Школа ужасов

7

Линли попросил собрать трех соседей Мэттью Уотли в тот самый дортуар, где они спали. Чаз Квилтер привел троих мальчиков, и все они тут же разбрелись по своим отсекам, словно зверьки, прячущиеся от опасности в нору. Они тщательно избегали смотреть друг на друга, однако двое успели быстро оглянуться на старшего префекта, впустившего их в комнату и остановившегося, как и раньше, у двери. Сравнивая Чаза с тремя мальчишками, Линли осознал, сколь велики перемены, происходящие в человеке между тринадцатью и восемнадцатью годами. Чаз был уже взрослым, высоким парнем, третьеклассники же казались детьми — круглощекие, с неясной кожей, с мягко очерченным лицом. Все они расселись на кроватях, тревожно поглядывая, и Линли догадывался, что присутствие старшего префекта пугает их больше, чем вторжение полиции. Даже внешний облик Чаза мог бы внушить благоговейный трепет мальчикам, которые были на пять лет моложе его, не говоря уж о том, что он был главой всех учеников.

— Сержант! — окликнул Линли Хейверс. Та уже достала и раскрыла блокнот, готовясь к допросу. — Не могли бы вы составить для меня план школы и планы каждого помещения? — Барбара уже приоткрыла было рот, собираясь напомнить ему о правилах проведения допроса и правах свидетеля, но он прервал ее, намекнув: — Пусть Чаз проводит вас.

Барбара сразу же поняла, к чему он клонит, и постаралась, чтобы эта догадка не отразилась на ее лице. Кивнув, она повела старшего префекта прочь из комнаты, оставив Линли наедине с Уэджем, Арленсом и Смит-Эндрюсом. Линли пригляделся к своим собеседникам — симпатичные на вид мальчики, аккуратно наряженные в серые брюки, накрахмаленные белые рубашки, желтые пуловеры. Галстуки в синюю и желтую полоску. Уэдж казался наиболее спокойным, владеющим ситуацией. Как только префект вышел за дверь, он прекратил упорно рассматривать полинявший линолеум у себя под ногами и поднял взгляд. Теперь, среди своих постеров со звездами рок-н-ролла, он готов был бесстрашно вступить в беседу. Другие два мальчика все еще колебались. Арленс полностью сосредоточился на красотке в купальнике, которая, изогнувшись, мчалась по волнам на доске для серфинга, а Смит-Эндрюс уже извертелся, сидя на кровати и пытаясь огрызком карандаша ткнуть себя в пятку.

— Мэттью Уотли, по-видимому, сбежал из школы, — сообщил Линли, присаживаясь в изножье кровати, принадлежавшей прежде Мэттью.

Он немного наклонился вперед, опустил руки на колени, удобно сложил ладони, словно полностью расслабился и призывал к тому же мальчишек. — Вы знаете, почему он это сделал?

Мальчики быстро, исподтишка обменялись взглядами.

— Каким он был? — продолжал Линли. — Уэдж, что ты скажешь?

— Симпатичный парень, — ответил Уэдж, глядя Линли прямо в глаза и как бы пытаясь тем самым убедить полицейского в полной своей откровенности. — Мэттью был хорошим парнем.

— Вы знаете, что он умер?

— Вся школа знает, сэр.

— Как вы узнали об этом?

— Слышали утром за завтраком, сэр.

— От кого?

Уэдж: почесал ладонь.

— Не помню. Вроде как слух пронесся. Мэттью мертв. Уотли мертв. Парень из «Эреба» найден мертвым. Я не знаю, кто первым заговорил об этом.

— Ты удивился, услышав это?

— Я думал, это шутка.

Линли оглянулся на других мальчиков.

— А вы? — Теперь он напрямую обращался к ним. — Вы тоже подумали, что это шутка?

Они послушно закивали, подтверждая слова Уэджа. Уэдж продолжал:

— Никто же не думает, что такое и вправду может случиться.

— Но Мэттью пропал еще в пятницу. Можно было предположить, что с ним что-то стряслось. Значит, это не было для вас полной неожиданностью.

Арленс принялся грызть ноготь указательного пальца.

— Он собирался на выходные к Гарри Моранту, сэр, вместе с мальчиками из «Калхас-хауса», приятелями Гарри. Мы думали, Мэтт отправился вместе с ними в Котсуолдс. Он получил отпуск на выходные. Все знали, что… — Тут Арленс оборвал свою речь, словно и без того сказал слишком много, уронил голову и вновь всецело сосредоточился на обкусанном ногте.

