Шестьсот дней и ночей в тылу врага

ПУШКИ, ТАНКИ, МИНОМЕТЫ… ЕСТЬ!

В штабной землянке на дощатом столе горела коптилка. За столом — черноволосый, с черными глазами, похожий на цыгана человек, собирая немецкий автомат, напевал «По долинам и по взгорьям…» На нарах, устланных еловыми ветками и покрытыми старым брезентом, спали четыре партизана, рядом с ними лежали три винтовки и автомат. За толстым бревном, с которого начиналась крыша землянки, торчали гранаты.

Человек, сидевший за столом, оказался комиссаром отряда имени Калинина Иваном Григорьевичем Новиковым. Когда мы вошли в землянку, он тихо поздоровался с нами, но партизаны уже вскочили.

— Да спите вы, черти лесные! — крикнул Новиков. Партизаны, виновато улыбаясь, обступили нас, попросили закурить. Я вытащил из кармана кисет с махоркой и положил на стол. Пять рук потянулись к махорке, и вскоре синий едкий дым заполнил землянку.

Я, зная, что люди ходили в разведку, прошу рассказать об итогах за день. Партизан с татуировкой на руках по прозвищу «Моряк» говорит за всех.

— У хутора Холмецкого бой вели, восемь фрицев уложили. Царство небесное им, русский покой, сволочи такой. Потерь нет, только двоих ранило. Захватили пулемет, два автомата, три карабина и подорвали пушку.

— Кабы она одна была. Каждый день бьют, а мы… Чем мы отвечаем? Пулеметом да винтовкой, — проговорил Новиков.

— Да, пушки нужны. С пушками мы показали бы гитлеровцам, где раки зимуют, — добавляет Колесов.

— В отряде «Летучка № 1», где командиром Николай Чанов, добыли 15-миллиметровую пушку. Будет и у вас. В каждом отряде создадим артиллерийскую батарею, — пообещал я, хотя и не представлял себе, как и когда удастся это сделать.

На другой день мы отбыли из отряда. Время было предвечернее. Мы ехали верхом на лошадях через густой кустарник, обходя болото и ручей.

С минуты на минуту я ждал, когда покажется большая просека, а за ней поросший орешником овражек, где метрах в пятидесяти от дороги находились две пушки. Пушки были повреждены и брошены фашистами, а партизаны упрятали их, замаскировали хворостом и сеном.

— Вот вам орудия. Почините — стрелять будут!.. — сказал я Корнееву. — Есть мастера?

— Найдутся, — ответил Корнеев.

Партизаны Суземского отряда подбили вражеский броневик, сняли с него 45-миллиметровое орудие. Артиллеристы долго возились с ним, пристроили на самодельный лафет. С миру по нитке, голому рубашка: к маю 1942 года мы уже имели 28 орудий. Партизаны отрядов «Летучка № 1», «За власть Советов» и имени Чкалова подбили шесть танков и уничтожили более 10 пушек противника, артиллерист Дороненков подбил два танка и уничтожил три вражеских орудия.

В головных отрядах «За Родину», «Смерть немецким оккупантам», «За власть Советов» и других были созданы первые семь артиллерийских батарей. Батарея при отряде имени Дзержинского имела три 76-миллиметровых пушки и одну 152-миллиметровую гаубицу.

На опушках леса со стороны возможного нападения врага мы оборудовали артиллерийские наблюдательные пункты. Вот как это удалось сделать.

Мы получили достоверные данные о том, что из города Севска через Локоть на автомашинах должна проехать рота гитлеровских связистов. Следовать должны были те самые молодчики, которые в районе Суземки расстреляли 60 человек ни в чем неповинных советских людей, якобы за помощь партизанам. Мы решили встретить гитлеровцев возле поселка Поднерусского. На перехват гитлеровцев послали партизан из отряда имени Чкалова и три группы партизан из других отрядов. Командовать сводным отрядом поручили Михаилу Балясову, а комиссаром назначили Федора Монатченкова.

