Христианская культура содержит в себе множество элементов первобытной, языческой и ветхозаветной религиозных традиций. В христианской сакральной символике и обрядах есть черты, замечательно близкие древним языческим мифологемам. Образы тварного мира — стихии природы, служащие объектами непосредственною религиозного почитания у язычников, появляются и в ортодоксальной христианской символике и церковных обрядах. Но в христианстве внешнее заимствование не подразумевает простого повторения сущности языческого поклонения и обожествления тварных стихий и объектов.
Связь эта имеет свойство образно-символической системы церковной обрядности и дохристианского духовного наследия. Здесь речь может идти о специфическом почитании мест, связанных с жизнью святых, духоносных мужей, пещер, где они обитали, деревьев, с которыми связаны страницы священной истории христианских народов. Наконец, в этом же ряду и почитание живоносных источников как символов особой Божией благодати, почивающей на данном месте. Особенно ярко эта связь проявляется в символике и обрядности почитания Страстей Христовых. Такие элементы этого почитания христианами, как камень — символ Голгофы, змей, дорога, Царский лабиринт как символ Христова Сошествия во ад, были ранее неотъемлемой частью языческих, религиозных традиций Европы, которые находили отражения в придворных ритуалах и символах дохристианских монархий. Комплекс этих символов представляет собой «священный образец», в основе которого лежит идея подражания христианского государя Страстям Спасителя. Образы уподобления монарха Христу, Его Страданиям, Крестной смерти. Сошествию во ад и Воскресению параллельны одновременному процессу воцерковления языческой, но все равно почитаемой, священной династии и народных культов на Руси.
Древнейшей церковью, где есть изображение лабиринта, считается небольшая базиликанская церковь Репарата в Орлеансвилле (Алжир). На ее каменном полу есть изображение, которое можно рассматривать как один из лабиринтов, т. е. сложный меандровый узор. Базилика построена около 325 года. Если дата постройки верна и она также относится к мозаике, представляющей четырехугольный лабиринт с одиннадцатью витками, разделенный на четыре сектора, то это действительно должен быть самый древний лабиринт, обнаруженный на полу христианской церкви.
В центре у него криптограмма из множества букв, в которых прочитываются слова Sancta Ecclesia (Святая Церковь), впрочем, не связанная на прямую с данным лабиринтом, так как встречается в храме и в иных местах. Сам этот лабиринт небольшой — 2,5 метра. Ходить по нему невозможно.
В Европе изображения лабиринта можно было встретить в самых выдающихся соборах Франции. Лабиринты соборов в Амьене, Аррасе и Сен-Кан гене, выложенные на полу центрального нефа, имели восьмиугольную форму и структуру лабиринтов Севера. Лабиринт приходской церкви XII века в Сен-Кантсне имел в диаметре 10,5 метра. Большинство этих лабиринтов со временем были разрушены в связи с гем, что дети соревновались в них, кто первый достигнет центра. Избежали разрушения изображения лабиринтов, которые располагались в нартексе или в приделах, где хождение по ним не мешало богослужению. Аррасский лабиринт был разобран уже в 1792 году. Амьенский — только в 1825-м. Последний был выложен в 1288 году, о чем свидетельствует старинная надпись: «Maison de Dalus» (т. е. дом Дедала). Дру1 не лабиринты все круглые и малого размера находились на стене собора в Лукке, в Риме в соборе Санта-Мария д'Аквиро и в соборе Санта-Мария ди Трастевере, в Равенне, в знаменитой церкви Сан-Витале. Эти лабиринты имели одну ось и четырехчастное деление, походя на лабиринты в старинных рукописях и в соборах в Санси в Байе. Впрочем, в соборе Санта-Мария ди Трастевере лабиринт напоминает рисунок лабиринта с острова Висбю. Один из древнейших типов таких церковных лабиринтов известен в Пьяченце, где мозаичное изображение включает в себя сцену борьбы Тесея с Минотавром. Интересна и трактовка, которая давалась лабиринтам в церквях со стороны католическою клира. Аббат Обер в книге о соборе в Пуатье считает, что лабиринт символизировал Страстной пут ь Христа от дворца Пилата до Голгофы. Конечно, эти изображения изначально не имели ничего общего с Крестным путем Страданий Христовых, тем более что целый ряд таких лабиринтов и лабиринтообразных рисунков помещался на вертикальных стенах, что можно видеть на примере лабиринта из Барселонского музея, описанного нами здесь, и даже на колоколах. Отсюда можно сделать вывод, что древнейшие лабиринты в храмах могут считаться христианскими символами лишь в том смысле, что символизировали для средневекового человека путаницу заблуждений и соблазнов мира дольнего. Однако, так или иначе, эти церковные символы существовали не одно столетие. Ходить по многим средневековым лабиринтам было нельзя, особенно если они были изображены на стене. Но есть данные, что прихожане старательно водили по линиям лабиринта пальцами.
