Школа ужасов

11

Фрэнк Ортен жил в неуклюжем домишке у самого въезда на территорию школы. Широкий эркер, затененный платаном, выходил на подъездную дорожку. Одна створка окна была открыта навстречу утреннему ветерку. Из-за окна доносился неутомимый детский плач. Именно этот звук услышали Хейверс и Линли, как только вышли из машины и приблизились ко входу в дом привратника.

Ортен словно дожидался их, он распахнул дверь прежде, чем они успели надавить кнопку звонка. Привратник уже оделся в свой служебный костюм, напоминавший военную форму, но цветов Бредгар Чэмберс. Он держался по-военному прямо; быстро ощупал взглядом детективов, точно пытаясь определить их профессиональную пригодность.

— Инспектор. Сержант. — Он коротко кивнул им, видимо признав годными, и тем же движением головы пригласил их пройти налево, в неприбранную гостиную. — Заходите.

Не дожидаясь ответа, Ортен пошел впереди них и остановился возле большого каменного очага, над которым висело потемневшее с годами зеркало в позолоченной раме. В зеркале отражалась спина Ортена, а также медные канделябры, красовавшиеся в другом конце комнаты и бросавшие на стену две вытянутые полосы света, отнюдь не помогавшие рассеять мрак, царивший в этой комнате с единственным узким, словно в каземате, окном, выходившим на север.

— У нас тут нынче утром тарарам. — Ортен ткнул пальцем направо, в сторону полузакрытой комнаты, откуда все еще доносился детский плач. — Дети моей дочери приехали погостить. — Послышался женский голос, пытающийся утихомирить разразившуюся бурю, но всхлипывания уже перешли в истерический визг, и к нему присоединились столь же громкие вопли другого чем-то рассерженного и изливавшего свои обвинения ребенка.

— Я сейчас, — извинился Ортен и, покинув гостей, поспешил разобраться в обстановке. — Элейн, ты бы нашла его… — Он прикрыл за собой дверь.

— Семейные радости, — прокомментировала Хейверс и, пройдя через всю комнату, присмотрелась внимательнее к трем неправдоподобно пышным растениям в резном деревянном ящике под окном, пощупала лист. — Пластмасса, — возвестила она, вытирая платком испачканные в пыли пальцы.

— Хмм. — Линли тоже осматривал комнату. Меблировка сводилась к громоздкому дивану и двум креслам, обитым тусклой серо-коричневой материей, имелось также несколько столов с лампами, отбрасывавшими косую тень, стены украшали реликвии военного характера: над диваном висели карты и приказ о награждении. Рамки покрылись пылью, с одной из них свисала паутина. На полу валялись детские игрушки вперемешку с экземплярами «Cantry life». Страницы журнала были измяты и покрыты пятнами — похоже, их использовали вместо скатерти. Эта комната убедительно свидетельствовала об одиночестве Фрэнка Ортена.

Тем не менее, когда Ортен возвратился в гостиную, ему сопутствовала женщина средних лет. Привратник представил ее детективам как мисс Элейн Роли (он особенно подчеркнул слово «мисс»), добавив при этом, что мисс Роли — экономка в «Эребе», как будто это обстоятельство исчерпывающе объясняло ее присутствие в доме в столь ранний утренний час.

— Фрэнк не может сам справиться с внучатами, — вставила Элейн Роли, проводя рукой по своему платью, словно разглаживая невидимые складки. — Так я пойду, Фрэнк? Похоже, они угомонились. Попозже можешь отправить их в «Эреб», если надумаешь.

— Посиди! — Похоже, Фрэнк умел отдавать односложные распоряжения и привык, что они исполняются без возражений.

Элейн Роли охотно повиновалась. Она устроилась возле окна, по-видимому нисколько не беспокоясь о том, как невыгодно оттеняет ее лицо утренний молочно-белый свет. Она была похожа на квакершу: персонажи с такой же суровой и невыразительной внешностью порой встречаются на страницах романов Шарлотты Бронте. Простое серое платье с широким кружевным воротником, практичные черные туфли на каучуковой подошве. Единственное украшение — маленькие серьги-гвоздики; каштановые, начавшие седеть волосы убраны назад и заколоты на затылке тоже по моде прошлого века. Однако носик у нее был изящный, задорный, и улыбка, которой она одарила Линли и Хейверс, казалась искренне гостеприимной.

— Вы успели выпить утром кофе? — спросила она, готовая вскочить со своего места. — Фрэнк, давай я…

— Не нужно, — остановил ее Фрэнк.

Он подергал лацкан своей служебной куртки. Линли обратил внимание, что галун в этом месте уже потерся, очевидно, Ортен частенько в рассеянности его теребил.

— Вчера вечером мне сообщили, что вы нашли какую-то одежду, — заговорил Линли. — Она здесь, в вашем доме?

Ортен не был готов к столь решительному вступлению.

— Семнадцать лет, инспектор… — Судя по его тону, он намеревался произнести целую речь.

Хейверс нетерпеливо пожала плечами, но все же уселась на диван, раскрыла блокнот и принялась перелистывать страницы — пожалуй, слишком шумно, но больше ничем своего раздражения не обнаруживала. Ортен продолжал:

— Семнадцать лет я служу здесь привратником. Никогда ничего подобного не было. Никаких исчезновений. Никаких убийств. Ничего. Бредгар Чэмберс был в полном порядке. Лучшее место.

— И все же случалось, что ученики умирали. В часовне есть памятная доска.

