Сердце на ладони

31

Маша удивилась, когда выяснилось, что билетов только два.

— Как? Ты не взял для Зоси?

Тарас отчаянно смутился, И Зося тоже.

— Ну что ты! Я совсем не хочу вам мешать.

— Чем ты можешь помешать, скажи, пожалуйста?

Маша говорила из прихожей, куда вышла переодеться.

Зося сидела на диване в привычной позе, поджав ноги, укрыв их теплым платком. В квартире было даже жарко, но ее все еще не оставляло нервное ощущение, что ноги стынут; так у калеки болит ампутированная нога.

До прихода Тараса они что-то кроили, и по дивану были разбросаны зеленые и красные лоскутки. Точно цветы. Зося собирала их и связывала вместе.

Маша вбежала в комнату с распущенной косой. Стала причесываться перед зеркалом. Тарас залюбовался ее волосами. Зося смотрела на него, улыбаясь, как старшая сестра. Словами он, верно, ничего не сумел бы объяснить, но взглядом, глазами просил у Зоси прощения, говорил: не думайте обо мне дурно, просто мне хочется… необходимо побыть с ней вдвоем.

Зося поняла. Но тут же где-то в самом дальнем уголке сердца шевельнулась зависть. И это чувство она позабыла, не испытывала его уже много лет. А потому испуганно прогнала прочь, пускай эта зависть и добрая. Разве имеет она право завидовать? Они молодые, счастливые, у них совсем другая жизнь…

Зося любила Машиных друзей. Они были разные, но все отзывчивые и добрые. А лучшим лекарством для ее душевных ран была доброта. Она рассеивала остатки ее недоверия к людям и жизни. Тарас же занял в ее сердце^ в мыслях особое место. Еще в ссылке она иной раз думала, что, может быть, если б ей тогда удалось найти и приютить мальчика, судьба ее сложилась бы совсем иначе. Да, если б она разыскала его тогда, они бы стали братом и сестрой на всю жизнь…

Подкрашивая губы, Маша подтрунивала над Тарасом:

— Тугодум ты, Тарас. И вообще медведь Я удивляюсь… Вырос в городе, в такой интеллигентной семье. Посмотрел бы, где росла я! — но сказала она это не жалуясь, а с гордостью: росла в беде, а выросла вот какая, полюбуйтесь!

Зося пошутила:

— Да. Трудно поверить, что ты не барское дитя. Если б я не видела твою маму…

— Моя мама. — Маша вздохнула. И вдруг отбросила тюбик на подоконник, краем платка вытерла краску с губ. Подбежала к Зосе, обняла, поцеловала в щеку:

— Прости. И не скучай без нас. В фойе Тарас с Машей нос к носу столкнулись со Славиком. Рядом с ним стояла Нина.

Славик нарочно купил билеты не в центральный кинотеатр, а в этот новый, в Зали-нейном районе, где почти исключалась встреча со знакомыми. И вдруг — на тебе. Да с кем! Он готов был сбежать куда угодно, увидев их. Но спрятаться некуда.

Славик давно не встречал Машу. И когда после случая с Ниной она снова завладела его мыслями, он иной раз, чтобы не думать о ней, убеждал себя, что это лишь в его воображении она такая необыкновенная, прекрасная, а на деле вся красота ее — плод его взбудораженной фантазии. Но нет! Нет! Сейчас она показалась ему еще красивей, чем в первую встречу на даче, чем даже виделась в бессонные ночи. Он просто ослеп от сияния ее глаз, оглох от звука ее голоса, не сравнимого ни с чьим другим. Она смеялась. Она говорила что-то Тарасу. Славик не слышал. Оглушила и ослепила еще — ревность.

Не он, а Тарас познакомил девушек. Маша не оглядывала Нину с тем чуть презрительным любопытством, с которым смотрели на нее некоторые Славины друзья. Воспитанная жизнью и работой в больнице, Маша никогда не разделяла людей на какие-то категории, а тем более не судила о них по одежде, по внешности. Но и она посмотрела на Славика с удивлением. Ее удивила не Нина. Удивил Славик. И он это понял. С той минуты он замечал все: каждое ее движение, каждую искорку в глазах.

Ему кричать хотелось от отчаяния, кусать себе пальцы, когда они оказались рядом — простенький, земной, неказистый «дятлик» с покрасневшим носиком и Маша, в которой все казалось ему необыкновенным.