Описание всех итальянских лабиринтов даны в работе Жюльена Дюрана, вышедшей в Париже в 1855 году.
Важно, что далеко не во всех, а вернее, в единичных лабиринтах можно проследить связь между мифом о Минотавре и его адаптацией к христианской храмовой символике. В основном речь должна идти о наследовании более древней североевропейской языческой традиции. В катакомбах нет изображений лабиринтов, что может говорить о том, что в Средиземноморье в тот период уже не было живой традиции сакрального восприятия лабиринта, как она явственным образом была жива на севере Европы. Говоря о православном мире, здесь необходимо привести один яркий пример из книги Эрнста Краузе, который прольет свет на эту проблему.
«Дидрон в первом томе, основанных им «Annales arheologiques» (Paris, 1844. Р. 330) рассказывает, как он безуспешно пытался разгадать эту загадку при посещении фессалийского монастыря Св. Варлаама в составе Метеорскою комплекса. «На стене приемной с внешней стороны сепией или берлинской охрой нарисован лабиринт, совершенно подобный тому, который можно видеть в Шартрском соборе на полу храмового нефа, и похожий также па те. которые украшают нефы соборов в Реймсе и Амьене. О том. что значат эти лабиринты, изыскания ведутся уже давно; я надеялся найти объяснение им в монастыре Св. Варлаама и спросил монахов. Мне ответили, что рисунок сей означает «темницу Соломона»… и что один из монахов нашел этот рисунок в какой-то книге и воспроизвел здесь»[54].
Очень важно заметить, что рисунок лабиринта именовался в древнегреческих алхимических трактатах, созданных в Александрии в первые века нашей эры, именно «лабиринтом Соломона». Этот факт свидетельствует, что подобные трактаты переписывались в старину в греческих монастырях. Впрочем, говорить о том, что изначальный сакральный смысл лабиринтов могли эти трактаты каким-то образом сохранить, мы не имеем надежных данных.
«Внезапное появление многочисленных церковных и книжных лабиринтов конца IX–XIII в. совпадает с приходом во Францию норманнов, с обозначением дьявола как «злого Фаланда» в германской литературе, из чего явствует, что «дом Фаланда». название которого по-латински образованные монахи переводили как «donws Daedali», дом Дедала, приобрел церковный смысл. Таким образом, речь здесь идет не о включении греческих представлений в церковный обиход, а скорее о том сплаве элементов северного языческого культа с христианскими идеями, который возник как раз в го время благодаря стараниям некоторых церковных писателей, обладавших богатым воображением… Не церковные лабиринты перешли из храмов на открытую местность, а языческие наземные лабиринты и «змеиные ходы» были восприняты христианской церковью… с одной стороны, христианские святители освящали места языческих святилищ, превращая их в храмы, с другой — сам христианский культ перенимал языческие обычаи. Многие христианские церкви располагаются прямо на местах прежних языческих каменных кругов (кромлехов) отмечавших места проведения тингов и отправления культа, а в Ирландии и Шотландии существует немало церквей, которые вплоть до нашего времени остаются окружены грубыми каменными блоками — просто потому, что среди них и были построены. Такие «круги друидов», как их называют в Англии, обрамляют, в частности, церкви в Дерри, Кильдейре, Роскебери, Беначине и др. О первых христианских храмах на о-ве Готланд известно, что местные язычники жгли их до тех пор. пока их не стали строить непосредственно в древних языческих культовых местах, отдавая их, так сказать, под защиту последних. Три старейшие церкви острова были поставлены как раз на месте таких древних святилищ и считались неприкосновенными»[55].
