Сердце и душа

Глава 5

Брайан Флинн не знал, чего ожидать, когда в Россмор приехал новый польский священник. И уж совершенно точно он не ожидал, что у него появится лучший друг.

Томаш оказался веселым, жизнерадостным молодым человеком, он всегда с удовольствием помогал в приходе. Именно таким священником, как помнилось Брайану, был двадцать лет назад он сам. Томаш верил, что доброй волей можно добиться чего угодно, Брайан эту веру уже потерял. Кажется, у людей пропала потребность в церкви, так зачем же он все пытается строить мост между Богом и верующими?

К утренней мессе не приходил почти никто, только несколько стариков. Когда-то женщины начинали с мессы день, а потом отправлялись за покупками; местные продавцы забегали в церковь во время обеденного перерыва. Школьницы просили о хорошей карьере, время от времени наведывался поставить свечку какой-нибудь юный красавец. Здесь искали помощи родители больных детей. Здесь обретали покой встревоженные и обиженные.

Где они сейчас? Или уже на небесах беседуют со Святой Анной у чудотворного источника, или, как могут, устраивают свою земную жизнь. Отец Брайан Флинн знал, что если люди справляются сами, то нужно просто радоваться за них, и Бог тоже будет доволен. Зачем сохранять пустые ритуалы, если они никому не нужны?

Но от подобных мыслей рукой подать до ереси. Так можно дойти и до того, что церковь не играет никакой роли в спасении души. Этим путем отец Флинн идти не хотел. Поэтому он с завистью наблюдал за Томашем. Тот то устраивал крестный ход, в котором почти никто не участвовал, то фестиваль, который мало кого интересовал.

Шли дни. Каждое утро Флинн навещал мать. Она жила в доме Недди Нолана. Недди, Клэр и их дочь умудрялись присматривать не только за его матерью, но еще и за престарелым каноником и умалишенными братьями, до строительства объездной дороги работавшими в садовом центре. С тех пор облик города полностью изменился. Благодаря усилиям братьев сад Недди и Клэр совершенно преобразился, на зависть всему Россмору. Помимо этого Клэр преподавала в женской церковно-приходской школе.

“Такие люди заменяют церковь”, — иногда говорил Брайан Флинн Томашу за вечерней партией в шахматы. Томаш не соглашался: люди вроде семьи Нолан не заменяют церковь, а дополняют ее, это повод радоваться, а не вздыхать, неужели не так?

Каждый вечер Томаш выучивал три новых слова. Особенно ему понравилось слово “дуралей”.

— А что именно оно означает, Брайан? — спросил он.

Брайан, далеко не в первый раз за эти дни, не знал, что ответить.

— Что у человека, которого так называют, беда с мозгами.

— Он психически болен? Дуралей — психически больной человек?

— Нет, вовсе нет. Это значит, что он ведет себя неумно.

— Словно переживает нервный срыв?

— Нет, “дуралейство” у дуралея в крови. Ох, так я ничего не объясню. Дуралей — это просто-напросто балбес.

— Балбес! — восторженно воскликнул Томаш. — Какое чудесное слово! Что такое “балбес”?

Брайан почувствовал облегчение, когда разговор перешел на конференцию в Дублине. Целый день лекций и семинаров, посвященных Церкви и Новой Ирландии, миссионерской работе среди иммигрантов, основным принципам, актуальным сейчас для приходов по всей стране.

Брайан и Томаш сели на поезд до Дублина, чтобы поприсутствовать на конференции. Днем к Брайану подошел епископ и посетовал, что в центре Дублина очень не хватает работящих, энергичных священников.

— Ваше преосвященство, пожалуйста, не забирайте у меня Томаша. Это человек-огонь, Россмор на глазах преображается, — взмолился Брайан.

— А при чем тут Томаш? Я говорю о вас, — удивился епископ. Как будто это само собой разумелось. Так все и началось. Через три месяца Флинна перевели в дублинский приход.

Где он поселится, кажется, никого не интересовало. Прошли те дни, когда дом священника был важен и значим для всего прихода; подразумевалось, что отец Флинн быстро найдет себе какое-никакое жилье. Он поспрашивал местных жителей, и Джонни, большой, грубовато-добродушный парень, похожий на многоборца, сказал, что в его доме сдается квартира. Разумеется, не слишком роскошная, но удобная; за углом — хороший паб, дальше по улице — магазин, работающий допоздна. Что приятно, хозяин живет в другом месте, впрочем, если подумать, навряд ли Брайан будет так уж часто устраивать шумные пирушки. Так или иначе, переговоры завершились быстро, Томаш заказал грузовик, и немногочисленные пожитки Флинна перевезли в Дублин.

— Пожалуйста, Брайан, возьми этот чудесный теплый ковер, здесь может быть холодно зимой, — упрашивал Томаш.

— Нет-нет, этот ковер останется в доме священника. — Брайан хотел, чтоб все было по справедливости.

— Господи Иисусе, вы точь-в-точь как парочка стариканов, которые после многих лет брака делят имущество, — ухмылялся Джонни, имевший резко отрицательные взгляды на супружество. — И почему столько шума вокруг обета безбрачия? — недоуменно качал он головой. — Вам просто повезло! Мой совет — держитесь от женщин подальше.

— Ты говоришь так только потому, что до сих пор не встретил славную девушку, — возражал Брайан.

— Славных девушек не существует, они все одинаковы. Когда я вижу, как мужчины — нормальные, подчеркиваю, мужчины! — подтирают детскую отрыжку, меняют подгузники, возятся с орущими и гадящими кусочками мяса, мне кажется, что мир сошел с ума.

— Если бы все так думали, Джонни, мир, каким мы его знаем, прекратил бы свое существование, потому что люди перестали бы вовсе заводить детей.

— Тоже недурно, — пробормотал вполголоса Джонни.

В его квартире на втором этаже было полно спортивных тренажеров. Из книжек он признавал только пособия по фитнесу. В холодильнике всегда стояли оздоровительные напитки, а на подоконнике — ваза со свежими фруктами. Джонни был беззаботным добрым парнем, он щедро делился своим временем и навыками. Каждую неделю он давал несколько уроков физкультуры в одном из социальных центров и постоянно приглашал местных жителей побегать вместе с ним в парках. Брайан тоже получил приглашение.

— Мы заставим вас распрощаться с церковным пузом, святой отец, — подтрунивал Джонни. — Если надеетесь выжить в этом городе, вам придется изрядно похудеть.

Томаш научил Брайана нескольким полезным фразам на польском. Он гораздо лучше объяснял слова из своего языка, чем Брайан — английские. Время шло, и Брайан все отчетливее понимал, что ему гораздо больше нравится быть социальным работником, нежели посвящать себя традициям и ритуалам духовенства.

В конце концов, в этом нет ничего дурного. Если ты весь день убираешься, присматриваешь за детьми или прилагаешь усилия, чтобы работникам выплачивалась минимальная ставка, вечером часто испытываешь гораздо более глубокое чувство удовлетворения, чем если бы усердно молился Богу о чем-то, чего никогда не произойдет. Конечно, если бы Брайан относился к жизни так же позитивно, как отец Томаш, он оценил бы достоинства и ценность обоих подходов.

Каждую неделю он ездил в Россмор навещать мать, но постепенно она перестала узнавать его. Недди пообещал в случае ухудшения связаться с доктором Дермотом, а пока пусть миссис Флинн наслаждается вновь наступившим ранним девичеством. В данный момент она ждала весточку от юного красавца, с которым познакомилась в поездке на остров Мэн.

— Это ваш отец, Брайан? — спросил Недди, любивший счастливые истории.

Отец Брайана никогда не бывал на острове Мэн, но положение обязывало.

— Да, это он, — ответил он и заметил, что улыбка Недди стала еще шире.

Он исправно докладывал Брайану обо всем, что происходило вокруг, например, своевременно извещал, что его маме все больше нравится колодец Святой Анны. Еще иногда сестра Джуди писала о своем муже, Сканке Слэттери, и других житейских мелочах. Бывало, приходили письма от бывших прихожан: они благодарили отца Брайана за помощь, пересказывали слухи о чудесных излечениях пьющих мужей, ссорах и примирениях и школьных успехах своих оболтусов. Но чаще всего за подобное благодарили Святую Анну и ее безумный колодец.

Брайан присоединился к утренним пробежкам Джонни и благодаря этому все лучше узнавал Дублин. Он останавливался, чтобы отдышаться, — и видел вокруг малоизвестные статуи и незнакомые памятники, которые не видел до того. Он обнаружил, что даже в этом большом, богатом, сияющем городе, полном огней и жизни, есть место глубочайшему одиночеству. Брайан всем сердцем сочувствовал молодым приезжим из Восточной Европы — они старались держаться вместе в чужой стране. Он научился есть непривычную острую еду, открыл для себя капусту и фрикадельки — новое знание поразило отца Флинна в самое сердце. Брайан Флинн, ранее ярый сторонник двух кусков мяса, двух вареных картофелин и морковки, проникся духом приключений. Кроме того, он выяснил, что заводить друзей не так уж сложно.

Джонни познакомил отца Брайана с Аней, полячкой, работающей в кардиологической клинике. Сам Джонни проводил там физиотепарию для пациентов. Аня сшила шторы для квартиры отца Брайана и сказала, что не возьмет денег, потому что оказать маленькую услугу для доброго пастора — большая честь для нее. Брайан напомнил ей слова Иисуса Христа: “Трудящийся достоин награды за труды свои”, а Аня ответила, что Господь на самом деле очень добр. На автостоянке она познакомилась с чудесной женщиной-врачом, которая дала ей работу. Теперь Аня получает огромные деньги, она важный человек, и кажется, ей что угодно по плечу, она может стать кем захочет. Иногда она приходила на вечера, которые устраивал Брайан. Он приглашал ирландцев, и те рассказывали о стране недавним иммигрантам.

Аня объяснила, что эти вечера нравятся людям по разным причинам. Некоторым на самом деле интересна страна, где они теперь живут, другие надеются познакомиться с работодателями. Большинству из них в глубине души холодно и одиноко, они наслаждаются теплой комнатой и компанией. Поразмыслив над последней причиной, Брайан решил привлечь больше людей: теперь на вечерах всегда была еда и самовар с чаем. Он даже устроил камин, который всем очень понравился, и украсил холл картинами с ирландскими сокровищами, замками и живописными местами. Брайан тревожился за молодых иммигрантов: ведь они так тяжело трудятся, зарабатывая деньги, что не могут ничего узнать о стране, которая должна стать их новым домом.

