Семь страниц из истории русской музыки

АЛЕКСАНДР КОНСТАНТИНОВИЧ ГЛАЗУНОВ 1865–1936

А. К. Глазунов — последний представитель русской музыкальной классики. Его по праву нужно отнести к числу замечательных русских музыкантов, составивших славу мирового искусства. Вместе с тем после Великой Октябрьской революции он стал одним из первых строителей новой советской музыкальной культуры.

Его творчество продолжалось более пяти десятилетий. Оно впитало в себя многие черты различных направлений русской музыки рубежа XIX и XX веков. Главными из них были реализм, яркая национальная основа музыки, ее демократичность.

Он был соратником композиторов «Могучей кучки». Будучи учеником, а затем и сподвижником Римского-Корсакова, в начале своего творческого пути Глазунов испытал наибольшее воздействие «кучкистов», особенно Бородина. Он был другом А. Бородина, дописавшим по памяти его незавершенные сочинения. Близость человеческих натур, хотя они очень недолго были лично знакомы, определила и творческую близость: эпический стиль Бородина оказался близок творческому облику Глазунова. Ему был близок и стиль Чайковского с его тонким психологизмом, лирической открытостью.

Но главным, пожалуй, было то, что для Глазунова-человека были характерны уравновешенность, ровное доброжелательное отношение к жизни и людям. Отсюда и наиболее созвучные его творческой натуре образы — эпически-спокойные или лирико-созерцательные.

Переплетение этих образов в музыке рождает удивительное впечатление, когда лирика как бы становится объективной, приподнимается над частным, глубоко личным. А эпика насыщается чертами глубокого психологизма, становясь более личной, душевно-открытой. И тогда мир внутренних переживаний обретает черты особой мужественной сдержанности.

Но не только творческое наследие заставляет нас с уважением вспоминать Глазунова. Он вошел в историю нашей культуры как выдающийся музыкант, крупный музыкальный деятель, известный и в дореволюционной России, и в молодой Советской стране.

Профессор и директор Петербургской консерватории, личность, обладавшая незыблемым для многих авторитетом, наставник, умевший увидеть талант в молодых музыкантах и оказать им поддержку. Он был замечательным педагогом, который в годы послереволюционной разрухи поддержал юного Д. Шостаковича. В судьбе А. Глазунова зримо воплотилась преемственность русской и советской музыки. Прочное душевное здоровье, сдержанная внутренняя сила и неизменное благородство — эти черты личности композитора привлекали к нему музыкантов-единомышленников, слушателей, многочисленных учеников. Сложившись еще в юношеские годы, они определили основной строй его творчества.

Александр Константинович Глазунов родился в Петербурге 10 августа 1865 года в семье книгоиздателей. Фирма Глазуновых была основана в конце XVIII века. Их книжные магазины были одними из первых в столицах. Глазуновы, издавая сочинения русских классиков, книги по истории и т. д., занимались просвещением русского народа. Дед будущего композитора в свое время выпустил оригинальное издание пушкинского «Евгения Онегина». Пушкину оно очень нравилось, и он мечтал о таком же изданий других своих произведений.

Отец Саши был человеком огромной культуры. Мама композитора была неплохой пианисткой, брала уроки фортепьянной игры и теории музыки у одного из лучших музыкантов Петербурга профессора Ф. Лешетицкого. Потом ее наставником стал М. Балакирев. Она даже начала изучать теорию музыки под руководством Н. А. Римского-Корсакова. Естественно, что музыка занимала в жизни семьи огромное место. Отец играл на скрипке. Когда мальчику исполнилось восемь лет, его начали обучать музыке. Первыми учителями мальчика были пианисты Н. Холодкова и Е. Еленковский.

В первый же год занятий у Еленковского Александр переиграл все фуги Баха, огромное количество произведений Шопена. Много читая с листа, он познакомился со стилем разных авторов. В 13 лет он, помимо фортепиано, уже играл на скрипке, затем незаметно научился играть на виолончели.

В детстве он увлекался итальянской оперой. Впоследствии это увлечение уступило место горячей любви к творениям Глинки и других создателей русской оперной классики.

Музыкальное развитие Глазунова было стремительным. Будущий композитор с детства воспитывался в атмосфере увлеченного музицирования, поражая родных необыкновенными способностями — тончайшим музыкальным слухом и умением мгновенно запоминать в деталях однажды слышанную музыку. Позднее Глазунов вспоминал: «В доме у нас много играли, и я твердо запомнил все исполнявшиеся пьесы. Нередко ночью, проснувшись, я восстанавливал мысленно до малейших подробностей то, что слышал раньше…»

В тринадцать лет Глазунов познакомился с Мили-ем Алексеевичем Балакиревым, который был приглашен для занятий с матерью композитора. Балакирев увидел в по-детски написанных сочинениях признаки несомненного таланта и направил Сашу для систематических занятий к Римскому-Корсакову.

С Римским-Корсаковым Глазунов начал частным образом изучать теорию музыки и композицию, и за полтора года прошел весь курс гармонии, форм и инструментовки. Юный композитор развивался очень быстро, поощряемый советами Балакирева и Римского-Корсакова, постепенно ставших его друзьями. Общение с ними помогло Глазунову удивительно быстро достичь творческой зрелости и вскоре переросло в дружбу единомышленников.

Параллельно с занятиями музыкой он посещал реальное училище. Необычайная организованность, пожалуй, даже деловитость в занятиях музыкой позволили ему уже в ранние годы достигнуть высокого мастерства. Список его сочинений детских и отроческих лет не мал и разнообразен: романсы, оркестровые пьесы, наброски оперы. К 1881 году Глазунов закончил свою Первую симфонию.

Она была исполнена в Петербурге 29 марта 1882 года в одном из концертов Бесплатной музыкальной школы. Этот день, когда восторженная публика приветствовала рождение нового замечательного таланта, Римский-Корсаков назвал великим праздником для всех петербургских музыкантов. «То был поистине великий праздник для всех нас, петербургских деятелей молодой русской школы. Юная по вдохновению, но уже зрелая по технике и форме, симфония имела большой успех», — писал он. Когда на вызовы публики на сцену вышел шестнадцатилетний автор, юноша в гимназической форме, публика была поражена. Стасов восторженно приветствовал: «Да это юный Самсон», сравнивая его с библейским героем-силачом. И Чайковский проявил большой интерес к этой ярко одаренной личности. Лядов шутил: «Что же это такое? Ведь этот мальчишка всех нас за пояс заткнул». В антракте ему поднесли стихотворение, начинавшееся словами: «Привет тебе, о симфонист прекрасный! Ты Кучке человек опасный»; Ц. Кюи, бывший очень строгим музыкальным критиком, писал после премьеры симфонии: «Он совершенно способен выражать то, что он хочет, и так, как хочет».

В общем, путь молодого композитора к слушателю начался с триумфа. Первая симфония шестнадцатилетнего автора вызвала восторженные отклики публики и прессы, высокую оценку коллег.

После исполнения Первой симфонии возникли новые знакомства, сыгравшие значительную роль не только в жизни композитора, но и в истории русской музыки вообще. На репетиции Первой симфонии юный музыкант познакомился с искренним ценителем музыки, крупным лесопромышленником, страстным любителем музыки и меценатом М. Беляевым, много сделавшим для поддержки русских композиторов. Это был очень культурный и образованный человек. Он знал три иностранных языка, много ездил по Европе, посещая музеи, концерты, спектакли. С детства умел играть на фортепиано и скрипке. Его страстью была квартетная игра.

Начиная с этого момента, пути Глазунова и Беляева перекрещивались постоянно. Беляев был восхищен талантом молодого композитора и решил пропагандировать его творчество. Увлечение творчеством Глазунова побудило Беляева заинтересоваться судьбой и других русских музыкантов. Он познакомился с группой современных композиторов и сумел оказать большое влияние на дальнейшее развитие музыки в России, поощряя творческий труд русских мастеров.

Отец Беляева был богатым российским лесопромышленником, мать по происхождению из семьи обрусевших шведов. Митрофан Беляев сам в молодости принимал участие в делах отца, прожив для этого несколько лет на берегах Белого моря. В Архангельске, как и раньше в Петербурге, он организовал любительский кружок квартетной музыки, сам исполняя преимущественно партию второй скрипки.

