Шикарная женщина бьет тревогу

19

ВИКТОР

«Прекрасная дама, что написать тебе, чтобы выделиться из массы писем?

Что при чтении твоего объявления у меня сразу возникло ощущение, будто после долгих лет ожидания я наконец-то нашел свою единственную? Я почувствовал это уже после первых строк. Еле могу дождаться, когда же познакомлюсь с тобой и получу ответ на свой вопрос. Меня зовут Ларе, рост метр восемьдесят голубоглазый блондин, с кровью мачо в жилах, умеющий погладить бойцовую собаку и быть по-собачьи преданным женщине. Тебе любопытно? Позвони мне!»

В половине девятого Алекс выставила меня. Ей надо было на работу, а оставлять меня наедине с любимым Микешем она не хотела. Наверное, опасалась мести за покрытый шерстью макинтош.

Дома мне пришлось перешагивать через несколько мужских тел, в беспорядке разбросанных по полу нашей гостиной и портивших ее вид. Среди них была и поджарая фигура Урса. Я наклонилась, чтобы запечатлеть на ней поцелуй, но навстречу мне вместе с отрыжкой поднялось целое облако перегара с примесью чесночного аромата. Я передумала.

Я вынула из кармана пеньюара ключ от спальни и открыла дверь. Попугайчики встретили меня как героя, долгие годы совершавшего подвиги в дальних краях и наконец вернувшегося домой. Теперь у них есть шанс получить свежую воду и просо.

Покормив пташек, я задумалась о том, в каком наряде смогу сразить Ларса.

Укороченные брючки, блузка с треугольными полами и открытой спиной? Сногсшибательно, но не слишком ли вызывающе для первого свидания? Серый костюм с ниткой жемчуга? Ах, ради бога, кому этим запудришь мозги? Красное платье с воланами и высокой шлицей? Или хлопчатобумажный кафтан с кистями, который я привезла из Марокко? Кафтаны снова в моде — даже Том Форд сконструировал один для Сен Аорана. Или не стоит? Боже, как трудно выбрать!

Наконец я решилась на шифоновое платье, которое чувственно облегало мои роскошные формы, а поверх накинула ультрамариновую вязаную кофточку. На первый взгляд я выглядела прилично и подобающе, но если сложится ситуация, что я смогу сбросить кофточку, то я предстану роскошно-чувственной женщиной в невероятно эротическом блеске. То, что надо!

Чуть позже десяти я перешагнула храпящие мужские тела в обратном направлении, приклеила Урсу на лоб записку: «Счастливого пути, мое сокровище, мне уже тебя не хватает!» и отправилась в кафе-бар «Винере».

Как провести два часа в кафе, не бросаясь в глаза? Конечно, пить кофе. Кофе с молоком оказался жутко крепким, так что потом я принялась за «кофе наоборот» — молочный напиток с капелькой кофе в нем.

Вообще-то я собиралась при этом еще читать утренние газеты, но слишком нервничала для такого занятия. Какой бархатный голос, какой ответ в письме, сколько в нем юмора!

«Ты же замужняя женщина!» — послышался вдруг упрек, в котором я узнала свой собственный внутренний голос.

«Ну, «замужняя» — слишком сильно сказано! Всего лишь помолвленная против желания», — попробовала я защищаться.

«Ты прекрасно понимаешь, о чем я. Твое сердце принадлежит другому!»

«Мое сердце принадлежит лишь мне».

«То, что ты делаешь, неприлично!»

— Закрой пасть! — проворчала я, слишком поздно заметив, что произнесла это вслух.

Барменша за стойкой, мамашка с ребенком в коляске и парни с пивом за угловым столиком обеспокоенно посмотрели на меня.

Я сделала вид, что ничего не произошло, и продолжала потягивать свой молочный напиток и разглядывать прохожих за окнами.

Время тянулось, как в самолете: пьешь, таращишься, пьешь, идешь в туалет, пьешь, таращишься, писаешь…

Тип в бейсболке и ковбойских сапогах вздумал клеиться ко мне.