С Эйлин Эдвардс Брайан познакомился в канун Нового года. Эйлин где-то услышала о социальном центре и выразила желание присоединиться. Брайан мягко объяснил, что на самом деле это всего лишь место, где радушно принимают недавних иммигрантов, их приют и прибежище, но Эйлин настаивала:

— Вы упомянули об этом центре на мессе, святой отец. Я ваша прихожанка и хочу принимать посильное участие, поймите меня правильно.

Брайан не понимал, зачем ей это нужно. Эйлин, красивая блондинка лет двадцати пяти, с длинными вьющимися волосами, носила элегантные кожаные жакеты и жила в очень престижной квартире неподалеку. По ее словам, она была писателем-фрилансером, но проблема заключалась в том, что ее содержал отец: возможно, голод заставил бы ее всерьез взяться за перо, пока же в этом не было нужды. Брайан опять же не понимал, что она имеет в виду. Для него все было просто: ты или писатель, или нет. Но с другой стороны, что он знает о жизни? Вот перед ним стоит добрая прихожанка, желающая помочь. Разумеется, нужно найти для нее дело.

Эйлин Эдвардс постепенно вошла в жизнь социального центра отца Флинна. Она помогала преподавать разговорный английский, часто бывала в центре и разливала чай по чашкам. Эйлин всегда была одета так, будто собиралась на модную вечеринку. Иногда она разрешала другим девушкам примерить свои жакеты. Она рассказывала, что в ее квартире есть специальный стенной шкаф, где хранятся только туфли.

— Она снисходит до нас, Брайан, и получает от этого удовольствие. Она здесь просто потому, что у нее слишком гладкая жизнь, вот ей и хочется чего пожестче.

— Эх, Джонни, вечно ты бранишься, — покачал головой Брайан.

— А зачем бы еще она приходила, Брайан? Вечно крутится неподалеку, и взгляд такой оценивающий.

— И как, она еще не попыталась тебя “склеить”? — с интересом спросил Брайан. — Я хочу сказать, если она хочет чего “пожестче”, то ведь ты — очевидный выбор? Сломанный нос и все такое.

Джонни не обиделся, напротив, он всерьез задумался над словами Брайана.

— Нет, она не на меня охотится. Я бы с ней быстро расправился. Думаю, она нацелилась на тебя.

— На меня? — поразился Брайан Флинн. — На немолодого толстого священника?!

— Разумеется, тебе придется проститься с церковью и зажить обычной жизнью, как у всех нас, — предположил Джонни.

— Нормальной? Мне? Джонни, да ты совсем рехнулся.

— Возможно, не спорю, — согласился Джонни. — А единственное средство от безумия — это пинта.

— Не понимаю, зачем таскать меня на эти мучительные прогулки, если потом ты опять накачиваешь меня пивом, — проворчал Брайан.

— Должен же кто-то устраивать твою светскую жизнь, прежде чем эта бабенка окончательно тебя погубит, — сказал Джонни.

Брайан рассмеялся. Джонни во всем видел драму, и за каждым углом ему мерещились роковые женщины.

Но не один Джонни невзлюбил Эйлин Эдвардс. Сестре отца Флинна, Джуди Слэттери, она тоже не понравилась.

Джуди жила в Россморе. Она была замужем за мужчиной, которого все остальные звали просто Сканком, но Джуди предпочитала называть его Себастьян. Она нашла мужа благодаря колодцу Святой Анны и не желала слышать ничего дурного о своей святой или о так называемых суевериях, окружавших святыню. Джуди была одержима идеей сменить мужу имя: он всегда был Сканком, но Джуди не оставляла надежды сделать его Себастьяном. Выяснилось, что по-английски “Сканк” — это не только “скунс”, мерзкое, вонючее животное, но еще и какой-то ужасный наркотик. “Себастьян” наверняка не таил в себе подобных сюрпризов.

Иногда диалоги Джуди и Брайана шли на повышенных тонах, но Сканк Слэттери был великим миротворцем.

— Джуди, оставь этого несчастного в покое. Он всего лишь неразумный священник, он сам не знает, на каком он свете. Пусть себе рвет и мечет по поводу Святой Анны. Дай ему побыть отважным мужчиной.

Но когда Джуди приехала в Дублин повидать брата, она была одна, так что восстановить мир было некому.

— Зачем здесь крутится эта надоедливая девица? — спросила она.

— Она помощник. Активист, — расплывчато объяснил Брайан.

— Да уж, какая-то она чересчур активная, — неодобрительно сказала Джуди.

— Джуди, чем она тебе не нравится? Она безобидна и, возможно, слегка одинока.

— Хм-м. Мне не нравится, как она о тебе говорит… “О, я учу Брайана отправлять сообщения”; “О, я думаю, Брайану необходимо освоить электронную почту”; “О, Брайан так прекрасно ладит со всеми этими людьми”.

— Передразнивать других очень жестоко! — теперь уже разозлился Брайан. — Да, она говорит манерно, но она ничего не может с этим поделать.

— Я не про манерность. Я про то, что она говорит. — Джуди рвалась в бой.

— Ну, так ведь все это правда. Она учит меня пользоваться электронной почтой и уже научила отправлять телефонные сообщения. Очень полезные навыки.

Джуди фыркнула так, что было слышно на другом конце Дублина.

Через несколько дней Эйлин позвонила в дверь отца Флинна.

— Да? — удивленно спросил он.

— Э-э-э, ну, судя по твоему письму, тебе было одиноко.

— По моему письму? — озадаченно спросил Брайан.

— Да, ты отправил его пару часов назад, — сказала Эйлин.

— Эйлин, я ничего не отправлял.

— Ну как же, Брайан. Вот, смотри…

Она вытащила из сумки листок с распечатанным текстом.

— Мне нужны очки, — сказал он.

— Тогда пригласи меня в дом. Или так и будем стоять на пороге?

Он неохотно впустил Эйлин в свое простое жилище. Она с ужасом воскликнула:

— Брайан, как ты можешь жить с таким ковром! Он же допотопный!

— Я не обращал внимания, — ответил он.

— И все стулья у тебя из разных гарнитуров. Квартира, как у студента-первокурсника. А диван! Весь бугристый и проваливается. Брайан, ты достоин лучшего. — Она покачала головой.

— Спасибо, Эйлин, но мне здесь прекрасно живется, — твердо сказал он.

Кажется, она заметила ноту раздражения в его голосе.

— Нет, я вовсе не собиралась критиковать. Просто хотела, чтобы ты знал, что ты нам очень дорог. Ты должен больше заботиться о себе, позволить себе немного комфорта. Держу пари, у тебя и кухни нормальной нет… — Она без приглашения вошла в кухню, печально огляделась и недовольно хмыкнула себе под нос. — Только посмотри, все поверхности неровные, пол холодный, линолеум дра…

Он не успел остановить ее. Эйлин устремилась в спальню. Она окинула взглядом неприбранную постель и вешалку на колесиках, служившую ему гардеробом. Футбольные плакаты на стенах были прилеплены кое-как, лишь бы прикрыть отсыревшие и запятнанные участки обоев.

В самом деле.

Брайан ослабил воротничок. Ему стало не по себе. Неужели в словах Джонни содержалась хоть толика правды? Он резко встряхнулся. Эйлин Эдвардс — двадцатипятилетняя красавица, а он — немолодой толстый священник. Полным безумием было бы предполагать, что он ей интересен!

Эйлин достала записную книжку и приготовилась составить список. Брайан понял, что нужно ее немедленно остановить.

— Эйлин, это очень любезно с твоей стороны, я понимаю, что ты желаешь добра, но так ты мне совершенно не поможешь. Я вообще не обращаю внимания на обстановку. Мне нравится и моя квартира, и мой ковер. Я предпочту жить, как живется, хорошо?

— Но, Брайан, у тебя даже рубашки не глажены. Честное слово…

— Они немнущиеся, — сказал он жалобно.

— Нет. Они мятые и скомканные. Тебе нужна милая, добрая девушка, которая будет приходить раз в неделю и гладить вещи.

— Пожалуйста, Эйлин.

— Нет, я серьезно. Когда ты был священником в Россморе, кто-нибудь гладил тебе одежду?

— Анна, жена Джозефа. Да, кажется, глажкой занимались они.

— Кажется! Уму непостижимо, ты даже не знаешь наверняка! — Она изобразила изумление.

— Ну, я не предполагал, что это важно.

— А это важно. Ты общаешься с людьми, в том числе состоятельными, они могли бы помочь тебе и центру. Но что они о тебе подумают, ведь ты похож на хулигана? Кто будет вкладывать деньги, кто будет поддерживать тебя?

Он хотел, чтобы она поскорее ушла.

— Эйлин, не буду тебя больше задерживать. Я благодарен тебе за заботу. Обещаю подумать, но я не могу допустить, чтобы ты для меня гладила…

Эйлин взвизгнула:

— Я? Ты подумал, что гладить для тебя буду я? Боже, ну и идея!

Он почувствовал, что заливается краской.

— Прости. Мне показалось, что ты говорила о хорошей девушке…

— Но почему ты предположил, что это буду я? В центре полно девушек, которые работают уборщицами, им это как нечего делать.

— Да, конечно. Извини, — пробормотал он.

— Я бы вообще не стала заходить, просто по твоему письму мне показалось, что тебе нужна компания.

— Эйлин, я же говорю, я не отправлял никаких писем.

— Тогда что же это такое?

И Брайан Флинн прочитал машинописный текст. Письмо было написано от его имени. Автор жаловался на долгие одинокие вечера и намекал, что приятная компания не бывает лишней.

— Что я должна была подумать? — Эйлин изумленно распахнула ярко-синие глаза.

— Прости, Эйлин, я этого не писал, — сказал он.

— Ну как же, здесь стоит твое имя, твой электронный адрес.

Его почтовый ящик в самом деле назывался “Отец Брайан”.

— Ладно, Брайан, минута слабости прошла, — сказала она, понимающая, всезнающая, всепрощающая.

— Да не было никакой минуты слабости, — безнадежно ответил он.

Она просто еще раз взглянула на лист бумаги, как бы подводя черту.

