Сэм стремительный

1

Существует весьма любопытный факт, весьма часто отмечавшийся философами, что в этом мире каждая женщина таит в себе неколебимую, гранитную уверенность, будто тот мужчина, кому она отдала свою любовь, лично виноват практически во всех неприятностях, которыми чревата жизнь. Люди поверхностные и легкомысленные сочли бы их случайностями, но она знает истинное положение вещей. И когда приезжает на вокзал в пять минут десятого, чтобы успеть на поезд, который ушел в десять минут пятого, она знает, что виноват в этом ее Генри, как накануне он был виноват, что пошел дождь, когда она была в своей новой шляпке.

Но Кей Деррик была отлита из металла высшей пробы. Хотя в глубине сердца она, несомненно, чувствовала, что прискорбного упущения со стороны покойного мистера Эдварда Фингласса скрыть преступно нажитое богатство под полом верхней задней комнаты «Мон-Репо» удалось бы тем или иным способом избежать, прояви Сэм чуточку предприимчивости и здравого смысла, она не произнесла ни слова упрека. Более того, когда он увидел, что она ждет его на лужайке «Сан-Рафаэля», и перелез через изгородь с печальной вестью, поведение Кей раз и навсегда окончательно укрепило его высочайшее мнение о ее душевных качествах. Другие винили бы — а она сочувствовала. И, не ограничившись сочувствием, старалась ласковыми доводами уменьшить шок от катастрофы.

— Какое это имеет значение? — сказала она. — У меня есть ты, а у тебя — я.

Пути мужского ума — не менее, чем женского, — неисповедимы. Когда лишь несколько дней до этого Сэм прочел точно ту же трогательную мысль, облеченную почти в те же самые слова, и в речи, которую Лесли Мордайк обращал к своей избраннице в очередных гранках захватывающего сериала Корделии Блэр «Пылающие сердца», он не удержался и написал на полях: «Ну и дурак же!» А теперь он почувствовал, что никогда еще не слышал ничего не только столь прекрасного, но столь абсолютно разумного, практичного и вдохновенного.

— Верно! — вскричал он.

Будь перед ним стол, он бы стукнул по столу кулаком. Но посреди лужайки он мог лишь поцеловать Кей, что он и сделал.

— Правда, — сказал он, когда первый пароксизм восторга миновал, — есть одно обстоятельство, которое следует учесть. Я потерял место и не знаю, как найти другое.

— Ну конечно ты его найдешь!

— И действительно! — сказал Сэм, пораженный ясностью и неопровержимостью ее логики. Утверждение, будто женский интеллект ниже мужского, представилось ему грубейшей ошибкой. Много ли нашлось бы мужчин, способных оценить ситуацию столь молниеносно и полно?

— Возможно, что-нибудь скромное, но куда более интересное.

— Так и будет!

— Мне всегда казалось, что люди, вступающие в брак без ничего, живут просто чудесно.

— Сверхзамечательно!

— Настоящее приключение.

— Вот-вот!

— Я умею готовить — немножко.

— Я умею мыть посуду.

— Если вы бедны, то сполна наслаждаетесь удовольствиями, которые можете позволить себе лишь изредка. А если вы богаты, то удовольствия скоро вам наскучивают.

— До чертиков.

— И вот мало-помалу вы становитесь чужды друг другу.

Тут Сэм решительно не мог ей поддакнуть. Как ни тяжко ему было возразить ей хоть в чем-нибудь, это было уже слишком.

— Нет! — твердо отрезал он. — Будь у меня миллион, ты мне чуждой не станешь.

— Но вдруг?

— Никаких вдруг.

— Но это же лишь предположение.

— Ко мне оно не относится.

— Ну, — сказала Кей, уступая, — я ведь только говорю, что будет куда приятнее и веселее жить в нужде, считать каждый пенни и по субботним вечерам ходить в дансинг в Хэммерсмите, или на мой день рождения, или еще по какому-нибудь поводу; и самим готовить обед, и самой шить себе платья, чем… чем…

— …чем жить в позолоченной клетке и наблюдать, как любовь задыхается, — докончил Сэм, припомнив заявления Лесли Мордайка на эту тему.

— Да. А потому я правда рада, что клад в «Мон-Репо» оказался сказкой.

— И я. Чертовски рад.

— Мне было бы противно им воспользоваться.

— Мне тоже.

— И по-моему, очень хорошо, что твой дядя лишит тебя наследства.

— Лучше не придумать.

— Это все испортило бы, назначь он тебе большое содержание.

— Абсолютно все.

— Я хочу сказать, мы лишились бы всех радостей, которые нас ждут, и не чувствовали бы себя такими близкими друг другу, и…

— Вот именно. Знаешь, я знавал в Америке беднягу, который получил в наследство от отца миллионов двадцать, а потом взял да и женился на девушке, у которой их было вдвое больше.

— И что с ним сталось? — глубоко шокировано спросила Кей.

— Не знаю. Мы потеряли друг друга из виду. Но ты только вообрази такой брак!

— Ужасно!

— Ну какие у них могли быть радости?

— Ни малейших. Как его звали?

— Его фамилия, — сказал Сэм приглушенным голосом, — была Бленкирон. А ее — Поскит.

