Сексуальные преступления и симбиотические отношения: научное психоаналитическое исследование

Привязанность возвращает нас к первичной «группе поддержки» личности: семья, родительская либо опекунская экосистема, к которой привязан ребенок. Привязанность — это эмоциональная связь между людьми или душевная близость. Безопасная привязанность или позитивная связь между ребенком и (защищающим) взрослым — это аффективная связь, в которой один человек воспринимает другого как защитную и безопасную фигуру (объект). Безопасная связь существует, если по человеку в его отсутствие можно грустить, когда один может поддержать и утешить другого во времена стресса и опасности. Этого удается достичь при нормальных обстоятельствах. Взаимное чувство уверенности и безопасности в присутствии друг друга необходимо для успешного психологического и физического развития. Дж. Боулби был убежден, что у детей есть врожденная, инстинктивная склонность привязываться к тем, кто обеспечивает им уход (Bowlby, 1998). Такие первичные паттерны привязанности формируют основу для вступления в дальнейшие социальные отношения. Когда мать (или другой обеспечивающий уход человек) доступна, нейробиологический субстрат в орбитофронтальной коре активируется, так что ребенок развивает способность вступать в аффективные отношения в большом масштабе. Обычно младенцы формируют свои первые привязанности к родителю (родителям) между пятым и девятым месяцами жизни. За исключением случаев, когда младенцы воспитываются в стрессовой и ненормальной (негативной/ небезопасной) среде, большинство детей восприимчиво вступают в первичные аффективные отношения. Хорошим показателем установления чувства доверия и безопасности у маленького ребенка является уровень заботы матери, то есть качество взаимодействия родителя и ребенка. Степень чувствительности и отзывчивости родителя (родителей) обычно рассматривается как наиболее важный фактор, определяющий развитие безопасных отношений с данным родителем (родителями). Другие изученные параметры — это эмпатические способности матери: чувствительность, немедленная реакция, когда ребенок испытывает беспокойство или стресс, легкая стимуляция, не слишком навязчивая синхронность взаимодействия, теплота, вовлеченность и отзывчивость. Эмпирические исследования подтверждают, что даже в группах риска повышенная чувствительность матери по отношению к своему ребенку приводит к формированию более выраженной безопасной привязанности детей. Эти параметры идентичны и для случаев, когда уход за ребенком осуществляется отцом.

Паттерны привязанности формируются как результат раннего детского опыта общения с родителями или опекунами. Они возникают благодаря отзывчивости, теплому участию и, в частности, близости и доступности родителей, когда ребенок испытывает потребность в них. Безопасные и эмоционально близкие родители способствуют внутреннему равновесию ребенка, которое необходимо для его нормативного развития. В такой динамической, полной взаимности системе ребенок формирует интернализованные представления о родителях, преобразует их, а затем привязывает к сознательной (ментальной) «рабочей модели», которая влияет на его эмоциональное восприятие, когнитивный стиль, способность к рефлексии, связность мышления и функции памяти. Внутренние «рабочие модели» или «представления» остаются относительно стабильными в течение всей жизни человека. От людей с безопасной привязанностью, выросших в теплой, организованной и доверительной среде, ожидается развитие адекватных навыков взаимоотношений, умение управлять напряжением и эмоциями, а также (само)уверенность в собственной компетентности. Подобные позитивные переживания способствуют утверждению автономного Я. Обретение уверенности посредством опыта здоровых детско-родительских отношений дает ребенку власть (автономию) над самим собой, что приводит к ощущению метакогнитивной компетентности. Это означает что ребенок осознает себя находящимся в безопасности, способным действовать в окружающем мире; что он может придать смысл своему собственному поведению, идеям и желаниям; что он может понимать других, взаимодействуя с ними, и может обмениваться идеями, озвучивать потребности и желания, и претворять их в открытое поведение. Такой взаимный социальный обмен с обеспечивающими уход людьми гарантирует положительную интеграцию в общество, что приведет к росту и развитию социальных чувств, а также позволит выработать способность к сопереживанию. В значительной степени наличие способности к эмпатии и рефлексии является результатом того, что человек обладает опытом надежной привязанности. Исследования П. Фонаги в области способности к рефлексии показывают, что рефлексивное функционирование также может быть оберегающим фактором (Fonagy, 2001). Даже при наличии негативного опыта в юном возрасте взрослый с такой способностью вполне может развить автономное представление о привязанности, а впоследствии передать эту приобретенное ощущение безопасности в отношениях своему ребенку. В терминах теории объектных отношений можно сказать, что дети с ненадежной привязанностью не в состоянии понять собственные интернализованные объектные представления, так что символическое понимание себя и других остается ограниченным. Пока эта способность недостаточно развита, маленькие дети особенно уязвимы к потенциально негативным и непоследовательным методам воспитания, реализуемым их попечителями. Отсутствие способностей к обобщению и атрибуции мешает им выйти за пределы конкретной, наглядной реальности. Фонаги называет это «ментализацией», и она позволяет объяснить поведение других (и собственное поведение), давая (хорошую) оценку лежащего в основе когнитивного и эмоционального состояния (состояний). Ребенок способен объяснить, что поведение отвергающей или эмоционально недоступной матери связано с ее депрессивным или эмоционально нестабильным состоянием (атрибуция), а не с тем, что он плохой мальчик. Такая способность защитит его от (нарциссической) боли. Способность к рефлексии имеет решающее значение особенно в случаях жестокого обращения и травмы, поскольку она учит жертву различать себя и преступника. Когда ребенок не может поставить себя вне системы убеждений и мышления другого, он думает, что он виноват в (сексуальном) насилии, что он плохой, что он заслуживает наказания, и что все происходящее с ним «нормально», потому что мать или отец всегда знают лучше. Затем ребенок «поглощается» системой отрицания, негативного мышления, убеждения и поведения своего родителя (родителей), что может иметь серьезные отрицательные последствия для его развития. Фонаги продемонстрировал, что способность к символизации и рефлексии передается трансгенерационно. Родители с хорошей или отличной рефлексивной способностью с большой вероятностью передадут эту способность своим детям. Такие родители способны наблюдать за психическим функционированием своего ребенка, понимать его и прогнозировать его потребности. Они облегчают взаимодействие и опосредованно участвуют в формировании чувства безопасной привязанности у детей. В этой (рефлексивной) интерсубъективности мать и ребенок сталкиваются друг с другом, и у ребенка формируется образ самого себя таким, каким его видит мать. Что видит ребенок, когда смотрит в глаза (лицо) своей матери? Обычно мать смотрит на него с симпатией, а он воспринимается ее теплые чувства по отношению к себе. Но что же происходит, если мать отражает только свое личное, настроение или, что еще более важно, собственную непреклонность и защитные механизмы? Ребенок не может видеть себя отраженным и поэтому не может обнаружить себя. Воспринимаемый объект в этом случае — это просто лицо матери, в то время как его собственное Я отсутствует. В большинстве же случаев в ребенок узнает от матери и отца, что он тот, у кого есть желания и стремления, и что он может просто быть тем, кто он есть. Из этого опыта ребенок создает и усваивает репрезентации объектов[19], и, как правило, этот процесс приводит к появлению устойчивого автономного Я. В литературе существует единодушное мнение о том, что при наличии хорошего «контейнирования» и интернализации, когда отношения имеют позитивный эмоциональный оттенок, ребенок обретает свою идентичность.

