Щепотка пороха на горсть земли

Глава 8. Ведьма с востока

Почему-то только в светелке Дмитрий обратил внимание на густой, насыщенный травяной дух, висевший в воздухе, как будто немудреная деревянная занавеска не пропускала запах в сени.

Источник этих запахов — развешенные буквально везде пучки трав — был одной из немногих деталей, ожидаемых в облике жилища ведьмы. Еще тут была чистенькая беленая печь и — неожиданно — красный угол перед образами, под которыми стоял внушительный сундук. Перед печью и вдоль стены под тремя окнами тянулись лавки. На чисто выскобленном деревянном столе лежали салфетки-циновки, а слева при входе был сколочена большая этажерка, заставленная множеством самых разных емкостей.

На этом привычное заканчивалось, и начиналось странное. Над столом по чиньскому обычаю висели несколько круглых красных фонариков, заливавших комнату слабым теплым светом. Справа стояла легкая изящная ширма из тонких реек и шелковистой бумаги, расписанной бамбуковыми побегами, еще одна похожая закрывала что-то в дальнем углу. Лавка под окнами была застелена толстым войлочным ковриком, на котором лежали плоские квадратные подушки, обтянутые плотным шелком. Между окнами висело несколько картин на рисовой бумаге в тонких рамках.

На столе стояли изящный чеканный черкесский кувшин с длинным носом и квадратный стеклянный штоф, несколько тарелок со всяческой снедью и небольшой самовар. А за столом, на табуретке с дальнего торца, сидел пожилой мужчина в ладном коричневом костюме и белой рубашке, наружностью похожий на почтенного школьного учителя. Не сразу Дмитрий опознал в нем местного священника.

— На ленивку сажай, — велела хозяйка, что-то искавшая на полке, и махнула рукой на лавку у печи. — А сам поди вон туда, в спальню, в сухое переоденься. И на вот, утрись пока, — она выдала охотнику большой отрез льняного полотна и исподнее такого размера, что в него и Милохина можно было два раза обернуть, не только Дмитрия. — Отец Але, поможешь хозяйке нашей?

Голос у женщины был по чиньским меркам неправильный, у них ценились тонкие и звонкие, но — красивый. Глубокий, густой, со слабым акцентом, который придавал словам мягкости и как будто округлости.

— О… Да, конечно, — опомнился священник. — Что произошло, Анечка?

Он немного суетливо поднялся, одернул пиджак и украдкой задвинул стоявшую перед ним стопку за штоф, заметно смутившись по этому поводу.

— Упала, — честно призналась Набель, не вдаваясь в подробности.

Дмитрий усадил свою ношу с ногами на скамью, двинулся за ширму в спальню, но на полпути обернулся и поинтересовался:

— А разве чудесное исцеление — не по ведьминской части?

— Чудесное, представь себе, нет, — насмешливо глянула на него хозяйка и принялась собирать травы из разных туесков и ларчиков в большой глазурованный чайник. Щепотку того, жмень этого — с десяток разных набралось. — Для того отец Але есть.

Много времени переодевание не заняло, несмотря на то, что в спальне было почти совсем темно и действовать приходилось ощупью. Сидеть в исподнем в женской компании не хотелось, но кочевряжиться Дмитрий не стал: всяко лучше насквозь мокрой одежды.

— Не подрали? — Ведьма встретила его возвращение вопросом, забрала мокрую одежду и бросила в медный таз у печки. — После повешу, за ночь высохнет.

— Что? — не понял Дмитрий. — Что не подрали?

— Упыри, говорю, не подрали? — уточнила она. — От вас мертвечиной на пару ли тянет.

— Нет, отбились, — ответил он, садясь на скамью с другой стороны от Анны и с любопытством поглядывая на священника. Тот тихонько что-то бормотал, положив сухие ладони на лодыжку девушки. — Правда, я не видел прежде, чтобы упыри нападали организованными большими стаями.

— Вот как, — бесцветно уронила ведьма, едва заметно нахмурившись.

— Вы что-нибудь знаете об этом? — Косоруков решил не терять времени даром: и расспросить ее сразу, и заодно револьверы достать из кобуры и разложить на свободном краю лавки перед печью, чтобы просохли. — О странном поведении упырей. И о некоем колдуне, который начал промышлять в окрестностях. Знаткое, так по-местному? И овраг еще тот, где труп казначейского проверяющего нашли…

— Чай. Сначала, — пресекла вопросы Джия. — Еда и чай, чтобы не пришлось потом вас лечить. А после — все остальное.