Такая же практика существовала на Руси. В Новгороде на месте капища Перуна создается первый христианский храм Севера — Рождества Богородицы, который строит первый новгородский епископ Иоаким Корсунянин. В Ростове Великом на месте капища Велеса, сокрушенного святым Авраамием, стоит ныне комплекс Авраамиева монастыря.
В отношении западноевропейских церквей и использования ими темы лабиринтов необходимо сказать, что здесь перед нами определенная трансформация древнего индоевропейского мифа о «солнечной деве», удерживаемой в лабиринте или «башне» силами зла и освобождавшейся из плена в весеннее время. В христианском прочтении этот миф стал не менее выразительным и насыщенным солярной символикой.
Одному из церковных писателей XII века, столь же романтически настроенному, сколь и схоластически образованному, а именно Гонорию Отенскому… удалось в своем труде «Speculum Ecclesiae» («Зерцало Церковное», ок. 1115 года) и некоторых других работах совместить древние образы «солнечной девы» и Церкви Христовой в облике Невесты по интерпретации Отцов Церкви, начиная с Оригена, основной гемы библейской Песни Песней царя Соломона.
«В ткань сюжета была вплетена история Вавилонской башни, — чтобы показать, как заблудшая и низвергнутая с небес Невеста Христова, отданная сначала на воспитание Ною, понадает в руки вавилонских великанов, которые под предводительством Нимрода собрались строить огромную башню, чтобы достичь неба и с нее штурмовать его. Невесту они держали в плену в башне, пока не пришел Христос во главе небесного воинства, чтобы освободить се, и, сбросив Нимрода и его войско Люциферово в жар пламени и серы, торжественно вывел ее из башенной темницы, из юдоли слезной, и вывел как Луну (!) в покои Вечного Солнца, для обручения с женихом»[56].
Трансформация древнего лабиринта блуждания «солнечной девы» во мраке ночи из древнего языческого мифа германцев в башню Вавилонскую еще раз отсылает нас к названию лабиринтов на Русском Севере — «вавилон».
Сохранность и бытование столь древних мифологем в виде сказок в христианскую эпоху говорит не только о связи и преемственности русского населения Севера по отношению к древним строителям лабиринтов, но и заставляет нас понять, каким образом древняя мифология была адаптирована для символики христианскою вероучения.
Необходимо заметить, что подобные древние символы и обряды в ритуальной практике христианских царств не являются механическим заимствованием из языческого мира, но представляют собой сознательное использование преображенных в свете Христовой истины древнейших архетипов, обращенных на службу христианской державе. Это же справедливо и для некоторых элементов языческих культов, «воцерковленных» для священнодействия в христианстве.
Пространная летописная повесть о Куликовской битве доносит до нас следующее предание: «… Видели праведные, как в девятом часу во время боя помогали христианам ангелы и святых мужей полк, воина Георгия и славного Дмитрия, и великих князей тезоименитых Бориса и Глеба, был среди них и воевода высшего полка небесных воинов архистратиг Михаил. Двое воевод видели эти полки, трехсолнечный полк и пламенеющие их стрелы, которые летели во врагов». В этом отрывке наше внимание не может не привлечь образ «трехсолнечною полка». Тройное солнце — очень древний мотив древнерусской вышивки и резьбы по дереву. Три солнца как бы отражают три его наиважнейших фазы: восход, зенит, заход. Или, возможно, фазы — солнца дня, солнца подземного царства и солнца зорь, восхода и захода.
Выше мы уже писали о каменной кладке православного восьмиконечного креста рядом с лабиринтами на Большом Заяцком острове Соловецкого архипелага. Исследователь К. А. Щедрина в своей замечательной историко-богословской работе «Царей держава» утверждает, что таких крестов, длиной около 6 метров, на острове было несколько. К. А. Щедрина считает, что практику сакрального замещения символов на Большом Заяцком острове должно рассматривать в контексте традиции отмечать особым знаком-памятником какое-либо сакральное географическое место и обычай этот имеет глубокие исторические корни. Для нас важное значение в этом контексте приобретают сведения Священной истории, почерпнутые из Ветхого Завета.