С 1882 года Беляев устраивал у себя дома в Петербурге еженедельные музыкальные вечера камерной музыки (которые в первое время не прерывались даже и летом), положивших начало объединению выдающихся музыкальных деятелей, в дальнейшем известного как Беляевский кружок. Музыкальные собрания в доме Беляева превратились в своеобразный клуб, стали одним из центров музыкальной жизни Петербурга. На этих встречах музицировали, разговаривали, спорили, обменивались новостями. Покидая гостеприимный дом, гости часто говорили: «Жаль, что у Митрофана Петровича не бывает семи пятниц на неделе!»

Обычными посетителями «Беляевских пятниц» бывали Н. А. Римский-Корсаков, А. К. Глазунов, А. К. Лядов и многие другие выдающиеся музыканты-композиторы и исполнители. Здесь можно было встретить и А. П. Бородин, и П. И. Чайковского, и Ц. А. Кюи, и приезжих артистов, как, например, Никита, и др. Тесные связи с Беляевским кружком поддерживал музыковед Александр Оссовский. Одним из видных представителей молодого поколения беляевцев был польский композитор, дирижер и педагог Витольд Малишевский.

Вскоре Глазунов стал завсегдатаем Беляевских пятниц. Сочинения Глазунова исполнялись сразу же, как только он успевал их окончить. Одно сочинение следовало за другим. Его Первая симфония была исполнена в Москве.

Исполнялись на Беляевских вечерах — преимущественно любительским квартетом, в котором сам Митрофан Петрович играл на альте, — наряду с классическими произведениями иностранной музыки, и только что написанные сочинения русских композиторов. Большое число мелких отдельных пьес, нарочно для Беляевских пятниц написанных, изданы затем Беляевым в двух сборниках под заглавием «Пятницы». По пятницам разыгрывались и сочинения, присылавшиеся ежегодно на конкурс, учрежденный Беляевым при Санкт-Петербургском обществе камерной музыки.

Последние годы Беляев состоял председателем этого общества. Под влиянием своего увлечения новейшей русской музыкой, в особенности сочинениями А. К. Глазунова, Беляев с начала 1880-х годов оставил все свои торговые дела и предался всецело служению интересам русской музыки.

В 1883 году Глазунов окончил реальное училище. Затем начал посещать филологический факультет университета, но вскоре бросил его. Однако крут его интересов оставался широким. Вместе с Беляевым летом 1884 года Глазунов совершил длительную заграничную поездку, познакомился с культурными центрами Германии, Швейцарии, Франции, записывал народные напевы в Испании и Марокко (1884). Во время этого путешествия произошло памятное событие: прежде всего, они посетили Веймар. Здесь в Веймаре они познакомились с Ф. Листом. По инициативе Ф. Листа, Первая симфония Глазунова была исполнена на съезде «Всеобщего немецкого музыкального союза» в мае 1884 года. Вскоре Глазунов посвятил памяти Листа оконченную уже после его смерти в 1886 году 2-ю симфонию. В ней чувствуется влияние Листа, а также А. П. Бородина, с которым у Глазунова есть родственные черты в эпическом элементе его творчества.

Вернувшись в Петербург, Глазунов стал одним из активнейших членов «Беляевского кружка». Продолжая традиции «Могучей кучки» по части развития русской композиторской школы, беляевцы также держали курс на сближение с западной музыкальной культурой.

Подружился Глазунов и с Лядовым — композитором, закончившим консерваторию, ее профессором. На московском исполнении Первой симфонии Глазунова побывал С. Танеев — один из крупнейших музыкантов того времени. Танеев рассказал о Глазунове П. И. Чайковскому. Позже Петр Ильич в своих письмах Балакиреву расспрашивал о Глазунове.

«В октябре 1884 года Чайковский приехал в Петербург, чтобы, участвовать в постановке «Евгения Онегина» в Мариинском театре. На вечере у Балакирева он встретился с Глазуновым. С этих пор между Глазуновым и Чайковским, который был вдвое старше его, завязались дружеские отношения, сохранявшиеся до последних, дней жизни Чайковского. Чайковский интересовался всеми новыми сочинениями Глазунова.

Влияние Чайковского было благотворным для молодого композитора. Отчасти благодаря творческому общению с Чайковским музыка Глазунова приобрела драматизм и патетическую взволнованность, те черты, которые Глазунов определил как «элементы оперы», внесенные, по его мнению, Петром Ильичем в симфонию.

В ноябре 1884 года В. В. Стасов получил письмо без подписи. В нем говорилось: «Композиторский труд (за исключением оперных сочинений) — самый неблагодарный. Талантливые композиторы оркестровых и камерных сочинений в редких случаях получают грошовый гонорар, а большею частью с трудом находят издателей даже на даровых условиях, так как издание партитур и оркестровых голосов обходится дорого, а требование на них — незначительно.

Желая оказать поощрение русскому композиторскому таланту, я намерен оставить капитал, из процентов которого ежегодно выдавались бы премии композиторам за талантливые сочинения». Автором письма был М. П. Беляев. Тогда же Беляев учредил премию имени М. И. Глинки за новые сочинения русских композиторов. Глазунов получил премию в 1885 году за свой первый струнный квартет и, пожертвовал ее на памятник на могиле Мусоргского. Затем он продолжал получать премии ежегодно. Исключением был лишь 1887 год, когда все премии были выделены на сооружение памятника только что умершему Бородину.

Беляев же загорелся желанием приобрести исключительные права на издание всех произведений Глазунова и выкупил то, что Глазунов уже продал другим издателям. Для издания произведений Глазунова Беляев основал собственное дело, но не в России, а в Лейпциге, закупил передовую технику и зарегистрировал фирму под названием «М. П. Беляев».. Она стала передовым русским нотным издательством, где тщательно и красиво издавались все сочинения Глазунова (первой была издана «Увертюра на греческие темы»). И не только его. Этой фирмой издано за двадцать лет огромное число русских музыкальных сочинений, начиная с романсов и кончая симфониями и операми (в 1902 году Беляев пожертвовал в Императорскую публичную библиотеку 582 тома своих изданий). Эта сторона деятельности Беляев потребовала: расхода в несколько сот тысяч рублей, о возврате которых он и не мечтал. Все издания Беляева отличались изяществом и сравнительной дешевизной: элемент коммерческой прибыли в этом вполне идейном предприятии совершенно отсутствовал. Авторы издававшихся Беляевым музыкальных сочинений получали от него гонорар, нередко гораздо больший, чем давали другие издатели. И помимо этого Беляев постоянно, в самых различных формах, оказывал материальную поддержку музыкальным деятелям.

В начале 1880-х годов появилось очень много новых русских произведений для оркестра. Беляев решил организовать постоянные концерты, в которых ежегодно исполняли бы несколько программ исключительно из сочинений русских композиторов. М. П. Беляев устроил 27 марта 1884 года закрытый концерт из сочинений Глазунова под управлением Римского-Корсакова и Г. О. Дютша. Этот концерт положил начало постоянному учреждению — «Русские симфонические концерты», существование которых Беляев обеспечил навсегда.

Эти. «Русские симфонические концерты» устраивались с декабря 1885 года в течение тридцати лет. На каждом концерте исполнялось новое оркестровое произведение Глазунова, который сочинял так быстро и много, что никогда не давал повода нарушить это правило.

На первом «Русском симфоническом концерте», в декабре 1885 года, была исполнена симфоническая поэма Глазунова «Стенька Разин».

Образ Степана Разина привлек композитора могучим народным характером. Композитор воспроизвел в музыке романтический дух народных преданий о вольнолюбивом атамане, воссоздал контраст между его богатырским обликом и женственным образом персидской княжны.

Поэма является первым крупным программным произведением Глазунова. Программа составлена самим композитором на основе текстов народных песен.