Привязанность выполняет адаптивную, эволюционную функцию в биологическом организме. Она определяет от поколения к поколению шансы на выживание вида. П. Криттенден приходит к выводу, что паттерны привязанности являются результатом (внутренних или внешних) установленных информационных стратегий опасности и безопасности, которые фиксируются на нейрофизиологическом уровне (Crittenden, 1999). Возможно, что она предполагает постоянные объектные впечатления, наряду с чем необходимо также учитывать нейрофизиологическое созревание мозга. По мере развития ребенка его перцептивные способности возрастают. В случае, если ребенок обладает надежной привязанностью, он может научиться в первые три года после рождения приписывать мотивы другим («интенциональная позиция»). Затем, между третьим и шестым годами жизни, ребенок учится различать то, что думает он сам, и то, что думает другой человек. Начиная с шестилетнего возраста у ребенка развиваются мета-когнитивные способности, а затем и рефлексивная способность, функция которой заключается в достижении психического синтеза. Весь этот процесс, который, конечно же, имеет и биологическую основу, не может возникнуть без взаимодействия и контакта с родителями и социальным окружением. Родители обеспечивают ребенку среду, в которой он учится видеть себя как автономную личность с собственной идентичностью, отделенную от матери и отца. Из первичной межличностной связи с родителями возникает имплицитное (бессознательное) понимание того, как ладить с другими, как и что они могут думать, а также кто Я и что Я осознаю. Когда с ребенком хорошо обращаются, он развивает в себе хорошее представление о самом себе. Ядро самосознания содержится в регулирующих аффект диадических паттернах взаимодействия с матерью. Ребенок, которым пренебрегают и которого постоянно отвергают, развивает внутреннее ощущение того, что он ничего не стоит, что его чувства или желания не важны. Негативные или плохие модели воспитания (включая жестокое обращение или пренебрежение) приводят к пугающей форме привязанности у детей. Это невыгодно для их когнитивного развития и их дальнейших социальных возможностей. Недостаточное развитие рефлексивной функции может быть результатом небезопасной формы привязанности. Небезопасная привязанность характеризуется наличием различных противоречивых внутренних представлений, которые дают ребенку неоднозначные запутанные «послания». У граничных пациентов часто наблюдается такой тип первичного процесса, при котором человек постоянно мечется между двумя крайними точками зрения, между добром и злом и может не обращать внимание на детали. Это также принято называть черно-белым мышлением. Способность к ментализации (или способность к символизации) возникает в первую очередь с помощью родителей. Общеизвестно, что наличие психопатологии у родителей — это, в частности, еще один фактор риска в развитии ребенка. Дж. Боулби, создатель теории привязанности, был первым, кто установил связь между переживаниями привязанности в молодом возрасте и более поздними проявлениями психопатологии. Новые исследования последних лет показывают, что действительно существует корреляция между различными стилями привязанности и психопатологией. Паттерны взаимодействия между родителем и ребенком передаются через поколения. Исследования показывают, что существует высокая степень корреляции между стилем привязанности родителей и взаимодействием маленького ребенка с родителем. Связь между репрезентацией привязанности родителя и стилем привязанности ребенка различна, но важно отметить, что репрезентация привязанности матери и стиль привязанности ребенка имеют более высокую корреляцию (75%), чем в случае с отцами (69%). Это не должно вызывать удивления, поскольку матери по-прежнему являются основными воспитателями маленьких детей и, следовательно, имеют большее влияние. В журнале Annual Review of Psychology подробно рассматривались отношения матери и ребенка. Результат одного из приведенных там исследований показал, что небезопасная связь в ранней юности является предиктором более поздних поведенческих проблем, а также то, что у мальчиков этот стиль привязанности может приводить к агрессивному поведению.

4.4.1. Привязанность: поведение, система, стиль и классификации

В литературе и исследованиях привязанности «поведение привязанности» описывается как поведение, которое дети и взрослые проявляют, когда они отделены от безопасной фигуры. При исследовании детей использовался тест «Незнакомая ситуация» (Strange Situation Test) (ТНС). Плач, поиск или крик, а также страх или панические реакции могут быть проявлениями небезопасно-амбивалентных (боязливых/требовательных) и небезопасно-избегающих стратегий привязанности. В ТНС дети дважды отделяются от матерей, а затем воссоединяются с ними. Исходя из реакций детей, можно выделить три организованные стратегии привязанности: одну безопасную и две небезопасные. Восприятие явного поведения было изучено и ранжировано по шкале от безопасного к небезопасному. В теории привязанности предполагается, что структура и функционирование психики определяются чувствами, которые могут быть распознаны и выражены в диаде «мать-дитя». Классификация привязанности — это эмпирическое кодирование и описание таких поведенческих паттернов у детей и взрослых через использование ими речи. Предполагается, что организованная привязанность обеспечивает лучшие перспективы развития, чем дезорганизованная привязанность. Континуум «безопасная — небезопасная» формирует основу для использования индивидуальных возможностей. Совокупность поведенческих паттернов, возникающих в результате «Интервью привязанности взрослых» (Adult Attachment Interview) (ИПВ)» называется стилем привязанности. В результате исследования взрослых были выделены подклассы. По итогам дальнейших исследований детей у них выявлены конфигурации, идентичные взрослым. Существуют четыре типа привязанности у детей:

К четырем стилям привязанности у взрослых относятся:

