Шестьсот дней и ночей в тылу врага

ТЕПЕРЬ ПОВОЮЕМ

По решению Орловского обкома партии в Партизанский край систематически забрасывались оперативные группы. В числе их были группы опытного чекиста Г. М. Брянцева, ставшего впоследствии писателем, В. И. Суровягина, начальника Брянского горотдела НКВД, А. А. Месропова, начальника Карачевского райотдела, М. С. Старовойтова, начальника райотделения милиции.

И в наше соединение было переброшено самолетом большое количество работников. Среди них — представители обкома, облисполкома, областного управления НКВД и Политуправления фронта.

Усилия наших чекистов стали сосредоточиваться на вылавливании гитлеровских лазутчиков, проникших в отряды, на разложении полицейских гарнизонов и частей РОА («Русской освободительной армии»).

Летом 1942 года партизанским отрядам пришлось оставить правый берег Десны, закрепиться на левом и отойти в Брянские леса. Но Партизанский край не был островком, отрезанным от Большой земли. Во второй половине августа, после обильных дождей, штаб объединенных партизанских отрядов подготовил четыре аэродрома, на которые принимались самолеты 62-го гвардейского полка. Они доставляли боеприпасы, продовольствие, книги, газеты и журналы.

На рассвете 19 августа начальник аэродрома Василий Носов доложил по телефону, что прибыли четыре самолета с группой командиров штаба партизанского движения Центрального фронта и боеприпасами.

Вскоре один из прибывших — Зюряев, пожимая мне руку, говорил с улыбкой:

— Живете в тылу врага, в окружении, а такой шум у вас, машины ходят со светом, костры горят — на пятьдесят километров.

— Да, да. Удивительно! — подтвердил другой. — Мы предполагали, что нас поведут тайными тропами, а тут — легковые автомашины! Сказочно!

В тон им я отвечал:

— Но ведь линия фронта — в 40–70 километрах.

— Ну вот, обстановка несколько прояснилась, — произнес Зюряев и стал говорить о цели своего приезда. — Мы прибыли, чтобы помочь вам. Кроме того, имеем задание вывезти в Елец группу командиров, отличившихся в боях, для доклада командованию и получения указаний о дальнейших действиях.

Ну что же, начали готовиться к отъезду, не прекращая боевых вылазок. Засели за составление доклада. Одновременно писали заявки: нам многое требовалось. А дадут ли все?.. Уверенности не было.

— О типографии не забудь, Дмитрий, — гудел в ухо комиссар. — Слышишь?.. Глюкозу тоже.

Я записывал, обещал ничего не забыть.

В ночь на 25 августа мы выехали на аэродром. В группе отъезжающих были командиры и комиссары отрядов: Сенченко, Воропай, Ромашин, Колесов, Покровский, Гудзенко. С нами были и командиры украинских отрядов, находившихся в Брянских лесах, Ковпак и Сабуров.

В ожидании самолета перебрасывались шутками. Увидев три тушки баранов, которые нам приготовили в дорогу, Ковпак с ехидцей спросил меня:

— Ты, наверное, думаешь, что нас кормить там не будут?

— Пригодится, — ответил я и пожалел, что поддался уговорам Носова. Не нужно было брать эти тушки.

— Правильно, — вдруг похвалил Сидор Артемович. — Если самолет подобьют, я сажусь верхом на барана и…

Последовал взрыв смеха. Вскоре мы услышали гул мотора…

Машина заревела, пошла, оторвалась от земли. Сердце заныло. Мы удалялись от своей «малой земли», от людей, от дел, которыми жили дни и ночи.

Полет продолжался два с половиной часа. В районе Орла по самолету начала бить зенитная артиллерия. Летчик Юрков сделал резкий крен вправо и ушел из зоны разрывов. Наконец, Елец…

Беседа у члена Военного Совета А. П. Матвеева и секретаря Орловского обкома партии Н. Г. Игнатова проходила оживленно. Собственно говоря, докладов, которые мы готовили, делать не пришлось. Нас засыпали вопросами, а мы отвечали. Более двух часов продолжался разговор. После перерыва Матвеев объявил:

— Товарищи, вас приглашают в Центральный штаб партизанского движения. В ЦК партии.