Спокойная ширь Волги. Долго стояла тихо и невозмутимо вокруг нее Русская земля, пока не появился грозный атаман Стенька Разин. Со своей лютой ватагой он стал разъезжать по Волге на стругах. Народная песня так описывает их поездки:

— персидская княжна, захваченная Стенькой Разиным в полон. Как-то раз она призадумалась и стала рассказывать добрым молодцам свой сон:

Сон княжны сбылся. Стенька был окружен царскими войсками. Предвидя свою гибель, он сказал: «Тридцать лет я гулял но Волге-матушке, тешил свою душу молодецкую и ничем ее, кормилицу, не жаловал. Пожалую Волгу-матушку не казной золотой, не дорогим жемчугом, а тем, чего на свете краше нет, что нам всего дороже». И с этими словами бросил княжну в Волгу. Буйная ватага запела ему славу и с ним вместе устремилась на царские войска…

Эта программа воплощена Глазуновым в стройной и динамичной форме сонатного аллегро.

Вторая симфоническая фантазия «Море» написана в 1889 году. Вслед за «Морем» не замедлили появиться симфонические картины: «Кремль», «Весна» и др. При всем значении этих произведений в творчестве Глазунова преобладали все же инструментальные произведения, основанные на чисто музыкальных законах и не подчиненные какому-либо сюжету.

Долгие годы Глазунов был связан с любимыми детищами Беляева — музыкальным издательством и Русскими симфоническими концертами. На музыкально-общественном поприще Глазунов обладал большим авторитетом. Уважение коллег к его мастерству и опыту опиралось на прочный фундамент: принципиальность, основательность и кристальную честность музыканта. С особой требовательностью композитор оценивал свое творчество, нередко переживая мучительные сомнения. Эти качества давали силы для подвижнической работы над сочинениями ушедшего из жизни друга: музыка Бородина, уже звучавшая в исполнении автора, но не записанная из-за его внезапной смерти, была спасена благодаря феноменальной памяти Глазунова. Так была завершена (совместно с Римским-Корсаковым) опера «Князь Игорь», восстановлена по памяти и оркестрована 2 часть Третьей симфонии.

В 1898 году Беляев был избран председателем Санкт-Петербургского общества камерной музыки и неоднократно устраивал при нем конкурсы, на соискание премий за лучшие камерные сочинения. Благодаря вечерам камерной музыки в доме Беляева возникла целая серия небольших пьес для струнного квартета наших композиторов, озаглавленная «Среды» и изданная тем же музыкальным издательством. В эту серию входили и камерные произведения A. К. Глазунова.

Беляев умер неожиданно, еще бодрым и энергичным, 22 декабря 1903 года. За неделю до его кончины, когда болезнь сломила его крепкий организм и заставила его лечь в постель, обычный пятничный вечер по его настоянию все-таки не был отменен. В завещании своем он оставил значительный капитал — большую долю своего крупного состояния, — обеспечивающий выдачу ежегодных «Глинкинских» премий русским композиторам. Бескорыстная деятельность Беляева в области русской музыки, по удачному сравнению B. В. Стасова, имеет то же значение, как деятельность П. Третьякова в области русской живописи. Оба служили настоящему национальному русскому делу, ими двигали чувства, далекие от официального и показного патриотизма, неспособного на бескорыстные жертвы. В деятельности этих двух русских купцов, связь которых с «податными сословиями» была совсем свежа, сказалось здоровое общественное начало, таящееся в глубине русской души. После смерти основателя фирмы (1904) Глазунов вместе с Римским-Корсаковым и А. Лядовым вошел в состав Попечительского совета для поощрения русских композиторов и музыкантов, созданного по завещанию и на средства Беляева. Эти три человека, по существу, стали руководителями всей музыкальной жизни Санкт-Петербурга.

В июне 1889 года Глазунов вместе с группой других музыкантов отправился за границу. На очередной Всемирной выставке в Париже Беляев организовал два концерта русской музыки, на которых Глазунов выступал как дирижер своих сочинений.

Профессия дирижера одна из самых сложных в музыке. Она требует много разных качеств. И Глазунов во многом отвечал этим требованиям. Он обладал феноменальным слухом и знанием инструментов оркестра, что было сразу оценено оркестрантами. Уже в детстве он обладал большой музыкальной культурой, и в годами она становилась шире и глубже. Правда, дирижер должен уметь подчинить себе оркестр, убедить его в правильности своих намерений. Глазунову же немного не хватало дирижерской воли, настойчивости, требовательности. Глазунов был по натуре человеком мягким, душевным, расположенным к людям. Вот характерный эпизод, описанный им в письме Чайковскому: «Я недавно получил замечание от одного из музыкантов оркестра, сказанное наедине, что я мало обращаю внимания на оттенки, что совершенно верно, так как их нужно требовать и добиваться, а мне иногда бывает просто неловко надоедать почтенным людям, из которых почти каждый вдвое старше меня. Мне столько раз случалось просить играть пиона — один раз исполнят просьбу (а не требование), а на следующий раз забудут об этом. Буду завтра изо всех сил заставлять себя требовать».

Но настойчивый дирижер из него так и не получился. Хотя, как говорил Римский-Корсаков, «практика и. великая, несравненная музыкальность», а также огромный авторитет оказали свое воздействие: музыканты откликались на его просьбы, а часто даже старались их предугадать.

Популярность Глазунова за границей быстро росла. Произведения его все чаще встречались в программах концертов, а в прессе начали появляться разборы его сочинений и биографические справки о самом композиторе. Особенной известностью Глазунов пользовался в Англии, в 1907 году ему присвоили степень доктора Кембриджского и Оксфордского университетов. Он не раз посещал Лондон и дирижировал там своими произведениями.

К 1890-м годам он достиг вершин своего таланта, полного расцвета своих творческих сил и блестящего совершенства техники. Те индивидуальные свойства музыки, которые Глазунов обнаруживал еще в своих ранних произведениях, теперь вылились в мастерство вполне определившегося стиля. В эти два десятилетия на рубеже старого и нового века Глазунов создал свои лучшие произведения.

На протяжении своего долгого творческого пути Глазунов создал много произведений во всех музыкальных жанрах, кроме оперы. Думается, что он вполне мог бы писать и оперы, так как обладал замечательным мелодическим даром. И был к тому же прекрасным драматургом, о чем свидетельствуют его балеты. Но трагическая судьба многих русских опер, остававшихся неизвестными публике, останавливала не только Глазунова. В 80—90-е годы оперы писали только маститые — Чайковский и Римский-Корсаков.

Возможно, поэтому главной творческой сферой Глазунова стала симфоническая музыка. К числу его вершин относятся 8 симфоний, сюиты, фантазии, поэмы.

К числу наиболее значительных произведений Глазунова, прежде всего, относятся его последние симфонии, начиная с Четвертой и включая последнюю, Восьмую. Каждая симфония совершенна в своем роде, и ни одна из них не похожа на другую.

Развернутыми симфоническими картинами можно назвать и превосходные балеты Глазунова. Самый знаменитый из них — «Раймонда» (балет в трех действиях) написан в 1896–1897 годах.

Создание балетов относится к периоду наивысшего расцвета творческих сил Глазунова. Все три балета были написаны на протяжении трехлетия 1896–1899. Обращение композитора к новому для него жанру, легкость и быстрота работы не были случайными. Глазунов имел уже к этому времени значительный опыт в создании танцевальной музыки. Она. интересовала Глазунова всегда. Среди его детских фортепианных сочинений есть мазурка, краковяк, сарабанда, венгерские, восточные танцы. Очень любил он. также вальс и вальсовую ритмику. В 1890-е годы Глазунов написал концертные вальсы для симфонического оркестра, которые стали, очень популярными. Композитор постепенно искал пути к балету. Его очень привлекал Шопен, которого он очень любил. Глазунов всегда подчеркивал танцевальное начало музыки польского гения. Данью любви к Шопену является сочинение 1892 года, которое стало основой шедевра русской хореографии — сюиты «Шопениана». Она была составлена из четырех оркестрованных фортепианных миниатюр Шопена. Балетмейстер Михаил Фокин впоследствии в течение 10 лет создавал различные версии балетной постановки, присоединяя к глазуновской сюите другие пьесы Шопена в оркестровке различных авторов. В окончательную редакцию «Шопенианы» вошли две глазуновские оркестровки.

Тяготение к танцевальности, определившееся уже в ряде ранних сочинений, особенно наглядно выявлялось в концертных вальсах, в Четвертой, Шестой симфониях и в других произведениях 80-х годов.

В творчестве Глазунова мы можем заметить взаимодействие жанров, что было плодотворным как для симфонического, так и для балетного. Из симфонии в балет были привнесены сквозное музыкальное развитие, богатство оркестрового письма. Из балетов в произведения других жанров проникла образная конкретность.

