На покорно притихшие улицы города хулиганом ворвался смерч, опрокидывая на тротуарах урны с мусором, поднимая в воздух воронки пыли и клочья бумаги и загоняя все живое по домам.
Испуганные уличные торговцы, подхватив свои нехитрые товары, как попало, в беспорядке торопились рассовывать их по коробкам и ящикам и убрать в безопасное место. Владельцы магазинов выскочили наружу и, с трудом справляясь с порывами ветра, бросились закрывать ставни и складывать непослушные зонтики и навесы. Где-то во дворе закричал ребенок.
Из-за угла выбежал ошалевший то ли от суматохи, то ли от упавшего атмосферного давления жирный черный кот и заметался по тротуару, издавая гнусавое мяуканье и тщетно пытаясь проникнуть в какую-нибудь щель. Что-то крича на ходу, вытаращив глаза, подгоняемый ветром, на велосипеде промчался посыльный из бюро услуг. Почему-то сразу не известно куда исчезли завсегдатаи улиц — автомашины, как будто почуяв для себя неожиданную опасность.
Громадная свинцовая туча наплывала с запада и, несмотря на встречный ветер, стремительно приближалась к изнывавшему от духоты городу. Раскаты ухавшей за горизонтом громобойной артиллерии все чаще синхронизировались со зловещей пляской молнии, разрезавшей своими длинными огненными кинжалами сизое масло сгустившихся сумерек.
С шумом распахнулось, не выдержав напора воздуха, окно, и в номер ворвалась упругая струя прохлады. Она раскачала тяжелую хрустальную люстру «баккара» под потолком, перепутала страницы оставленной на прикроватной тумбочке книги, сбросила на пол повешенную на спинку стула пижаму. Фрам бросился к окну и, с трудом справляясь с ветром, закрыл обе его половинки на защелку. В комнате мгновенно наступила тревожная, как в идущем на посадку самолете, тишина. Она покалывала в ушах, сжимала тисками голову и отупляюще действовала на сознание.
Ветер утих так же неожиданно, как и возник из ниоткуда несколько минут тому назад. Город затаился, готовый покорно принять любые условия капитуляции от наступавшей неумолимой стихии. Прошла одна тягостная минута, другая, прежде чем по оконным стеклам бесцеремонно смачно зашлепали первые крупные пристрелочные капли дождя. Потом капли застучали чаще, дождь усиливался с немилосердной методичностью планомерного обстрела крепости, которую предстояло взять штурмом, пока, наконец, его пулеметное стаккато и непрерывный гром не обратились в сплошной ровный осадный гул, заполнивший собой все видимое и невидимое пространство.
Фрам стоял у окна и смотрел, как мутные потоки пенящейся воды, смывая грязь и забивая стоки, мчались по улице. Когда дождь закончился, он снова открыл окно и с наслаждением вдохнул в себя несколько целительных свежих глотков воздуха. Туча громыхала и полыхала уже где-то на восточных окраинах, она уже утратила свое устрашающее воздействие и на расстоянии воспринималась как хитроумное дополнение к воздвигнутой над городом красочной декорации, основным несущим элементом которой была накрывшая весь город огромная арка радуги.
«Трам-там-та-там!» — победно звучали в проозонированном насквозь воздухе последние аккорды героическо-какофонической симфонии.
От асфальта, как на модной эстраде, поднимались клубы пара. На улице появились первые прохожие. Это еще больше усиливало впечатление от прошедшей грозы как от только что сыгранного концерта, после которого зрители разбредаются по домам. Надышавшись вдосталь озоном, Фрам вернулся за стол, в задумчивости облокотил свою голову на обе ладони и стал тщательно растирать виски, чтобы заставить получше работать мозг, загипнотизированный естественным проявлением природы.
…Он прибыл в этот город три дня тому назад, строго следуя инструкции, которой его снабдил в свое время заботливый Центр. Москва, как всегда руководствуясь благородным желанием оказать помощь, попыталась втиснуть в прокрустово ложе сухих, но несомненно здравых рекомендаций все многообразие житейских ситуаций, которые постоянно подбрасывает оперативная деятельность нелегала. Вероятно осознавая все-таки несостоятельность такого подхода, составители инструкции закончили ее скромной фразой о том, что разведчик в конечном итоге должен сам оценить степень угрозы своей безопасности и действовать, «сообразуясь со складывающейся вокруг него обстановкой».
