел в заимку. Ни девушка, ни старик ничего не сказали, но внимательный взгляд последнего, сверливший спину между лопатками, охотник ощущал до последнего.

— Снаткой нехороший, — заговорил шаман, когда слушатели уселись перед ним на принесенных стульях. Помолчал. — Унэнги фаянга глясный, рваный от связи с хуту. Хуту в Тулэрги станет сильный и злой…

— А можно перевести? — вздохнул Дмитрий, который из всего сказанного понял только Тулэрги, и то потому, что раньше слышал это слово от Анны.

Шаоци в ответ улыбнулся, а девушка ответила:

— Да, извини. По чжурским верованиям, как у мира три части, так три части у человеческой души. Унэнги фаянга — это основа, она есть у всего живого, и именно она перерождается в будущем. Чарги фаянга появляется при перерождении, это разум и стремления, она слаба у животных, сильна у людей, а у растений вовсе отсутствует. И ойлорги фаянга, которая некоторое время может оставаться в нашем мире после смерти. Она тоже за многое отвечает, но самое главное — за одаренность. Именно она определяет, волшебник человек, колдун или не одарен силой. Шаоци говорит, что внутренняя душа знаткоя осквернена из-за того, что он делал с мертвецами, и не сможет воплотиться человеком, а станет злым духом, хуту.

— Станет, — подтвердил ее слова шаман, слушавший перевод вполне благосклонно. — Чарги фаянга — мутный, слабый, слой. Устал, болен.

— Погодите, а откуда вы все это знаете? — не удержался Дмитрий. — Вы же его не видели?

— Следы везде, — Шаоци повел рукой, охватив жестом всю заимку. — Много. Вэчэку волнуются, сторонятся, чувствуют.

— Вэчэку — это земные духи, подвластные шаманам, — пояснила Анна, не дожидаясь вопроса.

— А этих вэчэку нельзя просто по следу отправить, раз они подвластные и все видят? — насмешливо уточнил Косоруков. Он изначально-то с большим сомнением относился к авторитету и неким особым способностям шамана, но сейчас сдержаться уже не сумел.

— Дим, вэчэку — не ищейки, они не умеют ходить по следу. Вэчэку получаются из унэнги фаянги, у них нет разумного побуждающего начала, и мыслят они иначе.

— Само собой, — насмешливо хмыкнул охотник.

— Дим, просто поверь, я…

— Не споль, хосяйка, — оборвал ее шаман. Смотрел он при этом на Косорукова, и, хотя старческие глаза-щелочки по-прежнему оставались невыразительными, Дмитрий каким-то образом почувствовал, что его скептицизм не сердит чжура, а забавляет. — Он есе не видит. Не видел, — исправился он и поднялся, приблизился. — Я покажу. Можно? — он подошел к охотнику и остановился перед ним, сжав перед собой руку в кулак и выставив прямые указательный и средний пальцы.

— Это плохая идея, — вздохнула Анна. — Он тогда точно от нас сбежит.

— Можно? — повторил шаман с нажимом, не обращая внимания на слова девушки. — И сними.

— Чего он от меня хочет? — растерянно глянул на нее Косоруков.

— Впускать духов в человеческое тело без разрешения запрещено, это преступление, — с новым вздохом пояснила Набель. — Он спрашивает твоего согласия. Ну и шляпа мешается, наверное…

— Можно, можно, — усмехнулся Дмитрий и протянул девушке головной убор.

Он все еще не ждал ничего особенного, но на всякий случай немного подобрался — а ну как шаман решит его стукнуть или какой-то дрянью в лицо брызнуть? Должен же подопытный как-то "духов" увидеть.

Получив разрешение, Шаоци цепко ухватил его одной рукой за подбородок. Пальцы были острые, твердые и холодные, словно не живые руки, а ветки дерева. Они даже пахли хвоей и мокрой корой. "Лиственницы", — со смешком припомнил Дмитрий. Он продолжал по инерции улыбаться уголками губ, хотя внутри шевельнулось напряженное, тревожное предчувствие.