— Умирали — да. Но убийство? Никогда. Дурной знак, инспектор. — Ортен откашлялся и завершил свою мысль: — Но меня это нисколько не удивляет, инспектор.

Линли предпочел не заметить намека.

— Однако самоубийство тоже можно счесть дурным знаком, — вставил он.

Ортен потянулся беспокойными пальцами к эмблеме школы, вышитой желтыми нитками на нагрудном кармане формы, затеребил корону, расположенную в гербе над веткой боярышника. От короны отделилась одинокая золотая ниточка — так постепенно разрушится весь рисунок.

— Самоубийство? — переспросил он. — Так Мэттью Уотли совершил самоубийство?

— Вовсе нет. Я имею в виду другого ученика — Эдварда Хоу. Если вы прослужили здесь семнадцать лет, вы должны были знать его.

Ортен и Элейн Роли переглянулись. Что отразилось на их лицах — удивление или тревога?

— Вы ведь знали Эдварда Хоу, Ортен? А вы, мисс Роли? Вы знали его? Вы давно здесь работаете?

Элейн Роли осторожно облизнула языком губы.

— В этом месяце исполнится двадцать четыре года, сэр. Я сперва помогала на кухне. Потом подавала обед в учительской столовой. С самых низов поднялась. Вот уже восемнадцать лет как я служу экономкой в «Эреб-хаусе», и горжусь этим, сэр.

— Эдвард Хоу жил в «Эребе»?

— Да, Эдвард жил в «Эребе».

— Он был подопечным Джилса Бирна, насколько я понял?

— Мистер Бирн забирал Эдварда к себе на каникулы. Он и раньше так делал — выбирал кого-нибудь из воспитанников «Эреба» и всячески поддерживал его. Он сам выпускник «Эреба», и ему нравится помогать нашему пансиону всем, чем можно. Мистер Бирн хороший человек.

— Брайан Бирн утверждает, что к Эдварду Хоу его отец относился с особой симпатией.

— Думаю, Брайан и сам помнит Эдварда.

— Брайан — префект «Эреба». Должно быть, вы близко знакомы с ним?

— Близко? — Теперь она взвешивала каждое слово. — Нет. Я бы не сказала, что близко.

— Но ведь он — префект «Эреба», а вы — экономка, вы работаете вместе…

— Брайан — трудный мальчик, — возразила Элейн. — Его не поймешь. Он слишком запутался… — Она колебалась, не решаясь продолжать. В соседней комнате детишки вновь подняли шум, не столь яростный, как в прошлый раз, но суливший новый взрыв эмоций.

— Староста пансиона должен быть самостоятелен и крепко в себе уверен, инспектор, — проговорила Элейн Роли.

— А Брайан?

— Брайан совсем другой. Он — как бы это получше объяснить? — слишком уж зависим.

— Зависим? От чего?

— От чужого мнения. От похвалы. Он старается всем угодить, всем понравиться. Для префекта это не годится, совершенно не годится. Как может подросток призвать к дисциплине младших ребят, если для него главное — всем угодить, чтобы все его любили? А Брайан именно таков. Если б это от меня зависело, его бы в жизни не назначили префектом пансиона.

— Однако сам факт, что Брайана выбрали префектом, подразумевает, что у него есть соответствующие качества — или нет?

— Ничего такой факт не подразумевает! — Фрэнк Ортен рубанул рукой воздух. — Все зависит только от того, кто чей отец, а директор всегда сделает так, как укажет совет попечителей.

В соседней комнате загремела на пол и разбилась какая-то посудина. Вой сделался громче, настойчивее. Элейн Роли поднялась на ноги.

— Я присмотрю за ними, Фрэнк. — С этими словами она скрылась за дверью.

Как только дверь закрылась, Фрэнк Ортен снова заговорил:

— Она работает изо всех сил, Элейн всегда выкладывается. Джону Корнтелу досталась лучшая экономка в Бредгаре, а он и не понимает, как ему повезло. Но вас-то интересует одежда, а не Джон Корнтел. Пойдемте.

Выйдя из дома, они скоро свернули на ответвлявшуюся от главной дороги тропинку, почти полностью скрытую от глаз липами. Ортен шагал впереди, воинственно сдвинув на лоб синюю форменную кепку. Шли они молча. Хейверс на ходу перелистывала блокнот, что-то подчеркивала, неразборчиво бормоча себе под нос; а Линли, глубоко засунув кулаки в карманы брюк, обдумывал все сказанное Фрэнком Ортеном и Элейн Роли.

В любом учреждении служащие, находящиеся на различных уровнях власти, стараются закрепить за собой все полномочия, присущие их должности, а по возможности покушаются и на большее. Так обстоит дело и в Скотленд-Ярде, и в частной школе. Казалось бы, в школе все решения принимаются директором, однако Фрэнк Ортен открыто намекал, что все не так просто: совет попечителей — то есть Джилc Бирн — пользуется слишком большим влиянием. Линли был убежден, что этот факт имеет отношение к судьбе Мэттью Уотли. Мальчик получил стипендию совета попечителей, возможно, вопреки мнению директора. Его поселили в «Эребе», где некогда жил сам Бирн, а затем Эдвард Хоу. Какая-то схема здесь просматривалась.

Они подошли к развилке и почувствовали едкий запах, который ни с чем не перепутать, — запах дыма. Фрэнк Ортен свернул вправо, приглашая их следовать за собой, однако Линли помедлил, глядя в другую сторону от развилки, на ближние здания школы. Отсюда просматривались все четыре пансиона для мальчиков, причем ближе всего находился «Калхас-хаус», и задняя сторона лаборатории.