Партизаны караулили фашистов с утра до вечера и уже решили было сниматься с засады, как послышался шум моторов. Все приготовились, ждали сигнала. Из-за пригорка, на повороте в ложбину, показалась колонна автомашин.

— Ракету! — подал команду Балясов.

Миг — и над головой повисла огненная лента, вспыхнула вверху и красным дождем спустилась вниз… Все смешалось тут. Ружейная и пулеметная стрельба, уханье орудий, разрывы гранат. Завязался горячий бой. Пять машин сделали резкий поворот и хотели уйти в поле, но заработал пулемет Романа Фомича: та-та-та-та. Артиллеристы развернули орудия и прямой наводкой стали бить по машинам. Фашисты один за другим валились с ног. Были жертвы и среди партизан.

В этом бою двенадцать автомашин сожгли, около семидесяти фашистов убили, захватили два пулемета, восемь автоматов, 30 винтовок, сорок семь катушек телефонного провода, две рации и 19 полевых телефонных аппаратов. Все это было доставлено на партизанскую базу.

Захваченного у врага провода оказалось недостаточно, и тогда наши связисты сняли телефонные провода с железной дороги. Подвесив эти провода на деревья, столбы, мы добились своего: наблюдательные пункты начали действовать. Теперь разведчики-артиллеристы, сидя на высоких деревьях, зорко следили за всем, что делалось в фашистских гарнизонах, по границе Партизанского края. Стоило им заметить цель, как тут же команда передавалась на позиции артиллеристов. Ни один вражеский обоз, ни одна колонна автомашин не могла уже днем безнаказанно проходить по большакам и дорогам Партизанского края.

Каждое наше наступление, а также и оборона поддерживались артиллерией. Обычно во время операций у орудия оставалось два-три артиллериста, остальные шли вместе с наступающими отрядами, стремясь захватить у противника новые орудия, снаряды, лошадей, фураж.

В бою за село Шилинку Суземского района командир орудия Алексей Шитченков, отбив с группой партизан пушку, охранявшую штаб фашистов, тут же развернул ее и открыл огонь по гитлеровцам.

Вскоре мы создали первый артиллерийский дивизион, командиром которого назначили опытного артиллериста Галкина. Дивизион формировали в поселке Челюскине, куда со всех концов партизанского края свезли пушки. Собрали людей. Перед собравшимися людьми Галкин поставил задачу:

— Будем добывать снаряды, орудия, лошадей, фураж и продовольствие у противника…

— На то мы и партизаны… — согласились с ним.

Нападали, как правило, ночью, из засад. Но артиллеристы не могли предварительно производить пристрелку. И вот командиры орудий Степин, Михайлов, Краснов, наводчики Письменный, Шкуричев, Котов, Зирко приноровились вести стрельбу ночью и внезапно. Иван Степин, например, в бою за станцию Полужье по сигналу разведчика тремя выстрелами из 40-миллиметровой пушки разбил паровоз, и 23 вагона вражеского эшелона пошли под откос.

Орудия артиллерийского дивизиона мы начали использовать в наиболее важных операциях. Когда противник прощупал, что со стороны села Горожанка у нас нет орудий и попытался прорваться в расположение партизан, на помощь им перебросили артиллерийскую батарею Свиридова. Атака гитлеровцев была отбита.

Артиллеристы нередко совершали настоящие подвиги. Однажды мы подъезжали к станции Кокоревка, откуда стреляли. По лесной тропе к нам навстречу шел партизан в зеленой гимнастерке, испачканной кровью. В левой руке он держал половинку разорванного полотенца, прижимая его к плечу.

— Ранен? — спросили мы.

— Да.

— Из какого отряда?

— Алтуховского.

— Кто вы?

— Партизанский артиллерист Петр Махов.

— А где ваш отряд?

— За лесом у железнодорожного полотна бой ведет. — Он присел на пенек.

