Шелковые нити

Глава 21

Он ждал, пока она скажет ему сама. О Боже!

Джоанна смотрела в голубые глаза Грэма. Сердце бешено колотилось в ее груди, его руки, как железные оковы, удерживали ее запястья, его тело, тяжелое и твердое, прижимало ее к колючему тростнику.

Одна его нога – та, что в лубках, – расположилась между ее бедрами, и сквозь шелк халата и его льняные подштанники она ощущала жар его возбужденного естества.

Джоанна закрыла глаза, пытаясь отгородиться от его пронизывающего взгляда и бури собственных чувств, но это только усилило ощущение его близости. Она открыла глаза и утонула в синеве его глаз. Он был так близко. И пути назад не было.

Склонив голову, Грэм коснулся ее губ своими, и Джоанну накрыла жаркая волна, медленная и неотвратимая.

Это был отнюдь не нежный поцелуй. В нем была жгучая потребность, и – помоги ей Боже – она отдалась во власть его губ, горячих и требовательных, терзавших ее губы с ненасытной жадностью.

Здоровой ногой Грэм развел ее бедра и тесно прижался к ней чреслами. Джоанна выгнулась ему навстречу, ощущая мощную пульсацию в самом сокровенном месте. Ее тело жаждало его, сочась влагой через шелк.

Оторвавшись от ее губ, Грэм с лихорадочной поспешностью развязал тесемки подштанников. Его пальцы касались ее, дразня сквозь влажный шелк. Беспомощная перед своей потребностью в нем, Джоанна выдохнула его имя и почувствовала, когда он распахнул ее халат, шелковистое прикосновение его напряженного естества к своей обнаженной плоти. Грэм снова завладел ее губами, затем приподнялся, напрягаясь каждым мускулом, и мощным рывком вонзился в ее лоно, растягивая его и заполняя собой.

Джоанна всхлипнула, потрясенная давно забытыми ощущениями.

Грэм приподнялся на локтях с обеспокоенным выражением.

– Джоанна? Ты…

– Все в порядке. – Полнота, которую она ощущала внутри себя, была настолько ошеломляющей, что ее не волновали связанные с ней неудобства. Она упивалась своими ощущениями, ибо тем самым он предъявлял права не только на ее тело, но и душу.

Грэм отстранился, затем снова медленно вошел в нее. Его плечи, торс, бедра дрожали от напряжения. С каждым движением он проникал все глубже, вторгаясь в нее дюйм за дюймом. Первоначальная боль от его проникновения перешла в почти болезненную потребность, жаркую и томительную, заставлявшую ее стонать и цепляться за его руки.

Грэм ускорил ритм движений, на его лице поблескивали капельки пота, дыхание стало резким и прерывистым. Тростник трещал под ними. В стремлении ощутить его в себе как можно глубже Джоанна обхватила его ногами и выгнулась под ним.

– О Боже, Джоанна, – выдохнул Грэм, содрогаясь всем телом. – Не делай этого.

– Почему?

– Это слишком… Я не могу… о Боже… – Он уткнулся влажным лицом в ее шею, прерывисто дыша. Затем его пронзила дрожь, и Джоанна почувствовала горячую струю внутри себя. Ощущение было таким восхитительным, что она чуть не расплакалась.

– Извини, – прошептал он, обессилено распростершись на ней.

– За что?

– Я не собирался… – Грэм вздохнул и, приподнявшись на локтях, обхватил ее лицо ладонями. – Я не хотел кончать внутри тебя.

«Я дал себе слово, что никогда не дам жизнь внебрачному ребенку», – вспомнила Джоанна, когда значение его слов проникло в ее сознание.

– Это я виновата, да? – Она выпрямила ноги, все еще обвивавшие его талию. – Мне не следовало…

– Ничего, мне понравилось. – Грэм успокаивающе улыбнулся, погладив ее по бедру. – Даже слишком. Об этом я тоже сожалею. Все получилось слишком быстро.

Джоанна озадаченно моргнула.

– Слишком быстро? Как это может быть? Разве мужчина не делает все так, как ему хочется?

