Шикарная женщина бьет тревогу

12

Как я воспитываю лучшего друга женщины

Урок 9. Сторожевая собака

Инстинкт охраны имеет различную выраженность и обусловливается породой. Маленькие собачки с истинным рвением охраняют свои игрушки, свой коврик и миску с кормом. Независимость от породы наблюдается, прежде всего, у доминирующих псов, которые часто проявляют преувеличенную наклонность к охране своей собственности. Если у вашего маленького любимца стала проявляться такая дурная привычка, повторите начальный комплекс упражнений на послушание. Естественно, при такой проблеме постепенно внося некоторые изменения. Вы еще можете допустить, что ваш малыш сам выберет себе излюбленное место отдыха, но ни в коем случае не позволяйте ему видеть во второй половине рода человеческого врагов, от которых вас надо дико защищать. Донесите до его сознания с помощью лакомств, что люди другого пола — друзья, и только в случае реальной опасности и по вашему знаку он может подать голос или даже укусить.

Если же лакомства действия не возымеют, переходите к лишению ласк.

И не поддавайтесь ложным угрызениям совести. Ваш маленький любимец должен знать свое место. Это даст ему чувство уверенности, а вам — свободное время.

Преимуществом свободной профессии в жизни человека является свободное распределение рабочего времени. На следующий день Урс освободил для себя вторую половину дня, а я и без того уже прорву времени не получала заказов [67].

Так что мы позволили себе выход в кино. В «Синема XX» как раз была неделя Уолта Диснея. Каждый день новый фильм из его классики за полцены. Урс сходил по Диснею с ума — он вообще любил мультяшки не меньше меня и ходил на такие сеансы без всякого алиби-подопечного в лице какого-нибудь малолетнего сопливца.

В этот день давали «Книгу джунглей».

Мы сидели в последнем ряду шестого кинозала — перед нами море затылков маленьких зрителей.

— Как здорово, — лепетала я, положив голову Урсу на плечо, пока Балу, медведь-вольнодумец, дрыгал ногами на полотне экрана и напевал свою коронную песенку. Урс грыз попкорн, время от времени шумно запивая его кока-колой из пол-литровой бутылки.

Я нежно прикусила его ушко.

— Не перед детьми, прошу тебя! — Но его возражение прозвучало неискренне.

Я парила в розовом облаке блаженства. Рядом со мной потрясающий мужчина, мы сидели на моих любимых местах в кино на любимом фильме.

И как только я могла злоупотреблять доверием этого великолепного парня? Ну и пусть, пусть я мутировала в безвольную женушку, созданную лишь для того, чтобы осчастливить некоего швейцарца. А сколько на этом шарике мужчин, которые боготворили бы мои пышные формы и терпели храп по ночам? Возможно, больше, чем один, но их не так-то легко и беспроблем но заказать, как пиццу со шпинатом и анчоусами в «Бомбейском тигре»! Мои подружки по клубу — все они просто завидовали моему полному счастью.

Я благостно заурчала.

Карлица с розовым бантом за два ряда перед нами использовала свою соломинку, чтобы пульнуть чем-то в нашу сторону. И это был не попкорн, вовсе нет, это были леденцы. Зеленые. Один чуть не выбил мне глаз.

— Эй, брось это! — прикрикнула я на недоростка.

На глаза карлицы навернулись слезы. Ее мать, у которой прыщ сидел на коленях, развернулась и одарила меня таким взглядом! Ну, истинно ведьма с дурным глазом.

— Какая миленькая крошка! — промурлыкал Урс.

Миленькая?!

А была ли я сама когда-нибудь ребенком? В этот момент я жутко сомневалась.

Два неуемных гнома носились по проходу взад-вперед, слева от нас два других мальчика-с-пальчик ревели наперегонки, а дальше, у выхода, другой маленький негодяй то ли пролил свой лимонад, то ли описался — во всяком случае, он орал в мокрых штанах возле капельдинерши, которая вытирала тряпкой лужу на застеленном дорожкой полу.

