Считая шаги (СИ)

— Жаловался, что ему тяжело и проект сложный, говорил, неужели вы с Ллойдом не могли придумать чего по-проще! — ее нездоровый смех заставил Ллойда оторопеть. Она несла какую-то чушь и выглядела так словно была на грани помешательства, но вот ее лицо вновь искривилось и она умоляюще зашептала. — Уйди, Ллойд, уйди, пожалуйста.

Резко подавшись вперед, Эмма вдруг схватила брелок и несколько раз нажала кнопку, прежде чем ее тело пронзила отвратительная по своей силе боль, ноги подкосились и она упала, хватая ртом воздух, не в силах даже закричать и позвать на помощь.

Словно в кино, с замедленной съемкой, Ллойд бросился, чтобы подхватить ее, забыв о всех своих вопросах и всех словах, что собирался сказать, не зная, как помочь, он невероятно длинную секунду наблюдал, как на полу корежилось тело Эммы, как покраснело лицо и беспомощно открывался рот, а левая рука белела и неестественно выгибалась, пронзенная судорогой.

В дверь несколько раз громко что-то стукнуло, замок наконец не выдержал и конструкция сдалась под напором Руди.

Телохранитель позвал секретаршу и та метнулась в комнату для отдыха, откуда выбежала со шприцем в руках. Наблюдая за отточенными действиями, Ллойд понимал, что только он один находится в состоянии шока и стоит на коленях перед свернувшимся в позу эмбриона телом Эммы.

— Это эпилепсия? — только и смог он спросить, испытывая огромное желание, хоть как-то помочь, но боялся даже прикоснуться к девушке, Эмма явно находилась в сознании и безумно вращала глазами, из легких с сиплым громким звуком вырывался воздух на выдохе, потом она замирала, силясь сделать вдох, но болевой спазм не позволял этого сделать, превозмогая себя, она билась в конвульсиях и делала несколько крошечных вздохов, чтобы снова погрузиться в боль.

Вопрос Ллойда повис в воздухе.

— Вызовите скорую! — закричал он, не понимая, как эти люди могут быть так спокойны.

Руди достал сотовый и набрал номер, сказал, чтобы готовили палату для мисс Кейтенберг, после он дождался пока Джесси сделает укол и максимально бережно поднял на руки, скрюченное тело, невероятными усилиями пытаясь удержать девушку, когда та снова начала извиваться.

— Мистер Грэнсон! Не вздумайте никакую скорую вызывать, я отвезу мисс Кейтенберг в частную клинику.

— Я еду с вами, — решительно заявил Ллойд, не в силах отвести взгляда от ужасающей картины, Эмма резко дернулась и из ее глаз брызнули слезы. Она была до сих пор в сознании.

— Некогда спорить! — Руди зашел в лифт. — Придерживайте ее за плечи!

Но Эмма снова свернулась калачиком, напоминая ребенка, она словно уменьшилась от боли и послышался снова страшный прерывистый вдох. Боясь отвести от нее глаза Ллойд, понимал, что не может облегчить ее страдания и мысль о том, что она скоро потеряет сознание даже принесла секундное облегчение.

— Почему не вызвали скорую? — чтобы не тронуться умом от открывающейся картины, он перекинул внимание на Рутгерта.

— Больница здесь не далеко.

— Здесь нет муниципальных клиник, а именно там есть реанимация…и пункты неотложной помощи. К тому же Вам вряд ли уступят дорогу без спецсигналов…

Но последовавший ответ ничуть не удивил Ллойда подтвердив то, что такое случается с Эммой далеко не в первый раз.

Телохранитель молчал, не сводя глаз с окошка где красным мелькали цифры этажей. Спустя вечность, двери лифта наконец распахнулись и Руди рванул к серебристому Рэндж Роверу, крикнув охраннику, чтобы тот поторопился со шлагбаумом. Очередной спазм, снова заставил Эмму выгнуться и она дернулась так, что Руди едва не выронил ее.

— Помогите! Ключи в левом кармане, — крикнул мужчина, неестественно согнувшись, чтобы удержать драгоценную ношу.

Оставив все вопросы на потом, Ллойд быстро сунул руку и достал брелок с ключом, сигнализация пикнула и фары внедорожника послушно блеснули.

— А теперь садитесь на заднее сиденье и держите ее по-крепче.

Беспрекословно подчиняясь командам, Ллойд почувствовал странное облегчение, что сможет хоть как-то помочь. Эмма не контролировала свои движения, и Руди с силой прижал ее правую руку к телу, которая то и дело пыталась уцепиться в него.

— Сожмите по-сильней, иначе она может себя сильно исцарапать.

Ллойд со всей силы сомкнул объятия и почувствовал, как ее влажные от слез волосы, коснулись его шеи.

Не теряя времени, Руди вытащил из-под сиденья синюю мигалку и водрузил ее на крышу «ровера». Оказывается все было предусмотрено. Через мгновенье машина вылетела из подземного гаража и сделав резкий поворот, задние колеса немного занесло, после чего закартавила сирена, смешавшись с душераздирающим мычанием, которое выдавила из себя Эмма, со всей силы распрямляя ноги и врезаясь в дверцу.

— Не полиция и не скорая, но правительственные номера, тоже сойдут, — Руди посмотрел на Ллойда в зеркало заднего вида.

— Она в сознании?

— Да.

Ллойд заметил, как чертыхнулся телохранитель и машина дернулась после того, как педаль газа была нажата до упора. Руди ловил малейший просвет в потоке машин, а последний поворот, вообще скосил по тротуару, на котором, по счастливой случайности не было пешеходов.

Меньше, чем через минуту машина резко затормозила и к ней мгновенно подлетели люди, одетые в медицинскую форму, толкая перед собой каталку. Они аккуратно вытащили девушку и не смотря на то, что Эмма сильно ударила одного из санитаров головой к плечо, но тот словно не обратил на это внимания. Пациентку не без труда уложили и закрепили специальными ремнями, почти полностью обездвижев.

Казалось, что от этого страдания Эммы только увеличились и лицо, сменив фиолетовый оттенок на багровый, стало стремительно белеть, глаза закатились и дернувшись один раз, она обмякла и стихла.

Каталку на бешеной скорости вогнали в отделение реанимации и один из санитаров попросил, чтобы сопровождающие остались за дверями, потому что не отрывая рук от металлических поручней, Ллойд боялся отвести от Эммы взгляд, словно это поддерживало в ней жизнь. Руди с силой отстранил его и только теперь, оставшись вдвоем они поняли, насколько выматывающей получилась эта гонка со смертью.

Минут пять Ллойд стоял и всматривался в окошко, вделанное в двери, куда отвезли Эмму, чтобы увидеть или не увидеть бегающих врачей и понимал, что в панике выбегающая медсестра и лишняя суета не свидетельствовала бы ни о чем хорошем.

Его руки задрожали и потрясение уже расчищало дорогу для шока, усталость и оторопь навалились настолько внезапно, что ноги сами собой подкосились и припав спиной к холодной кафельной стене, Ллойд сполз по ней, сложил руки на коленях и бессильно опустил голову.

Как обычно, издалека разносились едва слышные звуки радио. В раю не могли слушать «Скорпионс», а в аду, музыка, вряд ли, вообще есть. Нехитрые выводы в кромешной темноте, вернули сознание Эммы и она отказывалась открывать глаза, испытывая невероятное разочарование. Если ее опять успели «довезти», значит жуткий спектакль под названием жизнь, был продлен еще, как минимум на один акт.

Как обычно, здесь пахло запахом дезинфицирующего средства и цветами, а о случившемся приступе напоминало только разрозненная ноющая боль, которая и болью-то не была, обычный дискомфорт. Но Эмма знала, как только действие лекарств отпустит, ее накроет тошнота и противная, пульсирующая в затылке мигрень.

Все было как обычно, кроме одного… Помимо нее в палате находился еще один человек. Приглушенное, размеренное, глубокое сопение, говорило о том, что он явно спит, а значит доктора и медперсонал отметались сразу. Ларсон или Арти.

Эмма чувствовала, как теплое дыхание едва касается ее правой руки, а стоило ее только поднять, она коснулась волос и вымученно улыбнулась. Ларсон…

Руди бы себе такой вольности не позволил! Редко составляя ей компанию, телохранитель если и сдавался назойливому Морфею, то сидя в кресле и издавая такие громогласные звуки, что его частенько выгоняли из палаты, чтобы не нарушать покой пациента.

Эмма смелей провела по волосам и почувствовала движение, голова подалась к ней ближе, словно пытаясь продлить ее робкую ласку. Чувство вины тут же накрыло с головой и отметая в очередной раз желание погрузиться в самоуничижение, Эмма вдруг нахмурилась.

— Ларсон, неужели ты постригся?

Этот вопрос, казалось, Эмма задала самой себе. Мысль могла бы показаться и не такой смешной, но со своей шевелюрой, старик не торопился посещать парикмахера еще ближайшие пол года, споря, до хрипоты, что они обкарнают его под ноль.

Пальцы замерли и повисли в воздухе, с трудом открыв глаза, Эмма тут поморщилась от того, как резко они защипали и проморгавшись в изумлении уставилась на усталое, красивое лицо Ллойда Грэнсона.

— Ларсон, пошел перекусить, — прохрипел низкий голос.

Ллойд видел, как Эмма покосилась на кнопку вызова медсестры, которую неудачно подсунули под левую руку, конечность еще немного подрагивала и он в очередной раз поразился ее несгибаемому характеру и упрямству.

— Тебе здесь не место, — горло, как всегда, после очередного приступа, напоминало пустыню, но смысл исковерканных слов Ллойд уловил.

— Ты помнишь, что произошло? — он пропустил мимо ушей ее грубость.

Эмма безучастно уставилась на дверь и ее глаза застыли.

— Из-за этого ты бегаешь от меня? — прорезал тишину вопрос и Эмма удивилась, что Ллойд проявляет такое участие, после увиденного зрелища. Обычно, посторонние люди стараются как можно быстрее избавиться от столь неприятных воспоминаний. Неизлечимо больных людей вокруг полным полно, но это намного удобнее принимать, если не становиться свидетелем чужого горя.

Эмма продолжала сверлить взглядом дверь, желая, чтобы этот разговор не пошел дальше. Но Ллойд замолчал и тишина почему-то стала невыносимой, невысказанные вопросы буквально витали в воздухе.

— Я попала в аварию… в Барселоне. Черепно-мозговая травма, тяжелая, — она попыталась сглотнуть, но горло от этого, казалось сейчас начнет трескаться и поморщилась, — повреждены какие-то важные сосуды и иногда они дают сбой, кровь не поступает в…не помню, что там. В общем, блокируются нервные синопсы, отвечающие за болевые ощущения и потом, когда мышцы не выдерживают напряжения, а из-за нарушения дыхания, развивается гипоксия, тогда я теряю сознание, а врачи….

Эмма выдала, как по бумажке, правду, ловко перемешанную с ложью и повернув голову, посмотрела на реакцию Ллойда, увидев, то, чего боялась больше всего на свете.

Он сидел, прикрыв рот ладонью и скомканное объяснение ничуть не изменило выражение его лица — серьезное и печальное одновременно.

— Не надо так на меня смотреть! — она медленно проговорила слова, чувствуя, как сжимается сердце, а к горлу, засыпанному песком подкатывает ком. — Не нужна мне твоя жалость… Ни твоя, ни чья-либо еще!

Последнюю фразу она с трудом выдохнула, потому что слезы навернулись на глаза, а голос дрогнул. Но Ллойд смотрел не просто с жалостью, в его глазах Эмма с ужасом читала понимание. Хотя, что он мог знать о том, какие муки она переживает снова и снова?

Пока она находилась в реанимации, о поступлении мисс Кейтенберг сообщили Хьюго и Ларсону. Оба были в курсе о ее состояния и если первого трудно было распросить, то второй только и делал, что прятал глаза. Старик, внешне, вел себя почти спокойно и отвечал на приветствия медсестер с виноватой улыбкой, показывая, что здесь находится не в первый раз.

Ларсон приехал в больницу, в аккурат, когда Эмму перевезли в палату и доктор Оттерман скудно описал ее состояние, словом «ухудшение». Доктор поинтересовался кем Эмма приходится Ллойду, на что услышал ответ, что ни встречаются. Оттерман изредка читал газеты и слухи о романе Кейтенберг и Грэнсона не мусировали разве, что только ленивые.

Доктор кивнул и больше вопросов не задавая, уделяя все внимание пациентке словно. Воспользовавшись моментом, Ллойд смог заглянуть в медицинскую карту и узнал, что предыдущий «приступ» был в день злополучного ужина у его матери.

Значит, что внезапная поездка в Санта-Монику, была вымыслом и на самом деле Эмма больше недели провела в больнице. Этот факт особо трудно укладывался у Ллойда в голове, сразу всплыли воспоминания о том, как он злился на Эмму и проклинал все на свете, не подозревая, что идет на поводу у этой женщины в ее странном желании заставить всех вокруг ее ненавидеть.

Версия с аварией была такой же пустышкой, в чем, Ллойд ни секунды не сомневался, а значит найти пропавшее дело, становилось приоритетной задачей и пожалуй, стоило навестить сеньора Селестино лично, чтобы, согласиться на сделку, которая не сулила в будущем ничего хорошего.

Тишина в палате, впитывала в себя тяжелые мысли и даже отвлекающее шуршание газет, которые Ларсон даже не читал, а просто листал, чтобы унять дрожащие от тревоги руки, не могло вывести Ллойда из оцепенения. Старик с трудом уговорил его съездить домой и хотя бы принять душ и переодеться, а когда Ллойд, наконец сдался и вышел из палаты, то в окошке увидел, как старик поморщился и потер левую половину груди.

Это все больше и больше походило на страшный сон и очутившись на улице, Ллойд не мог сориентироваться куда ему идти, минут пятнадцать бесцельно слоняясь по парковке клиники.

Врачи описывали мрачные перспективы, а Эмма вела себя так, словно ничего не происходит…В это не хотелось верить, но не трудно было понять, что как раз в этом месте и сходятся все красные нити ее поступков, словно Эмма не хотела жить.

