АЛЕКСАНДР ПОРФИРЬЕВИЧ БОРОДИН 1813–1887

Мне как-то совестно сознаваться в моей композиторской деятельности. Оно и понят-но. У других она прямое дело, обязанности, цель жизни, — у меня — отдых, потеха.

A. П. Бородин

Гениальный композитор, участник творческого содружества композиторов «Могучая кучка», утвердивший своими произведениями новое направление в русской музыке, и выдающийся ученый, давший начало новым путям в химических исследованиях, — все это Александр Порфирьевич Бородин. Русский физиолог И. П. Павлов относил его к феноменам, сочетающим научное и художественное мышление подобно Леонардо да Винчи, Гете, Менделееву. Разносторонняя и плодотворная деятельность Бородина оставила яркий след в истории мировой культуры.

В его деятельности можно отметить три параллельных направления: научное, общественно-педагогическое и музыкальное. По мнению одних, к числу которых принадлежал Ференц Лист, Бородина нужно считать одним из наиболее выдающихся европейских композиторов; по мнению других — он человек большого таланта, принявший «худое» направление. Бородин напечатал 21 химическое исследование. Как общественный деятель, он, прежде всего, проявил себя в так называемом «женском вопросе». В истории развития высшего женского образования в России имя Бородина должно бесспорно занимать одно из первых мест. Недаром на могилу его был возложен серебряный венок с надписью: «Основателю, охранителю, поборнику женских врачебных курсов, опоре и другу учащихся — от женщин-врачей десяти курсов 1872–1887 годов». Имя Бородина в химии может быть поставлено наряду с именами наиболее крупных первоклассных ученых Западной Европы. «Самобытный композитор, один из создателей русского симфонизма», «первоклассный химик, которому многим обязана химия», «основатель, охранитель, поборник женских врачебных курсов», «опора и друг учащихся» — это слова современников Бородина. И в них воплощена истинная правда. Он был и гениальным композитором, и выдающимся химиком, ученым, и прекрасным педагогом, просветителем, общественным деятелем.

В историю музыки Бородин вошел, прежде всего, как автор оперы «Князь Игорь», а так же как один из создателей русской классической симфонии.

Александр Бородин родился 12 ноября 1833 года в Петербурге. Когда у имеретинского князя Луки Степановича Гедеонова, проживавшего в Петербурге, на 61-м году жизни родился внебрачный сын, он решил записать его за своим камердинером Порфирием Бородиным. Так Саша Бородин оказался крепостным своего собственного отца. Впрочем, перед самой кончиной тот отпустил его на волю.

Рос он у своей родной матери — солдатки Авдотьи Константиновны Антоновой, слывшей красавицей. Благодаря уму и энергии матери мальчик получил прекрасное домашнее образование и уже в. детстве обнаружил разносторонние способности. Тем более, что средств, оставленных Лукой Степановичем, было вполне достаточно. Еще в детстве Саша говорил по-французски, по-немецки и по-английски (позже овладел также итальянским). Музыка же была естественным дополнением к его домашним урокам. Слабый до болезненности, нежный и впечатлительный ребенок, Бородин проявил музыкальные способности в самом раннем детстве: в восемь лет начал брать дома уроки игры на флейте. Рано проявился у него и композиторский дар. Его первыми опытами стали полька «Helene» для фортепиано, написанная в 9 лет. Она была названа по имени одной взрослой особы, в которую мальчик был серьезно влюблён. «Саше приходилось, танцуя с нею, обнимать ее колени, — вспоминала Е..С. Бородина, — дальше роста его не хватало. Но как ревновал он ее, когда она танцевала с другими! В честь ее он тогда же сочинил польку Helene…» С 12-летнего возраста он учился вместе с Михаилом Романовичем Щиглевым, впоследствии известным преподавателем музыки. Товарищи переиграли в 4 руки все симфонии Гайдна и Бетховена и особенно увлекались Мендельсоном. В 13 лет Бородин сочинил концерт для флейты с фортепиано и исполнял его с Щиглевым. Чтобы'ознакомиться с камерной музыкой, Бородин брал уроки игры на виолончели, после чего сочинил небольшое трио для двух скрипок и виолончели на темы из оперы «Роберт-Диавол» Мейербера.

В 1849 году в одной из петербургских газет появилась статья, где говорилось: «Особенного внимания, по нашему мнению, заслуживают сочинения даровитого шестнадцатилетнего композитора Александра Бородина… Мы тем охотнее приветствуем это новое национальное дарование, что поприще композитора начинается не польками и мазурками, а трудом положительным, отличающим в сочинении тонкий эстетический вкус и поэтическую душу».

Но его «поэтическая душа» жила совсем другим. В эти же годы у Бородина проявилась страсть к химии. Вся комната мальчика была заставлена колбами, — горелками и другими приспособлениями для химических опытов.

Рассказывая В. Стасову о своей дружбе с Сашей Бородиным, М. Щиглев вспоминал, что «не только его собственная комната, но чуть не вся квартира была наполнена банками, ретортами и всякими химическими снадобьями. Везде на окнах стояли банки с разнообразными кристаллическими растворами». Об этой страсти позднее напишет и В. В. Стасов: «Чуть не вся квартира была наполнена банками, — ретортами и всякими химическими снадобьями. Везде на окнах стояли банки с разнообразными кристаллическими растворами. И Сашу Бородина даже немножко за это преследовали: во-первых, весь дом провонял его-химическими препаратами, а во-вторых, боялись пожара».

Близкие отмечали, что уже с детских лет Саша всегда был чем-нибудь занят.

Позже, когда Александр Порфирьевич войдет в полосу зенита своей славы, друзья будут переживать за эту раздвоенность, которая, как им казалось; станет его роковым знаменем. Но никто не мог предположить, что не было никакой раздвоенности, что наоборот — было подлинное единство в образе мышления, в поступках этого одаренного человека. Он просто мог слишком многое. Он был любвеобилен и плодотворен.

В 1850 году Бородин успешно выдержал экзамен в Медико-хирургическую академию в Петербурге и с увлечением отдался занятиям медициной, естествознанием и особенно химией. Общение с выдающимся передовым русским ученым Н. Зининым, который блестяще читал в академии курс химии, вел индивидуальные практические занятия в лаборатории и видел в талантливом юноше своего преемника, оказало большое влияние на становление личности Бородина.