Уровень шума становился невыносимым, но не из системы ассоциации ТИА[68] с шумопонижением Долби, а из сотен маленьких глоток. Если бы я не знала диалогов «Книги джунглей» наизусть еще со времен моего детства, я бы полезла на стену от ярости — разобрать нельзя было ни одного слова. Было такое впечатление, что все эти сорванцы репетируют на конкурс «Германия ищет суперзвезду» или по крайней мере готовятся в перспективе сделать оперную карьеру.

Тем временем обезьяний малыш Дуй скакал на экране по райским джунглям.

— Знаешь, мы никогда еще не говорили о детях, — вдруг заговорил Урс, прижав свои жаркие губы к моему левому уху.

Я сглотнула.

— Мы вдвоем и маленький шалун — разве это не замечательно? — продолжал Урс. Его жаркие губы щекотали меня по тоже внезапно ставшему горячим уху.

— Но мы только-только съехались, — слабо воспротивилась я.

Мне вдруг показалось, что удав Каа гипнотизирует меня: одни радужные круги перед глазами, и все перевернулось с ног на голову.

Он что, серьезно? Не видит, что ли, этих маленьких монстров вокруг нас? Визгливых, горланящих, сопливых, невоспитанных?! Не собирается же он терпеть эти муки не только в общественном месте, но еще и в нашем милом гнездышке? И вообще, выдержит ли свет вторую Вухтбрумме, пусть поначалу и в миниатюрном варианте?

— Даже когда ты бросишь принимать противозачаточные пилюли, у нас не сразу получится. Наверное, потребуется с полгода. Это подтверждено научно. — Урс воздействовал на меня еще сильнее, чем Каа, который сейчас методично раскачивался перед готовыми на заклание мартышками. — Я просто хочу сказать, что еще не поздно. А мне бы так хотелось, чтобы у нас с тобой была настоящая семья.

— Да впереди еще прорва времени!

Урс слегка отодвинулся:

— Прорва времени? Твои биологические часы, можно сказать, уже оттикали. Или ты собираешься заморозить свою яйцеклетку и выносить в шестьдесят одного из этих генетически измененных зародышей?

Ну, миленькое дельце! Еще не успели как следует помириться, и вот вам снова!

— Я не позволю давить на себя! И тем более в таком тоне! — возопила я вполне скандально.

— Ни в каком я не в тоне! Просто приходится кричать, чтобы ты меня в этом светопреставлении услышала! — бушевал Урс.

— И я вас, к сожалению, тоже слышу! Можно потише? — возмутилась какая-то мамашка за три ряда от нас.

Урс положил ногу на ногу и скрестил на груди руки:

— Ладно, я вижу, сейчас не вполне подходящий момент говорить об увеличении семейства.

— А я полагаю, что в ближайшее время у нас не будет подходящего момента заняться увеличением семейства! — Я тоже скрестила на груди руки. Для ног, к несчастью, было слишком мало места.

Этим архитекторам придет когда-нибудь в голову не только увеличивать количество рядов в зале, но и проходы между ними?!

Я все больше заводилась.

И тут зазвонил мой мобильник.

— Этого еще не хватало! — выступила одна из карликовых мамашек. Как будто моя мелодичная «Так сказал Заратустра» могла помешать этому бедламу!

— Да, — рявкнула я в телефон.

— Это Лауренцио.

— Какой еще Лауренцио? — негодующе переспросила я.

— Какой еще Лауренцио? — негодующе поднял бровь Урс.

Черт!

Лауренцио!

Я поставила Урсу на вид, что пока что являюсь свободной женщиной и что этот Лауренцио мне не любовник, что я превратилась в настоящий пантофель и абсолютно моногамна, а если он мне не доверяет целиком и полностью, то наши отношения построены на песке.

Ну, не совсем этими словами, в таком случае было бы гуманнее просто дать ему пощечину. Во-первых, я не хотела устраивать эстрадный номер для сидящих вокруг мамашек этих карликов, а во-вторых, не хотелось бить моему Урсу обухом по башке — и твердолобая швейцарская черепушка не все может выдержать.

Так что я без зазрения совести заявила, что доктор медицины Артур Лауренцио является моим дантистом, а я пропустила важный для моих зубов прием и сегодня вечером придется его восполнять.