Обернувшись меньше, чем за два часа, Ллойд вернулся в больницу заехав по пути в кофейню, он взял для старика пару высоких картонных стаканов с травяным чаем и несколько булочек с ветчиной. Ночь предстояла длинной и аппетит прорезался только к полуночи, а потому нехитрая снедь пригодилась, как нельзя кстати.

Чай, правда выпили сразу, но успокоительного эффекта никто не почувствовал. Ларсон сдался первым, ближе к двум часам ночи и ему предложили прилечь в комнате отдыха медперсонала, а Ллойд остался дежурить рядом с кроватью Эммы, обманчиво умиротворенный вид и темные круги под глазами никак не вязались с цветущим видом девушки, которую он встретил два года назад.

Прокрутив в голове воспоминания последних суток, Ллойд вдруг горько улыбнулся и снова оперся руками на постель и стал задумчиво водить пальцем вдоль складок одеяла на ногах Эммы.

— Когда отец, буквально, вбивал мне в голову, свое видение мира, я испытывал только страх и унижение, не было никакого смысла ему сопротивляться, а тот факт, что я молча сносил его «уроки», бесил его еще больше. Ведь для детей вполне нормально плакать и кричать, когда их мягко говоря наказывают, он не понимал, что мое оцепенение и есть неистовое сопротивление, а молчание — самый громкий крик. Я просто не мог подобрать слова, которые описали бы то, что я чувствую, не мог найти формы для выражения ужаса перед тем, что меня жестоко предавал собственный отец, желая привить мне поведение истинного мужчины и оправдать собственные надежды на достойного наследника, он глубже и глубже загонял меня в тихий мрак, где я спасался от безумия. И показывая на лицо все признаки аутизма, я излечивался только тем, что меня любила мать, безумно и ничего не требуя взамен — хотя от меня она не видела ни реакции на ее утешающие слова, ни ответных признаний, ни объятий. Ничего! Это меня и спасло, как и то, что я буквально сбежал из дома в свое время. Как мне думалось я стремился к независимости, но это было правдой лишь отчасти. Ты была права, когда сказала, что все, чего я достиг, это был мой ответ на унижение отца, который, уже никогда не убедится в том, как ошибался на мой счет.

— И пустота поглощала меня год за годом. Стремясь подсознательно ее заполнить, я искал уже другой любви, порядком разочаровался и запутался в собственных желаниях, пока не встретил девушку с чучелом крысы на воротнике и роскошной шляпе. Веселую, умную, она глушила джин и смотрела на меня не скрывая жгучего желания. Она без стеснения исписала мне спину губной помадой, уморительно хихикая собственной выдумке и подмываемая жадностью, все таки отдала мне последние двадцать долларов. Меня больше не тянуло домой, я потерял интерес к работе, потому что мысли постоянно были с ней и это было самое чудесное время в моей жизни. Когда она исчезла, это было даже больнее, чем отвратительные поступки отца. Тот хотя бы объяснял мне за что, бьют меня, какие — никакие, а причины. Я увидел, как мог бы жить, словно слепому вернули на десять дней зрение, после которых снова меня поглотила темнота. Время шло, но знаменитого лечебного эффекта я не особо ощутил. Приспособился — да, но не более. Вплоть до того момента, как снова ее не увидел, спустя два года. Вот только, она ли это? Глаза были мертвые, а слова лживыми… И вывести тебя на чистую воду, был только один вариант.

Ллойд загадочно улыбнулся сам себе, понимая, что Эмма слушает его затаив дыхание.

— Поездка к Розе Альбертовне была спланирована давно. Для чистоты эксперимента, правда, мне пришлось пить эту адову абрикосовку. Правда так далеко, как мы с тобой зашли я не рассчитывал заходить. Но я ни о чем не жалею!

«Ах, ты гад!» — наверняка, пронеслось в ее голове.

— Может ты и не помнишь, может опять врешь, но я сбился со счета, сколько раз ты сказала, что любишь меня, — его голос потеплел, — и я тебе твердил то же самое в ответ. Не знаю, почему всякий раз, когда я делаю тебе шаг на встречу, отступать на шаг назад, но поверь, я слышу, как ты кричишь и просишь помощи. До вчерашнего дня я не понимал, что веду себя, как законченный эгоист, не подозревая о причинах, которыми ты руководствуешься. И знаешь, что я понял? Куда важнее знать, что ты жива и здорова, чем разделять счастье с тобой, от которого ты бежишь и мне достаточно, просто сидеть сейчас рядом с тобой и знать, что тебе, по крайней мере, физически не больно.

Эмма дышала спокойно и размеренно, с невероятным усилием сдерживая себя, чтобы не броситься к Ллойду и крепко его обнять, чтобы не видеть его таким несчастным и пообещать, что скоро все пройдет, но тут же память услужливо подсунула ее наполеоновские планы, которые уже невозможно отменить и ужасные последствия ее тщательно обдуманных решений, уже топчутся на пороге.

— Набирайся сил, — Ллойд резко поднялся и склонившись над Эммой, осторожно поцеловал в лоб, прикоснувшись ладонью к ее щеке.

На самом деле только эти слова и были произнесены в слух. Ллойд понимал, что будь он на месте Эммы, все казалось бы лживым и искусственным, а потому медленно пересказал себе все, что нужно будет ей узнать, но чуть позже…

А Эмма так и не нашла в себе храбрости открыть глаза и через мгновение, дверь палаты мягко хлопнула и она поняла, что осталась одна.

Доктор Оттерман через пол часа начал вечерний обход. Он выразил крайнее беспокойство и настоял на длительной госпитализации, любой стресс пациентке был строго противопоказан, в противном случае, последствия могут быть крайне плачевными. Его весьма беспокоила реакция мисс Кейтенберг на высказанные неутешительные слова — девушка, будто их и не услышала, хотя он довольно прозрачно намекал на возможный летальный исход, если пустить болезнь на самотек.

Разумеется, вежливому и деликатному доктору было невдомек, что его пациентка вовсе не планировала долгую и счастливую жизнь, внутри все человеческое давно истлело и только злость заставляла ее сердце биться, а мысли возвращались к человеку, которого земля продолжала носить. Правда, этой несправедливости не суждено было продлится долго…

29 глава

За неимением семьи, вбитый природой стадный инстинкт заставляет сирот выбирать из близкого круга общения людей, наиболее подходящих под это определение. Нет образца для подражания, есть только наставления воспитателей, строгие ограничения, но и это в лучшем случае, если мысли ребенка не подтачивает самое эффективное чувство для дальнейшей жизни — страх.

Страх, в разумных пределах, спасает детей обделенных материнской любовью, но одновременно и избавляет от самой жестокой иллюзии в жизни — они слишком рано понимают, что могут рассчитывать только на себя. Точнее, если понимают…

С этого момента начинается борьба, которая в лучшем случает приводит к жизни по стандартам среднего класса. Размытая формулировка звучит неплохо, вплоть до того момента, когда усредненное все, после невероятных трудов, вызывает невероятное разочарование и вводит сначала в уныние, которое постепенно, год за годом, словно настойчивое течение крохотного ручейка, подмывает желание продолжать этот огромный труд.

Эмма не помнила, когда она могла позволить себе не думать о завтрашнем дне — непоправимая и страшная ошибка в виде беззаботности, обошлась по слишком дорогой цене, но ведь «среднему классу» плевать на твою девственность и еще больше плевать на гордость. К потерям она привыкла давно — смерть мисс Пакклин была далеко не первым уроком, но увы, самым болезненным, тогда Эмма потеряла единственный живой эквивалент матери. Раньше, потери касались только вещей.

Дни Рождения детдомовцы особо не жаловали. Деформированное чувство юмора не сулило ничего хорошего. До десяти лет подарки, в основном, представлены сладостями, особо близкие друзья получали куски торта по-больше вот и все привелигии. С десяти лет воспитатели закрывали глаза на «невинные» подарки от детворы постарше, чтобы подрастающий молодняк начинал привыкать к взрослой жизни.

Так, когда Эмме исполнилось одиннадцать и симпатяга Бобби Редс, преподнес ей подарок в маленькой картонной коробочке из-под каминных спичек, выудив его из мусорного бака приюта, ей и невдомек было, что за столь интимным событием подглядывает с десяток воспитанников, притаившись за углом здания. Бобби сказал, что это сюрприз и попросил Эмму закрыть глаза, пообещав, что ей обязательно понравится «украшение», которое он для нее сделал своими руками. Но хоть в этом тринадцатилетний оболтус не солгал — у него ушло больше недели, на то чтобы наловить одинаковых по размеру тараканов и засушить их у себя под кроватью. Жутковатые «бусины» он потом нанизал на нитку и для чистоты эксперимента дал себе труд найти достойную упаковку.

Эмма приняла подарок, а открыв глаза обнаружила на шее страшных, и благо, что дохлых насекомых, которые частенько ей снились и по сей день. Не убиваемое стремление даже самых маленьких женщин выглядеть красиво прошло много испытаний. В итоге Эмма охладела ко всякого рода бижутерии, а в сторону ювелирных изделий и смотреть было просто глупо.

Чуть постарше, девочки начинали рукодельничать и Эмма мастерила прекрасные браслеты из дешевого бисера, крохотные пакетики разноцветных бусин были подарком от мисс Пакклин и кропотливая работа приносила девочке сладостное забвение, какое познают люди увлеченные и творческие.

Ее украшениям завидовали многие девочки и те кто были по-старше, по-выше или крупнее в комплекции, легко отбирали «сокровища», добавляя к обиде от утраты добавку в виде весомых оплеух, чтобы она не жаловалась, а потому неумолимая оптимистка мисс Пакклин стала радовать Эмму более земными радостями — походом в кафе или билетами в кино. И если от второго, девочка особого прока не видела, ее недетская расчетливость всегда останавливалась на первом — умиротворение от вкусного обеда, которые уже никто не мог у нее отнять, длилось несколько дней.

Перебирая нехитрые радости детства лежа в больничной палате, Эмма не могла понять, как ей удалось добиться жизни, о которой средний класс мог только завистливо сплетничать и читать в бульварной прессе, но при этом счастливее, она стать не смогла. По мере того, как росло ее благосостояние, тело и разум быстро привыкали ко всему роскошному и редкому, а счастье наступало только здесь в палате клиники, где Эмму избавляли от боли десятка разом ломающихся костей.

Размытые представления, которые все по много раз слышат от знакомых, друзей или близких — у меня болит, мне плохо — все это остается словами, пока тело не познает на деле, смысл пустых слов и тогда, они заполняются… Слово «боль» для Эммы представлялось огромными буквами и они были не просто заполнены, их прозрачные контуры уже выгибались наружу, от распирающей красно-черной жижи, которая имела приторно-горький привкус и под давлением принимало свойства — яда.

Она вернулась домой из клиники изнуренной и вывернутой наизнанку, благо, что не было ни единого кусочка души, которые был бы не обветрен и слово «легче» принимало весьма извращенную форму. Заново нужно было докапываться до неимоверных глубин внутри себя, чтобы найти силы и хотя бы улыбнуться на заботливо приготовленный Ларсоном завтрак, уныло хохотнуть на то, что он с удовольствием давится овсянкой, а от собственного фальшивого смеха, по телу разносилось пустое эхо.

Нельзя было не оценить иронию того, что Эмма даже не могла вспомнить о ночи проведенной с Ллойдом. Разумеется, это бы вселило хоть каплю надежды на невероятно счастливое будущее и внесло сумятицу в мысли и намерения. Если верить Ларсону и, как он говорит, самой растиражированной книге, тут вполне могло по-хозяйничать высшее провидение. И чем не доказательство его вмешательства, столь внезапная ретроградная амнезия? Светлое будущее не значилось в небесном меню напротив фамилии Кейтенберг, а в спину подгоняли темные тени, шепча, что сомнения в ее положении это уже смешно.

Счастье — это сказка в розово-серебристых книжках для девочек, окруженных заботой пап и мам, а ей вполне должно хватить и более приземленной фантазийной версии без книжного переплета. Счастье ассоциировалось с вбитыми в детдоме правилами и примитивными принципами о справедливости.

Жизнь напоминала такого же беспризорника, каким и была Эмма, только более сильного и озлобленного. Она испытывала ее терпение, когда в очередной раз била наотмашь и с оскалом наблюдала за тем, как ее жертва снова и снова поднимается на ноги, а нить терпения становится тоньше. Медицине наверняка были известны случаи, когда человек просто бессимптомно падал замертво, пару историй Эмма услышала за то время, что провела в клиниках или мотаясь по консультациям к именитым докторам, о встрече с которыми всегда легко договаривался Хьюго.

Но особого впечатления эти рассказы на нее не произвели, а наоборот выглядели вполне закономерно и объяснимо — это, наверняка, были люди, которых жестокость в определенный момент становилась невыносимой, и жизни в их телах оставалось только на то, чтобы делать вдохи и выдохи, а малейшая проблема или разочарование добивали и обрывали, ту самую тонкую нить, на которой держалась внутри тела душа.

Потерянный интерес даже к такому необходимому благу, как дыхание и страшная тоска по жестокому, но понятному детству подвели черту под тем, что Эмма принимала за нормальную жизнь и тем более под заветной мечтой.

Она не смогла себя заставить приезжать в офис и целыми днями просиживала за компьютером, чтобы доделать заказ Гринбергов. Благо, что ни Ллойд, ни Стивен не нарушали больше ее покоя, Ларсон не лез в душу и молча курсировал между своей комнатой, кухней и газетным киоском.

На столе, рядом с компьютером то и дело появлялась тарелка с нарезанными красивыми дольками яблоками, чаем или бутербродами. Легендарное чувство аппетита Эммы, казалось, пропало вовсе. Всего за неделю она заметно осунулась и похудела, лицо приобрело желтоватый оттенок, не замечая ничего вокруг, девушка рвала на части слабое сердце старика и слова Арти, которые тот донес, когда они покупали ей туфли, звучали в голове все громче и громче.