— О чем все знали? — попробовал уточнить Линли.

Уэдж вновь взял инициативу на себя, проявив необычное для его лет терпение:

— Все знали, что Гарри Морант пригласил пятерых ребят на выходные. Гарри всем хвастался насчет этого — мол, родители устраивают ему праздник и приглашены только самые-самые. Гарри, он такой, — проницательно добавил Уэдж, — любит поважничать.

Линли оглянулся на Смит-Эндрюса — тот все еще постукивал карандашом по каблуку ботинка, и лицо его становилось все мрачнее.

— Все остальные мальчики, отправившиеся на уик-энд, живут в «Калхасе»? Как получилось, что Мэттью сблизился с ними?

Мальчики промолчали, но их молчание не могло скрыть простого и очевидного ответа на этот вопрос, который был у каждого у них на уме и который они так не хотели выдавать. Линли припомнил разговор с родителями Мэттью, их настойчивые утверждения, будто сын вполне справлялся со своей ролью в Бредгар Чэмберс.

— Мэттью было хорошо здесь? Он был доволен жизнью? — Услышав этот вопрос, Смит-Эндрюс внезапно перестал постукивать карандашом.

— Кому тут хорошо? — возразил он. — Мы учимся тут, потому что родители отправили нас сюда. Так же было и с Мэттью.

— И все же он чем-то отличался? — настаивал Линли. Мальчики вновь промолчали, но на этот раз детектив заметил быстрый обмен взглядами между Арленсом и Смит-Эндрюсом. — Взять хотя бы картинки, которые он повесил у себя.

— Он был славным парнем! — повторил Уэдж, будто протестуя.

— Но он ведь почему-то сбежал из школы?

— Держался в стороне, — признал Арленс.

— Он чем-то отличался от вас? — не уступал Линли.

Мальчики не отвечали, но и их упорное молчание само по себе служило подтверждением — Мэттью Уотли отличался от них, и Линли понимал, что это отличие отнюдь не ограничивалось своеобразным выбором настенных украшений: он происходил из иной среды, он по-другому провел свое детство, не так выговаривал слова, он предпочитал иные ценности и выбирал себе не таких друзей. Этот мальчик не вписывался в обстановку Бредгар Чэмберс, и его соученики прекрасно это сознавали.

Теперь он обращался к Арленсу:

— Что значит — держался в стороне?

— Ну, просто… не признавал наши традиции.

— Какие традиции?

— Что принято делать. Ну, вы знаете. Всякие вещи. Как это бывает в школе.

— Какие вещи?

Уэдж вновь счел себя обязанным вмешаться. Нахмурившись, он перебил Арленса:

— Разные глупости, сэр. Например, каждый должен забраться на колокольню и вырезать там свое имя. Считается, будто колокольня всегда заперта, но на самом деле замок давно сломали, и все ученики — кроме девочек, конечно, — залезают туда и вырезают свое имя на стене. А если кто курит, так еще надо выкурить там сигарету.

— А еще надо искать магические грибы, — добавил Арленс с улыбкой, словно Уэдж подал ему пример.

— В школе принимают наркотики?

Арленс пожал плечами, вероятно уже сожалея о вырвавшемся у него признании. Линли принял этот жест за отрицание и переспросил:

— Так что это за магические грибы? И снова ответил Уэдж:

— Это просто забава, сэр. Ночью выходишь с фонариком, обмотав голову одеялом, и собираешь волшебные грибы. Их никто в рот не берет. Точно, никому и в голову не придет есть их. Мы держим их при себе, вот и все. Но Мэттью в этом никогда не участвовал.

— Он считал себя выше этого?

— Да нет, ему было это неинтересно, и точка.

— Если его что и интересовало, так модели поездов, — вставил Арленс. Мальчики дружно закатили глаза — по их понятиям, конструировать модели паровозов в тринадцать лет отдавало затянувшимся детством.

— И уроки делал, — добавил Уэдж. — Это он воспринимал всерьез — задания, зубрежку.

— И поезда! — подхватил Арленс.

— Вы знакомы с его родителями? — задал очередной вопрос Линли.

Шарканье ног, поспешное изменение позы само по себе могло послужить ответом.

— Вы видели их в родительский день? Смит-Эндрюс заговорил, не отрывая взгляда от своих ботинок:

— Мать Мэтта прежде работала в пабе. Они живут в пригороде Лондона, его отец вырезает надгробья. Мэттью даже и не думал скрывать это, как сделал бы любой другой на его месте. Ему было все равно. Ему вроде как даже хотелось, чтобы все знали про него правду.