— Что вам там понадобилось, инспектор? — нетерпеливо спросил Ортен.

Отходившая вправо дорожка, длиной примерно в двадцать пять ярдов, упиралась в большой гараж без дверей. В гараже находилось три микроавтобуса, небольшой трактор, грузовик с открытым кузовом и четыре велосипеда — три из них со спущенными колесами. От непогоды школьный транспорт защищали только стены и крыша, поскольку в окнах не было стекол, а двери, если когда-нибудь они и имелись на передней стороне этого сооружения, давно кто-то позаботился снять. На редкость угрюмое и непривлекательное строение.

— Наши задворки никого не волнуют, — прокомментировал Фрэнк Ортен. — Главное, чтобы снаружи все блестело напоказ, а чего родители не увидят — пусть хоть на куски разваливается.

— Школа нуждается в ремонте, — согласился Линли. — Мы уже вчера обратили на это внимание.

— Но театр в порядке. И спортивный зал. И часовня. И тот пижонский сад со скульптурами, которым все восторгаются. И все прочее, куда заходят посетители в родительский день. От этого ведь зависит набор в школу, верно? — И он сардонически расхохотался.

— Насколько я понимаю, школа испытывает финансовые проблемы.

— Проблемы! — Ортен даже приостановился, повернулся лицом на запад, где сквозь череду лип просвечивал в утренних лучах далекий шпиль часовни. Колокол, призывая на утреннюю молитву, звонил заунывно и глухо, напоминая скорее плач по умершим. Ортен отвернулся, покачав головой. — Было время, Бредгар был лучшим из лучших. Выпускники поступали в Оксфорд, в Кембридж, и принимали их там с распростертыми объятиями.

— Все переменилось?

— Переменилось. Не мне рассуждать об этом. — Привратник печально улыбнулся. — Всяк сверчок знай свой шесток. Директор не устает про это напоминать.

Не дожидаясь ответа, Ортен зашагал по асфальтовой дорожке вдоль гаража, свернул за угол и привел детективов на мрачный, изуродованный участок земли, где сжигался школьный мусор. Здесь все пропахло дымом, сырой золой, горелыми сорняками, паленой бумагой. Этот запах поднимался от конусообразной горы дымящихся отходов. Рядом с мусорной кучей стояла зеленая тележка, и на ней-то и лежала та самая одежда.

— Я подумал, лучше оставить ее, где лежала, — пояснил Ортен. — То есть не прямо в костре, но поблизости.

Линли осмотрел участок. Почва густо поросла сорняками, высокие стебли которых были поломаны и растоптаны. Кое-где уцелели следы, однако отпечатки были неполными и смазанными — там носок, тут пятка, где-то часть подошвы. Никакой пользы от них не будет. Ничего существенного.

— Посмотрите, сэр, — окликнула его Хейверс с другой стороны мусорной кучи. Закурив сигарету, она указывала вниз ее горящим кончиком. — Вот неплохой отпечаток. Кажется, женский след?

Подойдя к ней, Линли склонился над сохранившимся на земле следом. Чья-то нога глубоко увязла в рыхлой почве возле костра, где зола, смешавшись с землей, превратилась в грязь, и оставила отпечаток теннисной туфли. Но ведь спортивная обувь наверняка имеется у любого обитателя школьного кампуса.

— Возможно, женщина, — признал он. — Или же кто-то из младших мальчиков.

— Или кто-то из старших, но с маленькой ногой, — вздохнула Хейверс. — Хорошо бы пригласить сюда Шерлока Холмса. Он бы тут поползал в грязи, и через полчаса дело было бы раскрыто.

— Держитесь, сержант! — ободрил ее Линли, и Хейверс занялась осмотром местности, а Линли вернулся к тележке с одеждой. Фрэнк Ортен топтался возле тележки, кидая время от времени тоскливые взгляды в сторону гаража.

Линли достал очки, взгромоздил их на нос, вытащил из кармана несколько аккуратно сложенных пластиковых пакетов. Он также надел резиновые перчатки, хотя отчетливо понимал бессмысленность этих предосторожностей — повалявшись в куче отходов, а затем проведя ночь в тележке, одежда обросла грязью, и тщетно было бы надеяться, что эксперты смогут обнаружить на ней хоть какие-нибудь улики.

Всего Ортен нашел семь предметов одежды. Они успели слегка обуглиться и были густо покрыты золой. Для начала Линли осмотрел блейзер. Метка с именем отсутствовала, но у воротника еще виднелись обрывки нитей — очевидно, ее кто-то сорвал. Так же поступили с метками на брюках и Рубашке. В самом низу кучи лежал галстук, а под ним — ботинки. Линли поднял глаза.

— Как вы наткнулись на это? — спросил он Фрэнка Ортена.

Фрэнк отвел взгляд от гаража и ответил:

— По субботам во второй половине дня я жгу мусор. Так заведено. А когда заканчиваю, непременно проверяю, потух ли костер, заливаю его. И вдруг в субботу ночью огонь вспыхнул снова. Я пошел разобраться.

Линли медленно распрямился.

— В субботу? — повторил он. — В субботу ночью?

Ортен насторожился.

— Именно в субботу ночью, — уверенно подтвердил он.