Грэм отлепил от ее щеки влажную прядь и поцелован то место, где она была.

– Я не подождал тебя.

– Меня? Ты хочешь сказать… – Джоанна не представляла, Что мужчина может думать о том, чтобы доставить удовольствие не только себе. Прюит обладал ею всеми возможными способами, но всегда заботился только о собственном наслаждении. Порой, когда он засыпал, Джоанна скользила руками вниз и давала своему телу облегчение, которого оно жаждало. Правда, потом она всегда испытывала стыд и чувствовала себя еще более одинокой, чем прежде.

Все еще находясь внутри ее, Грэм приподнялся на одной руке и расслабил ворот ее халата, полностью обнажив левую грудь. С загоревшимися глазами он накрыл ладонью влажную округлость, поглаживая ее так, что Джоанна замурлыкала, как кошка. Он потянул ее за сосок, и там, где их тела соединялись, проскочила искра.

Бедра Грэма инстинктивно шевельнулись, и он начал двигаться, лаская ее изнутри. Затем, не прекращая этого медленного движения, развязал пояс ее халата и распахнул шелковое одеяние.

– Как ты прекрасна, Джоанна, – произнес он, устремив на нее взгляд, полный желания.

– Позволь мне увидеть тебя тоже, – попросила она, потянув его за рубашку. – Сними это.

Как-то умудрившись стянуть с себя пропотевшую рубаху, Грэм вытер ею лицо и отбросил ее в сторону. Вид его мускулистого торса, поблескивающего от испарины, заворожил Джоанну. Она гладила его тугие мышцы, упиваясь ощущениями, о которых грезила так долго, пока рука Грэма не скользнула вниз по ее животу. Его первое прикосновение было почти невесомым и в то же время сводящим с ума.

Джоанна вцепилась в его плечи и нетерпеливо выгнулась, но Грэм не спешил. Лишь когда она взмолилась о большем, он усилил ласку, касаясь и поглаживая, пока она не начала метаться под ним, словно одержимая.

– Грэм… – выдохнула Джоанна, дрожа от предвкушения, – о, пожалуйста…

Он застонал и глубоко вонзился в нее, затем вышел и снова вонзился, не переставая ласкать ее рукой. Даже находясь на пике страсти, Джоанна смутно осознала, что он полностью восстановил свою силу. Он занимался любовью, так и не разъединившись с ней после первого раза.

Она вскрикнула и рухнула в сверкающую бездну, сотрясаясь от вспышек наслаждения, которые следовали одна за другой, вторя его мощным движениям. Когда ее экстаз пошел на убыль, Грэм накрыл ее собой и приник к ее губам в жадном поцелуе. Его скользкое от пота тело двигалось в безумном темпе, его руки были везде, лаская ее бедра, плечи, грудь. Джоанна льнула к нему, вцепившись в его плечи. В том, что происходило между ними, было столько неукротимой энергии, что она чувствовала себя распутной, прекрасной и необузданной.

Когда ее тело перестало сотрясаться в экстазе, Грэм схватил ее за бедра. Лицо его налилось темным румянцем, из горла вырвался почти болезненный стон. Он быстро выскользнул из нее, оставив ее до обидного пустой. Затем несколько раз содрогнулся и замер, напряженный и дрожащий, обняв ее так крепко, что она едва дышала. Их оросила жаркая струя, прежде чем он, тяжело дыша, рухнул на нее.

Спустя несколько мгновений, немного отдышавшись, Джоанна смущенно заметила:

– Я… я не знала, что мужчины могут делать это… заниматься любовью два раза подряд.

Грэм поднял голову и хмыкнул.

– Я тоже, – сказал он и крепко поцеловал ее.

– Я никогда не спал в такой кровати, – сказал Грэм позже ночью, когда они расположились на постели в спальне.

Это была удивительно красивая комната, просторная и уютная, с гладкими белеными стенами и огромной кроватью, с пуховой периной и белыми занавесками, которые они задернули, забравшись внутрь. Сквозь занавески пробивался свет одинокой свечи, горевшей на прикроватном столике, подсвечивая их обнаженные тела, слившиеся в объятии. Грэм упивался теплом ее роскошного тела, прижимавшегося к его боку, и прохладой простыней, на которых они лежали. А более всего ощущением близости, которое было для него таким новым и таким чудесным.