Все же Славик вернул себе самообладание и привычную развязность. Пригласил всех в буфет. Стал угощать с купеческим размахом.

Как? Здесь в буфете есть шампанское? Ура горторгу! Давайте шампанское.

Протестовал Тарас. Застенчиво отказывалась Нина. Славик силком заставлял их есть и пить. Он был подчеркнуто внимателен ко всем. Но а деле никто для него не существовал, кроме Маши. Все — угощение, все шутки, все слова, смех — для нее одной, только для нее.

Тарас хмуро молчал. Скоро и Нина начала разбираться что к чему. Присмотрелась, прислушалась и — прозрела. Глупая, глупая! Как она могла вообразить, что Славик любит ее? Надеялась, верила, мечтала. Разве так любят? И разве такая, как она, простая крановщица, надобна ему? Ему вон какая краля нужна! Модная, накрашенная! Нинка, которую сперва Славины шутки смешили, притихла, замкнулась, отодвинулась от Славика к Тарасу. Пожалела бригадира: переживает! Себя не жалела. Себя казнила: так тебе и надо, овечка! Поманил пальцем, ты и побежала. Хотелось по-бабьи завыть на весь буфет, на весь кинотеатр. Нет, она держалась, ни одним движением не выдала себя. А вот они… они потеряли всякий стыд,

— …Правда. Мне каждую ночь снятся марсианки. Они похожи на тебя.

— Старо. Я уже это слышала. Ты однообразен.

— Ну и что? Мой мудрый папаша как-то изрек толковую истину: все новое — это давно забытое старое.

— Ты сам выдумал.

— Если б я мог выдумывать такие вещи, то не завинчивал бы гайки под наблюдением маэстро Гончарова. Я славлю тебя, Тарас! Выпьем. За что? За рыжих.

— За рыжих я выпью. Они несчастные.

— Ты несчастная? Ты самая счастливая!

— Не трепись, Славик. Ты пьян, Тарас не выдержал.

— Хоть бы потише. Люди слушают.

— Слушают, потому что интересно. Читал бы я лекцию о сборке станков, никто бы и внимания не обратил. Ты, Маша, слушала бы? — Я все слушаю.

— Влияние Тараса. Раньше ты была разборчивее.

— В чем?

— Во всем. В людях.

«Если б это у нас в деревне, Тарас давно должен был бы дать ему по морде. — Нинка пожалела, что все это происходит не у них в деревне, где разговаривают проще, а действуют решительнее. — Но Тарас передовой, ему нельзя». — Она вздохнула.

Раздался звонок. Надо было идти в зал.

Они поднимались по крутой лестнице, впереди Славик и Маша. Казалось, они забыли обо всем, даже о том, кто с кем пришел и с кем должен сидеть. Нет, у входа в зал она, рыжая, вспомнила об этом.

Но Славик, сев на место, все смотрел, в ту сторону, где сидели Маша с Тарасом. И когда потух свет и началась картина, Нинке казалось, что он смотрит не на экран, а все туда же.

Несчастья героини растрогали девушку. Она уже не думала о том, чтоб удержать Славика, Слава богу, что хоть все обошлось благополучно, не случилось того, чего она подсознательно хотела и боялась, боялась не меньше, чем Славик. Теперь она считала, что справедливо наказана за свою доверчивость и глупость, «Так тебе и надо! Так тебе и надо!» — безжалостно корила она себя и… плакала, сморкалась, вытирала платочком глаза.,

Славик дивился, что ее так взволновала трагедия героини. Его вся эта киноистория не тронула ничуть. Банальная драма. Было даже как-то неловко перед соседями, что его девушка такая «деревня».

Маша и Тарас сидели ближе к выходу и, когда сеанс окончился, вышли первыми. Как Славик стремился их догнать! Лез в толпу, расталкивал. Обиженная Нина осталась позади. Он спохватился, подождал ее у двери. Но явно досадовал, что Маша с Тарасом скрылись. Шел молча. Нина тоже молчала. Улицы скоро опустели. Город засыпал. Но они были недалеко от вокзала, и там, не переставая, устало пыхтели и изредка сердито кричали паровозы.