— В Москву?

— Да, в Москву.

Известие было настолько неожиданным, что мы растерялись. Нас, брянских партизан, в Москву? В ЦК?.. В такое время?..

Из Ельца отправились в столицу на автомашинах. По дороге сделали остановку в Туле, где нас тепло встретили секретарь обкома партии Филимонов и председатель облисполкома Чмутов.

В Москву прибыли поздно вечером. Подъехали к зданию Центрального Комитета партии. Ответственные работники аппарата ЦК ВКП(б), встречая нас, осведомились, как мы доехали, и предупредили:

— Сейчас беседовать о ваших делах не будем. К тому же с дороги вам нужно отдохнуть, осмотреться… Поезжайте на дачу, товарищи.

Мы разместились на даче, приняли душ, переоделись. Тепло, чистота, уют — все казалось непривычным. Мы чувствовали себя не в своей тарелке. А на второй день просто заскучали.

30 августа нас перевели в лучшие номера гостиницы «Москва». Мы бросились осматривать город, обошли вокруг Кремля, здания ЦК партии, на трамваях и троллейбусах покружили по Москве и еще раз убедились в фашистской брехне. Воропай сказал мне:

— Знаешь, а ведь у меня закрадывалась дурная мыслишка, что Москву повредили, что люди, наверное, не вылезают из метро… Значит, Москву отстояли!

Это было радостно слышать, видеть и чувствовать. Да, Москва жила!

До войны я бывал в Москве довольно часто. Всегда в столице нашей дышишь по-особенному, какая-то песня в тебя входит и не покидает. Зимой ли, летом, весной ли или в осенний туман — Москва всегда прекрасна своими все новыми очертаниями и таким движением жизни, которое никого не оставляет равнодушным. И до чего же бывало приятно, когда сам себя ловил на том, что радовался, как ребенок, новым столичным магистралям и мостам, красоте старых улиц. И каждый раз с какой-то особой приподнятостью шел на Красную площадь, к Мавзолею Ильича.

И вот снова Москва. Вот она живая, строгая, идеально чистая (это так, так!), опустевшая Москва. Люди подтянутые, усталые, худые, но твердые в походке, спокойные и приветливые. На улицах полный порядок. Бьют куранты на Красной площади. Военный регулировщик в центре направляет машины по старому привычному руслу — через площадь на мост.

В 12 часов дня 1 сентября начальник Центрального штаба партизанского движения П. К. Пономаренко пригласил нас к себе, рассказал о новой технике, поступившей на вооружение армии, и спросил, что можно применить в наших отрядах. Беседа с т. Пономаренко была интересной и полезной. Но довести ее до конца не удалось: раздался телефонный звонок. Нас приглашали в Кремль.

— Товарищ Ворошилов ждет! — объявил Пономаренко.

Было поздно. Группа наша была довольно пестрой. Одеты мы были в самые разнообразные формы, в том числе и немецкие. Нас поминутно останавливали патрули военного коменданта, подозрительно оглядывали и требовали документы. По совету Ковпака, мы построились и так, «под командой», дошли.

Ковпак, с присущим ему юмором, сказал:

— Так, хлопцы! Поодиночке, выходит, задерживают, — а строем нет. Ну, и порядки…

Первый с нами беседовал К. Е. Ворошилов — Главнокомандующий партизанским движением.

Мы поняли, что он достаточно осведомлен о положении в нашем Партизанском крае. Чувствовалось, что от нас ждут больших дел, нового размаха партизанского движения. Два часа длилась беседа с Климентом Ефремовичем. Уже одна эта встреча прибавила нам сил и бодрости.

На следующий день в 10.00 раздался звонок, все вскочили со своих мест. Подхожу к телефону, беру трубку.

— У телефона Емлютин.

— Товарищи командиры все на месте? — голос Матвеева.

— Да, Александр Павлович, на месте.

— Через 10 минут подойдут к подъезду машины. Выезжаем в ЦК к товарищу Пономаренко.

— Мы готовы, Александр Павлович.