— Ну вот, и как новенькая, — удовлетворенно проговорил священник, поднимаясь с лавки.

— Спасибо, отче, — улыбнулась ему Анна и торопливо вскочила на ноги, спеша убедиться. Каждый раз она этим маленьким чудесам радовалась искренне и по-детски, чем, в свою очередь, очень радовала священника: он любил в людях такую легкость и искренность.

Дмитрий, который, несмотря на судьбу упырей, не мог так легко поверить в таланты священника, машинально подался вперед и подхватил девушку под локоть, чтобы она в своей поспешности не упала. Однако вместо благодарности заслужил удивленный взгляд вполне уверенно стоящей на обеих ногах Анны и негромкий смешок ведьмы.

— Впечатляет, — растерянно проговорил он, выпустил руку девушки, которая тотчас умчалась в спальню ведьмы переодеваться, и нехотя поднялся, чтобы перебраться к столу.

И тут же едва не упал обратно, когда прямо перед лицом из пучка травы вылетело что-то непонятное размером с крупного воробья, только длинное, и нырнуло в другой пучок травы. Ударился о лавку лодыжкой, беззвучно ругнулся сквозь зубы. Хозяйка это заметила и отреагировала на происходящее неожиданно бурно и громко:

— Каонима. Опять вылезла.

Дальше что-то выговаривая уже только на чиньском, она в два шага подскочила к тому месту, где спряталось неведомое существо — рассмотреть его Дмитрий не успел, а теперь поспешил уйти с линии атаки. Джия встала на освободившуюся лавку, всмотрелась в развешенные под потолком травы и прыгнула. Невысоко и недалеко, в прыжке выхватывая что-то из зелени. "Что-то" забилось в ее руке, издавая невнятные булькающие звуки.

— Это… каонима? — растерянно уточнил Дмитрий, не веря своим глазам, но уже ни на чем не настаивая и ни с чем не споря.

В руке ведьмы билась и извивалась небольшая, в локоть длиной, зеленая змея с большими стрекозиными крыльями у головы.

— Каонима — это ругательство, — нехотя призналась Джия, уверенным и привычным движением обрывая добыче крылья. — А это… налакалась, паршивка.

С этими словами хозяйка невозмутимо засунула змею, которая продолжала невнятно возмущаться и вяло сопротивляться, в стоявший на столе штоф, заткнула сверху стеклянной пробкой и хорошенько встряхнула бутылку.

— Зачем в настойке змея? — спросил Косоруков, который все это время продолжал в растерянности стоять посреди светлицы.

— Потому что это змеевуха, — ответила ведьма. — Садись, не нависай. Вот нашла себе тоже медведя, и смех и грех… — проворчала она себе под нос и махнула рукой в сторону стола.

Анна к этому моменту успела вернуться, одетая в штаны и рубаху по чиньскому обычаю, явно с плеча ведьмы, выложила оружие по примеру охотника и устроилась на лавке под окном. Охота на змею и ворчание ведьмы оставили ее совершенно равнодушной. Дмитрий подсел к ней, чтобы не нависать и вообще не мешаться ведьме под рукой. Джия проводила его взглядом, чему-то усмехнулась уголками губ и поставила для гостей чашки и тарелки.

— Змеевуха настаивается на живых змеях? — спросил Дмитрий, пытаясь разглядеть странный ингредиент сквозь темное зеленое стекло.

— Изначально на мертвых, но если перестараться с травами, случается всякое, — хозяйка неопределенно взмахнула рукой.

— Если от нее дохлые змеи оживают и обзаводятся крыльями, то что будет с человеком?

— Попробуй, — с усмешкой предложила ведьма.

— Воздержусь, спасибо, — вежливо ответил он, стараясь не морщиться.

— Напрасно, настоечка добрая, — попенял ему священник и со вздохом подвинул стопку ближе к себе, решив, что прятаться глупо. — Да и после всяческих треволнений очень полезно.

Джия задумчиво глянула на гостей, кивнула своим мыслям и выставила для них по стопке.

— Пейте, — велела, налив из все того же штофа. — Отец Але прав, на пользу.

— Ты не обращай внимания, что там змея. Настойка правда хорошая, — тихо сказала Анна. — Почти чудодейственная. Считай, лекарство от простуды и упыриного смрада.

