Шпион смерти

Часть седьмая Шифры

Ну вот и первое задание по шифровальщикам.

Фрам почесал затылок и задумался. В принципе, если инициативник на самом деле работает в посольстве, то вычислить его все-таки было можно. У шифровальщиков особый режим работы и образ жизни, которые существенно отличаются от режима работы и образа жизни остальных сотрудников. Значит, надо только установить наблюдение за входящими и выходящими из посольства сотрудниками и смотреть, кто по указанным в ориентировке Центра признакам больше других подходит под описание Крупье. Вот только посольство США — это не магазин «Обс» в Ротебру, за которым можно наблюдать с утра и до вечера, не опасаясь быть в чем-то заподозренным. Подсобной агентуры у него пока нет, следовательно, выполнять задание Центра придется самому.

Когда он проехал в район Юргордена, в котором располагалось одно из дипломатических «гетто» Стокгольма, то сразу понял, что осуществлять слежку за американским посольством было равносильно самоубийству. Здание из стекла и бетона, которое госдеп построил во всех странах чуть ли не по одному проекту, находилось на небольшом удалении от Страндвэген. Поставить машину, найти какое-нибудь укрытие или залегендировать свое присутствие хотя бы на пять минут в пределах видимости от входа в посольство не представлялось возможным, потому что вокруг находились посольства других стран. Все они охранялись государственным охранным бюро АБАБ, которое брало на заметку любого подозрительного прохожего и тут же «передавало» его СЭПО.

Итак, внешнее наблюдение за посольством со стороны улицы отпадало. Какие варианты были для того, чтобы получить постоянный доступ на территорию комплекса? Рядом с административным корпусом посольства располагалось здание ЮСИА. Там наверняка должна быть библиотека, ему, как гражданину дружественного соседнего государства, можно попытаться записаться в библиотеку и понаблюдать за персоналом посольства оттуда.

Через пару дней он стал читателем библиотеки информационного агентства США в Стокгольме и под легендой изучения конъюнктуры американского рынка бытовой аппаратуры углубился в подшивки газет и журналов. А еще через два дня он понял, что можно будет ходить в библиотеку и месяц, и год, стать специалистом по маркетингу, но к поставленной цели ни на йоту не приблизиться. В здании агентства шифровальщикам делать было нечего, потому что это не та категория сотрудников, которая обеспокоена проблемой повышения своего общеобразовательного уровня, да и времени у них на это, как правило, не бывает. Из окна библиотеки вход в посольство не был виден, так что отслеживать оттуда поток посетителей и сотрудников было невозможно. Он попытался несколько раз приезжать в библиотеку утром, когда люди приходят на работу, выходил из библиотеки вечером, когда все уходят домой, но Крупье среди них обнаружить не удалось.

Потом он понял, что если шифровальщик заступает в смену утром, то вряд ли его смена кончается вместе со всеми в пять вечера. Он мог заканчивать работу либо поздно ночью, либо следующим утром. Это еще больше ограничивало рамки наблюдения и обрекало все предприятие на неудачу. Так в бесплодной беготне прошел месяц, но обнаружить след Крупье так и не удалось.

Человек для дела «созревает» постепенно, так и Фраму однажды пришла в голову мысль попробовать походить по близлежащим кафе и ресторанам, в которых могли «ленчевать» сотрудники американского посольства. Строить предположение на том, что Крупье откажется от посольской столовой и выйдет перекусить в город, было большой натяжкой. Но, с другой стороны, почему инициативник должен быть обязательно шифровальщиком? Им мог оказаться любой клерк или сотрудник.

Удача пришла на второй неделе, когда Фрам уже составил более-менее уверенное представление Об излюбленных местах гурманов с дипломатическим иммунитетом. Самым популярным местом оказался ресторан «Марко Поло» на Нарвской улице по соседству с французским посольством.