Дети с небезопасным типом привязанности постоянно чувствуют неуверенность в себе, имеют неустойчивую самооценку и постоянно сомневаются в истинности своих чувств и мыслей. Они могут даже чувствовать себя «плохими», если не могут найти систему привязанности, которая защищает их чувства или, как утверждает Й. Уббельс, «…когда нет системы привязанности, в которой может существовать собственная субъективность. Боязливые, амбивалентно привязанные дети боятся интимных отношений и страдают от страха привязанности. Избегающие привязанности дети боятся внутренней пустоты, которую они чувствуют, и боятся так и остаться в одиночестве. Дети с дезорганизованной привязанностью осознают, что они перестанут существовать, если больше не смогут жить благодаря фигуре привязанности, потеряв контроль над ним или ней» (Ubbels, 2003). Обширные исследования показали, что непроработанная утрата или психическая травма родителя имеет сильную корреляцию с формированием небезопасной привязанности у детей. Эта корреляция усиливается в случаях применения насилия в отношении детей. В сочетании с небезопасным стилем привязанности четвертая категория — «Дезорганизованная/неразрешенная привязанность» — является довольно точным предиктором психопатологии.

4.4.2 Сексуальные преступники и привязанность

Часть исследователей придерживаются теоретической модели, в которой они связывают сексуальные преступления с конкретными дисфункциональными, небезопасными стилями привязанности. Они считают, что классификация сексуальных преступников на основе стилей привязанности является лучшим методом по сравнению с идентификацией по конкретным преступлениям (такими как педофилия, насилие и т. д.). Специалисты пришли к следующим убеждениям: а) озабоченная/навязчивая привязанность может быть связана с типом сексуального преступника, который ищет неугрожающих интимных отношений со своими жертвами, как правило, незрелыми и юными, как это имеет место в случае педофилии и инцеста; б) сдержанный стиль привязанности может быть идентифицирован с сексуальными преступниками, больше склонными к безличным, отстраненным сексуальным контактам со своими жертвами, и эти преступники нацелены на детей, но могут проявлять сексуальное насилие в отношении взрослых; в) лица, выросшие в условиях отвергающей/пренебрежительной привязанности, могут принуждать своих жертв к сексуальному контакту, прибегая к жестокому принуждению. Люди с такой привязанностью имеют враждебный взгляд на мир и бывают еще более жестокими. То, как преступники обращаются со своими жертвами или насколько допускается крайняя степень насилия, может зависеть от стиля привязанности. Наиболее четкая связь существует между дезорганизацией в детском периоде, поздними травмами, расстройствами личности и диссоциативными расстройствами. Опять же ни один отдельный фактор не является необходимым или достаточным условием для развития патологии личности. Именно сочетание травмы с дезорганизованной привязанностью, по-видимому, приводит к формированию наибольшей подверженности психопатологии.

4.4.3 Семья как исходная точка

Мы возвращаемся к исходной точке моего повествования: симбиотическим отношениям матери и сына, в которых привязанность растет на основе взаимной зависимости. В патологическом симбиозе ребенок вовлечен в противоестественную потребность матери привязать его к себе. Потребность ребенка в зависимости является естественной. Потребность же матери могла вырасти из депрессии, в которой доминировали переживания пустоты, одиночества, беспомощности и бессилия. Такая динамика взаимодействия может привести к установлению негласного соглашения, удушающего обе стороны. Проблема в такой семейной динамике сосредоточена в симбиотическом доминировании, при котором мать угрожает лишить ребенка своей любви, если он не удовлетворит ее нарциссические потребности. Мать цепляется за ребенка, потому что ее партнер (как правило, отец ребенка) отсутствует или эмоционально недоступен. В любом случае он становится «невидимым» для ребенка в результате доминирующей роли матери.

Симбиотическая связь с матерью — это опасная, запутанная диада, в которой ребенок становится сильно привязанным к своей матери страхом и чувством вины. Страх утраты любви является главной темой в этой интерактивной динамике; такая ситуация оказывает негативное влияние на внутреннюю рабочую модель ребенка, то есть на то, как он существует в мире. Обширные исследования показывают, это делает его структурно уязвимым, депрессивным, беспомощным и боязливым. Ребенок, который не может отделиться от своей матери, не способен развить собственное Я, в результате чего и создает пробелы в своем общем рефлексивном функционировании (ментализации). Освобождение от матери, или сепарация-индивидуация, способствует развитию хорошо организованной личности. Структура личности и здоровое восприятие психической реальности формируются благодаря взаимодействующим паттернам в этих первичных объектных отношениях. Как уже упоминалось выше, способ, благодаря которому это происходит, является определяющим для качества объектных отношений. В нормальных условиях созревание протекает без особых трудностей. Если созревание идет хорошо, никто не задается вопросом, почему и как все прошло так гладко. Если же что-то идет «не так», возникает масса вопросов. Как младенец превращается в садиста-насильника, педофила или взрослого мужчину с другим сексуальным расстройством или извращением? Какие причинные факторы играют роль в его развитии? Какие глубинные силы толкают мужчину на сексуальное насилие? Многие вопросы все еще возникают каждый раз, когда общество вновь оказывается шокировано ужасным сексуальным преступлением, которое через газету, телевидение или радио вторгается в наш мир. Средства массовой информации широко освещают такие преступления и склонны строго их осуждать. Сексуальные преступления преследуют наши умы, и возмущение особенно явно, когда жертвами становятся дети. Это приводит к молниеносной реакции — распространению призывов к репрессивным мерам. Что неудивительно, поскольку наше общество согласно с тем, что дети «не должны быть» сексуальными объектами. Инцест и секс с детьми — всеобщее табу; когда подобное происходит, люди находят это неприемлемым и ненормальным как в юридическом, так и в моральном смысле. Общество пытается использовать исправительные меры, чтобы побудить правонарушителей вести себя иначе. Отчеты последних лет свидетельствуют о том, что такое исправление очень труднодостижимо. Методы лечения неадекватны, и в некоторых случаях, как представляется, преступники по-прежнему подвергаются риску рецидива. Неизлечимо больные находятся под пожизненным присмотром в специальном учреждении из-за большого риска рецидива, так как все еще представляют опасность. Исследования указывают на отсутствие структурных, хорошо обоснованных методов лечения и тесного сотрудничества между клиниками и ассоциированными организациями по оказанию помощи. Я считаю, что программы лечения должны руководствоваться структурными рамками. Теоретические модели — это всего лишь основа, на которой можно подготовить процессы проработки. Продуктивное сотрудничество, согласие и взаимопонимание между различными службами являются необходимым условием для этого, поскольку теоретические модели сами по себе не гарантируют успеха. Однако они служат хорошей отправной точкой для познания и понимания и являются объяснительной моделью поведения преступника и генезиса его патологии. Конечно, ни одна концептуальная модель не является панацеей для всех и вся. Интегративный взгляд на основную проблему обеспечивает большую широту и ясность понимания.