Одним только чаем и змеевухой дело не ограничилось, ведьма накормила гостей плотным ужином, от которого те, конечно, не отказались. Выпили и по стопке. Анна опрокинула в себя напиток с несчастным видом, словно противное горькое лекарство, скривилась и поспешила заесть пирожком с ягодами. Дмитрий, покосившись на нее и задумчиво глянув на штоф, последовал примеру. Особенно замерзшим, измученным или потравленным упырями он себя не чувствовал, но решил не спорить, да и любопытство сыграло свою роль.

И не пожалел. Настойка оказалась очень мягкой и душистой, от нее по телу прокатилась теплая волна, а через несколько мгновений стало удивительно легко и спокойно. Улеглась глубинная, неосознанная тревога, отпустило напряжение, вызванное стычкой с нежитью и последующим походом через лес в постоянном ожидании еще каких-то неприятностей.

"Упыриный смрад" в чародейской литературе назывался по-разному, чаще — духом смерти. Вредоносная, опасная сила, поднимавшая мертвецов, сочилась наружу и воздействовала на живых вокруг. Чародейская наука признавала ее существование, отмечала случаи неприятных последствий для людей, вроде заболеваний или кошмаров, но никакого действенного рецепта борьбы не предлагала. Последствия довольно быстро проходили сами, а для облегчения состояния рекомендовались успокоительные порошки, настойки разного рода и самое первое народное средство от всяческих хворей — хорошая баня.

Ведьмина настойка на змеях оказалась гораздо более эффективной. Косоруков вынужден был признать, что местная ведьма не такая уж шарлатанка.

О стычке с нечистью хозяйке и священнику рассказывала Анна — ей проще было объяснить, где это произошло, да и повадки местной нежити и нечисти она знала лучше, и доверяли ей куда больше, чем пришлому охотнику. Дмитрий кратко пересказал дело, которое привело его сюда, упомянул загадочное исчезновение старателей, как минимум одного из них, а все остальное слушал вполуха, разглядывал стоящий на столе штоф и пытался как-то утрясти в голове все странности.

И бог с ними, на самом деле, с упырями, солнце выйдет — они прахом рассыпятся. Нежить существовала всегда, в ней имелась своя собственная сила, и Косоруков вполне допускал, что кто-то ушлый мог научиться этой силой управлять, а значит, и командовать самими упырями. Может быть, даже загадочный колдун. Можно было подготовить ловушку и заставить коня споткнуться, оторвав подкову. Это бы, пожалуй, сумел сделать и чародей, и даже не очень сильный, и не обязательно земляной. Любой. Место… Ну, коль уж в окрестностях полно аномалий, почему бы не быть там какой-то особенной? Почуять-то он сам все равно не мог, это нужны были ученые с оборудованием.

Нет, все это хоть и было странно, но в картину мира укладывалось.

А вот благословение священника, которое косит упырей на подступах, и мгновенное исцеление ноги — уже с трудом. И это точно никакие не фокусы, потому что он своими глазами видел опухшую лодыжку девушки. Дмитрий верил в Бога, но где-то в глубине души, не рассчитывая всерьез на его помощь и полагая больше высшим судьей, с которым можно встретиться только на том свете. И чудес он никогда своими глазами не видел, если не считать таковым собственное спасение с броненосца, но приложил ли там руку кто-то высший или повезло — за это он поручиться не мог.

Но всему этому хотя бы было название. Опять же, чудо — оно на то и чудо, чтобы редко встречаться на пути. И даже если священник-чудотворец выглядит совсем не благообразным старцем-аскетом, а с удовольствием пропускает стопку змеевухи в компании ведьмы, это хоть и странно, но не дико.

А вот летающая змея со стрекозиными крыльями, которую ведьма невозмутимо запихивает в бутылку, чтобы продолжала настаиваться, могла быть только плодом фантазии. И Дмитрий в конце концов решил сделать единственное, что мог: проигнорировать и забыть.

— Отец Алексий, а мертвых вы тоже умеете воскрешать? — спросил он задумчиво, когда Анна закончила свой рассказ и ведьма ушла за ширму в соседнюю комнату, чтобы принести карту и что-то еще.

— Смотря каких, — вполне серьезно ответил он, не обратив внимания на легкую иронию в голосе охотника. — Если Господь призвал и время пришло — то я против воли Его не пойду. Но порой бывает так, что человек по случайности или глупости наперед своего срока гибнет — тогда случается, конечно. Но то если я рядом быстро оказываюсь. Оно и с лечением тоже не всегда выходит. Иной раз болезнь — испытание Божье, иначе батюшка Анны был бы нынче еще жив, а иной — к промыслу Его никакого касательства не имеет. Как, например, с Джией было. Бедная девочка, — он покачал головой.