— Эй, красотка, как насчет нас с тобой? — протянул он лапы.

Один взгляд моих глаз Медузы Горгоны — и он передумал играть в эти игры, смущенно переместившись в другой конец кафе.

Примерно в половине двенадцатого у меня в животе запорхали бабочки. При виде каждого мужика, проходящего мимо панорамных окон «Винере», я спрашивала себя, не Аарс ли это. А мужиков шествовали целые колонны.

По большей части толстопузые, лысые, одетые мамочками трутни из окрестных офисов. И все эти черные тараканы-альбиносы выглядели так, как будто самым большим развлечением для них было поржать над каким-нибудь скабрезным анекдотом. От таких типов меня всегда воротило. Урс мог быть спокоен.

Так и так конкурентов ему не было. Урс был богом. Он любил меня такой, какая я есть, и молился на каждый мой шаг. Единственный, кто мог бы представлять для Урса опасность, был абсолютный сверхчеловек, то есть Бог Отец во плоти. Богатый, духовно богатый, прекрасный, опытный и, разумеется, одетый по моде. Мужчина, по которому с первого взгляда видно, что он не Колумб, который при открытии нового феминиматерика садится в лужу. Другими словами, его руки должны точно знать континент моего тела. А еще лучше, если бы он увел меня в такие дали, о существовании которых я до сих пор и не подозревала. Но при всем этом он должен излучать свет невинности, как юный тибетский монах, только что покинувший монастырь и открывший для себя, что радость воздержания слишком обременительна. К тому же он должен быть остроумным собеседником, у которого язык подвешен не только для того, чтобы исполнять прелюдии любовных игр. И с глазами, которые смотрят прямо в душу.

Урс мог быть спокоен. Какие силы небесные могли материализовать пасмурным вторником в обеденное время посреди Штутгарта такое совершенство?

Не знаю, что это была за сила, но он вдруг возник передо мной.

Рука опустилась на мое плечо, и я почувствовала ее тепло даже через вязаную кофточку. Его глаза были такой небесной голубизны, какой я еще в жизни не видела. Он даже что-то говорил, но моего мозга достигали только звуковые волны, которые его размягчали.

— Аарс, — едва выдохнула я.

— Не Аарс, Виктор, — поправил он меня и сел на соседний стул. — Один кофе по-венски, — крикнул он барменше.

Ком застрял у меня в горле.

— Э… как это?

Он скинул пальто из верблюжьей шерсти и, не глядя, бросил его рядом. Его костюм, без всякого сомнения, был сшит на заказ.

От него приятно пахло. В мире животных чувство обоняния — самое важное; оно сигнализирует вам, что съедобно, а что нет, в то время как мы, люди, рабски полагаемся на срок годности, указанный на упаковке. Мой нос, похоже, остался носом дикого зверя, он тут же сообщил, что этот шикарный мужчина придется мне по вкусу.

Мне стало жарко. Я недвусмысленным жестом освободилась от кофточки. Правда, при этом запуталась в рукавах, столкнула со стола чашку, а потом рванула кофточку так, что в результате между ножками стула упал только клубок шерсти. Зато когда этот переполох улегся, я заблистала во всей своей шифоновой прелести.

— Ты выглядишь сногсшибательно, — сказал Аарс.

То, что сногсшибательно, я и сама знала. Но тем не менее было приятно, что он не блеял про то, что я выгляжу иначе, чем представлено в объявлении.

— Так что там с твоим именем? Тебя назвали Аарс- Виктор, но ты предпочитаешь второе имя?

Он небрежно ослабил галстук. Очень миленький жест. И галстук тоже очень элегантный.

— Я хотел тебе сказать еще по телефону, но твой голос звучал так… сексуально, что я непременно хотел с тобой познакомиться.

Я улыбнулась. Соблазнительно.

— Спасибо. Твой голос тоже звучит очень… эротично.

— А теперь, когда я тебя вижу… вау!