Психодинамическая модель предполагает интрапсихические, ранние детские пороки развития и структурные пробелы в эмоциональном (аффективном и когнитивном) развитии. Эмоциональная и психическая незрелость приводит к неадекватным стратегиям совладающего поведения, что влечет за собой дефицит возможностей для развития, что может привести к чувству неполноценности и одиночеству. В этом случае складывается крайне неустойчивый баланс. Личность страдает от своей нестабильности и связанных с ней последствий, которые могут проявляться на различных уровнях функционирования. Это заставляет испытывать напряжение и разочарование, и человек стремится избавиться от таких напряжении и разочарований. Он хочет исправить свои недостатки и не хочет чувствовать себя опустошенным, неполноценным или напряженным. В конце концов, подобное восприятие слишком болезненно и почти невыносимо. В этом отношении психоанализ и теория научения используют модель снижения напряжения. Когда индивид находится вне равновесия, независимо от внутреннего или внешнего стимула, которым это вызвано, он стремится восстановить это равновесие всеми имеющимися в его распоряжении средствами. Психоаналитическая объяснительная модель рассматривает попытки выздоровления сексуальных преступников как сексуализированные защитные механизмы или сексуализированные копинг-стратегии. Если индивид научился утолять свой «голод» и «пустоту» через сексуализацию, то закладывается основа для перверсного развития. Очевидно, что это необязательно должно привести к насилию или сексуальному преступлению. Правонарушения совершаются тогда когда потребность в разрядке превышает способность вынести напряжение и человек имеет в своем распоряжении недостаточные поведенческие альтернативы (или более зрелые защитные механизмы). Правонарушения могут возникать тогда, когда отсутствует поведенческий контроль, контроль за влечениями и(или) функция совести. Сексуализация защиты человека имеет структурное воздействие; человек интернализовал свои эротизированные стратегии решения проблем. В результате он может стать полностью поглощенным и одержимым своими сексуальными фантазиями и применяет их как привычные ритуализированные методы решения для разрядки своего напряжения. Сексуальный преступник использует примитивные формы защиты: проецирует, расщепляет, отрицает, отвергает и сексуализирует. Типичным для незрелых защитных механизмов является то, что они сильно искажают действительность. В клинической практике, как и во многих исследованиях, мы видим, что восприятие реальности сексуального преступника часто отсутствует и что в конкретных ситуациях фантазия и реальность путаются друг с другом. Насильники убеждены, что женщины в глубине души наслаждаются тем, что их насилуют. Они утверждают, что видели это «в кино». У сексуального преступника со слабым Эго фантазии требуют конкретного воплощения, в отличие от случая с сильно структурированными невротически организованными личностями, которые могут сублимировать свое напряжение. Таким образом, инструменты, которыми располагает индивид (зрелые адаптивные копинг-стратегии и адаптивная защита), очень важны. Решающее значение имеет степень эмоциональной зрелости (регуляция аффекта) и(или) то, как индивид научился исполнять свои желания.

Чтобы прояснить, каким образом отношения матери и сына могут приобрести роковой характер и какие процессы играют в них определенную роль, я сначала углублюсь в психодинамику взаимодействия.

Психоаналитический взгляд на взаимодействие родителей и ребенка может помочь нам изучить генезис перверсии. Аналитический процесс — это поиск значения поведения, попытка понять его и, при необходимости, изменить. Изучается не только явное поведение, но и мотивация; содержательные смыслы объясняются сознательными и бессознательными побуждениями. Психоаналитик изучает фантазии, сценарии, планы, воображение, когнитивные способности, общие когнитивные функции, субъективные смыслы и аффекты пациента. Другими динамически развивающимися темами являются паттерны объектных отношений или межличностные отношения. Психодинамическая методология фокусируется на раскрытии внутренних процессов, которые управляют поведением и глобально представляют собой целый спектр сил. Бессознательные фантазии не находят прямого отражения в объективной действительности, но их производные можно рассмотреть. Они (или их формы) обычно трансформируются через фантазию или поведенческий шаблон, например, посредством извращенного сценария, играющего доминирующую роль в поведении, которое следует за ним. Такие производные принимают различные формы: страсть или отвращение, приемлемое или неприемлемое, адаптивное или разрушительное, обогащающее или ограничивающее. Производные могут стать видимыми как содержательные характеристики через сублимацию, сны, грезы наяву, сознательные фантазии и мастурбаторные фантазии. Ритуальные и автоматически повторяющиеся действия являются индикаторами нейротизма.

4.5.1. Различия между невротическими и перверсными формами сексуальных преступлений

Среди сексуальных преступников следует различать лица с невротической и перверсной структурой личности. Мы не можем пускаться в подробную дискуссию, но следует кратко пояснить, что сексуальный преступник с невротической организацией личности отличается от преступника с перверсной структурой личности или преступника с частыми психотическими декомпенсациями. В клиническом смысле мы можем сказать, что перверсная личность не осознает того, что ею движет, в ней нет никакого сознательного конфликта. Однако у невротической личности менее выражена диссоциация (расщепление Эго). В случае перверсии редко достигается сексуальное удовольствие. Сексуальность в этом случае слишком ригидна и компульсивна, и диссоциативно она отделена от собственного опыта личности. Человек при перверсии сам становится сексуальным инструментом — фаллосом.

Мы называем поведение невротичным, когда внутренние импульсы вызывают повторение поведения независимо от ситуации, уместности самого поведения или его последствий. Перверсия как и невроз, является результатом внутреннего конфликта. В психоанализе мы говорим о формировании компромисса. Это означает, что невротический симптом или перверсное поведение — формы стратегий совладания, процесс решения проблем, который происходит на интрапсихическом уровне. Внутренний конфликт может быть сознательным или бессознательным. В результате такого конфликта возникает напряженность, которая ищет выхода, требует удовлетворения или трансформируется в социально-приемлемое поведение. Перверсия отличается от невроза тем, каким способом человек ищет удовлетворения. Перверсия — это сексуализированная форма копинга. Процесс решения проблем проявляется через физическое (фактическое) удовлетворение похоти. При неврозе симптом десексуализируется, а наличие симптоматического поведения переживается как болезненный внутрипсихический конфликт.