— А что?..

— Чанцу. Ножки лотоса, — ответила сама ведьма, как раз в этот момент вернувшаяся в светлицу. Не встретив понимания во взгляде охотника, пояснила, отодвигая при этом посуду с центра стола: — На моей родине раньше бытовал такой дикий обычай. Девочкам калечили и бинтовали ноги, чтобы они были совсем крошечными. Сейчас его уже не одобряют, но у меня была очень консервативная семья. Думаю, это неплохо объясняет, почему теперь я считаю своей родиной Шналь, — усмехнулась она и аккуратно расстелила большую потертую карту окрестных гор. Она была плохого качества и, кажется, неточной, но для целей ведьмы такой хватало. — Где ваш труп был?

— Так… — пробормотала Анна. — Терпеть не могу карты. Вот дорога из города, а это в какую сторону?..

— Где-то здесь, — гораздо быстрее нее сориентировался Дмитрий и ткнул пальцем.

— Я ему верю, — пожав плечами, ответила девушка на вопросительный взгляд ведьмы. — Наверное, так и есть.

— Хорошо, — усмехнулась та. — Коня бы твоего глянуть, я бы сказала, сам он расковался или нет. Но пока он под дождем до конюшни добежит, уже и следов не останется никаких…

— А гвозди из подковы подойдут? — вдруг сообразил Дмитрий и, не дожидаясь ответа, поднялся и двинулся к тазу с мокрой одеждой.

— Зачем ты гвозди взял? — опешила Анна.

— Да как-то не приучен на палубу бросать, вот и ссыпал в карман то, что не потерялось, — с некоторым смущением признался он, отыскал и выложил прямо на карту четыре гнутых гвоздя.

— Какой запасливый, — хихикнула Джия и накрыла гвозди ладонью, бросив насмешливый взгляд на Анну. Та с независимым видом пожала печами, хотя намек ведьмы поняла.

А Дмитрий вообще никаких намеков не заметил.

— Главное, чтобы на пользу было, — спокойно ответил он на замечание хозяйки. — Так что?

— Есть какие-то следы, — ответила она. — Знаткой точно отметился, а вот как и что сделал — тут я уже не скажу, затерлось. Место… гляну завтра, если что и есть — я прежде ничего такого не замечала. Да и ты бы почуяла. Про упырей стаями… Думать надо. Пошепчусь ночью кое с кем, утром скажу.

— А про Шалюкова и его смерть вы можете поспрашивать? Разбойники его прикончили или колдун? А то отец Алексий советовал к вам обратиться.

— А ты на что? — со смешком ответила ведьма. — Кабы все было так просто, на кой вообще расследовать? Шалюкова я не знаю совсем, видела мельком пару раз, но что за человек — тут у других спрашивай. Про то, что в деле знаткой замешан, тут тебе уже Ийнгджи сказал, мое чутье того же мнения. Деталей же тебе через столько времени уже не открою. Можно было бы карты бросить, но, во-первых, ты гаданию еще меньше поверишь, чем мне, а во-вторых, точного ответа оно все равно не даст. Ищи знаткоя, с ним и дело свое закончишь.

Дмитрий только поморщился в ответ и ничего не сказал. Ведьма была права, слушать гадания — это последнее дело, он еще не настолько отчаялся.

— Вот что, полезайте-ка вы двое спать на печку. Здесь останетесь. Ночь-полночь, и дождь поливает, отдыхайте. Утро вечера мудренее. И ты, отец Але, оставайся, я тебе в своей комнате постелю.

— А ты сама как? — обеспокоился священник.

— На ленивке подремлю, как закончу, а железо ваше на стол переложу, ничего с ним не будет. Анна, иди сюда, — она поманила девушку к сундуку. — Вот тебе подушки, вот простыня, вот покрывало. Одно, но большое, как-нибудь приютитесь. Постели наверху, тюфяк там лежит. Ты поменьше, тебе сподручнее будет под крышей, да главное, травы мои не сбей, что там висят, и горшки у стенки…

Говоря это, она отжимала одежду гостей и развешивала на веревке под потолком, единственной свободной от трав.