В начале своей карьеры, когда перед отъездом за «бугор» его знакомили с текстом инструкции, он не очень-то заострял свое внимание на деталях — главное, было усвоить и запомнить основные ее положения. А вот теперь конечная ее фраза ясно всплыла в сознании, вцепилась в него своей кажущейся банальной невинностью и простотой и не отпускала ни на минуту. Она-то и несла теперь для него главную смысловую нагрузку и составляла основной императив будущего поведения. В остальном, по своему содержанию, инструкция уже исчерпала себя, и он подошел к последней черте, отделяющей его запутанное прошлое от смутно-тревожного будущего.
«Жизнь — это миг между прошлым и будущим», — вспомнились ему слова популярной песни в исполнении Олега Ануфриева.
До сих пор, следуя рекомендациям Центра, он не располагал слишком уж большой свободой действий. Москва все за него продумывала и обо всем заботилась. Так и должно было быть: он всего лишь скромный актер на подмостках провинциальной оперативной сцены. Помимо него, в постановке участвует много людей, а он посвящен в замысел режиссера только в основных чертах. Но зато он хорошо выучил свою роль. Как играют другие актеры и что получается в целом на сцене, ему знать не положено. Это входит в компетенцию постановщиков Центра, к ним стекается информация со всех концов света, и только они обладают наиболее полной и достоверной информацией. Поэтому-то он не может подвергать сомнению указания Москвы и должен безусловно следовать ее инструкциям.
Все это так, но, однако, наступают ситуации, в которых нелегал должен принимать самостоятельные решения даже в очерченных рекомендациями Центра жестких рамках. Некоторые нюансы недоступны и всезнающему Центру, да Центр и не должен их знать, ибо они могут просто увести его далеко в сторону от заданного курса. Центр в этом смысле — это всего лишь обычный компас, учитывающий только основные параметры магнитного спряжения.
Еще неделю тому назад жизнь вращалась по заведенному кругу и, казалось, не предвещала никаких сюрпризов. Инцидент с Кассио был улажен, и можно было по-прежнему заниматься работой. Но беда пришла с другого конца.
Фрам, как всегда, в половине девятого пришел в офис и, усевшись за стол, по установленному им самим распорядку дня стал разбирать почту. Среди десятка писем и пакетов в глаза бросился характерный манильский конверт, на котором четким почерком были написаны его имя и фамилия. Письмо было отправлено из соседней страны. Отправитель сначала показался ему незнакомым — он явно не принадлежал к кругу немногочисленной клиентуры их фирмы. Все свои личные и деловые контакты он знал наизусть. Он вертел конверт в руках, не решаясь его вскрывать, а одновременно где-то от живота вверх стала комом подкатываться противная тошнота, вызывая обильное слюновыделение и спазмы в горле.
Письмо не имело никакого отношения к делам фирмы, но касалось самого животрепещущего для него вопроса. Это он понял, как только разорвал конверт и начал читать содержащееся внутри него послание. Условная фраза «конъюнктура на пластмассы на внутреннем рынке Скандинавии последнее время складывается не в пользу фирм-посредников» в сочетании с некоторыми другими ключевыми словами текста не оставляли никакого сомнения в том, что письмо отправили по указанию Центра и что повод, по которому оно было послано Фраму, не предвещал ему ничего хорошего.
Речь шла о его личной безопасности. Центр предупреждал его, что он не может больше оставаться в этой стране и должен немедленно покинуть ее, если, конечно, не хочет очутиться в руках противника.
Фрам почти на сто процентов был уверен, что не совершил никаких безрассудных действий и вряд ли своим поведением мог привлечь к себе внимание местной контрразведки. Значит, причина немедленного отзыва из командировки заключалась в неблагоприятном для него стечении внешних обстоятельств, в ошибках или просчетах других лиц, или, например, в злоумышленных действиях затесавшегося в оперативные ряды какого-нибудь очередного мерзавца. Уж слишком много их расплодилось последнее время! Хотя, если хорошенько проанализировать, сбой мог произойти и по вине мистера Лукача, канадского вице-консула в Белфасте. Он тогда здорово нажал на него.
