Семь смертных грехов. Роман-хроника. Соль чужбины. Книга третья

1

Европа второй половины двадцатых годов являлась рассадником всевозможного авантюризма. То в одной стране, то в другой проходили судебные процессы, в которых главными действующими лицами выступали русские белоэмигранты. Они продавались кому угодно, но главной их заботой была борьба с большевиками. Звериная ненависть к Коммунистическому Интернационалу толкала их на безрассудные поступки. Они называли себя «активистами». Убивали советских работников, совершали налеты на приграничные территории, тайно пробирались в Москву, Ленинград и другие крупные города, замышляли хитроумные заговоры. Одним из таких заговоров явилось «дело Дружеловского» в Вене — дело подпольной фабрики, изготовлявшей фальшивые антисоветские документы.

Началось «дело» тихо. В полпредство СССР в Австрии явился Генрих Горт — ученик гравировальной мастерской с поручением: получить платежи за изготовление штемпелей, заказанных якобы по поручению пресс-отдела полпредства. Штемпели: «Секретно», «Совершенно секретно», «Делегация Исполкома Коминтерна», «Иностранный отдел секретной части ОГПУ» и другие вызвали недоумение. Горта допросили. Он рассказал, что в их гравировальную мастерскую дважды являлся представительный господин, отрекомендовавшийся сотрудником Советского полпредства. Он заказал принесенные штампы и дал задаток, заявив, что полный расчет будет произведен по окончании работы. И поскольку сотрудник полпредства не явился, Горту поручили отнести заказ.

Полпредство обратилось с заявлением в полицию о провокации. Был задержан некий Александр Якубович, рожденный в Полтаве, русский, православный, живущий ныне в Вене. Якубовича опознали в мастерской. Он показал: заказать штемпели от имени полпредства ему поручил Александр Гаврилов, приехавший из Берлина, — известный австрийской полиции и высланный на пять лет из Вены как распространитель фальшивых денег и документов. При обыске у Якубовича были изъяты письма на русском языке от Гаврилова, говорящие об их связи и «каналах» передачи заказов. Газета «Арбейтер цайтунг» отметила, что эти штемпели со всей очевидностью должны были служить дезавуации официальных советских документов.

В то же время пришло письмо и в лондонское полпредство СССР:

«Милостивый государь! Я был бы очень рад, если бы Вы могли принять меня частным образом по вопросу исключительной важности, который, я уверен, Вы согласитесь рассмотреть. Вопрос такого рода, что его нельзя детально разобрать в письме. Я думаю — достаточно будет, если я скажу, что я могу представить Вам 30 документов, которые были употреблены, чтобы дискредитировать Россию. Я имею эти документы с собой и представлю Вам их лично.

С глубоким уважением Синклтон».

В час пополудни в полпредство появился высокий, сухопарый джентльмен, типичный англичанин. Он заявил, что пришел с предложением услуг по обнаружению людей, занимающихся фабрикацией подложных документов. В свое время он уже тайно работал на Россию, находясь в связи с русским военным агентом в Лондоне. Кроме того, у него свои счеты с Англией за аресты, которым он был подвергнут незаслуженно. Синклтон назвал фамилии людей, занимающихся фальшивками: Вильсон из «Бритиш эмпайр юнион», работающий на министерство иностранных дел, и его помощник капитан Томплинс из военного министерства. Синклтон сообщил приметы обоих и добавил, что в Москве есть человек, сотрудничающий с Вильсоном. Затем Синклтон перешел к документам. У него имелось много фотографий и явно подложных писем, относившихся к двадцатым годам. Некоторые с гербом РСФСР.

— Откуда эти материалы? — спросил его сотрудник полпредства.

— Приятель, имеющий отношение к мастерской, где изготавливают подделки, захворал. Я украл их у него и вот принес.

При разборе документов была обнаружена фотография линотипной машины, возле которой стоял сам Синклтон. Типография была насыщена современным оборудованием. Сотрудник полпредства предложил Синклтону оставить фотографии и документы, компрометирующие СССР, для показа их полпреду. Синклтон согласился оставить их на сутки.

