Семь демонов

ГЛАВА 14

Марк нетерпеливо ерзал на сиденье, изо всех сил стараясь вникать в то, что ему говорилось. Хасим без умолку рассказывал о раскопках в дельте Нила, когда неожиданно был найден Храм Солнца, и Марк всячески выказывал заинтересованность.

Было десять часов. Работа спорилась. Уже пять длинных прямых рвов пересекали дно каньона. Холмики выкопанного гравия постепенно росли и приобретали внушительные размеры. В верхнем конце каждой траншеи стоял деревянный ящик, в который должно было собираться все необычное, что оставалось на сите, — но они до сих пор стояли пустыми.

Рон засучив рукава систематически фотографировал раскопки. Холстиды сидели на деревянных стульях в тени у отвесной скалы и пили холодный чай из термоса. Жасмина оказывала медицинскую помощь рабочему, которого укусил скорпион. Марк вдруг понял, что солнце уже довольно сильно печет на крышу «лендровера».

— Как долго вы собираетесь работать в этом каньоне, доктор Дэвисон?

Марк посмотрел на Хасима, слегка нахмурившись:

— Что вы имеете в виду?

— Вы уже установили сроки?

— Хм-м… еще нет. — Марк пытался вспомнить, что он читал о галлюцинациях как следствии сильного воздействия солнечных лучей. Ведь вчера вечером снова появилась прозрачная женщина.

— Извините, пожалуйста, доктор Дэвисон. Я взгляну, как продвигается работа.

Марк почувствовал, как качнулась машина, когда молодой египтянин спрыгнул на землю. Спустя мгновение Марк увидел Жасмину, спешившую к «лендроверам». Когда она села рядом с ним в машину и отряхнула брюки от пыли, Марк почувствовал, как к нему снова вернулась способность сосредотачиваться.

— Как у него дела?

— Он скоро поправится. Я вовремя успела перетянуть ему руку жгутом и ввести сыворотку против укусов скорпионов. Но, несмотря на это, он еще несколько дней не сможет работать.

— До сих пор нам везло. Было не много травм.

Жасмина странно взглянула на Марка, открыла было рот, чтобы что-то ответить, но потом передумала и промолчала. Некоторое время они молча сидели рядом друг с другом и наблюдали через ветровое стекло за работающими феллахами. Наконец Марк спросил:

— Что у вас с рукой?

Жасмина дотронулась до свежего пластыря на запястье:

— Да опять кто-то укусил. Никак не заживает.

— Вы, кажется, пользуетесь у комаров особой популярностью.

— Похоже на то.

— Я, может быть, повторюсь, но меня действительно потрясло вчера, как вы вели себя с людьми в деревне, когда принимали роды. Они были с вами не слишком любезны.

— Доктор Дэвисон, они меня ненавидят.

— Зачем же вы тогда так стараетесь помочь им?

Пожатие плечами выглядело неубедительно.

— Вчера вы обращались ко мне по имени.

Она не ответила.

Он пристально посмотрел на нее и почувствовал, как приятно ему было находиться рядом с ней. Потом он сказал:

— Доктор Раман производит впечатление не слишком добросовестного человека.

— По правде говоря, я не могу его в этом упрекать. Он занимается неблагодарным и безнадежным делом. Часто случается, что феллах, который уже выздоровел, из-за своего невежества заражается снова. Хотя его предупреждают о том, что грязь таит в себе болезни, он все равно будет продолжать ходить босиком и умрет совсем еще молодым. Государственные врачи постоянно натыкаются на стену невежества. За каждый шаг вперед им приходится платить двумя шагами назад.

Марк наблюдал за лицом Жасмины, пока она говорила. До чего же все-таки симпатичной она была, и как легко он чувствовал себя в ее обществе.

— Я рад, что вы приняли участие в экспедиции. Из вас когда-нибудь получится отличный врач.

— Спасибо.

Задумавшись на мгновение, Марк проговорил:

— Можно задать вам личный вопрос?

Она помедлила с ответом.

— Да.

— Что имела в виду вчера Самира, когда сказала, что вы — феллаха?