О предательстве думать не хотелось, хотя он знал, что вероятность такого события отнюдь не стремится к нулю, а является вполне ощутимой математической величиной, которую не стоило сбрасывать со счетов. Как бы там ни было, но нужно было все бросать и срочно «сматываться» из страны.
«Грузите апельсины бочками. Братья Карамазовы» — неожиданно пришел ему на ум телеграфный перл Ильфа и Петрова. Он усмехнулся про себя и снова пробежал глазами по тексту. Сходство с ситуацией, описанной в свое время двумя классиками юмористического жанра, показалось ему, несмотря на драматизм собственного положения, тем не менее, забавным.
За стеной послышалась певучая шведская речь Хольма, разговаривавшего с кем-то по телефону. Это помогло выйти из невольного оцепенения, овладевшего им на несколько минут, взять себя в руки и заставить мыслить здраво и реально. Первым делом надо было как-то подготовить компаньона, объяснить ему причину неожиданного отъезда и во что бы то ни стало отвести любые подозрения в том, что он исчезает из его поля зрения навсегда. Ну что ж, Магнус привык верить ему на слово, так что это будет сделать не так уж и сложно. Хуже всего дело обстояло с деньгами. Что можно было бы предпринять, для того чтобы попытаться изъять из фирмы свою долю и спасти вложенные в фирму деньги Центра, не настораживая ни компаньона, ни фискальные власти?
Он понимал, что чрезвычайная ситуация не позволяла ему даже и думать об этом, да в Центре и не рассчитывали на такую возможность, но все-таки бросать все «чужому дяде» было чрезвычайно жалко и обидно. Сколько было вложено труда и пота в это прикрытие, а теперь дарить результаты своего труда противнику было бы глупо.
В самом начале своего пути он знал, что Центр в качестве прикрытия определил ему коммерческую деятельность. Все понимали, что стать капиталистом ему будет нелегко. Сколько коллег до него пытались освоить это ремесло, и только немногие из них держались на поверхности, взывая в трудные минуты к помощи Москвы, а те, которые добивались рентабельности своего бизнеса или даже приносили прибыль и финансировали свою оперативную деятельность, были вообще исключениями из правила.
Помнится, перед отъездом из Москвы он добросовестно проштудировал «Капитал» К. Маркса и мог бы после этого запросто преподавать политэкономию в любом вузе страны. Каким же наивным был он тогда! «Капитал» ему даже и не понадобился. Потребовались здравый смысл, упорство, счастливый случай и пособие Дэйла Карнеги «Как приобретать друзей и оказывать на них влияние».
В комнату вошел компаньон и прервал его мысли.
— Что-нибудь случилось, Магнус? — Компаньон выглядел как-то необычно напряженно и тревожно.
— Звонили только что из налогового ведомства. Они хотели бы, чтобы ты подъехал к ним и сообщил некоторые интересующие их сведения.
— Но ведь, насколько я помню, мы ничего им не должны?
— Да, я им тоже сказал, что фирма пунктуально выполняет свои налоговые обязательства и что если у них есть вопросы, то могли бы проверить нашу документацию в любое время сами и убедиться в том, что у нас все в порядке. Но инспектор Валленберг — ты его знаешь, он занимается исключительно серьезными делами — настаивает, чтобы ты выбрал время и побеседовал с ним лично. Просит не забыть захватить с собой все документы, связанные с регистрацией фирмы.
«Ну вот, пожалуйста, они уже начинают протягивать свои щупальца. Сдается, Ёста Валленберг не по своей воле захотел побеседовать со мной, иначе с какой стати он стал бы вызывать меня к себе в офис?»
— Ладно, скажи ему, что я позвоню в течение дня. Как у нас с наличностью?
— В сейфе около трех миллионов крон.
— А на счетах?
— С учетом предстоящей оплаты сделки с «Болтик Трэйдинг» должно остаться миллионов пятьдесят-пятьдесят пять.
— Попрошу тебя, не задерживай перевод денег датчанам, сделай это сегодня же. И принеси мне наличные деньги, я напишу тебе расписку.
— Хорошо, босс. Какие еще будут указания?