4.5.2. Формирование компромисса: отсрочка и изменение сексуального удовлетворения в соответствии с общественно приемлемыми нормами

У невротически организованной личности сексуальное удовлетворение происходит через искажение (через более зрелые формы защиты) и остается в основном бессознательным или скрытым, в то время как при перверсии оно достигает генитального оргазма (в основном без удовольствия). При перверсной организации личности сексуальное удовлетворение ищется не в искажении (посредством сублимации), а в прямом, конкретном поведении, приводящем к оргазму. Существуют большие различия в том, как люди справляются с внутренними конфликтами. Конечно, все происходит в определенном контексте, и никто не живет в вакууме. Внутренние стремления, желания и потребности обычно не могут быть удовлетворены немедленно, потому что это запрещено социальными обстоятельствами. Однако эмоции и напряженность действительно ищут выхода. Отсрочка и изменение удовлетворения и преодоление разочарования заслуживают пристального исследования. Этот процесс создает компромисс, и то, какую форму этот компромисс принимает, имеет решающее значение в развитии личности. Здоровое взаимодействие между обеспечивающими уход взрослыми и ребенком способствует росту и развитию рефлексивных (когнитивных) способностей маленького ребенка. В большинстве случаев родители способны создать защитную, теплую среду, чтобы ребенок мог развить безопасное, стабильное базовое чувство. Это очень важно для психической устойчивости маленького ребенка. Эмоциональный тон, задаваемый родителями, ощущается и усваивается ребенком, запуская созревание и обучение. Стабильное Я может развиваться социально-психологически и интернализовать родительские стандарты и ценности. В здоровом развитии наступает определенная биологическая зрелость, а сложные процессы обучения обеспечивают ребенку необходимую степень постоянства в объектных отношениях. Постоянство объекта является важным этапом развития. Это позволяет ребенку удерживать представление о родителях внутри себя, даже когда они физически не присутствуют. Следовательно, существует не только внутренний образ, но и внутреннее отношение. Хорошо закрепленный внутренний образ родителей необходим для того, чтобы отделиться от симбиотической диады с матерью и справиться с ее физическим отсутствием. Ее внутренний образ функционирует как субстрат, из которого ребенок может уверенно шагнуть в мир, чтобы открывать, учиться, встречаться с другими и развивать отношения привязанности. Если мать испытывает длительную потребность в ребенке для поддержания своего собственного психического равновесия, ребенку трудно отделиться от нее. Тогда любая попытка обрести независимость может сопровождаться сильными разочарованиями и страхами. Таким образом, ребенок платит высокую цену. Страх быть покинутым, беспомощность, чувство вины, бессознательная или сознательная ненависть и гнев могут быть следствием этого. Симбиотическая привязанность дезориентирует, но также и соблазняет. Ребенок (до эдипова периода) может столкнуться с семейной динамикой, в которой стимулы являются подавляющими и нарушающими границы. Случаи, когда мать использует его в качестве партнера (замены) или «игрушки», ошеломляют и сбивают столку, но при этом одновременно возбуждают или утешают его Эго. Если в отношениях присутствует отец, то также может ощущаться страх и дезориентация, потому что мальчик должен отождествлять себя с ним. Отец служит фаллической (мужской) моделью идентификации, которая помогает в таких вопросах, как его сексуальная идентичность, чтобы освободиться от диады с матерью. Таким образом, отец вносит организованность и внешнюю реальность в мир ребенка. Ребенок мал и зависим от своих родителей, но еще не способен противостоять запутанной семейной динамике, в которой он перегружен противоречивыми переживаниями и соблазняющими стимулами. В то же время молодой человек может переживать повышенный сексуальный аффект и испытывать удовольствие от ощущения тепла и близости заботящегося (заботящихся) о нем. Он важен для родителя несмотря ни на что, и в своем детском невежестве он испытывает удовольствие от того, что его Эго обласкано. «Усиленные либидинозные стимулы» могут быть результатом потребности в принятии и одобрении у постоянно отвергаемого в детстве человека. В случаях сексуального и(или) физического насилия эта динамика очевидна, если существует постоянное приближение-избегание в отношении неприятной ситуации. Ребенок может быть травмирован инцестуозным, соблазнительным или жестоким родителем, но, несмотря на эти болезненные переживания, он все еще ищет сближения с родительским объектом или связи с ним. Такое поведение может повторяться позже в амбивалентных отношениях с партнерами, учителями и т. д. Потребность в близости, какой бы парадоксальной она ни казалась, активизируется аффективным пренебрежением или жестокостью. Поскольку дети становятся психически изолированными в результате (психического, физического или сексуального) насилия, они испытывают повышенный стресс. Стресс и напряжение активизируют знакомые (старые), усвоенные паттерны привязанности. Потребность в физической близости (родителя/ исполнителя инцеста) возрастает. Таким образом, возникает роковой порочный круг, в котором «жертва» постоянно ищет «преступника». У ребенка есть фундаментальная потребность в отражении и контейнировании, и мы можем с уверенностью сказать, что эти процессы терпят неудачу в случае серьезного насилия. Стремление отделиться от неприятного, навязчивого родителя обречено превратиться в интрапсихический порочный круг. Чем больше ребенок пытается освободиться, тем сильнее его тянет к порождающему отвращение объекту, потому что интрузивный родитель уже стал частью структуры его внутреннего Я. У пограничных пациентов это движение проявляется наиболее отчетливо. Для них характерен сильный внутрипсихический конфликт за независимость и напряженное, страстное желание близости. Эта борьба может быть экстернализована, но она стала частью структуры характера. Кризис развития может развернуться позже, если индивид все еще хочет освободиться от своих внутренних объектов (см. пример Джона в главе 5). Однако маленький ребенок еще не обладает умственными или физическими способностями избегать или сопротивляться (жестокому) родителю или опекуну. Он все еще подавлен их умственным превосходством. Кроме того, травмированные дети защищают себя во многих случаях (с помощью защитных механизмов или копинг-стратегий), последовательно отказываясь (опровергая и отрицая) видеть своих родителей как тех, кто хочет причинить им боль. Эти защитные механизмы позволяют им удерживать невыносимую реальность вне их сознательного восприятия и ощущения. Таким образом, запутанные и противоречивые семейные системы оказывают негативное влияние на когнитивные и рефлексивные (символизирующие) способности ребенка. Дети, которые растут в таких ситуациях, вынуждены спасать себя, искажая реальность. Они развивают недостаточную способность хорошо воспринимать себя и других. У них формируются и закрепляются искаженные когнитивные схемы (рабочие модели или представления) и неточные ментальные впечатления и чувства. Такие дети не учатся правильно оценивать эмоциональные впечатления от себя и окружающих. Позже они могут быть очень уязвимы в своих партнерских отношениях и в случае тяжелой травмы могут оказаться неспособными вступать в доверительные отношения или поддерживать их. Можно сказать, что существует межпоколенческая передача патологии, то есть расстройства привязанности. He только амбивалентность, но и противоречивые убеждения и послания (двойная связь), а также эмоции соблазнительного или жестокого родителя (родителей) являются важными факторами в формировании патологии.