— Закурить нет ли? — спросил Махов. Это был безусый паренек лет шестнадцати.

Я достал кисет, дал ему щепотку табаку. Он вынул из кармана брюк обрывок немецкой газеты, бережно, до крупинки, разделил на две части махорку, сделал себе папиросу, а вторую порцию завернул в кусочек газеты и спрятал в боковой карман гимнастерки. От его окровавленных пальцев папироса стала красная.

Мы с помощником начальника штаба Дмитрием Трофимчуком и адъютантом Анатолием Бойко осмотрели его рану.

— Скорее на перевязочный пункт! — сказали ему.

— Докурю, а потом и пойду…

— А знаешь, куда идти? — спросил Трофимчук.

Он привстал на пенек и показал нам в сторону расположения лесника.

— Садись на лошадь, подвезем! — говорю Махову.

— Нет, вы уж езжайте своей дорогой, а я сам.

Мы поехали дальше. Скоро за холмом ельника увидели партизан. Это была группа из Алтуховского отряда, находившаяся в резерве. Люди сидели на траве, лежали, некоторые ели хлеб, запивая водой. В ведре на костре варились свежие грибы. Если бы не выстрелы, то трудно было бы представить, что совсем недалеко от них идет бой.

Неподалеку, у раскидистого дуба, мы увидели колодец. Стали искать, чем бы набрать воды.

— Товарищи командиры, обождите, я сейчас принесу, — послышался чей-то голос из кустов.

Смотрю, партизан шмыгнул под соседний куст, вытащил брезентовое ведро.

— Ты кто?

— Связной из штаба отряда, Кульнев.

— Далеко до штаба?

— Минут сорок, — ответил Кульнев.

Вместе со связным мы поспешили в штаб Алтуховского отряда и к семи часам были на месте. К этому времени стрельба прекратилась. У костра сидели партизаны, жарили на палочках ломтики мяса. Поодаль, на сосновом суку, висела лосиная шкура, тут же лежала голова лося с большими ветвистыми рогами.

— Зачем загубили? — спрашиваю командира отряда Бородавку.

— Докладываю… — поднимается Бородавка. — На лосей охоты не открывал. Осколком его шарахнуло. В бок. Ну, а мои ребята не растерялись.

— Вот как!.. А что же раненого паренька без сопровождения отправили? — спросил Трофимчук.

— Это Петьку-то Махова? Его можно только связанного сопровождать.

Сидевшие у костра партизаны рассмеялись, Один из них сказал:

— Он у нас из чистой стали. И проводников не принимает. Сам, говорит, с глазами…

— Если бы вы знали, что вчера у него было… — заявляет Бородавка.

— Рассказывайте, — прошу.

— Вчера после полдника волки выли. Думаю, откуда волку быть? А партизаны смеются: Петька с добычей идет! Однако вскоре показался не Петька, а два фашиста. Мы схватились за винтовки, потом увидели, что за ними Петька. Сам несет два автомата, а их на вожжах ведет, покрикивает. Партизаны заревели от хохота. Приблизившись к партизанам, гитлеровцы вытянулись, и в один голос: «Русь партизан гут, Гитлер капут». — «Откуда ведешь?» — спрашиваю Петьку. «От поселка Пчелы, товарищ командир». — «Где взял?» — «Их трое было, два немца и старик, ездовой из Суземского района. Они ехали в повозке на лошади». — «Да развяжите вы их! Теперь-то они не уйдут». — «С кем же ты их взял?» — «Один. Шел на связь к товарищу Ерофееву в „Большевик“. Когда услышал стук колес, спрятался в кустах у самого перекрестка дорог, а дороги там корявые, лужицы, узловатые коренья да глубокая колея, а по сторонам глухомань, чащоба. Вот тут-то я встретил их. Вижу, лошаденка еле с ноги на ногу переступает, а в повозке — два гитлеровца, с автоматами. Ну, приготовил гранату, винтовочку. Решил было их гранатой шарахнуть, но старикашку, ездового, стало жалко. Пока я так рассуждал сам с собой, повозка с этими фрицами в трех метрах уже была от того куста, где я схоронился. Тут меня будто кто в спину толкнул. Подскочил и во все горло: „Хальт! Хенде хох!“ Лошаденка, будто бы этого и ждала, — враз остановилась. Фашисты бросили автоматы, подняли руки вверх. Командую деду: „Чего рот раззявил? Подбери оружие и давай сюда!“ Дед подал мне автоматы. „А теперь, говорю, давай вожжи мне“. Согнал фашистов с телеги, уложил лицом вниз, вместе с дедом скрутили им руки. Когда справились с ними, спрашиваю у деда: „Ты откуда, дедуся?“ Он ответил, что из „Красного колодца“. „Езжай и доложи старосте своему, что фашистов, мол, доставил в Пчелу, а тебя они отпустили. Понял?“ — „Все понял, сынок“. И старик поехал назад…» — «Как же ты и автоматы держал, и двоих вел?» — спрашиваем. «Да они сами себя вели, я только покрикивал, чтоб поторапливались, да автоматом в спину подталкивал…»