Моя улыбка стала еще шире. Если он сейчас не признается, что на самом деле является католическим священником ИЛИ страдает импотенцией, я брошусь в разнузданный промискуитет.

— А теперь колись. Давай уже говори, в чем дело; Ларс-Виктор или Виктор-Ларс заглянул мне глубоко в глаза.

— Честно сказать, на твое объявление ответил мой брат, но потом, когда ты прислала ему голосовую почту, его покинуло мужество. Но не ответить тебе было бы низко, и он уговорил меня. Его зовут Аарс, а меня Виктор. — Виктор провел тыльной стороной ладони по лбу. — Фу. Вот и все. Ну, что ты на это скажешь?

Мне ужасно захотелось писать, но если я сейчас выйду, то он, чего доброго, исчезнет, не дождавшись моего возвращения. Я положила ногу на ногу.

— Что я на это скажу? Скажу, что ты теперь хочешь быстренько опрокинуть свой кофе и слинять. Так ведь?

Не звучало ли в моем голосе разочарование? Виктор улыбнулся:

— Совсем наоборот. Теперь, когда я узнал тебя живьем, меня от тебя и десять лошадиных сил не оторвут.

Успокоенная таким образом, я рискнула пойти в туалет. И успела в последнюю секунду.

Когда я вернулась, меня ждала свежая чашка моего напитка и два пончика. Этот мужчина знал, как завоевать такую роскошную женщину, как я. Уверенной мужской рукой он выбрал пончики с черникой. Средство, сильно стимулирующее половую потенцию — может, не каждой женщины, но уж мою-то точно [114].

И неудивительно, что обед плавно перешел в полдник, а наше общение даже по самым строгим меркам можно было обозначить как чрезвычайно удавшееся.

Виктор работал — туш! — дрессировщиком. Но сердце его принадлежало музыке. Он собирался, как только заработает достаточно денег, поступить в музыкальный институт по классу виолончели. Он напел мне Первую сюиту соль мажор для виолончели Иоганна Себастьяна Баха целиком — и ни одна нота из нее не показалась мне скучной. Между прелюдией и аллемандой я на четверть секунды вспомнила моего швейцарского жениха, который, возможно, — все еще лежал на ковре нашей гостиной с семью процентами алкоголя в крови в облаке чесночного аромата и, скорее всего, пропустил свой рейс на Вену. Но потом я снова отдалась исполнительскому мастерству Виктора, от которого у меня мурашки бегали по спине.

Я не отважилась напроситься к нему домой. Не могу гарантировать, что там ничего бы не случилось.

Наше прощание получилось несколько более интимным, чем это принято на первом свидании. Сначала Виктор по-братски поцеловал меня в лоб, я ответила ему сестринским поцелуем в щеку. А потом мои пальцы как-то сами по себе впились в его «Хьюго-Босс»-рубашку, а его руки притянули меня к нему, и наши губы слились в самом жарком поцелуе, каких не было со времен поцелуя Мэрилин Монро и Тони Кёртиса в сцене на яхте из «В джазе только девушки».

И, как водится, в этот самый момент открылась дверь «Винере» и на пороге появился Саймон, лучший друг и шеф Урса.

Моя вера в благоволящую мне судьбу сморщилась и скончалась.

«Ты пропала, старушка. Все равно что померла. Говно еще дымится» — такие или похожие мысли[115] роились в моей голове по дороге домой. Я шлепала пешком, чтобы трезво и по-деловому обдумать ту греческую трагедию, в которую махом превратилась моя жизнь.

Мои гормоны устроили свистопляску. И дело было не в менопаузе, которую я ожидала с минуты на минуту. Просто по сути своей я была моногамной верной шлепанцей — ну как я могла любить Урса и в то же время смотреть на Виктора как на лакомый кусочек?! А может, Виктор — это своего рода запасный выход, потому что меня внезапно обуял страх связать себя обязательствами? Может, мое самопожертвование на благо всех женщин Штутгарта, прибегающих к объявлениям, в действительности всего лишь отвлекающий маневр моего подсознания, чтобы не заниматься подлинной проблемой собственной жизни: нежелание связывать себя брачными узами? Может быть, формула Е = тс2 применима к пространству-времени флуктуации, то бишь бесконечное пространство и не константное время?

