Шляпа Ирины. Современный китайский рассказ - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Ван Сянфу (Би Фэйюй 毕飞宇 Тень любви 相爱的日子) #9

Би Фэйюй 毕飞宇 Тень любви 相爱的日子

(перевод Николая Амурова и Суй Янь)

Привет! Оказалось, они с ним земляки, да к тому же и однокашники, но вопреки всём ожиданиям они не были знакомы. Как принято в таких случаях, они пожали друг другу руки и обменялись телефонами, буквально через три-четыре минуты им уже не о чем было говорить, ну что ж, придётся расстаться. Самоё главное, она чувствовала себя неловко. Сегодня она привела себя в порядок, оделась просто и со вкусом, но ей всё-таки было не по себе. Этот приём был слишком расточительным, слишком роскошным, что давало ей ощущение нереальности, словно всё происходит во сне. На самом деле она чувствовала себя Золушкой, которая пришла поесть-попить на халяву. Подруги правильно говорили: она пришла сюда не поесть, она пришла сюда в поисках шанса. Ведь на банкете можно встретить открывателя талантов или заарканить богача, какого-нибудь крёза. В наши дни больше всего не хватает именно шансов, кто знает… всё может статься. Подруги давно ей говорили, что для девушек в их возрасте самыми важными являются два дела — показаться на публике и примелькаться: шанс — не ракета дальнего действия, оснащённая системой глобального позиционирования, не надейся, что она свалится тебе прямо на голову, ты же не Бен Ладен, в конце концов…

Однако на дармовщину поесть и выпить тоже непросто, ведь ты ничем не отличаешься от воришки. Люди как-то незаметно раскололись, разделились на группки по три-пять человек, на кучки по пять-шесть человек, они смеялись, разговаривали, но ни в одной из них она не чувствовала себя своей, сходиться — грубо, проявлять настойчивость было не в её характере, иногда кто-нибудь неожиданно встречался с нею взглядом, но это была не более чем тактичная улыбка — дань вежливости. Ей приходилось торопливо улыбаться в ответ, но её улыбка постоянно опаздывала, она улыбалась, а человек уже проходил мимо. В это мгновение её улыбка, утратившая адресата и уже никому не предназначенная, бессмысленно застывала на лице и какие-то доли секунды ещё висела там, пустая и холодная. Это оставляло у неё скверное чувство, очень скверное. Ей оставалось только, держа в руках бокал, с растерянно-беспомощной недоуменной улыбкой на лице материться про себя: «Я имела в виду твоего благородного отца!»

Неожиданно зазвонил телефон. Звонок прозвенел дважды, а она уже поднесла трубку к уху. Молодые из числа тех, кто ещё не нашёл работу или не устроился в жизни, имеют одну общую особенность — очень быстро отвечают на телефонные звонки. Телефонный звонок — это их жизнь, судьба, ожидание звонка незаметно создаёт у них иллюзию, от которой невозможно избавиться, будто в каждом телефонном звонке таятся огромные, безграничные возможности, нельзя упустить ни одного шанса, иначе придётся ещё долго ждать нового случая…

— Алло! — ответила она. Телефон молчал… — Алло! — повторила она снова, слегка наклонившись к трубке.

— Это я… — неожиданно прозвучал неторопливый голос.

— А ты кто?

Голос в трубке зазвучал ещё медленнее:

— Экие важные люди, до чего забывчивы. Даже меня не помнишь. Подними голову, так… посмотри налево, да, у двери туалета. В нескольких метрах от тебя.

Она увидела его, это был он — её однокашник и земляк. Это с ним она познакомилась несколько минут назад. В это время её однокашник и земляк стоял, прислонившись к стене у двери туалета, наклонив голову, в одной руке он держал бокал, в другой сжимал мобильный телефон. Он выглядел настолько счастливым, что на первый взгляд могло показаться, будто он заигрывает с любимой девушкой, которую обожает до глубины души.

— Как я тебе завидую, — сказал он, — не прошло и полутора лет после окончания университета, а ты уже оказалась в такой компании. Есть одно выражение, как там?.. Красавица с «золотым воротничком», да, это о тебе.

Она рассмеялась, опустив ресницы, и сказала в телефон:

— Ты же раньше меня оказался в компании, так что прошу любить и жаловать, старший брат.

Голос в телефоне засмеялся и произнёс:

— Я пришёл поесть и выпить на халяву, а вот ты должна больше заботиться о своём младшем братишке.

Она одной рукой держала телефон, а другой полуобнимала себя чуть ниже груди, это был её самый любимый жест, можно сказать, любимая поза, тонкое изящное предплечье прижималось снизу к её груди, делая её в глазах других более пышной и соблазнительной, ну просто красоткой. Она сказала в телефон:

— И я пришла задарма поесть и выпить.

Оба они замолчали и почти одновременно подняли голову и посмотрели друг на друга. Их взгляды встретились, их отделяли восемь-девять метров. Поверх толпы высокопоставленных и счастливых голов они смерили друг друга взглядом и испытали чувство радости. Им больше не было скучно, и, казалось, к ним вернулась самоуверенность. Он улыбаясь наклонил голову, словно рассматривая носки туфель, и попытался заигрывать:

— Прекрасное вино, не так ли?

