Сексуальные преступления и симбиотические отношения: научное психоаналитическое исследование

Ключевым тезисом этого исследования является предположение о том, что тесная симбиотическая связь между матерью и ее подрастающим сыном может повлечь за собой формирование нарушенной привязанности, от которой ребенку будет физически трудно, если вообще возможно, высвободиться. При определенных средовых обстоятельствах, таких как отсутствующий и (или) жестокий отец и социальная травма в виде продолжительной изоляции, формирование перверсной личности становится значительна более вероятным.

1.4.1. Прочная симбиотическая связь между матерью и сыном

Симбиотический паттерн взаимоотношений матери и сына может привести к чрезмерно тесной связи также именуемой отождествляющей с родителем связью[6]. Ребенок, заключенный в диадных отношениях, не осваивает определенные психосоциальные навыки, ключевые для его развития, и, таким образом, рискует стать социально изолированным. Это негативным образом сказывается на его учебе в школе и может послужить основанием для притеснения или жестокого издевательства и отвержения его сверстниками (например, школьной компанией). Таким образом, может замкнуться парадоксальный порочный круг. Ребенок, находящийся в чрезмерно тесных (симбиотических) отношениях со своей матерью, из которых он не может высвободиться, развивает неадекватные психологические и социальные навыки и становится еще более зависящим от той самой матери, от которой он желает освободиться. Итак, мальчик находится в ужасной симбиотической связке. Он отстает в своем развитии. Его попытки отдалиться и все, что с этим отдалением связано, зачастую проявляются отчаянием, которое может принимать формы протестного поведения; позже эти тщетные попытки могут принять форму перверсного поведения, а в крайних случаях — привести к сексуальной преступности.

Вторым фактором является положение отца в семье. Если роль отца в воспитании сына является явно негативно окрашенной или же едва позитивной, ребенок не воспринимает его как защитника, ощущая отца как физически и(или) эмоционально «отсутствующего/отдаленного». Понятие «отсутствующий» может означать как непосредственное отсутствие, так и то, что отец не играет достаточно значимой роли, чтобы стать идентификационной моделью для своего ребенка. Отсутствующий отец может быть подчиненным отцом, чье присутствие едва отмечается или не расценивается ребенком в качестве позитивного ввиду доминантности матери. Семейная динамика в ключе доминантной (обладающей симбиотическими предпосылками) матери и отсутствующего отца, по моему предположению, является ядром для потенциального развития перверсной личности. Тяжесть развивающейся психопатологии можно соотнести с индивидуальной степенью эффективности социального взаимодействия и способностью адаптироваться в обществе. Возможно, удастся показать, что степень отождествления с родителем, другими словами, теснота симбиотической связи, или мера проявления соответствующей психопатологии прямо пропорциональны степени социальной изоляции или же выраженности сексуальных отклонений. Вследствие интенсивного отождествления с родителем ребенок, по существу, становится социально изолированным. Изоляцию, в которую ребенок попадает, иногда на долгие годы, я назвала социальной травмой.

1.4.2. Индивидуальный психогенетический фактор

На индивидуальном психобиологическом уровне задержка развития, о которой говорилось выше, может привести к уязвимости в определенных критических фазах. Недостаточность развития должна подниматься как ненормативная психическая структура Эго, отсутствие ценностных ориентаций, неадекватное развитие идентичности, недостаток социальных навыков и т. д. Это лишь некоторые из характеристик, которые могут быть отмечены у сексуальных преступников. Несмотря на высокий личностный потенциал, как, например, IQ выше среднего, тяжелая семейная патология может стать причиной ненормативного когнитивного (и аффективного) развития. Как будет показано ниже, это будет иметь свои далекоидущие последствия на всех уровнях личностного функционирования, в частности, нарушит способность вступать и поддерживать близкие доверительные отношения. Специфика связи между матерью и сыном препятствует или мешает триангуляции. Таким образом, мальчик не проходит тот фаллический (мужской/маскулинный) путь развития, который, соответственно, необходим для нормативного становления его сексуальной идентичности. В этом исследовании я придерживаюсь мнения о том, что обозначенная семейная динамика является предпосылкой для развития неустойчивой психосексуальной идентичности и нецелостной, или слабой, личности. В результате ребенок может не сформировать достаточной и здоровой способности справляться с фрустрацией и напряжением. В силу этой недостаточной способности стресс и чувство беспомощности могут сексуализироваться или эротизироваться, намечая перверсные тенденции. Фрустрация (или стрессовые воздействия) могут принять форму отчаянных поступков, которые становятся внешней и внутренней целью связки «похоть-удовлетворение». Поскольку эти меры приносят лишь временное облегчение, необходимо подыскивать все новые и новые способы для разрешения ситуации, ввиду чего образуется порочный круг из повторяющихся сексуализированных устремлений, которые по сути своей имеют целью снижение стресса. С течением времени этот поиск приобретает все более компульсивные черты. Это обсессивно-компульсивное влечение также характерно для перверсного поведения сексуальных преступников.