Несколько секунд они простояли молча, потрясенные трагедией этих двух жалких изгоев рода человеческого. Сэм еле сдерживал слезы и решил, что Кей держит себя в руках лишь с трудом.

Дверь дома, ведущая в сад, открылась. На них легла полоса света.

— Кто-то идет. — Кей слегка вздрогнула, точно очнувшись ото сна.

— Черт бы их побрал! — сказал Сэм. — Впрочем, лучше не надо, — тут же поправился он. — По-моему, это твой дядя.

Даже в такой момент он был не способен пожелать ничего дурного любому из ее родственников.

Действительно, это был мистер Ренн. Он остановился на крыльце, поглядывая по сторонам.

— Кей! — позвал он. — Что?

— А, вот ты где? Шоттер с тобой? — Да.

— Вы не зайдете в дом ненадолго? — осведомился мистер Ренн. Голос его — ведь он был очень чутким человеком — прозвучал несколько виновато. — Пришел Корнелиус. Он хочет прочесть вам ту главу из его истории Вэлли-Филдз.

Сэм испустил мысленный стон. В такую ночь юный Троил взбирался на стену Трои и созерцал шатры греков, в одном из которых спала Крессида, а вот ему надо идти в душный дом и слушать, как зануда с седой бородой будет вякать и вякать о заплесневелом прошлом лондонского пригорода.

— Ну да, я знаю, но…

Кей положила руку ему на локоть.

— Мы не можем огорчить бедного старика, — шепнула она. — Он будет так удручен.

— Да, но я хотел…

— Нет.

— Ну, как скажешь, — сказал Сэм.

Из него, несомненно, должен был выйти прекрасный муж.

Мистер Корнелиус ждал в гостиной и, когда они вошли, обвел их из-под седых бровей приветственным взглядом человека, который любит звуки своего голоса и видит перед собой покорных слушателей. Он поднял с пола большой пакет в оберточной бумаге и, аккуратно развязав веревочку, извлек на свет пакет чуть поменьше, тоже в оберточной бумаге. Из нее он извлек пакет в газетной бумаге, под которой оказался еще слой газетной бумаги, и, наконец, взял в руки внушительную рукопись, перевязанную сиреневой ленточкой.

— О делах, связанных с этим Финглассом, — объявил он, — повествуется в главе седьмой моей книги.

— Только в одной главе? — спросил Сэм с надеждой.

— В этой главе описываются первое посещение этим человеком моей конторы, первое впечатление, которое он на меня произвел, его слова в той мере, в какой они мне запомнились, и кое-какие предварительные подробности. В главе девятой…

— Девятой? — переспросил Сэм с ужасом. — Вы знаете, собственно говоря, читать вам все это нет смысла, так как выяснилось, что Фингласс не…

— В главе девятой, — продолжал мистер Корнелиус, поправляя на носу очки в роговой оправе, — я рассказываю, как он был принят в круг ничего не подозревающих обитателей пригорода, и я довольно подробно описываю, ибо это дает представление о том, насколько полно его внешняя респектабельность вводила в заблуждение тех, с кем он соприкасался, прием в саду, который устроила миссис Беллами-Норт в «Бо-Риваж» (Берберри-роуд) и на котором он, появившись, сказал несколько слов о приближающихся выборах в совет округа.

— Как интересно! — воскликнула Кей. Ее взгляд перехватил взгляд Сэма, и Сэм закрыл уже открывшийся рот.

— Я очень ясно помню этот день, — сказал мистер Корнелиус. — Солнечный июньский денек, так что сад «Бо-Риваж» выглядел особенно привлекательным. Разумеется, в те дни он был обширнее. Дом, который я называю «Бо-Риваж», был затем перестроен на два отдельные жилища, известные под названиями «Бо-Риваж» и «Сан-Суси». Подобная перемена произошла со многими домами в Вэлли-Филдз. Пять лет назад Берберри-роуд была более фешенебельной, и большинство домов на ней были особняками. Например, дом, в котором мы сейчас находимся, и примыкающий к нему «Мон-Репо» представляли собой единый особняк, когда Эдвард Фингласс поселился в Вэлли-Филдз. Он носил тогда название «Мон-Репо», и прошло полтора года, прежде чем «Сан-Рафаэль» обрел самостоятельное существование, как…

Он умолк и, умолкая, прикусил язык, так как случилось нечто, заставившее его отчаянно вздрогнуть. Одна составная часть его слушателей, которая до этого момента вела себя так же тихо и чинно, как остальные части, внезапно, казалось, полностью лишилась рассудка.

Молодой человек Шоттер, испустив пронзительный вопль, вскочил на ноги, словно бы во власти самых бурных чувств.

— Что-что?! — вскричал Сэм. — Что вы сказали? Мистер Корнелиус смотрел на него затуманившимися от слез глазами: язык причинял ему большие страдания.

— Вы сказали, — требовательно вопросил Сэм, — что во времена Фингласса «Сан-Рафаэль» был частью «Мон-Репо»?

— Га, — сказал мистер Корнелиус, опасливо ёвытирая раненый язык о нёбо.

— Дайте мне стамеску! — взвыл Сэм. — Где стамеска? Мне нужна стамеска!