Жасмина теребила края светлого пластыря, который отчетливо выделялся на ее смуглой коже. Ответ прозвучал тихо, почти что шепотом:

— Потому что я и есть феллаха. Я родилась в крошечной деревушке Верхнего Египта и там же выросла. Ее название вам, по-видимому, ничего не скажет, ведь она еще меньше, чем Эль-Тиль. Я была единственным ребенком моего отца, который всегда мечтал о сыне. Поэтому он научил меня читать, писать и обращаться с цифрами. Наш умда как-то заметил, что я не так глупа, как остальные дети, и позаботился о том, чтобы меня отправили в миссионерскую школу неподалеку от Асуана. Когда мой отец и умда узнали от сестер, что я была их лучшей ученицей, то отец обратил на меня внимание мудира нашей провинции. Тогда мне было четырнадцать, и я знала толк в книгах, но совершенно не знала толка… в людях.

Пока Жасмина говорила, голова ее была опущена. Казалось, что она совершенно забыла о присутствии Марка.

— Мудир рассказал мне о Каире и его замечательных школах. Он расписал мне в красках, как я закончу одну из этих школ и стану одной из немногих ученых нашей деревни. Например, шейхой. Но сначала я должна была заслужить это образование. Конечно, это предложение было для меня очень заманчивым. Он договорился с моим отцом, и я осталась на год в доме мудира. — Она снова затеребила пластырь своими тонкими смуглыми пальцами. — По истечении этого срока мои обязанности были выполнены, и мудир сдержал свое обещание. Он послал меня в Каир и обеспечил мне образование.

Жасмина подняла голову и испытующе посмотрела на Марка.

— Мой отец уже умер, и у меня больше нет родственников. Даже старый толстый мудир уже умер, и больше не осталось никого, кто бы помнил о тех временах. Но я навсегда сохраню их в памяти. Я боролась за то, чем я сейчас стала, так же, как городские врачи вынуждены бороться за каждый пиастр. Но моя борьба совсем другая. Я хочу освободить феллахов от их оков.

Когда она замолчала, наступила неловкая пауза, которую Марк не решался нарушить. Его приковал к себе взгляд темных сверкающих глаз Жасмины. Вдруг им овладел внезапный порыв, обыкновенное желание, которое он не испытывал уже в течение семи лет со времен первых свиданий с Нэнси.

Звон кирки о скалы вывел его из оцепенения.

— Послушайте, — начал он, откашлявшись, — прежде чем кто-нибудь снова к нам подойдет, я хотел бы обсудить с вами еще одно дело. Это связано с мистером Холстидом. У него проблемы.

Она молча слушала, пока Марк рассказывал ей о разговоре, состоявшемся у него с Холстидом прошлой ночью. Он закончил словами:

— Он отказывается поехать в Эль-Минью, чтобы обратиться там к врачу. И он также не хочет, чтобы вы его осмотрели.

— Что, по его мнению, вы можете для него сделать?

— Поговорить с вами. Он надеется, что вы могли бы дать ему какое-нибудь лекарство.

— Сначала его нужно осмотреть. Я не могу прописать лекарство, не зная причины его болезни. Мистер Холстид говорит, у него в моче кровь. Это только симптом. Возможно, это инфекция мочевого пузыря, но вы говорите, что он не жалуется на боли или жжение. Тогда это, может быть, инфекция почек или почечный камень. Это может быть вызвано физическим перенапряжением от его тренировок. Вполне вероятно, что ему нужны антибиотики. Возможно, потребуется даже срочная операция. Мужчина в его возрасте может подвергнуться самым разнообразным заболеваниям мочевых путей. Если он не согласится, чтобы я его обследовала, ему придется обратиться к специалисту в Каире.

— То же самое и я ему сказал, но он отказывается покинуть место раскопок.

— Что же ему остается делать?

— Он сказал, что если вы не сможете дать ему лекарство, то он будет просто ждать, когда все пройдет само собой. Если же этого не произойдет или ему станет хуже, то он вызовет самолетом врача из Каира…

— Эй!

Марк и Жасмина повернулись на крик и увидели Рона, размахивающего над головой красным платком. В нижнем конце самого дальнего от «лендроверов» рва царила оживленная суета, и Марк разглядел Абдулу, стоявшего на четвереньках на краю и пристально смотревшего вниз.

Холстиды были уже на ногах и наперегонки с Хасимом бежали посмотреть на находку. Феллахи оторвались от работы и наблюдали за общим оживлением.