Имеются данные исследований из области биологии, которые указывают на наличие конституционально-генетических аномалий, как, например, в случае мужчин, страдающих синдромом Клайнфельтера. Ф. Берлин (Berlin, 1983), Р. Рада и ее коллеги (Rada, Laws & Kellner, 1976), Р. Лангевин с соавторами (Langevin, Wright & Handy, 1988), а также С. Хакер и Дж. Бэйн (Hucker & Bain, 1990) признают значимость генетического фактора в качестве предпосылки к проблемам сексуального характера, но утверждают, что ключевым в этиологии сексуальных нарушений является неполноценное развитие гендерной идентичности и гендерной роли. Эта проблема может проявиться уже в юном возрасте. Р. Рада и ее коллеги (Rada, Laws & Kellner, 1976) исследовали уровень тестостерона у 52 насильников и 12 жестоких педофилов и обнаружили его соответствие нормативным значениям. В другом исследовании, в рамках которого они изучали особо жестоких преступников, завышенный уровень тестостерона все же был обнаружен. Коллеги пришли к выводу о том, что наши познания в этой области все еще находятся в зачаточном состоянии. Ф. Берлин (Berlin, 1983) отмечает, что успешное лечение биологическими методами не доказывает непосредственной связи между физическим состоянием и лечением. Все вышеупомянутые исследователи сходятся во мнении о том, что неполноценность сексуальной идентичности является преобладающей фактором в формировании патологии. В то время как эти биологические и семейные факторы играют свою роль, воздействие со стороны сверстников также вносит вклад в этиологию перверсии.

1.4.5. Средовые факторы

Семейное окружение и расширенные социальные средовые факторы играют важную роль, влияние сверстников становится все более выраженным по мере взросления детей. Группа сверстников является важным катализатором социально обусловленных процессов. Различные исследователи приходили к выводу о том, что чрезмерно агрессивные дети отвергаются группой сверстников или же вообще из нее исключаются. Важные для идентификации маскулинные паттерны узнаются и усваиваются в группе. Именно в ходе групповых интеракций мальчики усваивают, что фаллическое поведение (по типу мужской доминантности) вознаграждается повышенным статусом и желаемой позицией среди сверстников. Дж. Бенкрофт (Bancroft, 1994) заходит дальше, называя западное общество пронасильственной культурой. Частично он основывает свою позицию на том факте, что жертвы насилия женского пола, которые выдвигают обвинение в деле о сексуальном преступлении, зачастую, даже в наши дни, считаются распутницами. Во время судебного процесса (в особенности в США и Великобритании) эти женщины сталкиваются с чрезвычайно унизительными юридическими процедурами. Дж. Бенкрофт сообщает о том, что мужчины крайне легко возбуждаются даже несексуальными стимулами. По его мнению, все это свидетельствует о специфических процессах научения, заданных социальным контекстом, например, в группе сверстников. Среди мальчиков в период пубертата достаточно распространен повышенный сексуальный отклик (или эрекция) даже в ответ на несексуализированные ситуации (например, спорт) в случае, если условия заданы стрессом. По мере взросления наступает период, когда юноша научается различать сексуальный отклик, который становится адекватным ответом на соответствующий сексуальный стимул. Бенкрофт полагает, что группа сверстников направляет этот процесс научения и руководит им. Так, группа сверстников может стать посредником в становлении сексуального сценария. Юноша, являющийся доминантным и упражняющийся в проявление своей силы по отношению к сверстницам, наделяется высоким статусом в определенном: социальном окружении. Этот повышенный социальный статус в группе является значимым подкреплением: восхищение, признание и уважение другими может усиливать эротические переживания. Согласно Бенкрофту, это является примером того, как процессы социального научения, закрепленные в группе сверстников, позже интернализуются на уровне индивида. Властные (доминантные) мужчины считаются привлекательным. Бенкрофт приходит к выводу о том, что это задает социальный контекст, который может способствовать актам сексуального насилия. Он дает этому явлению название «пронасильственная культура», поскольку изнасилование может стать способом применения силы, разрядки гнева, инструментом для про явления ненависти и унижения.