Два пальца коснулись точки между бровей. Шаман немного склонился и приподнял подбородок охотника, так чтобы лица оказались вровень, и быстро заговорил на чжурском. Дмитрий запоздало вспомнил что-то о техниках гипноза, что доводилось слышать раньше, и сосредоточился в мыслях на прилипчивой глупой песенке, вспомненной утром, чтобы не слушать бормотание и не поддаться.

Однако чем бы это ни было, сработало оно куда быстрее, чем он мог ожидать. И совсем не так…

Черты лица шамана неуловимо исказились. Он вроде бы остался прежним, но в узоре морщин, в изгибе тонких бесцветных губ, в темных щелочках глаз проступил облик чего-то иного. Оскал неведомого зверя, то ли живой, то ли — стилизованное изображение.

В какое-то мгновение показалось, что там, под веками, черная пустота вместо глаз, бездонная и мертвая.

А потом из этой пустоты хлынул густой белесый туман. Дмитрий инстинктивно отпрянул — но не смог сдвинуться с места, тело вдруг перестало слушаться. От неожиданности и страха сердце оборвалось и рухнуло куда-то вниз, горло сжал болезненный спазм.

Однако всерьез удариться в панику он не успел: затянувший окружающий мир туман со вдохом хлынул внутрь, заволок разум и притупил чувства. А еще через мгновение туман смыл лицо старого шамана и прикосновение его твердых холодных пальцев на лице, осталась только тревожная пульсация в точке во лбу.

Дмитрий медленно моргнул и понял, что вновь владеет собственным телом. Несмотря на то, что движения и ощущения стали очень непривычными и необъяснимо странными, обретенная свобода вернула подобие душевного равновесия.

Туман был неоднородным. Стоило подумать об этом, как он распался на отдельные причудливые формы и расцвел приглушенными, но чистыми цветами.

Нечто прямо перед Дмитрием имело коническую форму, в его сердцевине пульсировал чистый белый свет, а вокруг текли синие и красные струи, не смешиваясь, но переплетаясь. Оно вызывало неожиданные и несвойственные обычно охотнику робкое почтение и непонятный трепет. Сосредоточившись, Косоруков вспомнил, что именно на этом месте стоял шаман. А еще отчетливо понял, что испытанные только что непривычные ощущения принадлежали не ему.

Немного в стороне от шамана виднелась массивная, плотная фигура то ли крупного человека, то ли вставшего на задние лапы зверя. Фигура была светло-желтой, словно проглядывающее сквозь мутное стекло солнце, и тоже вызывала яркие и очень непривычные чувства. Смесь сыновнего трепета, щенячьего восторга и нежного умиления. Там сидела Анна, это Косоруков помнил, но природу и причину чуждых эмоций тоже не сумел разобрать. Понял, что эти двое о чем-то негромко разговаривают, по большей части шаман что-то рассказывает, но их речь была непонятна и совсем его не волновала.

Через некоторое время он понял, что воспринимает подобным образом не только то, что находится перед ним, но и все остальное вокруг, и за спиной — тоже. Туманные желтовато-зеленые, очень тусклые громады вблизи и поодаль — деревья. Большой бесцветный куб позади, словно выточенный из цельного скального обломка — заимка. Даже земля под ногами стала другой, пестрела желтыми прожилками и вызывала ощущение тепла и спокойствия.

Больше всего походили на самих себя лошади — они тоже были зыбко-туманными, но сохранили свои очертания и, несмотря на бледно-зеленый цвет, остались узнаваемыми.