Когда подбежали Марк и Жасмина, Рон уже расчистил верхнюю часть засыпанного песком фрагмента известковой плиты. Она была около шестидесяти сантиметров шириной, примерно восемь сантиметров толщиной и почти на три сантиметра выступала из песка на дне траншеи. Сверху находилось место разлома, которое было шероховатым на ощупь. Когда Марк попробовал пошевелить фрагмент, он не сдвинулся с места.

— Это цоколь стелы! — ликовал Рон, хватаясь за камеру.

Марк встал и отряхнул руки.

— Рон, мы с тобой должны выкопать ее. Абдула, скажи феллахам, пусть продолжают работать там, где они остановились.

— Да, эфенди.

— Нам нужны кисти, ножи, лопаточка, шесты для насаживания флажков, два проволочных сита, уровень… — Он повернулся к Жасмине и коснулся ее руки. — Я хочу, чтобы вы взяли на себя заполнение полевого журнала и делали в нем записи вместо меня, хорошо? Да еще, Абдула, — Марк говорил так быстро, что совсем не заметил внезапно появившегося недовольного выражения в глазах бригадира, — мне понадобятся аспидная доска и крепкий шпагат. Натяни тент от солнца. Мы проработаем до вечера. И немедленно поставь вооруженного гафира у этой скалы!

— Черт побери, опять дрянь какая-то!

Марк даже не поднял головы. Его спина разламывалась от напряжения, а натянутый над ним тент почти не спасал от жары, но даже когда его друг в ярости пнул ногой песок, Марк не отвлекся от работы. За два часа он расчистил пятнадцать сантиметров камня.

— Я просто не понимаю, в чем тут дело! — продолжал Рон, глядя на пробные снимки в руке. — Опять все размазано, хоть ты тресни!

— Заведи себе другую камеру.

— Вот смотри! — Рон спрыгнул к Марку в раскоп. — Эти снимки сделаны незадолго до того, как был найден камень. Идеальные, все как один. А здесь, двенадцатью кадрами дальше, панорама каньона, тоже в полном порядке. А вот эти двенадцать, в центре пленки, смазаны, Марк. Только фотографии камня. Уму непостижимо!

— Наверняка пленку повредили при транспортировке.

— Невозможно. Тогда не было бы такой резкой разницы. Один негатив безукоризненно четкий, а другой совершенно смазанный.

Марк снова присел на корточки и провел рукавом по лбу. Его брови и борода блестели от пота.

— Рон, это ты фотограф. А я всего лишь землекоп, давай так и договоримся? Посмотри сюда, ты еще не видел, как далеко я продвинулся за это время.

Рон опустился на колени. Обратная сторона широкого плоского камня, теперь уже примерно на восемнадцать сантиметров торчавшего из песка, была покрыта горизонтальными, аккуратно вырезанными рядами иероглифов.

— Черт возьми, — прошептал он, — да ведь это действительно она.

— Без сомнения. Прочти вот это. — Марк указал кисточкой на правую колонку.

— «Преступник из Ахетатона», Боже милостивый…

— Не знаю, как глубоко она еще уходит в землю, но, по-видимому, мы скоро сможем прочесть загадку, в которой зашифрована информация о местоположении гробницы. Тогда мы сами сможем убедиться, допустил ли Рамсгейт ошибку или нет.

Рон облизнул губы.

— Просто не верится…

У него подкосились ноги, и он сел на землю. Теперь он заметил остальных, расположившихся в тени развевающегося тента. Жасмина, скрестив ноги, сидела на песке и была занята составлением подробнейшего протокола работ. Сенфорд и Алексис Холстид, царственно восседавшие на своих деревянных раскладных стульях, походили на зрителей теннисного турнира, настолько невыразительными были их лица. Хасим делал какие-то заметки, а Абдула Рагеб равнодушно стоял рядом с гафиром. Вокруг царила полная тишина, если не считать свиста ветра, дувшего с плато. Феллахи были отправлены назад в рабочий поселок.

— Рон, нам нужны фотографии, и причем хорошие, четкие и контрастные. Если стела действительно выдолблена из целой скалы, то мы не сможем увезти ее отсюда. Нам придется исследовать надписи на ней только по фотографиям.