Брайан Флинн плохо спал ночью. Он обдумал все возможные объяснения. Ни одно из них не казалось разумным или хорошим. На следующее утро он отслужил мессу и поздоровался за руку со всеми прихожанами.

— Как было бы чудесно, если бы в следующий раз проповедь нам прочитал польский священник, — сказала маленькая Аня.

Она, как обычно, пришла с Лидией. Аня всегда подходила к отцу Брайану пообщаться, прежде чем уйти. Внезапно Брайана осенило. Ведь он может пригласить своего друга, Томаша. Он с удовольствием согласится проповедовать у них раз в месяц. Прихожане будут от него в восторге. Усталое лицо отца Брайана засияло, когда он представил, как чудесно все организует.

— О, и еще, святой отец, Эйлин сказала, что вам нужно иногда гладить вещи. Я сочту за честь…

— Нет, Аня, Эйлин неправильно меня поняла.

— Но она сказала, что вчера вечером ужинала у вас и вы жаловались, что ваша одежда выглядит мятой и что мужчина не может в таком виде ужинать с другими джентльменами, и она подумала, что я…

— Нет, Аня, огромное спасибо, но нет. И еще. Эйлин не ужинала у меня — ни вчера, ни позавчера, ни на прошлой неделе. Она зашла ко мне с каким-то безумным письмом, которое было написано якобы от моего имени.

— Она говорит, что вы отлично освоили электронную почту и много ей пишете. — Аня никогда не жалела слов похвалы.

— Я не пишу ей писем!.. Но почему я кричу на тебя, Аня? Просто произошло какое-то недоразумение, только и всего.

— Конечно, отец Брайан.

Добрые серые глаза девушки смотрели на него с сочувствием. У Эйлин совсем не такие глаза — холодные, ярко-синие и слегка безумные.

Весь день Брайана Флинна не оставляли дурные предчувствия. На сердце у него было тяжело.

Идея пообщаться с другими поляками очень взволновала Томаша. Он принялся размышлять вслух, где бы ему заночевать в Дублине. Все отели казались слишком дорогими.

— Можешь остановиться у меня, причем совершенно бесплатно, — предложил Брайан. — Ведь тебя же устроит полуразвалившийся диван с парой подушек?

Томаш с радостью согласился, и они договорились, когда он приедет в Дублин.

Томаш прислал Брайану содержание проповеди — несколько строчек на польском. Брайан зашел прочитать письмо в интернет-кафе. Из интереса он спросил владельца, возможно ли отправить электронное письмо от имени другого человека.

— Только если знать пароль, — ответил мужчина.

Так-то вот. Увы, пароль Брайана знал только он сам. Что же произошло? Неужели, пребывая в умопомрачении, он на самом деле написал Эйлин письмо? Может, он сходит с ума?

Отцу Томашу понравились старые мощеные улицы и крошечные ресторанчики в районе Дублина, где жил Брайан Флинн. Томаш выпил полпинты с Джонни и его приятелем Тимом, охранником из кардиологической клиники. Затем они прогулялись по центру, обсудили завтрашнюю мессу и вернулись к Брайану, зайдя по дороге поужинать в дешевый индийский ресторан.

— Здесь чудесно, Брайан. Здесь есть все, что нужно для жизни, — восхищался Томаш.

У Брайана комок стоял в горле. Томаш говорил то, что Брайан хотел слышать. Он не называл его заслуживающим жалости неудачником. Приятели с удовольствием обсудили Россмор, каноника, Недди Нолана, новый книжный магазин Сканка и Джуди, а также последние события в “Папоротнике и вереске”.

В полночь у Брайана Флинна запищал телефон. Текст гласил: “Нет, Брайан, идти в гости уже слишком поздно. Увидимся завтра. Не вешай нос, попытайся уснуть и будь умницей, не пиши мне больше”. Далее следовала подпись: “С любовью, Эйлин”.

Брайан показал послание Томашу.

— Только, понимаешь, дело в том, что я ей не писал. — Лицо у него было грустное, как у бассета.

Они проговорили допоздна. Томаш выдвигал теорию за теорией. Может быть, доброжелательность Брайана заставила Эйлин предположить, что он испытывает к ней нечто большее? Но как объяснить электронные письма и сообщения, которые, по ее словам, присылает ей Брайан? Возможно, она прирожденный преобразователь и стремится переделать всех и каждого. Тогда понятно, почему она так свободно расхаживала по дому, комментируя и критикуя все вокруг.

Да. Но это все равно не объясняет писем.

— А что, если она сумасшедшая? — в конце концов спросил Томаш.

— Думаю, так и есть, — печально согласился Брайан.

Тяжело вздыхая, они выпили еще по кружке чая.

— Может, связаться с ее семьей? — предложил Томаш.

— Не думаю, что у них близкие отношения. Она говорит, что отец содержит ее, но больше ничего о них не рассказывает. Ни о ком.

— И живет одна?

— Кажется, да.

— Ты о ней почти ничего не знаешь, Брайан?

— Совершенно верно, Томаш. Я с ней едва знаком.

Джонни проводил кардиотренировку с группой пациентов клиники. В первом ряду стояла Китти Рейли. Она всегда настаивала, что добрым здоровьем и любыми улучшениями мы обязаны тому или иному святому лично, а когда ей нездоровилось, она порицала весь мир за пренебрежение святыми. Рядом занималась добродушная Джуди Мерфи. Она была теперь в такой хорошей форме, что практически стала ассистенткой Джонни. Джуди помогала людям вроде Лара хоть как-то укрощать свои непокорные руки и ноги. Бобби Уолш пожаловался Джонни, что готов на любые усилия, лишь бы накачать руки, поэтому Джонни запустил для него цикл на ручном тренажере. Занятие шло полным ходом, когда вошла Клара.

— Джонни, тебя срочно к телефону, — сказала она.

Джонни удивился. Кто мог звонить ему в клинику? Мобильный стоял на автоответчике, так что любое сообщение он выслушал бы позже.

— Извини, Клара, я не в курсе, кто бы это мог быть.

— Священник, отец Флинн. У него очень расстроенный голос. Поговори с ним, Джонни, я присмотрю за тренировкой.

— Отлично, пока старшины нет, можем немного расслабиться, — с облегчением сказал Лар.

— Ого! Да вы не видали меня в деле. Когда речь заходит о беговой дорожке, мне сам черт не брат, — сказала Клара Кейси. — Поверьте, вы будете молиться, чтобы Джонни поскорее вернулся.

— Привет, Брайан. Как делишки?

— Ничего хорошего, Джонни. Сегодня после польской мессы ко мне подошла эта Эйлин и сказала, что раз я пригласил ее поужинать, она купит черное в обтяжку.

— Что?!

— Платье. Думаю, она имела в виду платье.

— Я понял, что она имела в виду. Но ты ведь не приглашал ее?

— Конечно нет. Джонни, что мне делать?

— Думаю, это знак свыше. Хватит, побыл уже друидом, бросай это дело. Я бы это истолковал так.

— Джонни, я серьезно.

— Я тоже. Если ты поймал такую красивую пташку, не нарушая обетов, только представь, что начнется, когда ты освободишься.

В трубке повисла пауза.

— Прости, Брайан. Она чокнутая, вот и все.

— Да, наверное.

— Значит, нужно вести себя соответственно. Не обращай на нее внимания.

— Навряд ли стоит так обращаться с психически больными людьми.

— Навряд ли? Тогда тоже купи что-нибудь черное и в обтяжку — и вперед!

— Прости, что отвлек тебя от работы. — Голос Брайана звучал безнадежно.

— О господи, Брайан. В обед я поставлю тебе пинту и постараюсь вытрясти эту лунатичку у тебя из головы.

— Конечно. Отлично.

Отец Брайан Флинн повесил трубку. Джонни тоже нажал отбой — и встретился глазами с Аней.

— У бедного отца Брайана проблемы? — спросила она.

— Да, небольшие. — Джонни не хотел выдавать секретов друга и распускать сплетни.

— Он такой добрый человек и живет так просто. Я гладила для него рубашки и видела, что у него в квартире почти пусто.

— Аня, а мои рубашки погладишь?

— Да, но тебе придется заплатить. Работать для святого отца — это честь, а для гимнаста вроде тебя — просто работа.

— Твой английский все лучше день ото дня, Аня, — заметил Джонни.

— Ну, если бы ты жил там, где все говорят только по-польски, ты бы тоже выучил язык, — ответила Аня.

— О нет, польский я бы не выучил. Там сплошные “взы” и “зы”.

— Извините за отлучку, — сказал Джонни, входя в спортзал. Бобби до сих пор не упал, а некоторые даже работали интенсивнее.

— Как ваш друг-священник, у него все в порядке? — спросила Клара. — Кажется, он был очень расстроен.

— Разумеется, он расстроен. У него завелась ухажерка, совершенно чокнутая. Утверждает, что он пригласил ее на свидание. Бедный Брайан в жизни бы этого не сделал. Думаю, он вообще единственный во всей церкви, кто следует правилам.

— Да, таких людей немного, — согласилась Клара.

— Он спрашивает, что делать, — сказал Джонни.

— Только одно. — Кларе решение казалось очевидным. — Нужно обратиться в полицию.

— Ты с ума сошел? В полицию?

Джонни и Брайан зашли в паб выпить по пинте пива и перекусить сэндвичем.

— Они заставят ее прекратить эти выходки. Чем она теперь там занимается?

— Показывает всем сообщения и письма, которые я вроде как присылал ей.

— Но ведь они приходили не с твоего номера? — озадаченно спросил Джонни.

— Видимо, с моего. Она мне тоже показала, сверху сообщения — номер моего мобильного. Не знаю, как так получается. Может, она переводит их с одного номера на другой.

— Не думаю. А она не могла найти твой мобильный и, скажем так, позаимствовать его?

— Не знаю, как бы ей это удалось. Он почти всегда при мне.

— А почта?

— Письма приходят из интернет-кафе, и я в самом деле туда хожу.

— А она могла узнать твой пароль?

— Нет. Когда она меня учила, она устроила настоящий спектакль, объясняя, что мой пароль должен знать только я. Сказала, что отвернется, пока я набираю его.

— Может, она попросту не отвернулась, Брайан? Она же чокнутая. Нужно обратиться в полицию.

— Я не могу так с ней поступить. Сначала поговорю. Так будет честно.