Ровно в час пополудни следующего дня Синклтон явился на второе свидание. Он принес заявление, которое начиналось так: «Конфиденциально... Имею честь подтвердить следующее: зная все то, что делается в тайниках ряда антисоветских организаций, единственной целью которых является дискредитировать русский престиж всякими возможными путями, я готов представить доказательства их подпольной деятельности, показать, как расходуются деньги для дискредитации России... В Англии, Париже и Амстердаме... Русское Правительство сможет не только немедленно потребовать прекращения этой деятельности, но также доказать, что оно является жертвой заговора, участники которого прибегают к публикации фальшивых документов. Я готов передать все документы как гарантию моей искренности на следующих условиях:

1. В случае удачного завершения моей работы, которая, как я рассчитываю, потребует двух месяцев, русское Правительство признает ценность моих услуг, в форме денежного вознаграждения, размер коего я оставляю на его усмотрение. 2. Русское Правительство предназначает некоторую сумму на то, чтобы можно было выполнить эту работу... Я буду в состоянии дать русскому Правительству имена, описание и местонахождение каждого агента тайной полиции, находящегося в данное время в России...»

— Какую сумму вы хотите получить? — внимательно ознакомившись с письмом, спросил сотрудник полпредства.

— Пять тысяч фунтов! — сказал Синклтон, надеясь, что его предложение принимается.

— Очень сожалею, мистер Синклтон. Полпредство не располагает такими суммами для покупки фальшивок.

Советский полпред немедля сделал сообщение обо всем происшедшем, приложив фотокопии документов. Англичане хранили гробовое молчание. Мистер Синклтон таинственно исчез, и следы его затерялись.

Третьим объектом провокаторов явилось полпредство в Париже. Этого ждали. К секретарю Красина явился хозяин типографии «А.Мишель» (улица Фран-Буржуа), где печатались антисоветские бланки, визитные карточки и тому подобная печатная мелочь, и подал письменное заявление:

«23 апреля 1925 года один господин явился в мое заведение и заказал бланки Исполнительного Комитета Коммунистического Интернационала; бланки должны были быть переведены на русский язык и напечатаны в количестве ста экземпляров. Он был очень щедр и дал задаток в сто франков, при условии, что заказ будет готов на следующий день. Когда я попросил от заказчика подпись секретаря Коммунистической партии, он обещал дать мне просимое при получении заказа.

24 апреля, придя за заказом, он ничего не принес, но при мне подписал бумагу, в которой заявлял, что заказ делается от имени первого секретаря посольства СССР. Заподозрив в этом аферу, я сказал, что этой бумаги для меня недостаточно. Тогда он взял бумагу, сказав, что через несколько минут вернется с первым секретарем посольства. До пяти часов вечера он не вернулся. Подпись под бумагой, взятой им обратно, была не очень разборчива, но мне кажется, что она означала не то «Перро» (Peppo), не то «Пьерро» (Pierrot). Присоединяю при сем оригинал заказа и один из готовых бланков.

Примите и проч.

А. Мишель».

После этого хозяин типографии ретировался, оставив бланк с грифом: «Исполнительный Комитет Коммунистического Интернационала» и ниже адреса: «Москва. Ильинка (Китай-город)» и «Ленинград, Варваринская, 15».

Берлинская газета «Руль» сообщала: «Русское информационное агентство «Руссино», Анабахерштрассе 8 — 9... Принимает заказы на получение сведений о деятельности Коминтерна в мировом масштабе. Корреспонденции и сведения о положении дел в России. Требуются корреспонденты. Вознаграждение по соглашению...

Директор С. М. Дружиловский».

Тут провокация имела два адреса: Коминтерн и Советское полпредство в Париже. Первый секретарь стал звонить в Префектур де полис, а затем в Сюртэ женераль, но и тут и там к его заявлениям отнеслись крайне спокойно и даже недоверчиво.