В один прекрасный день, запарковав машину у исторического музея на улице Линнея, Фрам направлялся в указанный ресторан и, пересекая бульвар, обратил внимание на мужчину в вишневой куртке, двигавшегося со стороны церкви св. Оскара. Вишневая куртка была без головного убора и, кажется, удовлетворяла тому описанию заявителя-инициативника, которым Фрама снабдил Центр. Объект опередил нелегала на минутку и, открыв дверь, исчез внутри. Когда Фрам сдавал свое пальто гардеробщику, человек с наружностью Крупье мелькнул между столиками в зале. Он явно кого-то искал, потому что внимательно рассматривал клиентов ресторана, оглядывался по сторонам, но потом, убедившись, вероятно, что контакт еще не пришел, сел за столиком в углу. Место он выбрал профессионально, так как столик занимал стратегическое положение, при котором он мог контролировать вход в зал.

Столик рядом оказался свободным, и Фрам занял за ним место, имея возможность боковым зрением и левым ухом фиксировать поведение объекта. С близкого расстояния Фрам убедился, что он не ошибся и что человек, похожий на грека, является, по всей видимости, тем инициативником, которого легальная резидентура вместе с Центром назвала Крупье.

Крупье сидел и ждал и пока ничего, кроме стакана сока, не заказывал. Фрам заказал себе легкое рыбное блюдо с салатом и расплатился с официантом заранее, чтобы развязать себе потом руки.

Контакт Крупье показался через пятнадцать-двадцать минут. То ли он не отличался пунктуальностью, то ли Крупье пришел на встречу слишком рано. Обличие появившегося в ресторане нового клиента показалось Фраму до боли в глазах знакомым. Перебрать в уме круг стокгольмских связей было делом несложным, потому что он еще не успел обрасти ими до такой степени, чтобы в них можно было бы запутаться. Сомнений быть не могло: Крупье ждал не кого иного, как старого знакомца советской разведки Кассио! Вот это сюрприз! Что могло связывать «липача» Мак-Интайра, бывшего сотрудника британского посольства, с новым объектом интересов КГБ, обладателем шифров дипломатической службы США?

Кассио поприветствовал Крупье как старого знакомого. Он покровительственно похлопал инициативника по плечу, и Фрам услышал его вопрос о том, как Крупье себя чувствует. Какая трогательная картина!

Судя по полученному ответу, чувствовал себя Крупье неважно, потому что Кассио нахмурился, бросил что-то вскользь неразборчивое и углубился в изучение меню. Со стороны было заметно, что Крупье не чувствовал себя хозяином положения и находился от Кассио в какой-то зависимости. Такое наблюдение не располагало к оптимизму. Уж не являлся ли заявитель сотрудником все той же разоблаченной однажды «бумажной фабрики»?

Крупье в течение получасового разговора тщетно пытался что-то объяснить Кассио, но тот с холодным блеском в глазах парировал все его попытки. Несчастный обладатель шифров выглядел так, словно сидел на скамье подсудимых и выслушивал от свидетеля обвинения уничтожающие улики. В конце встречи владелец «бумажной фабрики» перешел на зловещий шепот и выдал длинную тираду, после которой Крупье окончательно сник, обмяк и притих. Теперь вид на столик не располагал к умилению. В то время как Кассио жадно поглощал остывший бифштекс, Крупье оставил свое блюдо не тронутым и сидел, погрузив голову в ладони. Наконец он встал и бледный, как полотно, направился к выходу. Кассио даже не повернул в его сторону голову и продолжал есть.

Фрам выждал пару минут и тоже пошел к выходу. Он быстренько оделся и выскочил на улицу — Крупье, словно пьяный, медленно ковылял по направлению к Страндвэген, откуда и пришел. Не останавливаясь и не обращая внимания на идущий автотранспорт, он, вместо того чтобы повернуть налево, к посольству, пошел прямо, пересек оживленную Страндвэген и двинулся по Юргорденскому мосту по направлению к увеселительному парку «Скансен».

Фрам шел за ним на удалении примерно метрах в сорока-пятидесяти, не предпринимая никаких мер маскировки, потому что объект находился в прострации и шел, ничего вокруг не замечая. Так они прошли все увеселительные заведения, еще не открывшиеся после зимы, оставили позади Биологический музей, цирк, аквариум, табачный музей и пошли по извилистой дороге дальше. Скансен был пуст, их обгоняли редкие машины, а когда они поравнялись с кварталом частных вилл, то кое-где стали попадаться и редкие прохожие.