Зацепившись вниманием за заимку, он через несколько мгновений заметил более мелкие детали — россыпь черных пятен и потеков. Они просвечивали сквозь стены, пестрели на пороге, дегтярными разводами очерчивали дверной проем и окно и угадывались вокруг, на земле, притом последние вели себя странно — они то пропадали, то появлялись немного в стороне, то возвращались обратно, то медленно переползали с места на место. Понаблюдав за ними, Дмитрий сообразил, что ползают они не просто так и не сами, в этом движении была закономерность. Кляксы стекали с заимки и пытались отползти подальше, но золотистые прожилки в земле тоже мерцали и меняли свое положение, и чернота пыталась избежать встречи с ними.

— Что происходит? — попытался спросить он, но из горла вырвался только невнятный звериный звук — не то рык, не то ворчание.

Дмитрий тряхнул головой, зажмурился, пытаясь отогнать пелену перед глазами. Поднялся — и пошатнулся, словно вдруг разучился ходить на двух ногах. Неуклюже пытаясь удержать равновесие, отступил назад, но запнулся о стул. Однако сам не упал, а мебель отлетела на добрую сажень. В растерянности мужчина опустил взгляд, пытаясь рассмотреть себя, но собственное тело он видел так же — расплывчатым желтым пятном с нечетко очерченными, но явно звериными лапами, а не человеческими руками.

Шаман что-то сказал, но не в сторону, Анне, а ему. Дмитрий — а вернее то, что испытывало к этому чжуру яркие, нечеловеческие чувства, — без раздумий опустился на землю, явно подчиняясь приказу, которого сам мужчина не осознавал и не слышал.

Он попытался сопротивляться, но так и не узнал, способен на это или нет: шаман хлопнул его ладонью по макушке, охотник дернулся и моргнул от неожиданности, и этого вполне хватило, чтобы картина мира резко поменялась на привычную. Лес вокруг, впереди — сухой морщинистый чжур с глазами-щелочками, за его плечом — напряженная и настороженная Анна.

— Как ты? — она первой не выдержала повисшей тишины, шагнула ближе, глядя на него неуверенно, явно ожидая подвоха.

— Что это было? — пробормотал он, посмотрел на свои руки — они были совершенно обыкновенными. Да и голос звучал привычно.

— Один из вэчэку Шаоци. Кажется, что-то из куниц. — Тут Шаоци бросил какое-то короткое слово на родном языке, и Анна исправилась: — Почти. Шаоци говорит, это был барсук.

— Да пох… все равно, куница, барсук, что это было? Цветные пятна эти, странные мысли, лапы звериные… — он опять тряхнул головой и осторожно поднялся. На этот раз тело слушалось как обычно, так что Косоруков ощутил себя увереннее.

— Вэчэку примерно так видят мир. Ты смотрел его глазами, — проговорила Анна, протягивая головной убор.

— Чертовщина какая-то, — пробурчал Дмитрий, кивком поблагодарил и надел шляпу. — Ты предлагаешь мне поверить, что есть некие духи, которые вот тут бродят по лесам, чародеи их не видят и об их существовании не подозревают, зато чжурский шаман уверенно ими командует?

Анна смущенно опустила взгляд и пожала плечами. Именно так все и обстояло, но вряд ли он ждал такого ответа.

— И чего вы хотели добиться этой демонстрацией? — мрачно спросил Косоруков, глядя на шамана.

— Так вэчэку смотлят, так мафа, и хуту так. Следы снаткоя видно, путь — нет. В толпе вэчэку сложно, путаются. В толпе снаткоя видно, только когда силу польсует. Сами ищите. Хороший хосяин станет, ищи, — с довольной улыбкой сообщил шаман и покровительственно похлопал охотника по груди, после чего обратился к Анне: — Как лешишь, Ийнгджи и я плидем. Звезды и пледки говолят — хороший день савтра, не тяни, до следующего — две луны. Но выбор твой. Дай снать. Не сбейтесь с дороги, — напутствовал он, коротко поклонился, прижав руки к сердцу.

Девушка повторила этот жест, а Дмитрию подобное приветствие всегда казалось неловким, так что он попрощался привычно — словами и уважительным поднятием шляпы. Шамана такое совершенно не смутило, только вызвало новую улыбку.