Расследование в Вене медленно продолжалось. Делом заинтересовался ряд газет. Берлинская «Der Tag» от 10 июля 1925 года писала: «Венская полиция уже в течение нескольких недель занята аферой фальсификации штемпелей, которые при известных обстоятельствах могут получить международное значение... В течение последних месяцев во всех странах света опубликованы документы упомянутых русских учреждений, печати которых здесь фальсифицировались. В связи с этим мы напоминаем о русских документах, опубликованных весной в Берлине. Недавно врученная австрийскому Правительству югославская нота, по-видимому, тоже имеет своим основанием такого рода фальшивые советские документы...»

Политические провокаторы не гнушались и печатанием фальшивых денег.

По заданию Центра чекисты сумели разобраться в ситуации, найти фабрику фальшивок, назвали полиции фамилии и адреса заговорщиков. Ими оказались: Александр Феофилович Гуманский, подполковник, контрразведчик, руководитель технической части контрразведывательной организации кирилловцев, работающей в контакте с антибольшевистской «Лигой Обера»[41], распространявшей фальшивки среди болгар, поляков и немцев. При аресте у него на квартире были конфискованы три подложные инструкции Коминтерна. В его деле оказались замешанными некоторые чиновники министерства иностранных дел Германии: Геральд Иванович Зиверт, подпоручик, после занятия Риги немцами поступивший к ним на службу, одновременно работавший на разведку Авалова-Бермондта. В Берлине открыл частнос разведбюро, выполнявшее задания иностранных правительств по информации о Советском Союзе. Был связан с поляками и берлинским полицейпрезидиумом, с латвийской контрразведкой и «Лигой Обера»; Владимир Иванович Орлов — врангелевский контрразведчик, тесно связанный с латвийской контрразведкой через своего агента в Риге; Алексей Валерианович Белгардт, бывший сенатор, и его сын Алексей Алексеевич, поддерживающий контакты с реакционными партиями Германии. Они предоставляли квартиру для совещаний «фабрикантов» антисоветских фальшивок.

И, наконец, руководитель названной выше группы, бывший агент польской, английской и французской разведок С.М.Дружиловский. Ему больше других удалось избегать ареста. Дружиловский решил искать убежища на... территории Советского Союза. В 1926-м году он был задержан при нелегальном переходе границы. Суд над ним состоялся в Москве. Он вынужден был признать, что и так называемое «письмо Зиновьева», якобы посланное председателем Исполкома Коммунистического Интернационала руководству английской компартии, наделавшее в свое время много шума, его фальшивка, в которой рекомендовались самые различные способы организации государственных переворотов и захвата власти. «Фабрикант» получил по заслугам. Акция сорвалась. Белогвардейский ответ («ударом на удар») не получился. Не помогло и подлое убийство на территории Латвии советского дипкурьера Теодора Нетте, ценою жизни обеспечившего неприкосновенность секретных документов. Чекистам из группы «Доктора» были известны руки, направлявшие пистолеты контрреволюционных наймитов.

Объявление:

«Генеральный консул СССР в Париже сим напоминает всем бывшим подданным Российском империи, проживающим во Франции, гражданским эмигрантам, бывшим военнопленным, солдатам бывшего экспедиционного корпуса, солдатам бывших белых армий и матросам бизертского флота, что желающие приобрести права граждан СССР должны подать об этом письменное заявление в Генеральное Консульство. Началом этой регистрации считать 20.11.1925 года. Регистрация производится в Генеральном Консульстве по вторникам, средам и пятницам с 10 до 1 часу, по субботам от 1 часу до 4 вечера.

Генеральный консул О. X. Ауссем».

Объявление

«Сегодня, 12 июля, в 2.30 после полудня возле Снсиэте Савант, рю Дантон (метро Одеон) состоится перед отправкой на родину первого эшелона общее собрание «Союза возвращения на родину».

Доклад Правления.

После собрания будут демонстрировать фильмы «Кремль и жизнь в нем» и «Жизнь Советского Союза».

Собрание приглашает г-на Милюкова посетить это заседание и разъяснить свои доводы невозвращения. Ему гарантирована полная безопасность и свобода слова».

Подписное обязательство (образец)

«Я, нижеподписавшийся... уроженец... принят постановлением Президиума Центрального Исполнительного Комитета СССР в число граждан СССР и обязуюсь уважать и защищать от всяких посягательств Конституцию и государственный строй СССР».