Все поняли, в чем дело. Еще раз осмотрели друг друга и вышли к подъезду. Прибыли в ЦК. Пантелеймон Кондратьевич поприветствовал всех, оглядел, пошутил с нами и, взглянув на часы, сказал:

— Мы немного опаздываем. Едемте в Кремль, нас ждет товарищ Сталин.

Сталин смотрел на нас приветливо, хотя лицо его было утомленным. Светились поседевшие волосы. Он был в простом кителе…

— Что же, товарищи, не спеша расскажите, как воюют и живут партизаны и наши советские люди, попавшие под ярмо немецких оккупантов. Как относится население к вам, вы к населению… — Сталин посмотрел на меня. — Ну вы, товарищ Емлютин.

Я встал, попросил разрешения разложить карту.

— Пожалуйста.

Сталин и другие члены Комитета обороны внимательно слушали меня и что-то записывали. Сталин беспрерывно курил и всем нам также разрешил курить.

— Мы имеем пятьдесят один отряд, бойцов десять тысяч шестьсот сорок девять, — докладывал я.

— Что за люди в отрядах? — сразу спросил Сталин.

— Большинство — местные, из Трубчевского, Навлинского, Суземского, Комаричского, Выгоничского, Брасовского, Брянского, Почепского, Унечского, Гремячского, Средино-Будского и других районов. Часть окруженцев, то есть оставшихся на занятой врагом территории бойцов Красной Армии.

— Какой возраст людей?

— От тринадцати до шестидесяти и даже больше, — ответил я.

— Значит, у вас все воюют: старики, женщины и дети. Так можно понимать вас?

— Да, так.

— Какое вооружение имеют отряды?

— В отрядах — 61 орудие… — начал я.

— Уже имеете артиллерию? — Сталин, казалось, был удивлен. — Где же вы ее взяли?

— Часть собрали из брошенной при отходе наших войск и привели в боевую готовность, а часть отняли у гитлеровцев в бою.

— Калибры орудий?

Я назвал. Потом сказал о количестве снарядов. Суммировал наш арсенал:

— Осталось 72.

— Хорошо, еще что из орудий есть?

— 19 орудий 76-миллиметровых и 34 — 45-миллиметровых пушки.

Сталин переспрашивает:

— Тридцать четыре?

— Да, Иосиф Виссарионович, тридцать четыре, — подтверждаю.

— А зенитки есть?

— Пять орудий.

— Снаряды к ним?

— 820 снарядов.

— Маловато, — говорит Сталин. — Минометы есть?

— 114.

— Какие минометы?

— 120-ти — девять…

— Мины к ним есть?

— 365 мин.

— Маловато.

Звонит телефон. Сталин подходит к аппарату и подтверждает об отправке чего-то на фронт. Возвращается и просит:

— Продолжайте.

Я уже успокоился, знаю, что Сталина интересует, докладываю более уверенно.

Сталин перебивает:

— Вы куда спешите, в театр, что ли?.. Не торопитесь. Мы прослушаем по порядку, время хватит у нас. Патроны у вас есть?

— К автоматам — 16 000, крупнокалиберным пулеметам — 8000.

— Вы не сказали, у вас винтовки-то есть?

— Прошу простить, Иосиф Виссарионович, упустил.

— Ничего, — говорит.

— Винтовок 14 000.

— А сколько патронов к ним?

— Патронов имеем 1 120 000… Я еще не сказал, есть бронетанковый батальон.

— Даже бронетанковый батальон! — Сталин улыбается. — Расскажите, только не спеша, что в этом вашем батальоне?

Перечисляю. Сталин записывает, молчит. Не знаю, то ли думает, то ли ждет, чтобы я продолжал.

— Разрешите продолжать, товарищ Сталин? — спрашиваю.

— Пожалуйста.

Говорю об итогах боев, количестве уничтоженных гитлеровцев, наших трофеях, о потерях.

— Для вас это очень большие потери, — недовольно говорит Сталин, перебив меня. — Врага нужно бить партизанскими методами… В чем нуждаются сейчас отряды?

Я начинаю перечислять. Снова звонит телефон. Сталин выслушивает и отдает распоряжения. К столу возвращается довольным.

— Успешно пробомбили. Молодцы!

Он смотрит на нас и неожиданно говорит:

— Все, что вам нужно, забросим. Проблема снарядов, вооружения теперь решена… А как народ живет?