Сержант Хейверс, изучавшая почву по ту сторону мусорной кучи, резко остановилась, отбросив сигарету, грозно упершись одной рукой в бок.

— Исчезновение Мэттью Уотли было замечено в воскресенье, — произнесла она, и ее лицо вспыхнуло. — А вы не удосужились сообщить об этой находке вплоть до вечера понедельника, хотя обнаружили одежду еще в субботу?! Как же так, мистер Ортен?

— Когда я увидел ночью огонь, подумал, кто-то хулиганит. Пошел проверить, в чем дело. Было темно. Я просто засыпал его землей, чтобы сбить пламя. Тогда я не видел одежду, нашел ее только на следующий день. В тот момент я не придал этому особого значения. Только в понедельник утром узнал об исчезновении мальчика.

— Но ведь и вчера мы провели здесь весь день. Почему же вы тогда нам не сказали? Вы хоть знаете, какие последствия может навлечь на вас сокрытие улик?

— Я не знал, что это улики, — возразил Ортен. — Да и сейчас в этом не уверен.

— Однако вы позвонили в Скотленд-Ярд и заявили, что нашли одежду пропавшего мальчика, — перебил его Линли. — Мне сказали, что вы опознали одежду без колебаний. — Лицо привратника оставалось совершенно неподвижным, лишь на щеке подергивался мускул. — Кто убедил вас, что одежда принадлежит Мэттью? Кто уговорил позвонить в полицию? Мисс Роли? Директор? Джон Корнтел?

— Никто! Вы получили то, за чем пришли, а у меня и без вас дел полно. — Ортен развернулся на каблуках и быстро направился вспять по дорожке, по которой они только что добрались сюда. Хейверс бросилась вслед за ним.

— Оставьте, — приказал ей Линли.

— Однако…

— Никуда он не денется, сержант. Дайте ему время повариться в собственном соку.

— Время, чтобы придумать правдоподобную историю насчет того, почему он тянул до вечера понедельника и только тогда сообщил об уликах, найденных в ночь на воскресенье!

— На это у него уже было время. Часом больше или меньше — уже не важно. Посмотрите-ка на это.

Линли вытащил из кучи один носок, вывернул его наизнанку и предъявил сержанту почерневшую от огня, но все еще отчетливую метку. Это была цифра «4».

— Значит, одежда и впрямь принадлежит Мэттью, — сказала Хейверс. — А где второй носок?

— Либо сгорел вместе с мусором, прежде чем подоспел Ортен, либо, если нам повезло, упал где-нибудь по дороге.

Линли принялся раскладывать все детали одежды по отдельным пакетам, Барбара пристально следила за его движениями.

— Это полностью меняет дело, верно?

— Да, безусловно. Вся одежда мальчика на месте. Повседневная и нарядная, спортивная форма, школьная форма. Если только мы не вообразим, будто он сошел с ума и разделся догола, когда убегал из школы вечером в пятницу, приходится сделать вывод, что он покинул школу не по собственной воле — кто-то вывез его отсюда.

— Живым или мертвым?

— Это нам пока неизвестно.

— Но у вас есть гипотеза?

— Есть, Хейверс. Полагаю, он был уже мертв. Она кивнула, устало вздохнув:

— Значит, он вовсе не бежал.

— Не похоже. Но хотя он и не бежал, все равно остается немало проблем. Его отец сказал, что в последние месяцы Мэттью резко переменился, сделался угрюмым. А потом еще Гарри Морант. Почему он не хочет разговаривать с нами? А как вели себя на допросе Уэдж, Арленс и Смит-Эндрюс? — Подняв с земли пластиковые пакеты, Линли вручил два из них Хейверс, затем снял очки и перчатки. — Пусть Мэттью Уотли и не сбежал, в этой школе все-таки творится что-то странное.

— С чего начнем? — поинтересовалась Барбара.

Линли оглянулся на маленький домик по ту сторону поля:

— Полагаю, Фрэнк Ортен уже созрел для разговора.

Они отправились к Ортену по тропинке, бегущей через поле, длиной примерно в сто ярдов, которая вывела детективов на аккуратную кирпичную дорожку между огородом и гаражом, упиравшуюся в крыльцо черного входа. Элейн Роли провела их на кухню.

В отличие от гостиной, кухню явно недавно убирали: на поверхности шкафчиков и плиты не виднелось ни единого пятнышка, на окнах висели свежевыстиранные занавески, в раковине дожидалась мытья только оставшаяся от завтрака посуда. Пахло растопленным свиным жиром — на плите в сковородке обжаривался тост.

Элейн Роли выключила конфорку и, подцепив вилкой готовый кусочек хлеба, бросила его в тарелку, где уже лежала глазунья из двух яиц.

— Он там, инспектор, — сказала она, указывая гостям путь в столовую.

Отсюда, из этой комнаты, прежде доносились крики детей, и сейчас малыши продолжали свое занятие: один, сидя в высоком детском стульчике, непрерывно колотил по нему жестяной кружкой, а второй, устроившись на полу в углу комнаты, изо всех сил лупил пятками по ковру, а кулаками себя по лбу, вопя: «Нет! Нет! Нет!» Старшему из них не сравнялось еще четырех лет.

Фрэнк Ортен, склонившись над детским стульчиком, влажной салфеткой не слишком умело вытирал следы только что съеденного завтрака с губ и подбородка младшего внука.