Она устремила взгляд в окно:

— Я не большой знаток вин, просто выбираю красивое.

— Как можно пить вино лишь потому, что оно красивое? — Тон, которым он это произнёс, выдавал в нём знатока, в голосе его зазвучали покровительственные нотки, он сказал медленно, с участием: — Надо попробовать вина всякого цвета, а попробовав всё вина, следует выбрать один вид и пить его; не волнуйся, а будь спокойна, братишка с тобой. — Затем он добавил: — Не вешай трубку, слышишь?

— С какой стати?

— Поболтай с братишкой.

— Почему это я не могу повесить трубку?

— Глупышка, если повесишь трубку, с кем ты будешь разговаривать? Кто ещё обратит на тебя внимание? Насколько это задевает самолюбие — вот так звонить. Только так можно спасти наше тщеславие, давая знать, что мы, мол, тоже ежедневно заняты важными делами. Ты знаешь, что такое быть ежедневно обременённым множеством дел? Запомни, это когда твой собеседник постоянно несёт всякий вздор.

Она, наклонив голову, вслушивалась в его слова. Затем взяла новый бокал вина и неспешно направилась в дальний угол зала. На лице её играла сдержанная улыбка, словно в гуще забот она выкроила свободную минуту. У этой нынешней её улыбки был объект, только находился он не здесь, поблизости, а где-то там, далёко. На приёме было такое прекрасное освещение, такая замечательная музыка, вино, конечно же, было ещё более прекрасным, но она не могла спокойно пить, не могла отвечать на приветствия других. Она была занята. Она постоянно кивала кому-то невидимому головой в знак согласия, иногда делала глоток вина из бокала, улыбка на её лице делалась более чувственной. Она была уверена, что улыбка её обворожительна.

— Спасибо тебе, брат.

— Да ну, что ты, это я должен тебя благодарить.

— Пойдём-ка отсюда, фальшивка, — шутливо сказала она и улыбнулась.

— Мы не можем отсюда уйти, — возразил он, — такое хорошее вино, да ещё бесплатно.

Они проснулись часа через три, трезвые, вино к тому времени уже выветрилось. Они занялись любовью, затем вздремнули немного. Его одеяло и всё тело были пропитаны одинаковым запахом, это был смешанный запах алкоголя и спермы. Нельзя сказать, чтобы он был приятным, но и дурным он не был, запах как запах, вполне терпимый. Было очевидно, что он не только редко стирал одеяло, но и сам мылся нечасто. Но темперамент у него был удивительный, горячий, бурный, почти обжигающий, источавший мощную энергию, захватывающую всех, кто был рядом с ним. Этот темперамент делал запах более привлекательным. Она обняла его, тесно прижавшись к его спине. Глубоко вздохнула. Он проснулся в то же мгновение, обернулся, посмотрел на неё и, казалось, был немного озадачен, лёгкое замешательство промелькнуло в его глазах. Его глаза выдали его, но лишь на мгновение, тем более в темноте этого действительно невозможно было увидеть, но это не укрылось от её взгляда.

— Обознался? — с усмешкой сказала она.

— Обознался, — откровенно признался он, усмехнувшись в ответ.

— У тебя есть девушка? — спросила она.

— Нет, — ответил он.

— А была?

— Конечно, а у тебя?

Она подумала и ответила:

— Меня бросил один, я рассталась с двумя, а в остальном — так… было несколько интрижек. А у тебя?

Он сел, набросил на себя рубаху и, вздохнув, сказал:

— Что об этом говорить… Всё кончилось, так и не успев начаться.

Пока они так болтали, он включил свет. Лампа дневного освещения мигнула дважды, и холодный белёсый свет мгновенно залил его спальню. На самом деле было бы не совсем точным называть спальней это помещение, где были в беспорядке разбросаны его одежда, чемоданы, книги, посуда, где стоял его компьютер. Компьютер был настолько грязным, что выглядел не лучше, чем замызганная пепельница. Она, зажмурив оба глаза, грубо прикинула, что её «квартира» была на два-три квадратных метра больше, чем эта. Когда открыла глаза, то была уверена: больше не на два-три квадратных метра, а на целых четыре. Всё четыре года в университете она факультативно изучала это, её взгляд уже давно стал таким же точным, как и чертежи.

Он вдруг почувствовал, что слегка проголодался — на приёме уделял внимание лишь выпивке и почти ничего не ел. Он набросил хлопчатобумажный свитер и сказал:

— Пойдём поедим чего-нибудь, я угощаю.

Она не сказала ни «да» ни «нет», а лишь поплотнее натянула одеяло до самого подбородка.

— Давай ещё полежим, — предложила она, — займёмся ещё раз…

Ночью, часов в одиннадцать, на улице было довольно морозно, людей и машин на дорогах стало гораздо меньше, улица словно вымерла и выглядела совершенно пустынной. В то же время она стала как будто шире, уличное освещение горело ярко, как никогда, фонари по обеим сторонам улицы создавали удивительную, уходящую вдаль перспективу, великолепной слепящей полосой они тянулись, как казалось, вплоть до самого горизонта. Такси стремительно неслись по замёрзшей улице и со свистом проносились мимо.