Урс хоть и пробурчал что-то нелицеприятное себе под нос, но гигиена ротовой полости была для него делом святым, так что я получила благословение.

И это было очень, кстати, потому, что Лауренцио, спортивного телосложения хирург с седыми висками, только сегодняшним вечером нашел для меня окошко в своем напряженном графике.

Для Урса и похода в кино мой полукомбинезон с пончо-батиком и огромными пластиковыми платформами вполне подходил, но для хирурга следовало переодеться.

На Берлинер-платц я поймала такси, заскочила домой, оставив машину ждать — ну полное кино![69], — показала Джерри, который опять торчал у окна своей комнаты, соответствующий палец, с трудом влезла в свой единственный деловой костюм цвета мокрого асфальта, от души побрызгалась «Эмпорио Армани», прыгнула в черные лодочки, потом снова в такси и помчалась в «Цеппелин», дорогущий бар напротив Центрального вокзала.

Ровно в шесть вечера я входила в стеклянные двери. Самое время!

Слева несколько пластмассовых столиков (совершенно свободных), справа — «сига лаундж» [70] с замечательными мягкими креслами. В их кожаном уюте респектабельные господа попыхивали дорогими кубинскими сигарами «Кохибас» или просто сидели за рюмкой «Давидофф». Знатоков можно было опознать по колечкам дыма.

Мне вдруг с ужасающей отчетливостью пришло в голову, что мы с Аауренцио не договорились об опознавательном знаке. Ладно, уж по тонким пальцам хирурга и седым вискам я его худо-бедно узнаю. Обольстительно виляя задом, я прошествовала вдоль ряда кресел.

Господа производили солидное впечатление, и все как один проявили заинтересованность. То есть все, кроме одного. Я подумала, что это и должен быть Лауренцио. Я подсела к нему:

— Привет! Надеюсь, не слишком заставила себя ждать? — промурлыкала я голливудским голоском и бросила призывный взгляд из-под ресниц.

Да, вы угадали, этот единственный оказался отнюдь не Аауренцио. Господин с ужасом воззрился на меня, потом пробормотал: «Je regrette, je ne park pas allemand»[71] и отчаянно замахал кельнеру.

Я резко поднялась, в результате чего верхняя пуговица моего жакета оторвалась и, описав внушительную дугу, почила в стакане с виски этого французика — ну точно, на фигурном катании я бы получила 5,9 за артистичность исполнения!

— Э-э-э… pardonnez-moi![72] — Надо мне было в свое время лучше заниматься у заместителя директорши полной средней школы Фрицы Унтерхаузер, а то сейчас возникли сложности с «парлирен» с этим туристом, выражающейся в невозможности достойно прояснить ситуацию. Так что пришлось просто оставить его кельнеру, который, успокаивая, похлопал его по плечу.

Господин возле вытяжки «Дюрнингер» с человеческий рост замахал мне руками.

Лауренцио?

Не хотелось бы больше идти на риск!

— Эй, рад тебя видеть! Но должен сказать, ты выглядишь немного иначе, чем я предполагал. По твоему объявлению я…

— Знаю, ожидал увидеть эфемерного эльфа. Но дай время, и я докажу тебе явные преимущества пышущей здоровьем валькирии.

Лауренцио рассмеялся:

— Давай садись.

Я села. При этом мой жакет в результате покинувшей его пуговицы, которая выполняла заметную роль в сокрытии моих полных грудей, распахнулся. И в этот самый момент до меня дошло, что впопыхах я забыла под него надеть шикарную светло-серую блузку от Марины Ринальди (благоприобретенную на последней распродаже). И Лауренцио сейчас открывался прекрасный вид на мою черную в кружавчиках грацию. Не успела кельнерша подойти с меню, как я выхватила у нее из рук карту и прикрыла свое декольте.

— Мне «Секс он бич»! — несколько громче, чем было принято в таком престижном баре, выкрикнула я.