Была еще одна причина, привлекавшая Глазунова к балету. Огромное впечатление на него производили балетные спектакли Чайковского. Они были новым словом в балете. Петр Ильич существенно увеличил роль музыки в спектакле. Он не ограничивался созданием «фона» для танцев и пантомимы. И именно в музыке выражал переживания героев, их взаимоотношения, настроения. Он насытил музыку своих балетов чувствами, мыслью. Мы по праву считаем балеты Чайковского рубежом в истории балетного жанра. Так же считали многие современники. Чайковского, которых побудили попробовать свои силы в балете сочинения великого Мастера. Этот путь привлек и Глазунова.

Поэтому, когда во второй половине 1890-х годов Глазунов начинал работу над балетами — внутренне он давно был к этому готов. К этому времени ему было уже более 30 лет, он был уже автором пяти симфоний, ряда симфонических сюит, увертюр, поэм, фантазий, камерных и оркестровых пьес. Его известность распространилась по всей России и даже за ее границами.

Балеты «Раймонда» (1897), «Барышня-служанка» (1898), «Времена года» (1899) сочинены Глазуновым на гребне творческого подъема.

Балеты Глазунова сыграли большую роль не только в творческой эволюции самого композитора. Они явились значительным этапом и в общем развитии русского классического балетного искусства. Глазунов продолжил и развил реформаторские принципы балетов Чайковского, впоследствии воспринятые и советским балетом. Следуя за великим творцом «Спящей красавицы», композитор стремился к углублению роли музыки в балете, к рельефности музыкальных характеристик и их развитию, к обогащению драматургической функции танца и пантомимы. Музыка уже не играла вспомогательной роли, как это было в балетах Пуни и других композиторов, писавших музыку, под которую удобно было бы танцевать.

Наибольшее значение имеет «Раймонда», лирико-драматургический балет, который уже более восьмидесяти лет не сходит со сцены. Он был написан по заказу Мариинского театра, где и прошла его премьера.

Несмотря на высокомерное отношение к «кучкистам» и их последователям, директор императорских театров обер-гофмейстер И. А. Всеволожский предложил Глазунову написать музыку к балетному спектаклю. Благосклонность всесильного директора, который частенько игнорировал произведения отечественных композиторов, объяснялась очень просто: «Коронационная кантата» Глазунова, исполнявшаяся на торжественном обеде в Кремле, очень понравилась царю.

Предложенный сюжет балета «Раймонда» был интересен и близок композитору. Романтическая эпоха средневековья с самых ранних лет притягивала композитора. По своим любимым книгам он хорошо знал исторические события и особенности быта того далекого времени. Он воспринимал средневековье как яркую и полную жизни эпоху со своим особым ароматом, а не как сухой перечень фактов, изложенных в учебнике истории. Рассказы Глазунова о рыцарях, менестрелях, труверах, о представлениях на площадях, о жизни в средневековых городах и замках убеждали и восхищали слушателей. Незадолго до начала работы над «Раймондой» Глазунов путешествовал по Германии. Свидетели крестовых походов — массивные соборы, развалины рыцарских замков — поразили его воображение. Он очень образно описывал свои впечатления от знаменитых памятников архитектуры средневековья. Вот отрывок письма после посещения Кельнского собора: «Мне кажется, когда я вглядываюсь во все подробности постройки, что в ее «застывших звуках» есть какое-то движение — это точно какая-то архитектурная поэма». Испанская, венгерская и восточная музыка, которым в балете предстояло играть большую роль, также были очень любимы композитором. Все это способствовало интересу Глазунова этому сюжету.

Постановщик балета Мариус Петипа сотрудничал с композитором с самого первого дня работы. Он определял план-заказ композитору, указывая где-то на необходимость венгерского, где-то испанского или восточного характера. Русский балетный театр к моменту начала работы Глазунова над «Раймондой» насчитывал уже 200 лет своего существования. Русские всегда любили танец, поэтому балетное искусство в своем развитии со временем приобретает национальные формы. В 1738 году в Петербурге открывается первая в России балетная школа. Появляются, замечательные балетные танцовщики и хореографы. В русской балетной музыке тоже складываются традиции. Танцы в операх М. И. Глинки — первый классический образец такой музыки, а ее венец — балеты Чайковского и Глазунова. В постановках этих балетов проявился талант выдающегося хореографа Мариуса Петипа. Родившись во Франции, он 50 лет прожил в России. Его изобретательность и неистощимая фантазия помогали ему включать в свои хореографические партитуры как общеизвестные, так и чрезвычайно редкие формы классических танцев. В постановках Петипа формировался русский классический балетный стиль.

Действие балета происходит во Франции, во времена крестовых походов. В средневековом замке праздник — день рождения Раймонды, племянницы владелицы замка Сибиллы. Кроме того, на следующий день Раймонда ожидает своего жениха, венгерского рыцаря Жана де Бриенна. Утомившаяся Раймонда видит вещий сон: ожившая статуя Белой дамы ведет девушку за собой и показывает ей жениха. С радостью Раймонда бежит к нему, но вдруг де Бриенн превращается в вождя сарацинрв Абдурахмана. В страхе девушка просыпается. Жители замка готовятся к приему жениха, собираются гости. Входит Абдурахман со свитой. Стужасом Раймонда узнает персонажа своего сна. Потрясенный ее красотой, сарацин зовет девушку с собой. Раймонда отвергает его предложение. Свита по приказу Абдурахмана пытается похитить девушку, но тут появляется де Бриенн и убивает на поединке сарацина. Заканчивается балет свадебными торжествами.

Очень много нареканий вызвало либретто балета. Его написала Л. А. Пашкова, так называемая «русско-французская писательница», которая толком не знала ни того, ни другого языка. Ее либретто были так же нелепы, как и романы. Однако связи, приведшие к покровительству Всеволожского, позволили ей написать либретто к балету «Золушка». В дальнейшем только авторитет Петипа спас сцену Императорского театра от ее опусов. И. И. Соллертинский называл ее либретто к «Раймонде» «дамским рукоделием», нарушающим основные законы балетного спектакля. Если постоянно не заглядывать в программку к спектаклю, совершенно невозможно понять, что, например, происходит во сне Раймонды, а что — наяву; что за весть гонец жениха принес Раймонде; что рассказывает о Белой даме графиня и т. д.

Андрей II Венгерский, разгромленный сарацинами, изображается королем-победителем. И совсем непонятно, каким ветром его занесло в Прованс. Венгерский рыцарь носит французское имя Жан де Бриенн, сарацинский шейх Абдурахман называется почему-то «рыцарем». Со дня премьеры все критикуют это либретто за крайне слабую драматургию. Однако «Раймонда» и в наши дни входит в репертуар ведущих театров мира. Это нельзя объяснить только достоинствами хореографии и музыки — например, хореография Л. Иванова в «Щелкунчике» забыта совершенно, и восстановить ее невозможно именно из-за плохого сценарного плана.

Реальный сценарий» возникший в спектакле, остался цел в своей основе и по сей день в «Раймонде», которую мы знаем сейчас. Всеволожский, получив либретто от Пашковой, основательно приложил к нему руку. Петипа вносил в него свои исправления, да и сам Глазунов не остался равнодушным к вопиющим порокам этого либретто.

Фантазия композитора, увлеченного красочностью рыцарских легенд, породила многоцветие нарядных картин — празднество в средневековом замке, темпераментные испано-арабские и венгерские танцы… Музыкальное воплощение замысла чрезвычайно монументально и красочно. Особенно привлекательны массовые сцены, в которых тонко переданы приметы национального колорита. «Раймонда» обрела долгую жизнь и в театре, и на концертной эстраде (в виде сюиты). Премьера «Раймонды» с огромным успехом прошла 7 января 1898 года. Дирижировал Рикардо Дриго, известный дирижер и композитор. При издании партитуры балета Глазунов написал посвящение: «Артистам петербургского балета». Спектакль имел грандиозный успех. Музыка Глазунова так понравилась публике, что его увенчали лавровым венком. Первая же рецензия назвала музыку «Раймонды» увлекательной, красивой и мелодичной. Это мнение и сегодня неоспоримо. «Раймонда» навсегда вошла в сокровищницу русской музыкальной культуры.