— Она-то не пытается играть честно.

— Да. Но мы в разном положении. — Брайан, как обычно, был готов всем найти оправдание.

— Потому что у нее не все дома?

— Вроде того. Я ее предупрежу, может, это ее остановит.

— И может, мы увидим, как розовые поросята порхают над Дублинскими горами. — Джонни не был по натуре оптимистом.

Найти Эйлин Эдвардс оказалось несложно. Она пила кофе в социальном центре и оживленно болтала с девушками — описывала им свою новую сумочку. Таких сумочек, рассказывала Эйлин, во всей Ирландии всего тридцать шесть. Пришлось постоять в очереди на Графтон-стрит. Девушки слушали как завороженные. Эйлин явилась к ним из другого мира. Они сами что угодно отдали бы, чтобы попасть туда.

— Не могли бы мы кое-что обсудить? Кажется, у нас возникла некоторая путаница, — сказал Брайан, у всех на глазах присаживаясь за столик. Эйлин не сможет утверждать, что у них было тайное свидание.

— О, конечно, если это личный вопрос… — жеманно хихикнула она.

— Нет, это не личный вопрос. Просто произошла ошибка. Я не собирался встречаться с тобой сегодня вечером.

— Но у меня от тебя сообщение. — Она победно продемонстрировала ему телефон.

— Ну да, об этом-то я и говорю. Должно быть, нас кто-то разыгрывает, потому что я не писал сообщение, которое ты показала мне утром.

— Оно пришло с твоего телефона, Брайан. — Ее глаза искрились.

— Да, нам придется расследовать эту историю. Полиция поможет разобраться.

— Полиция? — Она широко распахнула глаза.

— Да, у них есть люди, которые умеют отслеживать такие звонки и письма. Необходимо выяснить, что происходит.

— И ты хочешь посвятить полицейских в наши… отношения.

— У нас нет отношений, Эйлин.

— Разве нет? Думаю, они удивятся, откуда я столько знаю о твоей спальне, о плакатах с “Реал Мадридом” и “Сандерлендом” на стенах, о ванной с большой старомодной колонкой, о разваливающемся диване в гостиной. Откуда я все это знаю, если ты не приглашал меня к себе?

— Эйлин! — Его большое честное лицо перекосилось от ужаса. Он не ожидал такого коварства.

— Не нужно произносить мое имя таким тоном, Брайан. Ты говорил, что я особенная, что ты откажешься от монашеского обета и женишься на мне. Ты познакомил меня с твоим другом Джеймсом О’Коннором, бывшим священником…

— Я познакомил вас, да. Ведь ты подошла и так долго стояла рядом в “Корриганс”, что я был вынужден что-то сделать. Послушай, Эйлин, остановись, я не знаю, что ты делаешь, но остановись, пока еще не поздно. Ты красивая девушка. У тебя своя жизнь, ты должна жить своей жизнью.

— Ты часто говоришь, что я красивая, — мечтательно сказала она. — Но я хочу услышать кое-что другое. Я хочу услышать, когда мы перестанем скрывать наши отношения.

— Наши отношения? У нас нет отношений, Эйлин. Ради бога, приди в себя.

— Ты связал себя со мной, не пытайся теперь выкрутиться.

— Ты ведь знаешь, что это чепуха… — начал он.

— Ну что же, давай, расскажи полицейским, мне плевать. — Произнося эти слова, она казалась очень юной и беззаботной.

— Я расскажу им, Эйлин. Не только ради себя. Тебе нужна помощь.

— О нет, мне не нужна помощь полицейских. К тому же они тебе не поверят. Всего лишь очередной паникующий священник, подумают они.

— Но что, если они мне поверят и ты получишь предупреждение? — спросил он.

— Тогда я пойду к газетчикам. Со мной обошлись просто бесчестно. Подарить мне надежду, обещать солнце, луну и звезды с небес, а добившись своего, пойти на попятный!..

— Эйлин, умоляю тебя! Ты не в себе…

— Разумеется, я не в себе! Ты бросаешь мне в лицо подобные слова, лишаешь меня будущего…

— Но твои родители, Эйлин. Твоя семья, что скажут они? Неужели они не могут помочь тебе? Я мог бы встретиться с ними, объяснить.

— Объяснения ничего не изменят. Они будут знать, что ты — священник, злоупотребивший своим положением. Так что, во сколько мы сегодня встречаемся и куда ты меня ведешь?

— Мы не встречаемся. Я никуда тебя не веду.

— Ну хорошо же, будь по-твоему. Но если мое тело выловят в Лиффи, будь уверен, в моей квартире найдут подробное объяснение, почему это произошло. Подробности. Фотографии. Все.

Брайан вздохнул.

— Эйлин, полиция не передаст такую информацию в желтую прессу. Это всего лишь бред человека, который несколько… утратил связь с реальностью.

— Прекрасно, значит, я пойду прямиком в газету, — весело пообещала она.

— Эйлин, между нами ничего нет, — начал он.

— Ты прав. Сейчас — нет. Только боль и разочарование, — подтвердила она.

— И никогда не было. Абсолютно ничего не было.

— Да, я понимаю. Ты вернул все на круги своя и ожидаешь от меня того же.

Он заговорил очень мягко, даже нежно:

— Возвращать нечего. Умоляю тебя, напряги память, рассуждай здраво.

— Спасибо, я рассуждаю вполне здраво. Для меня все кристально ясно. Ты идешь дальше, ты нашел себе другую. Но я кое-что должна ей — ей и всем, кто будет после нее. Я предам все огласке!

Она схватила свою новую сумочку и выскочила из-за кофейного столика.

Брайан вернулся в свою квартиру. Он смертельно устал. Ему хотелось прилечь и отдохнуть. Может быть, удастся что-то придумать. Он сел за стол и долго-долго размышлял. Разве это не грустно: он прожил такую долгую жизнь и сейчас ему не с кем посоветоваться. Собственная мать не узнает его. Сестра скажет только: “А я предупреждала!”

Он не мог обратиться к епископу: его преосвященство, без сомнения, решит, что Брайан вел себя неподобающим образом.

Внезапно он подумал о Джеймсе О’Конноре. Когда-то их вместе посвятили в сан. Джеймс всегда был таким уверенным, всегда знал, чего хочет. Он хотел стать священником, даже миссионером. Потом встретил женщину — и захотел стать женатым человеком. Он понимал, что хочет, знал, что делать, и не оглядывался назад. Джеймс даже умудрился убедить родителей, что поступает правильно. Да, стоило посоветоваться с Джеймсом.

И с Джонни, убедительным, весомым воплощением здравого смысла. У Джонни не было времени на ерунду. Однажды он рассказал Брайану, что никогда не мечтает — просто не знает, что люди имеют в виду под этим словом. Джонни вполне может подсказать, что делать. Наверное, вместе у них получится найти решение. Брайан как раз размышлял, не набрать ли номер Джонни, когда ему позвонил Недди Нолан.

— Произошло нечто невероятное, Брайан. Ты ведь знаешь, твоя мать часто не может вспомнить, кто есть кто.

— Да, знаю. Обычно это касается меня и Джуди.

— Ну так вот, она убеждена, что ты оставил сан и женишься. Говорит, ей сказали по телефону, что свадьба состоится в Дублине через месяц. Она хочет приехать на свадьбу.

— Боже милостивый.

— Хм-м, Брайан, я звоню только потому, что она рассказала отцу Томашу… а он пришел в ярость. Я пытался объяснить святому отцу, что бедная миссис Флинн частенько блуждает между фактами и воображением, но, похоже, мне это не удалось. Отец Томаш все утро расспрашивал меня, кто мог позвонить вашей матери, все твердил “злая, злая женщина” — впрочем, говорит, что не имеет в виду миссис Брайан, — так что, понимаете, я пребываю в растерянности…

Брайан Флинн видел, что бедный Недди совершенно запутался и изо всех сил пытается разобраться.

— Так что я поговорил с Клэр, а она сказала, что нужно звонить вам. Если вы женитесь, то навряд ли огорчитесь, что мы уже знаем, а если нет, тогда скажете, что нам делать.

— Недди, ответ один — нет. Нет, я не женюсь, и нет, я не знаю, что делать.

— Томаш?

— Это ты, Брайан? Ты уже слышал?

— Неужели она на самом деле позвонила моей матери?

— Похоже, что так. Трубку сняла сиделка и пригласила к телефону миссис Флинн. Нужно положить этому конец.

— Знаю. Нужно.

— Теперь ты готов обратиться в полицию?

— Готов, — сказал Брайан.

Но он не мог идти туда один. Ему был нужен союзник. А ведь все считают, что любой служитель Бога — сильный, уверенный человек. Где они сейчас, эти сила и уверенность, ведь они так нужны ему. Подумать только, когда-то Брайан считал сложной и запутанной жизнь в Россморе.

Он сел на поезд и поехал к матери. Держа ее за руку, Брайан объяснял, что священник всегда остается священником. Вероятно, звонившая дама просто ошиблась. Ведь это была дама, да?

— Да, ее звали Эйлин. Она сказала, что выходит за тебя замуж, что ты получил разрешение из Рима, но не хочешь мне говорить, потому что я расстроюсь.

— А ты что ответила, мама?

— Что буду только рада, если ты оставишь сан. Но еще я напомнила ей, что ты уже обручен со мной! Ты подарил мне кольцо, так что пусть она выкинет из головы всякую надежду выйти за тебя.

У Брайана опустились руки. В начале рассказа миссис Флинн еще знала, кто он, а в конце уже считала Брайана его отцом. Так что о звонке Эйлин больше ничего выяснить не удастся. Теперь мама была настроена воинственно, Эйлин стала врагом, разлучницей, способной похитить отца из семьи, несмотря на то, что он давно упокоился с миром.

Брайан вернулся в Дублин и устало открыл дверь. В спальне горел свет. Он распахнул дверь комнаты. На кровати лежал букет алых роз. И конверт. В конверте Брайан обнаружил фотографию Эйлин. Девушка лежала посреди подушек, а с плакатов взирали знакомые футболисты. Не оставалось никакого сомнения — она сфотографировалась в его спальне. Письмо гласило:

Спасибо, что впустил меня в свою жизнь, сердце и постель. Я всегда с надеждой и радостью думала о нашем будущем. Может быть, оно еще настанет. Всегда любящая тебя,

Эйлин.