Серебряный браслет. Польша. VII век до н. э.
Тройное солнце и фигура женщины
Серебряный браслет. Польша, VII век до н. э.
Образ тронного солнца
К. А. Щедрина пишет: «Вспомним действия Иисуса Навина при переходе с Ковчегом Завета через воды Иордана. «Возьмите себе отсюда из середины Иордана, где стояли ноги священников неподвижно, двенадцать камней… Спросят вас сыны ваши: «К чему у вас эти камни?»… В память того, что вода Иордана разлилась перед Ковчегом Завета… И другие двенадцать камней поставил Иисус посреди Иордана на месте, где стояли ноги священников, несших Ковчег Завета. Они гам и до сего дня… И двенадцать камней, которые взял из Иордана, Иисус поставил в Галгале» (Нав. 4, 3–9)».
Известен древний обычай утверждать алтарную часть христианских храмов на двенадцати камнях. Почитание камней в Древнем мире было неразрывно связано с почитанием небесных светил. Камни зачастую располагались в определенной связи с движением звезд.
Кельтская тройная спираль, тройное солнце
Предметом особого почитания в язычестве служили метеориты, которые считались упавшими остывшими звездами. Кстати, имя Вефиль, которым патриарх Иаков назвал камень на месте своего праобразовательного сна, было заимствовано греками и финикийцами для обозначения упавших метеоритов, которым они поклонялись. Почитание метеоритов, но не самостоятельно. а в связи с каким-либо проявлением Божиего Промысла известно и в христианстве.
Блаженный Прокопий Устюжский своей молитвой отвел от Великого Устюга метеоритный дождь. Камни упали недалеко от города, в соседнем лесу. По свидетельству А.Н. Муравьева, до революции в Устюге, в ограде храма Святого Прокопия Устюжского. на пьедестале лежал камень из той самой метеоритной тучи. Лес, над которым прошел метеоритный дождь, был издавна местом паломничества. Путешественники сообщали, что крестьяне с особым благоговением относились к этой заповедной местности и к самим камням. «Надо беречь Божию милость», — говорили они, рассказывая истории о наказании за непочтительное употребление священных метеоритных камней. Согласно древним языческим представлениям с душой человека связывалась как определенная звезда, так и камень.
К. А. Щедрина указывает: «Семантическую связь между человеком, камнем и звездой можно неоднократно увидеть и в христианских патериковых и житийных повествованиях. Так, например, согласно афонскому преданию, монастырь Симонопетр (то есть «скала Симона») был основан в ХIII веке отшельником Симоном. «Неоднократное явление ярко светившейся звезды над скалою, с трех сторон объятой глубокой пропастью, побудило св. отшельника воздвигнуть на ней обитель и престол ее посвятить в память вифлеемской звезды Рождеству Христову». Звезда, стоявшая над камнем, стала знаком особого Божиего попечения о святом месте».
Представления о связи камней и светил небесных, не имеющие, однако, характера поклонения, были присущи и поздней иудейской культуре.
Иосиф Флавий, рассказывая о символике одежд первосвященника, пишет, что два камня, употреблявшиеся вместо застежек ризы первосвященника, на которых были начертаны имена двенадцати колен Израилевых, «представляют солнце и луну; через двенадцать камней наперсника можно разуметь или двенадцать месяцев, или число небесных знаков, которых круг именуют греки зодиаком».
Фрагмент шумящей подвески с тройным солнцем из собрания автора
Тройная спираль в древностях вятичей
Возвращаясь опять к арийским древностях Античного мира, напомним об обычае в Элладе насыпать на перекрестках кучи камней — гермы в честь божества Гермеса. От имени Гермеса, собственно, и происходит название этих насыпей. Каждый проходящий мимо должен был в знак почтения добавить свой камень в кучу. Очень важно для нас и то, что гермы у греков ставились и на месте погребений. Камень или куча камней, установленных над могилой, будучи памятниками или памятными знаками, становились также и вместилищем души умершего, вследствие чего получили название «лифос эмпсюхоз» — «камень живой».