Теперь все командиры рассказывают. Но разговор постепенно переходит на боевые дела.

— Вы говорите о диверсиях на коммуникациях врага. Расскажите, товарищ Емлютин, как у вас налажено подрывное дело?

— Мы пустили под откос 51 эшелон противника. Сами из тола делаем поездные мины.

— А люди умеют обращаться с этими минами? Они не подрываются на них?

— У нас специальная школа подрывников, в ней обучено более 400 человек.

— Где же вы берете тол?

— Выплавляем из немецких мин и снарядов.

— Интересно. Расскажите, как это делаете?

— На костре. Большие котлы установили на сошках. В котел наливаем воды. Прежде чем опустить мину или снаряд в воду, отворачиваем головки. Огонь поддерживаем до тех пор, пока тол начнет плавиться. Из этого тола и делаем мины.

— А откуда берете горючее для ваших машин?

— Добываем горючее сами, — отвечаю. — Трофейного оказалось мало. И вот в отряде «Смерть немецким оккупантам» заместитель командира по разведке, бывший председатель Навлинского исполкома Мирошин нашел своих инженеров, конструкторов. С ними он восстановил заброшенный смолоперегонный завод. Получаем нечто похожее на скипидар, он и заменяет горючее.

— Да… Вы сказали, что имеете посадочную площадку. Какие самолеты вы можете принимать на ней?

Я сказал, что у нас два аэродрома, что на них можно принять тяжелые самолеты.

— Вы не хвастайтесь, — сказал Сталин и, обращаясь к П. К. Пономаренко, заметил:

— Нужно дать им 5 самолетов У-2.

Затем Сталин спросил, есть ли у нас случаи перехода партизан на сторону противника.

— Есть такие случаи, но их мало.

— Какие меры принимаете к предателям?

Опять завязался общий разговор.

Выслушав внимательно всех товарищей, Сталин высказал свое мнение, какими методами должны действовать партизанские отряды. Он обратил наше внимание на слабое развитие партизанского движения вокруг городов, на плохо поставленную разведку в городах и дал ряд советов командирам. Он говорил, что не надо упускать главного: всеми способами блокировать коммуникации врага, ставить тысячи препятствий на путях продвижения гитлеровцев к фронту, вести ожесточенную войну на рельсах. Заключая, Сталин предложил написать заявки на все, что нужно отрядам.

— Вам необходимо оказать всемерную помощь, — сказал он и перечислил все то, что можно доставить самолетами Партизанскому краю.

На прощание Сталин, Молотов, Ворошилов пожали нам руки и пожелали успехов в борьбе с фашистскими оккупантами.

Прием в Кремле закончился в 4 часа. Мы вышли оттуда окрыленными, чувствуя себя как бы выше на целую голову. Новые задачи определились и для отрядов Ковпака и Сабурова, они будут готовиться к ответственным рейдам из Брянских лесов.

Утром, это было 2 сентября 1942 года, меня разбудил командир отряда имени Чапаева Василий Кошелев.

— Вставайте! По радио передают Указ о награждении партизан! — кричал он и тряс меня за плечо. — Вам присвоено звание Героя Советского Союза!..

Через несколько минут все командиры были на ногах. Радости не было границ: 1018 партизан Брянщины, отличившихся в боях против гитлеровских захватчиков, получали награды, звание Героя Советского Союза было присвоено семи товарищам. Так высоко была оценена деятельность партизан партией и правительством.

После получения правительственных наград мы сфотографировались в Кремле с Михаилом Ивановичем Калининым.

Второй, не менее радостной вестью, которую мы узнали в тот же день, было решение Ставки Верховного Главнокомандующего о помощи партизанским отрядам. Наши заявки не только были удовлетворены: мы получали гораздо больше, чем просили.

На третий день пребывания в Москве мне довелось быть на приеме в ЦК ВЛКСМ и долго беседовать с заведующим военным отделом ЦК комсомола А. Н. Шелепиным. С его помощью удалось получить типографию и много других ценных для партизан материалов.

— Теперь повоюем! — то и дело повторяли мы.

Хотелось скорее ехать в родной Партизанский край, рассказать товарищам о приеме в Москве и идти в бой.