Они зашли в закусочную под открытым нёбом прямо на улице и сели за столик. Это была её идея, она утверждала, что ей нравится есть в подобных закусочных. Но он точно знал, что это было не что иное, как попытка сэкономить его деньги. Они расположились поближе к печке, заказали две порции жареной лапши, две порции запечённой рыбы, да пару чашек супа с яйцом и помидорами. Хотя они и сели рядом с печкой, но пронизывающий холод всё равно чувствовался. Горячее дыхание постели давно рассеялось. Он поднял воротник пальто, сунул обе руки в рукава, застыв, пристально смотрел на огонь в очаге. Подали суп; пока она ела суп, он впервые внимательно рассмотрел её. Румянец на щёках давно утратил свой яркий привлекательный оттенок, лицо выглядело холодным, немного желтоватым, вокруг глазных впадин слегка обозначились тёмные круги. Вряд ли её можно было назвать красавицей, совершенно обыкновенная, заурядная девушка. Тем не менее, когда она занималась любовью, её тонкая и сильная талия таила в себе такую притягательность, была столь соблазнительной и заманчивой. Откуда у неё настолько гибкая, сильная талия?

Задул пронизывающий зимний ветер, так называемая стена закусочной была всего-навсего куском полиэтиленовой плёнки, она вздулась под сильным порывом зимнего ветра, выпятилась внутрь и стала похожа на половинку воздушного шара. Лампы, висевшие под потолком, в такт закачались на ветру, их силуэты на земле тоже стали колебаться в такт — то влево, то вправо, словно в постели в страстном и бурном порыве. Глядя на пляску теней на земле, он до мельчайших деталей вспомнил всё подробности того, что последовало за их встречей, и вдруг им овладело страстное желание поцеловать её, крепко-крепко обнять и сильно сжать в объятиях. Он испытывал чувство вины перед ней: как бы то ни было, он не должен был в такое время приглашать её в подобное место. Ничего, успокаивал он себя, в следующий раз… В следующий раз обязательно приглашу её в достойное место, по крайней мере вокруг должны быть настоящие стены.

Обеими руками она держала чашку с супом, с головой уйдя в это занятие, большими глотками допила то, что осталось на дне, и, переведя дыхание, сказала с чувством:

— Как вкусно!

Он, выпростав руки из рукавов, нежно обхватил её щёки, она лёгонько потёрлась щекою о его ладонь, помогая ему завершить эту мягкую нежную ласку.

— До чего хорошо сегодня! — сказала она.

— Ага, — согласился он, — сегодня просто замечательно.

Его большие пальцы скользили у уголков её глаз. Удовольствие — удивительная штука. Когда оно покидает тебя, то уходит как-то сразу, и ничем его не удержать, а когда приходит, то совершенно неожиданно и щедро.

Хозяин и по совместительству повар закусочной под открытым небом, казалось, тоже заразился общим весельем, он зажёг сигарету, поднеся к ней раскалённые докрасна щипцы для угля, и что-то шептал па ухо своей помощнице, наверное, заигрывая с нею, чувства девушки были написаны у неё на лице. Судя по её виду, это была простая деревенская девушка, языки пламени в очаге колебались, освещая её широкое лицо. Кроме этих двух пар, в закусочной никого не было. Было пустынно и холодно. Воспользовавшись атмосферой всеобщей радости, он заговорил с хозяином:

— Уже так поздно, да и посетителей нет, почему же вы не закончили работу?

— Как это нет посетителей? — возразил хозяин. — Скоро подойдут сменщики водителей-таксистов, а потом и последние посетители подтянутся, так что ещё поработаем.

После ужина они, невзирая на ледяной ветер, пошли по дороге и прошли в ночной темноте метров сорок-пятьдесят. У одного из фонарей он обнял её полами своего пальто, а затем прижал к столбу освещения. Он тесно прижался к ней и поцеловал. Это был прекрасный поцелуй, он имел вкус жареной лапши, запечённой рыбы и супа с яйцами и помидорами. И всё это было бесплатно. Он оторвался от её губ и сказал:

— Как вкусно!

Она засмеялась, затем, почувствовав неловкость и смущение, спрятала голову у него на груди и стояла так довольно долго. Она туго стянула воротник его пальто, подняла голову и произнесла:

— Так замечательно, как будто мы влюблённые.

Снова налетел порыв ветра, ему пришлось прищурить глаза. Когда ветер утих, он открыл глаза и тоже засмеялся.

— Ещё бы, — сказал он, — как будто мы влюблённые.

И она поцеловала его в ответ. Он похлопал её по мягкому месту и произнёс:

— Иди домой, я не стану тебя провожать, мне тоже скоро на работу.