Видимо, в контексте сказанного об античной традиции, также надо понимать, как мы уже писали, и многочисленные каменные кучи Русского Севера, что, несомненно, указывает на родственное! ь культур и духовного мира народов Белого и Средиземного морей.
В который раз возвращаясь к исходной точке нашего путешествия. мы именно здесь обязаны рассказать еще об одной тайне священного Большого Заяцкого острова. На мысу, рядом с лабиринтами и круглой розеткой из белого кварцита, возвышается деревянная церковь во имя святого Андрея Первозванного. Во время своею путешествия на Север с целью посещения архангельского порта и паломничества в Соловецкую обитель Петр Великий побывал и на Большом Заяцком острове. И не просто побывал, а привез с собой из Москвы рубленую церковь во имя Первозванного Апостола и, собрав ее. освятил, но. кроме этого, а это мало кому известно, освятил в этом храме и самый первый Андреевский стяг, которому с этого момента суждено было стать флагом русского флота!
Здесь удивительная загадка русской истории.
Почему царь поставил церковь не рядом с Соловецкой Спасо-Преображенской обителью, а на священном острове древних лабиринтов? Нам ос гае гея возможность только гадать.
Строительство церкви и освящение флага было бы легко объяснимо на Валааме, куда действительно, по церковному преданию, добирался святой апостол Андрей.
Рязанский музей. Костяная шашка ХIII в.
Тройное солнце
Находки из Старой Рязани.
Тройная спираль — тройное солнце
Но Петр Великий как бы продлил священным актом храмоздательства путь апостола еще северней, в пределы воссоздаваемого нами древнего общеарийского дома.
Что знал царь о Большом Заяцком острове навсегда останется загадкой нашей истории. Одно мы можем утверждать наверняка. Выбор Петром Большого Заяцкого острова для столь символическо! о акта как освящение первого Андреевского флага и построение нм церкви во имя апостола — просветителя Скифии — акт символического, глубоко продуманного священнодействия царя.
Легендарный путь апостола Андрея освящает собой неразрывную связь Беломорского региона с миром Средиземноморья и праобразует тот стержень, концами которого были на Севере Соловки, а на Юге — Иерусалим, вокруг которого и раскручивалась спираль священной русской истории. Этот путь мы проследим в отдельной главе.
Соловецкие каменные насыпи, сопутствующие лабиринтам, после принятия русским народом Христовой веры пережили знаковое преображение. Языческая каменная груда — вместилище души умершего, в христианстве переосмысливается и становится символом Голгофы. освященной Крестной Смертью Христа. И над ними действительно возводятся деревянные кресты.
До революции берега Русского Поморья были отмечены многочисленными поклонными крестами — навигационными или обетными, как о том писал в своих очерках С. Н. Дурылин. Основание креста по традиции, а зачастую из-за отсутствия почвенного слоя укреплялось в каменной куче, часто обнесенной срубом. Такая конструкция, между прочим, предохраняла основание креста от гниения. По письменным источникам, такие кресты прослеживаются с XVI века, а появились, конечно, намного раньше. Интересно, что эта традиция «северных» крестов широко распространилась не только в России, но и на Афоне.
К. А. Щедрина пишет: «…наиболее интересными с точки зрения ритуала сакрального замещения являются поклонные кресты, распространенные на Соловецких островах, история которых не ограничивается временем поселения первых подвижников. Кресты были установлены насельниками обители в XVI–XIX веках по… северному обычаю, в каменных грудах, причем, как показали современные исследования, некоторые из насыпей являлись не чем иным, как частью доисторического погребально-культового комплекса, помимо каменных груд включавшего и знаменитые Соловецкие лабиринты».
Монахи укрепляют поклонный крест на Соловках
Под шапками насыпей, бывших основаниями многих крестов, обнаружены остатки захоронений с кварцево-кремниевым инвентарем, предусматривающих трупосожжение. Заметим, что уникальность такого отношения к языческим сакральным памятникам становится еще более контрастной, если мы вспомним общую тенденцию разрушения древних кашиц христианскими подвижниками. Такое трепе гное отношение святых отцов Соловецкой обители к святилищам на островах назвать случайностью не позволяет здравый смысл, а равно и общецерковное почитание многих из них как святых.