Магнус Линдквист был хорош тем, что никогда не задавал лишних вопросов и с присущей всем шведам корректностью и щепетильностью не совал нос в личные планы Фрама, не пытался знать больше того, что было положено и не подвергал решения своего руководителя сомнению. Компаньоном он числился только на бумаге, и фактически почти всеми акциями владел Фрам, а Хольм, сын потомственного бухгалтера и обладатель диплома торгового служащего, работал у него на правах обычного сотрудника. Впрочем, компаньону были даны права распоряжаться счетами фирмы наравне с Фрамом, когда речь шла о текущих финансовых операциях и расчетах с клиентами и поставщиками. Тут Фрам полностью полагался на него. За полтора года существования фирмы и сотрудничества с Магнусом Линдквистом он убедился, что тот не подведет его и не обманет.
— Прикрой меня в офисе, а мне надо срочно отлучиться в город.
Линдквист пошел в кассу и принес с собой пачку денег. Фрам, не считая, написал ему расписку и бросил деньги в кейс.
— Буду на месте часа через три — не раньше, так что на ленч иди один.
Линдквист ушел в свой кабинет, а Фрам остался сидеть за столом, пытаясь обдумать последовательность своих действий в городе. Снять деньги со счета в банке будет практически невозможно — этот шаг немедленно будет доложен руководству банка, а значит, станет достоянием налогового ведомства, некоторой части клиентуры и в конце концов контрразведки. Судя по всему, она и так уже насторожена, и такие действия были бы для него роковыми. Надо придумать что-то такое, что выглядело бы для всех как рутинная финансовая операция, например, оплата какой-нибудь сделки или вложение денег в какое-то дело. А лучше всего было бы перевести всю сумму сразу или частями в другую страну — тоже под каким-нибудь благовидным предлогом. Но на этом пути надо будет тоже обходить ограничения, наложенные местным законодательством на размеры переводов за границу.
Нет, этот путь одинаково чреват для него осложнениями. А что, если… Да, конечно, надо попробовать привлечь к этому Бъёрна — ведущего клерка банка, в котором у него открыт счет. С Бъёрном он поддерживал в основном деловые отношения, слегка и время от времени «подкармливая» его то подарками к рождественским праздникам, то приглашениями в ресторан и вообще оказывая ему знаки внимания. Тот мог бы, вероятно, помочь ему. Надо пригласить его на ленч.
Он тут же снял трубку, набрал номер телефона и, дождавшись ответа, сказал:
— Доброе утро. Будьте добры позвать к телефону господина Бру. Спасибо. Бъёрн, это ты? Привет, это Стивен. Как дела? Спасибо, хорошо. Как жена, как дети? Прекрасно… Рад за тебя. Бъёрн. Что ты скажешь, если я предложил бы тебе поленчевать вместе? Где? Ну, скажем, в «Самурае». Часиков в двенадцать. Да. Хорошо. До встречи.
На часах было половина десятого, и уже пора было ехать в город, если он хотел успеть сделать хоть что-то до встречи в ресторане. Нужно было убирать за собой следы своей невидимой деятельности: уничтожить кое-какие подсобные и справочные материалы, которыми он, вопреки требованиям конспирации, постепенно оброс за эти два года; избавиться от ставших теперь ненужными оперативно-технических средств; «законсервировать» агента и оговорить с ним условия связи на будущее — мало ли чего еще предстояло успеть сделать. В первую очередь нужно было съездить к тайнику, располагавшемуся за городом в снятом им у одних пенсионеров небольшом летнем домике, в котором он устроил нечто вроде второго рабочего места: писал отчеты в Центр, слушал радио, хранил копирки, шифровальные таблицы, расписание радиосеансов и тому подобное. Заодно по дороге провериться, пустили ли они за ним слежку.
На общей для нескольких фирм парковке он отыскал свой темно-синий «пежо» и выехал на улицу. Откуда-то сбоку выскочил красный с белыми продольными полосами «гольф», принадлежавший недавно появившемуся в городе частному агентству по предоставлению курьерских услуг. Юркие вездесущие «фольксвагены» резко изменили оперативную обстановку в городе, попадаясь на каждом шагу и перекрыв своим мгновенно разросшимся сервисом весь город. Служба наружного наблюдения допустила бы непростительную глупость, если бы не воспользовалась таким удобным и к тому же бесплатным прикрытием. Снабженные радиотелефоном, они могли бы совершенно открыто вести слежку за любым объектом, передавая его по маршруту своим коллегам и не вызывая ни у кого ни малейших подозрений. Сколько раз «курьеры» демонстративно пристраивались за ним, уходили в сторону, появлялись впереди, снова исчезали, так и не давая ему возможности сделать хоть какие-то мало-мальски значимые выводы.