Прислушиваясь к этим словам, наблюдая за реакцией мальчиков, Линли подумал, что школа вовсе не изменилась, да и общество в целом, пожалуй, тоже. В наш просвещенный демократический век все твердят об отмене классовых барьеров, но чего стоят эти декларации в стране, где на протяжении многих поколений о человеке судили по его акценту, по происхождению, по древности его богатства, по его клубу и кругу общения? Как могли родители Мэттью послать мальчика в школу, подобную Бредгар Чэмберс, почему они польстились на эту стипендию?

— Мэттью начал писать письмо женщине по имени Джин. Вы не знаете, кто это? Он был у нее на ужине.

Мальчики дружно покачали головой. Вероятно, они и впрямь ничего об этом не знали. Линли достал из кармана часы и задал последний вопрос:

— Родители Мэттью уверены, что он не мог сбежать из школы. А вы как считаете?

Смит-Эндрюс ответил за всех. Он хохотнул — странный то был смех, то ли визг, то ли рыдание — и сердито сказал:

— Да мы бы все унесли отсюда ноги, если б нам отваги хватило и было куда бежать.

— А Мэттью было куда бежать?

— Выходит, было.

— Быть может, ему только казалось, будто он нашел убежище. Выть может, он думал, что, убежав из школы, он окажется в безопасности, а на самом деле этот путь привел его к гибели. Мэттью связали, его пытали, то, в чем он видел свое спасение, на самом деле оказалось…

Послышался глухой стук — Арленс, лишившись чувств, соскользнул с кровати и растянулся на полу.

Урок истории уже начался. Гарри Морант знал, что ему следует спешить на урок, тем более что сегодня он вместе с группой ребят должен прочесть доклад перед классом. Его отсутствие сразу же будет обнаружено, его начнут искать по всей школе. Все равно. Гарри наплевать — для него все лишилось значения. Мэттью Уотли мертв. Все переменилось. Сила вновь в руках его врагов. Он проиграл.

После долгих месяцев ужаса — краткий, блаженно-счастливый период свободы и безопасности. Три недели он ложился слать, не страшась, что среди ночи его грубо разбудят, вытащат из постели, швырнут на пол и раздастся хриплый, скрипучий голос: «Вздуть тебя, красавчик? Вздуть тебя? Вздуть?» — и посыплются оплеухи, хорошо рассчитанные, никогда не оставляющие следов на лице, а потом по всему телу зашарят ненавистные руки, хватая, сжимая, впиваясь, выкручивая — и его поведут по темному коридору в туалет, и при свете свечи он вновь увидит загаженный мочой и экскрементами унитаз, и этот голос произнесет: «Языком все вылижешь… прекратишь дерзить», — и его начнут окунать лицом в мерзкую вонь, а он будет пытаться сдержать слезы, сдержать рвотные позывы и вновь потерпит поражение.

Гарри не понимал, почему его обрекли на расправу. Он вел себя в Бредгар Чэмберс в точном соответствии с правилами. Старшие братья учились в той же школе, они заранее рассказали Гарри, что от него требуется, чтобы стать своим, и он все выполнил, он залез на самый верх колокольни, по каменной винтовой лестнице, узкой, страшно высокой, и глубоко врезал в стену буквы своего имени. Он научился курить, хотя это занятие ему не слишком нравилось, он покорно и проворно исполнял все приказы старшеклассников. Он следовал неписаным школьным законам, не выделялся, никогда не доносил на товарищей. И все же это не помогло. Его выбрали на роль жертвы. И теперь все начнется сначала.

При одной этой мысли Гарри готов был кричать. Его душили слезы.

Утро уже переходило в день, но воздух так и не прогрелся. Солнце выглянуло, но не сумело разогнать промозглый туман. Особенно холодно было здесь, на бетонной скамье в уголке окруженного стеной сада со статуями, отделявшего дом директора от здания школы, — мраморные и бронзовые статуи, выступавшие из зарослей роз, словно добавляли ледяную струю к прохладе весеннего дня. Гарри начал дрожать, обхватил себя руками, сложился пополам.