Мимоходом упомянем интересный факт, что традиция созидания насыпных герм — каменных курганчиков сохранялась в России до XIX века, видимо под влиянием романтизма и классицизма и. конечно, специфической масонской похоронной эстетики. Примеров тому множество на Донском кладбище в Москве. Из более древних аналогов необходимо вспомнить русские языческие жальники — намогильные холмики, обложенные камнями.
Священное Предание Церкви сохранило многочисленные подробности истории Крестных Страданий и Воскресения Спаси геля, дополняющие Евангельское повествование и позволяющие уточнил» многие вопросы по поводу сложного символического ряда христианской культуры.
Одним из таких Преданий, прочно утвердившихся в системе церковных представлений о мироустройстве, стало почитание могилы первочеловека Адама, находящейся в «центре мира» — в голгофской пещере под местом Распятия Иисуса Христа. Точнее, нужно говорить о месте погребения главы Адама. Таким образом, с местом голгофского погребения главы Адама связывается представление о пещере как о месте, где совершилось искупление и спасение рода человеческое о.
Пещера в дохристианском мире наделяется практически у всех народов сакральной семантикой. В иудейской традиции пещера была местом погребения усопших предков, обладая по этой причине ритуальной нечистотой; в языческих культах пещера нередко — святилище, место непостижимого обитания божества. В пещере-храме мог располагаться и «центр мира», например омфал — «пуп земли», камень, почитавшийся в Дельфийском пещерном святилище, что свидетельствует об отождествлении священного камня и каменной пещеры.
Символически с посещением пещеры в языческих культах и иудейской традиции связывается переход от реального мира к сакральному, потустороннему миру, царству мертвых, что в сфере метафизики, как мы уже писали выше, сближает образы пещеры и лабиринта. Это, в свою очередь, позволяет нам рассматривать и лабиринты как символические пещеры, уводящие вглубь земли. Выход же из такой гробницы или святилища означал новое рождение, обновление, посвящение, получение особых свойств через инициацию. И если в языческие времена архетипом подобного воскресения являлось солнце, что абсолютно неоспоримо для наших арийских предков, то для христиан подобное символическое нисхождение в глубины земли является священным уподоблением Спасителю, сошедшему во ад и восхитившему оттуда души праведников.
Символика умирания-обновления лежала в основе практически всех обрядов языческих инициаций, в Новейшее время заимствованная и франкмасонством: имеется в виду пребывание испытуемого в гробе с костями. С древнейших времен обряд инициации или посвящения служил целью сообщения человеку особых свойств и способностей, выделяющих его среди других людей. Особенно важен был этот ритуал инициации для получения харизмы власти. Таким образом, обряды, связанные со смертью и возрождением, призванные выделить человека, наделить его особыми сакральными свойствами, становились неотъемлемой частью дохристианских обрядов посвящения, и лабиринтам здесь отводилась особая роль.
У древних историков, как мы уже писали выше, таких как Геродот, Страбон и др., термин «лабиринт» употреблялся не только по отношению к таинственному сооружению Дедала на Крите, но и использовался при описании сложных построек культового характера — храма, царского дворца, усыпальницы. Вероятно, это подтолкнуло многих современных исследователей видеть именно в остатках Кносского дворца искомый лабиринт. Как мы уже отмечали, в русской народной традиции в значении «лабиринт», т. е. чего-либо запутанного и извилистою, использовалось слово «вавилон». «Вавилонами» называли и запутанный криволинейный орнамент, и большие погреба, вырытые ходами в холмах, и северные лабиринты, и даже загадочные рисунки на камнях в виде трех концентрических квадратов.