Рон кивнул:

— Хорошо, я принес новые пленки, которые лежали в пакете из освинцованной бумаги. К тому же я собираюсь проделать несколько экспериментов с камерой. Но получить яркие, четкие фотографии будет совсем не просто. Надпись врезается в камень не глубже чем на два миллиметра. Контрастность не увеличить. Надо посмотреть, смогу ли я поймать солнечные лучи, падающие под нужным углом…

У Марка страшно ломило спину, и ему казалось, что он никогда больше не сможет разогнуться, но это была приятная боль. Ему и раньше доводилось ощущать ее, когда он часами ползал на четвереньках над находкой, так сильно углубившись в работу, что забывал обо всем на свете. Теперь, когда он, разделавшись с ужином и высоко закинув ноги, сидел в общей палатке, он даже наслаждался напряжением и покалыванием в спине, так как это напоминало ему о его успехе на раскопках.

Он предполагал, что они выкопали уже около половины стелы.

— Жаль, что со снимками ничего не получилось, — сказал Рон.

Марк махнул рукой и взял стакан с вином.

— Да не переживай. Завтра мы займемся иероглифами. Только бы нижняя половина сохранилась так же хорошо, как и верхняя. Тогда мы запросто переведем текст.

— Одного не могу понять, почему такая редкая и ценная стела до сих пор не вывезена другими египтологами.

— Элементарно, мой друг, они ее просто не нашли. По приказу паши эта область почти сто лет находилась на так называемом карантине. Поэтому долгое время никто не решался войти в каньон и стелу засыпало песком. А о Рамсгейте просто забылись.

— Откуда же тогда взялся дневник?

— Я же уже говорил — его скорее всего взял какой-нибудь феллах еще до того, как явились солдаты паши. Кто знает? Да это, в общем-то, и не важно.

Рон угрюмо смотрел на свой стакан. Они с Марком были одни в палатке. Только Самира тихо шаркала взад и вперед в углу у плиты.

— Еще и с фотографиями творится что-то неладное. Мне даже как-то не по себе.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Рамсгейт пишет, что у сэра Роберта были проблемы с камерой. Когда он проявил пластину, снимки оказались черными. Тогда он снял Рамсгейта и его жену, используя магниевую вспышку. И эта фотография, сообщает Рамсгейт, также была необычной. Рядом с Амандой была видна странная тень, выглядевшая как столб дыма. Тебе это ничего не напоминает.

Марк не ответил. Он вспомнил о другом месте в дневнике, где говорилось: «Моя Аманда начала бродить во сне. Ее мучают страшные кошмары, и она бормочет что-то на непонятном языке. Когда ее рассудок проясняется, и у нее как будто бы снова пробуждается интерес к жизни, она уверяет, что видела призрак женщины, разгуливающий по лагерю в ослепительно белых одеждах…»

— Пойдем-ка лучше спать, — внезапно сказал Марк. — Завтра будет трудный день.

Пока они разговаривали, на улице стало намного холоднее. Звезды на темном небе напоминали рассыпанные кристаллики льда. Друзья вышли из столовой и, дрожа от холода, зашагали по лагерю.

— Удивительно, как только земля не растрескается от таких внезапных перепадов температуры. Рон, куда ты идешь?

— Я еще загляну ненадолго в фотолабораторию. Мне нужно выяснить, что случилось с моими пленками.

— Смотри, приятель, не налегай на вино, — пробормотал Марк, глядя Рону вслед.

Он как раз собирался войти в палатку, когда вдруг почувствовал, как на него сзади пахнуло холодом. Он невольно сдвинул лопатки, как если бы кто-то бросил ему за воротник кубик льда. Марк неподвижно застыл на месте, все еще держа в одной руке полог палатки. У него сильно стучало в висках.

Потом он услышал его.

Приглушенный звук тяжелых шагов.

Они доносились откуда-то из-за пределов лагеря, из черного мрака позади его палатки, глухие, ритмичные шаги — тук-тук, тук-тук. Ужасный звук, похожий на тяжелую поступь огромного сонного зверя.

У Марка зашевелились волосы на затылке. Ему хотелось посмотреть, что это было, но он не решался. Он судорожно вцепился в брезент палатки, крепко сжимая его в руке, чтобы не упасть на землю.

Тук-тук. Тук-тук.