— Это плохая идея, — хмурясь, вставил Дмитрий. — Лучше я на скамье лягу, а вы…

— Нужен ты мне тут, — отмахнулась Джия. — Не мели ерунды. Никто о вас дурного слова не скажет, не волнуйся. Или ты не о том, что скажут, беспокоишься, а о том, что сам не сдержишься? — усмехнулась она зло, едко, и в этот момент, пожалуй, впервые за вечер действительно стала похожа на ведьму из деревенских суеверий. И чиньское лицо не помешало. — Ишь, глазами как сверкает. А ты не сверкай, служилый, я черта не убоюсь, не то что медведя. А ты чего встала? Говорю же, полезай стели. Темнеет уже, — строго глянула она и на Анну. — Идем, отец Але, они тут без нас управятся.

Дмитрий глубоко вздохнул, проводив ведьму взглядом. Девушка в этот момент уже взобралась на полати за занавеску, и снаружи виднелись светлые маленькие стопы. Анна то тянулась куда-то вглубь спального места, то подавалась назад, и тогда в поле зрения попадали округлые бедра, в таком положении очень туго обтянутые тонкими чиньскими штанами.

Он несколько мгновений понаблюдал за этим волнующим зрелищем, потом насилу оторвал взгляд и предупредил:

— Я на двор выйду.

По-хорошему, и все принципы требовали именно этого, ему сейчас следовало уйти на постоялый двор. Здесь уже, если верить местным, на нежить не наткнешься, а город небольшой, за час всяко дойдет. И он даже был готов на этот шаг, несмотря на накатившую усталость, и даже дождь готов был потерпеть… до того момента, как вышел из ведьминого дома.

Дождь продолжал шелестеть по листве, окрестные деревья гасили ветер, не позволяя ему разгуляться, но все равно даже здесь задувало. А самое главное, дождь принес за собой холод. Дмитрий не мог бы сказать, насколько сильно упала температура, но стоило шагнуть на крыльцо, как по телу прошла зябкая, противная дрожь. А стоило представить, что сейчас придется опять натягивать мокрую и холодную одежду, как вся решимость разом выветрилась.

И за те несколько минут, пока он нашел позади дома немудреные деревенские удобства и вымыл руки под висящим там же умывальником, Косоруков успел заметно подмерзнуть. Конечно, можно попытаться пробежаться и, даст Бог, не окоченеть за время дороги, но…

Еще с минуту постояв на крыльце, он плюнул на собственную совесть и вернулся в домашнее тепло, пахнущее травами. Если ни Анну, ни всех остальных, включая священника, не беспокоят вопросы приличий, то с чего упираться ему?

Кажется, он до сих пор не мог отделаться от первого впечатления и продолжал считать Анну благовоспитанной девушкой из приличной семьи. Несмотря на ее одежду, револьвер и все остальное. А стоило бы вспоминать деревенские нравы, которые всегда были проще. Не впервой же, что он так за эти приличия вдруг уцепился?..

С мысли сбила вышедшая в сени Анна.

— Я постелила, можешь укладываться. Но, чур, я у стенки. Там очень холодно?

— Там мокро, — ответил Дмитрий. — Накинь что-нибудь, простудишься.

— Ой да ладно, как будто зима.

— Послушай умного человека, — неожиданно поддержала его ведьма, вышедшая в сени со старой и потертой стеганой душегрейкой в руках. Вторая, почти такая же, была надета на ней самой. — На, накинь. И пойдем, поможешь. А ты иди, иди, мужчина мне без надобности, — махнула она рукой на Косорукова, не дав тому слова сказать.

Джия сунула ноги в легкие тапочки, выудив их из-под лавки, молча подождала, пока гостья обуется, и кивнула на дверь, веля выходить первой.

— Чем я могу тебе помочь? — полюбопытствовала Анна, когда они вышли на крыльцо.

— Скорее, я тебе могу. Мне казалось, ты хотела что-то спросить наедине.

— Хотела, — вздохнула градоначальница и слегка смутилась. О проницательности и понятливости Джии она знала, не удивлялась, но все равно не была готова к этому прямо сейчас.

— Про него? — легко сообразила ведьма и выразительно кивнула на дверь за спиной. — Хороший. Шаоци точно сказал бы, но по мне — он тебе подходит. Уж точно куда больше, чем все горожане, вместе взятые.

— Еще ему бы об этом сказать, — вновь тяжело вздохнула Анна. — Посоветуй, как его удержать здесь? Мне совсем ничего в голову не приходит…

— Надеюсь, ты не просишь у меня приворота? — сощурилась ведьма.