— Съешь яичницу, Фрэнк, — предложила Элейн. — Ты так и не притронулся к кофе. Я займусь малышами, надо их хорошенько умыть. — С этими словами она подхватила старшего с пола, а младшего извлекла из его стульчика. Старший мальчик агрессивно вцепился в кружевной воротничок экономки, но та, стоически не обращая внимания на его проворные пальчики, потащила орущих мальчишек прочь из комнаты.

Ортен отодвинул стул от стола, сел и мгновенно проглотил яйца и хлеб. Линли и Хейверс также уселись и хранили молчание, пока привратник не оттолкнул в сторону тарелку и не запил свою трапезу двумя глотками кофе.

Тогда Линли заговорил:

— В котором часу вы заметили, что мусорная куча снова загорелась?

— В двадцать минут четвертого. — Ортен снова поднял к губам кофейную кружку с большими синими буквами. «Дед», гласила надпись. — Я глянул на часы, прежде чем подошел к окну.

— Что вас разбудило?

— Я не спал, инспектор. У меня бессонница.

— Никакого шума вы не слышали?

— Не слышал. Я почувствовал запах дыма и подошел к окну. Увидел пламя. Подумал, что огонь вспыхнул сам собой, и пошел потушить его.

— Вы были одеты?

Ортен без видимой причины чуть помедлил с ответом.

— Оделся, — сказал он и без дальнейших поощрений продолжал: — Я прошел сзади, через поле. Не по подъездной дорожке. Прихожу и вижу — огонь уже вовсю разгорелся. Чертовы идиоты, думаю я. Старшие мальчики затеяли очередную шалость и не соображают, как это опасно, ветер-то сильный. Взял лопату и загасил огонь.

— Вы включаете на ночь наружное освещение?

— Вообще-то перед гаражом есть фонарь, но он погас, а сбоку освещения нет. Было совсем темно. Я уже говорил вам, инспектор. В тот раз я не разглядел одежду. Я просто погасил огонь, и все.

— Никого не видели, не заметили ничего странного, помимо самого костра?

— Ничего, кроме костра.

— А почему фонарь перед гаражом не горел? Разве обычно его не включают на ночь?

— Обычно включают.

— Как вы это объясните?

Ортен посмотрел в сторону кухни, словно хотел разглядеть сквозь ее стены ответ на загадку, разгадать которую можно было, вероятно, только вернувшись назад, через поле, к гаражу.

— Должно быть, раз уж ребята затеяли озорство, им ни к чему был свет, им же надо было спрятаться.

— Но ведь теперь вы знаете, что речь шла не о детском озорстве.

Ортен приподнял руку и тут же вновь уронил ее; этим жестом он признавал и подчеркивал очевидность открывшегося им факта.

— В любом случае, инспектор, кому-то не хотелось оказаться на виду.

— Да, но не озорнику, а убийце, — задумчиво процедил Линли.

Ортен, не отвечая, потянулся за своей кепкой, торжественно возлежавшей в центре стола. Спереди синюю кепку украшали буквы «Б. Ч.», когда-то желтые, но теперь сильно замурзанные. Только хорошая стирка могла бы возвратить им первоначальный цвет.

— Вы много лет проработали в этой школе, мистер Ортен, — вновь заговорил Линли. — Вы знаете ее помещения лучше, чем кто-либо другой. Мэттью Уотли пропал днем в пятницу, а тело его было найдено только вечером в воскресенье. Есть все основания полагать, что его подбросили в Стоук-Поджес либо в ночь на субботу, либо в ночь на воскресенье. Вся его одежда здесь, значит, мальчика вывезли из школы совершенно голым, скорее всего, уже после наступления темноты. Но где он мог находиться с того часа пятницы, когда он не явился на матч, и вплоть до того момента, когда его увезли?

Линли наблюдал, как Ортен воспримет откровенное приглашение помочь следствию. Привратник перевел взгляд с Линли на Хейверс и отодвинулся на несколько дюймов от стола: судя по всему, он хотел отдалиться от детективов не только физически, но и психологически.

Однако отвечал он достаточно подробно:

— У нас хватает различных кладовок. Целый флигель от кухни до учительской, еще больше в мастерских, в театре. В пансионах есть комнаты для личных вещей и чемоданов. Чердаки. Но все эти помещения заперты. — А у кого ключи?

— Какие-то ключи есть у учителей.

— Они их держат при себе? Ортен сморгнул:

— Не всегда. Если ключей много, не станешь же таскать их в кармане.

— Куда же они их кладут?

— Обычно вешают внутри своего ящика для корреспонденции — у каждого учителя есть свое отделение при входе в учительскую.

— Ясно. Но ведь ключи от зданий и внутренних помещений существуют не в единственном экземпляре. Должны быть дубликаты, на случай, если какой-нибудь ключ потеряется. Наверное, есть и образцы ключей.

Ортен кивнул. Это движение казалось вынужденным, словно здравый рассудок предостерегал его не делать этого.

— В моей привратницкой у входа в школу висят все ключи. Но она была закрыта, так что если вы думаете, что кто-то пробрался туда и унес ключи…

— Она всегда заперта? Например, сейчас?

— Думаю, секретарша директора отперла ее. Она всегда отпирает привратницкую, если приходит на работу раньше меня.

— Значит, у нее есть ключ от этой двери?