Ни на один из этих вопросов я не нашла ответа.

Свернув на Шоттштрассе, я сразу заметила перед нашим домом «астон мартин» Алекс. Вовремя, хотя бы поможет мне в уборке. Спорю, мужики и не подумали убрать за собой.

Я как раз перелезала через ограду, когда открылась дверь на половине Джерри. Я уже готовилась к нападению адских псов, но это был всего лишь хозяин, который появился на пороге собственной персоной в трико и сетчатой майке.

— Эй, — крикнул он, — твоя подруга сидит у меня на тахте.

— Ну так пошли ее ко мне, — ответила я.

— Не выйдет, — зловеще возразил он.

Что значит «не выйдет»? Ее что, держат мертвой хваткой Зевс и Аполлон?

Я помчалась на его территорию.

Вообще-то я ожидала увидеть спартанскую обстановку: матрац, две собачьи миски и миллион ящиков с пивом. Но все выглядело как в восточном борделе — сплошь красное и золотое. Масса кистей и помпонов, золоченых багетов, вышитых подушек, курящихся палочек, кальян, в камине потрескивающий огонь и повсюду свечи. И посреди этой роскоши, развалившись на оттоманке, как одалиска древних времен, моя подруга Алекс. Зевс и Аполлон сидели перед ней и лизали ее виски. Виски, которые, без сомнения, пахли Микешем. Это всего лишь вопрос времени, когда они расчухают кошачий запах, и тогда Алекс станет на голову короче.

От «железной леди» не осталось ничего. На шее несколько талисманов, по правому запястью что-то вроде четок. Деловой костюм сменили легкомысленные брючки с батиком.

Была ли она вообще сегодня на работе? Может, вместо этого ходила к тому хирургу, который увеличил ее моськи и убрал морщины со лба? А может, этот чудодей дал ей индивидуальный сеанс психотерапии? Но это так, глупые мысли.

— Алекс, что ты здесь делаешь? — Я пощупала ее пульс.

Она застонала.

— Я больше не могу, мне конец.

Джерри присел возле нас:

— Я влил ей чай из зверобоя, это успокаивает.

Он вытащил из кармана своего засаленного трико несвежий носовой платок и принялся вытирать им размазанный по заплаканным щекам Алекс макияж. Этот преисполненный заботы жест напомнил мне Урса, который не так давно оказывал мне такую же услугу.

— Все будет хорошо, — сладким тоном утешал Джерри.

На расстоянии, точнее, на близком расстоянии, из его рта несло смесью пива с чесноком. Несомненно, после вчерашней тестостероновой оргии он еще не вступал в контакт ни с зубной щеткой, ни с душем.

— Алекс, идем ко мне, там и поговорим, — потребовала я.

Алекс безвольно дала себя поднять, как тряпичную куклу.

— Если будет нужна помощь, девочки, только свистните, — предложил Джерри.

Я бы приняла это предложение за жест человеколюбия и великодушия, если бы при этом он не таращился, как загипнотизированный, на соски Алекс, которые торчали во всем своем великолепии под ее батиком.

— Спасибо, Джерри, большое спасибо, но думаю, эта минута не наступит.

— Никогда не знаешь… — крикнул Джерри нам вслед, очевидно, опустив взгляд на наши задницы.

Я перетащила Алекс на свою половину через поле битвы, которое прежде было нашей гостиной, и бросила ее в спальне на наш футон.

— Ну, так в чем дело, старушка?

Алекс лежала с распростертыми руками на нашем постельном белье с мотивами «Стар Трек». И выглядело это так, будто она была представительницей всех женщин, пригвожденной к «Энтерпрайз»[116]. Из популярного телевизионного сериала «Звездный путь».