«Гольф» проехал несколько кварталов и припарковался у какого-то дома. Когда Фрам уже пересекал границу города, перед самым его носом на кольцевой развилке возник еще один «курьер» и умчался по направлению к центру. За городом этим машинам делать было нечего, и его появление означало только одно: «хвост» был. Так что нужно было теперь искать другие варианты проверки.
Он проехал по шоссе около километра, но ничего подозрительного так и не обнаружил. Но ведь у них, возможно, и не было необходимости «вести» его по всему маршруту, они могли вычислить цель поездки и ждать его где-нибудь поблизости от летнего домика.
Опять неизвестность — бесплатное приложение всякой оперативной деятельности! Неизвестность, создающая тот тревожно-возбужденный фон работы разведчика, который, с одной стороны, стимулирует работу его серого вещества и способствует достижению нужных результатов, а с другой — неизбежно вызывает гибель нервных клеток в организме, существенно укорачивая ему жизнь.
За городом ждал сюрприз. Уже на подходе к дому, как только открыл калитку забора, он увидел, что входная дверь была настежь распахнута. Английский замок оказался грубо сломанным — по всей видимости, дверь просто вышибли, не потрудившись открыть ее с помощью отмычки или хотя бы простейшей стамески.
В комнатах все было перевернуто вверх дном. На полу валялись осколки посуды, белье, предметы одежды, книги, перевернутые стулья. Ящики письменного стола и буфета были выдвинуты, а постель на кровати раскурочена. Телефонная розетка вырвана вместе с крепящими ее шурупами, а шнур предупредительно обрезан.
Кто-то бесцеремонно рылся в его вещах со специальной установкой оставить после себя как можно больше беспорядка. Обычному вору вряд ли было нужно так усердствовать, чтобы увести с собой пару-тройку ценных для себя предметов. Кстати, что же унесли с собой эти воры, если это были именно они? Особых ценностей он тут не хранил, дачные кражи в этой стране были большой редкостью. Почему все это происходит именно в тот момент, когда… Ага, кажется, исчез его «Сателлит» — полупрофессиональный радиоприемник, на котором он принимал передачи Центра и иногда слушал обычное радио Москвы. Что ж, за приемник можно выручить хорошую сумму, и он мог бы оправдать тот риск, на который пошел вор, взламывая дверь. И это все? Кажется, да. Но зачем нужно было переворачивать все вверх дном, если «Сателлит» стоял на виду? Достаточно было взять его и незаметно, как можно быстрее исчезнуть.
За всем этим крылась явная нарочитость, все было похоже не на действия вора, пусть даже неопытного, а скорее на инсценировку кражи. Что и следовало доказать. Они побывали и здесь — вероятно, вчера поздно вечером или сегодня рано утром. Что ж, он не доставит им удовольствия и не побоится сделать в полицию официальную заявку о «краже». Он покажет им, что совесть его чиста и что он ничем не отличается от других проживающих здесь добропорядочных иностранцев!
Тайник, к счастью, не был обнаружен. Он хорошо сделал, что в свое время не поленился посвятить его оборудованию и время и фантазию. Все это сейчас окупилось. Он выдвинул до конца верхний ящик стола, засунул руку в нишу и нащупал нужное место в крышке. Через минуту он держал в руке небольшой пакетик. Фрам подошел к камину и зажег спичку. Еще через минуту ничего от содержимого тайника, кроме запаха жженой пленки, в комнате не осталось. Теперь можно было еще раз осмотреть сцену «кражи» и ехать обратно в город. Стрелка на часах склонялась к полудню, пора было ехать на встречу с Бъёрном Бру, а Валленберг мог пока подождать.