Подпись[42]

2

Положение русской эмиграции, сложившееся после провозглашения Кирилла императором, не могло удовлетворить большую часть монархистов и в первую очередь — самого Николая Николаевича. Казалось, все он делал правильно — не кричал, не суетился, жену в заморские страны не гонял, с политическими заявлениями, несмотря на давление «слева» и «справа», не торопился. И упустил момент, упустил. Он проигрывал по всем статьям. Не мог и не хотел с этим мириться — искал выхода. Его советники подсказывали: нужен новый «всемирный русский съезд», объединяющий эмиграцию, рассеянную по миру, — первое. Провозглашающий Николая Николаевича ее верховным вождем, — второе. Николай Николаевич подумал, порассуждал сам с собой и с ближайшими советниками и, наконец, дал «добро». Пусть будет съезд, пусть будет широкое объявление его «вождем национального фронта», призванным возглавить борьбу с большевизмом и III Интернационалом. Пусть. Он готов! Он возглавит. Пора.

Первой об опасности узнала — от верных людей в стане Николая Николаевича — Виктория Федоровна. Безрезультатная поездка в САСШ не прошла даром, многому ее научила. «Нынче ветер дует явно не в наши паруса! — внушала она императору, упивающемуся атрибутами своей иллюзорной власти. — Если съезд пройдет под водительством клевретов «дяди Николаши», возникнет двоевластие. Надо что-то решать», — наставляла она мужа. Кирилл I хмыкал, отмахивался: «Пока эти рамолики столкуются, чтобы сесть за один стол, и заговорят на одном языке, я на своем авто успею объехать земной шар по экватору». — «И не один, конечно?» — язвила Виктория Федоровна. — Необходим, как минимум, еще один спортсмен, не так ли?» Кирилл щурился: умная жена, ничего не поделаешь, ей бы впору разведку возглавить...

Итак, съезд! Объединение всех сил эмиграции! Создан оргкомитет, состоящий почти из ста представителей монархических групп, Национального комитета и Торгово-промышленного комитета. 1 апреля 1926 года французская газета «Тан» сообщила, что через неделю начинаются заседания «всемирного русского съезда». Многие и в Париже, и за рубежом восприняли это как не очень удачную первоапрельскую шутку. Трезвомыслящие и скептики утверждали: депутаты переругаются в первый же день работы (хорошо, если не подерутся!). На этом съезд и кончится... банкетами разных групп в разных ресторанах.

Раздоры начались уже на заседаниях оргкомитета. Несмотря на все предварительные заявления о намерении спокойно выяснить отношения, инициаторы созыва антибольшевистского форума кинулись в борьбу за места на съезде. Левые, часть умеренных, казачьи организации критиковали систему выборов, которая давала полное главенство правым. Те навязывали свою волю съезду, чтобы стать у кормила власти во главе с великим князем Николаем, подчинив себе армию и рядовую эмиграцию.

Канцелярия его императорского величества Кирилла 1 выступила с резким заявлением: «...Инициаторы и вдохновители съезда под маской патриотизма проводят цели, гибельные для дела возрождения России, клонящиеся к замене принципа законности политиканством частью злонамеренных, частью близоруких партийных вождей». Кирилловцам запрещалось участвовать в заседаниях съезда. Его императорское величество выражал уверенность, что резолюции так называемого «съезда» будут иметь самое отрицательное значение, голосование будет подтасовано, цели — самые раскольнические.

И все же съезд открылся. 4 апреля 1926 года в фешенебельных банкетных залах отеля «Мажестик» близ Триумфальной арки собралось 425 делегатов из 26 стран. Заседание открыл молебном митрополит Антоний, приехавший из Югославии. Первый спор съезда — кому служить молебен. Второй спор — кому председательствовать? «Маркову!» — кричали одни. «Струве!» — возражали другие. Бывший легальный марксист, кадет, врангелевский министр иностранных дел и монархист Петр Бернгардович Струве получил 232 голоса «за» и 193 — «против». Стихийно возникли разногласия по поводу последовательности и порядка выступлений. Петь или не петь предложенный Марковым гимн «Боже, царя храни»? И не было им числа — спорам по любому поводу.