Жаркий бой до этого произошел на реке Навля. Фашисты нас оттеснили за реку. Страшный ружейно-пулеметный и артиллерийский огонь гитлеровцев вырывал из наших рядов партизан. Бригаде «Смерть немецким оккупантам» пришлось отступить, бросить 40-миллиметровое орудие. Узнав об этом, артиллерист-разведчик Яков Бутов снял с тачанки партизанское имущество, установил на ней пулемет и с ездовым Вячеславом Мосиным под обстрелом врага во весь опор помчался к своей пушке. По-видимому, сама судьба сберегла партизан. Пока Вячеслав веревками привязывал за станины лафета пушку к тачанке, Яков вел пулеметный огонь по фашистам. Вот Вячеславу удалось прикрепить пушку, и партизаны галопом пошли на прорыв, расстреливая выбежавших из укрытия им наперерез фашистов. Наши храбрецы вернулись в отряд невредимыми.

К осени 1942 года мы имели в отрядах партизанского края 61 орудие. Был сформирован артиллерийский полк резерва главного командования Брянского партизанского края и именовали его, как положено — РГК. В распоряжении артиллерийского полка было 17 пушек, гаубичная батарея, батарея автоматических пушек, зенитных пушек, защищавшая Смелижский аэродром, минометная батарея.

Находившиеся друг от друга на большом расстоянии и стоявшие на обороне батареи были связаны друг с другом телефонной и радиосвязью, что позволяло им взаимодействовать и сосредотачивать огонь на нужных направлениях. Телефонную и радиосвязь мы установили также со штабами бригад и отрядов. Всего было протянуто 1600 километров телефонных проводов.

На опушках леса, против основных гарнизонов фашистов и их коммуникационных линий на высоких деревьях, мы оборудовали наблюдательные пункты, связанные с огневыми позициями, там дежурили разведчики-артиллеристы с биноклями.

Помнится вечер над рекой Неруссой. Кроны старых дубов зеркально отражались в реке, окрашенной оранжевым закатом. Изредка где-то отрывисто лаяли пулеметные очереди, и свежий ветер доносил из глубины леса эхо выстрелов.

В балке, возле высохшего ручья, партизаны возились у танков.

— Разве это порядок? — возмущался командир танка комсомолец Анатолий Орлов. — Мы, можно сказать, надорвались, ремонтируя танки, а Прошин подвел. Где его горючее? Разве это военный человек? Шляпа!

— Да, непорядок, — заметил я.

— Это черт знает что! — не успокаивался Орлов. — Пустите нас на диверсию, и мы не хуже других подрывников…

В это время показался тот, кого бранил Орлов. Это был коренастый, небольшого роста человек, в очках — Дмитрий Афанасьевич Прошин. Он неторопливо опускался по тропинке к танкистам. Вслед за ним двигалась подвода, лошадью управлял пионер Костя Токарев, прозванный за высокое искусство лазания по деревьям Белкой.