Яркие примеры двойных стандартов по отношению к женщинам и манифестация фаллического превосходства четко проявляются в медиасфере, особенно в мире кино. Герои фильмов зачастую являются жестокими соблазнителями, которые отказывают себе в плохом обращении с женщиной, запугивании ее с любой целью. Джеймс Бонд — характерный представитель этого типажа, беспринципный соблазнитель, поддерживающий лишь непродолжительные сексуальные контакты с женщинами, от красоты которых захватывает дух. И после этих непродолжительных связей он исчезает. Миллионы кинолюбителей получают удовольствие от его обольстительных фокусов, в которых распущенность, супружеская неверность или деперсонификация женщин бессознательно поощряются. Создатели фильмов часто обращаются к хорошо известным женским архетипам, таким как Мадонна и блудница. Этот тип женщин-блудниц может быть страстно желанным (Мэрилин Монро) или безнаказанно насиловаться. Против этой женщины «из плоти и крови» выступает другой архетип — Мадонна (Джули Эндрюс и Грейс Келли). Мадонна должна излучать нежность. Это женщины, дающие начало жизни, вынашивающие ребенка, пекущие пирожки (асексуальные) матери, которые любовно покачивают детские колыбельки в ночи. В фильме «Роковое влечение» расщепление образов Мадонны и блудницы очень ярко и показательно. Разительные контрасты, демонстрируемые на голубом экране, подобны тем, что познает младенец, когда незрелые способности к интеграции подталкивают его к разделению образа матери на «хорошую» и «плохую» мать. В обществе и культуре широко представлен этот двойной стандарт. Пожирающая, нездоровая блудница, бросающаяся на свою жертву с ожесточенным голодом, куда более привлекательна по сравнению с матерью, пекущей пирожки. Это же справедливо и в отношении доминантных, фаллических мужчин на голубом экране. Герой фильма «Красота по-американски» пробуждается от своего повседневного существования и вступает в головокружительные, наполненные фантазией отношения с подругой своей дочери. Сценарий фильма, в котором главным действующим лицом является персонаж, остающийся влюбленным в свою жену, не является достаточно привлекательным и не станет кассовым хитом. Такой верный супруг более подходит для комедийных сценариев в духе сериалов Дика Ван Дайка, как, например, «Отец знает лучше», с героем которого лишь немногим молодым людям хочется себя идентифицировать.

Является ли обладание фаллосом решающим фактором в феномене сексуального насилия (мнение, которого придерживаются вышеупомянутые исследователи), или же имеют место и другие значимые факторы? Согласно Бенкрофту, наличие фаллоса стало бы вполне убедительным объяснением того факта, что сексуальное насилие прежде всего является преимущественно «мужским» явлением. Многие исследователи разделяют это мнение. П. Блос (Bios, 1991), Д. Финкельхорн и Ч. Льюис (Finkelhorn & Lewis, 1988) считают сексуальное насилие явлением культуры. С определенной социально-психологической позиции они заявляют о том, что потребность в превосходстве в период социализации мальчиков/мужчин должна рассматриваться в качестве важного фактора. А. Солтер (Salter, 2003) и X. Милетски (Miletski, 2002) думают иначе. Они исследовали сексуальное насилие матерей/женщин. В обществе и культуре широко распространено отрицание инцеста матери и сына. Когда в 1896 году Фрейд представил свою «теорию соблазнения», возмущение широких масс населения (и научного сообщества) было настолько сильным, что ему пришлось подправить свои выводы в угоду «политической корректности» своего времени. В результате теория изменилась таким образом, что пациенты на самом деле оказались не совращены, а их симптомы имели отношение к бессознательным сексуальным фантазиям. Эта модель оказалась более социально приемлемой. Сегодня «редкость» инцеста между матерью и сыном в большей степени связывается с общественным неприятием самой идеи, чем непосредственно с табуированием. От женщин не ожидается исполнение роли сексуальной хищницы. Эта критическая ошибка оказывается лишь одним из множества заблуждений, способствующих сокрытию явления. Другими ложными концепциями являются убеждения, что: 1) инцест между матерью и сыном подразумевает только сексуальные сношения; 2) мальчики не могут быть жертвами сексуального насилия (которое осуществлялось бы женщинами); 3) только мужчины могут совершать сексуальные преступления[7]; 4) материнская любовь свободна от сексуальных намерений; 5) инцест матери и сына является результатом психического расстройства.