— Погодите, — опомнился охотник, пытаясь ухватить какую-то важную мысль. — А вот этот "хороший день завтра", он для чего хороший?

— Для всех важных дел, — ответил Шаоци. — Свесды хорошо встанут. Сильный день.

— Вы имеете в виду, для ритуалов тоже сильный? — наконец понял Дмитрий, что именно его зацепило. — Колдун интересовался астрономией, может, и для него это тоже подходящий день? Для чего-то большого и важного.

— Возможно, — несколько мгновений подумав, ответил чжур, глянув на охотника с новым выражением — внимательно и очень серьезно. — Сильные дни — они всегда сильные, для всего и для всех.

На этом он окончательно распрощался.

Косоруков рассеянно сбил шляпу на затылок, задумчиво потер лоб, глядя вслед чжуру. Голова пухла от обилия вопросов — и к неведомому колдуну, и к, казалось бы, гораздо более близким, но еще более неведомым местным жителям. К шаману этому, к госпоже Набель. Хозяйке здешней, да…

Он поправил головной убор и обернулся к Анне. Та продолжала неловко мяться рядом и явно чувствовала себя очень неуютно.

— Я не понимаю, как это все возможно и что происходит, но ладно, бес с ними, с этими духами, я же не исследователь и больше не волшебник, пусть ученые разбираются, — заговорил Дмитрий задумчиво. — Я уже почти привык, что тебя называют хозяйкой — ну проще так местным, привычнее, ладно, не мое дело. Но объясни хотя бы, почему все вокруг называют хозяином меня?

— Ну… мы несколько дней вместе занимаемся расследованием, а горожане не привыкли видеть меня в мужской компании. Тем более ты мне нравишься, и это, наверное, заметно, — не поднимая глаз, проговорила Анна и неуверенно пожала плечами.

— Допустим, — кивнул он. — Но когда этот шаман начал называть меня хозяином, тебя рядом не было, и определить твое отношение он никак не мог. Почему, по его мнению, я "стану хорошим хозяином"?

— Это же Шаоци, он вообще очень проницательный…

Дмитрий со вздохом качнул головой, разглядывая растерянную и смущенную девушку. Не надо было хорошо разбираться в людях, чтобы понимать: она врет. Понимает, что получается нескладно, не верит самой себе и испытывает огромное чувство неловкости оттого, что приходится все это говорить, но — упрямо продолжает стоять на своем.

— Ладно, поехали уже, а то опять до ночи провозимся.

Анна с облегчением кивнула и пошла за вещами, а он сам понес стулья обратно, растерянно отметив, что тот, об который споткнулся во время сеанса гипноза, или что там с ним делал шаман, получил вмятину, словно по нему изо всех сил ударили обухом топора или чем-то вроде того — очень твердым и крепким. Вот тебе и духи. Как их?.. Вэчэку?

Дмитрий, честно говоря, и не ждал от спутницы никакой откровенности. Она вроде бы недвусмысленно дала понять, что ничего не расскажет, пока он не "свой", ну не пытать же ее, в самом деле. Спрашивал, просто чтобы увидеть реакцию и в очередной раз убедиться… Да он и сам бы, наверное, не смог толком ответить, в чем именно. В необъяснимо трепетном отношении госпожи Набель к местным тайнам?

И что там могут быть за тайны? Им во время войны помогали духи? Половина людей здесь — духи? Или эти духи живут в них и придают сил? Может, и у самой Анны какие-то шаманские силы есть? Отсюда и большая дружба с чжурами, и эти разговоры о ее готовности к чему-то… И таиться она может по привычке. Дай академикам волю, и они понабежали бы сюда, принялись этих духов и местную хозяйку изучать — кому такое понравится.