— Нет, ты что. Мне же он нужен какой есть, а не чучело самоходное.

— Ах вот оно что, не просто здесь удержать, но уже "нужен"? — Джия вопросительно, с насмешкой приподняла брови. — Ты его сколько, второй день знаешь?

— Второй. А чувство такое — что всю жизнь… Умом понимаю, что глупость, и непонятно, куда я так спешу, и что мы почти незнакомы. Но чем лучше его узнаю, тем больше не хочу отпускать. Так ты поможешь?

— Чем смогла — помогла, — усмехнулась ведьма. — А что до твоего вопроса… Такого поди удержи на привязи. Да и не нужен он тебе, привязанный, а то бы и на приворот согласилась. Если судьба — сам останется. Ты, главное, не горячись и его не торопи. Спугнешь.

— Упырей не испугался, а меня испугается? — неуверенно улыбнулась Анна.

— Медведь — хозяин тайги, он ничего не боится. Но и в драку просто так не полезет, уйдет от чего-то угрожающего и непонятного. А человек чем хуже? Не суетись, говорю же, спешка до добра не доводит. Ступай к своему медведю под бок, да не очень шумите там.

— Да ну тебя, — рассмеялась Анна, но почти сразу раздосадованно нахмурилась. — То не спугни, а то — под бок… Он, по-моему, не очень-то доволен такой ночевкой.

— Ох как тебя проняло, — растерянно качнула головой Джия. — Неужто и правда влюбилась? Не о том волнуешься. Он же о твоей чести девичьей печется, потому и упирался. С таким переживать стоило бы, если бы ему все равно было. В душу я к нему не заглядывала, и даже если попросишь — не стану, это его дело. Но и без того скажу: по-мужски он к тебе уж точно неравнодушен. Тут, конечно, не про любовь речь, но и не про безразличие — тем более. Я тебя утешила?

— Спасибо, мне и правда полегчало, — улыбнулась Набель. — Помогать тебе, как понимаю, не нужно?

— Ступай, без тебя разберусь.

Отношения у Анны с ведьмой сложились своеобразные. Джие было чуть меньше сорока, пусть и выглядела она гораздо моложе, и богатый жизненный опыт вкупе с даром делали ее главной советчицей едва ли не для всех жительниц Шнали. С глупостями к ней старались не бегать, потому что ведьма очень не любила, когда ее отвлекали по пустякам, но в серьезных делах в помощи или хотя бы совете не отказывала.

Для Анны, которая выросла без матери, ее место Джия, конечно, не заняла, они не были настолько близки, но во многих вещах именно ведьма была ее наставницей, и вообще, с полного одобрения покойного господина Набеля, взяла его единственную дочь под крыло. Анна нравилась ей своей искренностью и прямотой, а, кроме того, кому, как не ведьме, знать о важности этой семьи для города и окрестностей.

Поэтому сейчас она слегка отступила от принятого правила "не вмешиваться в естественное течение событий", а постаралась их немного подхлестнуть. Потому что в душу выгоревшего чародея она, конечно, не совалась, но и без этого прекрасно видела и его сомнения, и, главное, недоверие к окружению, которое не укладывалось в привычные рамки. И если первое Джия скорее одобряла, то второе заставило действовать. Быстрее у них с Анной все сладится — быстрее он примет то, чему не желает верить.

А что принять это ему стоило бы поскорее, ведьма не сомневалась. Девушку своими предчувствиями беспокоить не стала, чтобы дров не наломала, но не сомневалась: близилось что-то серьезное, и в этом "чем-то" охотник за головами должен был принять живейшее участие, а для того — стать по-настоящему своим. И если самый быстрый и простой путь к этому связан с Анной — это хороший путь.

Но это все были дела будущего, а пока стоило разобраться с настоящим, в котором и она, и Набель умудрились пропустить подозрительно многое. И сбившихся в стаю упырей, и некое полюбившееся знаткою место, да и самого этого знаткоя — тоже. А еще ведь смерть казначейского, да и пропажа старателей не давала покоя. И не поймешь, не то сами прохлопали, не то помог кто.