Во многих случаях я бы допустила, что женщины, по сравнению с мужчинами, менее склонны прибегать к насилию для соблазнения детей. А. Солтер (Salter, 2003) отрицает мое убеждение и говорит о том, что преступницы женского пола могут совершать преступления не менее ожесточенные, чем мужчины. Она пишет о том, что многие из тех сексуальных преступниц, которых она исследовала, применяли сексуальное насилие в отношении своих маленьких детей (в возрасте шести лет и младше), проявляя крайне садистские черты. Другая группа женщин применяла техники соблазнения по отношению к подросткам или повзрослевшим детям. Они стремились придать этому романтическую окраску. В противовес матерям маленьких детей они не применяли физическое насилие по отношению к своим жертвам. Последняя из обозначенных А. Солтер групп женщин-преступниц не вполне может быть сравнима с «обычными» сексуальными преступниками, поскольку эти женщины принуждались партнерами к сексу со своими детьми. В моем исследовании я касаюсь этой темы лишь однажды (см. главу 5). X. Милетски пишет о скрытом сексуальном поведении женщин по отношению к их сыновьям, привычном неподобающем присутствии, как то: когда последние принимают душ, купают своих детей, когда те уже стали подростками, совместно принимают ванну, моются вместе со своими повзрослевшими детьми, подмывают сыну область ануса после дефекации, когда он уже достаточно взрослый, чтобы справляться с этим самостоятельно, и делают из ребенка второго родителя для себя (перекладывают на него ответственность за свое физическое и эмоциональное благополучие). По существу, речь идет о тенденции не придавать значения вышеперечисленным способам поведения, осуществляемым «преступницами» женского пола, считая их «не наносящими вреда» в противовес подобному поведению мужчин, которых обвиняют в сексуальном насилии гораздо чаще.

Социокультурный аспект сексуального насилия также важен, как и крайне разнообразные реакции в обществе на оценку сексуальных преступлений. Жестокие инцесты и преступления педофилов вызывают сильное общественное отвращение. Степень опасности подобных форм сексуальных преступлений (в юридическом смысле) и степень их психопатологии (психиатрическая квалификация) имеют больший вес, чем преступлений, сопряженных с сексуальным насилием над женщинами. Это негодование, разумеется, связано с колоссальной разницей в силе между преступником и жертвой в случае сексуального насилия над детьми. Крайне сложно оставаться отстраненным по отношению к примерам со скандалом в г. Зандвоорте[8] из-за детской порнографии (в июле 1998 года) или с делом Марка Дютру в Бельгии. Сексуальное насилие над младенцами ужасает, но не менее преступным является изнасилование взрослого человека. Различия в возможности применения силы упрощает осуществление сексуального насилия, и очевидно, что доминантный статус «взрослого» у мужчин и женщин является определяющим фактором в разрезе сексуальной преступности по отношению к детям.

Таким образом, многие факторы могут способствовать развитию девиантного сексуального поведения. Биологические и средовые факторы играют большую роль, при этом я нахожу, что индивидуальные, личностные переменные являются определяющими. В конце концов именно на уровне каждого отдельного человека происходит усвоение, понимание, осмысление и пользование ценностями его культуры. Важно, чтобы общественные ценности были вложены в структуру личности индивида. Если этого не происходит в должной степени и сдерживающие способности индивида обеднены или отсутствуют, становится проще нарушать правила и переходить границы. Биологические и социально-общественные факторы влияют на развитие девиантного сексуального поведения. Если, впрочем, человек чувствителен к бесконечному количеству предметов, которые могут быть им расценены в качестве сексуально стимулирующих (экскременты, ампутированные части тела, трупы, обувь и т. п.), в этом случае биологические и культуральные аргументы неприменимы как таковые. Понятно, что биология и физиология играют определенную роль: активация клеток гипофиза во время эрекции является физиологическим фактом. Тем не менее если эрекция становится результатом вдыхания аромата экскрементов, созерцания туфель или новорожденного младенца, то одного биологического объяснения недостаточно. Мы должны обратиться к индивидуальным психологическим воздействиям и формирующим средовым факторам, поскольку они являются значимыми для становления перверсной структуры личности. Индивидуальное психодинамическое развитие, родительская семья и социальная среда, в которой растет ребенок, в значительной степени определяют то, каким образом индивид разовьется во взрослого человека.