Несколько минут они ехали молча, думая каждый о своем. Дмитрий ловил на себе короткие непонятные взгляды Анны, но предпочитал делать вид, что ничего не замечает. За молчание и ложь не сердился: неприятно, но понятно, что она ему ничего не должна. Просто не хотелось продолжать этот бессмысленный разговор, все равно ведь ничего нового он не узнает.

Через некоторое время он устало констатировал, что местные тайны окончательно ему надоели, и желание разобраться в них почти совсем пропало. Поэтому Косоруков предпочел сменить тему.

— Насколько велик шанс, что Джия сможет помочь с поисками?

— Я уже боюсь что-то утверждать, — охотно отозвалась Анна, которую молчание явно тяготило. — Я надеялась, что Шаоци сумеет подсказать, но, как видишь, он был немногословен. Впрочем, он всегда такой, с Ийнгджи гораздо проще. Извини, я…

— Тебе не за что извиняться, — перебил ее мужчина. — Ты не можешь влиять на его слова и поступки и тем более не можешь за них отвечать. В конце концов, как-то же полиция ловит преступников безо всяких ведьм, шаманов и прочей бесовщины. Надо поговорить с Милохиным, ружье ему показать. И каким-нибудь старым охотникам из его завсегдатаев, вдруг кто опознает? Все же не столько их в городе, чтобы был такой, о котором никто не слышал. Тем более из старых.

— А если мы ошиблись и он достаточно молод? — осторожно спросила Анна.

— Все равно есть шанс, что ружье узнают и хоть скажут, кому оно принадлежало раньше. А это немало, это шанс выйти на нового владельца. Жаль, конечно, что он не оставил на ружье какой-нибудь примечательной метки, было бы очень любезно с его стороны…

Путь до города прошел спокойно. Анна поначалу еще переживала, но вскоре почти успокоилась, видя, что Дмитрий и правда не злится. Но все равно неприятный мутный осадок от неоконченного разговора никуда не делся. Оставалось надеяться, что скоро все вопросы разрешатся — и общественный, с поиском знаткоя, и личный.

Визит к ведьме не задался: ее не оказалось дома. Пришлось, ткнувшись в запертую дверь, ехать в "Мамонтову горку". Анна расстроенно вздохнула, а вот Дмитрия подобное изменение планов не расстроило. Пирожки и прочее в таком духе, конечно, хорошая еда, но очень хотелось горячего супа, а еще побриться и помыться. Лучше бы, конечно, в бане попариться…

Размечтавшись, Косоруков загадал себе, как разрешится проблема с колдуном, расспросить об этом Милохина. Город немаленький, наверняка и общественная баня есть, и очень может быть, что весьма недурственная — он уже успел привыкнуть, что этот странный городок со всех сторон чрезвычайно чистый и аккуратный.

К "Мамонтовой горке" они добрались уже ближе к вечеру, когда солнце повисло низко над крышами домов, и свет его стал розовато-золотым, мягким. В трактире оказалось уже людно и шумно, ожило пианино в углу. За ним сидела высокая худая женщина с тщательно собранными в пучок волосами, затянутая в глухое темное платье, и наигрывала нечто бойко-залихватское, быстрое, совсем не подходящее ее наружности.

Заметив его любопытство, Анна негромко просветила, что это лучшая пианистка города, и вообще очень талантливая, в церковном хоре поет. Такому контрасту Дмитрий уже даже не удивился; кажется, в этом городе вовсе не было людей без странностей и особенностей.

Почти все столы были заняты, люди смеялись и разговаривали, отчего зал гудел и позвякивал. На новых посетителей никто не обратил внимания, даже несмотря на то, что у Косорукова на плече висело трофейное ружье.

— Какие люди, — с улыбкой поприветствовал их трактирщик, когда путники подошли к стойке. — Садитесь, накормлю. Борь… — обратился он к светловолосому здоровяку, с которым разговаривал до появления новых лиц.

— Понял, — ухмыльнулся тот. — Корми страждущих. Хорошего вечера.