Он видел, как приехали полицейские, он был в ризнице вместе с певчими, когда миссис Локвуд привела обоих детективов и поручила их заботам Чаза Квилтера. На первый взгляд их и не примешь за детективов, они совсем не похожи на полицейских, на тех, кого он ждал и представлял себе с того самого момента, как за завтраком по столовой пронесся слух, что Мэттью Уотли найден мертвым и в школу едут люди из Скотленд-Ярда. Гарри никогда прежде не видел работников Скотленд-Ярда, не соприкасался с тайной, заключенной в магических словах «Нью-Скотленд-Ярд» и известной лишь посвященным, поэтому он позволил своей фантазии создать образ полицейских из столицы — как они выглядят, как они действуют, — опираясь преимущественно на кино и книги. Но эти детективы никак не подходили к заготовленной им схеме.

Во-первых, старший детектив оказался чересчур высоким, чересчур красивым, ухоженным, хорошо одетым. Он говорил с аристократическим прононсом, и покрой его костюма обнаруживал, что он не носит оружия. Его спутница тоже, хотя и совершенно по-иному, разочаровала Моранта — низкорослая, непривлекательная, толстая, неряшливая. Как можно довериться любому из них? Это немыслимо, совершенно немыслимо. Мужчина снисходительно выслушает его со своей олимпийской высоты, женщина станет таращиться на него свинячьими глазками, а Гарри будет говорить, говорить, пытаясь сообщить им то, что ему известно, пытаясь объяснить, откуда ему это известно, и как все произошло, и кто в этом виноват…

Это просто предлог. Он цепляется за любой предлог, он подбирает себе оправдание. Да, он изо всех сил ищет какой-нибудь предлог, который позволил бы ему промолчать. Вот он решил, что эта парочка не годится в детективы, и, пожалуй, лучшего оправдания ему уже не придумать. Будем держаться этого. Они ничего не поймут, они ничем не смогут помочь. Они даже не поверят ему. Оружия у них нет. Они выслушают, все запишут и уйдут, предоставив Моранта его судьбе. Все последствия обрушатся на него, на него одного. Мэттью больше нет.

Он упорно отказывался вспоминать о Мэттью. Думать о нем — значит думать о том, чем он ему обязан, а думать о том, чем он ему обязан, значило вспоминать о своем долге, о чести и справедливости и осознавать, как он должен поступить сейчас, но это было слишком страшно, ибо исполнение долга требовало от него правды, он должен был сказать вслух все как было, а Гарри знал, что его ждет, если он все откроет. Выбор прост: промолчать или умереть. Ему всего тринадцать лет. У него вовсе нет выбора…

— Главным образом скульптуры и розы. Всего несколько лет назад…

— Что ж, давайте осмотрим и его.

Гарри съежился, услышав приближавшиеся к нему голоса, задрожал, когда в стене из кремня со скрипом приотворилась деревянная дверца. Он панически оглядывался в поисках места, куда бы спрятаться, но укрыться было негде. Чаз Квилтер и женщина из полиции вошли в сад статуй. Слезы отчаяния жгли глаза Моранта. Вот они уже увидели его — и резко остановились.

Линли нашел сержанта Хейверс в самом центре школьного двора. Пренебрегая элементарным правилом, воспрещающим взрослым подавать ученикам плохой пример, да еще непосредственно в школе, Барбара, скривившись и перелистывая свои записи, вовсю дымила сигаретой, а возвышавшийся на ней Генрих VII явно не одобрял ее поведение.

— Вы заметили, что Генрих смотрит на север? — заговорил Линли, поднимаясь по ступенькам на постамент статуи. — Фасад школы на востоке, но он в ту сторону и не глядит.

Хейверс быстро оглянулась на статую и ответила:

— Вероятно, он полагает, что в профиль он красивее, вот и обратил его к главному входу.

— Нет, — покачал головой Линли, — он напоминает нам о величайшем моменте своей жизни, потому он и смотрит на север, в сторону Босворта[9].

— А! История предательства и смерти. Гибель Ричарда III. Как это я все время забываю вашу приверженность династии Йорков? Впрочем, разве вы дадите по-настоящему забыть об этом! Вы, должно быть, плюете на гробницу старого Генриха всякий раз, как заходите в Аббатство?

— Это мой ритуал, — улыбнулся инспектор. — К тому же это — одно из немногих доступных для меня удовольствий.

— Не следует отказывать себе в удовольствии, — торжественно кивнула она.

— Вам удалось выяснить что-нибудь полезное за время прогулки с Чазом?

Барбара швырнула окурок на постамент.