— Я пойду пройдусь немного. Погода сегодня отличная, — Ларсон набросил куртку и пощурился от слепящего солнечного света, который лился в окна. Денек и правда выдался чудесным. Эмма сидела, как обычно, в наушниках, ее неряшливый вид весьма удручал, измятая футболка не менялась уже несколько дней, а из комнаты Эммы не доносилось больше ни песен Элтона Джона, ни Майкла Джексона.

Ларсон чувствовал себя будто живет в дорогом склепе с живым мертвецом. Сюжет такой, хоть книгу пиши, но даже черный юмор старика уже не срабатывал. Ларсон высказал свои опасения доктору Оттерману, но тот попытался его успокоить, что подобное состояние у пациентов с сильными болевыми синдромами не редкость. Другими словами, помочь он ни чем не мог…

И проклятый итальяшка не спешил с визитом, чтобы подбодрить Эмму, хотя Ларсон и не без сожалений видел, что девушка ему далеко не безразлична. Что же это за мир такой?! Ко всему прочему и Ллойд куда-то пропал, благо, что Арти частенько забегал и разгонял уныние своей болтовней.

Сказанных слов, Эмма будто и не услышала. Ларсон долго стоял и смотрел на нее, потом подошел ближе и коснулся плеча, от чего девушка даже не вздрогнула, но голову повернула.

— Что такое? — услышал он тихий вопрос.

— Тебе чего-нибудь купить?

Краем глаза Ларсон увидел на мониторе компьютера статьи о ювелирных мастерских с подборкой фотографий драгоценных металлов и готовых изделий. Это было весьма необычно, учитывая какой «фанаткой» украшений была Эмма.

— Нет, ничего не надо… Я чуть позже уеду на часик. Повидаюсь с давним знакомым, — выданная информация немного приободрила старика.

— А к кому, если не секрет? — поинтересовался он.

Эмма развернулась в кресле и провела рукой по лицу с силой растирая глаза.

— К мистеру Риттерайту. Он довольно известный ювелир. Хочу кое-что ему заказать, потом сразу домой.

Ее слова звучали почти ободряюще и Ларсон обрадовался, что девочка хотя бы попадет на свежий воздух, а в компании Руди ее можно было без опаски отпускать хоть на край света.

Не даром ученые разработали теорию постоянства, правда она касалась только, физического вещества, но Ларсон принимал за правду, что аккумулируемая человеческим организмом энергия, проносящаяся по нервной системе, синтезируется и преобразуется в чувства и эмоции, а значит их можно подвергнуть измерениям. И если безрадостное и тоскливое состояние Эммы превышало все разумные пределы, то наверняка, у кого-то энергия брызжет через край.

Старику и невдомек было насколько он был прав.

Напряженный месяц, безвылазно проведенный на стройке и в офисе, как ни странно сказался крайне положительно на настроении Стивена Грэнсона. Он проверял и перепроверял каждый свой шаг, изучил несколько похожих проектов и прислушивался ко всем мнениям, взвешенно принимая решения. Лингер, судя по всему, не торопился возвращаться из своего отпуска и Стивен глубоко в душе сожалел о том, как несправедлив был по отношению к Виктору. Но все та же гордость не позволяла ему признаться в этом даже матери.

Оливия впервые, за все годы увидела плоды своих трудов и ее младший сын, в будущем, вполне мог стать достойным человеком, ведь в трудные времена, Стивен нашел в себе силы и вел себя крайне ответственно, не смотря на свойственное ему легкомыслие.

Строительство дошло до возведения второго этажа. По нормам, пробы бетона для монолитных зданий проходили апробирования и испытания в специальных лабораториях, чтобы можно было рассчитать нагрузку материала и сопротивление сжатию, но эти показатели менялись уже с двадцатого этажа, где нужно было учитывать, помимо прочего, еще и растяжение при сгибе, а потому менять характеристики и состав раствора.

Образцы в лабораторию Стивен отправлял лично, не доверяя контроль качества никому, а полученные результаты анализировал, собирая сначала инженерный отдел «Грэнсон корп», а затем и специалистов нанятых по контракту субподрядчиков.

Дома, Стивен оккупировал кабинет матери и прерывался только на сон и еду. Драгоценные друзья были отодвинуты даже не на второй план, приглашения на вечеринки стопкой складировались без ответа и уверенность в благополучном исходе проекта опутывала уже не только Стивена, но и его мать, которая позволила себе дать ему только один важный совет — часть работы все же стоило передать доверенному лицу, потому что в одиночку, столь масштабный проект контролировать невозможно.

Ллойд несколько раз предлагал брату, чтобы Флэтчер курировал работу инженеров, чтобы Стив мог сконцентрироваться на координировании субподрядчиков, но тот был непреклонен и самоуверенность сыграла злую шутку в итоге со своим хозяином.

Грант Шелгроу был рядовым аудитором в «Грэнсон корп» и из-за полного отсутствия амбиций не выделялся на фоне своих более бойких коллег, что совершенно не умаляло его умственных способностей. Он дотошно проверял отчеты за месяц, подбивал к каждому пункту сметы цифры, подкрепляя их документами, которые в свою очередь сверял у контрагентов. Это была адова кипа документов, которая существовала помимо электронного документооборота и требовала тщательной проверки.

Скрупулезная работа Шелгроу, в основном, складывалась в приятный глазу лаконичный отчет, каждая цифра в котором имела объяснение. Вот только не в этом месяце…

Все началось из-за простой опечатки в счете за оплату доставки стройматериалов, в частности, готового раствора бетона. По данным «Грэнсон корп» они получили при монтаже фундамента тридцать одну тысячу кубометров, а по данным поставщика «Роу Нэйт» — значилось тридцать семь тысяч. Единицу могли перепутать с семеркой и Грант запросил подтверждение по фактической отгрузке.

Проверка заняла около двух дней и взмокший от найденной ошибки, бухгалтер нес свой отчет в кабинет мистера Грэнсона дрожащими от волнения руками, понимая, что никакой ошибки нет.

— Мне некогда сейчас, мистер Шелгроу! — рявкнул Стив, что-то бурно обсуждая с главным инженером.

Аудитор замер на месте, как вкопанный и попытался придать своему лицу важности.

— Простите, мистер Грэнсон, но я настаиваю, — непререкаемый тон мистера Шелгроу, удивил Стива и он предложил ему присесть, после чего взял отчет и забегал глазами по строчкам.

Там было всего пять листов и переворачивая очередной, Стивен мрачнел все больше, а после четвертого, побледнел и подняв взгляд на аудитор кивнул, давая понять, что тот свободен.

— Отличная работа Грант. Благодарю!

Стройку надлежало немедленно заморозить до выяснения всех обстоятельств и дай Бог, чтобы это было недоразумение. При заливке фундамента, было использовано расчетное количество бетона, а именно тридцать одна тысяча кубометров, наличие по документов еще семи неучтенных тонн говорило об ошибке, которую пытался исправить субподрядчик, а именно укрепить несущие конструкции опоры, потому что плотность дополнительной партии явно была выше. Хотя, возможно, речь шла о банальном хищении.

Вылетев пулей из своего кабинета, Стивен молил небеса, чтобы это была попытка заработать, а не просчет, в противном случае придется производить демонтажные работы, которые явно сметой не предусмотрены, а о возникших проблемах незамедлительно доложат Селестино.

Времени было катастрофически мало и действовать нужно было с умом, чтобы обойтись малой кровью. Стивен в этот момент еще не знал, что нож в спину ему вонзили даже не субподрядчики.

Долгое отсутствие Виктора Лингера потянуло за собой лавину сплетен и домыслов, зная, что исполнительный директор держал компанию в ежовых рукавицах, многие, кто занимал крупные посты, почувствовали, как у них наконец развязались руки, весь недалекий и бесхребетный Стивен не обладал ни опытом, ни нужными знаниями, ни авторитетом, чтобы стать во главе крупной компании и по прямой дорожке благополучия повести ее в светлое будущее.

Расчет Эммы оправдался и Хьюго едва скрывал довольную улыбку, выслушивая отчет от своего доверенного лица в «Грэнсон корп». Тот факт, что разбор фундамента, который был отлит наполовину из бетона низкого качества, обойдется ему в кругленькую сумму, выглядел пустяком на фоне неизбежного слияния, которое с лихвой окупит любые убытки.

Столько хороших новостей за последнее время не могло не радовать. Правда, визит Ллойда Грэнсона, немного спутал планы и договоренность была достигнута пока только устная, дело оставалось за малым — отдать мальчику злополучное дело, которое изначально хранилось в личном сейфе Хьюго.

Селестино ломал комедию и нагнетал обстановку, поддаваясь пагубной тяге к дешевым эффектам и излишней трагичности. Он пообещал «отыскать» папку и передать ее Ллойду на благотворительном вечере. Будь Стивен, хоть наполовину, также прозорлив и умен, как и его брат, Хьюго проиграл бы в этой захватывающей и азартной игре, правило которой теперь резко изменились.

Принципиально Селестино относился только к своей выгоде, а потому держал слово ровно до того момента, когда ему было это выгодно. Слухи о романе Эммы и Ллойда, его ничуть не удивили и даже будь они чистой правдой, Хьюго не почувствовал ни капли ревности, куда больше его заботила временная потеря работоспособности его золотой девочки. Ллойд с пеной у рта доказывал, что Эмме требуется уход и покой, а не штурм творческих и карьерных высот, но Хьюго привел в свою защиту доводы, при каждом удобном случае напоминая, что с ней не так то просто договориться, когда дело заходит о ее личной жизни и здоровье. Назвав Ллойда параноиком, Хьюго предложил ему единственное лекарство от всех хворей — как следует выпить и покутить в компании красоток, но его предложение было отвергнуто.

И пока, нешуточные споры шли на одном конце Атлантики, по другую ее сторону у мисс Кейтенберг серьезно горели уши, благо, что волосы их прикрывали и Юсефу Риттерайту невдомек было, что его приятная собеседница терпит серьезный дискомфорт.

Мисс Кейтенберг сама вышла на связь с ювелиром и выразила желание встретиться у него в мастерской, чтобы непринужденно поболтать и сделать заказ.

— Моя дорогая, как же я рад снова Вас видеть, — кругленький Юсеф, расплылся в довольной улыбке вполне искренне.

Бегло оглядев просторную и удобную мастерскую, Эмма отметила, что мистер Риттерайт явно проводит здесь большую часть времени, царивший здесь порядок и с умом расставленные предметы мебели лишь обрамляли сердцевину помещения в виде стола, напротив широкого окна, где работал мастер.

— Взаимно, мистер Риттеррайт!

— Прошу Вас, просто Юсеф.

— Я не могу себе такого позволить, — Эмма настояла на официальном и вежливом обращении.

— Как угодно! Присаживайтесь, — засуетился ювелир и указал на красивое, обитое желтоватым бархатом на венецианский манер кресло. — Не желаете чего-нибудь!

— Нет, спасибо.

Юсеф присел напротив девушки и с прищуром принялся ее рассматривать. Спокойная, не в пример себе прежней, уверенная и очень печальная, она была скромно, но дорого одета и мужчина проникся к ней еще большим уважением за столь аристократичный вкус, при том, что нувориши среди молодежи кидались во всех тяжкие при подборе гардероба.

— Вы не представляете, как я расстроился, когда узнал, что мисс Хамид была вынуждена Вас уволить из-за какого-то недоразумения. Она весьма размыто объяснила ситуацию и до сих мне кажется, что от Вас просто вульгарно избавились.

Проницательности Юсефу было не отнять и Эмма подтвердила его предположение разочаровано вскинув красивые брови.

— Тем не менее, мне грех жаловаться, мистер Риттерайт. Не случись того, я возможно, никогда бы не решилась уволиться сама и тем более не попала бы к сеньору Селестино.

— Этот коллекционер талантов, наверняка, вцепился в Вас своей знаменитой мертвой хваткой! — Юсеф позволил себе хохотнуть.

— Не буду отрицать… Поэтому сожаления, это не то, чем стоит заниматься умным людям, не так ли? — Эмма постаралась уйти от нелюбимой темы для разговоров.

— Как же Вы правы! — с восхищением заметил мужчина. — Итак! Что Вы мне хотели показать?

Эмма поставила на колени сумочку и достала из нее черный бархатный мешочек.

— Этот камень чудом попался мне на одном из закрытых аукционов во Флоренции.

Мистер Риттерайт взял мешочек и аккуратно стряхнул его себе на ладонь. Прекрасный бриллиант, желтоватого оттенка мгновенно взорвался миллионами искр в ярком свете настольной лампы.

Глаза мастера загорелись и мысли побежали вперед сознания, придумывая применения столь прекрасному образчику.

— Примерно двенадцать карат…. Что ж, здесь получится замечательный перстень, — утвердительно заявил Юсеф и глянул на девушку.

— Да.

— Какие-нибудь пожелания?

— Нет. Полностью полагаюсь на Ваш вкус и опыт.

— Вы мне льстите, — но ювелир услышал именно то, что хотел.

Эмма с любопытством обернулась и посмотрела на развешанные на стенах эскизы. Она поднялась с кресла и подошла ближе, чтобы рассмотреть их.

— Какая прелесть? И Вы еще скромничаете, мистер Риттеррайт!

— Это старые эскизы, такими украшениями уже никто, практически, не интересуется. Лаконичность заполонила этот мир и все еще удивляются, откуда столько вокруг уныния, — мечтательно вздохнул Юсеф.

— Мне всегда была интересна работа золотых дел мастеров. Ведь чистое золото, на самом деле мягкое? — Эмма переключила свое внимание на стол, где были разложены готовые детали украшения — ожерелья из бирюзы и бриллиантов, рядом с изумительными камнями были расставлены множество баночек и самые разнообразные инструменты, некоторые были весьма причудливыми. Помимо прочего на столе лежали пара резиновых и текстильных перчаток, респиратор и защитные пластиковые очки. Склонившись чтобы внимательнее рассмотреть, Эмма почувствовала, как вздрогнул мужчина.

— Вы правы! О, простите, мисс Кейтенберг, прошу, осторожнее, здесь очень опасные химикаты! Не приведи Господь еще вдохнете, если так низко наклоняетесь.