Накурившийся гашиша феллах. Нет, судя по звуку, это не могут быть шаги человека, иначе он должен был бы весить не меньше лошади. Может быть, это верблюд грека. Доменикос вернулся, чтобы еще раз попытаться его уговорить.

Марк начал дрожать. Он почувствовал, как у него взмокли подмышки. Это был не верблюд; это было не четвероногое животное. Чем бы ни было то, что надвигалось на него, оно стояло вертикально, на двух ногах… Внезапно поднявшийся сильный пронизывающий ветер с шумом пронесся по палатке. Висевшие на улице фонари закачались, и в их свете заиграли причудливые тени. Марк почувствовал, что теряет самообладание. Его голова раскалывалась от боли.

Тук-тук. Все громче, все ближе. Тук-тук.

Невероятный ужас, панический страх охватил его, внезапное необъяснимое желание упасть на колени и кричать до тех пор, пока хватит сил. Что бы ни надвигалось на него из кромешной тьмы, это было… И тут совершенно неожиданно он заметил странное свечение. Он увидел перед собой очертания собственной тени, четко вырисовывающиеся на стене палатки. Белое сияние, наполнившее лагерь неестественным светом, шло сзади, а не с той стороны, откуда приближалось к нему неведомое чудовище. Внезапно ветер стих, и в лагере снова воцарились тишина и покой. Шаги прекратились.

Все еще в оцепенении, Марк медленно и неуклюже повернулся, встав спиной к палатке и притаившемуся в темноте ужасу. В центре лагеря он снова заметил похожую на видение женщину.

Она появилась точно так же, как и три раза до этого: в мерцающем белом свечении. Она печально смотрела на него большими нежными глазами и медленно шевелила ярко-красными губами. Ошарашенно глядя на нее сквозь ледяную ночь, Марк снова слышал, а скорее чувствовал, ее голос у себя в голове.

«Энтек сетемет ер анхуи-к.»

Марк заметил, что его рубашка взмокла от пота. Он совсем окоченел от холода.

«Сексем-а ем уту арит ер-а теп та.»

Его дыхание замедлилось. Дрожь пробежала по телу. Он словно каменный застыл на месте. Силы как будто оставили его, он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Ему казалось, что он уже не принадлежал сам себе.

Губы женщины беззвучно шевелились, но у него в голове отчетливо раздавалось ее странное бормотание: «Ун-на! Нима тра ту энтек? Нук уа ем тен. Нима енти хена-к?»

Марк раскрыл рот, но язык не хотел больше его слушаться.

«Нима тра ту энтек?»

Он дышал тяжело и отрывисто. Я, кажется, начинаю понимать! Я понимаю! — осознал вдруг Марк.

«Нима тра ту энтек?»

Слова кажутся мне знакомыми. Я почти…

«Нима тра ту энтек?»

Он дрожал всем телом, а его рубашка промокла до нитки. Как прикованный смотрел он на губы женщины. И снова слышал: «Нима тра ту энтек?»

Да! Теперь я почти понял! Почти…

Но тут внезапно ее слова заглушил другой голос, который с такой силой зазвенел в ушах Марка, что он чуть было не потерял равновесие. Женщина в белом исчезла, и в тот же миг со всех сторон засверкали огни. Марк прикрыл глаза рукой. Крик взбудоражил весь лагерь.

Вместе с остальными Марк помчался к палатке Жасмины. Ее пронзительные испуганные крики разносились в ночи. Марк и Рон распахнули двери палатки и быстро расстегнули молнию противомоскитной сетки. Внутри царила кромешная тьма, но они слышали, как Жасмина хлопала по себе ладонями и звала на помощь.

Когда они ворвались внутрь, Марк почувствовал, как что-то на лету ударилось о его лицо. Казалось, будто кто-то бросил в него целую пригоршню крупного песка. Воздух наполнился пронзительным жужжанием, а в его голые руки вонзились тысячи иголочек.

Рон нащупал в темноте выключатель, и когда он включил свет, то вскрикнул от ужаса. В палатке Жасмины носились тучи насекомых. Они гудели и жужжали, ползали по всем открытым поверхностям, а в центре сидела Жасмина, одетая лишь в тонкую ночную сорочку, и, дико размахивая руками, отчаянно кричала.