Увлекался Саша и литературой, особенно любил он произведения А. Пушкина, М. Лермонтова, Н. Гоголя, работы В. Белинского, читал философские статьи в журналах. Занимаясь науками очень прилежно, Бородин не оставлял музыки. Все свободное от академии время он отдавал ей. Бородин часто посещал музыкальные собрания, где исполнялись романсы А. Гурилева, А. Варламова, К. Вильбоа, русские народные песни, арии из модных тогда итальянских опер; постоянно бывал на квартетных вечерах у музыканта-любителя И. Гаврушкевйча, нередко участвуя в качестве виолончелиста в исполнении камерно-инструментальной музыки. Они исполняли двойные квартеты Шпора, Роде, квинтеты Боккерини, Фельта, Онслова, Гебеля, в музыке которого Бородин находил русский характер. В эти же годы он познакомился с произведениями Глинки. Гениальная, глубоко национальная музыка захватила и увлекла юношу, и с этих пор он становится верным поклонником и последователем великого композитора. Все это побуждает его к творчеству. Бородин много самостоятельно работает над овладением композиторской техникой. К композиторским его опытам этого времени относятся: романс «Красавица Рыбачка», вокальные сочинения в духе городского бытового романса «Что ты рано, зоренька»; «Слушайте, подруженьки, песенку мою»; «Разлюбила красна девица», струнное трио на популярную песню «Чем тебя я огорчила» и скерцо для фортепиано, где впервые обнаружился у Бородина русский стиль. Но в его инструментальных произведениях этой поры еще заметно сказывается влияние образцов западноевропейской музыки.

Окончив в 1856 году академию, он был оставлен там преподавателем. Уже на третьем курсе он стал работать в лаборатории знаменитого профессора Зинина и вскоре стал его лучшим и любимым учеником. Параллельно он работал во втором военно-сухопутном госпитале. Здесь Бородин познакомился с Мусоргским, дежурившим в госпитале 17-летним офицером лейб-гвардии Преображенского полка;, затем они свиделись снова у профессора академии С. И. Ивановского. Мусоргский был уже знаком с Балакиревым и другими молодыми композиторами. По собственным словам Бородина, он был еще ярым почитателем Мендельсона, и для него ми-бемоль мажорная симфония. Шумана, с отрывками которой его познакомил Мусоргский, явилась настоящим откровением; поразило его и сыгранное Мусоргским собственное скерцо с восточным трио.

В 1858 году получил степень доктора медицины. Докторскую диссертацию Бородин написал на тему «Об аналогии фосфорной и мышьяковой кислоты в химических и токсикологических отношениях». Затем молодой ученый был направлен в научную командировку в Европу для научного усовершенствования. В те годы Бородин был знаком со многими из тех, кто позднее составил гордость и славу русской науки: Д. Менделеев, А. Бутлеров, И. Сеченов и другие. В 1859–1862 годах А. П. Бородин побывал в Германии, Франции, Италии. Почти сразу же по приезде в немецкий город Гейдельберг Бородин подружился с талантливыми молодыми химиками В. Савичем, В. Олевинским, Д. Менделеевым. К сожалению, Савич и Олевинский рано умерли, не успев проявить себя, а дружба Бородина с Менделеевым сохранилась на всю жизнь. Как общественный деятель, Бородин, прежде всего, выдвигается в так называемом «женском вопросе». Более горячего и деятельного поборника женского образования трудно было найти. Для него это была святая святых, ради защиты которой он готов был жертвовать всем. В истории развития высшего женского образования в России имя Бородина должно бесспорно занимать одно из первых мест.

В Гейдельберге молодые ученые отдавали себя напряженной научной работе. А вечерами они собирались у кого-либо из друзей и предавались своему любимому занятию — музыке. Нередко всей компанией, несмотря на скромный материальный достаток,1 ездили в ближайшие города на концерты и оперные спектакли. Он никогда не забывал о музыке — не только не пропускал концертов, но и сам много музицировал, в основном как виолончелист в любительских трио, квартетах, квинтетах.

В немногие свободные минуты он сочинял. К тому времени молодой ученый Бородин уже был автором нескольких романсов, инструментальных пьес, ансамблей. Некоторые из его фортепианных пьес были даже изданы. В Гейдельберге Бородин тоже сочиняет, в основном камерно-инструментальные ансамбли, фортепианное трио, секстет, струнный квинтет. Они сразу же охотно исполнялись на музыкальных вечерах. Но, несмотря на сильное влечение к музыке и на успех его сочинений, он относился к музыкальным занятиям как к второстепенному делу, — так велика была увлеченность наукой. Да и руководитель был этим недоволен: «Господин Бородин, поменьше занимайтесь романсами. На вас я возлагаю все свои надежды, чтобы приготовить заместителя своего, а вы думаете о музыке и о двух зайцах», — говорил ему Зинин.

Там, в Гейдельберге, Бородин познакомился с молодой московской пианисткой Екатериной Сергеевной Протопоповой. Раньше он интересовался музыкой XVIII века, венскими классиками. И именно она открыла для Бородина еще неведомый ему поэтичный мир этих композиторов-романтиков, будучи прекрасной исполнительницей музыки Шопена, Шумана. Александр Порфирьевич с упоением заслушивался новой для него музыкой. А потом, когда по состоянию здоровья Екатерине Сергеевне понадобился срочный переезд в Италию, Бородин сопровождал ее на правах жениха. Это был счастливейший год в его жизни: занятия в химической лаборатории у известного итальянского ученого, частые посещения концертов и оперных спектаклей. И наконец, большое чувство к талантливой пианистке, которое, по его словам, «служило солнцем, освещавшим и согревавшим весь итальянский пейзаж». В Италии Бородин создает одно из лучших своих камерных сочинений — Фортепианный квинтет. Вскоре состоялась их свадьба.

Когда они в 1862 году вернулись в Петербург, Бородин занял должность адъюнкт-профессора в Медико-хирургической академии. Эта служба требовала от молодого ученого много сил и времени.

Вскоре по возвращении из-за границы Бородин посетил своего коллегу и друга М. А. Боткина, бывшего, кстати говоря, не только крупнейшим русским медиком, но и хорошим виолончелистом, в доме которого устраивались так называемые «субботы», т. е. субботние вечера, проводимые за дружеской беседой. На одной из таких суббот и произошло событие, определившее во многом дальнейшую жизнь Бородина, — встреча его с Балакиревым, композитором, пианистом, дирижером и, что составляло, наверно, важнейшую черту его в высшей степени незаурядной личности, прирожденным лидером.