Времени искать союзников не было. Брайан Флинн вышел из квартиры и направился прямиком в полицейский участок. Придется нелегко, но это нужно сделать. Увы, он оказался прав. Ему пришлось нелегко. Дежурный по отделению, щуплый сержант, похожий на лису, уже все в жизни повидал. Священники, сбившиеся со стези добродетели? В наши дни — обычное дело. Часто это всего лишь означает, что пора сменить род занятий, не больше и не меньше. Просто начинается новый жизненный этап.

Брайан слушал этот бред, закипая от возмущения:

— Сержант, неужели ваша позиция такова, хотя в ее голословных утверждениях нет ни слова правды? Эта женщина сбила с толку моих друзей, запутала всех в нашем социальном центре, даже позвонила в Россмор моей матери, страдающей парциальным слабоумием, и сказала ей, что мы пара, любовники, и вот-вот поженимся. Но в этом нет ни единого слова правды!

Сержант взглянул на фотографию Эйлин Эдвардс в постели священника. Электронное письмо, предположительно собственноручно отправленное им этой женщине, список имен и адресов… Отец Томаш, Джеймс О’Коннор и Джонни Пирс.

В красноречивом взгляде сержанта читалось: вот перед ним стоит священник, который завел было интрижку, но передумал. Отец Флинн понял все без слов: конечно, сержант напишет рапорт, но больше и пальцем не шевельнет. Ему вдруг захотелось расплакаться. Он давно не плакал. Но сейчас события, казалось, раскручивались помимо его воли. Он чувствовал себя пловцом, стремящимся к слишком далекому берегу. Сил может не хватить. Возможно, он в самом деле дал этой женщине повод. На стол сержанта упала слеза.

Сержант не был чужд человеческих чувств.

— Может, вам стоит просто пойти домой. Подумайте как следует, а если будете продолжать тревожиться, обратитесь к адвокату и напишите этой юной леди…

Брайан запихал свои пожитки в полотняную сумку. На сумке было написано: “Берегите Землю”. Брайан сказал себе, что делает все от него зависящее, но просто пока получается не слишком хорошо.

— Аня, пойдем сегодня в “Корриганс”, выпьем по пинте? — спросил Джонни. Аня принесла его пациентам анкеты, которые они должны были заполнять каждую тренировку.

— Если там придется общаться с отцом Брайаном, не пойду.

— Но почему, Аня? Он такой хороший человек, хоть и друид. Да и вообще хороший человек!

— Друид? — озадаченно спросила Аня.

— Забудь. Так называют священников, когда хотят их обидеть.

— Ясно. Хорошо. Значит, друид?

— Это не важно. Запомни другое: отец Брайан — хороший человек!

— Нет, Джонни, нехороший. Хотя я тоже раньше думала, что хороший.

— Почему ты так говоришь? Тебе сказали о нем что-то плохое?

— Нет, но я видела в его постели девушку. Она лежала там, совершенно бесстыдная.

— Бесстыжая, — поправил ее Джонни.

— Что?

— Правильно будет не “бесстыдная”, а “бесстыжая”. Ты с ней заговорила?

— Конечно!

— Это была Эйлин Эдвардс? Мы еще зовем ее Златовлаской.

— Ты же сам знаешь. Да, она. Вы все его защищаете, значит, сами не лучше.

— Но это ложь, Аня, от первого до последнего слова.

— Я видела своими глазами. Ложь? Она лежала в его постели, Джонни.

— Как она вошла?

— Он дал ей ключ.

— Брайан клянется, что запасной ключ всего один — и он у тебя, — сказал Джонни.

— Он, надеюсь, не говорит, что это я ее впустила?

— Нет, но ведь она могла взять твой ключ?

— Нет, это невозможно. Он лежит в моей сумочке.

— А у нее не было шанса залезть в твою сумочку? Знаешь, она ведь совершенно безумна.

— Нет, я все время была в комнате… — Аня замолчала. — Если только…

Джонни так и подпрыгнул:

— Если только что?

— Нет, это невозможно. Однажды она зашла, когда я гладила. Отца Брайана не было. Она попросила меня сделать ей чашку чая…

— И ты оставила сумочку…

— Всего на минуту.

— Но ты оставила ее в комнате, так?

— Я не предполагала, что она залезет в мою сумку…

— Такого никто из нас не ожидал… и, возможно, на следующий день, сделав копию, она пришла в центр и подложила ключ обратно.

— Она чувствовала себя у отца Брайана очень уверенно, прямо как дома.

— Внутри ее головы все так и есть, Аня. Она там дома. Она на самом деле сумасшедшая.

— Так она опасна! — сказала Аня.

— Да, это так, — согласился Джонни. — Пожалуйста, приходи сегодня. Брайану нужны друзья.

— Я думала пойти на урок английского, — сказала Аня.

— Конечно-конечно. Хотя ты и так говоришь по-английски лучше нас! Пожалуйста, приходи в “Корриганс”, — попросил он.

Аня пообещала позвонить и отменить урок. Карл поймет.

— Я ведь уже выучила сегодня одно новое слово, — весело сказала она.

— Какое? — спросил Джонни.

— Дру-у-у-ид, так называют священников, — гордо сказала она.

Джонни схватился за голову.

Вечером, сидя за столиком в “Корриганс”, Брайан рассказал им всю историю, а они слушали открыв рот. Он показал фотографию и в конце концов расплакался. Его плечи тряслись от рыданий. Джонни сбегал и заказал бренди. Ситуация требовала средств посерьезнее пинты. Аня всплакнула над несправедливостью жизни вместе с отцом Брайаном. Ей было стыдно: как можно было усомниться в нем? Джеймс О’Коннор сказал, что школьный учитель твердо знает одно: прежде чем что-то предпринять, нужно составить список первоочередных действий.

Они вытерли слезы, отхлебнули из кружек и составили план. Возможно, стоит нанять частного детектива? Пусть проследит за Эйлин, узнает, куда она ездит, попробует найти ее семью. Так они хоть что-то узнают о ней.

Но как найти детектива? По справочнику? Может, охранник, который работает вместе с Джонни и Аней в кардиологической клинике, знает кого-нибудь? Джеймс записал: “Спросить Тима, найти контакты”. Но услуги частного детектива могут стоить огромных денег, а им это не по карману. Самим следить нельзя: она узнает любого.

— Девушка, с которой я снимаю квартиру! Она может помочь, — предложила Аня. — Ее зовут Лидия. Она работает в баре и очень уверена в себе. — В голосе Ани звучала зависть. — Лидия с чем угодно справится.

Джеймс записал: “Обсудить вопрос с Лидией”. В списке были и другие пункты: “Поговорить с епископом”, “Обратиться к полицейскому старше чином, чем сержант”, “Подать иск в суд”, “Найти журналиста, который изложит историю с точки зрения отца Брайана”, “Сказать всем, что она сумасшедшая, и не обращать на нее внимания”. Но ни одна из этих идей не казалась перспективной. Вся надежда была на Лидию.

Лидия изумилась, когда в ее паб вошла маленькая Аня, а за ней по пятам — трое мужчин. Она присела поболтать, и Аня изложила их просьбу. Лидия была совершенно поражена.

— Аня, это какая-то шутка? — Из вежливости она говорила по-английски, но Аня, чтобы подчеркнуть серьезность ситуации, ответила по-польски:

— Ты — наша единственная надежда спасти хорошего человека. Ты должна нам помочь, просто должна.

— Но вдруг вы неправильно все истолковали… — начала Лидия.

Брайан перебил ее:

— Пожалуйста, мисс Лидия, поверьте мне. Мы просим вас о действительно большой услуге, но если вы не поможете, надежды у нас больше нет.

— Но правительство? Церковь? Закон? Вас нельзя наказать, если вы невиновны.

— Если бы все было так просто, мисс Лидия, поверьте, мы не тратили бы сейчас ваше время. — Брайан был готов сдаться.

— Что нужно делать? — спросила Лидия.

Маленький комитет попросил ее в первую очередь проследить путь Эйлин до многоквартирного дома, где та живет. Эйлин без конца восхищалась чудесным швейцаром: просто душечка, всегда окажет любую услугу. Судя по ее словам, она дружна со многими соседями и частенько ходит в гости и на вечеринки.

Она описывала и прекрасный вид на Дублинские горы, и в какой чистоте содержится дом. Уборщики приходят в четыре утра, занимаются лестницами и площадками — и делают это очень тихо. Все это она рассказывала девушкам, трудившимся в поте лица. Многие из них как раз в четыре утра начинали мыть лестницы в домах. Эйлин не считала неуместным описывать роскошную жизнь тем, кто с трудом сводит концы с концами. Она говорила, что им нравятся сказки о жизни прекрасной принцессы.

Лидия не могла понять, зачем Эйлин общается с иммигрантами, людьми совершенно не ее круга, с таким незначительным достатком. Она надела куртку и джинсы, на голову натянула мягкую темную шляпу, скрывшую лицо. Чтобы не быть узнанной, нужно раствориться, стать безликой.

В первый же вечер, дойдя следом за Эйлин до ее дома, Лидия увидела, что та подошла к привратнику, а не отправилась прямиком к парадному входу. Она выглядела такой красавицей, была так стильно одета. Лидия сама любила наряжаться и понимала, что костюм Эйлин Эдвардс стоит маленькое состояние. Что же она делает со своей жизнью? И что общего у нее с этим парнем, открывающим ворота и впускающим и выпускающим машины? Выглядит он довольно твердолобым… К изумлению Лидии, Эйлин опустошила сумочку и сложила содержимое в пакет. Привратник засунул дорогую сумочку под стойку. Эйлин быстро выбежала и вскочила в подошедший автобус.

Куда она едет?

Лидия, рискуя жизнью, бросилась через дорогу и успела залезть в уже отъезжающий автобус.

— Куда? — спросил усталый водитель.

Лидия не знала, что сказать. Она понятия не имела, когда Эйлин выйдет.

— До конечной, пожалуйста, — сказала она.

— Вы, случайно, не из Литвы? — спросил водитель.

— Почему вы спрашиваете?

— В клубе я познакомился с потрясающей литовкой. Она мне очень понравилась. Я подумал, вдруг вы знакомы.

— Дублин — очень большой город, — пожала плечами Лидия.

— А то я не знаю. Когда я был парнишкой, здесь еще зеленели поля.