4.3.3. Природа привязанности как основа для формирования структуры личности

Таким образом, контекст привязанности является основополагающим для развития Эго — организации (психической структуры), в которой интернализация родительского образа занимает центральное место. Если ребенок растет в хорошей и безопасной среде, он может выработать первичную репрезентацию собственного Я. Когда один или оба родителя демонстрируют поведение, нарушающее границы, такая репрезентация не согласуется с первичными переживаниями и восприятием ребенка и он не может создать подлинную или конгруэнтную репрезентацию Я. Через нарциссический или симбиотический катексис ребенка со стороны матери на него оказывается нереалистичное давление (родительское воспитание), чтобы он соответствовал нарциссическим ожиданиям матери. Ребенок полностью принимает отношения с матерью, хотя при этом может полностью или частично пренебрегать собственными потребностями и возможностями. Этот опыт и связанное с ним чувство неуверенности увеличивают вероятность того, что ребенку будет трудно обнаружить и выразить свои подлинные эмоции. Потребности его матери удовлетворяются скорее, чем его собственные. Ребенок узнает, что его чувства и желания неважны или он сам ничего не стоит. В результате он не ищет слов для выражения своих внутренних потребностей, а просто испытывает смутное чувство пустоты или неудовлетворенности. Этот процесс не только препятствует развитию устойчивого, цельного образа себя, поскольку внутреннее восприятие не согласуется с его внешним опытом, но и оказывает негативное влияние на когнитивное и эмоциональное развитие. Д. Винникотт предупреждал, что если психическое состояние ребенка не воспринимается всерьез (не отражается), то ребенок впитывает актуальное психическое состояние матери так, что оно становится частью его самого (его собственной психической организационной структурой). Депрессия матери, ее опустошенность, горе, бессилие, страхи или гнев становятся частью ребенка через проекцию и интроекцию. Согласно Фонаги, это формирует в Эго диссоциативное ядро, которое не имеет собственного реального психического содержания. Ребенок как бы захватывается и терроризируется «чужеродными» интернализированными аффектами. Ему необходимо освободиться от этого «чужеродного тела», чтобы развить собственное стабильное и эффективное Я. Некогда интернализованные «враждебные» аффекты — это чужеродные репрезентации, которые не вписываются в конституциональную организацию его Эго. Часто ребенку необходимо освободиться от этой интернализованной родительской репрезентации посредством насильственного или протестного поведения. Попытка таким образом отделиться от матери (репрезентация матери) и индивидуализироваться часто является отчаянным проявлением освобождения себя от укоренившихся «чужих» инкорпорированных влиянии и аффектов. Разочарование и напряженность, возникающие в результате неудачных попыток сепарации, могут привести к оппозиционному поведению. Они иногда принимают мягкие формы, но также могут вырождаться в агрессивные сексуальные синдромы, как это видно из клинических примеров (Джон и другие), приведенных в следующей главе.