Знакомство и дальнейшее общение с руководителем «Могучей кучки», а затем и с другими членами этого кружка утвердило в молодом ученом более серьезное отношение к своему композиторскому дарованию. Огромное впечатление на Бородина произвел финал симфонии Римского-Корсакова, сыгранный однажды Балакиревым с Мусоргским в 4 руки. Он поразил Бородина красотой и оригинальностью музыки. Балакирев познакомил Бородина с выдающимися композиторами Запада, анализируя их форму, технику, оркестровку. Таким образом, они на практике изучали теории композиции. С тропы дилетантизма Бородин перешел на широкий путь композиторского мастерства. После первого же месяца общения с Балакиревым «Александр Порфирьевич окончательно переродился музыкально, — вспоминала Протопопова, — вырос на две головы, приобрел то в высшей степени оригинально-бородинское, чему неизменно приходилось удивляться и восхищаться, слушая с этих пор его музыку».

Балакирев первым разгадал необыкновенную одаренность Бородина, внушил ему мысль о необходимости создания Первой симфонии. Работа над этой симфонией протекала под непосредственным руководством Балакирева и продолжалась около пяти лет. Конечно же, столь большой срок определялся не медлительностью композитора. Сочинял он довольно быстро, увлеченно, всецело отдаваясь творчеству. К сожалению, такие дни, когда он имел возможность сочинять, выпадали крайне редко. Музыка не оставляла ученого — она звучала в его душе даже во время лекций.

Но бывало и иначе: дома во время беседы с друзьями-музыкантами, он вдруг вскакивал, бежал в лабораторию. Химия и музыка безраздельно царили в его душе и властно предъявляли свои права на его внимание, время и творческую энергию.

Естественно, что Первая симфония создавалась урывками. Но, несмотря на это, она поражает своей гармоничной цельностью, стройностью. В ней уже определенно проступают основные черты бородинского стиля — музыка его полна контрастными и вместе с тем неуловимо сходными образами то могучей силы, твердости духа, то душевной мягкости, ласковой нежности. Так по-разному проявились в творчестве Бородина черты русского национального характера.

Эта симфония (Es-dur), законченная в 1867 году, стала первым произведением, где выразилась крупная индивидуальность Бородина. В ней выступили ярко два главных элемента в творчестве Бородина — русский и восточный. Последний сказался у Бородина еще сильнее, характернее, богаче, чем у остальных членов новой русской школы.

Историческая ценность Первой симфонии заключена не только в ее высокой художественной зрелости. Появившись одновременно с первыми образцами этого жанра у Римского-Корсакова и Чайковского, она явилась одной из первых симфоний в русской музыке и положила начало героико-эпическому направлению русского симфонизма. Первое исполнение симфонии (4 января 1869 года) в симфоническом концерте Русского, музыкального общества под управлением Балакирева было дебютом Бородина перед широкой публикой. Успех ободрил Бородина. Но эта симфония оказалась также первой блестящей победой, одержанной композиторами «Могучей кучки».

Эта победа дала Бородину уверенность в своих творческих силах, — теперь он отверг всякие сомнения в своем праве заниматься композицией. Все больше внимания уделяет он музыке не только как собственному творчеству. Он внимательно следил за успехами друзей-музыкантов. Каждый из них создавал в то время что-то новое, интересное. Его произведения — целиком и в отрывках — исполнялись на концертах Бесплатной музыкальной школы, на собраниях «Могучей кучки» и поражали воображение новизной, необычностью звучания, яркой талантливостью.

Атмосфера, царившая на музыкальных собраниях, высокий, огромный энтузиазм не могли оставить равнодушным никого. В том числе и Бородина — несмотря на его всегдашнюю занятость научной и общественной деятельностью. Он создает один за другим лучшие свои романсы и песни. Почти половина из них написана на поэтические тексты самого композитора. Глубоко поэтический романс «Спящая княжна» (1867) сразу обратил на себя внимание, вызвал нападки ретроградной критики за секунды фортепьянного сопровождения, очень оригинального. Затем следовали «Песня темного леса», «Фальшивая нота», «Морская царевна» (1868), «Море» (1870), «Отравой полны мои песни» (о последнем автор говорил, что он сочинен им наполовину вместе с А. Н. Молас, урожденной Пургольд, талантливой ученицей Даргомыжского, часто бывавшей на собраниях Балакиревского кружка), «Из слез моих». Другие романсы Бородина относятся к последним годам его жизни: «У людей-то в дому», «Для берегов отчизны дальней» (написанный по поводу смерти Мусоргского в 1881 г.), «Арабская мелодия» (на собственный текст, 1885), «Спесь».

Бородин начал сочинять оперу «Царская невеста» (на текст Мея), но скоро ее оставил и в первой половине 186& года, по совету В. В. Стасова, задумал писать по составленному им сценарию оперу «Князь Игорь». «Мне этот сюжет ужасно по душе. Будет ли только по силам?.. Попробую», — ответил Стасову Бородин. Патриотическая идея «Слова», его народный дух были особенно близки Бородину. Сюжет оперы как нельзя лучше отвечал особенностям его таланта, склонности к широким обобщениям, эпическим образам и его интересу к Востоку.

Почти в это же время директор Императорских театров, С. А. Гедеонов, предложил Бородину, Мусоргскому, Кюи и Римскому-Корсакову написать каждому по акту для задуманной им оперы-балета «Млада» на сюжет из доисторического прошлого славян. Бородин очень быстро написал в эскизе все взятое им на себя 4-е действие. В состав его входили: языческое богослужение, сцены между Яромиром и верховным жрецом, дуэт Войславы и Яромира, явление теней славянских князей, явление Морены (злого божества), явление Млады, затопление и гибель храма и апофеоз. Ввиду громадных затрат, требовавшихся на ее постановку, «Млада» не осуществилась. И Бородин вновь приступил к симфонии, взяв в нее, в переработанном виде, многие фрагменты, сочиненные им для «Млады», кроме финала, оркестрованного Римским-Корсаковым — и изданного после смерти Бородина. По словам Стасова, многое из «Млады» вошло в состав «Князя Игоря».

Когда Бородин-музыкант познакомился и подружился с Балакиревым, ставшим его наставником, основатель «Могучей кучки» требовал от него серьезнейших занятий в композиции. Он со своей стороны считал музыку основным призванием Бородина. Он доказывал ему важность этого дара и просил его оставить науку, как это сделали остальные. И Кюи, и Мусоргский, и Римский-Корсаков. В свое время сам Балакирев отверг математику, Римский-Корсаков вырвал из сердца морское офицерское прошлое, весь этот мир кругосветных плаваний с его приключениями и юношескими надеждами. Кюи, отстроив за долгие годы кубические километры. фортификационных сооружений, в глубине души поставил крест на своей карьере военного инженера.

Но не тот человек был Бородин. Не с теми мерками «подходили» к нему его друзья. Наука никогда не мешала ему. Скорее наоборот.