Он работал на овощном рынке Хубуцзе. До того как найти подходящую официальную работу, он постоянно занимался приёмкой товаров на этом рынке. Так называемая приёмка товаров представляла из себя не что иное, как работу обычного грузчика, отвечавшего за выгрузку из больших грузовиков фруктов, овощей, рыбы, мяса, домашней птицы, яиц, а также взвешивание, сортировку и доставку их различным мелким лавочкам. Раньше всю эту работу делали сами продавцы — хозяева лотков и лавочек, но — посторонние, как правило, не знали — эти чумазые, в пыли с головы до ног хозяева на самом деле были людьми состоятельными; а где вы видели, чтобы состоятельные люди занимались физическим трудом? И они не стали им заниматься, вот и отлично, у него появился прекрасный шанс. Он рассказал о своих соображениях некоторым из этих хозяев, при этом заставил их пощупать его мышцы; нескольким из них его идея пришлась по душе, и они, посоветовавшись, дали согласие. Оплата на самом деле была небольшой: разбросав её на всех, они посчитали и убедились, что дело выгодное, каждому из продавцов приходилось платить самые ничтожные суммы.

Работы у грузчиков было немного, вся её сложность заключалась во времени, когда нужно работать, а оно было крайне неудобным — вторая половина ночи. И это могла быть только вторая половина ночи. Во-первых, большие грузовики не допускаются в город в течение дня; во-вторых, овощи — продукция капризная и не могут ждать следующего дня, на следующий день они потеряют всякий товарный вид. Товарный вид жизненно важен для них, от него в высшей степени зависит и их цена. По поводу привлекательного товарного вида овощей торговец Ху высказался в самую точку: по его словам, овощи будто «девушка», самую высокую цену дают лет в двадцать, когда завянут, станут сухими и морщинистыми, хороших денег за них уже не получишь.

Но оставим в стороне «девушек», если сравнивать, то ему больше всего нравилась приёмка овощей. Не масляные, не жирные, ополоснул руки — и на рассвете можно отправляться в постель. Самыми страшными были яйца домашней птицы, чтоб она сдохла! Будь то куриные, утиные или перепелиные яйца, стоило руке соскользнуть — трах… и не надейся, ни одного целого не останется… Стоило разбить коробку, и обильный пот, который он проливал целую неделю, превращался в мочу. А моча уже ничего не стоила.

Когда он только начал заниматься этой работой, ему было трудно мириться со своим положением, сперва даже испытывал чувство обиды. А сейчас ничего, стало нравиться. Он не боялся физического труда, даже полезно было потратить ночью немного сил. К чему копить эту дикую, необузданную силу? Каждое утро, когда он вставал с постели, дружок в промежности ни с того ни с сего поднимался, полный твёрдого желания, угрожающе целился в пространство… но цели-то не было. Сейчас стало намного лучше, дружок сделался понятливее и ранним утром в основном редко давал себе волю.

Но что бы там ни говорили, он всё-таки не любил эту работу, потому что она не была надёжной. Ради хлеба насущного перекантоваться какое-то время на овощном рынке Хубуцзе — это ещё куда ни шло, но всю жизнь принимать овощи и фрукты на рынке… Как-никак уже 24, пора найти жену, обзавестись семьёй. Стоило ему вспомнить об этом, и в душе у него возникало чувство невыразимой потерянности, чувство жалости к себе. Больше всего он боялся смотреть на стеллажи с товаром. Ранним утром стеллажи были заполнены горками разнообразных овощей и снеди, это лук-порей, сельдерей, пучки салата, перец стручковый, чеснок, говядина, баранина, куриные крылышки, утиные лапки, свиные почки, круглые и гладкие яйца домашней птицы. Но всё это не принадлежало ему. Не то чтобы было не по карману всё это купить, просто ему не принадлежал тот самый обыкновенный образ жизни с «походом за продуктами». В душе он втайне надеялся, что когда-нибудь наступит такой день, одно воскресное утро, самый обычный день жизни, когда он проснётся и, взяв её за руку, будет прогуливаться на рынке Хубуцзе, иногда останавливаясь перед стеллажами и вместе с «нею» придирчиво выбирая любимые продукты. Пусть даже кусочек доуфу или пучок шпината — как было бы хорошо, если бы он мог жить такой жизнью. Будет, рано или поздно он будет так жить.

Будучи приёмщиком товара, после окончания работы он никогда не смотрел на стеллажи; как только рассветало, он поворачивался и уходил, а вернувшись домой, тотчас ложился спать.

Рынок Хубуцзе находился на некотором расстоянии от его жилища. Он собирался снять квартиру поблизости, но квартиры в этом районе стоили вдвое дороже. Жизнь в городе была нелёгкой. Нельзя сказать, чтобы у него не возникала мысль вернуться обратно в деревню, но это было невозможно, не мог он просто так вернуться. И это не был вопрос самолюбия, было бы хорошо, если б в своё время он не поступил в университет, тогда бы он женился или устроился на работу — а сейчас… у него на родине не осталось ни одного свободного клочка пахотной земли, даже размером с ладонь, не было достаточно денег, как он мог встать на ноги? Единственное, что оставалось, так это отправиться в город на заработки. Вместо того чтобы возвращаться в деревню, а затем снова ехать в город, не лучше ли было остаться в городе? Увы, он сбился с шага, не попал в темп жизни ни города, ни деревни. Однокашники по средней школе той поры уже стали отцами и матерями, а он всё остаётся холостяком, не хватило смелости поехать домой на Новый год, одно обращение «дядя» обойдётся в сто юаней, да другое обращение «дядюшка» — в двести, он тоже стал дорогим. Зачем он только выбился в люди? Зачем поступил в университет? Человек не может быть талантливым до такой степени!

