Сестры из Сен-Круа

Эпилог

Черные, усыпанные твердыми почками ветви ясеней так и мотались на ветру, но люди, собравшиеся вокруг них, оделись тепло, предвидя изменчивость мартовской погоды. Даже те, кто сидел в инвалидных креслах, укрыв колени одеялами, закутавшись в шарфы и натянув перчатки, ждали, словно не замечая холода.

Мэри Брайсон тоже сидела в таком кресле в окружении детей, внуков и правнуков. По одну руку от Роуз Карсон стояла Рэйчел, а по другую — Ник Поттер. Питер Дэвис с женой стояли меж двух деревьев, крайних слева, а Сесили Стронг с племянницей Харриет — у крайнего справа. Ожидавшие сбивались в маленькие группки, слышались разговоры вполголоса, и все новые и новые люди шли через площадь, чтобы присоединиться к растущей толпе.

Рэйчел долго и упорно разыскивала семьи солдат, чьи имена были перечислены на мемориальной доске в церкви, и добилась немалых успехов. Только из родных капрала Джеральда Уинтерса здесь не было никого: Рэйчел, как ни старалась, так и не смогла отыскать их след. Родственники сержанта Хэпгуда до сих пор жили в Белкастере, и его внучатый племянник Пол Хэпгуд пришел в восторг, узнав, что одно из деревьев в мемориальной роще, вызвавшей недавно такой резонанс в газетах, посвящено памяти брата его деда.

«Я обязательно приеду на церемонию освящения памятников», — написал он Рэйчел в ответ на ее приглашение.

Семью Альфреда Чапмена она разыскала с помощью приходских записей и выяснила, что его дочь Джейн действительно вышла замуж за мужчину из Белмута, как и думала Сесили, и, хотя сама она год назад умерла, ее трое сыновей и дочь живы и здоровы и живут в Белмуте. Все они выразили желание прийти на церемонию. А главным триумфом Рэйчел было то, что ей удалось найти потомков Фредди Херста. Его дочь, Аделаиду, удочерил отчим, и она взяла его фамилию, но эта фамилия — Энсон-Грейветти — была довольно редкой, что позволило выйти на след, и теперь внук Аделаиды, Джеймс Окленд, стоял вместе с женой среди собравшихся.

Под каждым деревом была вкопана небольшая клиновидная гранитная плита, покрытая брезентовым чехлом, с выбитыми на ней именем и датами жизни человека, которому она была посвящена. Майк Брэдли согласился установить плиты за счет «Бригсток Джонс» в рамках своей пиар-кампании, и Рэйчел тщательно проверила все данные с помощью Комиссии по военным захоронениям, чтобы убедиться, что все выгравировано правильно. В толпе было множество людей, приехавших из Белкастера, представителей прессы — и не только «Белкастер кроникл». Столичные журналисты заинтересовались историями, которые Рэйчел еженедельно публиковала в своей газете, и приехали лично взглянуть на освящение памятников в знаменитом Эшгроуве. От «Бригсток Джонс» здесь были Майк Брэдли с Тимом Картрайтом: они не захотели упускать возможность попиариться, и, для пущей торжественности, все рабочие с только что начавшейся рядом стройки прервали работу и тоже пришли посмотреть на церемонию.

Гул разговоров утих, когда приходской священник Адам Скиннер в рясе и стихаре пересек площадь, и начался обряд освящения. Он был недолгим: вступительная молитва, краткое разъяснение, для чего они все здесь собрались, а затем священник подошел по очереди к каждому памятнику, снял с него брезентовый чехол и прочитал вслух имя солдата. Когда он подошел к дереву, стоявшему чуть позади других, ближе к краю, Рэйчел схватила бабушку за руку. Настоятель снял чехол, и они полными слез глазами в первый раз увидели памятник с безыскусной надписью:

Рэйчел наклонилась к бабушке, поцеловала ее в щеку и прошептала:

— Теперь его никогда не забудут.

Они все вместе прочитали «Отче наш», а затем правнук Фредди прочел стихи Лоуренса Биньона. Когда он произнес последние строки:

все хором повторили: «Их будем помнить мы!», и горнист сыграл сигнал отбоя, после чего наступило двухминутное молчание.

После церемонии Ник отвез Роуз в поместье, а у Рэйчел была еще кое-какая журналистская работа на деревенской площади. Ник переехал в поместье три недели назад, после того как сделал кухню пригодной для использования, а две комнаты — обитаемыми, и расположился по-походному. Самые неотложные работы в доме были уже сделаны. Вомбат восторженно приветствовал Роуз с Ником и сразу же вскочил Роуз на колени, нисколько не сомневаясь, что ему будут рады. Они с Роуз уже стали закадычными друзьями.