– У тебя, наверное, был приступ безумия, когда ты настоял на том, чтобы мы поднялись сюда, – промолвила Джоанна, Уткнувшись лицом в его грудь. – Я думала, ты никогда не вскарабкаешься по этой лестнице.

Грэм пропустил между пальцами ее необыкновенные волосы, струившиеся, словно тяжелый шелк.

– Мне хотелось заняться с тобой любовью.

– Видимо, очень хотелось. Ты морщился при каждом шаге. В ее волосах еще оставалось несколько тростинок. Грэм вытащил их и бросил на устланный тростником пол.

– Я никогда прежде ни с кем не спал. Джоанна подняла голову, чтобы взглянуть на него.

– Никогда?

Он покачал головой.

– В общей спальне в обители Святой Троицы и в казарме лорда Ги у каждого своя кровать – не шире той, что стоит внизу у тебя в кладовке. Я никогда не спал с кем-то в одной постели.

– Даже… – Она отвела взгляд и снова пристроила голову у него на плече. – Даже когда был с женщиной?

– Конечно же, я кувыркался в постели, – отозвался Грэм. И во многих других местах – за хозяйственными постройками, в кладовых, в темных переулках и подворотнях, но вряд ли Джоанна захочет знать о его похождениях. – Но, сделав свое дело, я всегда уходил.

– Твои любовницы не хотели, чтобы ты оставался?

– Это были не любовницы, Джоанна, а просто… услужливые женщины.

– Проститутки?

– Иногда, – признал Грэм с чувством неловкости, понимая, что она может подумать о Леоде. – Но в большинстве случаев просто женщины, отдававшиеся по собственному желанию. Они никогда ничего не значили для меня. Это было просто удовлетворение телесных потребностей, не более того. Ничего общего с тем, что произошло между нами. Это было…

– Волшебство, – подсказала она.

Грэм притянул ее ближе и поцеловал в волосы.

– Да. А ты колдунья, поймавшая меня в свои сети Прекрасная и необузданная в своей страсти.

– Вот уж нет! – Джоанна спрятала лицо у него на груди. – Ничего подобного.

Грэм хмыкнул, потешаясь над ее запоздалой стыдливостью.

– Необузданная в лучшем смысле этого слова. Ты была такой неистовой, так пылко отзывалась на каждую ласку. Я испытывал то же самое – благодаря тебе. Впервые в жизни я утратил ощущение отчужденности и чужеродности. Я чувствовал себя единым целым с тобой – словно мы стати одним существом. Понимаешь?

– Да. Я чувствовала то же самое.

– Боюсь, я был не слишком деликатен, – сказал Грэм, вспомнив реакцию Джоанны, когда он вошел в нее в первый раз. Она была тугой, как девственница, – в его представлении, разумеется, поскольку он никогда не имел дела с невинными девицами. Ощущения были невероятными, но он не мог не встревожиться. – Надеюсь, тебе не было больно?

– Нисколько.

Джоанна явно хотела пощадить его чувства.

– Видимо, прошло много времени, с тех пор как ты была с мужчиной.

– Пять лет, – сказала Джоанна. – Я застала Прюита в постели с женой горшечника и прогнала его в кладовую.

Грэм хмыкнул:

– А я-то ломал голову, чем это он заслужил такую участь. Мне следовало бы догадаться. Значит, у тебя никого не было, даже когда твой муженек уезжал за границу и ты оставалась одна?

– Конечно, нет. Я же была замужем.

– Только по букве закона.

– И тем не менее это было бы прелюбодеянием. К тому же в большинстве своем мужчины сторонились меня, уважая мое замужнее положение.

– Бьюсь об заклад, они не были столь щепетильны, когда ты овдовела.

– Да, но я старалась держаться от них на расстоянии. Большинству мужчин ничего не нужно, кроме необременительной связи с опытной женщиной. Они хотели использовать Меня – точно так же, как меня использовали всю жизнь. Некоторые из них были женаты, другие обручены… Им требовалось лишь мое тело, и только на то время, которое необходимо, чтобы удовлетворить похоть. Меня тошнит при одной мысли об этом.