Двое пожилых джентльменов в креслах за столиком напротив беспардонно выпялились на карту меню, которую я не выпускала из рук, хотя кельнерша, прилагая неимоверные усилия, отважно пыталась вырвать ее у меня.

Лауренцио со проводил ее костлявые формы вожделенным взглядом, когда она понесла их обратно к стойке. Собственно, его взгляд уперся в тощие ноги, которые росли от ушей.

— Э-эй! — напомнила я о себе.

Он переключил свое внимание на меня.

— По правде говоря, по твоему объявлению я нарисовал себе немного другую картину.

«Разве этот пункт мы уже не прошли?» Я пожала плечами:

— Недосмотр наборщика. Как видишь, я не страдаю всеобщим помешательством на борьбе с ожирением. И не держу дома весов. Быть упитанной — это классно!

На лице Лауренцио не дрогнул ни один мускул:

— Честно говоря, если я и ожидал нечто иное, ты меня просто завораживаешь.

Я приподняла брови и кокетливо улыбнулась:

— Спасибо. Ты тоже ничего.

По правде сказать, это было сказано не вполне искренне. Лауренцио был живым доказательством того, что яппи [73] из восьмидесятых прошлого столетия еще не вымерли. Уложенные феном волосы, подплечники и белые носки — все просто кричало: добейте нас, поимейте милость! А, кроме того, я не сходила с ума от трубочного табака, пусть даже и «Симпл ред» [74].

— Рада, что нравлюсь тебе. — Я принялась обмахиваться картой меню. Взгляд Лауренцио уперся в мое декольте. Цель достигнута!

— Э… Я этого не говорил.

— Что-что?

— Я не сказал, что ты мне нравишься. Я сказал, что ты завораживаешь.

От возмущения я на короткое время потеряла дар речи. Завораживать! Это последнее, что женщина хочет услышать от привлекательного сердцееда. Но слава богине, Лауренцио не был ни привлекательным, ни сердцеедом — по крайней мере никакой опасности, что он мог нанести моему сердцу хотя бы легкую царапину.

Француз за соседним столиком принялся выть. Что- то вроде об «амурпердю»[75]. Кельнер присел на подлокотник кресла и утешающе хлопал его по спине. А потом махнул бармену за стойкой, чтобы подали еще одно виски.

За другим столиком по соседству двое многообещающих менеджеров дискутировали о каких-то боссах, которых они запросто величали по имени, а заодно и о махинациях с налогами в Лихтенштейне и Люксембурге, а может, просто о жестком мясе. Прямо над ними висели рекламные плакаты сигарет «Мальборо»: ковбой в широкополой шляпе и с обнаженным торсом — и сигар, которые картинная кубинка скручивала на своих запотевших голых ляжках. Мужские фантазии…

Оба менеджера громогласно хохотали.

— Здесь не поговорить, — вступил Аауренцио. — Не пойти ли нам ко мне? Уверяю тебя, что у меня тебе ничего не грозит!

Если бы дело касалось меня, я бы одним щелчком показала этому нахалу его место, но меня обязывала благородная миссия. Приглашение в его гнездышко было равносильно выпавшим «шестьдесят шесть» в лото.

— С удовольствием, — произнесла я с придыханием и встала.

Аауренцио тоже поднялся. Мне с первого взгляда стало ясно, что он никогда не смог бы стать «джоки» [76] — не вышел кондицией. По всей очевидности, он был сидячим великаном и стоячим карликом.

И в этот самый момент явилась малышка с моим коктейлем — по краю стакана, как питон, извивалась апельсиновая шкурка.

Водянисто-голубые глаза Аауренцио впились в коленки крошки. Они, собственно, и были на этом уровне.

— Господин оплатит, — выкрикнула я и понеслась к выходу.

Само собой, у Лауренцио был «порше», и, само собой, он парковал его незаконно у самого входа в «Цеппелин» со стороны Даутеншлегерштрассе, и, само собой, он выехал туда под знак и на большой скорости помчал из Старого города в сторону «солитьюд»[77], где у него был «небольшой» особняк, в котором он снес все перегородки, — видимо, он страдал клаустрофобией и предпочитал «пустое пространство». Возникшее таким образом «пространство» оказалось действительно «пустым» и к тому же стерильным. Единственным цветовым пятном здесь было абстрактное полотно три на три метра.