В следующих балетах Глазунов идет по пути сжатия спектакля. Так, всего лишь за три года появляются «Барышня-служанка, или Испытание Дамиса» (1898) и «Времена года» (1899) — одноактные балеты, созданные также в содружестве с Петипа. Сюжет в них незначителен. Первый — это изящная пастораль в духе французской живописи XVIII века. Простой сюжет рассказывает об испытании, которое молодая герцогиня Изабелла устроила претендующему на ее руку бедному маркизу Дамису. В день, когда должно было состояться их знакомство, Изабелла переоделась служанкой. Несмотря на это, Дамис был очарован ее красотой, умом, изяществом. Увидев, что жених действительно любит ее, Изабелла раскрыла обман.

Второй балет — аллегория о вечности природы, воплощенная в четырех музыкально-хореографических картинах: «Зима», «Весна», «Лето», «Осень». В нем фактически нет сюжета.

Стремление к краткости и подчеркнутая декоративность одноактных балетов Глазунова, обращение автора к эпохе XVIII века, окрашенное оттенком иронии, — все это заставляет вспомнить увлечения художников «Мира искусства». «Раймонда» бесспорно принадлежит к числу лучших сочинений Глазунова. Однако балет «Времена года» более интересен по своим чисто музыкальным качествам. Партитура этого балета — образец блестящего оркестрового искусства Глазунова.

Проявил себя Глазунов и в иной области. А. П. Бородин почти 20 лет продолжал работу над оперой «Князь Игорь». Большая часть оперы была написана, но 15 февраля 1887 года Александр Бородин скончался, оставив неоконченными свою оперу и Третью симфонию.

Проводив Бородина в последний путь, друзья пребывали в унынии. Глазунов писал: «На всех собраниях и даже на последней панихиде в память Бородина чувствовалось, что кого-то не хватает. Именно этот кто-то есть Бородин. Он как-то умел всегда своей светлой личностью воодушевить общество, а то теперь как-то у нас в музыкальном мире совсем нет жизни, музыкой точно перестали интересоваться. Николай Андреевич (конечно, это между нами) все еще ужасно кисел… Прежде, бывало, придет к нему Бородин, и он после того делается сияющим, теперь же некому его расшевелить».

Музыканты все время думали о его незавершенных творениях. В память о нем решено было эти произведения закончить. За их окончание и оркестровку взялись Римский-Корсаков и Глазунов, для чего они стилизовали творческий почерк Бородина. У Римского-Корсакова был в этом опыт: после смерти Мусоргского он завершил «Хованщину». Глазунов же почти целиком написал третье действие «Князя Игоря». От увертюры оперы не осталось даже эскизов, но изумительная память Глазунова позволила ему полностью восстановить услышанную в исполнении на фортепиано самого Бородина незадолго до его смерти увертюру к опере и фрагменты третьего действия, и полностью оркестровать симфонию. А 23 октября 1890 года состоялась премьера «Князя Игоря» на сцене Мариинского театра.

В 1899 г. Глазунов становится профессором. К этому времени он уже был признанным авторитетом в русской музыкальной жизни: известным композитором, автором сочинений, исполнявшихся в России и за рубежом, в театрах, квартетных собраниях. Он был уже знаменит и как дирижер, пропагандист русской музыки, один из руководителей «Русских симфонических концертов» и редактор Беляевского издательства.

Вся его тридцатилетняя педагогическая деятельность и административная работа прошла в этом учебном заведении. Композитор вел класс специальной инструментовки и другие теоретические предметы. Педагогическая работа ему нравилась. Правда, на групповых занятиях он несколько терялся. Нужно было объяснять так, чтобы было интересно и понятно, чтобы все успевали усвоить то, что казалось ему самому простым и ясным. Он помнил, как «схватывал на лету» все, о чем рассказывали ему в юности, и, ведя урок, не всегда мог правильно соразмерить силы своих учеников. Поэтому он сам и его ученики больше любили индивидуальные занятия, где можно было поговорить обо всем подробно и не спеша.

Но, как ни нравилась Александру Константиновичу работа в консерватории, творчество пока оставалось на первом месте. Новые произведения появлялись одно за другим, и довольный Стасов говорил, что Самсон «сыплет из рукавов». Одно из лучших произведений этого времени — Концерт для скрипки с оркестром.

Скрипичный концерт Глазунова заслуженно занял почетное место в репертуаре исполнителей наряду с лучшими классическими инструментальными концертами. Это произведение отмечено яркостью и выразительностью образов, зрелым мастерством. В концерте широко использованы разнообразные выразительные возможности инструмента — мелодические, тембровые, полифонические.

Прозрачная оркестровка предоставляет большой простор концертирующему инструменту. Этот концерт пользуется большой популярностью за богатство мелодического материала, красоту и глубину музыкальных мыслей.

Созвучность времени, ощущение исторической перспективы присуще Глазунову во всех жанрах. Логическая точность и рациональность конструкции, активное использование полифонии — без этих качеств невозможно представить себе облик Глазунова-симфониста. Эти же черты в разных стилистических вариантах стали важнейшими признаками музыки XX века. И хотя Глазунов оставался в русле классических традиций, многие его находки исподволь готовили художественные открытия нового века. В. Стасов назвал Глазунова «русским Самсоном». Действительно, только богатырю под силу утвердить неразрывную связь русской классики и нарождающейся советской музыки так, как это сделал Глазунов.

В декабре 1905 года Глазунов, возглавил старейшую в России Петербургскую консерваторию. Избранию Глазунова директором предшествовала полоса испытаний. Многочисленные студенческие сходки выдвигали требование автономии консерватории, от императорского Русского музыкального общества. В этой ситуации, расколовшей педагогов на два лагеря. Глазунов четко определил свою позицию, поддержав студентов. В марте 1905 года, когда Римский-Корсаков был обвинен в подстрекательстве студентов к возмущениям и уволен, Глазунов вместе с Лядовым вышли из состава профессоров. Через несколько дней Глазунов дирижировал оперой Римского-Корсакова «Кащей Бессмертный», поставленной силами консерваторских студентов. Спектакль, насыщенный злободневными политическими ассоциациями, закончился стихийным митингом. Глазунов вспоминал: «Я тогда рисковал быть выселенным из Петербурга, но, тем не менее, я согласился на это». Как отклик на революционные события 1905 года появилась обработка песни «Эй, ухнем!» для хора и оркестра. Лишь после предоставления консерватории автономии Глазунов вернулся к преподаванию. Вновь став директором, он с присущей ему обстоятельностью вникал во все детали учебного процесса. И хотя в письмах композитор жаловался: «Я так перегружен консерваторской работой, что я не успеваю о чем-либо думать, как только о заботах настоящего дня», — общение с учениками стало для него насущной необходимостью. Молодежь также тянулась к Глазунову, чувствуя в нем истинного мастера и учителя. Глазунова обожали, его боготворили. И когда он появлялся в коридорах или классах, консерватории, в них наступала мгновенная тишина, а все сидящие невольно поднимались со своих мест.

О его чуткости и доброте ходили легенды. Так, он как-то обратил внимание на худенькую студентку, талантливую Вокалистку. Девушка была весьма бедно одета. Узнав, что она обедает на четыре копейки в день, Глазунов вызвал ее к себе и объявил, что назначил ей стипендию — 25 рублей в месяц. На посту директора Глазунов провел огромную работу: приводил в порядок учебные планы, основал оперную студию и студенческий оркестр, значительно повысил требования к студентам и преподавателям.

Он принимал в консерваторию учеников не по национальным признакам, не по сословному происхождению, а лишь тех, на кого возлагал надежды как на прекрасных музыкантов. Среди них было большое количество малоимущих, и в их пользу, в кассу взаимопомощи учащихся, он отдавал весь свой директорский и профессорский оклад. — Иногда он целые дни проводил в разъездах, делая визиты состоятельным людям, собирал добровольные «вспомоществования» в пользу нуждающихся студентов. Авторитет его был необычайно высок, и силой этого авторитета он добивался очень многого на благо консерватории.

