XV. Машенька

Вовка теперь каждый день пристаёт ко мне, чтобы я ему читала бумаги деда. Елисей Егорович для него — всё равно, что герой легенды или сказки. О, если бы они могли познакомиться! Они быстро нашли бы общий язык. Наш дед, судя по его собственноручным записям, был такой же необузданный фантазёр, как мой неугомонный Вовка. Я, конечно, с удовольствием отдала бы брату эти бумаги — пусть разбирался бы сам, но усидчивость никогда не была в числе Вовкиных добродетелей. Он спросил меня однажды:

— Машенька! Если плохо играть на волшебном инструменте-что тогда будет?

— Ничего не будет. Всё это выдумки твоего деда, — отвечала я, — Волшебных инструментов я ещё ни разу не видела. Есть инструменты с очень хорошим звуком. Но особых секретов здесь нет.

Вовка в негодовании забегал по комнате:

— Как это нет! Мой дедушка всю жизнь искал эти секреты! Он ничего не выдумывал! Он говорил только правду!

Ничего я не стала возражать Вовке… Зачем? Это бесполезно. Ему нравится сказка, значит, пусть это будет сказка. Я взяла тетрадь деда Елисея. Полистала её.

— Смотри, Вовка, здесь наш дед записал ещё одну интересную легенду. Хочешь, я тебе прочту?

— А о чём она?

— Тут есть название:

ЧЁРНЫЙ ФЛЕЙТИСТ ИЗ РУССИЛЬОНА

«В графстве Руссильон, что граничит с Каталонией и Нарбонной, жил трубадур по имени Гильом. Он был отважный рыцарь, пригож собой и столь превосходно владел своей флейтой, что на состязаниях трубадуров всегда одерживал верх. Он искусен был также в сочинении песен, многие из которых до сего дня пользуются любовью на его родине.

Соперником Гильома в музыкальной игре и в ратном деле был, как говорят, рыцарь Табольд, также славный и знаменитый трубадур. Он всегда был мрачен и носил только чёрную одежду. Никто никогда не видел улыбки на его лице. Оба рыцаря любили одну даму по имени Соремонда. Тайно вздыхая о ней, они не упускали случая блеснуть перед дамой своего сердца игрой и пением. Соремонда весьма благосклонно относилась к искусству обоих трубадуров, но в конце концов все стали замечать, что рыцарь Гильом пользуется её особым вниманием. Дело было не только в мастерстве, которым Гильом, несомненно, превосходил всех, но и в его необычайной флейте. Эта флейта досталась ему по наследству от его отца, доблестного рыцаря, добывшего её в одном из крестовых походов. Одной мелодии, сыгранной на этой флейте, было довольно, чтобы умолкали окрестные птицы и останавливался ветер. В народе даже ходил слух, что флейта когда-то принадлежала самому Орфею.

Убедившись, что Соремонда отвечает Гильому взаимностью, Табольд возненавидел своего соперника лютой ненавистью и с тех пор искал случая погубить его. Он вызвал Гильома на состязание и предложил ему сыграть мелодию песни, которую когда-то он услышал от заезжего факира. Это была музыка смерти. Музыкант, сыгравший её на флейте Орфея, должен был неизлечимо заболеть, что и произошло. Несчастный Гильом, сыграв эту музыку на множество ладов, одержал очередную победу над соперником, но это стоило ему жизни.

После смерти трубадура коварный Табольд завладел его флейтой. Когда прекрасная Соремонда увидела эту флейту в руках Табольда, она прогнала его прочь. Полная великой скорби о кончине любезного её сердцу Гильома, она последние годы своей жизни провела в монастыре. И никто, ни один человек во всём графстве, не подозревал о злодействе Чёрного Флейтиста! Но Божья кара, которой, как известно, не дано избежать никому из смертных, настигла его в своё время, к произошло это так. Погубив своего соперника, Табольд начал мечтать о такой же славе, какую имел рыцарь Гильом. Он выступал со своей игрой и песнями везде, где к этому представлялась возможность. Но результат был всегда обратный тому, на который он рассчитывал. Флейта в руках Табольда не только потеряла былое своё волшебство, но и производила обыкновенно действия весьма неприятные, а иногда и просто бедственные. Там, где играл Табольд на флейте Гильома, всегда случалось что-нибудь ужасное: то слеталась саранча и пожирала всё вокруг, то начинались болезни, поражавшие старых и малых, иногда же поднимался ветер и бушевала гроза. О флейте и её хозяине пошла недобрая молва. Едва только чёрный рыцарь появлялся на городской площади — люди разбегались кто куда и предпочитали за благо сидеть взаперти в своих домах.

Скоро про Табольда пошла молва, будто он продался дьяволу и заколдовал свою флейту. Благородные рыцари Прованса решили не допускать его к своим турнирам. Отныне ворота замков и двери домов закрывались перед ним. Та-больд, как прокажённый, бродил вдали от людей один, и лишь по ночам слышались скорбные звуки его флейты, внушавшие ужас запоздалым прохожим.