— Обидно признаваться, но вы были совершенно правы относительно состояния этой школы. Снаружи все кажется великолепным. Трава зеленая, кусты подстрижены, деревья ухожены, стены в полном порядке, окна только что покрашены, и так далее. Но внутри все такое же, как в «Эребе», — старое, изношенное. За исключением новых зданий на южной стороне, театра, мастерской и общежитий для девочек, все обветшало, в том числе и комнаты для занятий. Лаборатория выглядит так, словно ее не обновляли со времен Дарвина. — Взмахом руки Хейверс охватила весь внутренний двор. — Так с какой стати аристократы посылают сюда своих отпрысков? Моя муниципальная школа была в лучшем состоянии, по крайней мере она была оснащена по-современному.

— Великая тайна, Хейверс.

— Семейная традиция?

— И это тоже. Сын должен идти по стопам отца.

— Мне плохо пришлось, теперь ты помучься? Линли выдавил из себя улыбку:

— Что-то в этом роде.

— А вам нравился Итон, сэр? — с излишней проницательностью спросила она.

Вопрос застал Линли врасплох. Виной тому был не сам Итон, нет; Итон с его старинными зданиями, овеянный древней историей, был прекрасен. Однако родители выбрали неудачный момент, чтобы отослать его прочь из дома. Не следовало отрывать подростка от семьи, переживавшей кризис, разлучать с отцом, погибавшим от беспощадной болезни.

— Да, как и всем, — пробормотал он. — Что вы еще обнаружили, кроме убогого состояния школы?

Хейверс вроде бы намеревалась отпустить еще какое-то замечание насчет Итона, но вместо этого послушно произнесла:

— У них тут имеется какой-то клуб шестиклассников, для выпускников. Он собирается в здании по соседству с «Ион-хаусом», где живет Чаз Квилтер. Там ребята напиваются по выходным.

— Кто именно?

— В клубе состоят только ученики старшего шестого класса, но я так поняла, что требуется пройти обряд посвящения. Чаз сказал, что некоторые предпочитают не вступать в клуб. Как он выразился, они «не проходят ступени инициации».

— Сам он состоит в клубе?

— Разумеется, он же старший префект. Полагаю, он обязан поддерживать великие традиции школы.

— Обряд посвящения входит в эти традиции?

— Очевидно, да. Я спросила его, каким образом вступают в клуб, а он покраснел и пробормотал, что приходится «делать всякие глупости» на глазах у товарищей. К тому же они там напиваются вусмерть. Считается, что выпускник имеет право на две порции спиртного в неделю, но, поскольку эти порции отмеряют другие ученики и они же подсчитывают, сколько порций пришлось на долю каждого, все это давно вышло из-под контроля. Похоже, эти пирушки по вечерам в пятницу сделались довольно разнузданными.

— Чаз не пытается как-то сдерживать этот разгул?

— По правде сказать, я этого просто не понимаю. Он же несет ответственность за их поведение, верно? Какой смысл называться старшим префектом, если он не выполняет свои обязанности?

— На этот вопрос ответить несложно, Хейверс. Весьма полезно иметь в анкете должность префекта. Университетские власти не станут проверять, насколько человек справлялся со своими обязанностями, им достаточно и того факта, что он числился префектом.

— Как вообще он мог сделаться старшим префектом? Если Чаз не способен руководить своими сверстниками, директору следовало это знать.

— Гораздо легче демонстрировать задатки лидера, не будучи старшим префектом, нежели быть хорошим префектом. Под давлением человек меняется. Возможно, именно это произошло с Чазом.

— А может, Чаз настолько смазлив, что директор не устоял перед ним, — проворчала Барбара со свойственным ей цинизмом. — Полагаю, они много времени проводят наедине, не так ли? — Линли бросил на свою напарницу предостерегающий взгляд, и она тут же пустила в ход последний аргумент: — Я же не слепая, инспектор. Чаз — красивый юноша, а Локвуд тут не единственный, кто западает на красивых мальчиков.

— Ну да. Что еще вы узнали?

— Я говорила с Джудит Лафленд, школьной медсестрой.

— А, да. Расскажите, что представляет собой медсестра.

Хейверс давно уже работала с Линли и знала его страсть к деталям, так что она начала с портрета Джудит Лафленд: на вид около тридцати пяти лет, волосы темные, глаза серые, на шее пониже правого уха большая родинка — она пытается прикрыть ее, перебрасывая вперед прядь волос и высоко поднимая воротник блузы, она даже придерживает воротник рукой, чтобы не расходился. Когда говорит, все время улыбается и охорашивается, приглаживает волосы, то застегивает, то расстегивает верхнюю пуговицу блузы, проводит рукой по ноге, проверяя, не морщинят ли чулки.