«Некоторые из них были женаты, другие обручены…» Грэм почувствовал раскаяние. Ведь он почти обручен с Филиппой.

Но… разве сама Джоанна не обручена? Наверняка это уже решенный вопрос. Он прокашлялся.

– Я знаю о Роберте Рамсуике.

Она повернула голову, чтобы посмотреть на него.

– Что именно?

Грэм убрал завиток волос у нее со лба, стараясь говорить мягко и без укора. В конце концов, он сам только что изменил своей нареченной.

– Я знаю, что он просил тебя выйти за него замуж. В ее глазах отразилось понимание.

– В тот день, когда я занималась стиркой, ты подслушивал. И что же ты услышал?

– Достаточно, чтобы догадаться, зачем он пришел. – Грэм крепко обнял ее и потерся носом о ее благоухающие волосы. – Мне невыносимо думать о тебе как о жене Роберта – или любого мужчины… – Грэм зажмурился от безвыходности их положения и боли расставания, которое непременно наступит. – Я рад, что ты выйдешь замуж за человека, занимающего столь высокое положение в обществе. То есть я хочу радоваться за тебя. Я стараюсь радоваться, но…

– Я не обручена, Грэм. – Джоанна перевернулась на живот, полулежа на его груди и заглядывая ему в глаза. – Ни с Робертом, ни с кем-либо другим.

– Но разве он не просил тебя…

– Просил, но я отказала ему.

– Правда? – Это была поразительная новость – даже невероятная. Роберт из Рамсуика был молод, хорош собой и, судя по его готовности взять на воспитание маленькую Элис, на редкость добр и порядочен. Воистину мужчина, достойный Джоанны. И в добавление ко всему этому он владел землей и поместьем. Брак с ним спас бы Джоанну от нищеты, в которую она неуклонно сползала. – Почему же ты отказала ему?

– Не считая того факта, что я не люблю его?

– Думаю, это не помешало бы тебе вступить в столь заманчивый брак. – Как он успел понять, Джоанна Чапмен была практичной женщиной, делавшей то, что нужно делать, которая закалила свой характер и смогла выжить в непростых обстоятельствах. Это было одно из многих ее качеств, восхищавших Грэма.

– Не помешало бы, – согласилась Джоанна. – Но, как оказалось, Роберт влюблен в свою кузину. А мне он сделал предложение только потому, что нуждался в матери для своих детей и полагал, что его родители не переживут, если он женится на Маргарет. Я рада сообщить, что он опомнился и взялся за ум. – Она лукаво улыбнулась, словно маленькая девочка, довольная собой. – Несколько дней назад они официально обручились в церкви Рамсуиков. Хью присутствовал на церемонии. Свадьба состоится в начале августа.

– А как же родители лорда Роберта?

– Как Роберт и ожидал, они возражали против этого брака, но им не удалось отговорить его. Хью сказал, что они были на церемонии обручения – живые и здоровые, – так что, думаю, им просто потребуется время, чтобы свыкнуться с этой мыслью. – Джоанна нахмурилась. – Как ты мог подумать, что я обручена с Робертом, после того… что произошло между нами?

– Я… решил, что ты была… во власти страсти и забыла обо всем.

Она улыбнулась:

– По-моему, страсть не то чувство, которому можно давать власть над собой.

Грэм покачал головой, усмехнувшись:

– Порой мне кажется, что ты слишком практична.

– Возможно, но я отчаянно желала тебя сегодня вечером. Собственно, я желала тебя с того дня, как ты появился здесь.

– Неужели? – сказал Грэм, обрадованный, что страсть, которая пожирала его денно и нощно на протяжении последних шести недель, была взаимной.

– Но как бы сильно я ни желала тебя, – серьезно сказала Джоанна, – я бы никогда не уступила этому желанию, если бы Приняла предложение Роберта. Неверность своему нареченному – это тоже прелюбодеяние. Так учит церковь, и так говорит мое сердце. Это предательство.