В конце концов, он был молод, горяч, всего два-три дня, как они расстались с нею, а его тело вышло из повиновения, взбунтовалось. Он хотел её, хотел её тонкую и сильную талию, хотел её всю без остатка, но она — согласна ли, хочет ли его она? Ведь в тот день он напился до поросячьего визга — у него не было ни малейшей уверенности в успехе. Попробую, тогда попробую. В одну руку он взял мобильный телефон, другую положил в карман брюк, сдерживая себя. Она не отвечала. Никто не брал трубку. Наконец из телефона прозвучало:

— Извините, абонент не отвечает.

Он захлопнул крышку телефона, стыд жёг его. Такое дело нельзя повторять раз за разом. Он стоял на улице, смотрел на зимний закат, сердился на себя, испытывая некое невыразимое огорчение и отчасти грусть. Стоял на месте, сжимая в одной руке телефон, а другой сдерживая себя, но в конце концов так и не смог избавиться от плотского вожделения, снова набрал номер и на этот раз дозвонился, что привело его в восторг.

— Кто говорит? — спросила она.

— Это я! — ответил он.

— А кто ты? — поинтересовалась она, её дыхание было слышно очень слабо, голос также казался очень хриплым, как будто доносился откуда-то издалёка. У него упало сердце. Проблема была не в том, что дыхание её было слабым, а в том, что она действительно не узнала его голос. Не похоже на то, что она делает это нарочно.

— Ах, как мы, важные люди, забывчивы, — сказал он намеренно высоким тоном, придав голосу равнодушный оттенок. Как будто ему была безразлична её реакция.

— Это я — однокашник, да и земляк, твой старший брат! — Он сам почувствовал, что в его голосе прозвучали нотки неискренности. В подобной ситуации только таким образом он мог защитить своё слабое самолюбие. Он ни в коем случае не должен был ей звонить.

Телефон молчал. Молчание длилось очень долго. Он оказался в столь щекотливом положении, что ему хотелось выбросить свой телефон, забросить его из Нанкина прямо в его родную деревушку. Нет, он ни в коем случае не должен был ей звонить. Именно в это время произошло нечто неожиданное. После длительной паузы из телефона вдруг донёсся её плач, точнее говоря, она всхлипывала. Она сказала лишь:

— Брат, приходи ко мне.

Он всё время держал мобильник у уха, до того как спустился в подвал, до того момента, когда, толкнув, открыл дверь её квартиры. И в то мгновение, когда их глаза встретились, они по-прежнему всё ещё прижимали к уху телефоны — казалось, что они раскалились. Но лоб у неё всё же был ещё более горячим, чем телефон. У неё был сильный жар, зрачки обоих глаз блестели из-за высокой температуры. Из-за чего она выглядела прекрасной и жалкой.

— Вставай, — сказал он громко, обращаясь к ней, — я отвезу тебя в больницу.

Мгновение назад она ещё плакала, но, когда он пришёл, ей вроде бы стало лучше, на лице её даже появилась улыбка.

— Не надо, — сказала она охрипшим голосом, — это не смертельно.

Он посмотрел на её голову, лежавшую на подушке, — она казалась одинокой, по сравнению с тем разом вокруг глаз обозначились глубокие впадины. Она, наверное, долго терпела, иначе не оказалась бы в такой ситуации. Он вспомнил, как в прошлом месяце также валялся в постели несколько дней, внезапно чувство тоски нахлынуло на него.

— Ты всё время здесь лежала? — спросил он, заранее зная ответ.

— Конечно, не в гостинице «Цзиньлин», — она была ещё в состоянии шутить.

— Пойдём скорее в больницу!

— Не стоит.

— Ну пошли!

— Не умру! — Он наконец начал раздражать её — ну, переспала с ним однажды, да и была слишком одинокой, а тут ни с того ни с сего приняла его за родного, — и она сказала тоном, которым обычно обращаются к близким: — Какой же ты ворчун, просто ужас.

— Всё же не помешало бы сходить.

— Не умру, — сказала она, — ещё день-другой — и всё пройдёт, зачем в больницу ходить? Каждый раз уходит четыре-пять сотен юаней.

Он хотел сказать, что заплатит за неё, но промолчал. У них был один общий недостаток: в денежных вопросах они отличались патологическим самолюбием, иногда дело могло дойти до ссоры и разлада. Он шутливо сказал с улыбкой:

— Ну пойдём же, я приглашаю.

— Я не хотела бы, чтобы ты приглашал меня поболеть, — она закрыла глаза и отвернулась. — Ничего со мной не случится, через пару дней буду в порядке.

Он больше не стал настаивать и быстро принялся за дело. Сначала вскипятил воду, затем навёл порядок в её комнате. Неизвестно, как обстояло дело в другое время, но сейчас в её комнате царил полнейший беспорядок. На полу повсюду валялись бумажные салфетки, которыми она вытирала нос при насморке, бумажные стаканчики, обрывки упаковки от лекарства, кожура бананов, носки и пара измятых трусиков. Он убирался в комнате и осыпал её упрёками:

— Какая же ты девушка, кто же может на тебе жениться, кто же возьмёт тебя? Тот, кто решится взять тебя в жёны, должен быть последним идиотом!