Он без возмущения освободил стул, еще один рядом как раз не был занят, и новые гости удобно разместились на почти привычном месте. Игнат на несколько секунд отвлекся, чтобы распорядиться на кухне, и вернулся обратно с вопросом:

— Ну как съездили? Удачно?

— Как сказать, — пожал плечами Дмитрий. — Кое-что выяснили, и заимка оказалась та, что надо, но личность колдуна пока не установили. И это логово явно не единственное, там никаких следов ритуалов нет поблизости, но, будем надеяться, удастся разобраться так. Как мальчишка-карманник?

— Его пока здесь решили оставить, места много, а Лизавета моя прониклась к нему, ну как его куда-то отдать теперь? Да и Джия под крыло взяла, разобраться, что там у него с даром, может, удастся его на пользу дела пристроить. Славный парнишка, смышленый и незлой, даром что судьба — не мед с сахаром.

— Надо выяснить, куда он краденое девал, — поддержала разговор Анна. — Я, впрочем, догадываюсь, но…

— Ваське-Червонцу, — пренебрежительно фыркнул трактирщик и пояснил для Дмитрия: — Есть у нас тут мутный тип один, ростовщичеством занимается, ну и старьевщиком заодно подвизается. Мы уж с ним поговорили, но ты и сама все знаешь, — он махнул рукой. — Клялся и божился, что ничего не знал и больше не будет. Сдать бы его полиции, тем более вон представитель сидит, — он подмигнул Косорукову, — да смысла нет, свято место пусто не бывает, а этот вроде свой, привычный. Но мы его на всякий случай припугнули, тем более завтра должны из Хинги за бандой приехать, мы гонца отправили.

— Ладно, главное, мальчишка теперь под присмотром, — вздохнула Анна.

— Игнат, скажи, у тебя есть знакомые памятливые охотники, которые по ружью смогут определить хозяина? — спросил Дмитрий, меняя тему, скинул ружье с плеча и положил на стойку.

Трактирщик забрал оружие, покрутил в руках, переломил, заглянул в стволы, пошевелил курки.

— Ну поспрашивать можно. А зачем?

Скрывать от Милохина происхождение ружья не стали, вкратце пересказали, что удалось найти в заимке. Анна даже записи показала, но почерка трактирщик ожидаемо не узнал — не так часто он встречал записки от своих клиентов, чтобы узнавать с ходу, да еще знать всех наперечет.

Зато он поделился наблюдением, что добрая половина охотников вообще была безграмотной: им не требовалось. Более-менее могли считать, чтобы в деньгах не путаться, но и только. Тем более тут все друг друга знали, и скорняки местные работали честно, за шкуры платили справедливо, а со всем остальным могли помочь товарищи.

— Поспрашиваем, — подытожил трактирщик весь разговор. — Поешьте с дороги да займемся. Ешьте, ешьте, — усмехнулся он, видя их переглядывания, — несколько минут погоды не сделают, а у меня вон какая сегодня похлебка. Баранинка свежая, мамонтовый сыр, пряная, наваристая… — заговорил он негромким, заговорщицким и искушающим тоном. Гости снова переглянулись, рассмеялись и спорить не стали. Тем более похлебка и правда оказалась выше всяких похвал.

А после плотного ужина Игнат, как обещал, выбрался из-за стойки, подобрал ружье и неспешно, вразвалочку, пошел в дальний угол при входе, где весело гуляла компания из семи мужчин разного возраста — от совсем молодого еще парня, едва ли разменявшего третий десяток, до пары ветхих завсегдатаев. Одного, Хрюна, Дмитрий уже видел и опознал, а второго Анна представила как Степана Зайцева, тоже бывшего охотника. В противовес щуплому Хрюну, его приятель был большим, краснощеким и громогласным, а в трактир "сбегал" от своей строгой и грозной жены. На этих двоих Милохин рассчитывал особенно.