Это наблюдение показалось Линли наиболее интересным.

— Прихорашивается, как будто кокетничает? С кем именно? Вы были там с Чазом?

— Мне показалось, она ведет себя так с любым представителем мужского пола, а не только с Чазом. Пока мы там были, явился еще один старшеклассник, он жаловался на боль в горле, а она стала смеяться, поддразнивать его, говорила что-то вроде: «Не можешь жить без меня, да?» — а когда засовывала ему в рот градусник, то заодно погладила его по головке и похлопала по щеке.

— Какие выводы?

— Конечно, она не станет крутить любовь с мальчиками, — задумчиво проговорила Хейверс, — как-никак она старше любого из них чуть ли не на двадцать лет, но она нуждается в их восхищении и лести.

— Она замужем?

— Мальчики именуют ее «миссис Лафленд», но обручального кольца у нее нет. Должно быть, разведена. Она работает в школе три года, думаю, она приехала сюда сразу после развода. Ей нужно строить жизнь заново, и ей требуется подтверждение, что она еще сохранила привлекательность в глазах мужчин. Ну, вы знаете, как это бывает.

Сколько раз им приходилось в своей работе сталкиваться с последствиями измен и разводов! Они оба наблюдали первоначальную стадию одиночества покинутого человека, ужас перед перспективой провести всю оставшуюся жизнь без партнера, а затем потребность скрыть неотступный страх под маской жизнерадостности, деловитости, судорожное желание быть при деле. Подобная реакция на утрату характерна отнюдь не только для женщин.

— А что насчет справки, освобождающей от игры?

— Лафленд держит бланки в ящике стола, но ящик не заперт, а амбулаторию никто не охраняет.

— Мэттью мог стащить бюллетень?

— По-моему, вполне мог, в особенности если в тот момент медсестру кто-то отвлек. Судя по тому, как она вела себя нынче, Мэттью вполне мог утащить бланк, пока какой-нибудь старшеклассник пудрил ей мозги.

— Вы обсуждали с ней эту возможность?

— Я только спросила, как выдаются справки. Насколько я поняла, если кто-то из учеников плохо себя чувствует и не может после занятий участвовать в спортивных играх, он идет к Джудит Лафленд, она осматривает его, меряет температуру и так далее, и если он в самом деле болен, выдает ему справку об освобождении от игр. Если больного требуется уложить в изолятор, она передает справку с другим учеником, и тот вручает ее тренеру или бросает в его почтовый ящик, если же болезнь не столь тяжелая, пациент сам относит справку учителю, а потом возвращается к себе в спальню и укладывается в постель.

— Она ведет запись больных, обращавшихся за освобождением от игры?

Хейверс кивнула:

— В пятницу Мэттью не получал такой справки. Запись об этом отсутствует. Однако на протяжении семестра он дважды получал освобождение. Полагаю, во второй раз — это было три недели назад — он мог припрятать справку и выждать подходящий момент, чтобы удрать. Да, кстати. Мы с Чазом наткнулись на Гарри Моранта — он прятался в саду статуй.

— Вы говорили с ним?

— Если это можно назвать разговором. В глаза не смотрит, отвечает односложно.

— И что же?

— Он тоже ходил в кружок, где собирали модели паровозов. Там он и подружился с Мэттью.

— Они стали близкими друзьями?

— Трудно сказать. Мне кажется, Гарри преклоняется перед Мэттью. — Барбара помедлила, нахмурилась, подбирая точные слова.

— Да, сержант?

— Мне кажется, он знает, почему Мэттью сбежал. Он бы всей душой хотел последовать его примеру.

Линли приподнял бровь:

— Это кое-что меняет в нашем раскладе.

— Почему?

— Значит, дело не в классовых различиях. Гарри был несчастлив в этой школе, и Мэттью тоже, и Смит-Эндрю с… — Линли оглянулся на Генриха VII, самодовольного, уверенного, что сумел раз навсегда изменить историю страны.

— Сэр?

— Я думаю, нам пора на встречу с директором.