— Что привез, Белка? — насторожился Орлов, видя наваленные на телегу деревянные макеты пушек и фанерные листы «брони».

— А вот, гляди! — весело отозвался Белка.

Орлов накинулся на Прошина:

— Что ты, очкастый, бутафорию в театр, что ли, привез? Нам не до постановок.

— Дяденька, гляньте! Пушки как заправдашные. Мы с дедом Михеем им и жерла прожгли, — проговорил Костя, расхваливая макеты.

— Жерла, жерла! Горючее надо, а не жерла, — не унимался расходившийся Орлов, до которого еще не доходила затея Прошина.

— А ведь это здорово! — рассмеялся я. — У нас только две машины, а теперь вон сколько стало. Честное слово, обманем фашистов.

Похвалил Прошина и командир бронемашины Марченко.

И все же я строго спросил:

— А когда будет горючее, Дмитрий Афанасьевич?

— Через недельку, товарищ командир, — ответил Прошин. — Вот пустим свой «крекинг», есть задумка.

— Хорошо, последний срок, Дмитрий Афанасьевич.

В тот же день ко мне в землянку пришел командир бригады «Смерть немецким оккупантам» Петр Андреевич Понуровский и сказал, что у них есть партизан по фамилии Побожий, инженер-химик, который может наладить производство горючего для танков и тракторов.

Через три часа Побожий был у меня. Это был невысокого роста молодой человек, лет 25-ти. Он подошел ко мне и бойко представился:

— Товарищ командир, я к вам от комбрига Понуровского. Партизан Виктор Побожий!

— Рад вас видеть.

Побожий изложил план пуска своего «крекинга» на заброшенном смолоперегонном заводе.

— Что вам нужно для этого? — спросил я.

— Люди. Человек сто пятьдесят. Вот по этому списку.

Он передал мне список партизан с указанием профессий. В списке значились химики, лаборанты, канифольщики, слесари, плотники… кого только не было!

— Будем считать, что эти люди в вашем распоряжении, — ответил я Виктору.

Побожий оказался человеком дела.

В течение восьми дней завод был восстановлен и вступил в строй. Путем сухой перегонки из сосновых чурок партизаны добыли что-то похожее на скипидар. Этот продукт и заменил нам горючее.

Спустя три дня, 21 июля 1942 года, карательные отряды эсэсовцев, человек восемьсот, при поддержке танков перешли вблизи сел Гавриловой Гуты и Теребушки в наступление, решив окружить и уничтожить партизанский отряд. Ведя тяжелый и неравный бой, мы сделали попытку отойти в глубь леса. Чтобы прикрыть отходы, выслали навстречу фашистам три танка, а во фланг наступающим эсэсовцам поставили замаскированные под танки три трактора, к которым подвезли гаубицу.

Неожиданно послышался шорох, а затем донеслись голоса. Командир бронемашины Марченко, ведущий наблюдение, негромко доложил:

— На дороге колонна!

Командир танка Орлов, моментально оценив обстановку, подал команду:

— По машинам!

Когда колонна фашистов подошла к нам, я подал команду:

— Вперед! По фашистам — огонь!

Гитлеровцы, увидев танк и бронемашину, в панике заметались. Но вот появились шесть фашистских танков, изменивших положение. Завязался бой. Наша бронемашина загорелась, прямым попаданием в танк Орлова заклинило башню и перебило гусеницу. И тогда-то пришли на помощь три трактора, которые двинулись во фланг эсэсовцам. Одновременно заработала наша гаубица. Прямым попаданием артиллеристы перевернули немецкий танк, второй подожгли. И фашисты побежали. К этому времени подоспел отряд подполковника Иллариона Гудзенко, он встретил фашистов огнем из пулеметов и автоматов. Многие эсэсовцы, побросав оружие, кричали:

— Партизан, не стреляй!..