— Как жизнь? — спросила Роуз Ника, когда он принес ей чай. Они тоже прекрасно ладили друг с другом: их дружба окрепла за те месяцы, что Ник с Рэйчел были вместе.

— В общем, неплохо, — сказал Ник. — Кое-что я предпочел бы еще доделать, прежде чем переезжать, но Брэдли срочно нужен был доступ к строительной площадке. И все-таки, — улыбнулся он, — я в восторге от этого дома и рад, что живу в нем. — Он задумался на мгновение, а затем сказал: — Как вы думаете, Рэйчел когда-нибудь согласится жить здесь со мной?

До сих пор она не желала поступаться своей независимостью и оставалась в прежней квартире.

Роуз засмеялась.

— Об этом не меня надо спрашивать, — сказала она, — а ее!

— Спрошу, — с ухмылкой заверил ее Ник.

Рэйчел приехала почти через час, раскрасневшаяся и взволнованная. Она поговорила со всеми семьями, имеющими отношение к мемориальным деревьям, и договорилась о полноценных интервью с теми немногими, кого увидела в этот день впервые.

Она плюхнулась в кресло и сказала:

— Все прошло отлично, правда? Эшгроув снова стал настоящим мемориалом. — Она улыбнулась двум своим самым дорогим людям и добавила: — И у меня есть еще кое-какие новости. Сегодня пришло два письма. Как нельзя кстати!

— От кого? — спросила Роуз.

— От одного человека из монастыря в Сен-Круа. Ты же знаешь, бабушка, что я им писала насчет Сары? Слушай, я тебе прочитаю.

Рэйчел достала из сумки письмо и стала читать:

7 марта 2002 г.

Дорогая мисс Эллиот,

спасибо за Ваше письмо-запрос о сестре Мари-Пьер. Извините, что так долго не отвечала. Она присоединилась к нашему ордену сестер в 1917 году. В 1938 году ее избрали матерью-настоятельницей. Во время нацистской оккупации она прятала в монастыре много еврейских детей, а в 1943 году была схвачена гестапо и отправлена в лагерь. Больше о ней никто никогда не слышал, и мы можем только догадываться, что она погибла, не оставляя служения Господу и там.

Сейчас нас осталось мало, но мы тоже продолжаем служить Господу, заботясь о пожилых людях.

С молитвами и благословениями

Мари-Тереза,

мать-настоятельница

монастыря Пресвятой девы Марии

Рэйчел подняла сияющие глаза.

— Так что, как видите, Сара была неизвестной героиней обеих войн, — сказала она. — Должно быть, она была очень храброй, правда? Теперь, когда я знаю, чем все закончилось, я могу написать ее историю. Если бы сэр Джордж знал, кем она стала, вряд ли бы он остался разочарован в ней, как вы думаете?

— Нет, — согласилась бабушка. — Я думаю, он бы ею гордился. — Она улыбнулась нетерпеливому волнению Рэйчел и спросила: — А от кого второе письмо? Оно тебя явно тоже порадовало.

Рэйчел просияла и достала письмо:

— Вот оно, второе, и оно уже лично нас касается. Помнишь, я говорила тебе, что написала о Томе архивисту Белширского полка? Так вот, его ответ тоже пришел сегодня. Слушай.

10 марта 2002 г.

Дорогая мисс Эллиот,

спасибо за Ваше письмо от 25 февраля. Все, что Вы рассказали нам о рядовом номер 8523241 Томасе Картере из первого батальона Белширского полка, очень заинтересовало меня. Разумеется, нам было известно о его казни в 1916 году из наших полковых записей. В связи с ходатайством о помиловании солдат и офицеров, расстрелянных за дезертирство и трусость во время войны 1914–1918 годов, а также по примеру других полков, мы уже восстановили его имя в полковой Книге Почета. Мы рады услышать, что его память будет увековечена также в военном мемориале Эшгроув в Чарлтон Амброуз и что его дочь, миссис Роуз Карсон, будет присутствовать на этой церемонии.

Искренне Ваш,

Дэвид Хобарт,

хранитель полкового архива Белширского полка

— Итак, — сказала Рэйчел, — теперь нам осталось только добиться помилования на государственном уровне. — Улыбнувшись при виде удивления на лицах Ника и бабушки, она добавила: — Уже запущена кампания под названием «Выстрел на рассвете», которая именно этим и занимается, и я собираюсь присоединиться к ней. Это то, что нам нужно — помилование для Тома и других таких, как он.

И, глядя в ее решительное лицо, Ник понял, что она не отступит, пока не добьется своего.