— Он требует денег, — прогнусавила она сквозь слезы, поток которых мог бы составить конкуренцию Ниагарскому водопаду.

Я едва смогла разобрать.

— Что, что?

— Пять тысяч евро.

Ее груди сотрясались, а из глаз лились настоящие водопады — удивительно, на какое обширное производство жидкости способно такое изящное тело.

— А теперь медленно и по порядку. — Я подсела к Алекс и похлопала ее по плечу.

— Он прислал мне письмо по электронной почте. Из публичной библиотеки. Что ему нужны деньги, а то он выложит все в Интернет: и фотографии, и дневниковые записи. С именем и адресом.

— Вот свинья!

— Я заплачу.

— Ты не будешь платить!

— Я заплачу, чтобы он наконец оставил меня в покое.

— Он не оставит тебя в покое. Сначала пять тысяч евро, потом десять тысяч — и это никогда не кончится! — Я вышла из себя. Она что, не смотрела по телеку ни одного детектива?

— Он обещал мне отдать оригиналы при передаче денег. — Алекс уже только хлюпала. Очевидно, здорово помогает, когда приходится кому-то возражать.

— И где должна состояться эта передача?

— Он скажет. Он позвонит. — Она вытерла размазанный макияж уголком моей подушки.

— А чего же ты не сидишь дома у телефона?

— Мне не хотелось оставаться одной, и я дала ему твой номер.

— Дала что?

И в этот момент зазвонил мой мобильный.

Вода теплом омывала мое чувственное тело. Я была в карамельно-ярком бикини, по последнему писку моды. Он оставлял большую часть моей бархатной кожи открытой для бурлящих пузырьков. А кроме того, я прихватила желтую резиновую утку, которая покоилась на жировых складках моего живота.

Я лежала в «вирпуле»[117] «Лейце-Бада», зажав прозрачный целлофановый пакет с пятью тысячами евро в руке, и ждала шантажиста. В отдалении от меня сидела на корточках Алекс в темно-синем купальнике, который бы даже моей бабушке Нёлле показался старомодным: закрытый, с жестким корсажем и воланом по бедрам для оптимизации фигуры.

Немедленно отправляйтесь в «Лейце-Бад».

В купальнике. Чтобы была полная уверенность, что у вас нет жучков. Ждите в «вирпуле».

Деньги в мелких купюрах положите в прозрачный пакет.

И никакой полиции!

Шантажист давал свои указания по телефону искаженным металлическим голосом. Я колебалась. В последнее время мне так часто приходилось промокать до нитки, что я опасалась не столько за то, что отращу перепонки, сколько за то, что испорчу свою младенчески гладкую кожу. Но Алекс насела на меня.

— Дай мне поиграть с твоей уткой! — спугнул меня малец, тыкая пальцем в мой целлюлит на ляжке.

— Нет!

Карлик надулся.

— Интересно, он уже здесь и наблюдает за нами? — бросила я вопрос в пространство по направлению к Алекс.

Если бы я ей не помешала, она бы подняла пакет с деньгами, как флаг, над головой. Мои увещевания, что это сделает нас подозрительными, не возымели успеха, так что в конце концов пришлось применить грубую силу.

Я огляделась.

Из «вирпула», в котором могли бы поместиться человек десять, но кроме нас барахталось только это маленькое недоразумение с сопровождающей персоной женского пола, открывался прекрасный вид на термы внутреннего бассейна, в котором плескалась горстка сеньоров. Единственный, кого из них можно было бы принять в расчет, был спасатель, натуральный клон Тома Круза, который наворачивал круги по краю термальных вод.

Во внешнем бассейне, который просматривался через оконные стекла, над водой торчало несколько безлицых голов. А наверху, на галереях, где были палатки с закусями, дебоширила орава школьников.

— Спорим, что он уже здесь и вычисляет нас, — размышляла я вслух.

— Когда уже все это кончится! — ныла Алекс.

— Дай утку! — канючил недоросток и с размаху вмазал мне своим кулачком в… Хорошо, что у меня приличная жировая прослойка! — Ты же все равно с ней не играешь!