А Крупье все брел и брел по дороге, пока она не привела в какую-то рощицу, которую пересекала то ли замерзшая речка, то ли искусственная протока. Он споткнулся о поваленное дерево и чуть не упал в снег. Тогда он оперся рукой на дерево и тяжело опустился на пенек, уставившись перед собой невидящим взором.

Фрам стоял теперь от него в метрах десяти и ждал, что будет. Крупье сидел неподвижным минут пять, а может быть и десять, а потом достал из-за пазухи пистолет и поиграл им перед собой, как бы определяя его тяжесть. Фрам замер: не может же человек вот так просто посреди белого дня, в двух километрах от центра города свести счеты с жизнью! Но Крупье, похоже, имел на этот счет другое мнение, потому что передернул затвор и медленно начал описывать правой рукой характерную дугу к виску.

— Стойте! Не делайте этого! — закричал Фрам по-английски и что есть силы бросился к самоубийце.

Рука Крупье на секунду дрогнула и остановилась. Он повернулся на крик одной только головой и замер с поднятым к голове пистолетом, дуло которого смотрело теперь прямо в лоб, и страдальческим выражением лица, не понимая, кто это мог помешать ему в самый последний и неподходящий момент. Но Фрам уже находился рядом и резко ударил по руке объекта. Пистолет выпал из ослабевших после мучительной внутренней борьбы пальцев и упал в сугроб.

— Что вы делаете? Опомнитесь! — закричал опять Фрам.

Кровь вновь прихлынула к лицу самоубийцы, он уже смотрел на пришельца осмысленным, хоть и не совсем еще трезвым взглядом. Крупье попытался встать, но не смог и разрыдался. Рыдания долго сотрясали его тело, но Фрам знал, что это пойдет бедолаге только на пользу, и терпеливо ждал, пока он не выплачется и не успокоится окончательно.

— Ну, хватит, хватит. Все хорошо. Успокойтесь. — Фрам поднял пистолет и спросил: — Мне его оставить пока у себя или вернуть вам?

Крупье слабо махнул рукой, давая понять, что ему сейчас все равно. Фрам спрятал оружие в карман и поднял его на ноги:

— Сами идти можете?

Крупье утвердительно кивнул головой и сделал несколько шагов по дороге, которой пришел, но уже в обратную сторону.

— Зачем вы это сделали? Лучше бы мне умереть? — задал он Фраму вопрос.

— Я не уверен в этом. И не уверен, что вы этого хотели.

— Кто вы такой?

— Стивен Брайант. Канадский бизнесмен. А вы?

— Меня зовут Христос. Христос Попадопулос.

— Вы грек?

— Да, гражданин США.

— Где вы живете? Я вам помогу добраться до дома.

— А почему вы шли за мной? — встрепенулся вдруг Крупье. — Я вас узнал, вы были там, в ресторане, и сидели за соседним столиком. Точно. Вы следили за мной? Вы — шпион! Отдайте мой пистолет!

— Спокойно, мистер Попадопулос. Я не шпион и не причиню вам вреда. Так получилось, что я еще в «Марко Поло» обратил внимание, что вы попали в затруднительную ситуацию. Ваш собеседник в ресторане, признаться, произвел на меня не самое приятное впечатление…

— Какое вам дело до меня? Что вам от меня нужно?

— Мне от вас ничего не нужно, и не кричите, пожалуйста, так громко, а то нас услышат.

— Ну и пусть слушают. Мне нечего бояться или стыдиться.

— Ой ли, мистер Попадопулос? Но я не хочу сейчас заострять на этом ваше внимание. Сейчас вам нужно добраться до дома, выпить рюмку хорошего бренди с чаем и лечь в постель. Ну что — пошли?

Попадопулос глубоко вздохнули пошел. Всю дорогу до улицы Линнея Крупье упорно молчал, а когда сел в машину, назвал только свой адрес в Норрмальме, где он снимал квартиру.