Вскоре по указанию Главнокомандующего партизанским движением мы реорганизовали все наши отряды и создали 11 партизанских бригад. Меня назначили командующим объединенными бригадами Партизанского края.

Сразу же началась переброска боеприпасов, выделенных нам, вооружения, материалов. Я вылетел в Москву, где с маршалом авиации Головановым и начальником штаба генерал-лейтенантом Шевелевым мы составили план переброски груза — около 400 тонн.

В наше распоряжение было выделено пять самолетов У-2; два мы использовали для связи, а три — в качество бомбардировщиков. Самолет У-2 поднимал четыре бомбы по 50 килограммов, а вместо бортмеханика мы обычно сажали партизана с корзиной противотанковых гранат. Теперь наши летчики бомбили вражеские поезда. За короткое время были пущены под откос 19 эшелонов противника. Гитлеровцы забеспокоились.

Однажды немецкая «рама» обнаружила посадку наших самолетов на аэродроме. Мы тут же перебазировали самолеты на другой аэродром, а на старом выставили бутафорию. Гитлеровцы незамедлительно выслали девятку Ю-88 и разбомбили деревянные макеты. В газетах они сообщили, что уничтожили партизанский аэродром с 10 самолетами.

Итак, все наши аэродромы работали с полной нагрузкой. «Воздушный мост» между Москвой, фронтовыми базами снабжения и Партизанским краем действовал надежно. Как все это не было похоже на осень сорок первого! Первое чувство, которое охватило всех нас после встречи в Москве, — глубокая признательность обкому партии за предусмотрительность и продуманность мер по созданию партийных организаций в лесах, за своевременность объединения сил отрядов и мудрое направление деятельности каждого из них. Огромное значение имело личное общение с райкомами и отрядами первого секретаря обкома А. П. Матвеева. Человек он был очень мужественный, выдержанный, полный отеческого внимания к людям.

Создание Верховного партизанского командования делало нас гораздо сильнее, подвижнее. Мы чувствовали себя неотъемлемой боевой ячейкой вооруженных сил, и это было большим счастьем.

Мы рассказывали своим товарищам о встречах в Кремле и Москве, о той высокой оценке, которую там получили дела брянских партизан. Говорили и о том, как трудно под Сталинградом и какая ответственность лежит на нас всех, чтобы добиться перелома войны в нашу пользу, нанести на Волге решающее поражение фашистам.

Надвигались сложные сентябрьские бои. Вражеский штаб силами двух пехотных дивизий, восьми карательных батальонов при поддержке танков и авиации начал хитро задуманную операцию по уничтожению партизан. Замысел противника был далеко идущим: блокировав весь массив, что в сущности было сделано, вести наступление по направлению рек Ровны и Навли, то есть разрезать лес. Гитлеровским стратегам представлялось несложным окружить и разгромить отряды порознь. Втянуться в лес противнику удавалось, но выйти из него стоило больших потерь.

Первыми принимали тяжелые удары партизанские группы, выходившие в засаду, они нередко удерживали целыми днями многократно превосходящие силы противника.

В районе Никольского фашисты потеснили отряд имени Щорса. Бойцы отошли в глубь леса. В это время тяжело пришлось батальонам Первого Ворошиловского отряда, которые дрались в полном окружении. На выручку пришел внезапно атаковавший врага Второй Ворошиловский отряд под командованием И. А. Гудзенко.

Объединенный штаб быстро поднял отряды и нацелил их на окружение противника. Бои носили крайне ожесточенный характер. Партизаны наседали на захватчиков со всех сторон и срывали их планы. В это время среди нас был А. П. Матвеев, который возглавил руководство боями.

Мне представляется наш боевой сентябрь как месяц особой активизации партизанских ударов на железных дорогах. Это было началом большой войны на рельсах, которая во многом сорвала действия гитлеровцев по переброске войск к Курской дуге.

Я снова просматриваю боевые донесения отрядов тех дней, и одна за другой в памяти возникают дерзкие операции славных подрывников и особенно генеральная репетиция «голубого моста» — уничтожение усиленно охранявшегося Навлинского моста в ночь на 12 сентября 1942 года.