Съезд приветствовали представители организаций эмигрантов — зачастую никому не известные группы, состоявшие из пяти — десяти человек. Устроители ждали представителей правительства Бриана. Их не было. Некий Жан Эрлиш, объявленный политическим деятелем, уполномочивший себя выступать от имени «прекрасной Франции», оказывается выходцем из России. Случился скандал. Стало известно и другое: в это время на Кэ д’Орсэ французская правительственная делегация вела переговоры с большевиками (вот оно, двуличие европейцев!) о развитии торговли и укреплении экономических отношений. Делегаты съезда требовали послать протест Бриану. Но и тут голоса разделились: кто из французских торгашей обратит внимание на подобные протесты, когда речь идет о миллионных сделках!

Новые бурные дебаты — династический вопрос. И снова никакого решения. Он передан для рассмотрения специальной комиссии под председательством Трепова. При определении симпатий к «императору» или к верховному «вождю» Николаю Николаевичу съезд тоже не проявил единодушия, хотя, как казалось, большинство его делегатов принадлежали к «николаевцам».

Особо выделяли вопрос об отношении к русской армии. Монархисты требовали провозглашения русскими воинскими контингентами монархических лозунгов. Врангель продолжал отстаивать аполитичность своей армии. Большинство его друзей и недругов считало: Врангель нерасчетливо поторопился с подобным заявлением. Остаться между Сциллой и Харибдой (имелось в виду — между Кириллом и Николаем Николаевичем) не лучший выход: неизвестно, куда понесет и куда вынесет история. В любом случае мог бы и подождать, отмолчаться. Съезд постановил: обязательность проведения монархической пропаганды в армии, необходимость всемерной поддержки монархических организаций, долженствующих стать ядром будущих воинских формирований.

...Выступающие сменяли один другого. На следующий день для делегатов в Булони был устроен роскошный обед. Но и во время пиршества не смолкали споры: ничто не могло остановить политиканов.

К Николаю Николаевичу в Шуаньи была послана делегация. Собственно, без особых полномочий, просто приветствовать великого князя и выразить надежду на иные времена. Николая Романова посещали и дальновидные делегаты-одиночки — выразить верноподданнические чувства. Великому князю пришлось воспользоваться для ответа газетой «Возрождение» — носительницей духа борьбы и возрождения былой России, издаваемой на средства известного нефтепромышленника Гукасова. Николай Николаевич сдержанно, чисто по-монарши писал, что высоко ценит «засвидетельствованную съездом готовность зарубежных сынов России содействовать моим начинаниям по спасению Родины». Нерешительность рождала стремление изъясняться неясно. Великий князь призывал делегатов съезда не предрешать будущей судьбы своей многострадальной страны, полагая, что дело русского народа самому установить образ жизни — «основы для бытия и устроения». О статье для «Возрождения» не знали даже в ближайшем окружении «хозяина Шуаньи». Он ни с кем не посоветовался, никого не поставил в известность.

Сторонники великого князя, стихийно собравшиеся тем же вечером, единодушно оценили эту статью как упущенный шанс в борьбе с узурпатором Кириллом, сильно осложнившим положение сторонников Николая Николаевича. «Я прошу прощения за дерзость, ваше высочество, — с трудом сдерживал себя генерал Лукомский. — Но ваше слово в этом бульварном листе буквально подрезало нам крылья!» Ему вторил князь Белопольский: «Да, да, именно, ваше императорское величество! Я согласен с генералом. Вы не вполне доверяете нам, своим верным слугам. Приходится скорбеть об этом». — «Ничего не потеряно, господа, — отмахивался Николай Николаевич. — Я так решил и сделал исключительно ради блага России. Это окажет положительное влияние на умы и охладит противников. Если вообще не выбьет их из седла». И каждый из сидевших в кабинете подумал о великом князе: он сдался, не хочет бороться, он устал...