Кабинет Алана Локвуда выходил окнами на восток, как и часовня, и здесь, как в часовне, было немало элементов, долженствовавших произвести впечатление на посетителей. Широкий эркер — боковые ставни раскрыты и пропускают вовнутрь холодный воздух — вмещал большой стол, покрытый тканью, шесть стульев с бархатными сиденьями и стоячий канделябр эпохи рококо, отлитый из серебра, ярко светившегося на фоне любовно отполированного дерева. Напротив эркера камин, выложенный белыми и голубыми голландскими изразцами, приютил в своем зеве не электрический эрзац огня, но настоящее живое пламя. Над камином висел гольбейновский[10] портрет неизвестного юноши, а рядом на стене второй портрет — изображение Генриха VII, крайне нелестное для монарха. Две стены занимали застекленные стеллажи с книгами, на третьей — фотографии, отражавшие школьную историю за последние годы. Едва Линли и Хейверс вошли в комнату, как Алан Локвуд поднялся из-за стола и двинулся им навстречу по толстому нарядному сине-золотому ковру. Директор успел снять мантию — она висела на крюке за дверью — и без нее выглядел каким-то незавершенным.

— Надеюсь, все члены школьного коллектива проявили готовность сотрудничать? — спросил он приглашая детективов пройти к большому столу Для себя директор выбрал стул, стоявший спиной к окну, — свет бил из-за его плеча, и черты лица слегка расплывались. По-видимому, прохлада нисколько не беспокоила его, Локвуд даже не стал закрывать окно.

— Да, вполне, — подтвердил Линли. — В особенности нам помог Чаз Квилтер. Спасибо, что предоставили его в наше распоряжение.

На этот раз улыбка Локвуда была искренней.

— Чаз — прекрасный мальчик, правда? Такие не часто встречаются. Его все любят.

— И уважают?

— Да, не только школьники, но и учителя. На этот раз у меня не было ни малейших проблем при выборе старшего префекта. Все учителя выдвинули кандидатуру Чаза.

— Да, он действительно очень приятный мальчик.

— Он, пожалуй, чересчур даже старается, но это понятно: после того, что произошло с его старшим братом, Престоном, Чаз должен защитить семейную честь. Это так похоже на Чаза — он решил исправить урон, нанесенный Престоном.

— Тот оказался паршивой овцой?

Локвуд машинально потянулся рукой к шее, но успел отдернуть руку прежде, чем она коснулась кожи.

— Престон — просто негодяй. Обманул все наши надежды. Его исключили за воровство в начале прошлого года. Мы предоставили ему возможность самому уйти из школы, ведь его отец — сэр Фрэнсис Квилтер, с этим надо считаться, однако парень отказался уйти по-хорошему, потребовал, чтобы мы доказали выдвинутые против него обвинения. — Локвуд поправил галстук и продолжал с ноткой сожаления в голосе: — Престон — клептоман. Доказать это было совсем не трудно. После исключения из школы он отправился к родственникам в Шотландию. Насколько мне известно, теперь он занимается добычей торфа, а все надежды его семьи, все честолюбие сосредоточилось на Чазе.

— Это тяжелая ноша.

— Только не для столь талантливого юноши. Чаз станет хирургом, как его отец. Престон тоже мог сделаться хирургом, если б не запускал руки в чужое добро. Это исключение из Бредгара было для меня наиболее тягостным. Разумеется, были и другие случаи, но этот — самый неприятный.

— А вы здесь уже…

— Четвертый год.

— А до того?

Локвуд приоткрыл было рот, но тут лее резко его захлопнул. Глаза его сузились, он пытался понять, с какой стати Линли внезапно изменил тему разговора.

— Я работал в системе государственного образования. Позвольте спросить, какое отношение это имеет к следствию, инспектор?

Линли только плечами пожал.

— Я предпочитаю поближе познакомиться с людьми, с которыми работаю, — пояснил он, догадываясь, что Локвуд не поверит его словам и не примет это извинение, тем более что рядом сидит сержант Хейверс и усердно фиксирует каждое его слово.

— Понимаю. Ну а теперь, когда вы получили информацию, мне бы тоже хотелось кое-что узнать.

— Все, что в моих силах.

— Благодарю вас. Вы провели здесь все утро. Вы беседовали с учениками. Вы осматривали школу. Насколько мне известно, сержант побывала даже в больнице и допрашивала миссис Лафленд. Но почему до сих пор никто не занялся поисками водителя, подобравшего на дороге маленького мальчика и убившего его?

— Хороший вопрос, — снисходительно признал Линли. Хейверс, не поднимая головы, продолжала писать. Они исполняли традиционные роли доброго и злого полицейского, чтобы все время держать свидетеля в напряжении. За полтора года совместной работы им уже десятки раз приходилось играть в эту игру, и теперь они начинали ее, не сговариваясь. — Проблема заключается в том, что Бредгар Чэмберс находится в довольно уединенном месте, так что я сомневаюсь, мог ли тринадцатилетний мальчик остановить здесь попутку.