Лидия села и принялась смотреть в окно. Они проезжали ряды домов, выросшие на месте зеленых полей. Лидия наблюдала за отражением Эйлин в стекле, готовая вскочить в любой момент. В конце концов, Эйлин подошла к выходу. Она оглянулась, словно боялась, не следят ли за ней.

Лидия вышла следом и целенаправленно пошла в другую сторону. Она сняла черную шляпу и обмотала вокруг головы красный шарф. Теперь, пожалуй, ее трудно будет узнать, и она может продолжить слежку за Эйлин Эдвардс. Через пять минут Лидия снова увидела девушку. Та остановилась на улице Маунтинвью, у сильно перекошенного домишки в ряду таких же бедных и убогих домов. Еще раз окинув взглядом улицу, она открыла дверь и вошла.

Лидия сфотографировала дом на телефон Джонни, одолженный специально для такого случая, села в обратный автобус, доехала до многоквартирного дома и сделала снимок привратника. Когда Лидия вернулась в их с Аней квартирку над польским рестораном, она буквально падала от усталости. Аня сидела в постели и изучала английскую книжку, которую ей дал Карл.

— В старину эти ирландцы были очень религиозны, — сказала Аня.

— Ну, сейчас это явно не так. — Лидия сняла туфли и принялась растирать ноги.

— Что-нибудь получилось?

— Да. Эйлин такая лгунья. В ее россказнях нет ни единого слова правды! — Лидия показала Ане фотографии.

— Давай позвоним отцу Брайану! — взволнованно предложила Аня.

— Но уже поздно. Думаю, слишком поздно.

— Он не спит, бедняга. Он будет счастлив узнать, что мы нашли доказательства!

— Погоди, Аня. Доказательства чего мы нашли? Что она поехала в бедный район? Это еще не преступление.

— Доказательства ее лжи, — радостно ответила Аня. Она уже набирала номер отца Брайана.

Святой отец воспринял новости сдержанно.

— Разве вы не рады, отец Брайан? Теперь мы знаем, что она лгунья.

— Понимаешь, Аня, это я знаю уже давно, — грустно ответил он.

Комитет друзей Брайана организовал наблюдение за Эйлин. Они старались выяснить как можно больше. Джонни попросил помочь охранника, Тима. Тим пообещал навести справки о привратнике, выяснить, известно ли о нем хоть что-нибудь. Также он проследил за Эйлин, когда та ходила за покупками. Тим был тихим человеком, одиночкой, привычным к долгой, тяжелой работе. Он сказал, что рад помочь священнику.

Он поговорил с коллегами — охранниками в магазинах, работающими на другие агентства. Ему даже не нужно было показывать фотографию. Златовласку знали все. В центральные городские магазины и торговые галереи путь ей был заказан. Златовласка, известная воровка, несколько раз выкручивалась даже в суде: она утверждала, что выносила украшение или предмет на улицу, просто чтобы получше рассмотреть при дневном свете. Своей актерской игрой она могла одурачить кого угодно: мировых и районных судей и даже суровых юрисконсультантов.

Нет, охранникам просто запретили ее пускать. Златовласка только снисходительно улыбалась, словно они работали по какому-то сумасшедшему указу. Тиму рассказали, что семья у этой нахальной девицы непростая. Поговаривали, что отец бьет домашних. Эту информацию Тим оставил при себе.

Брайан Флинн был порядочным человеком и легко поддавался жалости. Он может даже потребовать прекратить расследование, если узнает о жестоком отце. Тим считал, что по Златовласке плачет тюрьма. Теперь-то уж точно.

Следующим по списку должен был действовать Джеймс О’Коннор. Предполагалось, что он случайно столкнется с Эйлин, напомнит, как они познакомились в “Корриганс”, и пригласит выпить. Он узнает о ней как можно больше, а следующим вечером доложит обо всем комитету. Чем более подробную информацию они предоставят полиции, тем лучше. Джеймс превосходно справился с задачей. Эйлин легко его вспомнила.

— Конечно! Тогда вечером вы были с моим милым Брайаном.

— Да. Бедняга Брайан сейчас переживает не лучшие времена.

— Ваша правда. — Эйлин была полна сочувствия.

— Между вами что-то было? — спросил Джеймс.

— Вы сами знаете ответ, Джеймс. Было — и есть. Он просто не может это принять.

— Конечно, он все отрицает.

— А вы подумайте, каково мне? Еще в самом начале — как трудно было поверить ему, когда он говорил, что церковные клятвы не имеют значения. Что важна только наша клятва вечно любить друг друга.

— Он прямо так и говорил? — восхищенно полюбопытствовал Джеймс.

— О да. Знаете, он ведь безнадежный романтик. А теперь почему-то хочет вычеркнуть меня из своей жизни. Мне так тяжело!

Джеймс изучал ее округлое личико, всматривался в невинные голубые глаза. Страшно представить, ведь эта девушка могла воспылать страстью и к нему. Она рассказала бы жене и детям, что у них серьезный роман — и кто бы подверг ее слова сомнению? Он внутренне содрогнулся.

— Эйлин, вот что я думаю — может, вам продолжить жить своей жизнью? Забыть его, просто идти дальше…

— Конечно, я бы так и сделала, Джеймс. И сама кому угодно дала бы именно такой совет, но все не так просто. Понимаете, я беременна. Мне приходится думать не только о себе. Да. Я должна думать о Брайане и о ребенке.

Джеймс пересказал весь разговор Брайану, когда они остались вдвоем.

— Я подумал, что ты не обрадуешься, если я выложу эти новости при всех. Я прав?

— Джеймс, друг мой, ты допускаешь, что это может оказаться правдой — и поэтому решил поговорить наедине?

— Нет, вовсе нет, — возмутился Джеймс.

— Тогда к чему секреты? Почему не рассказать остальным, какие нелепости сочиняет эта женщина? Вы все так мне помогаете, зачем скрывать от других, насколько она безумна и неадекватна?

— Конечно, Брайан. Прости, я не подумал.

— Ты подумал. Но ты подумал не о том. Если эта девушка беременна, я не имею к ребенку никакого отношения. Никакого.

— Послушай, тогда дело может обернуться в нашу же пользу, — сказал Джеймс, желая загладить вину. — Ну, знаешь, анализ крови, ДНК, все такое.

— Спасибо, Джеймс. Нет, я серьезно. Спасибо.

Но лицо Брайана было угрюмым. То, что Джеймс мог в нем усомниться — даже на минуту, тревожило Брайана.

У Хилари был выходной, но она отлично обучила Аню, которая теперь прекрасно справлялась одна. Аня работала уверенно — делала записи, сортировала документы, подтверждала назначения. Она проверила, если ли в приемной подходящие стулья.

Розмари Уолш сидела там со своим мужем Бобби. Она, как обычно, вздыхала, а Бобби, наоборот, улыбался. До чего вежливый и жизнерадостный человек! Поразительно, насколько Карл похож на отца — и как не похож на свою заносчивую мать. Аня вздохнула. Некогда думать о Карле. Может, даже вообще не стоит о нем думать. Она так плохо разбирается в мужчинах — подумать только, в какую дуру позволила себе превратиться из-за Марека. Нельзя допустить, чтобы это повторилось.

В дверь клиники позвонили. Должно быть, новый пациент. Остальные входили без звонка. Аня подошла к двери.

У входа стояла пожилая женщина лет семидесяти, кутающаяся в тонкое пальто. У нее были прямые спутанные волосы и большие, напуганные глаза. Женщина представилась и назвала адрес: Кэтлин Эдвардс, Маунтинвью, 34.

Аня старательно записала имена домашнего врача миссис Эдвардс и ее кардиолога и сделала копию больничной выписки.

— Мне нужно имя вашего ближайшего родственника, миссис Эдвардс. Это просто формальность. Сами понимаете, больничные правила! На случай, если вам вдруг будет нездоровиться и нам понадобится с кем-то связаться. Записать вашего мужа?

— Нет, деточка, от него ни Богу, ни человеку, ни самому черту никакого прока, — грустно сказала миссис Эдвардс. — Он будет или пьян, или взбешен. Записывайте дочь.

— Слушаю?..

— Эйлин Эдвардс. Я дам вам ее мобильный. Так ее найти проще всего.

Аня прилежно внесла номер в анкету.

— А где работает ваша дочь? — Она надеялась, что женщина не услышит, как громко стучит ее сердце. Миссис Эдвардс выглядела как минимум лет на двадцать старше своих лет.

— В большой рекламной компании, в старом георгианском доме. Ей там дают такую красивую одежду. Понимаете, чтобы общаться с клиентами, она должна выглядеть стильно.

Аня поняла, что эта женщина не имеет никакого отношения к кражам Эйлин: ей не достается ни одежды, ни денег, заработанных на продаже ворованных сумок. В горле у Ани стоял комок. Может, все матери таковы? Верят любым сказкам о своих дочерях. Ведь ее собственная мама там, в Польше, рассказывает всем и каждому, как удачно юная Аня устроилась в Ирландии, как она ходит по большим магазинам и примеряет пальто, которые стоят ее заработка за полгода!

В своем воображении Аня перенеслась за много миль от клиники, когда осознала, что Розмари Уолш что-то говорит ей. Кажется, она предлагала ей работу.

— Так как Бобби буквально ничего не способен делать по дому, мне понадобится человек, который будет приходить на пару часов каждый вечер — стирать, гладить, убираться. Серебро трогать не нужно. Вы ведь не привычны к хорошему серебру, еще испортите его. Но самые простые вещи…

— Когда, миссис Уолш?

— Как только сможете. Если хотите, сегодня же вечером.

Аня задумалась, не согласиться ли. Тогда она сможет чаще видеться с Карлом, бывать у него дома, может быть, даже заниматься там английским. Впрочем, минуточку. Миссис Розмари Уолш не проявит понимания, если ее сын и наследник будет резвиться с уборщицей, с уборщицей-полячкой. Чудовищно! Нужно немедленно отказаться. Зачем, зачем она сказала при этой женщине, что ей нужны деньги?

— Увы, миссис Уолш, у меня уже слишком много работы. Я не смогу уделять вашему дому должного внимания. Могу я порекомендовать вам мою подругу, Дануту? Или есть еще Агнешка. Что скажете? Попросить их позвонить вам?

— Конечно, если у них есть время. Если они еще не загребли все заработки в Дублине.