— Конечно. Но вы же не думаете, что мальчика убила секретарша директора, а? А если это не она, то кто же мог пробраться в мою комнату посреди учебного дня, пока меня не было, и украсть ключи? К тому же как бы этот человек разобрался, какой ключ от какой двери? На ключах указано только название корпуса: «Театр», «Мастерские», «Математика», «Лаборатория», «Кухня». А какое помещение внутри какой ключ открывает — неизвестно. Чтобы узнать это, надо заглянуть в мою тетрадь с кодами. Следовательно, если ключи украдены, то из почтового ящика возле учительской. Но там тоже все было заперто, стало быть, украсть мог только кто-то из учителей.

— Или человек, имеющий доступ в учительскую, — возразил Линли.

Ортен насмешливо и недоверчиво перечислил все возможности:

— Директор. Прислуга. Жены учителей. Кто еще?

«Привратник». Линли не стал произносить это слово вслух, в этом не было необходимости: щеки Ортена побагровели еще прежде, чем он закончил свой перечень.

Линли и Хейверс остановились возле «бентли». Хейверс закурила очередную сигарету, Линли поморщился. Барбара, быстро подняв глаза, успела заметить его гримасу и резким движением своей короткопалой ладони остановила готовый сорваться с его губ упрек.

— Даже и не говорите! — предупредила она. — Сами знаете — больше всего на свете вам хочется вырвать сигарету у меня изо рта и дымить, пока пальцы себе не обожжете. Я хоть не скрываю своих пороков.

— Вы их напоказ выставляете, — отпарировал он. — Вы трубите о них на весь свет. Интересно, а слово «добродетель» входит в ваш словарь?

— Я вычеркнула ее заодно со «сдержанностью».

— Так я и думал. — Линли поглядел на главную подъездную дорожку, изящно изгибавшуюся влево, к огромной березе, и перевел взгляд на ответвлявшуюся от нее боковую дорожку к гаражу, общежитиям мальчиков и лаборатории. Он пытался осмыслить информацию, полученную от Фрэнка Ортена.

— Так что же? — поинтересовалась Барбара.

Линли прислонился к машине, задумчиво потер ладонью подбородок, пытаясь отвлечься от дразнящего запаха табачного дыма.

— Представьте себе: днем в пятницу вы похитили Мэттью Уотли. Где бы вы спрятали его, сержант?

Хейверс стряхнула пепел на асфальт, растерла его носком своего грубого ботинка.

— Все зависит от того, что я собираюсь с ним сделать.

— Продолжайте.

— Если б мне хотелось позабавиться с ним — такая перспектива вполне могла бы привлечь обитающего в школе педераста или педофила, — я бы спрятала его там, где никто бы не услышал его криков, если б мальчику эти развлечения пришлись не по душе.

— Где именно?

Оглядываясь по сторонам, Барбара продолжала выстраивать свою гипотезу:

— Пятница, середина дня. Все мальчики на спортплощадке. У них футбольный матч. В кухню не сунешься — прислуга занята уборкой и мытьем посуды. В женских и мужских общежитиях полно народу. Остаются только кладовые. Например, в театре, в лаборатории или в математическом корпусе.

— Но не в главном здании?

— На мой взгляд, слишком близко к административному крылу. Разве что…

— Продолжайте.

— Часовня. Ризница. Зал для спевки.

— Все это слишком рискованно для такого предприятия.

— Конечно. Но что, если ничего особо серьезного не задумывалось? Допустим, мальчика похитили, чтобы напугать. На пари. Шутки ради. Тогда его повели бы в совсем другое место. Не было бы необходимости прятать его. Главное — напугать.

— Куда бы вы повели его с этой целью?

— Например, можно вскарабкаться на колокольню и вылезти на крышу. Куда уж лучше, если он боялся высоты.

— Как бы вы с этим справились, если бы он стал сопротивляться?

— Если б его заманил некто, кому он доверял или кем восхищался, кого он не боялся, он бы не стал отбиваться. Ему могли приказать, а он считал, что распоряжение исходит от человека, которому он обязан подчиняться, и понятия не имел, что этот человек задумал недоброе.

— В этом-то все дело, — проворчал Линли. — Кто-то задумал недоброе. Но кто? Чаз Квилтер водил вас вчера по школе. Вы сумели составить ее план?

— Конечно.

— Тогда ступайте на разведку. Попробуйте установить место, где Мэттью Уотли могли запереть по крайней мере на несколько часов в полной тайне и не опасаясь разоблачения.

— Влезть в шкуру педофила?

— Если придется, сержант. Я пока поищу Джона Корнтела.

Хейверс уронила сигарету и раздавила ее ногой.

— Вспомнили о нем по ассоциации? — осведомилась она.

— Надеюсь, что нет, — вздохнул Линли, и Барбара двинулась в путь по главной дороге.

Линли пошел к боковой дорожке, ведшей в «Эреб-хаус», где была квартира Джона Корнтела. Он едва успел дойти до развилки, как кто-то окликнул его по имени. Обернувшись, он увидел Элейн Роли. Экономка спешила к нему, на ходу оправляя кружевной воротник и накидывая на плечи черный кардиган. На платье расползлись потеки воды.

— Пыталась умыть малышей, — пояснила она, отряхивая платье, словно от этого брызги должны были высохнуть. — Такие маленькие мальчики мне не по плечу. Когда они становятся постарше, я с ними прекрасно справляюсь.

— Вы имеете в виду —в «Эреб-хаусе», — подхватил Линли.

— Да, вот именно. Вы идете туда? Я провожу вас, хорошо?