Домой Фрам вернулся поздно и тут же сел писать отчет в Центр:

— И как только я смог подумать об этом, а не только сделать попытку. Оставить маму одну, наедине с безысходностью — это было бы просто подло с моей стороны. Ты, Стив, вовремя подвернулся и остановил меня от поспешного шага, и за это я тебе благодарен.

Попадопулос налил солидную порцию виски в стакан и выпил залпом. За прошедшие два дня он уже отошел от пережитого потрясения и охотно разглагольствовал на занимавшую его до сих пор тему. Он позвонил в посольство и, сказавшись больным, попросил дать ему пару дней неиспользованных отгулов.

— Да ладно тебе, чего уж там. Я должен был это сделать. — Фрам тоже пил за компанию виски и находился в благодушном настроении, которое он давно уже не испытывал с того самого момента, когда выступал в роли спасителя нелегальной пары Фауст―Рита. Видно, на роду ему написано быть утешителем всех страждущих мира сего!

— Нет, дорогой Стив, ты не знаешь греков. Если ты спас греку жизнь, то он навеки считает себя твоим должником и обязан отплатить тебе той же монетой.

— Но я же не собираюсь пока кончать жизнь самоубийством! Скажи лучше, как ты познакомился с Мак-Интайром и почему ты так его боишься?

Крупье опять наполнил свой стакан и выпил.

— Я не боюсь его, хотя он очень опасный человек. Будь проклят тот час, когда я решился связаться с ним! — Крупье картинно поднял руки вверх. Южная натура в порыве чувства часто прибегает к патетике и искренне верит в то, что говорит.

— Так и быть, тебе я расскажу всю правду. Это случилось пару месяцев тому назад. Мои знакомые в Нью-Йорке позвонили мне и сообщили, что маму неожиданно положили в больницу и что она срочно нуждается в лекарствах, которые стоят бешеные деньги. Они назвали такую сумму, что у меня чуть не отнялся дар речи. Знаешь, у меня водились деньги, но перед командировкой в Швецию я развелся с женой и оставил ей с дочерью все, что у меня было: дом, обстановку, машину, а сам подался сюда на заработки.

Я долго думал, где достать деньги, но ничего путного придумать не мог, кроме… кроме одной возможности: совершить должностное преступление. В один из отгулов я взял из сейфа комплект шифров и отправился с ним в советское посольство. Это, по моим понятиям, был наиболее надежный и быстрый способ получить деньги. Русские должны были купить у меня шифры, если они, конечно, не дураки. Но они оказались жуликами. Под предлогом изучения материала они взяли у меня шифры на одну ночь, перефотографировали их и вернули, заявив, что материал не представил интереса. От злости я чуть не избил того дипломата, который пришел на встречу. Что делать?

Я вспомнил один разговор на работе — офицер безопасности доверительно рассказал нам, как один сотрудник британского посольства был заподозрен в торговле секретами и уволен со службы и что после увольнения он по-прежнему не бросил свои старые дела, только материалы ему поставляют доверенные лица из числа технических служащих и административного состава посольств. Я осторожно навел кое-какие справки и узнал его фамилию и адрес.

Мак-Интайр встретил меня с распростертыми объятиями, только запросил огромные комиссионные. Я согласился, потому что у меня не было ни времени, ни нужных связей, и отдал ему шифры, отвергнутые советским посольством. Мак-Интайр расплатился со мной, но денег хватило на покупку самого необходимого для матери, а потом понадобились еще и еще баксы. Я отнес ему еще одни шифры — Мак-Интайр заплатил за них и того меньше, сославшись на плохую конъюнктуру. Я понял, что он меня обманывает, и попросил добавить к уже выплаченным суммам хотя бы тысяч двадцать, но он сказал, что таких денег у него нет и прогнал. Наконец я вызвал его в ресторан и попытался уговорить еще раз, но шотландец был неумолим и пригрозил даже, что если я буду к нему приставать, то он выдаст меня офицеру безопасности. Я был в таком состоянии, что не знал, что делать: денег для матери по-прежнему не хватало, я нарушил закон и рискую попасть в тюрьму, а мой подельник обещает сдать меня властям. Вот тут-то я и смалодушничал и… Остальное ты знаешь.