Он всегда увлекался чем-либо всерьез и уходил в новое предприятие с головой. Но темперамент кавказца, заставлявший его браться за дело сразу, горячо, с места в карьер, редко дозволял ему достигать заветной цели. Он разбрасывался талантами и временем, как будто был бессмертным.

И действительно, со свойственной ему энергией он мог в один день — с утра писать музыку, а к вечеру составлять цепочку каких-нибудь сложных химических формул.

Он мало писал текста, почти не рисовал. Все, что он вычерчивал на бумаге, было оформлено в виде замысловатых знаков, таинственных для всех непосвященных.

Таков был стиль его мышления. Он записывал чувства на нотном стане, а мысли — в образах химических структур, Лиги, такты, соединительные линии, точки беспорядочно разбросанных по странице нот, их многообразные переплетения и связи, неожиданные превращения и перемещения, дающие в конечном итоге новую молекулу или клетку, новую жизнь какой-либо задушевной мелодии, напоминали ему связи между химическими частицами или объемные структуры их геометрических построений. Все эти сочетания, вдруг, выстраивались в великолепное здание, и порождалось на свет нечто новое, необъяснимое и не загаданное.

Он был творцом в химии и работал подмастерьем в музыке. То и другое было его стихией, они сливались в его душе, где происходила бурная реакция, выделявшая огромное количество энергии, остановить которую уже никто не мог.

О поразительном сочетании этих двух начал в натуре Бородина говорит, например, то, что все его грандиозные начинания в области музыки почти всегда совпадали со временем, когда он начинал важные работы в химии.

Так было в детстве, так было и во время подготовки к трудным выпускным экзаменам в Медико-хирургической академии, когда он вдруг за короткое время сочинил ряд романсов и фуг, а также трио для двух скрипок и виолончели. Так было за границей, когда в периоды его научных докладов или лекций музыкальные творения сыпались из него словно из рога изобилия. Так было в 1863 году, когда, приступив к изучению альдегидов, он пишет начальную часть Первой симфонии. И в 1869 году (в этом же году его друг Д. И. Менделеев публикует «Основы химии» с изложением периодической системы элементов), когда он бросается очертя голову писать свою «Богатырскую» симфонию и начинает сочинять «Князя Игоря», одновременно ощущая «кучу хлопот с лабораториею и заказами относительно внутреннего устройства». И, наконец, так было в том знаменательном, 1874 году, когда ему поручают руководство химической лабораторией Академии, и он неожиданно возобновляет писать давно заброшенного «Князя Игоря», создает знаменитый «Половецкий марш» и «Плач Ярославны».

Тогда же он принялся за Вторую симфонию — одно из лучших произведений русской симфонической музыки; произведение зрелое, совершенное по форме и содержанию. Симфония выражает идеи патриотизма, национальной гордости за наше славное историческое прошлое.

Бородин считал себя симфонистом по натуре. Действительно, он обладал очень ценным для автора симфонической музыки качеством — умением создавать музыкальные образы большого обобщающего значения. Это достоинство Бородина раскрылось в его трех симфониях (в том числе одной неоконченной) и музыкальной картине «В Средней Азии».

Круг идей и образов в симфоническом творчестве Бородина примерно тот же, что и в опере «Князь Игорь»: воспевание патриотизма и могущества русского народа, изображение его в борьбе и мирной жизни, а также картины Востока и образы природы. Господствующий характер музыки — мужественный, эпически величавый.

Как и другие «кучкисты», Бородин в симфоническом творчестве тяготеет к программности. Но его отличительной особенностью является то, что программные замыслы он воплощает в самом обобщенном виде, не показывая в музыке последовательного хода событий, которые складывались бы в определенный сюжет. При этом композиция произведения, как правило, соответствует у него обычным классическим формам — стройным и закругленным.

Идея симфонического произведения раскрывается Бородиным в развертывании и смене ясно очерченных, контрастных музыкальных картин большого масштаба, связанных единством замысла и интонационной общностью. Таким образом, Бородин переносит в симфоническое творчество принципы эпической музыкальной драматургии, воплощенные в операх Глинки и в «Князе Игоре».

Наиболее выдающимся симфоническим произведением Бородина и одним из величайших памятников всей русской и мировой симфонической музыки является его Вторая симфония. Симфония писалась композитором в те годы (1869–1876), когда они работал над оперой «Князь Игорь». Искания Бородина в этих двух областях тесно переплетались. Известно даже, что некоторые материалы, предназначавшиеся сначала для оперы, были затем использованы в симфонии. В итоге Вторая симфония оказалась весьма близкой к «Князю Игорю» и по идейному содержанию, и по общему характеру, и по музыкальному складу. Поэтому за ней закрепилось данное ей Стасовым название «Богатырская» (Мусоргский именовал ее «героической славянской»).

С незапамятных времен богатыри становились героями народных сказаний, песен, былин. Образ богатыря родился в русском искусстве, как образ могучего защитника Родины. Его не страшат несметные силы врага, не страшит даже смерть! Чтобы подчеркнуть силу героя — богатыря, величие подвига, старинные сказители изображали его сражающимся в одиночку против вражеских сил.

Былины воспевали богатырей, защитников Родины, звали на подвиг во славу Отечества, поднимали в тяжелую годину испытаний дух народа. Они воспитывали в юношах — отроках любовь к родной земле и ненависть к насильникам. Пример, созданный искусством народным и авторским, вселял в людей мужество, воспитывал чувство долга, чести. В Толковом словаре В. И. Даля дается следующее определение: «Богатырь — человек рослый, дородный, дюжий и видный; необычайный силач; смелый и удачливый, храбрый и счастливый воин, витязь». Богатырь — всегда богатырь. И в битве с врагом, и в поле, где основными его врагами были грозы, наводнения, засухи, морозы. Отложив оружие, принимался богатырь благоустраивать свою землю.

В симфонии А. П. Бородина ощущается могучая сила. Она вся пронизана верой в богатырскую мощь русского народа, любовью к Родине.

Эпитет «богатырская» соответствует и приводимой Стасовым программе симфонии. Бородин рассказывал Стасову, что в медленной части он хотел нарисовать фигуру Баяна, в первой части — собрание русских богатырей. Слушая эту музыку, сразу вспоминаешь строки:

…То не ясны соколы солеталися,

А славны добры молодцы собиралися,

Ко тому ли Володимиру соезжалися…

И даже если бы эта программа осталась неизвестной, все равно ощущение громадной, «великанской» силы музыки возникло бы неизбежно. Как хорошо об этом сказал Б. В. Асафьев: «Мощь, величие, энергия предельно сжатой спирали — вот начало, — заставка симфонии. В этой фразе слышится былина о Святогоре: никому не сдвинуть русского народа с родной земли. Слышится, как чей-то на дальние просторы прокатившийся суровый, грозный глас».