— А что, господа, не поможете ли вы нам найти хозяина вот этой славной вещицы? — с ходу начал с главного трактирщик и положил ружье на стол. — Хозяйка наша нашла в лесу, видать, обронил кто. Не слыхали?

— Это ж какой растяпа должен быть, чтобы ружье потерять? — восхищенно присвистнул крепкий рыжий мужчина в расцвете сил. Остальные расхохотались, а Зайцев осадил:

— Э-э, да иной раз тако приблазнится аль учухаешь чего, реветь не станешь, портки забудешь — прытяком дыму дашь. Всякой погани в достатке, — махнул он рукой и заинтересованно потянулся к ружью.

— А и то верно, — не стал спорить рыжий. — Но ружьишько-то доброе.

— Доброе, — подтвердил Зайцев, вскинул оружие к потолку, приставил прикладом к плечу, прицелился. Переложил из руки в руку, чуть не обнюхал. — У меня, почитай, такое же. Хрюн, Хромого Гришку помнишь? Три дюжины тажно ружьишек этих оторвал да притаранил. А мы разобрали. И ты ж тоже взял, а?

— Взял, как не взять, — второй пьяница ностальгически вздохнул и подпер ладонью щеку. — Доброе было ружьишко…

— Вы уверены, что ружье именно из той партии? — подобрался Дмитрий.

— А то. В их всех бойки паршивые были, и еще кой-какие поежины, чего они Гришке-покойнику задешево-то и достались. А тут ему наш умелец, Кузьма Рябой, светлой памяти, все и справил — бойки, кой-где курки новые. Гля, красота. Лучше родного, а?

— А у Гришки Хромого есть наследники? Дети, может быть, остались? Где он жил?

— Да как не быть, есть. Сыновья у него были. Четверо вроде. Вроде один в его доме сейчас и живет. Где ж это было-то?.. Дай Бог памяти… Хрюн, не помнишь?

— Да Бог с тобой, я и не знал, — отмахнулся тот.

— Да как не знал, вы ж с ним пили.

— Эх, с кем я и не пил. Всех рази ж упомнишь?

— Как его фамилия, Хромого этого? — вмешалась Анна. — Фамилия, имя, отчество и в каком году он умер? Хоть бы примерно.

— Помер он аккурат перед войной, — легко припомнил Степан. — В конце зимы сердце прихватило. Как он по батюшке, я отродясь не знал, но так и звали — Григорий Хромов. Али Георгий?.. Хрюн.

— Егором его звали вроде, — пробормотал тот и дрожащей неверной рукой потянул к себе кружку.

— А может, вы так вспомните, кто еще эти ружья покупал? И, к слову, ваши-то где? Это не оно?

— Не, мое дома лежит, я его лет почитай десять в руки не брал, — хмыкнул Зайцев. — А Хрюн свое небось пропил, а, Хрюн?

— Как есть, — отозвался тот.

— Кому пропил? Это не оно?

— Хрюн, глянь. Да ты уже упился, что ли?

— Да не мое, — отмахнулся тот. — Я на своем имя вырезал, на пятке.

— Да брешешь, не было такого. Гля, Хрюн, и правда видать твое, под левую руку же потерто.

— Не шобочи. Знаешь будто, — возмутился тот. — Имя вырезал, когда с Алехой Красновым дичь били. Евоное задрипанное было, все норовил мое стянуть.

— Ну ша, нишкни. Раздухарился… Мож, и было, я ж и не спорю. А на что вам дом Хромовых сынков-то нужен? Бумагу на столбе вон повесьте, что нашлось ружьишко, хозяин и объявится.

— Или не хозяин, а охотник до чужого добра, — легко возразил на это Косоруков и забрал у Степана ружье. — Вот если никаких записей не найдется, тогда попробуем. Спасибо за помощь.