В его обязанности входил также и подбор преподавателей. В 1909 году он пригласил в консерваторию молодого пианиста и педагога Л. В. Николаева. Так благодаря Глазунову здесь появился преподаватель, создавший свою школу фортепианной игры, воспитавший в своем классе более ста пятидесяти пианистов, среди которых Шостакович, Софроницкий, Юдина, Сашинский, Перельман.

Глазунов считал своим долгом лично присутствовать на всех экзаменах в конце каждого учебного года и писал характеристики на каждого студента. Например, в мае 1910 года он прослушал 771 человека и о каждом дал отзыв. Новая должность, однако, потребовала отхода от дел не только творческих, но и музыкальных. Нужно было решать и хозяйственные вопросы. Глазунов был незаменимым для консерватории. После А. Т. Рубинштейна — создателя и многолетнего директора Петербургской консерватории — он был на этом посту наиболее значительной фигурой.

В 1907 году Петербург, Москва, Россия, да и вся Европа поздравляли 42-летнего композитора, автора восьми симфоний, трех балетов, скрипичного концерта, квартетов, — крупных фортепианных пьес, романсов; профессора и дирижера с 25-летием творческой деятельности. Оксфордский и Кембриджский университеты присвоили Глазунову звание Доктора музыки. В начале XX века он был одним из столпов музыкального мира. Торжества вылились в серию концертов, с восторженными поздравлениями и восхвалениями. В письме Римскому-Корсакову писал: «Если доживу до пятидесятилетнего юбилея, то ни за что не подвергну себя лестной, сладкой, но в то же время и мучительной трепке. Мне дорого, когда я замечаю, что меня ценят молча». И добавил, что «словоизвержение и возведение в гении» ему невыносимы.

Но эти годы принесли также целый ряд событий, омрачивших его жизнь. В конце 1906 года умирает Стасов, летом 1908 года скончался Римский-Корсаков. Через несколько лет умерли еще двое его друзей — Лядов и Танеев. У Глазунова не было семьи, он жил с матерью. После смерти близких друзей-единомышленников обострилась его неприязнь к тем композиторам-«новаторам», которые хотели ввести в музыку новое без должного изучения того, что было создано до них, и в поиске тем для творчества использовали неоправданно вульгарные или же нарочито сложные средства музыкальной выразительности. При этом Глазунов обладал, огромным талантом распознавать действительно одаренных людей. При всей своей нелюбви к формалистам он распознал в Д. Шостаковиче гения, и, когда того хотели лишить стипендии, буквально вышел из себя. «Да вы знаете, кто такой Шостакович?! — вскричал Глазунов. — Шостакович — одна из надежд нашего искусства!»

Для творчества Глазунова наступил менее плодотворный период. Педагогическая работа и дирижирование поглощали все его силы. Он пишет концерт для скрипки с оркестром (1905), к 1909 году делает эскизы новой симфонии, из которой написана была первая часть (клавир). После Восьмой симфонии прошло тридцать лет, когда Глазунов начал писать Девятую симфонию, но так и не закончил ее. Историческая миссия Глазунова-симфониста, завершившего блестящий период классической русской симфонии, была выполнена. В начале нового века музыка начала развиваться в ином, новом направлении.

Постепенно просветительские, учебные, хозяйственные задачи стали для Глазунова основными, потеснив композиторские замыслы. Особенно широко развернулась его педагогическая и общественно-музыкальная работа в годы революции и гражданской войны. Мастера интересовало все: и конкурсы самодеятельных артистов, и дирижерские выступления, и общение со студенчеством, и обеспечение нормального быта профессоров и учащихся в условиях разрухи.

Октябрьская революция застала Глазунова всецело поглощенным педагогической и общественной деятельностью. Несмотря на трудности первых революционных лет, он отдавал всю энергию делу музыкального просвещения. Глазунов привлек к работе в консерватории, новые силы, стремясь обновить и пополнить состав профессуры. Вместе с ними он боролся против охватившего консерваторию в 1920.-х годах пагубного увлечения формалистической западноевропейской музыкой.

В 1922 году в связи с празднованием сорокалетия творческой деятельности Глазунова ему было присвоено звание народного артиста Республики. Юбилей был отмечен рядом авторских концертов и постановкой балета «Раймонда». Тем не менее против Глазунова в консерватории были настроены как некоторые группы профессоров; желавших более прогрессивных методов преподавания, так и студентов, жаждавших большей свободы.

Осенью 1928 года Глазунов выехал за границу лечиться. Он отправился в это путешествие не один. С ним ехали Ольга Николаевна Гаврилова и ее дочь Леночка. Ольга Николаевна поселилась, в доме Глазуновых несколько лет тому назад. Она заботилась о композиторе, и он привязался к ней и к Леночке. За границей Ольга Николаевна и Александр Константинович поженились.

Глазунов ехал за границу, чтобы поправить пошатнувшееся здоровье, а также для участия в жюри международного конкурса, который был организован в Вене по случаю столетия со дня смерти Шуберта. Он чувствовал себя здесь ответственным представителем еще никому не ведомой революционной России.

Командировка заканчивалась, и нужно было возвращаться в Россию, но ухудшившееся здоровье не позволяло этого сделать. Помимо того нужно было побороть и осадок от постоянных столкновений и пререканий с группой профессоров Ленинградской консерватории во главе с Б. Асафьевым.

Возвращаться в Советскую Россию он не спешил. А на вопросы, какая причина заставляет его задержаться за границей, отвечал, что «хотел бы еще подлечиться» и что вернуться в СССР он хочет «в более или менее здоровом состоянии». Глазунов всегда заявлял, что его отъезд за границу был обусловлен слабым здоровьем, а не идеологическими причинами, что позволило ему сохранять творческие связи с ленинградской музыкальной общественностью. Глазунов формально числился ректором консерватории до 1930 года (его обязанности исполнял Максимилиан Штейнберг). В письмах тех лет он часто жаловался на усталость» много говорил о болезнях. Но и тогда Глазунов продолжал композиторскую и дирижерскую деятельность, хотя условия для творчества были, по его словам, «далеко не благоприятны», а концертные турне очень утомительны. Некоторое время Глазунов выступал как дирижер, а в 1932 году в связи с ухудшившимся здоровьем вместе с женой поселился в Париже, где изредка сочинял музыку. Конечно, дело было не только в болезни и концертах. В 1920-е годы Глазунова часто упрекали в «старомодности» и «консерватизме». Полемика иногда принимала жесткие формы, а борцом Глазунов никогда не был, о чем он откровенно написал А. В. Луначарскому, прося об очередном продлении командировки.

По окончании конкурса принял предложение выступить с концертами в нескольких странах. Первый концерт состоялся в Златой Праге. Александр Константинович был в этом городе впервые и в свободное от концертов и репетиций время с удовольствием бродил по его улицам. Он взбирался то на один, то на другой холм, любуясь открывающимися оттуда видами, с юношеской неутомимостью и любознательностью осматривал музеи. Очень заинтересовала его и Пражская консерватория, где Александр Константинович нашел несколько редких рукописей. Но особенно ему понравился домик-музей Моцарта-Вертрамка, где великий австрийский композитор писал по заказу пражан своего «Дон Жуана». Здесь все говорило о Моцарте: каждая комната, каждая дорожка парка, каждая его площадка и даже шелестевшее ему когда-то стошестидесятилетнее дерево.

Дальнейший маршрут был связан с воспоминаниями юности. Вначале Веймар и посещение ставшего тоже музеем домика Листа, затем Испания. Он был в Барселоне и Мадриде, Лиссабоне и Валенсии, как и когда-то, ездил в горы, осматривал храмы, любовался морем. Ничто как будто не изменилось с тех пор и вместе с тем стало совсем другим. Не тот, прежде всего, был он сам, уже не безвестный мальчик, а немолодой, прославленный композитор.

В ноябре 1929 года он впервые посетил Америку, где дал семь концертов: в Детройте, Нью-Йорке, Бостоне и Чикаго. В 1930 году он дирижировал своими сочинениями в Лодзи, Варшаве и Праге, а в 1931-м — в Амстердаме и Истборне.