В финале, со слов Стасова, Бородин хотел воплотить сцену богатырского пира «при звуке гусель, при ликовании великой народной толпы». Все эти картины (к ним надо добавить скерцо) объединяются общей патриотической идеей, которая последовательно раскрывается в симфоний, — идеей любви к родине и прославления богатырской мощи народа. Единству идейного содержания отвечает музыкальная цельность произведения. Разнохарактерные картины, показанные во Второй симфонии, образуют одно широкое эпическое полотно, воплощающее мысль о богатстве сил и духовном величии народа. Единство симфонии создается, прежде всего, цельностью ее содержания: во всех ее частях показаны одни и те же герои, только в разных положениях и состояниях.

«Можно, не побывав в России, получить представление о стране и народе, слушая эту музыку», — сказал о Второй симфонии Бородина немецкий дирижер Ф. Вейнгартнер. Такие высокие слова как нельзя более точно и справедливо определяют существо этой симфонии — произведения, единственного в своем роде, в своей национальной самобытности и мощи. Недаром она именуется «Богатырской» — с таким размахом» широтой, с такой необычайной для инструментальной музыки картинностью воссоздан в ней образ русской древности, русского национального характера.

Историческое значение симфонического творчества Бородина очень велико. Бородин явился одним из создателей русской классической симфоний. Он положил начало новому виду русской симфонической музыки — эпическому симфонизму, который стал одним из основных наряду с жанрово-живописным и лирико-драматическим симфонизмом. Его главный источник — оперное творчество Глинки, в котором уже сформировались и характерные для него образы (русские богатырские) и принципы музыкальной драматургии (эпическая картинность).

Воплощение героического содержания, монументальность и стройность формы сближают симфонизм Бородина с бетховенским. В то же время велики и различия между ними. Симфонии Бородина — не инструментальные драмы, как у Бетховена, а эпические повествования. Основные музыкальные образы не вступают между собой в конфликт и борьбу, а, напротив, с самого начала близки друг другу. Развитие же приводит к их синтезу, мирному слиянию.

Она была восторженно встречена друзьями композитора, которые оценили ее как лучшую русскую симфонию, превосходящую все созданное до нее. Когда Мусоргский предложил назвать ее «Славянской героической», Стасов запротестовал: не вообще славянская, а конкретно — русская, богатырская. Так эта симфония и стала называться — «Богатырская».

Вторая, «Богатырская» симфония стоит в одном ряду с лучшими произведениями мировой музыкальной классики. В ней воплощены непреходящие духовные ценности, душевные качества русского человека.

Одновременно со Второй симфонией Бородин работал и над созданием главного своего произведения — оперы «Князь Игорь». Он начал ее сочинять еще в конце 1860-х годов. Стасов предложил ему тогда в качестве сюжета «Слово о полку Игореве».

Слово о полку Игореве» (полное название. «Слово о походе Игоревом, Игоря, сына Святославова; внука Ольгова») — самый известный памятник древнерусской литературы. Большинство исследователей датируют «Слово» концом XII века, вскоре после описываемого события. Проникнутое-мотивами славянской народной поэзии и языческой мифологии, по своему художественному языку — «Слово» резко выделяется на фоне древнерусской литературы и стоит в ряду крупнейших достижений европейского средневекового эпоса. Рукопись «Слова» (входившая в состав сборника из нескольких литературных текстов) была обнаружена в Спасо-Преображенском монастыре в Ярославле. Ее нашел один из наиболее известных и удачливых коллекционеров памятников русской старины — граф Алексей Мусин-Пушкин. Единственный известный науке средневековый список «Слова» погиб в огне московского пожара 1812 года, причем сведения об этом носят противоречивый и сбивчивый характер, что дало повод сомневаться в подлинности произведения.

«Слово» рассказывает, о походе князя Игоря Святославича Новгород-Северского в 1185 году против степных кочевников — половцев. Половцы совершали неожиданные набеги на мирные русские города и села, грабили и сжигали дома, разоряли поля, убивали или уводили с собой жителей. Русские князья не раз предпринимали походы против половцев, угрожавших независимости Руси. Но борьба с врагами серьезно затруднялась отсутствием единства русских князей, их междоусобицей. Об этом свидетельствовал, в частности, и поход Игоря Святославича. Игорь предпринял его без согласия с Киевским и другими князьями и потому потерпел поражение.

Оставшийся неизвестным автор «Слова о полку Игореве» — судя по всему, человек передовых для своего времени воззрений и широкого кругозора — показал опасность разлада между русскими князьями и призвал их к единству перед лицом врага. «Смысл поэмы, — отмечает К. Маркс, — призыв русских князей к единению как раз перед нашествием монголов». Выдвинутая автором «Слова» патриотическая идея единства страны отвечала, интересам народа Древней Руси, ее широких трудовых масс.

Вея поэма пронизана идеей народного патриотизма. С горячей любовью говорится в ней о родной земле и ее защитниках, с острой болью — о бедствиях родины, с радостью — о благополучном возвращении Игоря из плена. В 60–70-х годах XIX века, в период подъема освободительного движения, в связи с общим ростом интереса к отечественной истории «Слово о полку Игореве» привлекло к себе большое внимание передовой русской общественности. Появились новые издания этого памятника, его переводы, научные исследования о нем.

Бородину, как и остальным «кучкистам», патриотическая идея «Слова» и его народный дух были особенно близки. К тому же этот сюжет полностью отвечал особенностям таланта Бородина, которые выявились уже в Первой симфонии (стремление к широким эпическим картинам и богатырским образам, интерес к Востоку и т. д.). Сразу же после того, как Стасов прислал Бородину сценарий (подробный план) оперы, композитор приступил к его обработке и к сочинению слов и музыки, которые создавались одновременно.

Так началась вдохновенная и кропотливая работа над оперой «Князь Игорь», которая из-за всегдашней его занятости растянулась на 18 лет — вплоть до самой смерти. Опера создавалась на подлинном историческом материале, и Бородину было очень важно добиться создания верных, правдивых характеров.

Обстоятельность Бородина как ученого сказалась и в подходе к композиторскому творчеству. Он начал тщательно изучать множество источников, связанных со «Словом» и той эпохой. Перечень исторических источников — научных и художественно-литературных, которые он проработал, прежде чем приступил к созданию оперы, говорит о многом. Здесь и летописи, и различные переводы «Слова о полку Игореве», и все фундаментальные исследования по истории России, и исторические повести, и русские эпические песни, восточные напевы, записанные у народов Средней Азии и у потомков древних половцев, живущих в Венгрии. «Конечно, все это вместе придало необыкновенную историчность, правду, реальность и национальный характер не только его либретто, но еще более и самой музыке», — замечал Стасов.