— Химикаты? — Эмма испуганно отпрянула, наблюдая за тем, как мужчина поспешно схватил крохотную баночку с белым зернистым веществом.

— Да. Это цианид. Он нужен для очистки ювелирных изделий и крайне токсичен, я пользуюсь респиратором и включаю мощную вытяжку, когда его использую.

Быстро убрав в ящик стола смертельный яд, Юсеф с извиняющимся видом взглянул на свою гостью.

— Итак, мне осталось уточнить какие у меня сроки?

Эмма с трудом отвела взгляд от стола мистера Риттерайта и ее лицо приняло задумчивое выражение.

— Две недели.

— О! — воскликнул мужчина и сцепил руки. — Неужели на благотворительном приеме собираете блеснуть изящной вещицей?

— Именно так, мистер Риттеррайт!

Лишняя реклама никому не повредит и Юсеф восторженно посмотрел на Эмму.

— Я, пожалуй, отложу даже пару заказов и займусь Вашим в первую очередь. Одну минуточку, я отмечу кое-что в органайзере.

Юсеф подошел к полкам и выудил толстую потрепанную книжицу в кожаном переплете, он нацепил очки и зашуршал страницами, что-от бубня себе под нос…Эмма вдруг выронила сумочку и улыбнувшись собственной неловкости присела, чтобы поднять ее с пола. Ювелир не обратил на это особого внимания и сделал пометку у себя в блокноте.

После, мистер Риттерайт с удовольствием показал каталог изделий и похвастался собственным разработанным и запатентованным дизайном. Испытывая гордость за свое дело, он позволил проницательности дать слабину и принял за чистую монету интерес мисс Кейтенберг, который на поверку был лишь ширмой для ее истинных намерений — Эмма проковырялась пол ночи, вынимая бриллиант одной из серег, которые подарил ей благодарный заказчик, не без задней мысли об ответной благодарности весьма нескромного характера, в которой, впрочем, ему было отказано. Доля правды была в том, что украшение действительно было подарено во Флоренции и Эмма не моргнув глазом распотрошила произведение искусства, без сожалений и малейшего желания увидеть результат работы Юсефа.

От ювелира ей нужна была только та самая баночка, которую он так поспешно спрятал в ящике стола и благо, что пропажа обнаружится только после ее ухода. Милой, красивой девушке вряд ли припишут исчезновение опасного яда.

Предвзятое отношение в паре с милыми улыбками и восторженно распахнутыми глазами, жестоко обманули доверие мистера Риттерайта и по возвращению домой, Эмма надежно спрятала цианид в глубине шкафа для одежды. По счастливой случайности Ларсона не было дома и она успела немного успокоить натянутые от опасной авантюры нервый, к его возвращению.

Эмма испытывала волнение далеко не из-за страха. Ее переполняло прямо противоположное чувство — радость и воодушевление от того, что скоро кошмар, творящийся в ее жизни прекратится. В точности, как дети с нетерпением ждут своего дня рождения, Эмма впервые за многие годы ощущала себя так, будто она возвращается в любимый дом, после долгого пребывания в больнице. Угрызения совести даже близко не могли подступиться, ведь главное мерило ее внутреннего «я» — справедливость — намертво закрепило в идеально ровном положении весы, на противоположной стороне которых лежало ее искалеченное тело и разум.

Входная дверь хлопнула и послышались шаркающие шаги, после чего грянул резкий натужный кашель и Ларсон гаркнул:

— Я дома!

— Чай будешь? — отозвалась Эмма, сидя за столом на кухне и с трудом скрывая мечтательную улыбку.

— Конечно! — красноватый нос, старика высунулся из-за угла и он пристально посмотрел на «внучку», которая выглядела странно.

Вроде на вид довольная, даже веселая и по кухне забегала, как раньше — легко и заразительно, словно собиралась приготовить очередной кулинарный «шедевр».

— Удачно прогулялась? — Ларсон водрузил пакет с яблоками на стол и проклиная одышку, тяжело присел.

— Весьма! Заказала себе к благотворительному вечеру кольцо. Так сказать, блесну на благотворительном вечере Хьюго! Кстати, ты хорошо подумал на счет моего приглашения?

— Только вшивых стариков там не хватало! Не пойду никуда! И жертвовать мне нечем, разве что своим временем, да набором клизм! Все деньги уйдут в карманы к другим мошенникам…

Эмма с укором посмотрела на старика и не стала ничего ему доказывать, а Ларсон, таким образом, пытался скрыть свое раздражение совершенно по другому поводу. Покупка яблок была только поводом, чтобы сделать звонок и поговорить без свидетелей с Ллойдом. Тот, как раз сегодня возвращался из своей поездки и Ларсон взял с него обещание встретиться незамедлительно, чтобы сообщить нечто важное.

Старик взвесил все «за» и «против» и решил, что с его стороны не будет предательством, все рассказать Ллойду, тем самым подтвердить его опасения, которые высказал и Арти — Эмма была на грани роковой ошибки и ей требовалась помощь.

Вечером старик по привычке сидел в любимом кресле за чтением книги, а Эмма не в пример своему обычному времяпрепровождению, делала зарисовки простым карандашом в небольшой тетради. Редкие минуты тишины и умиротворения сказывались на девушке благотворно, что нельзя было сказать о старике. Потому он и подскочил, как ужаленный, когда его телефон зазвонил и буркнув короткое «сейчас иду», Ларсон нахмурив брови, накинул куртку, и вышел из квартиры.

Плохое предчувствие шевельнулось у Эммы не сразу и она вернулась к рисунку, но внимание рассеялось и карандаш, то и дело, нерешительно замирал над бумагой. Из-за двери еле слышно доносились обрывки разговора.

Отложив тетрадь, она на цыпочках подошла к двери и припала к глазку. В узком, плохо освещенном коридоре Эмма увидела старика, который активно жестикулировал руками стоя на одном месте, а перед ним, словно зверь в клетке, из стороны в сторону, метался Ллойд.

Она не видела лица Ларсона, но ей хватило того, что читалось на лице Грэнсона — тревога, страх и решимость. Вдруг, он замер, словно понял, что за ними подсматривают и быстрыми шагами направился к двери. Эмма почувствовала, как в кровь, словно из прорвавшегося крана с напором, хлынул адреналин и шмыгнула в свою комнату, но не успела запереть дверь на ключ, прежде чем туда ворвался Ллойд.

— Только не начинай заново! — воскликнула Эмма взглянув на его лицо.

Заметавшись по комнате, Ллойд сдерживал огромное желание хорошенько встряхнуть Эмму, чтобы она пришла в себя. Поведав истинную причину страшного недуга, который так терзал эту женщину, Ларсон молил, чтобы Ллойд тут же не понесся к ней выяснять кто это сделал, но не успел взять обещание, потому что Грэнсон мгновенно вломился в квартиру, раздувая ноздри от ярости.

— Просто расскажи правду, Эмма, — голос Ллойда дрожал и выражение его лица на мгновение заставило ее усомниться, что она имеет право заставлять его так страдать.

— О чем?

— Не смей делать вид, что все нормально!!! — Ллойд закричал так, что стекла в окнах зазвенели. — Не смей подсовывать мне очередную ложь и отнекиваться! Разве ты не видишь, что я только тобой и живу! Я люблю тебя и не пытайся меня убедить в обратном! Слепая дура! За кого или за что ты уцепилась?! Что за причины у тебя? Только не говори, что силы ты черпаешь от работы, Хьюго или близких людей! У тебя нет никого и ничего! Селестино выжмет из тебя все деньги, которые только сможет, друзей у тебя уже нет, потому что ты от всех отдалилась, а Ларсон… Даже он тебя не узнает! Ты одна… Одна пытаешься вершить самосуд, расставлять все на свои места!

Он не просто кричал, это была и мольба, и приговор, и почти сожаление о той жертве, которую Ллойд принес ради Эммы, только он не знал во имя чего. Ларсон рассказал, что она видела кто на нее напал, но до сих пор этот человек ходит безнаказанным, потому что дело закрыли за не имением доказательств, якобы у нападавшего было представлено железное алиби. Адвокат по-зубастее, быстро решил бы эту проблему, но в то время не то, что в суд ходить, вообще, ходить не могла, не говоря уже о желании разговаривать или просто дышать.

Эмма чувствовала с какой болью и мольбой Ллойд обращался к ней и свято верила, что ограждает его от разочарований и краха, которые непременно нагнали бы их отношения рано или поздно. Его признание бальзамом пролилось на сердце и всколыхнуло чувства, которые должны были давно почить с миром. Помимо собственной воли, она была признательна этому мужчине за то, что он видел больше других и понимал ее больше чем, кто бы то ни было.

— Не тебе судить, моих друзей и семью! — сдерживая возмущение, Эмма попыталась защититься, но ее голос прозвучал неуверенно, а руки пришлось с силой сцепить, чтобы не броситься к Ллойду в объятия.

Он стоял около двери словно перегораживал собой выход и комната от этого будто в несколько раз уменьшилась.

— Семью?! — задохнувшись от проявляемой этой женщиной упертости, ухмыльнулся Ллойд. — Это ты про старика, которого ты подобрала с помойки, как котенка?! Отмыла, накормила и показала место, где он может спать… Это не семья! Ты и понятия не имеешь, что это означает, со своими условными знаниями, которые тебе вбили абсолютно чужие люди! Семье, обычно, доверяют свои проблемы, их пытаются решить вместе и принимают поддержку и помощь, потому что это есть часть той любви, которую испытывают близкие люди… Ладно я, но ты не видишь, как страдает Ларсон? Ты и через него переступишь?

С каждым словом, Ллойд медленно подходил к Эмме все ближе и ближе, отчасти твердо веря в каждое произнесенное слово, но понимая, что это может быть преподнесено намного мягче, от того звонкая пощечина обожгла его лицо слишком внезапно.

Повисла оглушительная тишина и только благодаря этому эти двое могли услышать глухой звук падения.

Эмма перевела глаза полные слез, навернувшиеся от услышанных обидных и правдивых слов и со всех ног бросилась в гостиную, где на полу лежал старик. Ллойд подлетел через секунду и приложил пальцы к шее, нащупывая пульс на артерии.

— Звони в скорую! — резко бросил Ллойд, понимая, что подрагивающая под кожей старика артерия вот вот станет неподвижной.

Эмма будто во сне смотрела на бледное морщинистое лицо, она не помнила, как набрала номер, не помнила приезд скорой и как Ларсона погрузили на носилки, не помнила, как врач неотложки по приезду тут же начал делать старику искусственное дыхание и массаж сердца, не помнила, как ее погрузили в машину и громко взвыла сирена.

Вот она собиралась пить чай и коротать в тишине вечер, перекидываясь с любимым ворчуном версиями ответов на любимые им кроссворды, строить однобокие планы на следующий день и быть уверенной, что ни одна жестокость в этом мире ее уже не удивит. Но жизнь изворотливо умудрилась в очередной раз пнуть в пульсирующую рану, которая находилась где-то слева в груди.

Казалось, что Эмма закрыла глаза, потом открыла и очутилась в больничной палате, где над ней стояла женщина врач и с серьезным лицом, доходчиво объясняла что-то про ишемический инсульт, искусственную кому и маленькие шансы на удачный исход. Когда ее голос смолк, Эмма подумала, что происходящее, это просто сон, а потому отвернулась от страшной картины представшей перед ее глазами — лежащего на больничной койке старика, опутанного трубками, в окружении мигающих мониторов — словно это было зеркальное отражение ее самой два года назад.

Но едва она шевельнулась, ее обняли сильные руки и стало хорошо, спокойно и темно.

Ллойд сжимал в объятиях девушку, которая напоминала манекен и будто не понимала, что с ней происходит. Доктор несколько раз спросила, в порядке ли она, но ответа не последовало, лишенный тревоги взгляд устремился на Ллойда. Медикам не нужны были обмороки с впечатлительными родственниками пациентов, а потому женщина с облегчением вздохнула, когда тот утвердительно кивнул.

Никто не обещал чуда, Эмме разве что не сказали, что для этого возраста подобные случаи не редкость — подготавливая к горькой правде неумолимой статистики по смертности.

Удивительно, но она не проронила ни слезинки и не произнесла ни слова, а когда Ллойд попытался отстранить ее от себя и предложить немного отдохнуть в раскладном кресле, то понял, что она уже почти спит. Ее голова безвольно упала вниз и поначалу казалось, что она потеряла сознание, но столь необычную реакцию посторонний человек принял бы за черствость и безразличие, а брошенные в злости слова можно было заносить в раздел истины, только Ллойд понимал, что именно так выглядит человек, который больше не в силах выносить потрясения. Последняя стадия отчаяния и пустоты не разорялась ни на стенания, ни на слезы… Даже бессмертная надежда не могла пройти по этому выжженному полю.

Телефон в кармане вибрировал не переставая с час. Уложив Эмму в кресло, Ллойд вышел из палаты и перезвонил матери, которая успела довести себя до истерики. Ее голос дрожал, она явно плакала… Это была мешанина из вопросов о том в порядке ли он, где он находится, почему не отвечает, где Стивен, который тоже не отвечает на звонки, обвинений в адрес Селестино и яростное желание не быть одной, когда со всех сторон навалились проблемы.

Таким нехитрым образом Ллойда ставили перед выбором, который был далеко не очевидным. Но как он мог пренебрегать слезами матери и отбиваться от сил, которые его тянули обратно к уснувшей от горя женщине, которую он любил?

Руди примчался минут через десять, после того, как Ллойд прихватив «тревожную кнопку», воспользовался ею.

— Что с ней? — только и спросил Грандер.

— Нет, с ней все в порядке… Ну, как! Насколько это возможно, — устало пояснил Ллойд. — Ларсон…

Руди понимающе кивнул и не задавая больше вопросов замер около палаты, принимая, таки образом на себя заботу об Эмме. Коротко рассказав о случившемся, Ллойд высказал свое мнение о том, что ее не стоит оставлять одну и ему показалось, что Руди понял его правильно во всех смыслах. Мужчины обменялись номерами телефонов на всякий случай и испытывая огромное желание отключить свое сознание в точности, как и Эмма от творящегося вокруг хаоса, Ллойд понесся к матери.