— Мы много работаем, миссис Уолш, и мы счастливы жить здесь. Приятно знать, что в этой стране нам рады, — сказала она, пытаясь скрыть слезы гнева и унижения.

К Аниному изумлению, миссис Эдвардс потянулась к ней и сжала ее руку.

— Хорошая девочка, — проговорила она, — хорошая, сильная девочка. Откуда у тебя такое мужество?

— Не знаю, — честно ответила Аня.

— Ты никогда не позволишь мужчине поднять на себя руку, в отличие от меня.

И тут Аня призналась — впервые в жизни, она никогда никому об этом не рассказывала:

— Однажды позволила, миссис Эдвардс. Но больше это не повторится.

Когда комитет собрался вечером в “Корриганс”, все были поражены рассказом Ани о матери Эйлин.

— Модное рекламное агентство, где ей дают одежду. Ха! — сказал Джонни.

Мужчина-портье в фешенебельном доме оказался, судя по информации от Тима, известным скупщиком краденого, занимающимся только самым дорогим товаром. Джеймс сказал, что, возможно, Эйлин хранит свои вещи на улице Маунтинвью. Вот бы пробраться туда! Аня заявила, что, вероятно, расстроит их, но ей неудобно использовать несчастную женщину, которая, в конце концов, является их пациенткой, в качестве приманки для Эйлин.

— Это разобьет ее бедное сердце, — сказала она.

Никто не ответил Ане. Только Брайан Флинн, казалось, понимал ее и сочувствовал.

Целую неделю ничего не происходило. Из Россмора приехал отец Томаш, и его ввели в курс дела. Он сказал, что все это похоже на роман, но никто пока не знал, чем закончится история. Эйлин все так же заходила в социальный центр, хотя ее визиты стали реже и короче. Она больше не говорила об отце Флинне, только бросила пару загадочных фраз о том, что в свое время все всё узнают и скоро сами убедятся.

После второго посещения кардиологической клиники Кэтлин Эдвардс вышла из дверей, не глядя под ноги, и споткнулась о выбоину в тротуаре. К счастью, все обошлось благополучно. Врачи “скорой” оказали ей первую помощь, дали успокоительное и обработали ссадину на лбу, но не были уверены насчет дальнейших действий. Они позвонили в клинику, чтобы справиться насчет ближайших родственников.

Когда поступил запрос, Джонни оказался неподалеку.

— Мне совсем нетрудно подбросить ее домой. У меня все равно дела в том районе, рядом с улицей Маунтинвью, — сказал он.

— Откуда вы знаете, где она живет? — Клара держала в руках карту Кэтлин Эдвардс.

— Аня что-то такое говорила. Кстати, сейчас ведь у нее обед. Может, она составит нам компанию?

Обычно Клара неодобрительно относилась к любым попыткам облегчить жизнь Фрэнка Энниса и его мандаринов, как она называла свое косное начальство. Но предложение Джонни показалось ей осмысленным.

— И вы свяжетесь с дочерью, хорошо? — уточнила она.

— Безусловно. Позвоним в рекламное агентство, — сказал Джонни.

По адресу улица Маунтинвью, 34 они обнаружили очень ветхий, неряшливый дом. Два окна были выбиты, вместо стекол хозяева забили рамы фанерой.

Аня пошла заварить чай, а Джонни остался в комнате.

— Вам нужен отдых. Вы пережили потрясение, — сказал он.

— Да, я прилягу на диван, — ответила Кэтлин Эдвардс.

— Нет, давайте-ка мы устроим вас в постели.

— Он может вернуться, и если я буду лежать в постели, ему это совсем не понравится.

— А другой спальни нет? — спросил Джонни.

— Только комната Эйлин, но мы туда не заходим. Она ведь заперта.

Миссис Эдвардс указала глазами на дверь, отделенную от кухни-гостиной коридором. Джонни налег на нее плечом, и дверь треснула.

— Теперь не заперто, — сказал он.

В комнате стояли две вешалки, заполненные пиджаками, пальто и платьями. Некоторые костюмы были еще в пластиковых упаковках. В нише у окна рядочком стояли сумки и туфли. На полках Эйлин разложила стопки свитеров, блузок и джинсов. Кэтлин Эдвардс замерла на пороге, прижав руки к груди.

— Вы взломали дверь, — выдохнула она.

— Ситуация этого требовала, — сказал Джонни. — Эйлин не будет возражать. Давайте позвоним ей и все расскажем.

Эйлин взяла трубку после первого же гудка.

— С вашей матерью произошел несчастный случай. Она хорошо себя чувствует, мы привезли ее домой, но ей необходим уход.

— Если она чувствует себя хорошо и вы там сейчас с ней, больше ей никто не нужен.

— Возвращайся домой, сука. Сию же минуту, — медленно сказал Джонни.

— Кто это? В чем вообще дело?

— Дело в тебе, Эйлин. Я стою в твоей спальне. Немедленно возвращайся домой.

— Не может быть! — У нее перехватило дыхание.

— Хочешь, зачитаю тебе ассортимент товаров? Слева направо?

— Вы из полиции? — Теперь ее голос дрожал.

— Я в одном шаге от полиции. В одном телефонном звонке. Нет, скажем так: в десяти минутах от полиции.

— Я не успею доехать так быстро, автобусы…

— Поймай такси.

— Кто бы вы ни были! Я не могу позволить себе такси!

— Можешь. Потратишь часть денег, вырученных у портье за сумочку.

— Кто вы? — теперь она говорила еле слышно, практически шепотом.

— Приезжай — узнаешь, — сказал Джонни.

Аня и Джонни вместе успокоили миссис Эдвардс. Они заверили, что с сердцем у нее все в порядке, давление почти в норме, и единственная проблема — это пережитый шок. Они постарались вывести ее из спальни, чтобы она не успела все рассмотреть. Теперь Кэтлин Эдвардс сидела за кухонным столом и жаловалась, что боится, как бы муж не пришел пьяным. В ее муже уживались два человека — пьяным он был совершенно не похож на себя трезвого. Увы, она никогда не знала, кто именно войдет вечером в дверь.

— Не тревожьтесь, я буду здесь.

— Он очень расстроится из-за двери, — предупредила она.

— Я отлично умею успокаивать расстроенных людей, — пообещал Джонни.

Аня подняла на него огромные, встревоженные глаза.

— Ты ведь не сделаешь ничего… ну, ты понимаешь?

— Не сделаю, — пообещал Джонни. — А тебе пора вернуться в клинику.

— О нет, я останусь, ведь кто-то должен ухаживать за миссис Эдвардс.

— Аня, ты не медсестра. Возвращайся к Кларе.

— Но как я узнаю?..

— Встретимся вечером в “Корриганс”.

— Если бы моя несчастная мать знала, что я каждый вечер хожу в кабак! — проворчала Аня.

Впрочем, Джонни был прав. На работе ее, наверное, уже заждались.

К дому 34 на улице Маунтинвью подъехало такси. Из машины вышла Эйлин. Джонни обратил внимание на ее костюм: элегантный сиреневый пиджак, черная юбка и сиреневые сапоги. Похоже, она ходит “на дело” с цветовой схемой. На шею Эйлин повязала очень дорогой шелковый шарф — дамы часто носят такие на скачках. Да, несомненно, скачки подошли бы Эйлин Эдвардс больше, чем эта развалюха, жестокий отец, издерганная мать и запертая комната, полная украденных товаров. Джонни встряхнулся. Никакого сочувствия, никакой жалости. Эта женщина была готова разрушить жизнь Брайана Флинна, одного из немногих порядочных людей и его друзей в этом мире.

Кэтлин Эдвардс со страхом подняла глаза, услышав поворот ключа в замке. Увидев, что это всего лишь Эйлин, она явно испытала облегчение.

— Не стоило тебе приходить домой. У меня все в порядке, — начала она.

— Очевидно, стоило. Где он?

— В твоей комнате. Он обещает починить дверь.

— Пусть попробует не починить. Кто это?

— Не знаю. Он просто оказался рядом, когда я упала.

Джонни, прислушивавшийся к разговору из соседней комнаты, вдруг понял, что девушка до сих пор ни единым словом не посочувствовала матери. Эйлин вошла в спальню. Джонни спокойно сидел на ее кровати. Она сразу узнала его — он был завсегдатаем “Корриганс”, иногда помогал в центре… и жил в одном доме с Брайаном.

— Могла бы и догадаться, что это его работа, — сказала она, глядя на сломанную дверь.

— Он знать не знает, что мы здесь.

— Мы?

— Мы с Аней. Мы привезли сюда вашу мать после несчастного случая. Да, кстати, если тебя это хоть сколько-то интересует, с ней все в порядке, она скоро поправится.

— Я скажу тебе, Джонни, что должно интересовать тебя: что мой отец с тобой сделает, когда обнаружит, что ты взломал дверь в его доме. — Ее голос звучал ровно. Она не выказывала ни страха, ни паники.

— Разумеется. А еще он обнаружит, что дом битком набит полицейскими, дочь арестована за воровство, а его самого ведут в участок за бытовое насилие.

— Она ни слова против него не скажет. — Эйлин презрительно глянула в сторону кухни. Ее слабая мать ни разу не осмелилась противостоять насилию — не сделает этого и сейчас.

— Уже сказала. — Джонни ответил как бы между прочим, почти лениво, словно на самом деле его это совершенно не интересовало.

— Не верю.

— Она все рассказала нам с Аней. На этот раз она обратится в полицию.

— Мечтай дальше.

— Кто же еще в этом доме выслушает ее? — сказал Джонни. Ответом ему была тишина.

— Чего ты хочешь, Джонни? — спросила Эйлин в конце концов.

Майкл Эдвардс шел домой из паба, куда ходил обедать. Произошло нечто странное. Пока он сидел в пабе, ему пришло сообщение: “Забери доски, засов и усиленный замок из магазина стройматериалов Финна Фитцджеральда. За них заплачено, потому что дома нужно кое-что срочно починить”. Майкл был очень озадачен. Он не помнил, чтобы вчера устраивал скандал и ломал мебель. Придя в магазин, он обнаружил, что Финн Фитцджеральд на самом деле подготовил для него товары, и они действительно оплачены.

— Что происходит, Финн? — спросил Майкл.

— На твоем месте я поторопился бы домой, Мик. Мне совсем не понравился парень, который заходил с твоей дочерью. Какой-то тяжеловес.