— Но он сумел это сделать, инспектор! Вы же не станете утверждать, что он пешком добрался до Стоук-Поджес?

— Я допускаю другую возможность: Мэттью вовсе не ловил попутную машину. Он заранее договорился об этой поездке, он знал водителя. В таком случае мы получим гораздо больше полезных сведений здесь, в школе, нежели в любом другом месте.

Лицо Локвуда исказила гримаса.

— Вы хотите сказать, что кто-то в школе… Вы понимаете не хуже меня, что смерть мальчика — разумеется, это большое несчастье — не связана с нашей школой!

— Боюсь, пока я не могу подтвердить ваше мнение.

— Мальчик сбежал. Он хитроумно подтасовал факты, чтобы его искали сразу в двух местах, а сам удрал к своим лондонским приятелям. Очень жаль, что с ним случилось несчастье, но дело обстоит именно так; мальчик нарушил устав школы, и теперь уже ничего не исправишь, однако школа в этом отнюдь не виновата, и я не намерен принимать на себя ответственность.

— Учителя имеют собственные автомобили, кроме того, в гараже стоит школьный транспорт, в частности несколько микроавтобусов.

— Учителя?! — задохнулся Локвуд. — Вы намекаете, что кто-то из учителей?!

Линли не дрогнул.

— Совершенно необязательно. — Он подождал, чтобы до директора дошел смысл этого ответа, а затем продолжал: — У вас здесь много работников: уборщицы и экономки общежитий, и привратники, и повара, не говоря уж о женах преподавательского состава, которые также живут в кампусе, и о самих учениках.

— Вы сошли с ума, — глухо проговорил Лок-вуд. — Тело мальчика найдено вечером в воскресенье, а исчез он в пятницу. Несомненно, он отошел подальше от школы, а потом остановил проезжавшую машину.

— Возможно. Однако он ушел отсюда в школьной форме, значит, он не боялся, что в нем опознают ученика Бредгар Чэмберс и вернут его обратно в школу.

— Он пробирался полями, канавами, лесом, пока не отошел достаточно далеко. Мальчик был вовсе не дурак, инспектор. Иначе он не получил бы стипендию. Мы имеем дело с очень умным подростком.

— Да, насчет стипендии. Почему школа остановила свой выбор именно на Мэттью?

Локвуд вышел из-за стола, прошел к бюро и возвратился с папкой в руках. Быстро перелистывая ее содержимое, он сказал:

— Родители зарезервировали для него место, когда Мэттью было восемь месяцев. — Он глянул на Линли, словно опасаясь, что из его слов инспектор сделает какой-то неблагоприятный для Бредгар Чэмберс вывод. — Обычно именно так записываются в частные школы. Вы ведь это знаете. Вы сами учились в Итоне, не так ли?

— Так что насчет стипендии? — настаивал Линли, предпочитая пропустить мимо ушей этот вопрос.

— Всем будущим третьеклассникам мы рассылаем информацию относительно имеющихся в нашем распоряжении стипендий. Данная стипендия предназначалась для ребенка из недостаточно обеспеченной семьи, проявившего способности к учебе.

— Как отбирается кандидат на эту стипендию?

— Каждый член попечительского совета вносит свое предложение, а я, на основании их рекомендаций, делаю окончательный вывод.

— Ясно. Кто же выдвинул кандидатуру Мэттю Уотли?

Локвуд замялся:

— Инспектор, такие вещи мы обычно не раскрываем.

Линли требовательно приподнял руку:

— Мы расследуем убийство.

На миг их взгляды столкнулись, они боролись, не желая уступать. Сержант Хейверс перестала писать и подняла голову, держа карандаш наготове.

Локвуд продержался десять секунд и сник.

— На стипендию Мэттью выдвинул Джилс Бирн, — сказал он. — Вам, конечно, известно это имя.

Разумеется. Джилс Бирн, блестящий специалист, обнажающий политические, социальные и экономические изъяны страны. Человек, наделенный ядовитым умом и остро отточенным языком. Выпускник Лондонской школы экономики, ведущий программу на радио Би-би-си, где он регулярно пропускает через мясорубку всякого, кто отважится дать ему интервью. Да, это, несомненно, любопытно, но еще интереснее другая ассоциация, которую сразу же вызвало у инспектора это имя.

— Бирн. Значит, префект «Эреба», Брайан Бирн?..

— Да. Он его сын.