Спустя какое-то время он вообще перестал показываться на людях. За стенами своего родового замка он посвящал дни и ночи алхимии и чёрной магии. К флейте он решил больше не прикасаться, ибо ясно стало, что она могла служить только её истинному хозяину. Табольд решил, что флейта заколдована, и вызвал к себе на помощь Духа Тьмы. Дух явился к нему и спросил: «Чего ты хочешь?»

«Я хочу, — сказал Табольд, — чтобы флейта служила мне точно так, как в своё время она служила рыцарю Гильому. На флейте лежит заклятье. Мне нужно, чтоб ты снял его».

«Никакого заклятья не существует, — возразил ему Дух Тьмы. — Чтобы мир повиновался тебе, ты должен играть так, как играл Гильом».

«Можешь ли ты научить меня этому?» — спросил Табольд.

«Этому научить нельзя. Человек либо рождается с этим даром, либо он обречён быть обыкновенным смертным. Однако же я согласен помочь тебе, если ты выполнишь одно моё условие».

«Говори! Я заранее согласен».

«Я научу тебя одной мелодии. Зная её, ты достигнешь всего, чего твоя душа пожелает. Но помни: ты не должен исполнять эту музыку более, чем три раза за один день. Если ты нарушишь запрет — не жить тебе на этом свете, и ад будет властвовать над твоей душой. И не будет тебе покоя даже в могиле… Тень твоя будет долго скитаться по миру в поисках того, что тебе не принадлежит, до тех пор, пока храбрый маленький рыцарь, наследник погубленного тобой, не заключит тебя в темницу, и на речном дне будет твой последний приют!»

«Я не боюсь твоих предсказаний и готов на всё. Делай, что тебе велено», — сказал Табольд. На том они и порешили.

Табольд накрепко запомнил мелодию, которой научил его Дух Тьмы. Когда он её играл, происходили те самые чудеса, что творил некогда фракиец Орфей: затихал ветер, замолкали птицы, лесные звери приходили к ногам Табольда, чтобы послушать его игру. Слух о нём опять распространился по всему Провансу. Сердца многих дам, говорят, он покорил своей игрой.

Однажды в местах, где странствовал Табольд, ему случилось встретиться с богатым сеньором из соседнего графства Каталонии. Сеньор почтительно приветствовал Табольда; он сказал, что хотел бы послушать его игру. Табольд удовлетворил просьбу незнакомца. Сеньор был в восторге. Он попросил повторить. После второго раза его похвалы сделались столь бурными, что Табольд вынужден был сыграть и в третий раз. Между тем к площади, где всё это происходило, начал стекаться народ. Все были поражены и удивлены искусством Чёрного Флейтиста.

«Я боюсь наскучить вам своими просьбами, — сказал знатный путешественник, — но если бы вы согласились сыграть для меня ещё хотя бы один раз, то я подарил бы вам вот это».

С последними словами каталонец сделал знак своим слут гам, и они принесли тугой мешок, доверху набитый золотыми монетами.

«Мне жаль огорчать любезного сеньора, — сказал Табольд, — но даже два таких мешка не заставят меня повторить мою игру ещё раз». «В таком случае, я не пожалею и трёх», — заявил знатный незнакомец, и тут же, по его знаку, к ногам Табольда были поставлены ещё два мешка с золотом.

Все горожане, бывшие при этом, внимательно следили за торгом. Говор на площади совершенно стих; люди ждали; что будет дальше. Табольд на этот раз промолчал,, но вместо ответа лишь отрицательно покачал головою.

«Я вижу, мой друг, вы неуступчивы, — улыбнулся каталонец. — Хорошо. Я готов отдать вам за вашу игру самое ценное, что у меня есть».

И он опять сделал знак своим людям.

На этот раз они принесли ларец, богато украшенный драгоценными каменьями. Каталонец открыл его и показал Табольду. Там лежала потемневшая от времени древняя книга.

«Здесь, — сказал знатный сеньор, — лежит священная книга египетских жрецов. Тот, кто её имеет, будет знать все тайные науки, которые дают власть над миром… Повторите свою игру, прекрасный рыцарь, и вот вам моё слово благородного сеньора, что всё это будет принадлежать вам».

И помутился от этих слов гордый разум рыцаря Табольда, и в четвёртый раз он прижал флейту к своим губам… Но как только принялся он играть — небывалой свирепости ураган поднялся над городом, на потемневшем небе прямо над площадью столкнулись три тучи, из них вырвалась молния, как вырывается меч из ножен, и поразила в голову Чёрного Флейтиста. После этой бури никто больше не видел знатного каталонца — он точно сквозь землю провалился, а его мешки, вместо золота, оказались наполненными щебнем и глиной. Тогда-то и поняли люди, что в облике знатного сеньора их город посетил сам Сатана… После этого происшествия флейта Гильома исчезла бесследно, и никто не мог даже предположить, куда она девалась.