На пешеходном мосту над железнодорожными путями, узком и высоком, Нина остановилась и стала смотреть на проходивший внизу длинный товарный состав. Маленькие вагоны с красными крышами, длинные пульманы с белыми люками, платформы с тракторами, с лесом. Поезд прошел. Мимо зеленых и красных огней, неподвижных стрелок и светофоров плыл-покачивался, отдаляясь, красный стоп-сигнал. Нинка проводила его печальным взглядом, словно этот поезд увозил ее счастье, ее надежды. Да, увозил! Куда?

Славик стоял рядом, перегнувшись через перила, и… плевал вниз, ребячливо куда-то целясь.

Не отводя глаз от далеких огней, Нина тихо сказала:

— Теперь мне все понятно. Видела… Ты любишь ее, эту рыжую. Довольно врать. Ты любишь ее!

У Славки будто стопудовый камень свалился с души, полетел вниз, под мост, грохнулся о стальные рельсы и разлетелся в пыль. Стало легко-легко. И смешно: она думает, что он будет отрицать, изворачиваться. Да нет же! Она сама помогла ему.

Он сказал:

— Да, я люблю ее, эту рыжую.

Потом повторил громче:

— Я люблю ее!

И закричал во всю силу легких:

— Я-а лю-у-блю-у е-ео! Слы-ы-шишь? Нинка закрыла руками уши и бросилась прочь, как от очумелого. Под ее ногами загудел, загрохотал железный настил моста. Ей казалось, что он все еще кричит ей вслед эти слова с издевкой и радостью. Нет, он не кричал. Он шел медленно, ведя рукой по мокрым перилам и счастливо улыбаясь.

Зося еще не спала. Читала.

Маша сняла в прихожей пальто, вошла в комнату, провела горячими ладонями по холодному лицу и рассмеялась.

Зося оторвалась от книги:

— Что ты?

— Там, в романе, — кивнула Маша на книжку, — это, наверное, называется: он просил ее руки.

— Кто?

— Тарас — моей.

У Зоси екнуло сердце. Наконец она поняла, почему Тарас вызывал в ней тревогу, беспокойство. Она опасалась именно этого — что он отнимет у нее Машу. Боялась одиночества. Всего несколько месяцев назад она избегала людей. А теперь ее пугала мысль, что она может остаться одна.

— Ты… согласилась?

— Он торопит. Завтра же, говорит, идем в загс. О, нет! Дай мне подумать. Я говорю ему: дай мне подумать до Нового года. Расстроился… — Она сбросила туфли, забралась на диван, спрятала озябшие ноги под одеяло. — Ты знаешь, я и правда хочу подумать. Тарас, наверно, будет идеальным мужем. Но очень уж он правильный. А у меня ветер в голове. Все почему-то считают меня серьезной, а я вовсе не серьезная. Вот я сейчас подумала… Посватался бы такой шалый, как Славик Шико-вич… Хотя какой из него муж — дитя непутевое. А я, наверное, сразу согласилась бы. Замуж так замуж. Как в прорубь. Не раздумывая. С головой. Бултых — и все. А с Тарасом — это очень не просто. Я должна разобраться в себе: есть ли во мне та любовь, какая ему нужна. Ты понимаешь?

— Да, я понимаю, — ответила Зося. Но думала она в этот миг о другом — о себе. Ско: рее бы ей на работу! Маша, Антон Кузьмич, Шикович — золотые люди. Но они ухаживают за ней как за больной. А ей хочется, чтоб окружающие считали ее здоровой, быть среди всех, как все. Как-то они отнесутся к ней? Предстоит еще и это испытание. Скорее бы!

Недавно Шикович сказал, что он советует ей пойти к ним в редакцию библиотекарем. Ей это сначала не очень понравилось:

— Вы стараетесь найти мне тихую заводь? А я хочу — быть среди людей…

— А мы не люди? — закричал Шикович, притворившись оскорбленным. — Кем вы нас считаете? Может, мы не ахти какие журналисты, но, поверьте мне, большинство из нас люди совсем не плохие. Веселые, дружные…

Зося после подумала: «Если все такие, как Кирилл Васильевич, то работать вместе с ними — счастье».

Она привыкла к мысли о библиотеке и, кажется, уже полюбила свою будущую работу. Часто думала о ней, представляла, как она будет помогать журналистам в их интересном труде, может, кому-то из них подскажет тему, мысль… И статья поможет людям, как работа Шиковича помогла ей…