Ему покивали, отмахнулись и вернулись к своим разговорам. Дмитрий еще раз окинул задумчивым взглядом охотников, качнул головой своим мыслям и двинулся за трактирщиком и Анной обратно к стойке. Присутствующие охотники вроде бы вели себя спокойно и особых подозрений не вызывали — посмеивались, любопытствовали. Ну что, толстяк Степан, что ли, по горам скакал и упырями командовал? Или тщедушный Хрюн с синим испитым лицом? Второй, конечно, отчасти подходил под предполагаемое описание, но…

— Игнат, а что ты про этих двоих скажешь? — спросил Дмитрий.

— Про кого? Погоди, ты про Хрюна и Степана, что ли? Ты что, думаешь, кто-то из них может быть знаткоем? Да ну брось, — весело отмахнулся Милохин. — Пьянь же пропитая. А Степан еще и от жениной юбки не отходит почти, строгая у него Авдотья, ух. Не, так-то Хрюн, конечно, одинокий и не шибко грамотный, и руки у него трясутся… Да ну нет, быть такого не может. О, ты, Мить, лучше послушай. Сейчас Лизавета моя петь будет, ты такого, бьюсь об заклад, и не слыхивал никогда.

— Гнат, он из Павлограда, думаешь, в тамошних операх сплошь бездари? — скептически хмыкнула Анна.

— Тю на тебя, — не обиделся трактирщик и подвинулся на своем месте, чтобы лучше видеть жену, которая вышла, кутаясь в цветастую шелковую шаль, и сейчас тихо что-то обсуждала с пианисткой.

Дмитрий только теперь, глянув в ту сторону, сообразил, что музыка стихла, а шуму, напротив, стало больше. Народ вообще засуетился, поднялся, его как будто стало гораздо больше — местные жители явно с удовольствием подтягивались послушать концерт. Откуда-то появилось еще несколько лавок, а подавальщицы засуетились больше прежнего, обнося гостей кружками и простой закуской: удовольствие удовольствием, но о прибыли трактирщик тоже не забывал.

У Лизаветы и впрямь оказался изумительный голос — глубокий, низкий, богатый. Она пела проникновенные и тягучие романсы, и они изумительно ей подходили — темноглазой, томной, с плавными жестами и блестящими косами. Дмитрий никогда не был особым ценителем и знатоком искусства, тут Анна очень польстила ему, помянув столичные оперы: он их ни разу не слышал. Да и музыкальным слухом Косорукова Бог обделил, так что оценить по достоинству прекрасное он мог не всегда. Но тут заслушался и пару песен слушал как зачарованный — как и остальные присутствующие.

Потом он обвел взглядом зал, нашел охотников и со смутной тревогой обнаружил, что Хрюна за столом нет. Пару мгновений поколебавшись, тронул за плечо Анну, привлекая внимание, склонился к ее уху и коротко сообщил:

— Он ушел.

В ответ на вопросительный взгляд кивнул в нужном направлении. Через пару мгновений девушка сообразила, что имелось в виду, и нахмурилась.

— Ты думаешь?.. — неуверенно протянула она. Дмитрий приготовился к очередной тираде в защиту тихого забулдыги, но Анна нахмурилась и проговорила: — Давай проверим.

Она первая соскользнула с высокого стула и, взяв Косорукова за запястье, потянула за собой, махнув Милохину. Тот проводил их озадаченным взглядом и только пожал плечами, не задавая вопросов: мало ли какие у людей возникли дела. Дело молодое.

— Что ты вообще знаешь про этого Хрюна? — спросил Дмитрий, когда они вышли на улицу и подошли к лошадям.

— Да почти ничего, — продолжая хмуриться, Анна задумчиво качнула головой. — Он вот такой, сколько я его вообще помню. Тихий, одинокий, незаметный… Знаешь, я сейчас думаю о нем, и мне кажется, кто-то говорил, будто у него жена была. Давно еще, задолго до войны, она то ли умерла, то ли пропала, когда я совсем маленькой была. Надо Зайцева спросить, он точно скажет.

— Потом спросим, давай сначала навестим старика, — отозвался Косоруков.