В соответствии с особенностями оперного жанра Бородин был вынужден несколько отступить от литературного первоисточника — «Слова о полку Игореве». В частности, выпали такие эпизоды, как битва русских с половцами и «Золотое слово» великого князя Киевского Святослава — призыв князей к объединению. Но идею защиты родной земли и ее единства композитор ярко выразил в центральных образах оперы, и прежде всего— в образе Игоря. Еще в большей степени, чем это сделано в «Слове», в опере, обойдены недостатки действительного, известного по летописям Игоря — его легкомыслие, некоторая самонадеянность, жажда личной славы. Бородин нарисовал, по существу, новый, безупречно положительный образ полководца и правителя, в котором объединились лучшие черты ряда русских князей, охарактеризованных в «Слове».

Хотя «Слово о полку Игореве,» пронизано мыслью о народе и заботой о его интересах, там нет эпизодов, непосредственно показывающих народные массы. Бородин же вывел их на оперную сцену. Он создал хоры ратников, девушек, крестьян, раскрыв в их музыке многообразные чувства, думы, черты характера народа.

«Слово о полку Игореве» повествует о походе князя Новгород-Северского Игоря Святославича на половцев. Из тщеславия он захотел добиться победы без помощи других князей и потерпел поражение. Осуждая междоусобные распри, неизвестный создатель поэмы страстно призывал русских князей к единению. Композитор подчеркнул в опере не столько политическую направленность «Слова», сколько его народно-эпические черты. Игорь в опере близок по духу к образам былинных богатырей. Сам композитор указывал на близость оперы к глинкинскому «Руслану». Эпический склад «Игоря» проявляется в богатырских музыкальных образах, в масштабности форм, в неторопливом, как в былинах, течении действия.

Чтобы оттенить облик Игоря, Бородин по совету Стасова противопоставил ему фигуру князя Галицкого, олицетворяющего собой стихию княжеских раздоров.

Идеей народного патриотизма было пронизано произведение древнерусского поэта. Та же идея лежит в основе оперы Бородина — народно-героической эпопеи, воплощающей величие русского народа, его беззаветную преданность Родине. В опере это проявилось и в противопоставлении двух миров — двух культур, образов жизни, и в порицании тех, кто заботился лишь о собственных интересах, и в прекрасных, возвышенных образах главных героев. Не случайно образ Игоря — поистине собирательный, обобщающий лучшие качества русского воина-полководца, патриота, человека.

Все поразительно в «Князе Игоре». Во-первых, конечно же, гениальная музыка. Во-вторых, то, что опера сочинена человеком, профессиональным занятием которого была не музыка, а химия. В-третьих, многое в опере, хотя и было сочинено Бородиным, но не было им записано и оркестровано. Оперу завершили друзья композитора — Н. А. Римский-Корсаков, А. К. Глазунов и А. К. Лядов. М. П. Беляев, первый издатель «Князя Игоря», извещает в своем предисловии: «Оставшаяся неоконченной, по смерти автора, опера «Князь Игорь» закончена Н. А. Римским-Корсаковым и А. К. Глазуновым…» Увертюра, хотя и была сочинена А. П. Бородиным, но не была им положена на бумагу. Записана же она, закончена и оркестрована после его смерти и по памяти А. К. Глазуновым, слышавшим ее много раз в исполнении на фортепиано самого автора. В-четвертых, все эти композиторы часто работали в таком тесном контакте друг с другом, что почти невозможно определить, что в «Князе Игоре» написано одной рукой, а что — другой; иными словами, музыкальный стиль оперы представляет нечто художественно абсолютно цельное. При этом необходимо подчеркнуть (как это сделал Н. А. Римский-Корсаков в связи со своим участием в работе над «Борисом Годуновым»), что «Князь Игорь» полностью опера А. Бородина.

Работа над оперой помогала Бородину переносить огорчения, неудачи. Особенно удручала болезнь жены — астма, из-за которой она не могла жить в Петербурге и полгода обычно проводила у родителей в Москве или Подмосковье. Да и приезды ее в Петербург отнюдь не облегчали жизнь Бородина.

Отвлекали от основных занятий и материадьные проблемы, вынуждавшие его преподавать в Лесной академии и переводить с иностранных языков (несколько из них Бородин знал превосходно) научную литературу, порой даже малоинтересную. Немалая часть жалованья уходила на помощь родственникам, нуждающимся студентам, на содержание воспитанниц (своих детей у Бородиных не было), на приобретение различных, всегда недостающих в лаборатории препаратов и мн. др.

И тем не менее Бородин проводил свои исследования, сыгравшие значительную роль в развитии химии. Вклад его в отечественную науку довольно велик, хотя мог быть еще большим, если бы ученый имел необходимые условия.

Такая страстная, беззаветная любовь к науке порождала необходимость и в иной деятельности — общественной. Чего стоят только Женские врачебные курсы — первое и единственное в России учебное заведение, где женщины могли получить высшее образование. Своим открытием и существованием, пусть недолгим, они обязаны неусыпным хлопотам Бородина.

Самые большие требования Бородин предъявлял к самому себе, считая это непременным условием «нравственной гигиены». Неиссякаемая доброта, доброжелательность его проявлялись не только в отношении тех, кто нуждался, но и тех, кто преуспевал больше, чем он, — если, конечно, человек был симпатичен ему.

Но огромная нагрузка в академии, неустроенный быт, болезнь жены и ее частые отъезды, отсутствие режима, необходимого для научной и творческой работы, — все это вызывало чувство усталости — духовной и физической.

В одном из писем 1875 года Бородин писал: «Работать на музыкальном поприще мне почти не приходится. Если и есть иногда физический досуг, то недостает нравственного досуга — спокойствия, необходимого для того, чтобы настроиться музыкально. Голова не тем занята». Он очень интересно рассказывает в этом же письме о своем способе сочинения: «Когда я болен настолько, что сижу дома, ничего «дельного» делать не могу, голова трещит, глаза слезятся, через каждые две минуты приходится лазить в карман за платком, — я сочиняю музыку. Нынче я два раза в году был болен подобным образом, и оба раза болезнь разрешилась появлением новых кирпичиков для здания будущей оперы… У меня накопилось немало материалов и даже готовых номеров, оконченных и закругленных. Но когда мне удастся все это завершить?»