Происхождение самого понятия «вавилон» связано с трансформацией библейского предания о сооружении Вавилонской башни и «смешении языков» (Быт. 11, 1–9), в котором название города Вавилон переводится как «смешение». С образом этого города в христианской культуре связывается целый комплекс представлений, окрашенных в эсхатологические гона. Вавилон — воплощение греха, языческой мерзости, «город блудницы», «врата ада». Однако святоотеческие толкования утверждают, что и на месте нечестивого града может возникнуть «селение праведников», обратившихся к истинной вере. В русской средневековой литературе с городом Вавилоном связывалось происхождение царской власти вообще и преемственности царской власти православными государями. «Сказание о граде Вавилоне» второй половины XV века, вошедшее в состав официальной династической доктрины московских царей «Сказание о князьях Владимирских», было очень популярно на Руси и пользовалось огромным авторитетом. Связано это было с устойчивым интересом читающей русской публики к вопросам происхождения и легитимности, как сейчас говорят, передачи священных символов царской власти.
К. А. Щедрина повествует: «Согласно «Сказанию», царские регалии — золотые венцы, созданные царем Навуходоносором, хранились в мертвом юроде Вавилоне. Три посланника византийского императора (из Греции, России и Грузии) отправляются за инсигниями. Достигнув Вавилона, который был окружен кольцом «глиняного змея», они получают венцы с помощью святых трех отроков вавилонских Анании, Азарии и Мисаила, чьи мощи хранились в городе, и возвращаются к своему царю. Император, приняв реликвии, дает обещание защищать св. город Иерусалим от неверных».
Крайне интересно, что средневековый христианский автор обратился к образу Вавилона для разъяснения вопросов, связанных с легитимностью христианской царской власти. В «Сказании» необходимо отметить неотъемлемые элементы инициации: путь по приказу царя, испытание глиняным змеем на пути к священным реликвиям харизмы царской власти, золотым венцам. Змей здесь является образом лабиринта-«вавилона». Распространенный образ прохождения по лабиринту-пути, нисхождение в пещеру и убийство змея, обитающего в ней, на языке академической школы семиотики — мифологема, которая реализуется в различных вариантах в церковном предании. Тема победы над змием является отражением аскетического подвига христианского подвижника в многочисленной житийной литературе.
К. А. Щедрина пишет: «Исторический путь Церкви связывается в Св. Писании с бегством от преследующего змея и победой над ним (Откровение Иоанна Богослова). С образом змееборчества в лабиринте связан целый комплекс представлений в идеологической структуре христианской государственности. Сюда можно отнести сюжеты, связанные с победой над внешним врагом, который каждый раз становится «персонификацией» змия.
Важной оказывается и победа над внутренним врагом, которая может быть представлена двояким образом: как аскетический подвиг в сердце самого монарха и как борьба со внутренними врагами Церкви, которые автоматически становятся врагами государства».
Итак, царское служение есть подвиг змееборчества, есть постоянное противостояние неправедному употреблению священной власти. Эта борьба происходит на двух уровнях. Внешне — это политическая борьба с посягающими на древнее наследие монарха. Внутренний аспект этой борьбы заключался в противостоянии «древнему змию» в самом себе. Этот аспект напрямую соотносится с христианской аскетической практикой «памяти смертной» и иконографически выражался в образе нисхождения в лабиринт, символизирующего царскую инициацию.
В западной христианской и герметической традициях сохранились подобные же воззрения на сакральный характер лабиринтов, которые, впрочем, разбавлены изрядной долей ущербной оккультной мистики. Исследователь герметической традиции и христианской символики католических костелов, художник и композитор Даниэль Готье пишет следующее: «Нет никакого сомнения в том, что лабиринт представляет собой смысл духовною паломничества. продвижения от внешнего покрова материи — involucra к spiritus — внутреннему свету и божественному откровению. Пропорциональная матрица лабиринта может представлять те законы гармонии, которые приведут человека к осознанию и единству.
Интересно, что в центре гигантского лабиринта собора в Шартре пометена медная табличка с выгравированными изображениями Тезея, Минотавра и Ариадны. Присутствие в христианском храме образов языческих героев может показаться несколько странным, но сам миф важен как для герметиков, так и для христиан. Ибо священная пить мудрости Христос (квадривий, посвящение), врученная Церковью (Ариадной, Девой-Матерью, Софией) истинно верующему, священнослужителю или посвященному (Тезею, философу), может привести его к победе над иррациональным, всепожирающим огнем неизменной животной природы (Минотавром, грехом, невежеством). В этом смысле лабиринт можно считать символом Великой Работы, в ходе которой грубая материя преобразуется во внутренний свет и золотую мудрость, истинный философский камень».