10 декабря 1930 года А. К. Глазунов пишет: «Конечно, педагогическая деятельность мне мало улыбается. Я музыкант прежних убеждений, а молодое поколение, зараженное всеотрицанием и впитавшее в себя потуги и дерзость модернистов, вряд ли отнесется сочувственно к моему направлению, которого я менять не могу. Здесь я пришелся не по вкусу; С дирижированием для граммофонных дисков ничего не вышло. Концертов не предвидится… Настроение мое скверное, и мне нездоровится. Финансы плохи — до сих пор Америка не выплатила долги. Решил ехать в Берлин на риск». В Берлин его пригласили на первое представление «Князя Игоря» в интерпретации известного дирижера Лео Блеха. К этому событию Глазунов написал краткое воспоминание о Бородине. В этом городе композитор находился пять месяцев, выезжая несколько раз в Лейпциг, а в марте 1931 года направился в Латвию, где дважды дирижировал «Раймонду». В Риге на вокзале Глазунова встречала большая делегация во главе с И. И. Витолем. Пришли также профессора Рижской консерватории, студенты, балетмейстер театра в Риге А. А. Федорова (бывшая балерина Мариинского театра, она же и исполняла в «Раймонде» заглавную партию).

В июне Глазуновы вернулись в Париж, а оттуда поехали на отдых в Альпы.

К тому времени Глазунов уже не был директором Ленинградской консерватории, но до конца своих дней он не терял с ней связи. В 1931 году к Глазунову приехала депутация профессоров Русской консерватории в Париже с официальным предложением возглавить консерваторию. Но Александр Константинович категорически отказался. Причина для этого была: он не желал стать мишенью для двух враждующих сторон. Нельзя забывать, что до последнего дня своей жизни Глазунов имел только советское гражданство и жил в Париже с «красным паспортом». Для очень многих эмигрантов сей факт означал что-то ужасное: если не агент, то, по крайней мере, сочувствующий большевикам.

А как бы отреагировали на «директорство» по ту сторону? Продался врагам, а то и хуже. Тем более что в Париже в это время известный раскрыватель агентов ГПУ В. Л. Бурцев призывал в прессе эмиграцию: «Остерегайтесь!.. Всем известно, как наводнена Европа советскими агентами, начиная от профессиональных гастролеров, предназначенных для пропаганды среди европейских рабочих, и кончая молодыми, красивыми женщинами, интересующимися, главным образом, тайнами эмигрантских организаций… Один из этих агентов, циничность и откровенность работы которого превосходят все пределы, заставляет нас теперь же назвать его имя. Этот агент — дама, артистка Александрийского театра Наталия Сергеевна Рашевская, по мужу Колчина. Связи ее с ГПУ исходят из самых высших кругов. За границу она командирована грозой Северного района России — начальником петроградского ГПУ Мессингом… Еще два года тому назад мы обращали внимание на деятельность этой дамы. Так, в номере 25 «Борьбы за Россию» мы писали… артистка Н. С. Рашевская и Р. Я. Ушакова. Мы не знаем, приезжают ли эти дамы за границу только для отдохновения и развлечения или попутно им даются какие-либо поручения по завязыванию связей… Соответствующая деятельность их в Петрограде во всяком случае не вызывает сомнений у лиц, со слов которых мы печатаем настоящее предостережение». Глазунов старался оставаться в стороне от подобных подозрений и кривотолков.

Ведь еще в 1928 году дочь министра при Александре II и сестра видного деятеля кадетской партии В. Д. Набокова — В. Пыхачева выпустила свои воспоминания. Описывая Мариинский театр, где Глазунов продолжал дирижировать, она называет его «ближайшим другом всех главарей ГПУ, прокуроров и всех Неронов вообще».

Вдали от Родины Глазунов сочинил лишь два инструментальных концерта (для саксофона и виолончели) и два квартета. 4 октября 1931 года Александр Константинович впервые сыграл в Париже свой Виолончельный концерт. В первую неделю ноября состоялась поездка в Амстердам, где была исполнена Четвертая симфония под управлением В. Менгельберга, а второй частью (поэма «Весна» и Скрипичный концерт) дирижировал сам Александр Константинович. Накануне Глазунов внезапно заболел. Несмотря на высокую температуру, он вышел на сцену, что вызвало у музыкантов невероятную приподнятость духа, и, может быть, именно поэтому играли как нельзя лучше.

Напоминали о недомогании ноги. Первые утренние шаги давались Глазунову с большим трудом, но потом все успокаивалось. Диагноз он поставил себе сам: «Больше всего похоже на ревматизм и невралгию». Однако врачи определяют у композитора экзему левой ноги, которая не поддается лечению. Приходится много лежать, и это сказывается на его настроении и работе. 11 февраля 1932 года он сообщает дочери: «Постепенно, сидя дома, я одичал, и когда третьего дня меня вывезли в зал Гаво, где я аккомпанировал на юбилее художника Коровина певице Садовской, я чувствовал себя смущенным и расстроенным. Обычная сутолока и-бестолковщина на юбилейных концертах, притом устраиваемых русскими, меня очень утомила. Всех нас, артистов, торопили и просили сокращать программы, а «оратели» говорили без конца. Коровина чествовали очень серьезно, но я не выходил на эстраду вторично и не попал на фотографию…»

Душевное состояние композитора отражается зак нельзя лучше в письме от 9 марта 1932 года: «Как русский, я очень страдаю, что нет родины и приходится скитаться вне ее без определенной цели. Болезнь свою переношу пока довольно терпеливо, но что будет дальше, когда терпение лопнет…» Концертов совсем мало. Приглашать на выступления больного композитора, даже и с мировым именем, считалось большим риском. Среди устроителей концертов, директоров и импресарио разошлись сообщения о срывавшихся из-за болезни выступлениях, и мало кто изъявлял желание приглашать — а вдруг снова срыв. Публика в эти тяжелые 1930-е годы растаяла, и сохранившийся круг любителей отдавал предпочтение выступлениям самих композиторов, а небольшая кучка этих знаменитостей исполняла главным образом самих себя. Для постоянных турне с дальними маршрутами нужно быть и здоровым, и молодым. Болезни же у Глазунова не прекращались.

1935 год был связан с большим упадком сил. Пришлось отменить намечавшиеся концертные поездки в Ригу, Таллин и Каунас. В залах Парижа в это время исполняют Пятую и Шестую симфонии, «Эпическую поэму», «Стеньку Разина» и мн. др. Шарль Видор устроил в историческом Павильоне де Казн вечер произведений А. К. Глазунова, что вызвало у композитора радостное настроение. Он посещал разные репетиции и присутствовал на некоторых концертах. Состояние здоровья ухудшалось: простуды, боли и экзема уха, экзема лица, воспаление вен. Доктора запретили читать и писать, приходится носить тёмные очки. Он не мог не только ходить или стоять, больно было даже лежать. Играть на фортепиано Александр Константинович мог главным образом левой рукой. И все же ему удавалось, хоть и с величайшим трудом, принять участие в конкурсе шестнадцати трио по случаю 50-летия издательства М. Беляева.

3 марта 1936 года в Париже играл Рахманинов, сбор от концерта предназначался в пользу русских благотворительных организаций во Франции. А. К. Глазунов намеревался посетить концерт, но чувствовал себя настолько плохо, что вообще не мог покинуть квартиру. Нужно было беречь последние силы: афиши и газеты сообщали, что симфонический оркестр «Lamoureux» свой очередной концерт даст 21 марта в зале «Гаво» и посвящает его 70-летию со дня рождения Глазунова. Но 8 марта состояние здоровья композитора настолько ухудшилось, что его увезли в клинику Вилла Боргезе. После довольно тяжелой недели наступило улучшение, но в ночь на 21 марта случился тяжелый приступ уремии. Родные дежурили у его кровати всю ночь, и в 8 часов утра он тихо и мирно скончался на руках своей жены.

Вечером зал «Гаво» был переполнен, и дирижер оркестра Эжен Биго сообщил публике о кончине Александра Константиновича Глазунова. Назначенный по поводу 70-летнего юбилея концерт звучал в память о нем.