Дороги были загружены, час пик, пробки, ругань, непрекращающаяся какофония гудков и притихший мобильный, бесили с каждой минутой все больше и больше. Наконец из серпентина дороги, вырвался район дорогих домов лепившихся друг к другу на склоне горы. Слишком много навалилось проблем за раз, Ллойд даже не заскочил домой, чтобы бросить чемоданы и переодеться.

В голове только уложилось, на удивление спокойное лицо Селестино, когда тот пообещал, что пропавшее дело, окажется в руках Ллойда в ближайшее время, мозг еще работал над видом бездыханного тела старика, который стал всеобщим дедушкой для Эммы, Арти и Ллойда уж точно. Все с улыбкой выслушивали многочисленные шутки о скорой смерти и вот эта костлявая сегодня буквально подмигивала, будто спрашивая «Что не ждали?». И это липкое чувство вины, будто именно он, был причиной того, что у старика не выдержали нервы — каждое слово, которое было адресовано Эмме, вонзилось ведь не только в нее, их слышал и Ларсон.

В доме было тихо.

Оливия сидела в кресле около камина, ее глаза уже высохли от слез, но когда она увидела Ллойда, она снова хлынули потоком.

— Я не знаю, где он… Стивен звонил Селестино, просил дать ему время на демонтажные работы, обещал все исправить…, - слова матери не вносили ясности и Ллойд отстранил ее от себя, чтобы осторожно смахнуть платком слезы с ее щек.

— Погоди, мам. Я ничего не понимаю! Какой демонтаж? Что случилось?

— Хьюго словно знал, что именно так все и произойдет! — Оливия говорила сама с собой и Ллойд понимал, что мать прибывает на грани помешательства. — Как он мог знать?

Неожиданно женщина замерла и уставилась в пустоту, приоткрыв рот от удивления.

— Ну, конечно! Это все эта девица! Только эта паскудная личность могла надоумить его, натравить на нас! Она ведь была знакома со Стивеном. О, мои мальчики! Сколько раз я говорила вам, что с женщинами нужно быть осторожнее… Наверняка, это последствия неудачного романа, а может, Стивен просто не обратил на нее внимания!

— Мама остановись…

— Нет! И ты словно зачарован ею! — резко выпалила Оливия, крепко вцепившись в руки Ллойда. — Она уже разрушила жизнь твоего брата! И ты похож на безумца! Стивен ее боится, я же вижу! А ты? Ты должен ее ненавидеть! Сколько времени ты искал эту женщину и теперь…она здесь и ты еще несчастнее, чем тогда, когда она исчезла!

Ллойд знал, что мать ждет от него ответа, который успокоит ее, но для этого нужно было солгать. Он с сожалением посмотрел на нее, гадая, что такое опять выкинул брат, что привело их мать в такое отчаяние.

Усталость наложила отпечаток на лицо Ллойда и в голубых глазах плескалось чувство вины и жалость.

— Прости, но я не могу ее ненавидеть. Боюсь нам никогда не понять той, боли, что несет в себе Эмма…

— Не надо, — Оливия яростно задрожала и сцепила зубы. — Не произноси имя этой женщины в нашем доме! Она воплощение зла и подлости…

Эти слова резали слух и Ллойд поморщился, чувствуя, что не в силах никого убедить в своей правоте.

— Пусть даже так…Я не буду с тобой спорить.

— И потому поступишь по-своему? — Оливия без труда угадала намерения своего сына.

— Я уже так поступил. Доверься мне, я все устрою.

— Поздно, Ллойд. Хьюго уже потирает руки. Он сообщил Стивену, что после благотворительного вечера состоится подписание документов о поглощении «Грэнсон корп». Сам понимаешь, это был слишком серьезный удар по самолюбию брата и я боюсь, как бы он не натворил глупостей.

Задохнувшись от рыданий, Оливия обняла сына даже не догадываясь, какими тяжелыми камнями ее слова упали в его сердце. Даже собственная мать до сих пор не могла поверить до конца, что ее тихий, странноватый, но горячо любимый сын способен в одиночку удержать от распада и компанию, и семью, а он осторожно гладил ее по волосам и предательски думая о том, как там сейчас Эмма.

Проведя около часа на телефоне, Ллойд обзвонил всех друзей брата, как он и предполагал, Стивен залил свой провал немалым количеством алкоголя и мирно спал дома у одного из приятелей. Мать к тому времени успокоилась и приняв снотворное, уснула к часу ночи.

Убедившись, что его присутствие больше не требуется, Ллойд тихо обошел дом и забрел в свою комнату. Образцовый порядок, все вещи на тех же местах, что и двадцать лет назад, идеальная кунсткамера времени, казалось, что воздух можно разрезать на части, растворить в воде и на ее поверхности послушно проплывут воспоминания — невеселые, полные разочарования и огромных надежд.

Ллойд открыл окна и жадно вдохнул свежий воздух. Если у него хватало ума и сил противостоять навалившимся проблемам, в его утешениях нуждались и просили совета, значит забитый мальчик давно стал лишь бледным силуэтом, который устал переживать вновь и вновь былые обиды. Он жил только здесь и также, как мужчина, который тихо стоял посредине его комнаты, жаждал обрести свободу.

Мимолетная улыбка оборвала тяжелые оковы и Ллойд, почувствовал невероятную легкость, которая вмещала в себя небольшое помешательство и полную ясность относительно того, с кем он сейчас должен находиться.

Рев мотора раздался на улице и черный джип несся по освещенным ночным дорогам Манхэттена в Муниципальный госпиталь. Эмма должна быть там… она на вряд ли покинет старика, пока не появится малейшая определенность у врачей, относительно его состояния. Ларсона был в коме, ему провели операцию и купировали кровоизлияние.

Ллойду и невдомек было, что Эмма проспала лишь четверть часа и когда ее сознание словно перезагрузилось, она какое-то время просто пялилась на обстановку палаты не понимая где находится, но размеренное пикание аппарата искусственной вентиляции легких быстро вернуло ее в жестокую реальность.

Странно, что внутри она не ощущала ничего, кроме пустоты. Чувства словно закончились, исчерпав свой запас, отведенный на среднестатистическую жизнь. Пристав поближе стул, Эмма легонько прикоснулась к морщинистой руке старика, в точности, как когда-то он.

— Сколько же раз ты шутил о своей смерти, понятное дело, что так ты готовил меня к неизбежному, заранее успокаивал, брал обещание, что я не буду плакать… Ты еще жив. И я не знаю, просить ли тебя, чтобы ты очнулся, поправился и вернулся в нашу квартиру или тебе будет лучше уйти к своей семье? Как лучше? Я то давно знаю ответ на этот вопрос, если бы дело касалось меня…

Я смотрю на человека, который здесь лежит и у него твое лицо и думаю, что я здесь забыла? Все так быстро произошло, что у меня стойкое чувство, что ты дома, бубнишь, читая газету, сидя в своем любимом кресле около окна или в своей комнате в десятый раз пересматриваешь Шерлока. Но нет… Так оно все и случается — внезапно и неожиданно. Можно сколько угодно готовится. Обычно, людям становится страшно, жалко, мне бы метаться сейчас и заглядывать в лица врачам, чтобы уловить хоть каплю надежды на благополучный исход. Но и тут заминка… Будет ли благополучным исходом то, что ты увидишь во, что в итоге я превратилась? Я и сама себя не узнаю. Ведь я никогда не была злой, даже плохой не была, но сейчас мое сердце бьется только благодаря ненависти. Боже! Почувствовать бы облегчение от того, что я наконец хоть кому-то это сказала, но нет… Пустота и ненависть. Чистая, сильная, понятная… Врачи твердят, что надо разговаривать с теми, кто находится в коме, якобы они все слышат. Не знаю, слышишь ли ты меня, но, наверняка, знаю, что тебе сейчас хорошо. Мне было хорошо — темно и спокойно, а ты, может быть увидишь жену и дочь. Я никого не видела. Сирота во всех измерениях. Вот и подтверждение моей никчемности. Или, может быть на мне опыты ставят? Изучают пределы человеческого терпения. Боль, в моем случае, уже давно изменила свои свойства, порой мне кажется, я могу к ней прикоснуться, словно она живая. Давно пора сойти с ума, но и тут промашка! Вот все говорят «больно, больно», но едва ли они вкладывают в это слово тот смысл, который познала я. А эта твоя самая растиражированная книга! Там же пишут, что человеку испытание дается по силам, но у меня уже силы в минус ушли и получается выбора для меня нет. И блаженства уже никакого не хочу, только чтобы больно не было, но мне кажется, что на небе не слышат моих криков. Или может быть это наказание? Но, что же такого страшного я натворила? В чем же смысл такой жизни? Наверное, все таки, лучше было бы если ты меня не услышал…

Эмма вдруг замолчала, собираясь с мыслями. Она тяжело вздохнула и ее лицо исказилось.

— Ларсон, я ведь собираюсь убить человека, того самого, кто превратил меня в чудовище, без угрызений совести и малейшего сожаления. Страшно звучит, но это, как навести порядок, восстановить равновесие или справедливость. Ты спросишь, какая же это справедливость?! Ведь я жива, а собираюсь отнять жизнь… Нет, все верно! Я приберу за собой и верну последний кусочек головоломки на место. На этот раз никто мне не помешает. Кажется, это будет десятая попытка… Ох, уж мне этот Гугл! Ты не представляешь! Людям в открытую предлагают покончить с собой и от количества способов — голова идет кругом! Я только не хочу, чтобы мне было больно и ему больно не будет. Нож, это не наверняка, пистолет…. сил не хватит, левая рука то совсем отказывает. Никчемная конечность! Да и промахнуться могу, а вот, яд, хороший яд, действует довольно быстро и воткнуть шприц можно и в ногу, и в руку, и в спину. С этим справлюсь. Я ни о чем не пожалею! Разве что о том, как все могло сложится с Ллойдом. Только он мог быть причиной, по которой я согласилась бы терпеть адские муки, но рано или поздно он бы меня возненавидел. Я умудрилась разрушить жизнь его семьи и ничего уже не исправить. Да и история не терпит сослагательного наклонения. И вот еще что! Ларсон, прости, но твою фамилию пришлось все таки назвать врачам. Они раз десять меня переспросили, как она правильно пишется! Кажется, я понимаю, почему ты предпочитаешь только имя. Ты не переживай, если решишь уйти, Аклеус обо всем позаботится, также, если ты решишь вернуться… Я приду чуть позже, проведать тебя и знай, что я тебя люблю, правильно или нет, но точно люблю. Это чувство у меня не измеряется у меня слезами, или страхом перед одиночеством, если ты умрешь… Да, я люблю тебя на словах, ведь внутри уже ничего не осталось, будь я нормальной, меня бы переполняло отчаяние и сердце разрывалось бы на части, но, видно уже нечему рваться.

Эмма замолчала и поднялась со стула. Рука старика осталось неподвижной и ее ладонь скользнула по его лбу, убирая длинные пряди волос. Он так и не постригся. Вовремя тронувшись умом, Эмма лишилась всего человеческого и пошатываясь вышла из палаты, где ее тут же подхватил под руку Руди.

Они отправились в отель, где для Эммы был всегда забронирован номер. Телохранитель получил четкие инструкции, в случае, если его подопечная заселится туда, любые упоминания о ее местонахождении исключаются полностью, а потому, когда Ллойд набрал номер Грандера, тот не моргнув глазом пояснил, что мисс Кейтенберг уехала на неопределенное время и неизвестно куда.

Руди немало удивился, когда Ллойд начал буквально умолять его не оставлять ее без присмотра и не верить ее обманчивому спокойствию. До недавнего времени, будучи полностью уверенным в этом, что мисс Кей состоит в весьма серьезных отношениях с сеньором Селестино, хотя больше беспокойства выказывал только Ллойд Грэнсон.

С одной стороны Селестино был абсолютно спокоен и узнав об инциденте с Ларсоном дал послабление Эмме работать вне офиса, но никаких отсрочек по проекту Гринбергов не подразумевалось, вот и вся забота, он пояснил Рутгерту, что в скором времени, едва станет ясна дальнейшая судьба старика, Эмма вернется в Барселону.

— Рутгерт, я тебя заклиная всеми святыми, только не оставляй ее одну, я знаю она никуда не уехала, ты сам видел в каком она состоянии.

Слова Ллойда Грэнсона пульсировали в мозгу телохранителя и вызывали дурное предчувствие.

Саудтрек к части:

1. Boy Epic- The war outside

2. Sigrid — Everybody knows

3. Би-2- Арбенина — Тише и тише.

30 глава

Небольшая костюмерная была погружена в тишину и в ярком свете одного единственного софита, работая над своим, без малого, шедевром сидел Арти Митчел. Изумительное платье с пышной юбкой в двенадцать слоев тюля и шелка, могло бы показаться непримечательным, если бы не великолепно украшенный корсет.

Правильные, элегантные, изящные линии кроя должны были подчеркнуть фигуру невысокой женщины, а отделка лифа — потрясающие цветы из переливающихся всеми цветами радуги страз, напоминала декор одежды в фотосессии с Рут Нега, для журнала «Вог», который вышел семь месяцев назад и не давал Арти покоя.

Это был подарок для Эммы на ее день рождения, который, увы, она не собиралась праздновать. Но Арти решил завершить работу и настоять на встрече, чтобы все таки вручить подарок, тем более что он и не рассчитывал на вечеринку или даже тихий скромный ужин, так как вся труппа завтра вечером отправлялась в гастрольный тур в Канаду.

Состояние Ларсона оставалось без изменения. По мере возможности, Арти навещал старика в больнице и ни разу не столкнулся там с Эммой, как надеялся, что было само по себе удивительно. Ее не было дома и только раз она ответила на звонок. Сегодня…

Тусклым голосом Эмма поблагодарила за поздравление и Арти покащалось, что на его предложение встретиться и вручить подарок, она хохотнула немного жутко. Тем не менее, в шесть часов вечера Эмма собиралась заехать на квартиру и забрать кое-какие вещи, не мало удивив Арти заявлением, что собирается возвращаться в Испанию, закономерные вопросы Митчел оставил при себе, решив задать их при встрече.