Совершенно неожиданно исследование путей лабиринтов выводит нас к одной важной для православного самосознания теме. Речь идет о священной реликвии прикровенной, в настоящее время, империи ромеев — Лабарумс, знамени святого паря Константина, знамени вечной победы христиан над полчищами Рога и Магога.
Вопрос об этимологии императорского знамени — Лабарума однозначного решения в научных кругах не получил. Наши замечания по поводу семантики слов «лабрис» и «лабарум» мы уже приводили выше. Однако этимологическая близость следующего образного ряда признается всеми. Вчитайтесь: лавр — лавра — лабиринт — лабрис — лабарум! Речь идет о своеобразной семантической трансформации корневого понятия, связанного с главной составляющей царского культа. Лабарум, став символом особого посвящения императора Константина при переходе им из язычества в христианство, являл собой Крест — орудие победы царя над врагами. В этом случае через посвятительную традицию царь выступал древним архетипом героя-змееборца, победителем врага человеков от начала, а лабиринт традиционно связывался с инициатичсским преодолением пути. Здесь и надо искать этимологические корни лабарума, здесь — в лабиринте!
Мимоходом упомянем, что и на древнейшем гербе Московии всадник-змееборец почитался царем, попирающим змия. И лишь при Негре Великом было определено видеть в нем святой образ Георгия Победоносца.
Очень важно, что свое новое священное качество ратоборца со змием император Константин вполне осознавал, так что наши построения не имеют ничего общего с наукообразным теоретизированием. По свидетельству историка Евсевия, при входе в свой дворец царь изобразил картину: над своей головой знамя спасения — Лабарум, а под ногами падающего в бездну дракона. Евсевий продолжает: «Под видом дракона надобно разуметь враждебного и неприязненного зверя, через тиранию безбожников преследовавшего Церковь Божию. Ибо писания в книгах божественных пророков называют этого зверя драконом, коварным змеем <…> этим, конечно, указывал он на тайного врага рода человеческого, которого представлял извергнутым в бездну погибели силой спасительного знамения, находившегося над своей главой».
К. А. Щедрина считает: «Практически знамя Константина имело те же функции, что и обычное полковое знамя. Евсевий называет знаменосцев привычными выражениями: вексиларий (от лат. Вексиллум — знамя), драконарии (греч. Дракон — боевой значок (от знамени парфян с изображением дракона). Использование последнего наименования позволяет соотнести лабарум — знак Креста с известным ветхозаветным прообразом Крестной жертвы Спасителя — медным змием.
«Послал Господь на народ множество ядовитых змей, которые жалили народ и умерло множество народа из сынов Израилевых <…> И сказал Господь Моисею: сделай себе медною змея и выставь его на знамя <…> и ужаленный, взглянув на него, останется жив» (Чис. 21, 6–9). Как видно из текста книги Чисел, змей был укреплен пророком Моисеем именно на знамени».
Начиная с Василевса Константина мотив попирания врага в образе змея остается в императорском, а в дальнейшем и в царском искусстве на протяжении долгого времени, преобразовавшись из самостоятельного «архетипического» сюжета-триумфа во образ подражания Спасителю, Его I (обеде. Его Страданиям, Сошествию во ад и Воскресению.
Так, следуя по извилистым дорожкам древних лабиринтов, мы подошли к удивительному чуду истории, когда из глубины духа святой Василеве воздвиг над миром знамя спасения — Лабарум!
Для нашего же исследования сокровенных путей таинственных лабиринтов эта центральная точка нашего путешествия есть залог того, что мы двигались в правильном направлении и не сбились с единственно верного пути к Истине, ветре! ив ее в священном умопостигаемом центре, из которого человек молитвенным подвигом по дерзновению способен на восхождение к Альфе и Омеге, Началу и Концу своих духовных надежд и упований! Попадание в центральную точку лабиринта еще не означает конца путешествия. Для многих это только начало восхождения.