— А ты не знаешь, кому Мак-Интайр предложил твои шифры?

— Понятия не имею. Но думаю, кому-нибудь из коммунистического лагеря. В противном случае ему давно бы уже не поздоровилось.

— А ты, случайно, не догадался, перед тем как их сбывать, снимать копии?

— Так я и отдавал их не «живьем», а в копиях. Не такой уж греки глупый народ!

— А сколько, если не секрет, осталось собрать денег на лечение матери?

— Тысяч пятнадцать-двадцать… долларов. А ты мог бы помочь мне? — В глазах Попадопулоса засветилась надежда.

— Не обещаю, но попробую.

— А я мог бы расплатиться с тобой — ну теми же штучками. Они у меня здесь, припрятаны в квартире. Я их уже списал, и возвращать их обратно нет никакой необходимости.

— А что я с ними буду делать? Они для меня никакой ценности не представляют. Так, бумага… Я попробую, конечно, найти на них покупателя, но не обещаю.

— Да что там, бери их, треклятые, чтобы они мне не бередили больше душу.

— Ну хорошо. А сколько, по-твоему, они стоят?

— Тысяч шестьдесят-семьдесят — не меньше. Но ты не беспокойся: если дашь мне за них двадцать, я буду доволен. Главное, я расплачусь за лекарства, а лишнего мне и не надо с тебя.

— Договорились. Неси их сюда.

Фрам постарался напустить на себя как можно больше скепсиса.

Попадопулос удалился в спальню и скоро вернулся с большим конвертом.

— Вот, держи.

— Деньги ты получишь дня через два-три. Устраивает?

— Еще как. Спасибо, ты меня выручил. Больше я этим заниматься не буду. Все завязал. Ты не веришь? Вот увидишь. Клянусь здоровьем мамы!

— Ладно, ладно, не надо клятв. С Мак-Интайром у тебя все кончено?

— Я ему ничего не должен.

— Это ты так считаешь. Если что, не давай себя больше втягивать в его делишки. Но будь осторожен и не делай резких движений. Сдается мне, он может пойти на самые крайние меры. Постарайся договориться с ним миром. В крайнем случае дай знать мне, мы вместе что-нибудь придумаем. Ты меня понял, Христос?

— Железно, Стив. Можешь на меня положиться. Греки слов на ветер не бросают.

Джефф Мак-Интайр был на самом деле человеком принципа и никогда не останавливался на полпути. Он не любил оставлять свои дела на волю капризных обстоятельств и старался доводить их до конца. Тяжелое детство во время войны, полуголодные послевоенные годы, работа на фабрике, служба в армии научили его полагаться только на свои собственные силы. И даже тогда, когда после службы в оккупационных войсках в Германии ему повезло и его взяли на административную службу в Форин Офис, он не давал себе никаких послаблений, благодаря чему стал тем, кем есть: человеком с достатком, уверенно смотрящим навстречу будущему.

Теперь настало время подумать и о том, чтобы вернуться в родную Шотландию и осесть на берегу какого-нибудь живописного озера, окруженного со всех сторон горами. Подданные британских королей рано или поздно, но всегда возвращаются в родные пенаты — прежде с обширных просторов Британской империи, на территории которой никогда не заходило солнце, а теперь из бывших колониальных владений и вообще из-за границы, которая по-прежнему является для многих источником накопления средств и утехи на старости. Шотландец может скитаться по всему свету без штанов и служить хоть самому дьяволу, но умереть он должен дома — так говорил когда-то глава могущественного клана Мак-Интайров.

Подвернувшийся неожиданно бизнес с шифрами был как нельзя кстати. Он ускорил приближение давней мечты, Джефф Мак-Интайр заработал на нем почти столько же, сколько за все предыдущие годы каторжной и опасной работы. Он сумел развернуть все свои скромные способности, продав каждый шифр дважды, а один — даже трижды! Он представил себе, какой ажиотаж произвел своими действиями в штаб-квартирах разведывательных служб Берлина, Варшавы, Праги, Софии, Будапешта, Пекина и даже Албании! Вот дурачки! Довольны, наверное, до смерти и не нарадуются такому везению! Москва, конечно, быстро наложит лапу на все эти приобретения и немедленно догадается, что кто-то неплохо нажился на одном и том же товаре, но что с того? Попробуй, возьми его с маслом или без!