По моему глубокому убеждению, интегративный подход, в рамках которого индивидуальная динамика, динамика семьи и трансгенерационные факторы заимствованы из разных теоретических моделей, способен не только прояснить предмет, но также должным образом обозначить сложность проблемы. Я ограничусь рассмотрением специфических психологических факторов и интеракционных факторов. Сексуальное насилие не возникает из ниоткуда, оно является результатом растянутого во времени скрытого процесса развития. Существенным является набор мотивационных влечений, которые играют роль в делинквентном поведении и должны учитываться, если потенциальное лечение принесет свои плоды. Мое исследование является первой попыткой описать психодинамический комплекс, способный привести к преступному сексуальному поведению. Это исследование не претендует на статус всеобъемлющего. Я не нашла ответа на все вопросы, но сосредоточила внимание на особенностях паттернов взаимодействия и тех эффектах, которые они оказывают на эволюцию перверсии в ключе сексуальных преступлений. Моим намерением является сделать скромный вклад в эту запутанную и сложную проблему, с которой, хочется верить, мы не перестанем разбираться и искать решения.

В данной работе исследуются внутрисемейные поведенческие характеристики, аспекты взаимодействия и объектные отношения тридцати сексуальных преступников внутри и за пределами их семей. Исследование носит преимущественно качественный и сравнительный характер, а не количественный. Выборка испытуемых слишком ограниченна, чтобы делать статистически достоверные выводы, и с эвристической точки зрения сравнима со множественным исследованием единичных случаев. Выбор именно такой методологии был предложен моим научным руководителем профессором Т. К. де Граафом. Его модификация булева метода предоставляет возможность создания четкого обзора данных в виде «таблицы истинности», а при помощи комбинации и редукции позволяет понять возможные причинные цепочки факторов. Таким образом, базовые герменевтические данные ведут к эвристическому доказательству (решению). Сами материалы исследования задают стратегию множественного исследования единичных случаев, чтобы сделать общие, пусть и скромные выводы об общности (внешней валидности или переносимости) результатов исследования. Важно понимать, в целом исследования единичных случаев не являются хорошим основанием для статистического обобщения или оценки на состоятельность. Другими словами, отправной точкой исследования единичных случаев служит не статистическая состоятельность, а поиск единства в разнообразии. Мне близко высказывание двух исследователей, Дж. М. Хучеса и Дж. А. ван Буурена: «Чем значительнее разница в исследуемых случаях, тем разнообразнее выводы, к которым ведет исследование. Акцент делается на глубинном изучении рассматриваемых явлений, чтобы определить контекст релевантных условий, при которых гипотеза будет или не будет соответствовать действительности» (Hutjes & van Buuren, 1992).

Результаты настоящего исследования описываются с помощью психоаналитических теорий. Чтобы дать рабочие определения исследуемых психоаналитический концепций, мной проведен обширный анализ литературы и выполнено пилотное исследование. Затем были отобраны четкие критерии для последующего сбора данных. Психоаналитические концептуальные модели в данном предприятии работали селективно. Очевидно, что выбор единственной теоретической перспективы является ограниченным и может исключить вероятные объяснения, заимствованные из других дисциплин. Но как уже упоминалось выше, цели исследования не позволяют обратиться ко всем социальным наукам и многочисленным теориям. И мне предельно ясна селективность моего выбора. Я открыта для других перспектив, но мне все же хотелось, чтобы данное исследование в основном оставалось психологическим в попытке объяснить результаты с психоаналитической точки зрения.

Разрешение на это исследование предоставлено Министерством юстиции. Однако оно предоставило возможность работать с документацией только медицинских и юридических учреждений. Поэтому было решено исследовать медицинские карты сексуальных преступников, которым в период 1996–1998 годов назначены принудительные меры медицинского характера в системе стационаров TBS, а также документацию сексуальных преступников, проходивших амбулаторное лечение в системе учреждений FPD[9] в 1999–2003 годах.

1.5.1. Отбор медицинских карт

Материал отбирался на основании темы и цели исследования. В соответствии с избранным направлением работы меня интересовали такие разделы, как «анамнез жизни» и «трудовой анамнез» лиц, находящихся в указанных учреждениях. Изначально отбиралась документация стационаров TBS и предполагалось сравнивать материалы лиц, совершивших сексуальные и другие преступления. Однако впоследствии оказалось, что медицинская документация системы FPD тоже отвечает критериям полноты, длительности наблюдения и содержит заключения комиссии экспертов и протоколы собеседований. Информация отбиралась в том случае, если в документации было не менее трех заключений различных экспертов[10]. В 40% случаев третье заключение [после психиатра и патопсихолога] представлялось семейным экспертом или офицером по условно-досрочному освобождению. Заключения составлялись по результатам непосредственного обследования пациента. Во всех случаях медицинская документация содержала также результаты стандартных тестовых методик. Уровень подготовки всех экспертов соответствовал законодательным требованиям. Документация содержала также материалы уголовного дела, решение суда и другие материалы.