— Подлинный Хайек! — гордо сообщил мне Лауренцио, стоя перед ним с соответствующей моменту минутой молчания.

— Ну да, — только и смогла буркнуть я.

— Подожди, сейчас принесу твой «дринк»[78].

На этом месте я сделаю короткую передышку, чтобы поразмышлять о карме. Вы, конечно, знаете о бесконечном круговороте перевоплощений: если в этой жизни мы понаделали всякого дерьма, то в следующей будем ползать склизким слизнем по какому-нибудь экологически нечистому листу салата или влачить жалкое существование на последней скамье среди депутатов бундестага. Зачем обо всем этом я сейчас говорю? Да потому, что, наверное, в моей прошлой жизни я здорово нагрешила, иначе почему именно мне снова и снова попадались такие щелкунчики? Сначала маменькин сынок Рональд и активная лесбиянка Зигги, а теперь вот этот буратино Лауренцио.

Вы не поверите, что выкинул этот тип, перед тем как покинуть «Цеппелин»! Он вытащил из своего саквояжа нечто вроде «Тапперуэр»[79] и велел слить туда мой коктейль. Не забыл прихватить с собой и черную соломинку. Лишь спираль апельсиновой корки, вишенку и зонтик оставил на память кельнерше. Ну, как вам это?

А теперь он стоял перед своим хайтек-баром[80] и переливал содержимое из пластикового контейнера в высокий стакан.

— Какой ты… рачительный! — похвалила я.

Лауренцио ухмыльнулся:

— Ты оценила? Кто не экономит на малом, никогда не достигнет большого. А я кое-чего достиг.

Правой рукой он протянул мне стакан, а левой потянул меня на экскурсию:

— Корбюзье, Старк, Элесси, Хайек, Лихтенштейн — я люблю прекрасное во всех его формах. И оно, естественно, имеет свою цену.

Мы проделали путь по всему его загородному дому: кухонная, гостиная, спальная зона. Поскольку перегородок нигде не было, повсюду витали кухонные запахи. Единственным изолированным помещением оказалась вовсе не ванная или туалет, а гардеробная. По всей видимости, уединенность при мочеиспускании ему была меньше важна, чем сохранность его костюмов от запаха капусты или жаркого. По причине открытого пространства я ограничила себя в приеме жидкости: писать на глазах постороннего мужчины было последним в списке желаний, которые я еще хотела осуществить перед расставанием с этим светом.

Во время экскурсии я беспрерывно мотала головой, как престарелая такса на заднем сиденье старого «опеля», строила из себя знатока и создавала видимость того, что пью свой коктейль.

Лауренцио нажал на какую-то кнопку, и из динамиков благородного дерева полилась незатейливая музычка супермаркетов.

— Ну, начнем! — Он слюняво облобызал мой локоток. Выше без табурета он и не смог бы. — Могу тебя заверить, что я прекрасно оснащен.

Мне желчь ударила в голову. Ну почему каждый жеребец считает со мной возможным нарушать границы дозволенного?

Но Аауренцио имел в виду не королевские драгоценности.

Он открыл железный сундучок, в котором оказались различные тюбики, флакончики и спреи.

— Д что это такое? — меня обуяло любопытство.

— Могу тебя успокоить. У меня есть средства на все случаи. Мы легко загримируем кровоподтеки, царапины и удалим посторонние запахи.

— Да?

Аауренцио мог дать мне сто очков фору в своей предусмотрительности.

Он гордо засунул руку в сундук и достал кое-что из своих сокровищ:

— Это мазь, снимающая зуд от комариных укусов. Наносишь ее на синяк и заклеиваешь сверху пластырем. И можешь спокойно заявлять, что тебя укусило какое-то насекомое. От мази кожа краснеет. Совершеннейший камуфляж.

Он положил тюбик на место и вынул другой:

— А это кортизон. Мазь для царапин. Могу тебе дать с собой полупустой тюбик, и сама убедишься: начнешь чесаться как сумасшедшая, как будто у тебя аллергия на что-то.