Действительно, работа над «Князем Игорем» продвигалась крайне медленно. Некоторые вновь написанные номера включались в программы концертов Бесплатной музыкальной школы. В «Летописи моей музыкальной жизни» Н. А. Римский-Корсаков вспоминал: «Бывало, ходишь-ходишь к нему, спрашиваешь, что он наработал. Оказывается — какую-нибудь страницу или две страницы партитуры, а то и ровно ничего. Спросишь его: «Александр Порфирьевич, написали ли вы?» Он отвечает: «Написал». Но оказывается, что он написал множество писем. «Александр Порфирьевич, переложили ли вы наконец такой-то нумер?» — «Переложил», — отвечает он серьезно. — «Ну, слава богу, наконец-то!» — «Я переложил его с фортепиано на стол», — продолжает он так же серьезно и спокойно».

Чуть дальше в «Летописи» Римский-Корсаков пишет: «Наконец, потеряв всякую надежду, я предлагаю ему помощь в оркестровке, и вот он приходит ко мне вечером, приносит свою начатую партитуру плясок, и мы втроем — он, А. К. Лядов и я, — разобрав ее по частям, начинаем спешно дооркестровывать. Для скорости мы пишем карандашом, а не чернилами. За такой работой сидим мы до поздней ночи. По окончании Бородин покрывает листы партитуры жидким желатином, чтобы карандаш не стирался, а чтобы листы поскорее высохли, развешивает их на веревках, как белье, у меня в кабинете. Таким образом, нумер готов и идет к переписчику».

Музыканты не могли понять, почему к делу, которое им казалось самым важным, он относился как к второстепенному. Даже несмотря на то, что один из его соратников — Цезарь Кюи — был профессором фортификации, настолько крупным специалистом в этой области, что имел чин генерала. Его учениками были практически все русские военачальники, включая Великих князей и знаменитого генерала Скобелева.

Ухудшалось и моральное самочувствие Бородина — приближалась старость, которая грозила не только нездоровьем, но и материальной необеспеченностью. Мечта об иной жизни — «хотелось бы пожить на свободе, развязавшись совсем с казенною службою!» — оказывается неосуществимой: «Кормиться надобно; пенсии не хватает на всех и вся, а музыкой хлеба не добудешь».

Тем не менее в конце жизни Бородин все больше отдается музыке — композитор постепенно вытесняет в нем ученого. В эти годы была создана симфоническая картина «В Средней Азии», несколько фортепианных пьес и камерных ансамблей. Один из них. — Первый струнный квартет — был исполнен зимой 1879 года на концерте Русского музыкального общества. Слушатели были очарованы русской напевностью, широтой и пластичностью этой музыки. Успех вдохновил Александра Порфирьевича на создание нового квартета — Второго, который вскоре (в январе 1882 года) прозвучал в Москве. И снова успех — еще больший, чем в Петербурге. Второй квартет — еще более зрелое и совершенное произведение. Каждая из его четырех частей, составляя единое целое, является одновременно маленьким инструментальным шедевром. Все чаще звучат произведения Бородина — в России и за рубежом; все большую славу русской национальной музыке завоевывают они. И в Европе, и в далекой Америке исполнение бородинской музыки превращалось нередко в подлинный триумф.

А Бородин уже усиленно работал над новой симфонией — Третьей, которая, по его мнению, должна была стать самым ярким, самым значительным его произведением. «Русской» намеревался назвать, ее композитор. Отдельные фрагменты из нее он уже проигрывал друзьям, вызывая радость, восхищение и гордость за него. И все же ни опера «Князь Игорь», ни Третья симфония не были завершены.

15 февраля 1887 года, в последний день масленицы, на веселом вечере дома у Бородина собралось небольшое общество. Все хорошо знали друг друга, было весело. Александр Порфирьевич был одет, в русский костюм, танцевал. В полночь подошел к группе беседующих, включился в шутливый разговор. И вдруг, на полуслове, упал и мгновенно скончался от разрыва сердца, не испустив ни стона, ни крика.

Хоронили Бородина 19 февраля. Молодежь несла гроб на руках от академии до кладбища Александро-Невской лавры. В процессии участвовал студенческий хор под управлением Щиглева. Бородина похоронили рядом с Мусоргским, недалеко от могил Даргомыжского и Серова.

Уже после его смерти Римский-Корсаков и Глазунов довели до конца то, что не успел окончить Александр Порфирьевич, и подготовили к изданию его сочинения.

Бородин о музыке и творчестве

❖ По мере развития деятельности, индивидуальность начинает брать перевес над школой, над тем, что человек унаследовал от других. Яйца, которые несет курица, все же похожи друг на друга; цыплята же, которые выводятся из яиц, бывают уже менее похожи, а вырастут, так и вовсе не походят друг на друга — из одного выходит задирный черный петух, из другого смиренная белая курица. Так и тут. Общий склад музыкальный, общий пошиб, свойственный кружку, остались, как и в приведенном примере остаются общие родовые и видовые признаки куриной породы, а затем каждый из нас, как и каждый выросший петух или взрослая курица, имеет свой личный характер, свою индивидуальность.

❖ Отдавать себя всего, без остатка, тому делу, которым ты занят сейчас, сию минуту. Оказывается, это счастливое свойство моей натуры. Прежде я и не замечал этого свойства, и не ценил вовсе. Впрочем, оценили и заметили профессора Академии, надобно их поблагодарить.

❖ Сам Бородин называл себя «воскресным музыкантом».

Великие о Бородине

Но ведь воскресенье — это все-таки торжественный день. А вы имеете полное право торжествовать.

Ф. Лист

Что это за колосс, что за грандиозная сила, красота, страсть, очарование!.. Такого после Глинки не было….

В. В. Стасов

Талант композитора равно могуч и поразителен как в симфонии, так и в опере, и в романсе. Главные качества его — великая сила и ширина, колоссальный размах, стремительность и порывистость, соединенная с изумительной страстностью, нежностью и красотой.

В. В. Стасов

«Князь Игорь» есть, наряду с «Русланом и Людмилой» Глинки, высшая эпическая опера нашего века.

В. В. Стасов

Романсы Бородина — это целый непрерывный ряд истинных шедевров красоты, страстности, выразительности.

В. В. Стасов

Бородин — младший брат Глинки; «Игорь» — младший брат «Руслана».

С. Н. Кругликов

Такое явление, как монументальное светлое творчество Бородина, могло возникнуть только в недрах здоровой страны.

В. В. Асафьев

В музыке «Князя Игоря» Бородина оказались собранными все наилучшие черты песенности.

В. В. Асафьев

Первоклассный химик, которому многим обязана химия.