Он практически одновременно закончил ругать её и завершил уборку. А к этому времени и вода вскипела. Он налил ей стакан кипятка, напомнив: «Горячо», — и вышел из дома. Он купил ей лекарство от простуды, термометр, спирт, вату, хлеб, лапшу быстрого приготовления, рулон бумаги, фрукты, а также коробку шоколада «Дав». Вынул из пластикового пакета купленные вещи и аккуратно выложил их на стол, затем сел у её постели, полуобняв её, взял стакан с водой и помог принять лекарство, при этом заставил её выпить немало кипячёной воды. Напившись, она насупила брови и отвернулась. После этого он начал кормить её хлебом. Отламывая кусочек за кусочком, он клал хлеб ей в рот. Наевшись, она снова насупила брови и отвернула голову в сторону. Он заставил её съесть ещё и грушу. Не найдя ножа, он кое-как зубами обгрыз кожуру на груше, чтобы очистить её.

— Почему ты не позвонил мне вчера? — спросила она. — Почему ты не позвонил мне позавчера?

Напившись и наевшись, она немного приободрилась.

Что на это ответить? Он затруднился с ответом. Не обращая внимания на её вопрос, он снял туфли и забрался под одеяло с другого края постели. Так, закутавшись в одеяло, они смотрели друг на друга и молчали. Вдруг она подалась вперёд, подняла угол одеяла и сказала:

— Иди сюда, ложись рядом со мной.

Он улыбнулся и ответил:

— Я уж лучше здесь полежу, а то захочется чего-нибудь… ты ведь больная.

— Ты, видно, не знаешь, как у тебя ноги страшно воняют, — она толкнула его ногой, — просто ужас, как воняют!

Где-то к началу лета отношения между ними стали довольно стабильными. Так называемая стабильность подразумевает, что в отношениях появился своего рода неизменный ритм. Они встречались раз в неделю, занимались два раза любовью. Обычно она приходила к нему. Каждый раз он, можно сказать, отлично проявлял себя в постели, а пару раз она даже выставила ему сто баллов. Оба они любили давать оценку друг другу после занятий любовью, это было одной из важных составных частей заключительной части их игр. Прелюдии не было, да она и не нужна была, с момента звонка до её прихода всегда проходило несколько десятков минут. А эти несколько десятков минут всегда были наполнены нетерпением, можно сказать, что оба они горели желанием. Прелюдией для них были ожидание и воображение, а ожидание и воображение жгли их будто огнём.

Без прелюдии, наоборот, крайне важным становился финал, в противном случае — что им оставалось делать ещё, кроме как снова заниматься любовью? Их физическое состояние не вызывало никаких вопросов, но каждый раз она ставила точку в их любовных играх:

— Давай в следующий раз, ведь тебе ещё работать в ночную смену.

После занятий любовью они не занимались ничем другим, кроме как ставили друг другу баллы. Они складывали две оценки, а затем делили на два. Полученный результат записывался на стене, которая была исписана арабскими цифрами, и никто не мог знать, что это за бестолковый счёт ведётся здесь.

Прошло какое-то время, и он перестал ставить ей оценки. Потому что в вопросе выставления оценок мужчина всегда оказывается в проигрыше, однако у мужчин есть другой твёрдый показатель. И, скорее всего, именно поэтому она продолжала выставлять баллы. По её словам, в цифровую эпоху чувства не принимаются в расчёт, цифры говорят сами за себя.

В один прекрасный день после полудня жестокость и бездушие цифр проявились в полной мере. Первоначально он договорился с ней о встрече в час дня на площади Гулоу, при этом обещал сообщить ей хорошие новости. Она даже не предполагала, что при встрече он будет словно неживой, при этом, как она ни расспрашивала, он не произнёс ни слова. Когда пришли домой, он по-прежнему молчал. Что оставалось делать? Всё так же заниматься любовью. Первая попытка была для него неудачной. Ей пришлось набраться терпения и ждать. Вторая неудача произошла ещё быстрее. В этот раз она не смогла сдержаться и засмеялась, бросив ему:

— Да, ноль плюс ноль разделить на два равняется нулю!

Она специально из ящика его письменного стола достала циркуль, намереваясь аккуратненько начертить на стене этот ничего ровным счётом не значащий ноль. Но при этом она не обратила ни малейшего внимания на то, каким угрюмым было выражение его лица в эту минуту. Он вырвал циркуль у неё из рук и выбросил в окно, его лицо побледнело, атмосфера вдруг стала напряжённой.

Его движение было настолько внезапным, что на руке у неё появилась царапина от циркуля, рана была неглубокой, но сантиметра три в длину, и это пугало.