Из коридора доносился топот ног, суета стояла страшная. Персонал обслуживающий представления, собирал реквизит и режиссер дурным голосом орал, чтобы никто ничего не забыл, не догадываясь, что истеричная обстановка именно к этим проблемам и приводит.

Внезапно дверь хлопнула и довольно громко. Не отрывая глаз от вышивки, Арти нахмурился и устало подкатил глаза.

— Ну, что опять? — сквозь зубы задал он вопрос, стараясь не выронить булавку изо рта, но она все же выпала, когда он увидел, как Ллойд Грэнсон запирает дверь и для пущей надежности еще и спиной ее подпер.

При любых других обстоятельствах, Арти взвизгнул бы от восторга, но на красивом лице Ллойда мелькало такое выражение, что хоть начинай от паники кричать.

— Привет, Арти. Нужна твоя помощь!

— Привет, ммм… Всегда пожалуйста, но я немного занят в данный момент. Что-то случилось?

Ллойд отлепился от двери и быстро осмотрев костюмерную, подхватил коробку с булавками.

— Ты знаешь, где находится Эмма? — решительно сняв прозрачную пластиковую крышку, Ллойд достал пару острых игл и задумчиво потрогал из пальцем, продолжая медленно приближаться к Арти.

— Нет. Ты же знаешь, она не появляется ни в офисе, ни дома…, - Арти быстро заморгал. — Честно! Осторожнее с булавками!

— Только не говори, что сегодня вы с ней не увидитесь, — подойдя почти вплотную, Ллойд присел на корточки и в упор посмотрел на паренька, который не сводил взгляда с потенциального орудия пыток.

— Опять от тебя бегает? И где ее мозги? — тяжело вздохнул Арти. — Убери булавки, я всегда был на твоей стороне, Ллойд. Только, боюсь, разговорами делу не поможешь…

— А кто тебе сказал, что я собираюсь только разговаривать? Как только она опять начнет нести чушь, про невозможность быть со мной, на плечо и в багажник… Я еще и наручники прихвачу!

От этих слов Арти просиял и почувствовал себя участником средневекового, романтичного похищения девицы, которая сама не осознает своего счастья и сопротивляется ему всеми силами.

— Я твой, уже после багажника! — восторженно выдохнул Арти, выдав, время и место встречи со своей полоумной подругой.

Ллойд заметно расслабился, когда понял, что Арти у него в союзниках, но вдруг паренек, поправил свои модные очки и встревоженно посмотрел на него.

— Ларсон все рассказал мне. Про то, что Эмму сильно избили и она видела кто на нее напал, — Ллойд попытался поговорить хоть с кем-нибудь, потому что больше не мог в одиночку пережевывать тяжелую правду.

— Дело прикрыли и очень поспешно, наверняка, были немалые деньги уплачены. Простой смертный так быстро не отмажется… Но я не знаю, среди знакомых Эммы состоятельных людей, кто желал бы ей зла. Может отказала заносчивому заказчику, может это была попытка изнасилования. Какие только версии я не перебирал, — признался Арти, выговариваясь и чувствуя, как его накрывает облегчение, что больше не надо хранить эту тайну.

Лицо Арти вытянулось от удивления и парень поразился тому, какой яростью загорелись глаза Ллойда, неудержимой и сильной, столь сильное чувство нередко ведет к безумию, так что вполне можно было сказать, что в полку Эммы тоже прибыло.

— Да, но куда важней, что эта мразь еще на свободе, а Эмма не совсем адекватно себя ведет и мне кажется она хочет поквитаться со своим обидчиком.

— И что ты собираешься делать? Связать ее и запереть в комнате?

— Удивишься, но что-то в этом духе я и намерен предпринять, ты видел ее! Эта женщина едва вменяема!

Арти с тревогой глянул на Ллойда.

— Но, она, наверняка, заявится со своим Рутгертом.

Загадочная полуулыбка Грэнсона почти успокоила Арти.

— Я тоже буду не один… План такой!

--

Боевой пост Дрю Гилмером был занят точно по расписанию и когда мимо него прошествовала троица Кейтенберг-Митчел-Грандер, старик ответил на пожелание доброго вечера, неразборчиво забубнив себе что-то под нос и сверлил спины всем троим, пока те не скрылись за пролетом лестницы в районе второго этажа. Достав из кармана куртки затертый старенький мобильник, Дрю прищурился, чтобы рассмотреть кнопки и крючковатым пальцем нажал на вызов.

— Они идут, — только и сказал старик, да таким серьезным тоном, будто предупредил о прибытии федералов, которые заявились с намерением накрыть наркокартель, но их ожидало ожесточенное сопротивление.

По привычке Руди остался стоять за дверью, убедившись, что замки на двери в квартиру были целые и Эмма с Арти будут только вдвоем. Не в пример своему телохранителю, который, казалось, нутром чувствует неладное, Эмма была обманчиво спокойна. Тот факт, что она была внешне лишена всяческих переживаний из-за Ларсона, совершенно сбил Арти с толка и это показалось ему крайне странным и настораживающим.

— Он будто знал, что с ним произойдет… Хотя нет! Это же Ларсон, он успел всех достать своими шуточками и вот в один ужасный день будто накаркал, — Арти попытался прервать молчание, когда Эмма оказавшись в своей квартире печально осмотрелась по сторонам. Здесь царила абсолютная тишина.

Они прошли на кухню и Арти увидел, что лежащий на столе пакет с яблоками уже кишел мелкой мошкарой — фрукты подгнили за неделю с лишним и парень понял, что Эмма здесь ни разу не появлялась с того момента, как старика увезли в больницу. Словно не замечая беспорядка, Эмма равнодушно прошла мимо и заглянула в окно.

— Все умирают, Арти, — прозвучал тусклый голос. — Ларсон просто пытался, чтобы его уход был для меня менее болезненным. Знаешь, как некоторые люди принимают по чуть чуть яд, каждый день, в страхе быть отравленными и в итоге, вырабатывают у себя иммунитет к нему. Что-то в этом роде, делал и он.

Если бы Митчел не видел перед своими глазами лица Эммы, он бы подумал, что о добродушном старике, который находится при смерти, рассуждает абсолютно чужой ему человек, тем более, что тот еще был жив.

— Мне трудно об этом судить, Эмма, но взял с меня обещание и потому я здесь. Ларсон просил кое-что тебе отдать в твой день рождения.

Внезапно она хмыкнула — недобро и горько.

— Хорошо, — кивнула девушка не отрывая взгляда от окна, будто ждала кого-то.

Арти понял, что она не сдвинется с места и пошел в комнату старика. Он опустился на колени и заглянул под кровать, после чего запустил руку и нащупал коробку. На секунду Арти почувствовал, что вот вот расплачется, поставив себя на место Эммы.

Быстро смахнув пыль с красивой упаковки, он вернулся в гостиную, гадая, где же спрятался Ллойд со своим таинственным союзником.

— Правда он не сказал мне, что хотел бы тебе пожелать, — голос Арти дрогнул и в глазах защипало. — Но думаю, что подарок сам все скажет за него. Старик купил это в надежде, что ты снова беззаботно и счастливо улыбнешься…

Коробка перекочевала к Эмме в руки. Она осторожно сняла оберточную бумагу, и убрала крышку с коробки и в этот момент Арти судорожно прижал руку ко рту, чтобы сдержать рвущиеся наружу всхлипы.

Завороженно глядя на чудесные туфли, Эмма на мгновение почувствовала, как силы покидают ее и ноги вот-вот подкосятся. Дело было совершенно не в подарке и не в трагичности обстоятельств, при которых он был вручен, она будто видела сколько надежды было вложено в две красивые туфельки, сколько заботы и желания вызвать у нее простую улыбку помещалось в крохотной коробке.

Будь Ларсон здесь так оно все и случилось, но, увы… Очередная издевка от жизни.

Эмма сделал глубокий вдох и вернула крышку на место.

— Спасибо, Арти.

— Мой подарок, заберет Руди в костюмерной завтра утром. Я старался успеть до благотворительного вечера, ведь мы уезжаем на гастроли, а ты, наверняка не скажешь, где сейчас живешь? Паранойя распространяется и на друзей… Не так ли?

Вопрос повис в воздухе и Арти снова всматривался в безучастное лицо Эммы, будто разговаривал сам с собой. Молчание затянулось и парень чувствуя, что ему здесь больше нечего делать, осторожно подошел к девушке и обнял ее.

— Как бы я хотел, чтобы все было, как раньше, — прошептал он в самый последний момент не сдержав предательскую слезу, которая поползла по щеке. — Ты, как никто другой заслуживаешь счастья.

Вдруг на его спину легла ладошка Эммы и она прижалась к нему в ответ, искренне и благодарно принимая сказанные слова.

— Я буду счастлива, Арти. Обещаю!

От этих слов его подмыло улыбнуться, но отстранившись, Арти едва не схватился за сердце. Хотя Эмма и улыбалась, на ее мертвом лице, это выглядело страшно, а в смысл слов был вложен явно мрачный подтекст.

— Если ты не против, я бы хотела побыть одна.

— Да, конечно. Мне пора бежать… Звони, если что и пожалуйста, держись. Хорошо?

— Да, конечно.

Эмма проводила Арти до двери и отложив коробку с туфлями на комод зашла в свою комнату, чтобы забрать спрятанную в гардеробе склянку, как вдруг, ее внимание привлекла вещь, которой явно здесь раньше не было.

Около окна, нарушая порядок, со вкусом подобранной мебели, стояло кресло необычной формы и нежного бирюзового цвета, ножки и поддерживающая конструкция были вырезаны из дерева, покрытые серебристой краской и несколькими слоями прозрачного лака удачно обрамляли мягкие сиденье и спинку.

Все бы ничего, вот только, это кресло невозможно было купить ни в одном мебельном магазине. Таких просто не существовало, разве что на давно исчезнувшем эскизе, который был создан в надежде на то, что когда-нибудь заветная мечта одной девушки о собственной мастерской воплотится в жизнь. Подойдя ближе, Эмма провела рукой по нежнейшему велюру и обойдя кресло вокруг увидела крошечный ярлычок пристроченный между швов, на котором красовалось название — «Петрикор».

— Это невозможно, — давно позабытое чувство потрясения, приятного и сладкого, именно то, что изначально должно было ассоциироваться со словом сюрприз, на секунду вернули ее на два года назад, когда талантливый дизайнер творила свои шедевры для пока существующей в мечтах интерьерной студии с необычным названием.

Петрикор, дословно означало — запах после дождя.

— Нравится? — прозвучал низкий голос и Эмма вздрогнула, когда увидела, как в дверях ведущих в ванную комнату появился Ллойд.

Затаив дыхание он следил за реакцией Эммы и с облегчением понял, что еще не все потеряно.

— С Днем Рождения!

— Это ты? Ты сделал? — Эмма даже не пыталась скрыть искреннее удивление.

— Не своими руками, но пришлось попотеть, чтобы найти мастеров, которые воплотят твою задумку в реальность. Правда красиво?

Радости в голосе Ллойда заметно поубавилось, что-то в облике Эммы, вновь насторожило его, ведь она даже не помышляла над тем, чтобы снова сбежать или начать возмущаться, вместо этого девушка медленно подошла. Не сводя застывших глаз с его лица, Эмма приподнявшись на цыпочках, обняла благодарно, крепко и прижалась всем телом, явно наслаждаясь возникшей близостью. Оторопь охватила Ллойда и не веря в реальность происходящего, он прижал к себе Эмму, притягивая ее голову к себе.

— Спасибо, Ллойд, — ее слова пронеслись рядом с ухом и нежные губы коснулись щеки заросшей щетиной.

— Видишь, все еще можно исправить и не поздно позволить себе быть счастливой. Эмма… Я прошу, доверься мне, не отрицай того, что ты любишь меня. Не ври, снова…

Тут она начала отстраняться и Ллойд перехватил ее руку с мольбой всматриваясь в красивое и печальное лицо.

— Люблю, Ллойд, — Эмма и не собиралась отнекиваться.

Но от высказанного признания, он не почувствовал облегчения.

— Но эта любовь не продержится долго, хотя за нее и стоило бы побороться. Как ни крути, результат будет неутешительным.

— Почему? Если ты про свою болезнь, то я видел, как все происходит и мы вместе найдем выход, а если нет, то я все равно буду рядом. Такое нельзя выносить в одиночку!

— Как же ты прав… Нельзя! Вот и ты будешь находиться один на один с болью, которую никогда не донесешь ни до одного человека и к ней обязательно присоединиться отчаяние и желание вырваться из этого кошмара. А я уже просто не смогу тебя потерять и между чем тогда станет выбор? Наблюдать за тем, как ты медленно гибнешь вместе со мной или отпустить тебя и не то чтобы умереть, а за миг исчезнуть отовсюду, ведь тогда, мне не будет нужен ни ад, ни рай, ни единая возможность жить в любой из вселенной из-за крохотной возможности, что подобное испытание может вновь выпасть на мою долю. Поэтому позволь, чтобы Эрин вернулась к тебе. Она действительно тебя любит и никогда тебя не разочарует.

Эмма жадно обняла Ллойда и прижала голову его груди, вслушиваясь в частые удары сердца. Это было больше чем хорошо, это было обещание исцеления, надежда на иной исход, ощущение полноты и собственной значимости.

— Давай оставим нашу историю в тот день, когда мы танцевали в Линкольн-центре. Пусть Эмма и Ллойд живут там, когда предвкушение встречи было ярче, чем сотня прожитых жизней, а ты смотрел на меня, словно я единственное, что удерживает тебя в этом мире.

— Это так и есть. До сих пор! Это правда! Я не был счастлив ни с одной женщиной, но здесь и сейчас мне достаточно просто обнимать тебя, для того, чтобы ощущать эйфорию, — Ллойд провел рукой по шелковистым волосам Эммы, каждой клеточкой тела чувствуя, с каким трудом и болью она воспринимает его слова.