4.5.4. Нормативное нарциссическое развитие

Когда ребенок входит в мир, он обнаруживает себя в психическом слиянии, или симбиозе, со своей матерью. Он выходит из ее утробы; после его рождения она кормит его; она заботится о нем. В своем нарциссическом мире ребенок не делает различий между матерью и самим собой. Мир — это его устрица, как говорят американцы. Материнская грудь для него особенная. Он воспринимает ее не иначе как часть самого себя. По мере того, как ребенок растет, он обнаруживает, что существует различие: Я и не-Я, его мать — это отдельная личность, как и он. Он обнаруживает, что грудь не всегда и не сразу доступна по одному его желанию. Это расстраивает и злит его, и в его примитивном восприятии теперь существует «хорошая» грудь, которая кормит его, и «плохая» грудь, которая не дает ему того, что он хочет, синонимично хорошей и плохой матери. Плохая мать проецируется вовне, а хорошая мать инкорпорируется, чтобы она могла «жить» в нем и утешать его своей безопасной, хорошей репрезентацией. Процесс созревания и его физическое и психическое развитие приносят новые открытия, как приятные, так и менее приятные. В ходе развития ребенок всегда будет испытывать напряженность, стремясь найти баланс между удовлетворением своих желаний и стремлений и (ограничительными) социальными табу, стандартами и ценностями, а также между противоречивыми эмоциональными побуждениями привязаться к партнеру и его потребностью в автономии и индивидуальности. На протяжении всего своего взросления он требует от родителей любви и защиты. В нашем обществе мать обычно является первым человеком, с которым ребенок вступает в интенсивный контакт. Если у ребенка отзеркаливающая мать, которая доступна ребенку как «нарциссический объект», то есть она стимулирует, признает, любит его и восхищается им, и ей не может угрожать зарождающееся «самосознание» маленького ребенка, это хороший задел на нормативное развитие. Мать обеспечивает безопасную, теплую, дружественную атмосферу, в которой потребности ребенка признаются и удовлетворяются. Ребенок занимает центральное место, что позволяет здоровому самосознанию и хорошему чувству собственного достоинства расти и укрепляться. В таком климате у ребенка может развиться «здоровый нарциссизм», который позволяет ему чувствовать себя внутренне свободным, ценным и самосознающим. Оба родителя необходимы для того, чтобы правильно направлять его психосексуальное развитие. Мать, как правило, является первым женским объектом в его жизни, который стимулирует его эротически, но такое положение дел не должно оставаться статичным. Эдипов конфликт должен быть разрешен правильно. Отец должен уметь справляться с фантазиями сына (свойственным всем нормальным детям) об обладании и слиянии с матерью, а также об отречении от своего отца. Отец будет побуждать сына следовать его примеру, заинтересовывая его посредством отождествления с мужской реальностью. Отец символически обеспечивает своего сына фаллосом (посредством идентификации), вводя мальчика в мужскую реальность — мир, отличающийся от мира матери. Таким образом, интимный симбиоз с матерью разрешаетса сам собой. Следовательно, мальчик защищен (от симбиотической феминной диады), и психосексуальное развитие будет продолжаться. Отец побуждает мальчика проявлять себя как мужчина. Когда родители совместно воспитывают ребенка, здоровая триангуляция позволяет мальчику найти свое место и безопасно привязаться к обоим родителям. Отождествляя себя со своим отцом как с мужским образцом для подражания, он вбирает в себя аспекты повеления отца и следует им таким образом, что первоначальное эдипово соперничество (трехсторонние отношения) превращается в копирование. Эти здоровые родительские паттерны обеспечивают ребенку развитие безопасной привязанности, позволяя ему отказаться от своего (нарциссического) грандиозного всемогущего образа и воспринимать своих родителей как реальные объекты. Конечно, ему только предстоит сформировать психические репрезентации обоих родителей. Он все еще будет воспринимать свою мать как могущественную, но по мере взросления он будет объединять ее хорошие качества с плохими. Тогда она становится «человеком из плоти и крови», которого ему больше не нужно идеализировать или бояться. Это также относится и к отцу. С течением времени ребенок интернализует образы обоих родителей и здраво интегрирует их в свою собственную идентичность, чтобы быть автономным и уверенным в себе. Это означает, что он может быть и матерью и отцом самому себе и не пренебрегать собой, будучи самому себе и матерью и отцом в достаточной мере. Эти поведенческие аспекты четко проявляются, когда подростки покидают родительский дом, чтобы пойти в школу; на этом этапе функции самопомощи должны быть достаточно хорошо развиты. В целом это хорошо, и в этом случае можно сказать, что родители обеспечили достаточную структуру и заложили основу для развития ребенка, что они были для него примером, в котором он мог бы отразить себя, и они также серьезно относились к нему, отзеркаливая его. Вне зависимости от всех взлетов и падений, неизбежных в процессе воспитания, это должен быть прежде всего взаимный, любящий процесс, с опорой на который ребенок мог бы развиться как личность. В этих паттернах взаимодействия «родитель-ребенок» родители дают ему способ для выражения своих эмоций, переживаний и когнитивных открытий, чтобы впоследствии он мог озвучивать происходящее в его собственном внутреннем мире. Хорошие родители не находятся постоянно в центре внимания, но предоставляют ребенку соответствующую свободу действий, не давая ему почувствовать, что он стоит особняком. Образы отцов, бегущих за велосипедами своих детей, чтобы защитить их от возможного падения, очаровательны и наглядно иллюстрируют весь процесс развития. Первые шаги, которые делает ребенок, происходят в непосредственной близости от протянутых рук, а не в объятиях чрезмерно заботливого, боязливого родителя (родителей).

4.5.5. Сепарация и индивидуация в безопасном окружении

При нормальном развитии попытки сепарации от первичного объекта не проходят совсем без тревоги. Но если родители включены в процесс воспитания положительным, доверительным и охранительным образом, у ребенка формируется безопасная привязанность и первые самостоятельные шаги не порождают чувства вины. Процесс сепарации вызывает у малыша и напряжение, и забаву, что мы можем наблюдать при игре в прятки, в которой дети практикуют это разделение. Определенная степень дискомфорта разлуки всегда наличествует, но такие переживания необязательно отрицательные. М. Малер (Mahler, 1975) считает, что некоторая напряженность необходима и способствует дальнейшему формированию личности (индивидуации). Если константность объекта неоптимальна, ребенок может утешаться углом одеяла или плюшевым медвежонком (переходный объект). Ребенок таким образом создает для себя промежуточную область между его внутренним миром и внешней реальностью. Это творческое решение остаться на время без конкретной матери, существующей отдельно, освободиться от нее, сохраняя при этом внутрипсихический баланс. Мы часто видим это, когда дети утомлены, встревожены или чувствуют себя одиноко. Переходный объект податлив, успокаивающий, он выбирается самим ребенком обычно на первом году жизни и действует как мостик в реальность. Он дарит мир и становится заменой отсутствующей матери. Используя переходный объект, малыш показывает, что он может и будет усваивать утешительный образ матери. Это признак того, что он находится на пути к автономии, поскольку это — один из внешних объектов, которые доступны его контролю. Согласно Ф. Гринекер (Greenacre, 1968; 1970; 1971), использование переходного объекта — это универсальный творческий акт, который постепенно исчезает из практики, когда ребенок обладает достаточными рефлексивными (символизирующими) способностями. Обычно этот момент приходится на начало латентного периода к семи годам.

