Отправив письмо Стефании в понедельник, в среду Грета уже писала следующее:
«Дорогая, я продолжаю встречаться с молодыми людьми. Это так волнует! Сейчас все тебе расскажу. О, Стефания, как это замечательно, когда ты не в школе, и мужчины пожирают тебя глазами просто потому, что ты была с ними вежлива! Я думаю, Чарлз ужасно темпераментный, он глядит на меня такими пугающими глазами, каких ты в жизни не видела! Я сама видела такие глаза только в кино, когда там кого-то собираются убить, или девушку похищает Злюка Пит, или что-нибудь в этом роде. Конечно, так все время смотрят шейхи: пожирают глазами. Я думаю, Чарлз ужасно похож на шейха. Он был бы красив до безобразия в такой длинной ночной рубахе, которую носят шейхи, и в той потрясающей штуке, которую они надевают на голову, вроде полотенца, обмотанного скрученным платком. Чарлзу все будет к лицу. Правда, Арчи выше его. Но из него шейх не получится, потому что он все время строит забавные рожи и часто смеется, а шейхи так не делают. Вот уж по поводу Амброза Кимберлея Чарлз выступил как настоящий шейх! Вчера я только закончила к тебе письмо и стала надевать шляпу, чтобы идти на почту, как раздался звонок. Я открыла дверь, а там стоял ужасно симпатичный мужчина. Он спросил, дома ли Маргарет, а я сказала, что она придет в полседьмого или позже. Он спросил, не скучно ли мне, а я сказала, что скучно до безобразия. Он был ужасно мил. По-моему, он выше Арчи, у него чудные голубые глаза и орехового цвета волосы, и если бы он был девушкой, у него бы была чудная фигура. Потом он сказал, что может пройтись со мной до почты, и мы пошли. Потом он сказал, что прекрасная погода, может, мы погуляем? Мы с ним дошли до Кенсингтон-стрит, смотрели, что в магазинах. Юбки только широкие! Амброз Кимберлей был мил до безобразия. Он сказал, что нечасто встретишь такую девушку, как я. Я спросила почему, а он сказал, потому что других таких нет. Он еще много чего говорил. Приятно до безобразия, когда тебе говорят такие вещи, когда восхищаются и относятся с уважением. Он сказал — не сходить ли нам на ленч, а потом в кино? Но я отказалась, потому что Чарлз должен был за мной зайти. Про Чарлза ему очень не понравилось, но я твердо стояла на своем. Один раз я испугалась: увидела на другой стороне улицы Пуллена, это папин дворецкий. Я хотела, чтобы никто не знал, где я, но если это был Пуллен, он скажет Эгберту, а я в особенности не хочу, чтобы Эгберт знал. Надеюсь, что это был не Пуллен.
Когда я вернулась домой, Чарлз уже ждал в самом ужасном настроении. Он видел, как Амброз Кимберлей прощался со мной на углу, и рвал и метал, как тигр. Брови у него изогнулись, и он рявкнул: «Кто это был ?» Сначала я не хотела ему отвечать, а потом мы поднялись в квартиру, и он сделал голос суровым до безобразия, прочел целую лекцию, напомнил про Перси Смита, какой он гадкий — ты про него не знаешь, долго рассказывать и не хочется, — и что я обещала Маргарет. Чарлз довел меня до слез, и тогда пожалел и сказал, чтобы я не плакала. Мадам ругала меня ругательски, но Чарлз еще хуже, только он потом извинился, а мадам — никогда. Он повел меня на ленч, потом мы поехали на его машине в Хиндхед, там пили чай и вернулись, только когда Маргарет была уже дома. Я не думаю, что Маргарет любит Чарлза, как я. Она ничего не говорит. Я даже думаю, что она его ужасно не любит, хотя они сто лет знакомы. Завтра мы обедаем с мистером Пельхамом. Мне трудно до безобразия говорить ему «Фредди». Обедаем у него дома, потом едем в театр — не в субботу, как я просила. Вчера мистер Пельхам повертелся у нас и уговорил. Чарлз тоже пойдет, а насчет Арчи не знаю».