Насекомые покрывали каждый кусочек ее кожи, ползали у нее в волосах и черной маской облепили лицо — комары, осы, мухи и саранча беспорядочно гудели и беспощадно впивались в свою жертву.

Марк обхватил ее за талию и вытащил из палатки. Когда он посмотрел назад, на густое облако насекомых в палатке, то увидел, как Рон, крича и хлопая по себе, тоже прорывался к выходу. Остальные столпились у палатки и в полном недоумении молча смотрели на Марка, обнимавшего плачущую молодую женщину.

Он быстро провел рукой по ее лицу и волосам, тогда насекомые отлепились от нее и исчезли в темноте. Марк с отвращением прислушался к жужжанию паразитов. Потом он повернулся к Абдуле и распорядился:

— Позаботься, чтобы палатку очистили от этих тварей!

— Да, эфенди. — Ни один мускул не дрогнул на лице высокого египтянина, но взгляд его вдруг стал каким-то жестким и недружелюбным.

— Рон, сегодня ночью мы с тобой будем спать в лаборатории. Жасмина может занять мою кровать.

Она постепенно перестала всхлипывать, но все еще крепко держалась за Марка. В ночной рубашке Жасмина казалась очень хрупкой и совсем беззащитной, как маленькая девочка. Она спрятала свое лицо у него на груди, а он, продолжая прижимать ее к себе, почувствовал бесчисленные волдыри и укусы у нее на спине и руках.

Когда он наконец снова заглянул в палатку, насекомые исчезли.

Зной струился над раскаленным песком и искажал пропорции скал на противоположной стороне. Подобно ртути, которая вблизи превращается в ничто, горячий воздух растекался по дну каньона. Они все еще с интересом ожидали, чем кончится сегодняшний решающий день, но их внимание постепенно притуплялось. Хотя им и не хотелось покидать место раскопок, ожидание становилось утомительным.

После пяти часов работы Марк наконец-то расчистил последний ряд иероглифов.

Он, так же как и его товарищи, уже как-то сник. Ужас ночного нападения насекомых на Жасмину все еще не давал ему покоя, и в то же время у него из головы не выходила женщина в белом. Большую часть ночи он проворочался на полу рабочей палатки, постоянно вскакивая от ужасных кошмаров и слыша рядом с собой спокойное дыхание Рона. Даже сейчас, когда он очищал камень от последних песчинок, чтобы наконец прочесть загадочную надпись, Марк чувствовал, как его наполняет страшное предчувствие.

Рано утром Жасмина настояла на том, чтобы поехать вместе с ними на раскопки. Теперь она сидела неподалеку от Марка и, кое-как держа ручку забинтованными пальчиками, вела протокол раскопок. Ее лицо, казавшееся при дневном свете ужасно распухшим, стало постепенно проходить. Несколько ссадин и укусов были единственным, что напоминало о злоключениях прошлой ночи. Рон сидел рядом с ней, обхватив руками колени, и его лицо было хмурым и озабоченным. Он наблюдал за ящерицей, которая копалась в песке в поисках скорпионов, но голова его была занята проблемой бесплодных попыток сделать хотя бы одну фотографию стелы.

Алексис Холстид сидела на песке чуть в стороне от остальных. На ее лице было странное выражение. Она склонила голову, как будто прислушивалась к тихому шепоту.

Ее муж, сидевший от нее чуть поодаль, казалось, очень сильно изменился за ночь. Он снова видел кошмар: огромный мужчина из золота стоял в ногах его кровати и смотрел на него светящимися глазами, и в это время со всех сторон одновременно раздавался голос, повторяющий одни и те же слова: «На-кемпур, на-кемпур…»

Хасим ель-Шейхли был единственным, кто следил за работой Марка с подлинным интересом. Каждый появляющийся из-под грязи иероглиф постепенно вытеснял из его памяти воспоминания о собственных постоянно повторяющихся ночных кошмарах, в которых его соблазняла женщина с головой скорпиона, и Хасим все больше сосредотачивал свое внимание на сенсационной находке, которая должна была принести ему серьезное продвижение по службе.

Марк выпустил из рук лопаточку, вытер платком лицо и шею и, кряхтя, опустился на песок.

— Готово! Последние строчки, которые раскроют нам тайну местоположения гробницы, расчищены.