4.5.6. Проблемное, нездоровое нарциссическое развитие

Нарушения развития возникают тогда, когда родители по тем или иным причинам не справляются со своими обязанностями по структурированию психики ребенка. Критическим фактором формирования перверсной организации личности может быть отказ от использования привычных паттернов детско-родительского взаимодействия. Изучая анамнез страдающих перверсией мужчин, я вновь и вновь встречала историю частично или полностью отсутствующего отца и доминирующей (в большинстве случаев симбиотической) матери. В отсутствии (положительного) партнера мужского пола мать может сосредоточиться на своем сыне не только из любви к нему, но и потому, что начинает особенно в нем нуждаться. Он наполняет пустоту ее жизни смыслом. В таком случае ребенок становится заменой отсутствующего или ненадежного супруга. В этом случае мать нарциссически нуждается в таком ребенке, чтобы заглушить свою боль, одиночество и эмоциональный голод. Ребенок смотрит в пустоту, но не узнает себя, а напротив — сталкивается с невыполнимой задачей отзеркаливания собственной матери. Ее пустота должна быть заполнена, а вожделения — исполнены. Когда это происходит, ребенок нарциссически катектируется матерью, в то время как для корректного развития необходима иная ситуация: мать должна быть нарциссическим объектом для ребенка. Ему не удается ни сепарироваться от матери, ни продолжить процесс индивидуации. В результате границы стираются, а следовательно, развитие собственного Я нарушается. Большая часть желаний и потребностей ребенка на самом деле будет исходить от матери. Ребенок еще не научился вычленять собственное Я и отличать его от матери, так как она вознаграждала его любовью в ответ на его внимание, одновременно игнорируя пренебрегая и отвергая его, когда он требовал внимания с ее стороны. Мать не отражала и не подпитывала его психологически. Отец либо отсутствовал, либо не оказался подходящей ролевой моделью для сына. И уже повзрослев, сын так и не смог выделять и дифференцировать собственные аффекты, так как не научился этому от своих родителей. В его Вселенной всегда существовало только влияние матери, из чего развилось мучительное чувство пустоты, напряжения и беспокойства. У него сформировалось «ложное Я», в понятиях Д. Винникотта (Winnicott, 1953), — маска всемогущего, отождествляемого с родителем ребенка, у которого всегда должны быть крепкие плечи (на которых будет восседать мать). Но его собственное отщепленное и расколотое Эго истощено и переполнено неистовой яростью, словно вулкан перед извержением. Никто не разъяснил ему его желаний и вожделений, потому что они никогда не заслуживали внимания. Многое из того, что он воспринимает, переживается просто как (физическое) напряжение, которое вызывает беспокойство и которое каким-то образом должно быть снято как можно скорее. В отсутствие других копинг-стратегий сексуализация неприятного напряжения — это единственный способ, доступный такому «ребенку». Мастурбация — это единственное, что он может делать независимо от своей матери. Его фантазии принадлежат только ему. Он испытывает тайное удовольствие и удовлетворение от этой деятельности. Сексуализация неприятного напряжения в таких случаях начинается еще до достижения полового созревания. Позже такие мужчины предпочтут сиюминутное расслабление взамен доверительным долгосрочным отношениям с женщиной. Отношения с женщинами обычно переживаются ими как ограничивающие их свободу, складывающиеся по тому же шаблону, который остался от опыта взаимодействия с матерью. Такой мужчина интернализует свою мать не как эмоционально теплый образ, но как требовательную, жадную и ненасытную женщину, которая пугает его и делает импотентом. Для него женщины стали угрожающими объектами, но они же, в связи с решительной попыткой преодолеть его страх кастрации превращаются для него в средство. Если отношения и существуют, то в основном являются краткосрочными. За первоначальным увлечением быстро следует разочарование. Надежда на теплый объект любви, который делает его совершенно счастливым, быстро рушится, потому что некогда желанные отношения постоянно заставляют вспоминать кастрирующую, истощающую мать. Независимо от того, как часто он пытается найти нового партнера, негативная интернализованная материнская репрезентация продолжает преследовать его. Это мешает ему освободиться от ужасающих образов своей юности.

4.5.7. Сепарация и индивидуация в небезопасном окружении

Когда ребенок растет в небезопасном, сбивающем с толку, чрезмерно возбуждающем или интрузивном семейном окружении, процесс сепарации может протекать с трудом, если вообще начнется. Процесс отделения от «катексиса» интрузивной, симбиотической родительской фигуры сопровождается амбивалентностью и конфликтами. Каждая попытка автономии воспринимается и переживается как предательство. Это небезопасная, запутанная ситуация для малыша, из которой он не может выбраться без посторонней помощи. Она порождает чувство вины и страха. В отсутствие (сильного) отца, который освобождает сына от (диадной) связи с матерью, ребенок может, среди прочего, искать убежища в переходном объекте (ПО). Д. Винникотт описывает, как маленький ребенок сам выбирает себе предмет или ритуал: им может стать большой палец, плюшевый медвежонок, одеяло или мелодия, которая имеет большую эмоциональную ценность для ребенка и от которой он также неотделим. Прилагательное «переходный» используется Винникоттом для обозначения того, что объект не принадлежит полностью ни внутреннему миру ребенка, ни миру «объективной реальности». Для ребенка это первый объект во внешнем мире, на который он может проецировать все желания и потребности, и для него он приобретает реальный смысл обладания. Вступление во владение ПО — это чрезвычайно творческий автономный акт. Ребенок сам выбирает то, что ему любить, использовать, обладать, не причиняя вреда матери или кому-либо еще. Но если для ребенка с безопасной привязанностью переходный объект является мостом во внешний мир, который необходимо исследовать, для ребенка с небезопасной привязанностью он становится объектом безопасности (спасительным кругом), за который он отчаянно цепляется, чтобы уйти из (угрожающего) внутреннего во внешний мир. И здесь он приобретает уже совершенно иное значение. Это не мост к реальности, а бегство от нее. Переходный объект становится фетишем и не используется, чтобы избежать опасности и отогнать страх.

Фетиш навязчиво и постоянно используется в качестве опоры в пугающих ситуациях, из которых хочется убежать. Его также можно назвать аутистическим объектом, назначением которого является предоставление ребенку чувства стабильности и неприкосновенности. Ф. Гринекер считала, что переходный объект и фетиш имеют одинаковые доэдиповы корни. И тот и другой выбираются ребенком самостоятельно в самый ранний период жизни. В первые годы нелегко провести различие между переходным объектом и фетишем. Фетиш наделяется магическими силами неприкосновенности и власти. Он чрезвычайно переоценен и может впоследствии принимать преувеличенные, эксцентричные формы. Примером могут служить зубы тигра, булавки (пирсинг), обувь или другие твердые предметы. Переходные объекты, как правило, мягкие (например, плюшевый медвежонок).

К. Госселин и Г. Вилсон (Gosselin & Wilson, 1984) описывают пациента, которого они наблюдали на разных этапах жизни в течение длительного периода. В детстве мальчик зациклился на блестящих булавках. В возрасте 8 лет вид булавок сексуально возбуждал его. В уединении в ванной он выполнял все виды аутистических, ритуальных действий с булавками. Когда ему было 23 года, его жена наблюдала за целой серией аналогичных действий. Здесь можно сказать, что переходный объект и фетиш имеют одинаковое фазово-специфическое происхождение, но каждый из них следует своим собственным путем. То, что когда-то служило успокаивающим, утешающим и питающим объектом, с помощью сложных психических процессов (в которых Эго расщепляется, отрицается и отвергается реальность) превращается в атрибут, посредством которого выполняются магические ритуалы. Цель этих ритуалов состоит в том, чтобы отогнать страх утраты физической целостности (также называемой кастрационной тревогой). Фантазия и магическое мышление необходимы, чтобы отказаться от чувства бессилия и страха кастрации, а также найти замену (потерянной силы) фаллоса, которую должен был обеспечить отец. Благодаря использованию фетиша, жуткое бессилие (например, импотенция) волшебным образом отвергается и изменяется посредством обращения в противоположность (реактивное образование). Как только этот процесс осуществляется, перверсию можно считать сформированной.