Он почувствовал нажив ее кулачка и будто отдирая от себя кожу, позволил ей отстраниться. Эмма разочарованно покачала головой.

— Нет, Ллойд. Правда в том, что послезавтра жизнь твоей семьи превратится в театр скорби и отчаяния. Надолго! Ведь нет ничего страшнее, чем многолетние усилия, которые в итоге приводят к никчемности. Твоя мать меня уже возненавидела, как и твой брат. И это чувство не исчезнет, а будет подпитываться по мере того, как они будут терпеть разорение, а фамилия Грэнсонов будет втаптываться в грязь и насмешки. Это ведь я подсказала Хьюго, так поступить, словно послушный щенок, ведомый единственным желанием угодить хозяину. Мне было плевать на фамилию Грэнсонов, а Стивен никогда не проявлял особого ума, хвастаясь перед своим другом и моим бывшем парнем Джейсоном своими сомнительными достижениями, в которых я видела только ограниченность ума и безответственность. В последствии, некоторые его поступки только подтвердили мои предположения… Так что, я скоро уеду. Пожалуй, что навсегда. Так что, пожалуйста, если тебя не затруднит, приходи завтра попрощаться со мной на благотворительный вечер. Где все началось там все и закончится.

— Не собираюсь я с тобой прощаться. Ты несешь какую-то околесицу! И с «Грэнсон корп» все можно еще исправить, — Ллойд не знал, как ему воспринимать столь жестокие слова, но чувствовал огромное желание не отпускать от себя Эмму.

Печально улыбнувшись, она посмотрела ему в глаза и притянув голову прижалась к губам, медленно и чувственно даря ласку поцелуя, от которого буквально задохнулась испытывая невероятное наслаждение.

Эмма чувствовала, как страстно отвечает ей самый невероятный из всех мужчин и знала, какие ударом для него будет ее предательство. Этот удар будет последним и может быть, именно он разрушить все иллюзии и заблуждения Ллойда Грэнсона на ее счет.

— Прости, — только и успела прошептать она, когда Ллойд почувствовал, как его с силой отдернули в сторону и тут же повалили на пол.

— Уходите, мисс Кей! Ключи в замке зажигания, — бесстрастно пробасил голос Руди, который скрутив Ллойду руки за спиной, уселся для пущей уверенности сверху. Надавливая коленом на голову, телохранитель полностью обездвижел далеко не субтильного мужчину.

Хладнокровно наблюдая за болезненной баталией, Эмма подхватила коробку с туфлями, юркнула в гардероб, нащупала в глубине полок баночку с цианидом и сунув ее в карман, выбежала из квартиры.

Ллойд попытался дернуться, но тут же нажим колена усилился.

— Просто полежите спокойно пару минут, мистер Грэнсон, мне бы очень не хотелось Вам навредить…

— Рутгерт, отпусти по-хорошему, — голос Ллойда зазвучал угрожающе.

— Не стоит мне угрожать! Вы даже шелохнуться не можете в таком положении, — усмехнулся громила, но тут услышал громкий свист и от неожиданности подскочил, а Ллойд резко перекатился, как раз успев убраться от телохранителя в тот момент, как Руди шарахнул электрический разряд, от чего Грандер рухнул на пол, трясясь в конвульсиях.

— Нет, ну Вы видели?! — Роза Альбертовна потрясла шокером в воздухе и округлила глаза. — Она натравила на Вас Электроника! Торопитесь, босс, не то уйдет!

Ллойд откашлялся, тряхнул головой и хладнокровно покосившись на поверженного Грандера, со всех ног бросился за Эммой. Он буквально перепрыгивал лестничные пролеты, но было слишком поздно. Выбежав на улицу, Ллойд увидел, как рванула с места черная приземистая машина, явно спортивная, судя тому, как взревел мощный мотор. Смысла пускаться в погоню не было, за считанные секунды автомобиль покрыл более трехсот метров улицы и скрылся за поворотом.

Сзади послышались тяжелые шаги и Роза Альбертовна поравнялась с шефом, проводив задние фары недобрым взглядом.

— Не догоним? — безнадежно спросил Ллойд.

— На Вашем джипе? Карреру? Ну, Вы шутник! Говорила, же, что «манюню» надо брать! Ой, дайте отдышаться!

Роза театрально схватилась за сердце и уперевшись в фонарный столб рукой склонилась и пару раз кашлянула. Она явно переигрывала и уже через пару минут была готова хоть кросс бежать.

— Как Руди? — Ллойд поднял голову и посмотрел на окна на четвертом этаже, в которых горел свет, чувствуя, что его подмывает закричать во весь голос от досады. Затея с подарком не возымела должного эффекта и вмешательство телохранителя спутало все карты.

— Жив! Что с этим лбом будет? — отозвалась Роза. — Вы в порядке?

— Да.

— Затея с креслом, как я понимаю, провалилась?

— Полностью!

— Можно я его себе заберу? — невпопад взмолилась Роза, но увидев укоризненный взгляд невозмутимо вздернула брови. — Ясно! Что будем делать?

— У нас завтра последняя попытка. Вы все сами слышали… Сомневаюсь, что Эмма уедет, но почти уверен, что случится нечто непоправимое.

Альбертовна задумчиво кивнула.

— Осторожничать больше смысла нет… Поэтому берите «манюню».

Роза от радости дернула рукой и еле слышно выдала резкое «есть», сцепив зубы.

— Багажник освободить?

Внезапный вопрос, немного убавил желание Ллойда кого-нибудь прибить и он с удивлением покосился на женщину, которая при столь дружелюбной внешности вкладывала в своим слова столь кровожадный подтекст.

— А что? Всякое может случиться! — Роза выпучила глаза с самым невинным выражением лица.

— Поступайте, как знаете и спасибо, что не отказали в помощи.

Ллойд приобнял раскрасневшуюся от похвалы пухленькую женщину, которая годилась ему в матери.

— Можно на чистоту, босс?

— Конечно.

Они неспешно дошли до припаркованного на противоположной стороне улицы джипа Ллойда и Роза обернулась, чтобы посмотреть на своего кумира.

— Вот я все понимаю, мистер Грэнсон, кроме одной вещи, которая, мне кажется, и гробу меня будет переворачивать, каждый месяц, если я завтра паду смертью храбрых…

Еще один укоризненный взгляд, увы, не прервал пламенной речи мадам Хотько.

— Как из всего легиона роскошных, люксовых дамочек, не обделенных внешностью, умом и покладистым характером, Вы умудрились выбрать самое настоящее ебанько?… Да, девочка красивая, талантливая и напоминает меня в молодости по манере общения, но с головой у нее серьезные проблемы.

Открыв дверцу и подав руку своей подельнице, Ллойд помог Розе забраться в машину и прежде чем уйти, уперся руками и тяжело вздохнул. Смысл хлесткого слова он выяснил давно, Роза все таки не первый год у него работала и роскошный набор русского мата, постепенно входил в обиход всего персонала.

— Все мы ищем подобных себе. По крайней мере я так всегда считал. Может от того меня и не устраивали «нормальные» и адекватные женщины, какой бы красотой или умом они не отличались. Ни для кого не секрет, что меня долгое время держали за, мягко говоря, отсталого, а многие дох пор придерживаются этого мнения…. Благо, что у меня была возможность работать над собой, путешествовать, встречаться с людьми, которые становились для меня примером. А у нее ничего не было… Я просто не могу закрыть глаза на то, что Эмма в одиночку борется с навалившимися на нее проблемами, безрезультатно и тщетно. Не просит помощи, страдает и, кажется, она уже на грани того, что под силу вынести человеку. Я люблю ее настолько, что отпущу, если она не захочет быть со мной, но только когда буду уверен, что ей не угрожает опасность.

— У нее есть враги?

— Главный ее враг — это она сама.

Улицы в паре кварталов от Линкольн-центра были перекрыты и в нескольких местах был установлен кордон из полицейских для обеспечения порядка. За каждым из приглашенных гостей благотворительного вечера был подряжен лимузин, чтобы не возникло проблем с парковкой личного транспорта. Длинные машины, избавившись от своих важных пассажиров, медленно уползали за новой партией и процессия продолжалась вот уже как полтора часа.

Прессы было нагнано в несметном количестве. У многих прибывших интервью брали едва они ступали на ковровую дорожку и только причастные к политике, отзывались с огромной охотой на приглашения репортеров ответить на несколько вопросов.

Один из молодых сенаторов, который не мог обойти вниманием тему домашнего насилия и лоббирующий законопроект об ужесточение меры наказания за нанесение телесных повреждений женщинам и детям, с серьезным видом отвечал на злободневные вопросы не без задней мысли, надеясь привлечь голоса простых граждан накануне очередных выборов в сенат.

— Сенатор Талвер, Вы не считаете, что реклама данного события чересчур агрессивна, учитывая изображения истерзанной женщины, которые, практически заполонили город?

— Как раз именно так и должна освещаться проблема насилия, чтобы каждый видел последствия чудовищной жестокости, а женщины, не должны думать, что если с ними случится, не дай Бог, нечто подобное общество закроет на их проблему глаза.

— Вы являетесь яростным сторонником ужесточения меры пресечения за домашнее насилие, но в последнее время статистика неумолимо растет, а судебные органы все реже и реже выносят обвинительные приговоры. Как по Вашему в чем заключается основная проблема?

— Помимо очевидного морального аспекта, когда жертва не решается обратиться в полицию из-за угроз нападавшего или обращается, но доказать вину уже не представляется возможным спустя хотя бы неделю, это и является основной причиной того, что обвинительных приговоров намного меньше, чем самих случаев насилия.

— На средства муниципальных бюджетов содержатся несколько кризисных центров, куда женщины могут обратиться за помощью. Какие проблемы преследуют подобные организации, как повысить эффективность их работы?

— Как Вы сами упомянули, данные центры финансируются только за счет средств муниципального бюджета. Мы работаем над поправками к закону, чтобы подобные организации получали также часть средств из федерального бюджета, ну и разумеется пожертвования благотворительных фондов и мероприятия вроде сегодняшнего на тридцать процентов увеличивают финансирование.

— Спасибо, сенатор Талвер. Отличного Вам вечера! — милая дама в темном жакете улыбнулась мужчине и повернулась к камере, чтобы прокомментировать слова политика. — Именно благодаря частным инвестициям и пожертвованиям, более десяти тысяч женщин получили в этом году необходимую помощь не только в виде временного места жительства, но и возможность получить медицинскую помощь, если размер их страховки не покрывает необходимые расходы, улучшая тем самым качество жизни. Организаторы сегодняшнего благотворительного вечера обещают поистине беспрецендентные сборы средств, которые будут направлены в Фонд поддержки жертв насилия. Всемирно известный дизайнер Хьюго Селестино не скупился на широкую огласку данного события и не особо заботился о впечатлительных согражданах, ведь жуткие рекламные плакаты и листовки с изображением избитой женщины не только шокировали простых обывателей, многие усмотрели признаки извращенности и неуважения к самой жертве. Однако нас заверили, что эта женщина принадлежит к числу тех, кто инициировал данный благотворительный вечер и ее имя хранится в тайне по моральным и этическим соображениям. Со слов пресс-секретаря сеньора Селестино, ее обидчик до сих пор не понес должного наказания и именно это является ярким примером, что не только малообеспеченные слои общества не имеют возможности чувствовать себя защищенными, но и сильные мира сего не могут избежать подобного ужаса.

Ллойд занял место на втором этаже за колоннадой, откуда открывался прекрасный вид на центральный вход и зал. Его глаза беспокойно шарили по толпе вальяжно расхаживающих мужчин и женщин, которые непринужденно беседовали, улыбались и поздравляли друг друга с проявленной щедростью.

Зал украсили элегантными цветочными гирляндами и тканевыми светлыми шарами, но даже они не могли отвлечь внимания от нескольких гигантских полотен бордового цвета на которых была изображена истерзанная девушка, прикрытая только золотистыми словами сакраментального вопроса о бездействии.

Внезапно наткнувшись взглядом на бледное лицо матери Ллойд слабо улыбнулся ей и Оливия утешающе наклонила голову набок, отвечая сыну слабой улыбкой. Она стояла рядом со Стивеном, который выглядел, мягко говоря неважно и опираясь на его руку оба беседовали со знакомыми.

Роза Альбертовна засела в своей машине всего в сотне метров от Линкольн-центра, откуда сразу можно было выехать в любом направлении в случае необходимости, она отрапортовала, что находится на месте и только ждет звонка.

Селестино по традиции опаздывал и Ллойд понимал, что Эмма прибудет непосредственно с хозяином вечера. Разумеется у него закрались сомнения, что это была очередная уловка и она просто сегодня не появится, но куда более стойкая уверенность была в ее желании «попрощаться» и эти слова отдавались эхом в сознании Ллойда, не давая покоя и заставляя нервничать сильнее с каждой минутой.

— Боже, неужели Хьюго не мог выбрать что-то более удобоваримое? — добивая второй бокал шампанского презрительно фыркнула Линда Хамид, придерживая за руку Райана Мэдсена. Именно благодаря своему любовнику, она смогла попасть на этот вечер, куда пригласительные стоили не меньше пятидесяти тысяч долларов.

— Дорогая, если тебя что-то не устраивает, ты всегда можешь покинуть этот вертеп благих намерений пройдя тем же путем, что пришла сюда, — недобро прошептал над самым ее ухом Мэдсен, после чего мужчина выпрямился и с милейшей улыбкой пожал руку одному из гостей.

— Он хоть появится сегодня? Гости уже почти прикончили все закуски! — придавливая рвущуюся от возмущения гордость Линда не сдавалась и продолжала капризничать.

— Ты же знаешь, как Хьюго любит подогреть обстановку. Появится! Обязательно!

— Его будет сопровождать Самира или…?

— Или. Кто же еще! Вечер будет открывать мисс Кейтенберг. Сначала речь, потом танец, который был продан за бешеные деньги.