При мысли об этом на губах Джеффа Мак-Интайра пробегала сладострастная улыбка.

Все отлично, некоторое беспокойство вызывал у него, правда, Христос Попадопулос. Этот отуреченный грек так и не приобрел в Штатах никакого вкуса к жизни. Как был деревенским простаком, так им и остался. И как только он попал на такое денежное место в госдепе? Дуракам везет. Видите ли, он считает, что ему недоплатили! Да что бы он сделал без него, Мак-Интайра, и без его налаженных связей! Сидел бы, простофиля, на своих шифрах и сосал палец. Сунулся вон к русским и ушел с побитой мордой. Такие дела должны делать профессионалы. Они идут на риск и получают за это деньги. Так уж устроен этот мир: хочешь жить, умей рисковать.

А нищим с протянутой рукой пусть помогают коммунисты. Для этого они и создали бесклассовое общество и объединяют всех пролетариев в один большой колхоз. Нет, ну надо же! Набрался наглости, вызвал на встречу в ресторан и стал приставать буквально с ножом к горлу: дай деньги, и все тут. Как бы не так! Договор дороже денег. Пусть только высунется еще один раз, уж он найдет на него управу. Стоит только шепнуть кое-кому на ухо, как это сразу будет известно мистеру Уайтхеду, офицеру безопасности в посольстве у янки. Он-то быстренько разберется, чего заслуживает Христос Попадопулос: двадцати тысяч долларов или одиночной камеры в Синг-Синг.

Встреча в «Марко Поло» оставила у Мак-Интайра чувство незавершенности. Вроде все было сделано грамотно, но червь сомнения шевелился внутри старого пройдохи и будоражил его чрезвычайно развитое чувство интуиции. Сам вид, с которым грек ушел со встречи, чем-то не понравился ему. Нет, это так оставлять нельзя, нужно вернуться к этому делу и понаблюдать за ним еще раз издалека, со стороны. Где-то у меня был его адрес? У посольства торчать опасно, а вот у дома мы его покараулим, посмотрим, чем, с кем он живет и дышит.

Он набрал номер телефона и сказал кому-то в трубку:

— Гарлик? Это ты? А почему у тебя такой голос? Ах, ты простудился! Слушай, быстро катись ко мне, нужно срочно обсудить одно дельце. Что значит, температура? Сколько? Не умрешь. Не забывайся, кто тебе платит, оболтус несчастный! Я жду. Все.

Гарлик, зарегистрированный своими родителями в Йоркширском графстве под именем Хэмфри Дэйл, тоже был когда-то на службе в Форин Офисе и перед ним открывалась великолепная карьера, потому что, в отличие от полуграмотного клерка Мак-Интайра, он кончил Итон и происходил из весьма зажиточной и благородной семьи.

Дэйл начал работать в Париже при сэре Уимблдорте, зарекомендовал себя с самой лучшей стороны, а потом с повышением был переведен на работу в посольство ее королевского величества в Стокгольме. Но в Северной Пальмире его карьере пришел конец. Первый секретарь Дэйл отчаянно и безнадежно влюбился в одну замужнюю шведку, забросил всю дипломатическую работу, перестал ходить на работу и посвятил себя обожанию любимого предмета. Предмет совершенно не отвечал дипломату взаимностью, из чего всякий здравый человек сделал бы соответствующий вывод, но только не Дэйл. Ясно, что все это не сулило бедному влюбленному ничего хорошего.

Так оно и получилось: Дэйл потерял работу, уважение коллег по профессии, поддержку родителей, совершенно опустился в Стокгольме, где, кстати, проживал полулегально, и, вероятно, вообще бы кончил плохо, если бы не Мак-Интайр. О, Мак-Интайр не бросил бедного коллегу в беде! Он подобрал его на улице, дал ему кусок хлеба и одежду, снабдил работой, достойной его образования и опыта. Да, да, бывший первый секретарь с лихвой отрабатывал свой хлеб у своего бывшего подчиненного, сочиняя ему справки, меморандумы, заявления, обзоры и прочие опусы на заданные актуальные политические, экономические, военно-политические и военно-экономические темы, которые бывший клерк с успехом сбывал не самым проницательным представителям разведслужб. Дэйл выполнял всякие другие поручения Мак-Интайра, но лучше всего у него получалось составление информационных документов.