Грэм всегда испытывал отвращение к неверности – не столько из-за церковного осуждения, сколько из-за обстоятельств собственного рождения. После того как он произнесет брачные обеты, он будет верен душой и телом только той женщине, которая носит его кольцо, отказавшись от всех остальных.

Правда, он всегда полагал, что будет верным своей нареченной даже до того, как они обменяются клятвами. Это было бы правильно и достойно, а Грэм считал себя достойным человеком. Однако он даже не вспомнил о Филиппе, когда сорвал халат с Джоанны и овладел ею на полу в гостиной.

Конечно, у него есть смягчающие обстоятельства. Во-первых, он никогда не видел Филиппу. Не испытывал к ней никаких чувств – ни преданности, ни привязанности, из-за которых тот факт, что он переспал с другой женщиной, казался бы предательством. Во-вторых, их помолвка не была официальной, церемония не проводилась, договор не подписывался. Но ведь это всего лишь формальности. Они с Филиппой обещаны друг другу, а значит, в их собственных глазах уже помолвлены. Занявшись любовью с Джоанной, он изменил своей невесте если не по закону, то, по сути.

Хотя Грэм и не мог отделаться от чувства вины, он не испытывал ни особого стыда, ни ощущения, что серьезно согрешил. Как можно терзаться укорами совести после того, как он слился душой и телом с женщиной, которую любит так сильно и страстно…

– О Боже! – Он не может любить ее, не должен и тем не менее любит. Да и как может быть иначе? Одна часть его души ликовала, обретя родственную душу, а другая – та, которая жаждала настоящего дома, семьи и земельных угодий, – ужасалась такому повороту событий.

Это не кончится добром для них обоих. Чтобы быть с Джоанной, он должен отказаться от руки Филиппы и поместья в Оксфордшире, которое полагалось в приданое, уйти со службы у лорда Ги и вернуться в Англию. Он будет безземельным солдатом без господина, которому он служит, без денег и видов на будущее. У него будет Джоанна – если такая женщина согласится выйти за бродягу без гроша за душой, – но он лишится всех своих надежд, мечтаний и будущего.

– Что с тобой, Грэм? – Приподнявшись на локте, Джоанна нежно погладила его лицо, слегка коснувшись грудью его груди.

Грэм закрыл глаза, глубоко тронутый звуками своего имени, произнесенного ее устами, и благодарный судьбе, что наконец-то может заключить ее в объятия и слиться с ней воедино.

– Ничего, – солгал он. – Поцелуй меня, и все будет в порядке.

Джоанна прижалась губами к его губам. Ее поцелуй и легкие прикосновения пробудили его притихшее естество, оно напряглось и восстало. Почувствовав это, Джоанна оседлала его бедра и медленно опустилась, вбирая его в свое влажное лоно.

Она выглядела невероятно обольстительной, занимаясь любовью таким способом, но в этом таилась опасность.

– Позволь мне быть наверху, – попросил Грэм. – Иначе я не смогу вовремя выйти.

– Я позабочусь об этом, – заверила его она. – Только скажи когда.

– До чего же умелая женщина, – восхитился Грэм, притянув ее к себе за волосы, чтобы поцеловать. – И как только я обходился без тебя?

– Ты счастлив? – спросила Джоанна. Кровать поскрипывала, вторя их медленным движениям, ее тело грациозно выгибалось над ним, ее волосы окутывали их обоих шелковистым плащом.

Когда-то он задал ей этот дерзкий вопрос, и теперь она вернула его ему. Грэм улыбнулся, лаская ее гладкую спину и упругие ягодицы, которые приподнимались и опускались, приближая их обоих к восхитительному завершению.

– Да, безумно. А ты?

– О да! Ах, если бы вечно оставаться в таком положении – Здесь, с тобой, чтобы не было ни прошлого, ни будущего, только мы вдвоем… Думаю, я была бы счастлива всегда.

– Я тоже, – сказал Грэм, всем сердцем желая, чтобы так и было, и в тысячный раз задаваясь вопросом, как вышло, что все так чудесно и ужасно осложнилось.