С тех пор, говорят, дух Табольда бродит по всему свету в поисках пропавшей флейты. Пока он не найдёт её, не будет ему покоя во веки веков. Так был наказан за свои безбожные дела Чёрный Флейтист из Руссильона».

Когда к концу чтения я поглядела на моего братишку — я пожалела, что познакомила его с этой легендой. Откуда, интересно, у него такая дикая впечатлительность?

Он начал быстро ходить по комнате, размахивать руками и бормотать что-то себе под нос. Амадей тоже забеспокоился: он спрыгнул со стула на пол и начал озираться. Потом выгнул спину, потряс головой, сказал: «Ф-ф-у!» — и залез под кровать. Я молча наблюдала за этой бурной сценой. Интересно, какие ещё «версии» появятся в буйной Вовкиной голове? Но в одном он оказался прав: в бумагах деда и в легендах, которые он собирал, действительно, очень часто упоминается флейта.

Вовка вдруг перестал бегать по комнате, сел на кровать и погрузился в глубокую задумчивость.

— Вот что, — сказал он, наконец, — В бумагах деда обязательно должна быть одна штука.

— Какая штука?

— Ну вот… рисунок один. Ты помнишь — белый рисунок на чёрной двери? Звезда внутри многоугольника?

— Помнить-то помню. Но почему тебе это кажется важным? Зачем тебе нужен этот рисунок?

— Не знаю… Мне кажется, он не случайно на двери стоит. И ещё… постой: а ты помнишь рисунок на обоях в Музыкальной Комнате? Ведь там этот знак тоже нарисован! Помнишь?

Действительно, на обоях был начерчен именно этот знак, я, конечно, его заметила, но не обратила особого внимания на эту странную деталь.

— Помнить-то я помню, — сказала я Вовке. — Но при чём тут этот рисунок? Почему ты именно сейчас о нём вспомнил?

— Машенька, я тебе потом всё объясню. Но ты, пожалуйста, поищи прямо сейчас, ладно? Это же так легко! Мне надо обязательно увидеть в дедушкиных бумагах этот рисунок!

Делать нечего, я принесла из секретера ещё кипу материалов. Это были уже знакомые нам чертежи. Мы долго их перебирали. Тот самый рисунок, однако же, не хотел попадаться нам в руки.

Наконец, я открыла тетрадку, озаглавленную «Магические действия и знаки» — и там сразу на него наткнулась. Рисунок звезды, вписанной в многоугольник, был изображён там в нескольких вариантах, и там, наконец, мы прочли его название: ПЕНТОГРАММА. Под одним из таких рисунков было начертано рукой дедушки Елисея: «Знак, ограждающий от Духа Тьмы».

Мой Вовка ликовал.

— Ну что, теперь-то тебе понятно или нет?

Я честно призналась, что ничего по-прежнему не понимаю.

— Но это же так просто! — воскликнул мой бесподобный Шерлок Холмс, — Надо только соединить три звена. Смотри внимательно: во-первых, в легенде сказано, что Чёрный Флейтист повсюду ищет свою волшебную флейту. Скитается по земле и ищет… Так? Во-вторых: где он ещё может её искать, как не у человека, который собирает старинные инструменты и сам изготовляет точно такие же? Значит, он уже приходил в этот дом, а?

Какими бы ни были вздорными рассуждения моего Вовки, но признаюсь, в ту минуту мне стало не по себе. Я даже оглянулась по сторонам: не прячется ли где-нибудь здесь, за портьерой, Чёрный Флейтист?

— Ну тебя… С твоими фантазиями, знаешь, свихнуться можно, — сказала я Вовке. — Так что же: ты решил, что наш дед таким образом преградил Чёрному Флейтисту путь в свою Музыкальную Комнату?

— Естественно! — всплеснул руками Вовка. — Как ещё можно объяснить этот третий факт — пентограмму на двери? Неужели у тебя может быть другая версия?

— Вот что, Владимир, — сказала я очень строго (моего Вовку я называю Владимиром только тогда, когда очень рассержусь) . — Вот что, мой любезный братец. Хватит с меня всех этих магических знаков, чёрных флейтистов, духов тьмы и тому подобных глупостей. Ты прекрасно знаешь, что ничего этого на самом деле нет… Я, слава Богу, пока ещё не сошла с ума и тем более не хочу, чтобы мой единственный брат на этом свихнулся. Пожалуйста, будь добр, позабудь теперь о всех этих сказках и вспомни, что у тебя на носу учебный год! Каникулы не будут продолжаться вечно, а у тебя всегда были нелады с математикой. Не лучше ли, голубчик, тебе заняться настоящим делом?

Мой Вовка ничего мне на это не ответил: он посмотрел на меня таким красноречивым взглядом, что слова тут были не нужны. В этом взгляде я могла прочесть всё — сожаление, укор, разочарование, даже сострадание к моему убогому взгляду на мир — что угодно, но только не желание опять засесть за школьные уроки.

Ах, кто бы объяснил мне, какую магию я должна употребить, чтоб убрать всю эту сказочную чертовщину из Вовкиной головы?

Загрузка...