Время, тем не менее, указывало на неизвестные дотоле силы, начавшие помогать Николаю Николаевичу. Похоже, силы эти находились не в России и не в среде эмигрантов. Газета «Дейли мейл» без обиняков назвала Николая Николаевича «наследником романовского трона». Англичан поддержали представители других западных газет. Венская «Арбайтер цайтунг» рассказала, как почти два года назад князь Кирилл собственноручно возложил на свою голову корону Российской империи, а другой князь, его родственник, Николай Романов, счел этот поступок несправедливым и безнравственным, так как и у него неоспоримые права управлять русским народом. Теперь он собрал съезд в Париже. Депутаты съезда заседающие ныне в отеле «Мажестик», провозгласили царем князя Николая, который, добиваясь согласия и мира среди россиян, разбросанных по разным странам, и тех, кто проживает на территории собственно России (?!), объявил себя «народным царем», обещал своим верноподданным править с миром, свободой и отеческой заботой. Вот тебе и «дядя Николаша!»

Съезд, однако, продолжал заседать и спорить — все более резко, непримиримо, употребляя запрещенные приемы. Лозунги «диких помещиков» пугали депутатов от торгово-промышленных кругов. Полемика кончалась криком. Крик — скандалами. Один из организаторов съезда С.Третьяков, представлявший руководство Торгово-промышленного комитета, демонстративно покинул зал заседаний, «хлопнув дверью». Правый кадет, член оргкомитета съезда А. Федоров заявил, что провозглашать великого князя Николая вождем рано. Это может иметь отрицательные последствия, ибо приведет к дальнейшему расколу эмиграции. Председательствующий, пользуясь своим правом, запретил выступающему вообще поднимать этот вопрос. Однако и другие делегаты говорили о том же. Большинство не хотело подчиняться «верховному вождю», учреждать некий руководящий орган при нем. Н. Львов сказал прямо: подобный, с неопределенными функциями, руководящий орган при нынешней ситуации станет лишь символом разъединения. Слова просил и гость съезда князь Н. Белопольский, но говорить ему возможность не предоставили: заседание затянулось, регламент был нарушен, далеко не все депутаты успели высказаться. Вопрос о «народном царе» уходил в песок, тонул среди бездны других, среди новых разногласий, которые родил доклад о земле, некстати сделанный бывшим царским сановником В. Гурко. Н. Марков, Д. Оболенский, А. Трепов, П. Скаржинский — что ни речь, то разные оттенки черносотенно-монархической «заботы» о русском крестьянине и земле. Недаром кто-то заметил: у нас не один земельный вопрос — их пятнадцать миллионов — по числу крестьянских хозяйств в России. Не в силах договориться между собой, все выступавшие строили свои иллюзорные теории на том, что Советская власть развалится под грузом трудностей, что Коммунистическая партия после смерти Ленина расколется под ударами внутрипартийной оппозиции...

Съезд закончился. Была принята резолюция по каждому из поднимаемых вопросов. По династическому, так волновавшему окружение Николая Николаевича, было записано: «Съезд разделил понятия блюстительства престола, возглавление широкого национального движения и вопрос о династических правах. Право на блюстительство престола принадлежит династии в целом и ей самой принадлежит решение о формах осуществления этих прав...»

И далее: «Съезд решил, что возглавление широкого национального движения принимает великий князь Николай Николаевич, который сам определит момент своего выступления. Вопрос о правах на престол, ввиду наличия спорных толкований закона, отнесен в Россию по освобождении ее от большевиков компетентным законодательным учреждением». Съезд можно сказать, провалился. Эмигранты шутили: вместо полноценного дитяти в результате долгой болтовни родилась хилая внебрачная двойня. Родилось «Центральное объединение» (председатель А. Гукасов, члены — князь И. Васильчиков, В. Рябушинский, П. Струве, князь Л. Уралов и другие), вещавшее об укреплении контактов с политическими кругами Европы и Америки. Вторым дитятей явилось крайне правое «Патриотическое единение» (председатель И. Алексинский, члены — А. Крупенский, Н. Оболенский, генерал П. Краснов и другие), яростно требовавшее «освобождения России под водительством национального вождя Николая Романова» и безоговорочного подчинения его приказам...

В Шуаньи снова собрались особо доверенные лица. Николай Николаевич, окончательно убедившись в крушении надежд, смотрел с нескрываемым презрением на лица своих сторонников.