Он указал на батарею флаконов:

— И, само собой разумеется, у меня здесь масса самых ходовых духов и дезодорантов на потом. Если не найдется твоего запаха, просто обрызгаем тебя из всех подряд, и сможешь сказать, что была в парфюмерном магазине.

Я непонимающе выкатила на него глаза:

— А зачем мне все это надо?

— Ну, чтобы твой муж ничего не заметил. — У меня вдруг засосало под ложечкой. Аауренцио знал, что я живу с Урсом?

Я изобразила полную тупость. Особого артистического таланта здесь и не потребовалось:

— Мой муж?

— Ну да. А разве ты не «моложавая домохозяйка к пятидесяти, которая ищет ухоженного джентльмена, свободного в дневные часы, для легкого флирта»?

К пятидесяти? Гррр! Хррр! Кретин!

— Нет, я «нежная женщина-мечта, которая ищет сильного медведя с открытым сердцем для рискованного опыта».

Лауренцио хмыкнул:

— Гоп-ля! Чего же я понапрасну трачу время? Ну, ничего. С тобой мы предпримем кое-что другое. Ложись сюда!

Лауренцио потеснил меня на что-то, что я идентифицировала бы как операционный стол, но могло быть и кушеткой особого дизайна.

— Ну? — нетерпеливо спросил он и опрокинул меня в горизонтальное положение.

— А-а-а-а! — заорала я, хотя «уа-уа» подошло бы больше.

— По эскизу Мис ван дер Роя. Приобрел за полцены в «Хуз пёфикт»[81]. Имеет небольшой дефект. Вот, внизу, маленькая вмятина. Но кто будет заглядывать вниз, правда?

— Экономность нынче в цене, — согласилась я, чтобы хоть что-то сказать, и собралась как можно скорее скатиться с этого лежбища.

— Нет-нет, лежи как лежишь, — потребовал Лауренцио. — Минуточку! А теперь улыбочку!

Сверкнула вспышка. Лауренцио снял мена на полароид. Пока он сконцентрированно пялился на снимок, как будто от этого он быстрее проявится, я тяжело поднялась с этой стальной конструкции и подошла к нему.

Умелой рукой Лауренцио ухватил меня в самой нефотогеничной позе. Лицо искажено от напряжения, потому что в этот самый момент я занималась гимнастикой в стремлении спрыгнуть на пол. Полные груди под собственным весом расплылись по сторонам, что было прекрасно видно, из-за отсутствия верхней пуговицы на жакете. Кряжистые ноги загребают по воздуху. Да, делали с меня и лучшие снимки.

— Отдай фотку мне!

Я хотела вырвать у Лауренцио фотографию, но он оказался проворнее. Мигом в его руке оказался фломастер, которым он принялся разрисовывать снимок.

Когда-то у меня тоже эти художества были любимым занятием, в те времена я автономно выступала феминисткой, заскакивала в туалет ратуши и краской из баллончика расписывала стены лозунгами. Или на выбор, с наслаждением усовершенствовала личности политиков на агитационных плакатах, подрисовывая им усы, пиратскую повязку на глаз, веснушки на нос или дырку вместо зуба.

— Вот, пожалуйста! — удовлетворенно воскликнул Лауренцио и протянул мне фото.

Я видела одни кренделя и бублики.

— Абстрактное искусство, да? — догадалась я.

— Да нет же, — отмахнулся он. — Места разрезов.

Должно быть, глаза у меня полезли на лоб.

— Здесь мы немножко отсосем, и здесь, и, разумеется, здесь. Губы поднакачаем, они слишком малы для твоей общей конституции. Рукам, к сожалению, может помочь только ригидная гимнастика, а вот на ляжках, здесь, уберем. И, конечно, надо смоделировать груди. Ты не расстраивайся, не каждому в генетической лотерее выпадает шесть правильных номеров.

— Лауренцио… — начала я.

В его тоне, появилась угрожающая нотка:

— Да, именно. Я — пластический хирург. Потому-то я так и воодушевился, когда увидел тебя. Естественно, как женщина ты совсем не мой тип, само собой разумеется, мне нужна женщина экстракласса. Но и из тебя мы что-нибудь сделаем.