Ничего подозрительного по дороге на встречу с Бру он не заметил. Это могло быть и хорошим признаком, а могло быть и наоборот. Контрразведке ведь незачем было тратить время и бензин на то, чтобы «засечь» его встречу в «Самурае», если она заблаговременно подключилась к его рабочему телефону и зафиксировала беседу с банковским служащим. Она была полновластным хозяином в собственной стране и в этом городе и была способна выставить против него целый комплекс оперативно-технических сюрпризов, бросить на его разработку практически неограниченные людские и материальные ресурсы, перекрыть ему все ходы и выходы, если бы… ей было позволено пренебречь при этом принципами скрытности — а до этого, как мог оценить ситуацию Фрам, дело еще не дошло. И, конечно, за ним было огромное преимущество — инициатива, которая обрекала спецслужбу на то, чтобы только адекватно реагировать на его шаги и поступки. В умелых руках это эфемерное, казалось бы, оружие могло вполне нейтрализовать усилия целой службы и позволить вести борьбу на равных. Почти на равных.
«Самурай» гудел голосами своих посетителей, как разбуженный улей. Время было самое горячее, пиковое, когда «белые воротнички» из близлежащих офисов собирались здесь не только подкрепиться, но и провести деловые переговоры или обменяться последними новостями. Всех к тому же привлекала экзотическая японская кухня и безупречное обслуживание.
Когда Фрам открыл дверь в зал, ему остро шибануло в нос восточными пряностями и запахом паленого мяса с табаком. Официанты, как угорелые, сновали по залу, стараясь предупредить малейшее желание клиентов. Те из них, которые располагали большим временем, заказывали на стол японское фундю — двухъярусное нехитрое сооружение со спиртовой горелкой и чашкой с растительным маслом — и за вполне приличную сумму удовлетворяли скрытую в каждом мужчине мальчишескую страсть к неизведанному, одновременно становясь соавторами собственного угощения. Маленькой вилочкой нужно было наколоть с тарелочек кусочек обработанного специями мяса или рыбы и опустить его в кипящее масло, чтобы через пару минут положить ароматный фритюр в рот.
Фрам остановился в дверях, пытаясь отыскать свободный столик. Он уже хотел подозвать мэтра, но тут увидел в конце зала поднятую вверх руку. Бъёрн Бру пришел раньше его и теперь приглашал присоединиться. Он прошел к нему, обмениваясь по пути приветствиями с знакомыми бизнесменами, и на какое-то мгновение погружение в привычную атмосферу дружелюбной корпоративности придало ему впервые за последние часы нечто вроде уверенности.
— Извини, Бъёрн, я немного опоздал. — Фрам протянул ему руку, присаживаясь за маленький столик.
— Ничего страшного, я только что появился. Как дела?
— Спасибо, хорошо, хотя и есть проблемы.
— У кого их не бывает, Стив? Проблемы возникают, чтобы их решать. Что я могу сделать для тебя?
Бру не питал иллюзий относительно мотивов, которыми руководствовался Фрам, приглашая его в «Самурай», но находил это в порядке вещей. Так уж люди устроены, что на бескорыстную дружбу в наше время способен далеко не каждый. А Фрам, хоть и иностранец, представлял собой не самый худший тип рода человеческого и даже был ему чем-то симпатичен. Вероятно, тем, что не любил прикидываться другим человеком, держал себя с достоинством, но без высокомерия, не был жадным, любил посидеть за рюмкой «аквавита» или «смирновской», владел чувством юмора — то есть обладал качествами, которые не всегда можно было найти у своих сограждан. Бру считал себя человеком с широким взглядом на жизнь. Он достаточно критически оценивал своих соплеменников, их холодную расчетливость, жесткую деловитость, скучный нрав и неумолимую прижимистость, находя у Фрама неподдельное человеческое тепло и открытость характера. Этот канадец, что бы там ни говорили, был интересным парнем.
— Твоя проницательность удивительна, Бъёрн, — смущенно улыбнулся он, раскрывая меню. — Мне неловко, что вспоминаю о тебе тогда, когда нужен твой совет или помощь… Тем не менее давай сначала поедим, а потом уж я изложу свою проблему.
— Не возражаю, Стив. — Бру дружески похлопал его по колену и принялся изучать меню.
Как всегда, когда Фрам находился под стрессом, у него пропадал аппетит, поэтому он с трудом справился с каким-то замысловатым японским блюдом, в котором был смело нарушен европейский кулинарный закон несовместимости мяса с рыбой. Бъёрн же был полностью поглощен едой, смаковал каждый кусок и со спокойной совестью пользовался возможностью вкусно поесть. Впрочем, горячее «саке» ему не понравилось, о чем он громко заявил вслух:
— Наш «аквавит» куда лучше!