Заупокойная литургия и отпевание усопшего состоялись 24 марта в 10 часов утра в русском кафедральном храме св. Александра Невского. Пел большой митрополичий хор под управлением Н. П. Афонского. Храм был настолько переполнен, что более сотни присутствовавших оказались за его пределами. Гроб утопал в цветах: венки от семьи, от Музыкального общества, Русской консерватории в Париже, от беляевцев, Хора донских казаков, французских учреждений… Всех присутствовавших на отпевании не перечислить, но среди них были великие имена: Попечительный совет для поощрения русских Композиторов и музыкантов (Н. В. Арцыбушев, Н. Н. Черепнин и Ф. А. Гартман). В храме в тот день находился весь балет Монте-Карло во главе с директором Р. Блюмом, Верой Немчиновой, М. Фокиным. Проститься с Глазуновым пришли солисты и солистки Русской оперы в Париже во главе с директором — князем Церетели; Русская консерватория в полном составе во главе с председателем — князем С. М. Волконским; Российское музыкальное общество во главе с председателем Н. Ф. Алексинской. Присутствовал также ряд известных французских дирижеров, композиторов и музыкантов. Были дочери С. В. Рахманинова — княгиня И. С. Волконская и Т. С. Конюс. Присутствовал цвет русской аристократии: князья В. Вяземский, С. Н. Гагарин, П. Оболенский, В. Трубецкой; барон де Монтаньяк, граф Сюзор, В.А. и М. А. Маклаковы, П.Н. и Н. В. Милюковы, М. Гучкова; генерал Е. К. Миллер; адмиралы М. А. Кедров, П. Б. Муравьев; делегация лейб-гвардии Измайловского полка; представители искусства — Медея Фигнер, Серж Лифарь, А. Н. Бенуа, Н. А. Тэффи, А. Седых, Н. Аронсон (снявший посмертную маску), Н. В. Плевицкая… Все парижские газеты поместили некрологи.

В газете «Последние новости» от 29 марта 1936 года появилась статья уже известной тогда журналистки и писательницы Нины Берберовой: «Он был единственный из тех, кого я имела счастье видеть, кто знал Чайковского, будучи вполне взрослым человеком, кто пил с ним у Палкина, кто видел его в трудные минуты жизни. Они ехали вдвоем по Невскому на извозчике, ночью, после Шестой симфонии, и Глазунов молчал, потому что имел право не льстить Чайковскому. Он говорил о том, как Лядов и он, Глазунов, одно время были в Чайковского «влюблены», — он казался им самым «волшебным», волшебнее «наших всех».

Живя в Париже, Глазунов прекрасно знал, что происходит в сталинском СССР, — окружавшие его эмигранты доходчиво объясняли ему это. И все же композитор неизменно возвращался мыслями к Родине, к соратникам, к консерваторским делам. Он писал коллегам и друзьям: «Мне вас всех недостает». Несмотря ни на что, Глазунов рассчитывал на возвращение, но сделать этого не успел… В 1972 году прах А. К. Глазунова перевезен в Ленинград и торжественно захоронен в Некрополе Мастеров искусств (Тихвинское кладбище) Александро-Невской лавры.

❖ Для творчества необходима свобода и сосредоточенность.

❖ Вся творческая работа должна происходить в голове, согреваемая огнем вдохновения.

❖ Надо с самого начала запрещать писать небрежно.

К 1881 году Глазунов закончил свою Первую симфонию. Его развитие шло такими быстрыми темпами, что Николай Андреевич Римский-Корсаков решительно отказался относиться к нему как к ученику. «Отныне, Александр, вы можете обращаться ко мне лишь за дружеским советом!» — так сказал он. Но это на первый взгляд странное заявление ничуть не помешало их дружбе. Юный композитор развивался очень быстро, поощряемый советами Балакирева и Римского-Корсакова, постепенно ставшими его друзьями.

Письмо Н. А. Римского-Корсакова ко дню рождения Глазунова: «Дорогое, дражайшее Маэстро, великолепное, превосходное Маэстро! Поздравляю Вас с днем Вашего рождения, поздравляю с этим днем Константина Ильича и Елену Павловну, а более всех поздравляю себя с тем, что в этот день, 29 июля, уродилось на свет великолепное, превосходное, а для меня дражайшее Маэстро. И что было бы, если бы не было этого Маэстро? Не было бы ни «Раймонды», ни симфоний и много другого не было бы; не было бы и тех вещей, которые еще предстоят впереди. Не было бы и того музыканта, который все знает, все понимает и все может, который для всех пример. Обнимаю Вас».

Александр Константинович Глазунов с большим терпением и вниманием относился к начинающим композиторам. Лишь однажды он не выдержал и сказал юнцу, засыпавшему композитора своими бездарными опусами: «Милостивый государь, у меня создалось такое впечатление, будто вам предложили выбор: сочинять музыку или идти на виселицу».

После первых успехов Глазунова какой-то восторженный студент попросил у него фотографию. Время было очень тревожное, и эта просьба вызвала переполох в семье. Мама специально наводила справки и взволнованно написала Балакиреву: «Ни за што ни про што попадешься… придут обыскивать, пожалуй, квартиру».

Однажды Глазунов пришел к Сергею Танееву и принес свое только что написанное произведение. Это была симфония. Танеев уговорил гостя исполнить^-ее. При этом хозяин запер все двери и попросил Глазунова начинать.

Глазунов сыграл, после этого начались разговоры, обсуждение. Полчаса спустя Танеев говорит: «Ах, я запер все двери, а, может быть, кто-нибудь пришел…»

Он вышел и через некоторое время вернулся с Рахманиновым.

«Позвольте познакомить вас с моим учеником, — представил он Рахманинова, — это очень талантливый человек и тоже только что сочинил симфонию».

Рахманинов сел за рояль и сыграл симфонию Глазунова. Потрясенный Глазунов говорит: «Но ведь это моя симфония… Где вы с ней познакомились, ведь я ее никому не показывал?»

А Танеев говорит: «Он у меня сидел в спальне и с первого раза на слух все запомнил… Видал, какие у меня ученики!»

«Не ученики, а баловники!» — засмеялся Глазунов.

Как-то раз пристрастный к горячительным налиткам Глазунов дирижировал Первой симфонией молодого Сергея Рахманинова, будучи сильно навеселе (чего, впрочем, никто из публики не заметил). Симфония, однако, провалилась с треском, так как была слишком необычна и сложна для восприятия публикой.

Узнав, что молодой композитор чрезвычайно удручен провалом и даже готов потерять веру в свой талант, Глазунов сказал: «Ах ты, Боже мой, что за молодежь пошла хлипкая! Ну, скажите ему, что все дело во мне. Хуже нет, когда дирижер пьян и весел, а публика трезва и серьезна… Лучше бы, наоборот…»

Молодой человек, готовившийся к поступлению в Ленинградскую консерваторию, решил пойти на курсовой экзамен пианистов. Вышел пианист, начал играть что-то незнакомое вдруг молодой человек услышал рядом чей-то тихий, спокойный голос: «На четвертую страницу переходит». Он обернулся и замер. Рядом сидел сам Глазунов, задумавшийся, медленно покачивающийся в такт музыке.

Через некоторое время снова раздался его голос: «Вот уже на седьмую страницу перевалил». И опять: «К одиннадцатой подходит».

Юному музыканту очень хотелось сказать маститому соседу что-нибудь приятное. Он долго думал и наконец, решился: «Как вы хорошо знаете классическую музыку, Александр Константинович!». «И немудрено, — тихо ответил Глазунов, — это моя соната».

В 1928 году Глазунов уехал в Вену участвовать в работе жюри Международного конкурса имени Шуберта. Из-за болезни он не смог вернуться на родину и прожил 8 лет в Париже. Композитор любил Россию и остался верен ей. Он говорил: «Кто не хочет меня впускать дирижировать в ту или иную страну — пусть не впускает, а я был, есть и останусь русским».

Глазунов, выдающийся мастер симфонической музыки, совсем не коснулся области оперной. Но в отношении симфоничности своих балетов композитор являлся прямым предшественником И. Стравинского, блестящего мастера современной хореографической музыки.

Симфонические поэмы «Стенька Разин» и «Море».

Сюиту «В Средней Азии».

Симфонические картины «Кремль» и «Весна».

Музыку балета «Времена года».

Музыку балета «Барышня-служанка».

Музыку балета «Раймонда».

В нашем музыкальном приложении вы можете

послушать следующие произведения автора:

Сюита из балета «Раймонда»: Два антракта, Большой вальс, Вальс, Испанский танец (дирижер Ю. Ткаченко).

Симфоническая поэма «Стенька Разин» (дирижер Ю. Ткаченко).