— Нашелся же идиот! А кто, если не секрет? — ее задело, что Мэдсен не позволял себе фривольничать на счет этой выскочки даже у нее за спиной.

— Секрет, дорогая, секрет… Каждый из присутствующих бьется над этой милой интригой, — сквозь зубы протянул Мэдсен, чувствуя раздражение от своей стремительно пьянеющей спутницы.

— Бог ты мой, посмотри-ка, Грэнсон почти в горгулью превратился! — Линда махнула головой с торону Ллойда, с трудом отводя от него взгляд полный известной женской тоски от неразделенных чувств. — А я то все думала, чего это наивный, незамужний молодняк потянулся на второй этаж, хоть бы не столкнули его, жалко будет…

Пытаясь вызвать хоть каплю ревности у своего спутника, Линда переключила свое внимание на Ллойда, но и тут просчиталась и к ущемленному самолюбию присоединилась досада.

Свет в зале приглушили и яркий прожектор осветил на невысокой сцене микрофон, все таки в этот раз Хьюго Селестино изменил своим правилам и невероятно скромно выпрыгнул на обозрение публики из-за кулис, тем не менее по привычке сорвав аплодисменты. Широкая белоснежная улыбка, заразительный блеск глаз и невероятная харизма итальянца заряжали энергией и приковывали к нему взгляды.

— Дорогие друзья, я несказанно рад вас всех приветствовать сегодня, тем более, что поводом увидеться стала весьма уважительная и благородная причина, которую я раньше старался не предавать широкой огласке в виду ее неприглядности, — эффектным жестом Хьюго обвел зал рукой и обернулся, чтобы посмотреть на висевший позади него огромный плакат, после чего, вздернув брови, не в пример себе самому, погрустнел. — Но как видите, даже я, человек, наделенный талантом упрощать даже самые неприемлемые вещи, больше не могу закрывать глаза.

Проникновенная речь прервалась бурными овациями, многие присутствующие согласно кивали в знак солидарности с прозвучавшими словами.

— Меня многие критиковали за откровенную наглость выставлять на всеобщее обозрение истерзанную молодую, я подчеркиваю, молодую женщину, которая, к счастью сейчас жива и здорова, но это произошло не из-за расторопности полиции и отлаженных действий правосудия. До сих пор виновник не наказан, за давностью произошедшего преступления, не представляется возможным посадить за решетку мерзавца, который сотворил вот это. И именно данный факт должен нас возмущать, а не вид жертвы. Я благодарю вас за небывалую щедрость, которая привела сегодня всех сюда и прошу оказывать помощь кризисным центрам, детским приютам и больницам, потому что мы не должны вспоминать о своей человечности только в момент получения пригласительного билета на подобное мероприятие. Я знаю, многие так и поступают и прошу Вас не скупитесь в течении вечера, я приготовил весьма занятные сюрпризы и они вас не разочаруют. Один из них, это моя, не побоюсь этого слова, муза — мисс Эмма Кейтенберг. Я предоставляю слово ей!

Хьюго призывно протянул руки и из мрака на сцену медленно вышла женщина в черном платье, на котором мириадами огней разносились искры от удивительно украшенного корсета. Пышный короткий шлейф послушно тянулся сзади, тем не менее не утяжеляя образа, так как при малейшем движении колыхался словно темная вода, подсказывая знатокам, что юбки сделаны из превосходного шелка. Волосы девушки были убраны в скромную прическу, которая открывала точеные, пленительные черты лица, а умелый макияж, придавал глазам чувственной таинственности.

По залу прокатился восторженный шепот, а Хьюго едва прикоснувшись губами к руке Эммы, выпрямился и подмигнул ей, чтобы приободрить. Он любовался девушкой с того момента, как забрал ее из «Плазы», где она скрывалась от всего мира и даже ощутил давно забытое волнение, после того, как она поставила его перед фактом своего возвращения в Барселону.

Ллойд притаился у подножия лестницы не сводя глаз с Эммы, сердце забилось от сумасшедшей смеси тревоги и изумления. Она выглядела величественно и чуть надменно обвела публику взглядом, чего раньше в ее поведении не наблюдалось. Пару раз взгляд Эммы невольно скользнул по развешанным плакатам и на лице едва уловимо промелькнула странная горечь.

— Дорогие гости, первым делом я хотела бы поблагодарить вас за то, что приняли приглашение и радуете сегодня нас своим присутствием. Будучи одним и организаторов этого мероприятия, я хотела бы отметить, что не по наслышке знаю о жизни практически всех слоев населения. Будучи выходцем из приюта, я рано узнала о необходимости рассчитывать только на собственные силы и нередко получала бесценные и довольно болезненные уроки от жизни. Каждый из нас, несет в себе только ему известную боль… Это слова одного бездомного, который сейчас находится в коме и его шансы на выздоровление ровно пятьдесят на пятьдесят. Они наверняка уменьшились бы если я два года назад, не потеряв абсолютно все не рискнула и не уехала в Испанию, где сеньор Селестино предложил мне работу, благодаря чему я получила возможность забрать этого бездомного мужчину с улицы и договорилась с ним, что буду называть его дедушкой. В свое время он мне очень помог и поддержал, теперь настал мой черед его поддерживать, потому что только его я могу назвать своей семьей. Я много раз видела, как бьют женщин, детей и стариков… Тех, кто не может дать отпора. Слабые и бедные — это просто идеальная мишень для людей, которых тоже ломала жизнь, и, увы, изувечила морально, но которые могут позволить себе обойти закон, потому как деньги правят этим миром, практически, абсолютно. Поэтому я прошу Вас и дальше пытаться перевесить чашу весов, хоть на малую долю в сторону справедливости. Ведь столько людей ее заслуживают!

Эмма замолчала, странно рассматривая публику, ее искренний призыв, прозвучал, как крик о помощи, но на большинстве лиц, она не увидела ничего, кроме плохо скрываемой скуки.

— Спасибо! — вновь раздался ее голос, но теперь тусклый и равнодушный. — Хорошего вечера!

Присутствующие не ожидали столь пламенных слов и многие еще переваривали тот факт, что их решилась учить уму разуму, безродная сирота. Лишь единицы задумались над глубоким смыслом сказанного а те, кто не особо был обременен умом занимали свои мысли менее философскими вопросами о добре и зле и прикидывали как узнать, кто создал удивительное платье Кейтенберг или сладко потирали руки от свежей пикантной подробности и явном грязном прошлом этой девчонки.

— Огромное спасибо, дорогая Кейто, а теперь, позвольте открыть вечер. Первый танец мисс Кейтенберг обещала весьма щедрому гостю, который я надеюсь не опоздал и находится среди присутствующих, — Хьюго разбавил обстановку шуткой, наблюдая за тем, как медленно Эмма движется среди расступающейся кругом толпы.

Она остановилась посередине зала в месте, подсвеченным прожектором, в этот момент все люстры погасли и на мгновенье, Эмма даже почувствовала, что она здесь абсолютно одна. Ощущение, которое не оставляло ее ни на секунду, отделенности от окружающего мира и прибывание в шаре из полумрака и тишины, преграду которого никто и никогда не преодолеет, накрыло с головой. В груди ныло место, где спокойно и размеренно билось сердце.

Никто, никто не замечал очевидного…

Все упивались только собственными кошельками и снисходительно поздравляли друг друга с участием в благородном деле, словно это были ставки в казино — деньги на ветер, но как красиво!

Приглашенный оркестр выдал первые легкие пассажи и Эмма вздрогнула, тут же узнав тот самый вальс, под который она танцевала с Ллойдом, в то время, как он подошел сзади почти вплотную и протянул руку, так чтобы девушка видела его ладонь. Все таки пришел попрощаться…

Не глядя, Эмма вложила свою руку и сильные гибкие пальцы тут же переплелись с ее, она красиво развернулась и голубые глаза, источающие только любовь и желание, окутали с ног до головы. Эмма даже не почувствовала, как осторожно Ллойд повел ее нехитрых, но изящных па вальса.

Публика затаив дыхание следила за творящимся таинством, свидетелями которого им позволили быть, даже Линда, глядя на танцующую пару, впервые за долгое время чувствовала, как к горлу подступает ком, а в глазах начинает щипать, словно она увидела редкую и прекрасную правду о том, какими должны быть отношения между мужчиной и женщиной, какими они могут быть, если находится именно тот человек, к которому тянется душа.

Не в пример мисс Хамид, Хьюго Селестино ощущал только тяжелый привкус потери, который настигает после сильного разочарования в собственных надеждах. Эмма никогда не будет смотреть на него так же, как на Ллойда Грэнсона. В руках Хьюго держал желтую папку, это было то самое дело с данными полицейского расследования, которое он обещал вручить сегодня Грэнсону.

Немного сбивало с толка яростное намерение Эммы вернуться в Барселону, при том, что Ллойд явно сходил по ней с ума и прикладывал невероятные усилия, чтобы добиться от нее взаимности. Но копаться в женской психологии было неблагодарным делом и Хьюго цинично поздравил себя с тем, что его сердце по прежнему свободно и через пару месяцев это покалывание и тяжесть улетучатся.

А рука предательски потянулась к лицу и смахнула навернувшуюся слезу, потому что равнодушным от представшей перед глазами красоты, оставаться было невозможно.

Музыка наконец стихла и наслаждаясь близостью и редкой гармонией момента двое молодых людей, за которыми наблюдали сотни пар глаз, прятали в себе невероятную боль, с которой им приходилось жить.

Глаза Эммы странно блестели и неравнодушная улыбка озарила ее лицо.

— Мы навсегда останемся здесь. Спасибо, что пришел сегодня и…. прощай, Ллойд….

Оркестр снова заиграл и гости, разбившись на пары, воодушевленные, представшим перед ними зрелищем, ринулись в круг, чтобы продемонстрировать свое мастерство и умение.

Эмме на удивление быстро удалось протиснуться сквозь толпу и Ллойд увидел, как она подошла к Хьюго и нежно поцеловав его в щеку, наклонила голову, будто просила об одолжении, в руках у итальянца он увидел папку и не теряя времени, направился к нему, чтобы забрать, то, что теперь по право ему принадлежало.

Волнение зашорило взгляд и Ллойд не видел с какой тревогой на него смотрела мать. Стивен не отходил от нее ни на секунду и выглядел удрученным.

Натыкаясь на мужчин или женщин, Ллойд торопливо извинялся и оказавшись рядом с Хьюго, увидел, как силуэт Эммы мелькнул у выхода, где ее ждал Руди.

— Ну, что ж! Как и договаривались, Ллойд!

Ллойд нетерпеливо схватил дело и отошел в сторону, чтобы найти в полицейском рапорте имя обвиняемого, но тут земля, будто ушла из-под ног. Первыми в деле шли фотографии из больницы, куда привезли Эмму сразу после нападения и все бы ничего, вот только изображение было до боли знакомым и повернув голову, Ллойд уставился на плакаты и баннеры, которые висели повсюду. На них не было видно лица женщины, но это была она… Искалеченное, изуродованное тело, на которое эти улыбающиеся люди смотрели своими пустыми глазами, не замечая главного… А здесь в деле, находились фотографии, где лицо Эммы было залито кровью, сочащейся из раны, чуть выше левого виска.

Но, как это возможно?

Ларсон говорил о черепно-мозговой травме и ничего не упоминал о том, что Эмма выглядела так словно попала в мясорубку. Дрожащими руками, Ллойд перебрал все фотографии, чувствуя, как внутри разгорается злость, которая так и подмывает закричать в голос.

Перед его глазами предстало кровавое месиво. Едва узнаваемое, красивое лицо Эммы было изуродовано. Особенно левая половина. Кровоподтеки, гематома, синяки. Увидев фото, где она была в полный рост, Ллойд не выдержал и зажмурился.

Тело было частично обнажено и левая часть от шеи и до стопы выглядела будто по ней каток проехался. Мгновенно в голове всплыла фраза «множественное нанесение ударов». Ее били наотмашь трубой. Такое впечатление, что она лежала на правом боку, согнувшись и прикрываясь от ударов. Закрыла рукой голову — сломана вся рука, поджаты ноги, чтобы защитить от удара живот — переломана нога и ребра. Тот кто это сделал даже на секунду не задумался о том, насколько это чудовищно, словно хотел ее убить, но что-то или кто-то помешал в последний момент и Эмма очутилась на свалке, среди мусора и помоев. Ее выкинули из машины, избитую, изломанную…. Только теперь Ллойд начал понимать через какой ад пришлось пройти Эмме.

Дальше шел выписной эпикриз, напичканный медицинскими терминами.

Пациентка: Эмма Линн Кейтенберг.

Возраст: ххххх, вес хххххх, рост хххххх.

Дата поступления в отделение неотложной медицинской помощи: хххххх

АД при поступлении систолическое 65 мм р. ст.; диастолическое: 36 мм р. ст. пульс 76. Дыхание поверхностное, частое, неравномерное по глубине.

Введены полиглюкин, 100 мл преднизолона, 6 мл дексаметазона, 250 мл гидрокортизона, 2 мл 1% раствора морфина.

У пациентки диагностированы множественные внутренние кровотечения, в следствии множественного нанесения ударов узким, тяжелым предметом (предположительно стальная труба, монтировка). На левой части спины заметны кровоподтеки характерные после нанесения ударов ногами.

Множественные переломы ребер, осложненный парциальный пневмоторакс закрытого типа, повреждение межреберных сосудов с обильным кровотечением в плевральной полости. Произведена аспирация воздуха через пункциональную систему на стороне повреждения во втором межреберье по среднеключичной линии. Проведен плевродец нитратом серебра.

Перелом плечевой кости левой руки со смещением и повреждением мягких тканей, перелом безымянного пальца без смещения и мизинца со смещением, вывих кисти левой руки, перелом левой ключицы без смещения, перелом бедренной кости со смещением. Разрыв латеральной артерии.

Левая рука и нога полностью иммобилизованы.

Разрыв селезенки, произведена спленэктомия.

Апопплексия левого яичника. Проведенина коагуляциямест разрыва овариальной ткани, клиновидная резекция яичника, ушивание разрыва, оофорэктомия, аднексэктомия.