Уже довольно долго, исключая, конечно, секс, они жили как брат и сестра, она подсознательно считала его старшим братом, а он так обошёлся с ней — как она могла вынести это? Она закрыла ладонью рану, но из неё уже шла кровь, и было страшно больно. В это время в утешении нуждалась она. Однако она прекрасно знала, что своей шуткой унизила его как мужчину, ущемила его чувство собственного достоинства, поэтому, наоборот, она стала успокаивать его. Но она не ожидала, что он будет настолько неблагодарным и с силой оттолкнёт её — так, что она забрызгала кровью стены. Подобное его поведение действительно причинило ей страдания, он же был для неё как старший брат, младшая сестрёнка и так уступила, утешила его, чего ему ещё нужно!

Она уже не обращала внимания на рану, а, взяв одежду, принялась одеваться. Она собиралась уйти, чтобы больше никогда не видеть его. Набрал ноль баллов, да и рассердился!

Увидев, что она собирается уходить, он успокоился, обнял её сзади. Он взял её за руку, посмотрел на её рану и вдруг заплакал. Он сжал её руку в своих ладонях и языком раз за разом вылизал рану. Он выглядел страшно подавленным, словно кровь ещё шла из раны. Она отошла от пережитого и даже стала переживать за него, из груди у неё вырвалось: «Брат». В конце концов он обвязал её рану своим скверным галстуком, затем уткнулся лицом в её ладони. Спрятав лицо в её ладонях, он повторял:

— Я правда ни на что не годен? Я от природы — ничтожество?

— Это шутка, не принимай всё всерьёз. Это же у нас не в первый раз.

— Я ни на что не гожусь, — сказал он решительным тоном. — Я родился ничтожеством.

— Ты хорош, — сказала она. — Ты же знаешь, ты мне нравишься в постели.

Он улыбнулся, но в то же мгновение из его глаз хлынули слёзы.

— Я, конечно же, знаю. Это всё моё умение. У меня больше нет никакой уверенности в себе. Я больше не могу этого выносить.

Она поняла. На самом деле она давно поняла, только было неловко спросить его. Сегодня рано утром он отправился на собеседование, собеседование-то прошло, да вот результаты его были неутешительными.

— Эх ты, вот я относилась к этому совсем по-другому, — утешала она его. — Сколько раз я ходила на собеседования? Посмотри, чем больше я хожу на них, тем спокойнее делается моё лицо.

— Дело не в собеседовании! — заговорил он взволнованным голосом. — Как же она могла так смотреть на меня? Та женщина-босс, как она могла так смотреть на меня? Как будто я был кучей дерьма! Мочой! Кишечными газами!

Она обняла его. Она поняла его. Она всё хорошо знала. Для того чтобы остаться в Нанкине, со времени учёбы на третьем курсе университета до сегодняшнего дня она перевидала бесчисленное множество глаз. Для таких людей, как она, что было самым страшным в этом мире? Что было самым безжалостным и беспощадным? Глаза. Есть глаза, которые могут сдирать кожу, есть глаза, которые могут эякулировать. Умеющие эякулировать глаза особенно ужасны, чуть зазеваешься — и они обрызгают тебя с ног до головы, не успеешь ни утереться, ни сменить одежду. Что передаёт взгляд, не может понять никто, кроме того, к кому он относится.

Она затащила его в постель, лёжа у него на спине, утешала его. Она гладила его грудь, целовала его волосы, она повернула его к себе лицом и вдруг засмеялась, засмеялась с какой-то особой злостью. Она, глядя в его глаза, с милым выражением на лице заявила:

— Я — тот босс, ты — куча дерьма! Что же ты можешь со мной сделать? Ну, что же ты сможешь со мной сделать?

В этот момент он дал выход всём чувствам горя и отчаяния, превратив их в дикий, безудержный секс. Он опрокинул её на постель, она громко вскрикнула, ни с чем не сравнимое удовольствие охватило её до самых кончиков волос. Она кричала, отдаваясь любви вся без остатка. Она наконец узнала, как он был великолепен!

— До чего хорошо, — она лежала в постели, широко раскинувшись, поглаживала рукой свой живот и вздыхала: — Сейчас я не чувствую никакого давления, так легко — а ты?

— Да, конечно, — глядя в потолок и переводя дыхание, ответил он, — мне сейчас тоже намного легче.

— Поверь мне, брат, — сказала она, — стоит только расслабиться, и жизнь становится намного легче, как бы то ни было, мы справимся в конце концов!

Так и сложилось. Кроме «неудобных» для неё дней, они встречались раз в неделю, при этом дважды занимались любовью. Они не жили вместе, но отношения между ними становились всё более тёплыми, временами они даже разговаривали на родном диалекте. Ему, правда, пришла однажды в голову мысль, что было бы неплохо съехаться, это наверняка позволило бы ей значительно снизить расходы. Но, несмотря на то что эти слова уже готовы были слететь с языка, он так и не высказал это предложение. Конечно, её расходы сократятся, а вот его — вырастут, ведь они будут питаться три раза в день. А сможет ли он выдержать это? Если вдруг нет, то придётся просить её снова съехать от него, вряд ли они продолжат отношения после этого. Уж лучше им жить порознь, пусть всё будет так, как есть.