Она пошла рядом с ним. Линли выдержал паузу, предоставляя ей первой заговорить. Несомненно, женщина окликнула его не просто так. Вряд ли ей непременно требовалось его общество, чтобы не скучать по пути в пансион. Экономка подергала пуговицы своего кардигана, словно проверяя, крепко ли они пришиты к шерстяной материи, и громко вздохнула.

— Фрэнк ничего не сказал вам о своей дочери, инспектор. Вы сочтете, будто он что-то скрывает. Я же вижу, вы достаточно умны, чтобы разобраться, когда человек не совсем откровенен с вами.

— Я так и думал, что он чего-то недоговаривает.

— Да, но это все от гордости, а вовсе не по злому умыслу. И потом — работа. Он не хочет лишиться своего места. Это ведь понятно, не правда ли? — Женщина говорила быстро, сбивчиво. — Директор не такой человек, чтобы снисходительно отнестись к его отлучке, раз он должен был быть на дежурстве, пусть даже дело было срочное и он не мог испрашивать разрешения у мистера Локвуда и посвящать его во все детали.

— Он уезжал в субботу ночью? — уточнил Линли.

— Он не лгал. Он просто не стал посвящать вас во все. Он хороший человек. Фрэнк прекрасный человек. Он не имеет никакого отношения к исчезновению Мэттью.

Сквозь деревья, ограждавшие дорожку, Линли видел, как ученики покидают часовню. Часть из них выходила из главного входа в школу и устремлялась в южном направлении, к театру и мастерской. На ходу ребята болтали и смеялись. Линли подумал: смерть соученика могла бы больше огорчить их, отрезвить, показать, сколь краток отведенный нам промежуток жизни, но ничего подобного не произошло. Так уж устроена молодежь. Всем им кажется, будто они будут жить вечно.

— Фрэнк развелся с женой, — продолжала Элейн Роли. — Об этом он, конечно же, не сказал вам, инспектор. Из того немногого, что он поведал мне, я знаю, что история была невеселая. Они стояли гарнизоном в Гибралтаре, и его жена увлеклась другим офицером. Фрэнк ни о чем не подозревал, пока она не потребовала развод. Он был так потрясен, что бросил все: вышел в отставку, оставил обеих дочерей жене, а сам вернулся в Англию и поступил на службу сюда, в Бредгар Чэмберс.

— Сколько лет назад?

— Семнадцать, он же вам сказал. Девочки, конечно, уже выросли. Одна живет в Испании, а вторая — младшая, Сара, — живет в Тинсли Грин, по ту сторону Кроули. У нее никак не складывается жизнь, она дважды выходила замуж, дважды развелась. Она пьет, употребляет наркотики. Фрэнк считает себя ответственным, ведь он бросил и ее, и ее сестру. Он винит себя во всем.

— В субботу вечером Сара позвонила Фрэнку. В трубке было слышно, как плачут дети, и она сама рыдала, намекала, что покончит с собой. Она всегда так. Вероятно, опять поссорилась с сожителем. — Элейн Роли осторожно коснулась Линли, стараясь привлечь его внимание к своим словам. — В субботу Фрэнк поехал к дочери. Ему полагалось быть на дежурстве. Он не предупредил директора, что уезжает. Наверное, не хотел это обсуждать, ведь он уже навещал дочь во вторник — во вторник у него выходной — и директор мог запретить ему отлучаться из школы второй раз за неделю, так что когда дочь позвонила ему, Фрэнк потерял голову и помчался к ней. И слава богу.

— Почему «слава богу»?

— Потому что пока он добрался до Тинсли Грин, Сара уже была без сознания. Ее едва довезли до больницы.

Становилась понятной угрюмость и сдержанность Ортена. Линли, разумеется, мог проверить эту информацию с помощью нескольких телефонных звонков, но рассказ экономки «Эреба» давал событиям в Бредгар Чэмберс новый поворот: Тинсли Грин располагается всего в двух милях от М23 и шоссе, ведущего в Стоук-Поджес.

— Он привез сюда детей тогда же, в ночь на воскресенье?

Сама того не ведая, Элейн лишила своего друга алиби.

— Не сразу. Сперва он вызвал «скорую», а потом позвонил мне из коттеджа, где живет Сара, и спросил, можно ли оставить детей у соседки, с тем чтобы я подъехала за ними. Соседка уже старенькая, она очень привязана к Саре, но она не может всю ночь возиться с малышами. Я приехала за ними, и они оставались со мной в «Эреб-хаусе» до полудня воскресенья.

— Вы сами поехали в Тинсли Грин?

— Да.

— Как вы туда добрались?

— На своей машине. — Потом она поспешно добавила: — Директор не знает… Мистер Корнтел в курсе. Я заходила к нему. Я все ему рассказала. Мистер Корнтел хороший человек. Он позволил мне уехать, но просил предупредить префекта пансиона и старших мальчиков. Они должны были помочь, если младшим что-нибудь понадобится в мое отсутствие. Конечно, не стоило возлагать дополнительную ответственность на Брайана Бирна, но что оставалось делать… — Она печально пожала плечами.

— Итак, ваш отъезд из кампуса не остался в секрете. Как же мистер Ортен надеялся сохранить в тайне от директора свою поездку в Тинсли Грин, если вы были столь откровенны насчет вашего путешествия?

— Фрэнк не собирался ничего скрывать. Он хотел рассказать об этом мистеру Локвуду, только не сразу. Он и сейчас готов рассказать. Просто после исчезновения Мэттью Уотли упоминать о своем отсутствии — всего-то в течение нескольких часов — казалось ему не слишком уместным. Ведь правда, инспектор?