Д. И. Менделеев

С его смертью ушел от нас один из сильных, пожалуй, даже самый сильный богатырь русского эпоса…

М. М. Ипполитов-Иванов

Это интересно

Однажды в юности Бородин с другом возвращался с домашнего музыкального вечера, в котором оба. молодых человека принимали участие: Бородин играл на флейте, его друг — на скрипке. Было уже довольно поздно, фонари еле-еле мерцали. Бородин, о чем-то задумавшись, шагал впереди, а его засыпавший на ходу приятель несколько отстал…. Вдруг какой-то странный и непонятный шум, а затем вскрик заставили приятеля встрепенуться…

— Эй! — позвал он, однако никто ему не ответил.

Бородин исчез…

Испуганный молодой человек замер, прислушиваясь, й минутой спустя услышал звуки флейты… Удивительным было то, что они доносились откуда-то из-под земли. Оказалось, что в темноте Бородин оступился и упал в какую-то глубокую яму…

— Александр, с тобою все в порядке? — крикнул вниз приятель.

— Пока не знаю, — отозвался молодой музыкант, — но, слава Богу, флейта, кажется, цела!


Как-то вечером к Бородину в гости пожаловали друзья. Играли его произведения, ужинали, беседовали… Вечер прошел так замечательно, что никто и не заметил, как время пролетело. Неожиданно Бородин посмотрел на часы и, ахнув, заспешил: он поднялся из-за стола, вышел в прихожую, торопливо надел пальто и принялся дружески со всеми прощаться.

Друзья были в полном недоумении.

— Куда это вы, Александр Порфирьевич?

— Будьте здоровы, милые мои, а мне, пожалуй, уже и домой пора… Засиделся я с вами, а ведь у меня завтра лекция…

И долго еще Бородин не мог понять, отчего все вокруг так хохочут.


Бородин с женой отправились за границу. На пограничном пункте, оставив жену на улице, Бородин зашел в комендатуру. Чиновник, проверявший паспорта, проформы ради спросил Александра Порфирьевича, как зовут его жену.

Бородин же, отличавшийся чрезвычайной рассеянностью, никак не мог вспомнить имя своей супруги… Разумеется, для человека, не знавшего Бородина, это выглядело крайне подозрительно, и чиновник уже хотел было задержать этого странного проезжего.

К счастью, в это время в помещении появилась заждавшаяся на улице жена, и, обрадовавшись от всей души, Александр Порфирьевич закричал: «Катенька, ради Бога, как тебя зовут?..»


Очень часто Бородину, профессору Медико-хирургической академии, приходилось отправляться к высокопоставленным лицам, чтобы хлопотать о ком-либо из своих студентов или коллег. При этом полагалось надевать парадный генеральский мундир, регалии. Не без юмора описывал композитор свой вид в подобных случаях:

— Стоит мне возложить на себя «амуницию», от меня во всё стороны начинает распускаться сияние, можно писать картину «Преображение», вроде рафаэлевской; сияет воротник, сияют обшлага, сияют шестнадцать пуговиц, как звезды; сияют эполеты, как два солнца, сияет темляк, сияет околыш кепи. Одним словом, Ваше сиятельство, да и только».


Римский-Корсаков отмечал «бесподобное умение Бородина делать все одновременно да еще держать в голове сто дел». В «Летописи» он писал: «Ведь это прелесть что такое, когда он в своей лаборатории. Колдует над трубками и колбами, а я ему под руку: «Вы, Александр Порфирьевич, ничего путного не делаете, все перегоняете из пустого в порожнее». Тут он вскакивает, тащит меня за полу сюртука к роялю (благо квартира здесь же). Прыгает через коридор и какими-то дикими интервалами припевает: «Та-ти… ти-та… да-да… Да, Корсинька, из пустого в порожнее, занятие Пустопорожнее!» Садимся за рояль, играем, спорим. Только войдем во вкус — вскакивает, опять оглашает коридор дикими интервалами, бежит смотреть, как бы его химическое варево не перегорело и не перекипятил ось».


В. В. Стасов говорил: «К несчастью, академическая служба, комитеты и лаборатория, а отчасти и домашние дела страшно отвлекали Бородина от его великого дела». Великий Д. Менделеев был противоположного мнения: «Бородин стоял бы еще выше по химии, принес бы еще больше пользы науке, если бы музыка не отвлекала его слишком часто от химии».


Л. И. Шестакова, сестра Глинки, которая была хорошо знакома с Бородиным, вспоминала: «Свою химию он любил выше всего, и когда мне хотелось ускорить окончание его музыкальной вещи, я просила заняться ею серьезно; он вместо ответа спрашивал: «Видали ли вы на Литейном, близ Невского, магазин игрушек, на вывеске которого написано: «Забава и дело?» На мое замечание: «К чему это?» — он отвечал: «А вот видите ли, для меня музыка — забава, а химия — дело».


Кафедра химии занимала много времени и сил у профессора Бородина. Он составлял отчеты, проверял учетные книги и т. д. Поэтому работа над «Князем Игорем» растянулась на годы. Римский-Корсаков, пытаясь убедить его в необходимости закончить оперу, говорил: «Вы, Александр Порфирьевич, занимаетесь пустяками, которые в разных благотворительных обществах может сделать любое лицо, а окончить «Игоря» можете только вы один».


Однажды Бородин заболел и в одном из писем сообщил: «На «Рождество схватил я грипп, не мог работать в лаборатории и написал хор для последнего действия «Князя Игоря».

Не удивительно, что друзья в шутку желали ему «почаще так болеть».


Перефразируя известную фразу, вечный труженик Бородин любил часто повторять: «Всем тем, чего мы не имеем, мы обязаны только себе».


Знаменитый портрет Бородина написан И. Е. Репиным уже после смерти композитора. Художник был с ним хорошо знаком, и это помогло ему в работе. Писался портрет с человека из дворянского собрания, похожего на Бородина.


На памятнике Бородину, установленном на его могиле, наряду с темами из «Князя Игоря» выгравированы четыре главных формулы, добытые его химическими исследованиями. Как ученый он занимался химическими заменителями крови, что имело огромное значение в Первую мировую войну.

СОВЕТУЕМ ПОСЛУШАТЬ:

Симфонию № 2 «Богатырская».

Оперу «Князь Игорь».

Симфоническую картину «В Средней Азии».

Квартет № 2 (особенно его медленную часть).

Романсы: «Для берегов отчизны дальной», «Море», «Спящая княжна», «Морская царевна», «Песня темного леса».


В нашем музыкальном приложении вы можете послушать следующие произведения автора:

Увертюра к опере «Князь Игорь» (дирижер Ю. Ткаченко).

«Половецкие пляски» из оперы «Князь Игорь» (дирижер Ю. Ткаченко).

Симфония № 2 «Богатырская» (дирижер Ю. Ткаченко).

Загрузка...