— Лауренцио! — рявкнула я чуть громче.

Он закивал:

— Знаю, знаю, это недешево. Но тебе я сделаю маленькую скидочку. Это будет сумма-суммарум, пи на

ДЮЙМ… Так, груди, живот, ляжки, ягодицы, губы, чуть- чуть ботокса в лобную зону… Итак, все в целом.

— ЛАУРЕНЦИО!

Гром моего голоса опрокинул его на стоявший позади кожаный диван.

— Посмотри на меня, ты червяк в штанах. Я совершенство во плоти! Я роскошная чувственная женщина, самой природой созданная быть богиней! А если ты только о том и можешь думать, как искромсать это великолепие, то я с удовольствием покажу тебе, что может отрезать скальпелем дилетант у такого страдающего манией величия обладателя хвостика!

Я вопила так громко, что дрожали оконные стекла. А в его минималистски обставленной вилле эхо раздавалось, как в альпийской долине.

Аауренцио, смертельно бледный, лежал на диване, который, впрочем, выглядел куда удобнее той стальной конструкции, на которую он швырнул меня.

— Я только хотел… — отважился пискнуть он.

— И я не нуждаюсь ни в какой генеральной санации, да еще от такого шлепка! — бушевала я.

Наверное, мой уход со сцены был бы более эффектным, если бы в этот момент от жакета по широкой дуге не отскочила и вторая пуговица. Жакет распахнулся, и теперь был виден не только мой сказочный черный корсет, но и край колготок, которые по причине их излишней длины я закатала поверх юбки, что выглядело неприглядно и не слишком эротично, напрочь губя впечатление от изысканного корсета. Черт!

Само собой разумеется, покидая хибару холостяка снова в полуголом виде, я не могла отправиться домой к Урсу. Я поехала к Алекс.

«Железная леди» открыла мне с недовольной миной на лице. Микеш стоял между ее ног. Это глубокое заблуждение — считать, будто животные не могут говорить. Микеш очень понятно высказывался. сем своим телом и вздыбленной шерстью: «Нечего ее пускать!»

— Ты не вовремя, — тявкнула Алекс тоном, который совсем не подходил к ее байковой пижаме с рисунком из пасхальных зайчиков и шлепанцам в виде миленьких кошечек. Зайки и киски? Такая метаморфоза в когда-то холодной трезвой карьеристке все больше беспокоила меня. Во мне заговорила наседка.

— Эй, рука руку моет. Я помогаю тебе, а ты помоги мне. Это из-за тебя я снова попала в лапы извращенца! — Я протиснулась мимо нее в квартиру.

— Ты его нашла? — закудахтала Алекс.

По телеку шла какая-то слезливая голливудская стряпня. Раньше в этот час она смотрела юридические расследования в открытой студии.

На журнальном столике огромная миска с чипсами, и недоеденная пицца, уже остывшая, и бутылка пива — да уж, что называется, рациональное питание! Я плюхнулась на диван.

— И мне пива, — пропыхтела я из последних сил, запуская руку в миску с чипсами.

— Ты правда его нашла? Честное слово? — Алекс ухватила меня за жакет, который тут же соскользнул у меня с плеч. Микеш мгновенно уютно устроился на нем, стараясь оставить на нем как можно больше шерсти.

— Вот что, мне нужны две пуговицы и иголка с ниткой. Но сначала пиво.

Алекс проворно поскакала в кухню. Я слушала, как там открывается дверца холодильника и звенят бутылки, пока на экране — без звука — блондинка с конским хвостом и в пристойной юбке из шотландки ругалась с завитой брюнеткой в узком до неприличия костюмчике. Возможно, из-за бесцветного в вельветовых брюках, который на заднем плане реанимировал щенка. Нет вопроса, которую бесцветный сразу после рекламной паузы поведет к алтарю.

Алекс вернулась с бутылью «Штутгартер хофброй»:

— А теперь давай говори, нашла ты его или не нашла?