И сейчас Джия была решительно настроена не только задать вопросы, но и получить на них ответы. Вряд ли такие уж однозначные — земля, растения и звери лесные и полевые были не очень надежным источником сведений, — но кое-что порассказать точно могли. Вот и пусть вспоминают…

Если на открытом воздухе царил дождливый сумрак — густой, но достаточно прозрачный, чтобы не заплутать в трех елках, то в доме было совсем темно. Анна ощупью нашла скамейку в сенях, ощупью — прикрытую сейчас дверь в светелку. Там было чуть светлее — белела печь, да и сумрак сочился сквозь расшторенные окна, не позволяя различить какие-то мелочи, но давая возможность найти путь на полати.

А вот там уже были совершенные потемки, поэтому Анна, двигавшаяся на четвереньках, действительно нечаянно споткнулась рукой об ноги Косорукова и едва на него не упала.

— Извини, — прошептала она и захихикала — почему-то все это показалось донельзя забавным.

— Осторожно, там у стенки какие-то горшки, — едва слышно предупредил Дмитрий в ответ.

— Ага, я помню, — ответила она. — Все-таки печь — это здорово, да? Я все детство жалела, что у нас такой не было дома.

— По мне, кровать удобнее, — честно признался Дмитрий, терпеливо дожидаясь, пока девушка наконец устроится.

— Нет в тебе романтики, — еще больше развеселилась она. — "Удобнее". Ладно, спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — эхом откликнулся он.

На полатях оказалось достаточно просторно, чтобы не просто разместиться вдвоем, но сделать это свободно. Дмитрий с удовольствием вытянулся на спине, только теперь окончательно понимая, насколько успел устать за этот день — вроде бы далеко не самый сложный в его жизни, но все же очень насыщенный. Особенно приятно было распрямить и расслабить спину, прикрыть глаза и погрузиться в блаженную темноту со сладковато-горьким травянистым запахом.

Анна рядом быстро затихла, отвернувшись к стене, задышала ровно и едва слышно — шелест дождя по крыше заглушал все другие звуки, тем более такие слабые, так что приходилось прислушиваться. Правда, он и самому себе не смог бы ответить на вопрос, зачем это нужно было делать.

Несмотря на усталость, спать отчего-то не хотелось. А вот так лежать и слушать дождь — было приятно. Дмитрий вспомнил свое намерение дойти до "Мамонтовой горки", отказавшись от ведьминского гостеприимства, и даже поморщился от этих мыслей. Сгоряча подумал, не иначе. Брести в темноте невесть куда ради довольно зыбкой цели вместо того, чтобы лежать в тепле и покое, — это уже не принципиальность и благородство, а ослиное упрямство какое-то.

Хорошо, в общем, что он не стал пороть горячку и остался. Что его вообще так возмутило-то, непонятно? Считай, походные условия…

И в этот момент, словно нарочно, словно подслушав вялые мысли, Анна рядом глубоко вздохнула и перекатилась на другой бок. Голова ее с собственной подушки съехала на подушку соседа, так что прислушиваться уже не было никакого смысла — теплое дыхание защекотало шею. Ладонь девушки удобно устроилась у него на груди, грудь мягко прижалась к плечу, а в довершение всего еще и колено легло на бедра.

Внутри на мгновение взметнулось раздражение — ну ведь он предупреждал, что ничем хорошим такое соседство не кончится.

Но почти сразу на смену ему пришло недоумение и растерянность. А на что он, собственно, сердится-то? Ну обняла его девушка во сне. Спит же, дыхание вон какое медленное и ровное. Ему неприятно? Да черта с два. Больше всего хотелось сейчас обнять ее в ответ, прижать к себе — и гори оно все синим пламенем.

И пожалуй, именно в этом состояла главная проблема. Права была ведьма на его счет. Может, грубовата, но — права. Все же Анна Набель была хороша. Необычна, ни на кого не похожа, но от этого еще более хороша. И волновала его сейчас не столько близость девушки, сколько невозможность позволить себе с ней то, чего хочется. Потому что она все-таки незамужняя девушка, с которой нельзя просто поразвлечься…

Он опять сбился с мысли, когда тонкая ладонь скользнула по его груди, пальцы на мгновение запутались в шнуровке рубашки, пощекотав кожу. Потом Анна вздохнула, слегка потянулась и, все так же тихо и ровно дыша, повернулась на другой бок.

Хм. А полноте, спит ли она?..

Мгновение поколебавшись, он с какой-то веселой злостью решил, что позволять безнаказанно себя дразнить — может, и благородно, но уж точно непедагогично, и ничто не мешает ответить ей тем же, правда? А потом уже объяснять, наглядно, к чему такие шутки приводят.