Но он всё больше беспокоился о ней, как она будет жить одна. Или всё-таки лучше жить вместе, вместе ходить за продуктами, да и любовью будет удобнее заниматься. Секс — это воистину удивительная вещь, что он за зелье такое, как он может доставлять людям такую лёгкость и расслабленность. Вот его ещё одно удивительное свойство: чем больше занимаются любовью, тем больше сближаются, тем более родными становятся люди, хочется относиться к ней со всей теплотой, на которую только способен. Однако как, в конце концов, следовало относиться к ней, он и сам толком не мог сказать. Тем не менее это его скромное намерение всё же проявлялось во время занятий любовью. В самом начале, когда у них только завязались отношения, он был эгоистичен и всеми силами стремился разрешить лишь свою «проблему». Теперь же всё было по-другому. Он стал больше походить на старшего брата, больше заботиться о ней. Он старался, насколько это возможно, контролировать себя, чтобы доставить ей хоть чуточку больше удовольствия. Когда у неё всё было хорошо, у него тоже всё было в порядке. Он стремился к тому, чтобы она испытала это ощущение немного раньше.

Осенью, когда стало прохладнее, она вернулась на родину. На самом деле он собирался поехать вместе с ней, но, подумав, решил, что не получится. Если он оставит овощной рынок Хубуцзе на две недели, вряд ли его работа будет ждать его. Сколько народа, который физически крепче его, с надеждой смотрит на его место. Поэтому он не стал особенно церемониться, просто перед отъездом купил ей немного фруктов.

— Поешь в дороге, можешь смело есть, они всё мытые.

Говорят: «Недолгая разлука рождает больше страсти, чем свадьба». Свадебные ощущения не были им знакомы, однако чудесные чувства после недолгой разлуки они изведали сполна. Фактически расстались всего на две недели, но через эти две недели встреча была необыкновенной. Он вызывал ветер, она накликала дождь, всё было послушно их желаниям. Казалось, это никогда не кончится. Но в этот раз она не ставила ему оценку, она в полной мере проявила свой деспотический, необузданный нрав и, не считаясь с противной стороной, снова и снова хотела его. В конце концов он попросил пощады и голосом, вызывающим жалость, сказал:

— Больше не могу. Мне ещё в ночную смену идти сегодня.

— Это меня не касается. Ты же старший брат, должен ещё лучше относиться ко мне.

Ну что ж, пришлось постараться. Они легли в постель после полудня, время шло к десяти часам вечера, а она ещё не собиралась вставать. Позже он уже просто не мог быть ещё лучше, она, совершенно нагая, лежала у него в объятиях и без конца всё говорила, говорила, затем, повернувшись, обхватила его за шею руками. Они испытывали бесконечную радость и бесконечную близость. Она вдруг воскликнула:

— Ой! — вспомнив о чём-то, изогнувшись в талии, она подтащила к себе верхнюю одежду, из кармана вытащила свой сотовый. Сжав в руках телефон, она сказала: — Брат, могу ли я с тобой посоветоваться?

Он обхватил руками её грудь снизу, положил ей подбородок па плечо, поднял голову и произнёс:

— Говори.

Она показала одну из фотографий, хранившихся в телефоне, на ней был изображён мужчина, и произнесла:

— Его фамилия Чжао, он холост, годовой доход примерно 160 тысяч юаней.

Она с характерным звуком нажала ещё несколько кнопок и нашла другое фото, на котором был другой мужчина, и сказала:

— А его фамилия Хао, разведён один раз, у него семилетняя дочь, годовой доход около 300 тысяч юаней, есть дом и автомобиль.

Закончив, она положила телефон на своё бедро, крепко держа его руку, вложила всё пальцы своей руки между его пальцев, медленно поглаживая их.

— Вот я и хотела бы с тобой посоветоваться — как по-твоему, кто из них лучше?

Он взял телефон, несколько раз сравнил, несколько раз посмотрел и в конце концов произнёс:

— Всё же тот, по фамилии Хао, лучше.

Она подумала и сказала:

— Вообще-то, я тоже так думала.

Он добавил:

— Всё-таки мужчины с большими доходами надёжнее.

Процесс консультации был настолько простым, заключение было дано сразу же. Она лежала в его объятиях очень спокойная и уставшая, она держала его за руку и раз за разом ласкала её. Немного погодя она сказала:

— Брат, одень меня, ладно…

Это был её каприз. Он сам, как был, голышом, надел на неё одежду, расправил всё складки на её брюках. Он хотел проводить её, но она отказалась, сказав, чтобы он побыстрее перекусил чего-нибудь, ведь ему ещё идти в ночную смену.

Он не стал её провожать. После того как она ушла, он сел на кровать, закурил, поднял несколько её волос, оставшихся у него на кровати. Эта сумасшедшая девчонка всегда любила мотать головой, когда они занимались любовью, везде на простыни были её волосы. Он собрал их волосок к волоску, их некуда было положить, и ему только оставалось намотать их на кончик указательного пальца левой руки. Докурил, погасил окурок и стал одеваться. Одевшись, он ещё должен был спуститься поужинать. Когда вышел в коридор, вдруг почувствовал лёгкую боль в указательном пальце левой руки, взглянул — о да, это были волосы. Он снял пучок волос с пальца и поджёг их зажигалкой. Она ушла, и здание опустело, но в воздухе повсюду чувствовался её запах. Какое это было благоухание!