— Убедились? — спросил он грозно и с непонятным торжеством. В кабинете было сыро от дождя, который не утихал целые сутки, и князь то ходил от двери к выходу на веранду, то бросал свое большое тело в кресло, зябко запахивал охотничью куртку. — Убедились, советчики? Кто был прав? Я! «Давайте, ваше высочество!», «Торопитесь, ваше высочество!» — передразнил он кого-то, а может, и всех сразу. — По вашей милости надо мной все смеялись. Да-да, смеялись, Трубецкой! Торопливость хороша при ловле блох, знаете ли. Вот так-с, граф Шереметьев. А представляете, кто умнее всех вместе взятых оказался? И вас? генерал Кутепов, учтите! Врангель! Да, Врангель Петр Николаевич! Он что сказал, знаете? Так я и думал: вы лишь свои высказывания коллекционируете. Он сказал, что мы оказались у разбитого корыта! И теперь от бессилия одни ищут помощи у других. Позор, господа! К чему было собирать съезд, не подготовив его? От такой политики я отстраняюсь, чтобы с вашей помощью не скомпрометировать себя окончательно. Лучше охотой заняться. И перестать толочь воду в ступе. Прошу прощения, господа!

— Но ответ «Патриотическому объединению»... — робко подсказал барон Вольф. — Они ждут вашего слова.

— Ах, они опять чего-то ждут?! И опять от меня? Подумайте, какие неразумные детки. Этот ... как его? Председатель Высшего монархического совета. Совета, господа? Советы по образцу большевистских стали воистине любимой формой правления. Не так ли, генерал Лукомский?

— Согласен, ваше императорское высочество, — генерал от неожиданности обращения к нему смешался и покраснел.

— Благодарю, генерал, за поддержку. Не сомневался! Так вот: Круденский был здесь и, сидя на вашем месте, граф, клялся что на съезде он создаст некий орган... Совет! Который сплотит всю эмиграцию вокруг меня. Где этот орган? Где Совет — я вас спрашиваю! Пусть Крупенский привезет его сюда и представит мне. Тогда и поговорим. А пока пусть «Кирюха» правит.

— Осмелюсь напомнить, ваше императорское высочество... — снова начала Вольф.

— Что вы там бормочете, барон? Громче!

— Благоволите выслушать... Ответ верноподданным из «Патриотического объединения»... Следовало бы выработать.

— Стоп, барон! — бешенство овладевало Николаем Николаевичем. — Вы тут думайте, думайте. И пишите — вот бумаги, чернила. А я, не думая, подпишу любую вашу галиматью. Честь имею! — и великий князь покинул кабинет...

Итак, съезд, не принесший победы ни одному из претендентов, закончился. Но борьба продолжалась. Крайняя правая часть во главе с Алексинским настаивала на проведении в Париже нового съезда. Цель? Безусловное утверждение в должности «вождя» Николая Николаевича — без всяких оговорок и ограничений — и сбор средств на дело святой борьбы.

Не на шутку забеспокоилась Виктория Федоровна: «император» Кирилл сдавал позиции. Он сократил штат, дал отставку певичке и вообще несколько утихомирился.

Но тут, внезапно почувствовав физическое недомогание, сковавшее его непостижимо быстро, Николай Николаевич начал погружаться в свою болезнь. Доктор Малама терялся в догадках, настаивал на немедленном консилиуме, но хозяин Шуаньи неизменно отказывался, грозил прогнать прочь и самого Маламу.

Съезд 1926-го года стал как бы пиком долгой и непримиримой борьбы претендентов, которая, увы, так ни к чему и не привела. С одной стороны, у граждан России за рубежом был «император», пусть и самозваный, но все же «хозяин российских земель». С другой — «вождь», призванный объединить все силы эмиграции. Поручив хулу противника своим приближенным, они уже как бы и забывали о существовании друг друга, жили мирно, ибо у каждого своих проблем оказалось предостаточно. И все же Николай Николаевич проявлял себя действенней, активней в борьбе с большевиками. Такое мнение возникало благодаря действиям Кутепова, и РОВСу — в первую очередь.