Насколько каждый шаг подрывников сопровождался тщательнейшей подготовкой и затем выполнялся с предельной четкостью и воинским мастерством, говорит и рейд к Навлинскому мосту, о котором я расскажу несколько ниже.

Под руководством группы штаба, во главе которой стоял опытный мастер-подрывник П. М. Медведев, восемь специально обученных групп из отряда «Смерть немецким оккупантам» сковали крупный гарнизон станции Навля, завязав бои у казармы, водокачки, в парке и на путях. Были подорваны железнодорожные выходы со станции, развернулись действия на самом мосту: ликвидированы сильные огневые точки, вынесли на мост тол и подорвали нижний пояс. Раздался взрыв, мост провис на верхних сваях, шпалы и настил загорелись.

Партизаны потом говорили об этой операции: узнаем милых по «почерку». Особенно отличились тогда воентехники разведчики-подрывники Пайторов и Аржакин, комиссар группы Герой Советского Союза Ижукин, бойцы Воробьев, Андражайчик, Щербаков и многие другие мастера подрывного дела.

Взрывы шли за взрывами. Брянский лес салютовал воинам Сталинградского фронта. Отвечая на призыв Верховного главнокомандующего ожесточить партизанскую войну, герои зеленого бастиона, не щадя жизни, наносили чувствительные удары по противнику.

«Гитлеровские головорезы на протяжении всего лета пытались уничтожить партизан, — писали мы в письме к колхозникам Трубетчинского района Рязанской области. — Фашистское командование посылает на борьбу с партизанами танки, бронемашины, авиацию. Но уничтожить партизан им не удалось и не удастся. Партизанские отряды защищают каждый населенный пункт, оставаясь по-прежнему хозяевами своего Партизанского края».

Мы обещали своим соседям удесятерить боевую энергию, и мы это сделали.

Партизанский край выстоял. За время боев с 17 сентября по 3 октября 1942 года наши бойцы вывели из строя около 3500 солдат и офицеров, подбили пять танков, две бронемашины, шесть орудий, три миномета, захватили много пленных, большие трофеи. А вот «статотчет» наших подрывников и диверсионных групп: только за последние четыре месяца 1942 года было уничтожено 225 вражеских эшелонов с живой силой и техникой. В октябре отряды уничтожили 3700 захватчиков, а в ноябре — в два раза больше.

С полным основанием в приказе, посвященном 25-летию Великого Октября, наш штаб писал: «Партизанское движение переросло в партизанскую войну, развернувшуюся на всей временно оккупированной противником территории Советского Союза. Итог нашей борьбы за 16 месяцев выражается уже пятьюдесятью тысячами истребленных солдат и офицеров противника».

С сознанием огромной ответственности готовились мы к решающим летним боям. Нас воодушевляли великая победа в Сталинградской битве, наступательные бои на южных фронтах, под Ленинградом, на западных направлениях.

Вторая партизанская зима ознаменовалась сильнейшим натиском на коммуникации врага, крушением множества эшелонов, классической операцией по взрыву «голубого моста». Партизаны выстояли, наконец, в решающем сражении, когда в мае 1943 года пятьдесят тысяч экспедиционных войск повели наступление на Брянский лес.

Вместе с тем партизаны спасли от фашистского рабства и истребления тысячи советских людей.

Почти через четверть века бывший секретарь Орловского обкома партии, Председатель Президиума Верховного Совета РСФСР Николай Григорьевич Игнатов говорил, приветствуя ветеранов-партизан:

— Земля Орловская кланяется вам, дорогие герои. Тысячи людей, спасенных партизанами, их внуки и правнуки, из поколения в поколение пронесут как светлую легенду ваши имена воинов-мстителей, воинов-освободителей. И я вам также низко кланяюсь.

Было это сказано далеко от Брянских лесов, в Саратове. Волжане, среди которых присутствовали и участники партизанской борьбы, горячо нас приветствовали.

Мне, как и моим товарищам, несказанно дорога высокая оценка деятельности партизан. И я думаю, что нам выпала счастливая доля поведать будущим поколениям о тех, кто своими боевыми подвигами в трудные годы борьбы с лютым врагом не щадил во имя победы своего самого дорогого — жизни.