— Нет! — отрезала я.

Если бы карлик мог, он содрал бы утку у меня с живота, но его ручонки были слишком коротки. Мой живот возвышался перед ним, как восьмитысячник с ледяной вершиной.

Сопровождающая его персона женского пола равнодушно посмотрела на меня. Спорю, она была до смерти рада, что внимание маленького живодера переключилось на кого-то другого!

— Да отдай ты ему эту утку! — психанула Алекс.

— И не подумаю!

«Моя утка — это моя утка!»

— Скорее всего, он сам и не придет за деньгами, а пришлет посредника. А то мы можем его узнать, — размышляла я дальше.

И тут со стороны раздевалки показался дедуля в стрингах и начал озираться.

Алекс отплыла подальше.

— Дай утку! — требовал карлик.

— Заберите уже вашего ребенка! — не слишком ласково призвала я к порядку сопровождающую персону.

— Кевин, оставь даму в покое, — без особого энтузиазма промямлило лицо.

Дедуля в стрингах устремился прямиком к нам.

— Бог мой, наверное, он и есть!

Алекс бросила на старика беглый взгляд.

— С этой перечницей я никогда не встречалась! — возмутилась она.

— Это посредник. Напряги мозги! — съязвила я.

Старикан остановился перед нами.

— Если он не прячет в своем мешочке заячью лапку, то я Кунигунда, — шепнула я в сторону Алекс.

— У дам найдется для меня местечко? — радостно осведомился дедуля.

— Кевин, отплыви в сторонку и пусти этого господина!

— Я хочу утку-у-у!

Дедуля спустился в «вирпул». Вода поднялась.

— Да отдай же шалопаю свое резиновое животное, Кунигунда! — осклабилась Алекс.

Теперь мы сидели впятером в этом пузыристом таэу.

Орава школьников отвалила из кафе, и в «Аейце» стало тихо. Только плеск воды и крики чаек неподалеку в Неккаре.

Минуты две спустя у меня лопнуло терпение. Ожидание никогда не было моей сильной стороной.

— О'кей, кто из вас здесь из-за этого пакета? — спросила я напрямик.

Дедуля приставил ладонь к уху и заорал:

— Что вы говорите?

Маленький живодер дергал меня за трусики от бикини и скандировал:

— Утку! Утку! Утку!

Сопровождающая его персона равнодушно взирала на меня.

Я присела и крикнула во все горло:

— Есть здесь кто-нибудь, кто пришел за пакетом с деньгами? Отзовитесь, пожалуйста!

Алекс нырнула с головкой.

Дедуля вытащил из уха нечто телесного цвета и принялся в нем что-то регулировать.

Спасатель с сомнением посмотрел на меня.

Никто не отозвался. Но сверху, от галереи, где располагались топчаны, надо мной, перегнувшись через перила, нависла тень.

Шантажист!

— Вот он! — крикнула я и встала ногами на дно.

И в этот момент маленький негодяй, который истрепал уже мне все нервы, развязал завязки на моих трусиках. Так что ниже пояса я оказалась в чем мать родила.

Старикан в стрингах и клон Тома Круза уставились на мой лобок, где по последнему крику моды и на радость Урсу красовалась косичка, которую мне за большие деньги заплели при депиляции зоны бикини в косметическом салоне. А маленький мерзавец в это время ловкими пальчиками Гарри Гудини[118] обнаружил на моей попе норку-монстра с огромными клыками и взглядом убийцы. Все трое завопили одновременно.

Неприятно говорить, но тенью возле топчанов оказалась уборщица, которая мыла на галерее полы. Это я выяснила еще до того, как меня вышибли из «Лейце-Бада».

Алекс сделала вид, что со мной не знакома, а в «вирпул» явилась только затем, чтобы поставить рекорд по пребыванию под водой. В этот день я ее больше не видела [119].

— А три четверти часа спустя, вернувшись домой, я обнаружила в своей ванне труп.