Когда принесли кофе, они закурили.
— Ну, Стив, я слушаю тебя, — напомнил предупредительный швед о цели встречи, запустив кольцо дыма в потолок.
— Дело, с которым я к тебе обращаюсь, весьма банально: мне нужны деньги.
Такое начало слегка рассмешило собеседника и спровоцировало на легкую ответную колкость:
— Ха-ха-ха! Было бы оригинально, если бы ко мне обращались по другому поводу. Но продолжай и не обращай на меня внимания.
— Мне срочно нужны деньги, но не здесь, а в другой стране.
— Сумма?
— Ну… в пределах той моей суммы, которая лежит в вашем банке.
— Так в чем же дело? Заходи к нам, выписывай чек и оформляй наличные. На другой день ты их забираешь в кассе и…
— К сожалению, так поступить не могу и не хочу. — Прочитав на лице Бру удивление, он поспешил исправиться: — Видишь ли, Бъёрн, я опасаюсь, что если я сниму со счета крупную сумму, это может не понравиться моим деловым партнерам. Они перестанут мне доверять, а мне не хотелось бы именно сейчас рисковать благополучием фирмы.
Бъёрн Бру внимательно посмотрел на Фрама своими серо-голубыми глазами и сказал:
— Знаешь, Стив, признаться, твои доводы звучат достаточно неубедительно, но меня это в конце концов мало волнует. Если ты не хочешь или не можешь назвать мне истинные причины, значит, так нужно.
— Я не преминул бы тебе рассказать все как есть, Бъёрн, но действительно не могу.
— Ладно-ладно, можешь не извиняться. Я ничуть не обижаюсь. Итак, забирать деньги из банка ты не хочешь.
— Под эту сумму, которую я мог бы оставить здесь в качестве гарантии или залога, я хотел бы получить кредит или заем — не имеет значения, как это все назвать — в эквивалентном размере, скажем, в Хельсинки или Копенгагене.
— То есть суть твоей просьбы состоит в том, чтобы сохраняя видимость статус-кво на твоем счете в банке, ты хочешь получить эквивалент в датских кронах или в финских марках.
— Валюта не имеет принципиального значения. Это возможно?
— Надо подумать.
— Могу подсказать решение, но не знаю, годится ли оно в твоем положении.
— Говори.
— Ты «ошибочно» снимаешь деньги со счета другого, постороннего клиента, даешь мне чек на предъявителя в копенгагенский банк и спустя неделю после того как я получу эти деньги, ты исправляешь свою «ошибку» и возвращаешь деньги клиенту, сняв их с моего счета.
— То есть через неделю после операции тебе уже не важно будет, что могут подумать об этом твои партнеры по фирме?
— Да.
— А если клиент, у которого мы временно одолжим деньги, обнаружит это раньше, чем пройдет неделя?
— Надо постараться выбрать такого, который… Это уж твоя проблема.
— А какую моральную компенсацию за мои страхи и переживания…
— О, об этом ты можешь не беспокоиться. Оставь для себя столько, сколько посчитаешь нужным.
Бъёрн Бру долго смотрел в глаза Фраму потом тихо сказал:
— Завтра позвони мне в банк. Спроси что-нибудь постороннее — курс доллара, котировка акций у Маркуса Валленберга или еще что. Если я в ответе упомяну слово «зеленый», это будет означать, что я готов выполнить твою просьбу, и тогда мы вечером встретимся у меня дома. Если же я использую слово «красный», то сделка не состоится. Желтый цвет означает, что я еще не готов дать ответ, и надо перезвонить мне на следующий день. Согласен?
— Согласен, — ответил ошеломленный Фрам. Такой готовности к конспиративной деятельности от банковского клерка он никак не ожидал. По всей видимости, когда речь идет о деньгах, то люди становятся на редкость изобретательными.
На следующий день Фрам мог убедиться в том, что Бъёрн Бру из предложенной им самим светофорной гаммы безошибочно выбрал нужный зеленый цвет. Он нашел на своем участке «спящий» банковский счет одного богатенького пенсионера, довольствующегося процентами со своего вклада, но запросил за свои услуги пять процентов с причитающейся Фраму суммы. Это было много, но Бру рисковал, а за риск нужно было платить.