Мак-Интайр вызвал к себе и второго помощника — Прайма, бывшего завхоза посольства, умевшего обделывать всякие дела, но Мак-Интайр использовал его в в основном в качестве курьера, шофера и сыщика. Прайм, в отличие от Гарлика, был человеком практическим, своего не упускал и, кроме работы на «бумажную фабрику», успевал где-то подрабатывать на стороне. Он целый день колесил на своем «моррисе маскоте» по городу и был в курсе всех происшествий.

Инструктаж у шефа был коротким и категоричным: нужно было взять под наблюдение некоего Христоса Попадопулоса, проживавшего по Томтебугатан, 18, зафиксировать все его передвижения по городу, исключая работу в американском посольстве, установить его контакты и, по возможности, мотивы его общения с ними.

Помощники молча выслушали приказ шефа и покорно удалились.

Фрам ехал на моментальную встречу, но мысли его были заняты другим. С того памятного вечера, проведенного у Марии и ее матери, его не отпускала боль невосполнимой потери, случившейся исключительно по его вине. Он много раз пытался себя успокоить, что стал жертвой обстоятельств, которые оказались выше его сил и возможностей. В конце концов, отец сам обошелся с ним и с матерью не самым лучшим образом.

Но каждый раз, как он представлял себе мрачные норвежские каменоломни, нечеловеческие условия концлагеря, голодную смерть совершивших побег из лагеря где-то в диких шведских горах, новую несправедливость и унижения для тех, кому удалось вернуться живыми на родину, обещание, данное матери, и трусливую ложь об отце в анкетах, отказ встретиться с ним, когда он послал к нему в общежитие своих братьев, то на душе становилось так муторно и тошно, что хотелось бросить все, куда-то бежать, взывать о помощи, прощении.

Но поделиться настигнувшим его горем было не с кем, рядом были чужие люди, и никто из них, даже если он и расскажет, не поймет всю горечь его положения. Да и был ли на всем свете хоть один человек, который сумел бы облегчить бремя его вины и душевных мук? Вряд ли. Это он уже начал понимать. За все в жизни приходится расплачиваться самому, — и за свои ошибки тоже.

Он не заметил, как за стеклом машины повалил густой и мокрый снег — последние проделки цепляющейся за время зимы, и непогода свела видимость чуть ли не к нулю. Зеркало заднего обзора вообще не давало никакой картины происходившего сзади, да и до наступления метели он как-то механически пропустил через себя весь проверочный маршрут и сейчас, если честно признаться, не очень то отдавал себе отчет в том, была за ним слежка или нет. Контрразведка последние месяцы не отмечала его своим вниманием, так что в данном случае придется положиться на статистические законы больших чисел.

Он запарковал машину на общественной парковке и вошел внутрь супермаркета. Через десять минут в кафетерии магазина он должен будет передать сотруднику легальной резидентуры шифры от Крупье. Он остановился у стенда со спортивной обувью и увидел, как в секцию спортивной одежды напротив зашел джентльмен в коричневой куртке, среднего возраста и неброской наружности. Он остановился, переложил из кармана в карман журнал «Тайм», спросил что-то у продавца и вышел. Опознавательный признак был предъявлен, и теперь надо было подтягиваться в кафетерий.

Когда Фрам вошел в зал кафетерия, мужчина в коричневой куртке стоял за круглым высоким столиком, развертывал пакет с картофелем фри и снимал с пластмассового подноса стаканчик дымящегося кофе. Фрам прошелся вдоль стойки самообслуживания, положил на поднос каких-то бутербродов, заплатил у кассы и вышел в зал, выбирая место для перекусона. Наиболее подходящим оказался столик, за которым стоял человек в куртке и уже заканчивал свою нехитрую трапезу.