И он перекатился набок, обнял девушку одной рукой под грудью, притянул к себе… Собственно, уже в тот момент, когда он зашевелился, стало понятно, что Анна не спала. Она напряглась и замерла, как мышь под веником, даже дыхание задержала, а когда он крепко прижал ее спиной к своей груди — и вовсе вцепилась в его запястье.

— Ты же не спишь, — проговорил он едва слышно, уткнувшись носом во влажные волосы на затылке, пахнущие дождем и лугом. Ощутил, как по ее телу прокатилась слабая дрожь… и чудом заставил себя замереть как есть, не потянуться губами к уху или шее.

— Не сплю, — дрогнувшим голосом ответила Анна. Но не шелохнулась и отодвинуться не попыталась.

Дмитрий глубоко и медленно вдохнул… и так же медленно выдохнул, не сказав больше ни слова из тех, что собирался.

Наивно думать, что она действительно чего-то там не понимает. Все понимает и намеренно провоцирует. Зачем? Вот уж действительно — вопрос. Только он не был уверен, что его стоило задавать и вообще продолжать этот разговор. Потому что если она действительно понимает и намеренно себя так ведет, то… Зачем еще больше все осложнять? А то ведь и правда не сдержится.

Поэтому он только чуть подвинул голову по подушке, пригладил щекочущие нос волосы девушки и молча вернул руку на ее талию. И постарался расслабиться и успокоиться.

Как ни странно, у него это получилось, и довольно быстро мужчину на самом деле сморил сон. Чего нельзя сказать об Анне.

Изначально она просто хотела немного его подразнить. Как будто вполне естественное движение — прижаться во сне и посмотреть, как он на это отреагирует. Ну и немного припомнить обидную попытку сбежать. Все равно обидную, несмотря на то, что Джия объяснила его мотивы, да и сама Анна их умом понимала.

О том, что сама же может попасть в ту яму, которую подготовила ближнему, она опрометчиво не подумала. Но стоило прижаться к теплому боку, как мгновенно стало совсем не смешно и очень захотелось большего. Не просто положить руку, но — потрогать. Не просто прислониться, но — обнять и прижаться. А еще до последней черточки ярко перед глазами возникло небольшое озеро у водопада, и охотник на его берегу, и…

В последний момент остановив свою руку, она решила, что хорошего понемногу и уже не очень важно, что чувствует в этот момент мужчина и отчего он так напрягся под ее руками. Нужно было срочно отступить и отвлечься, и…

А вот обнимать ее в ответ и вот так прижиматься было совершенно не обязательно. И демонстрировать догадливость тоже не обязательно. Он же порядочный, а это очень непорядочно — уличать девушку в маленькой хитрости. И уж тем более непорядочно вот так к ней… и ее… и вообще.

Несколько секунд Анна лежала, пытаясь собраться с мыслями и успокоиться. Первым после череды панических и невнятных образов почему-то появился нервный смех, который она насилу задушила. Смех над собой: ответ на вопрос, как он отреагировал на ее близость, получился очень наглядным и ощутимым, несмотря на двое штанов.

Потом появилось желание выбраться из его объятий. Одновременно два желания: сделать это спешно и возмущенно или — аккуратно, чтобы не разбудить. Потому что такая близость смущала. В первую очередь, конечно, тем, что инициатива была за мужчиной, а она оказалась к такому не готова.

Но что-то предпринять по этому поводу Анна не успела, потому что паника схлынула, смущение немного поутихло, и она смогла взглянуть на происходящее более здраво.

И выходило, что она добилась именно того, чего хотела. Пусть немного не так, как ожидала, но… Так, пожалуй, даже лучше. И пусть пока непонятно, как утром вести себя с ним, но зато она теперь точно знает, что по-женски его привлекает. Можно, конечно, вспомнить всякие "но" вроде его образа жизни, но вспоминать не хотелось. Потому что слишком приятно было… вот так. Лежать рядом, ощущать тяжесть его руки, твердость мышц и его желание. Испытывать странное и очень непривычное чувство — словно она маленькая и слабая, а он большой, сильный и защищает. И даже разрываться между смущением и желанием все же пойти дальше, развернуться и первой его поцеловать тоже было очень приятно.

Впрочем, она отлично понимала, что не решится на подобное. Не сейчас. Джия права, не нужно слишком сильно торопиться, пусть он сначала к ней привыкнет. И она тоже привыкнет к своим ощущениям и к тому, что можно не только наблюдать и что ощущения эти так отличаются от представления о них, притом в лучшую сторону.