Линли постарался не обращать внимания на эту мольбу о помощи.

— Я полагаю, Фрэнк обнаружил возгорание мусорной кучи в ночь на воскресенье, а может, и в воскресенье утром, как только вернулся из Тинсли Грин?

— Да, но об этом-то он и не хотел говорить вам. На фоне всего, что произошло… Мистер Локвуд достаточно суров с теми, кто плохо исполняет свои обязанности, а уж сейчас он никого не пощадит. Фрэнк признается во всем через несколько дней, когда директор немного смягчится.

— В котором часу вы сами уехали в Тинсли Грин?

— Не помню точно. После девяти, в полдесятого или чуть позже.

— А когда вернулись?

— Это я знаю точно: без четверти двенадцать.

— Вы ездили только туда и обратно?

Пальцы экономки скользнули выше, к кружевному воротнику, осторожно расправили его. Она явно поняла и суть вопроса, и стоявшее за ним подозрение и отвечала обдуманно:

— Я поехала прямо туда и сразу вернулась, никуда не заезжая. Останавливалась залить бензин, но это же естественно, правда?

— А в пятницу днем? В пятницу вечером? Теперь Элейн Роли воспринимала его вопросы как оскорбление.

— Что — в пятницу? — холодно уточнила она.

— Где выбыли?

— Днем разбирала стирку в «Эребе». Вечером и ночью смотрела телевизор у себя в комнате.

— Одна?

— В полном одиночестве, инспектор.

— Ясно. — Линли приостановился, присмотрелся к зданию, мимо которого они проходили. Надпись, вырезанная над дверью, гласила: «Калхас-хаус».

— Какие странные названия у этих общежитий, — заметил он вслух. — Калхас, прорицатель, убедил Агамемнона принести родную дочь в жертву, чтобы обеспечить греческому флоту попутный ветер. Вестник смерти.

Элейн Роли на миг замешкалась с ответом, когда же она заговорила, ее голос вновь зазвучал дружелюбно, словно она, сделав над собой усилие, решила не придавать личного значения предыдущим вопросам Линли.

— Не важно, что он вестник смерти, главное — Калхас умер с горя, когда Мопс превзошел его.

— Урок для каждого истинного бредгарианца?

— Да, детям внушают идею благородного соревнования. Разве это плохо?

— И все же я бы предпочел жить в «Эребе», нежели в «Калхасе». Лучше уж первозданная тьма, нежели пророк смерти. Вы говорили, что проработали здесь восемнадцать лет.

— Да.

— А как давно заведующим пансионом стал Джон Корнтел?

— Он только первый год работает, и прекрасно работает, прекрасно. Он бы и дальше так же хорошо справлялся со своими обязанностями, если б не… — Она запнулась. Линли посмотрел на женщину и убедился, что она крепко сжала губы.

— Если б не появился Мэттью Уотли? — продолжил он.

Она покачала головой:

— Дело не в Мэтте. Мистер Корнтел ладил и с Мэттом, и со всеми остальными мальчиками, пока его не отвлекли. — Этот глагол она произнесла словно неприличное слово, и было очевидно, что теперь уж она не остановится. — Мисс Бонд положила глаз на мистера Корнтела с того самого дня, как появилась в нашей школе. Я сразу же это заметила. По ее понятиям, он годится в мужья, и она твердо намерена его заполучить. Можете быть в этом уверены. Эта ведьмочка его наизнанку вывернет, уже вывернула, помяните мое слово.

— И все же, по вашим словам, мистер Корнтел прекрасно справлялся со своими обязанностями, невзирая на появление Эмилии Бонд. С Мэттью проблем не было?

— Никаких.

— Вы сами были знакомы с Мэттью?

— Я знаю каждого мальчика в «Эребе», сэр. Я — экономка, мое дело — следить за их бытом.

— Вы можете что-нибудь сказать о Мэттью, о какой-нибудь его особенности, ускользнувшей от других?

Она призадумалась на мгновение и ответила:

— Разве что насчет цветов — его мама нашила метки на одежду, чтобы помочь ему разобраться с цветами.

— Вы имеете в виду номера? Я обратил внимание. Похоже, она очень беспокоилась о том, чтобы он выглядел не хуже других, если тратила на это столько сил. Думаю, большинство мальчиков просто напяливают на себя, что под руку попадется. А Мэттью и в самом деле следовал материнским инструкциям, когда одевался?

Элейн удивленно глянула на полицейского:

— Конечно, инспектор. Как же иначе? Сам он не различал цвета.

— Не различал?

— Мэттью был дальтоником. Он не все цвета видел, особенно путался с желтым и синим, цветами школы, с ними больше всего. Его мать сказала мне об этом в первый же родительский день осеннего семестра. Она беспокоилась, как бы метки не оторвались во время стирки, тогда Мэттью не смог бы с утра правильно одеться. Дома они давно уже наладили эту систему номеров, и никто даже не подозревал о его недостатке.

— А здесь кто-нибудь догадывался?

— Думаю, кроме меня, никто не знал, разве что мальчики в его дортуаре, если они обратили внимание, как он возится поутру с одеждой.

Если они заметили, то эта физическая аномалия Мэттью могла стать причиной обидного поддразнивания, могла стать тем ножом, что все глубже вонзается в тело, хотя речь идет вроде бы о дружеском подначивании. Вот и еще одна особенность, отличающая Мэттью Уотли от его сверстников. Но не могла же она стать поводом для убийства!