Бой был коротким, длился всего 40–50 минут. В этом бою уничтожили три вражеских танка, один танк захватили, истребили более 300 фашистов, 17 гитлеровцев взяли в плен.

Гитлеровский генерал Абт писал в своей сводке: «У советских партизан в районе Брянского леса появились не известные нам доселе танки с артиллерией крупного калибра. Только поэтому мы потеряли 800 своих героев убитыми».

Молва о подвиге партизанского бронетанкового подразделения быстро разнеслась по отрядам.

Мне хочется рассказать об одном замечательном человеке, с которым я познакомился в отряде имени Калинина. Дело было так.

Однажды, осмотрев лесные завалы и минированные участки дороги, мы с комиссаром отряда имени Калинина Иваном Григорьевичем Новиковым возвращались в штаб.

Перешли через густой ельник, оказались на старой посечи. Иван Григорьевич облюбовал толстый пень, присел. Я примостился рядом на бревне.

— Дороги минировали новыми минами, «ляховскими»! — с гордостью произнес Новиков.

О таких минах я еще не слышал и спросил:

— Что это за мины?

— Я и сам толком не знаю. Вот объяснит в отряде сам изобретатель.

— Какой изобретатель?

— Да оружейный мастер Ляхов! Вы разве не знаете его? Ведь мы мастерскую по ремонту оружия открыли. Ляхов уже два пулемета и пятнадцать винтовок отремонтировал, разобрал автоматическую пушку. Из трофейных снарядов выплавил тол для своих мин. Вот ими и заминировали дорогу.

— А они, эти мины, не подведут? — спросил я.

— Пробовали, рвутся не хуже заводских, — ответил комиссар. — Ляхов и гранаты делает. Их тоже испытали на карателях у станции Холмечи.

— Расскажите, пожалуйста! — прошу я Новикова.

— Шел горячий бой за станцию Холмечи, — начал он. — С трех сторон наступали каратели. Огонь наших пулеметов и автоматов ослабевал, патроны были на исходе, а гранат вовсе не было. Фашисты почуяли это и уже предвкушали победу. Тут на помощь партизанам и пришел Ляхов; он подвез патроны и около шестидесяти штук самодельных гранат. В это время гитлеровцы поднялись во весь рост и пошли в атаку. Кричат: «Руссише окружен, сдавайс!»

— Гранатам, огонь! — крикнул Голыбин.

Десятки рук швырнули ляховские гранаты. И заработали пулеметы… Фашисты повернули назад. Так узнали они силу партизанской карманной артиллерии, изготовленной Ляховым.

— Ну, что ж, зайдем к Ляхову, — сказал я Новикову.

Когда мы подходили к оружейной мастерской, там стоял шум. Оказалось, что прибыли представители из других отрядов.

— Слушай, Леня, — просил Ляхова пулеметчик из отряда Дзержинского, — отремонтируй ты нам пулеметы. Пять дней у тебя лежат. Мы же не задаром, патронов вам привезли, тола дали…

Ляхов грубовато огрызнулся:

— Да что вы пристали! Видите, с пушкой вожусь. Мины давай, гранаты давай. Свои замучали, а тут нахлебники появились. Людей мастеровых и у вас много, а вы чужие пороги обиваете.

Мы подошли к Ляхову, щуплому русоволосому человеку. Он был в замасленной гимнастерке, в больших сапогах. Поздоровались.

— Смотрите-ка сюда! — сказал он. — Вот ящик для новой мины. Это будет настоящая, «нахальная».

Ляхов положил перед нами хитроумно сделанный ящик и рассказал об устройстве новой противотанковой мины.

В это время над головой послышался рев моторов: фашистские «юнкерсы» шли на восток.