— Алекс, честное слово, как ты можешь смотреть такие сопливые глупости. Для любовницы в коже и лаке они совсем не подходят.

Алекс повалилась рядом со мной на диван и скрестила руки на груди:

— Не надо было вообще показывать тебе эти фотографии.

— Точно. С тех пор меня просто замучили ночные кошмары.

— Попридержи язык! — обиделась Алекс.

Какое-то время мы обе в полном молчании смотрели в телевизор, где черноволосая со щенком на руках убегала по осеннему ландшафту восточного побережья. В промежутках мелькали крупным планом лица блондинки и бесцветного в вельветовых штанах. Основной курс театрального училища: выражение лица номер четыре — страх. Брюнетка, очевидно, похитила щенка. Злая тетка!

Мы с бульканьем поглощали пиво.

— Я только что от Аауренцио. Еще один типчик, от которого следовало бы меня предостеречь.

«К делу, золотко».

Алекс хихикнула:

— Он и тебе изготовил карту с «проблемными» местами?

— Угу, фотку, всю разрисованную бубликами. Напрочь.

Алекс кивнула:

— Ну, в моем случае это, разумеется, был только один-единственный бублик.

Я дала ей диванной подушкой.

— Послушай, те фотографии… — Алекс запнулась. — Я тогда просто как-то незаметно втянулась в эти отношения и слишком поздно заметила, с кем имею дело.

— Когда угодила в гинекологическое кресло в звуконепроницаемом подвале, а он тебя унижал словесно и плеткой? — съязвила я.

— Тебе хорошо смеяться! У него же на лбу не было написано: «Я садист-фанатик»! Наоборот, он казался вполне нормальным. А потом начал то тут, то там выражать… странные желания. Я и опомниться не успела, как уже была прикована наручниками к трубе. Это могло бы случиться и с тобой!

— Да ладно, можешь не рассказывать. Я понимаю.

Естественно, это было сказано неискренне. Во-первых, я ничего не понимала, а во-вторых, мне было жутко любопытно узнать детали.

— Это продолжалось недолго. Его звали Освальд. Ты однажды видела его. Освальд торчал от таких дел. Я на самом деле не хотела. Но шутки ради… и когда много алкоголя в крови… ну, сама знаешь…

Я кивнула с пониманием и прощением. Как и священник на экране, который как раз отговаривал кудрявую брюнетку со щенком на руках прыгать с крутого утеса.

— Он тебя лапал?

— Кто?

— Ну, этот, Лауренцио. Ты немного в беспорядке. Я покачала головой:

— Да нет, пуговицы сами отлетели.

— Качественный товар поступает у нас в продажу! — выругалась Алекс. Встала и принесла корзинку для рукоделия. Представляете себе, у нее была настоящая корзинка и целая шкатулка с запасными пуговицами!

И неважно, как долго лежишь рядом с кем-то на мате, занимаясь йогой, все равно останутся какие-то тайные уголки личности.

— Эти не подходят, — сказала Алекс, когда я выбрала две миленькие пестрые пуговки.

— Ну и что! Помоги-ка лучше вставить нитку в иголку!

— Это называется «вдеть».

— Не доставай меня, Алекс!

Я добросовестно трудилась над тем, чтобы прикрепить к жакету первую пуговицу — такой темно-коричневый деревянный ободок на ножке, а посередине красный помпончик. А в это время в телевизоре все поочередно падали друг другу в объятия: завитые и незавитые женщины, мужчины в брюках и рясах, щенки и люди.

— Давай-ка сюда, на это невозможно смотреть! — Алекс вырвала рукоделие у меня из рук.

— Ну, и что дальше? Который из парней меня шантажирует?

— Понятия не имею. Они все с придурью. Теперь просто жди. На очереди еще двое.

— Просто жди! Хорошо тебе говорить! — Алекс перекусила нитку. — Не твоя жизнь поставлена на кон!

И эта игорная формулировка напомнила мне, что дома жаждущий прибавления семейства швейцарец только и ждет, чтобы я зафрахтовала в нашу общую постель мои не желающие прироста яичники.

И оно того стоило!