— Платил он?

— Нет, твоя дочь. Наличными. Все честь по чести, Мик. Поспешай домой.

Он вернулся в дом 34 по улице Маунтинвью, как обычно, громко хлопнул дверью и швырнул доски и замки на пол.

— В чем дело? — начал он.

— Ваша жена упала, мистер Эдвардс. К счастью, повреждения незначительные, но, разумеется, она находится в состоянии шока. Если хотите посмотреть, как она, вы найдете ее на кухне.

— Да кто ты такой, чтобы указывать мне, что делать и куда смотреть в собственном доме? — Майкл Эдвардс разозлился, и его лицо налилось кровью.

— Кто я такой? Я друг вашей дочери, а еще так совпало, что я работаю в клинике, пациентом которой является миссис Эдвардс. Вот кто я такой.

— А почему ты до сих пор здесь? Мать дома. С ней все в порядке. Что ты здесь делаешь?

— Собираюсь помочь вам чинить дверь, которая, к сожалению, сломалась, пока мы тут разбирались.

— Что?

— Да, я подумал, что если мы начнем сейчас, то можем вместе все поправить.

— Ну, так ты не то подумал. Я пью пиво, занимаюсь своими делами и тут получаю это бредовое сообщение…

— Можем начать с того, что вынесем сломанные доски, — сказал Джонни.

— Как же они оказались сломанными? — спросил мистер Эдвардс.

Тут нарушила молчание Эйлин:

— Папа, делай, что он говорит. Честное слово. Так будет лучше для всех.

— Я не позволю разговаривать так со мной в моем собственном доме…

— Папа, это мамин дом. Он достался ей от ее отца. Помнишь?

— Большая разница, — сказал он.

— Теперь да. Ситуация изменилась, — твердо сказала Эйлин.

— Для тебя — может быть, если тебя устраивают манеры этого твоего парня.

— Он не мой парень, — ответ прозвучал как выстрел.

— Ну, мне до этого нет дела. — Судя по виду Мика Эдвардса, он собирался вернуться в паб.

— Папа, приди в себя. Она обратится в полицию!

— У нее нет ни единого доказательства.

— Есть. Ее слова подтвердит этот… проныра, полячка Аня — и я.

— Ты? Ты будешь держать рот на замке!

— Не в этот раз.

— Какого черта?

— Этой мой билет из тюрьмы на свободу.

— А как же я?

— Почини дверь, папа, а потом Джонни с тобой поговорит.

— А ты что будешь делать, позволь спросить?

— Приготовлю маме суп и тосты.

— Ты никогда этого не делала.

— Теперь, кажется, буду, каждый день. — Она кинула злобный взгляд на Джонни.

Майк Эдвардс снял пиджак. Он не очень понимал, в чем дело, но дело было серьезное. Он заглянул в спальню дочери. Целые ряды вешалок с одеждой. Он не смог бы их разглядеть, даже если бы ему было интересно.

— Вид у двери будет так себе, ведь мы просто сколотим две половинки, — проворчал он.

— Окна тоже выглядят так себе. На следующей неделе Эйлин собирается к стекольщику, правда, Эйлин?

— Правда, — мрачно ответила Эйлин.

За час они кое-как починили дверь и повесили замок. К замку прилагалось два ключа. Один получила Эйлин, другой Джонни оставил себе.

— Я зайду через неделю посмотреть, как продвигается уборка, — сказал он. — Может, уже даже поставят новые окна…

Прибравшись в коридоре под чутким руководством Джонни, Майк снова ушел в паб.

— Ненавижу загадки, — кинул он через плечо Джонни. — А ты — одна большая загадка.

Кэтлин Эдвардс не привыкла к тому, чтобы вокруг нее суетились.

— Эйлин, разве тебе не нужно вернуться на работу? — взволнованно спросила она.

— Нет, мама. Я отпросилась на весь день.

— И на всю оставшуюся неделю, — доброжелательно добавил Джонни, на случай, если она забыла. В конце концов Кэтлин Эдвардс легла спать, а Джонни и Эйлин остались на кухне вдвоем. Джонни, не задумываясь, налил себе еще кружку чая, словно был другом дома и частенько сидел здесь в гостях.

— Тебе это с рук не сойдет, — сказала она.

— Сойдет, — просто ответил он. — Я сделал предложение, ты его приняла. Вот и все.

— Ты не делал никаких предложений. Ты меня шантажировал.

— Я попросил о трех вещах. Ты передаешь все барахло из спальни в благотворительные магазины. Твоей матери живется в собственном доме спокойно и комфортно. Ты говоришь Брайану, что спектакль окончен.

— И ты все ему расскажешь? — У нее дрожали губы.

— Нет, если ты выполнишь свою часть договора.

— А если не выполню, ты приведешь полицию.

— У меня есть отличный друг, дежурный по отделению, сержант. Он спустит на тебя всех собак.

— Передать мое барахло, как ты его называешь, в благотворительные организации будет нелегко.

— Ты справишься. Ты же смогла все это вынести из шикарных магазинов.

— Если отец снова напьется, я за это отвечать не буду.

— Я дал твоему соседу мой номер телефона, сказал, что я социальный работник.

— Он тебе не поверит.

— Я очень многозначительно посмотрел на его питбуля в наморднике. Он мне верит.

— А Брайан?

— Сегодня, в “Корриганс”, в семь часов. Укромный столик в глубине паба.

— Не уверена, что смогу.

— Уверен, что сможешь. Выбор простой: или “Корриганс”, или мой приятель, дежурный сержант в участке.

— Но если я просто не смогу это выговорить?

— Мы уже дважды все повторили. Давай пройдемся в третий раз, чтобы у тебя слова отскакивали от зубов.

Они собрались за дальним столиком в “Корриганс”: Джеймс О’Коннор, отец Брайан Флинн, Джонни, Тим, Аня и Лидия. Даже отец Томаш по такому случаю приехал на автобусе из Россмора.

Брайан думал, что это будет обычная встреча. Он удивился, заметив, что Джеймс пришел без планшета и бумаги для записей. Джеймс купил всем выпить и откашлялся.

— Сегодня к нам присоединится Эйлин. Она хочет кое-что рассказать, — начал он.

Брайан рывком поднялся на ноги:

— Джеймс, что ты делаешь? Нет смысла расспрашивать ее. Я думал, ты это понимаешь.

— Никто не собирается ее расспрашивать. Она хочет кое-что рассказать. А вот и она.

В паб вошла Эйлин.

Сейчас она была меньше похожа на Златовласку — под прицелом шести враждебных взглядов, перед лицом встревоженного отца Брайана Флинна…

— Брайан, мне нужно кое-что рассказать, и это будет нелегко. Моя жизнь не усыпана розами, поэтому я предпочитаю фантазии — так мир гораздо привлекательнее. Я притворяюсь, что живу одна в прекрасной квартире, а не в разваливающемся доме на улице Маунтинвью, вместе с родителями. Я притворяюсь, что у меня много друзей в высшем свете, хотя на самом деле есть только жестокий отец-пьяница, избивающий мать. У меня нет ни трастового фонда, ни пособия, ничего. Я краду одежду и модные аксессуары. Мне запрещено приближаться почти ко всем магазинам на Графтон-стрит и Генри-стрит, поэтому сейчас я езжу в пригороды. Кое-что из украденного я перепродаю…

Она замолчала и посмотрела в глаза священнику.

— А потом я придумала человека, который меня любит, потому что меня никто не любил. Я притворилась, что у нас роман с Брайаном. Теперь я понимаю, насколько это было опасно, глупо и неправильно. Но я чувствовала себя такой одинокой. Фантазии приносили утешение. Я сочиняла истории. Я подсмотрела, как он вбивает пароль, и написала самой себе письмо из интернет-кафе. Я одолжила в центре его мобильный телефон и отправила себе сообщение. Я взяла ключ из Аниной сумочки, чтобы попасть в его квартиру.

Повисло тяжелое молчание. Все были глубоко поражены ее ужасными поступками.

— Мне очень, очень жаль, Брайан. Ты сможешь простить меня?

У Брайана не было слов. Он совершенно онемел. В конце концов он выдавил:

— Но почему? Почему именно сейчас?..

На этот раз ответил Джонни — спокойно и мягко:

— Этим утром Эйлин испытала глубокое потрясение. Ее мама споткнулась и упала. Теперь Эйлин понимает, что в жизни есть вещи важнее прочих. Она наконец смогла правильно расставить приоритеты. Так, Эйлин?

— Да, так. Теперь я понимаю, что имеет значение, а что — нет.

Большое, великодушное лицо Брайана Флинна расплылось в улыбке. Он был готов снова приветствовать Эйлин как друга, но у Джонни были на этот счет другие планы.

— Так как Эйлин, очевидно, будет неловко общаться с людьми, которые знают о ней такие вещи, она больше не будет появляться в центре. Сегодня она хочет попрощаться с Брайаном и при свидетелях заверить его, что, если Брайан простит ее и не подаст в суд, их жизненные пути больше не пересекутся.

— Да, так будет лучше всего, — сказала Эйлин.

— Разумеется, я прощаю тебя, — сказал Брайан. — Нужно было большое мужество, чтобы прийти сюда по собственной воле…

— Она должна была прийти, — перебил его Джонни. — Она обычный порядочный человек, она не смогла долго жить во лжи, и она знает, что теперь все изменится. У нее нет другого выбора.

Так Златовласка ушла из “Корриганс” — и из их жизней. Аня заметила, что на этот раз Эйлин была не в модных сапогах, не в стильных кожаных туфлях на высоком каблуке, и ее шарфик приличная леди не надела бы на скачки. Еще Аня заметила, что Тим много говорит с Лидией и расспрашивает, какая ей нравится музыка.

Брайан утирал слезы облегчения и радости.

— Вы очень хороший друид, отец Брайан.

— Хороший кто? — переспросил он.

— Ну вот, теперь я буду учить вас английскому. Это ласковое обращение к священнику.

— Вовсе нет, Аня.

— В Анином мире — да. Впрочем, теперь, побывав на волосок от гибели, ты, может быть, готов отказаться от затворничества и выйти в реальный мир? — предложил Джонни.

— Эх, Джонни, Джонни, что ты, в конечном счете, знаешь о реальном мире? — ответил Брайан, шутливо ткнув друга в плечо.