— Вы не возражаете? — спросил его Фрам и поставил поднос на столик.

— Нет, нет, пожалуйста.

— Жарко что-то сегодня, — сказал Фрам и вытер платком лоб.

— Весна, — многозначительно ответила коричневая куртка, допивая кофе.

Фрам достал из кармана пакет с шифрами и незаметно для окружающих положил его на подставку под крышкой стола. Человек в куртке сделал встречное движение, на пару секунд задержал под столом свою правую руку, а потом, не говоря больше ни слова, пошел к выходу. Фрам пошарил, нащупал на подставке почти такой же пакет, который сам принес на встречу, и опустил его в карман.

Моменталка состоялась, теперь можно было заняться бутербродами. Шифры в это время благополучно «плыли» по направлению к советскому посольству, а карман Фрама «грели» очередные инструкции Центра и предназначенные для Крупье деньги.

…Когда он через час вернулся в офис на Сенную площадь, его встретил Магнус Линдквист и сообщил, что в его отсутствие звонил некто Христос Попадопулос и просил мистера Брайанта срочно связаться с ним по телефону.

— Человек был чем-то явно взволнован, — добавил Хольм к своему сообщению.

Прошла уже неделя после того, как Фрам последний раз встречался с Крупье, и как-то получилось, что он ни разу не позвонил и не поинтересовался, как идут дела у подопечного. А надо бы было!

Он прошел в свой кабинет и набрал номер, но на том конце провода никто не брал трубку. Через пятнадцать минут Фрам повторил попытку, но на звонок по-прежнему никто не отвечал. Подумав, что Крупье нет дома, он хотел было уже ехать домой, но вдруг в голову пришла шальная мысль: а не случилось ли чего с ним? Если грек звонил днем и просил срочно связаться, значит, он был дома, а не на работе, потому что номера служебного телефона он Фраму не давал.

Чем ближе Фрам подъезжал к Томтебугатан, тем тревожней становилось у него на сердце. От Сенной площади до Томтебугатан можно доехать минут за десять. Когда он поравнялся с восемнадцатым подъездом, то обнаружил там пустую полицейскую машину. Пока он оценивал обстановку, с противоположного конца улицы показалась карета «скорой помощи». Она неслась с включенной сиреной и резко остановилась рядом с полицейской «вольво». Из нее вышли двое санитаров с носилками и исчезли в подъезде.

Фрам проехал не останавливаясь мимо, припарковался в метрах пятидесяти и, выключив мотор, стал наблюдать за происходящим через боковое зеркало. Через минут пятнадцать санитары вынесли на улицу носилки с телом, накрытым белой простыней, и погрузили их в карету. Потом вышли полицейские, с ними штатский с саквояжиком в руках — вероятно, врач. Они тоже сели в машину и уехали.

Когда он спустя минут десять поднялся на третий этаж, где находилась квартира Крупье, то на входной двери увидел пломбу. Тут же приоткрылась дверь квартиры напротив, и наружу высунулась пожилая женщина.

— Вы туда? — Она кивнула головой на дверь с пломбой. — Ах вы выше, — догадалась она, увидев, что Фрам сделал движение подняться по лестнице. — Там такое произошло — ужас! Я так перепугалась. И надо же, спокойный и солидный господин, а вот взял и застрелился!

— Застрелился?

— Да, около двух часов тому назад.

— И что же послужило причиной?

— Все теряются в догадках. Жилец был иностранцем, работал, кажется, в каком-то посольстве… Вы извините, я думала, что кто-то пришел к нему… Мне страшно. До свидания.

— До свидания, — откликнулся машинально Фрам и пошел наверх.

Гибель Крупье была полной неожиданностью. Неужели человек, которого только что вынули из петли, опять впал в отчаяние и не нашел иного решения своих проблем? Это плохо вязалось с тем настроением и состоянием духа, в котором он оставил Крупье неделю тому назад. Шифровальщик знал, что получит свои двадцать тысяч, так зачем же ему было уходить из жизни? И почему он звонил и просил срочно встретиться?

Как бы то ни было, но сотрудничество с Крупье оборвалось в самом начале пути.