— Каждый погожий день проходят над нами. Стреляем по ним: из винтовок, пулеметов, а толку мало, — с досадой проговорил Новиков. — Нужны зенитки, крупнокалиберные пулеметы.

— В лесу возле Стеклянной Радицы есть зенитка. Федька Слонин из отряда Чкалова мне говорил, — сказал Ляхов.

— А он откуда знает?

— Так Федька же зенитчик. Когда прошлой осенью он со своей батареей выходил из окружения, зенитчики две пушки подорвали, а третью в болоте спрятали…

Мы тут же решили выделить людей и дать им трактор, чтобы доставить зенитку в мастерскую к Ляхову.

— А пулеметы дня через два налажу, — заверил Ляхов.

Зенитка была восстановлена. Летчики из полка Вали Гризодубовой доставили к ней снаряды. Теперь партизаны начали обстрел фашистских самолетов. Нужно было видеть, сколько радости доставила партизанам первая удача, когда были подбиты сразу два вражеских стервятника. Все обнимали и целовали Ляхова!

Как-то партизаны подбили бронемашину противника и сняли с нее пушку. Ляхов пристроил к ней самодельный лафет. С этой пушкой потом не раз ходили в бой.

В ночное время на участке Брасово — Дерюгино поезда вообще не ходили, а днем их сопровождала усиленная охрана. Обычно впереди следовал паровоз с двумя платформами, на которых находилась охрана. Патрулировалось и полотно железной дороги.

Штаб партизанского отряда разработал план очередной диверсии на степном участке железной дороги, где фашисты меньше всего ожидали нападения.

С диверсионной группой пошел сам мастер Ляхов, чтоб испытать свои новые мины в действии. На исходный рубеж вышли к утру, днем отдыхали и вели разведку, а вечером скрытно, обойдя два населенных пункта, где были расквартированы фашисты, подошли к полотну железной дороги.

В трех местах поставил Ляхов свои мины. Замаскировавшись в небольшом, но густом кустарнике, партизаны ждали состава из Брасова. Часов в одиннадцать дня показался паровоз с платформами впереди. Из-за мешков с балластом и штабелей шпал, уложенных на платформах, торчали стволы крупнокалиберных пулеметов, виднелись каски фашистов. Самого поезда еще не было видно. На степном участке, как и предполагали партизаны, фашистская охрана оторвалась от эшелона километров на шесть-семь. Охрана проехала, не заметив партизан, а минут через двадцать показался эшелон. Как только он очутился на минах, умелые руки Ляхова резко повернули ручку. Прогремел взрыв, за ним еще и еще. Паровоз и двадцать три вагона были разбиты.

Когда охрана вернулась к месту катастрофы и вызвала роту карателей с собаками, партизаны уже уходили по ручью, а к утру благополучно прибыли в отряд.

Возвращаясь с задания, они наблюдали движение автомашин по грунтовым и шоссейной дорогам на участке Зерново — Севск — Дмитровск — Орловский.

— Вот бы где мин поставить! — воскликнул партизан Вощенков.

— На все дороги мин не напасти. Тут надо придумать другой сюрприз, — отозвался Ляхов.

Три дня стучали в партизанской кузнице молотки — ковались «сюрпризы» Ляхова.

— Как дела? — спросил Ляхова комиссар отряда Новиков, войдя к нему в кузницу.

— А вот, пожалуйста! — Ляхов показал на острые треугольные шипы, наваленные в углу.

— Это же Ванька-встанька! Как не бросай, он острием вверх смотрит, — воскликнул Новиков. — И сколько вы их изготовили?

— Около тысячи, — ответил Ляхов.

И вот на бойких дорогах, по которым шли фашистские автомашины, на колеях, в ложбинах появились ляховские рогатки. Не один десяток машин накалывал на них свои скаты.

Незаменимым человеком был для нас Ляхов, мастер на все руки. В ноябре 1942 года отряд имени Калинина постигла тяжелая утрата — Леонид Семенович Ляхов погиб в бою с гитлеровцами.