Шпион смерти

Часть третья Центр меняет планы

Радиосигнал, словно солнечный зайчик, легко соскочил с электромагнитной ленты передатчика, в ноль секунд вырвался из рук оператора и стремительно понесся ввысь, огибая поверхность земного шарика. Он только на секунду коснулся прикованного, как раб цепями, к постоянной орбите спутника, получил от него новую энергию и полетел дальше, обгоняя человеческую мысль. Он точно и мягко вошел в плоть разговорной речи, синтезируемой на приемнике типа «Сателлит», вернулся к своей первоначальной невидимой, но уже ощутимой человеческим ухом ипостаси, и тут же мгновенно испарился в воздухе, оставив после себя группы цифр.

Принимавшему радиосигнал человеку понадобилось некоторое время, прежде чем перевести эти цифры в удобочитаемый текст, апеллирующий к сознанию:

Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!

А он-то расслабился-размечтался о плановом возвращении на «базу». Как же теперь Наташа? Прощай отпуск, здравствуй неизвестность.

Он прочитал еще раз текст телеграммы, пытаясь угадать, кто был ее автором и что это за непредвиденные трудности, которые вынудили Центр на принятие такого необычного решения, но ни к чему определенному так и не пришел. Текст выглядел довольно казенно, и чья за ним скрывалась рука, узнать было невозможно. Еще неблагодарней было занятие с разгадкой мотивов, которыми Центр руководствуется при принятии своих решений. Пути Центра не исповедимы, о господи!

Фрам задумался на мгновение, пока чей-то резкий голос за дверью не вернул его к действительности. Тогда он вышел в туалет, поджег спичкой бумагу и спустил пепел в унитаз. Так-то будет спокойней.

Итак, бег на короткую дистанцию отменяется. По радио объявили новый забег, требующий уже стайерской сноровки. Теперь надо сбавить темп и экономить силы до финиша. Он открыл дверцу холодильника и вытащил оттуда бутылку «бифитера» и банку с тоником «швеппс». Он редко пользовался спиртным в качестве транквилизатора, но сейчас как раз был тот случай, когда без него не обойтись. Тем более что после бессонной ночи слегка побаливала голова.

Вот, кажется, эта особа опять проявляет какую-то активность за стеной. Ну точно, она опять вооружилась против кого-то телефонной трубкой, и теперь хоть съезжай из-за нее из гостиницы. Он проснулся где-то часа в два ночи от резкого женского крика, доносившегося из соседнего номера слева, но впечатление было такое, что соседка сидела в одной с ним комнате и визжала таким противным голосом, как будто ее поджаривали на костре или облили скипидаром. Он прислушался и понял, что, судя по акценту, какая-то американка безуспешно пыталась дозвониться через океан.

— Оператор! Оператор! — непрерывно повторяла она на самых высоких тонах. — Я просила тебя связать меня с гостиницей «Мирабу», а ты что дал мне, козел вонючий?

— Это «Мирабу»? — возобновила она попытку дозвониться минут через десять, когда он опять погрузился в сон. — Как не «Мирабу»? А что же это, черт вас побери? Я жду. Ну наконец-то! Мне нужен мистер Шелби! Кто? Шелби, глухая тетеря! Говорю по буквам: Шератон, Эдинбург, Лондон, Бостон, Иллинойс. — Дамочка демонстрировала неплохое знание географии. — Как нет на месте? А где он? Когда будет?

Из соседнего номера справа послышались звуки недовольства, хлопанье дверями и шарканье ног в коридоре. «Некто» тоже проснулся и решил призвать нарушительницу спокойствия к порядку. Было слышно, как мужской голос пытался что-то объяснить американке («Бу-бу-бу-бу»), но в ответ до ушей Фрама донеслись такие вопли, что мужчина поспешил вернуться в свой номер восвояси. Затем в коридоре появился дежурный портье и тоже предпринял попытку утихомирить соседку слева, но и его переговоры закончились неудачей.

Он лежал в постели и слушал, какими безуспешными путями и тропами американка пробиралась по телефонному проводу к мистеру Шелби. Где-то через час она наконец радостно вскрикнула:

— Это ты, Рональд? Наконец-то! Так слушай, дорогой: никогда — запомни, никогда в жизни я говорить с тобой не буду!

После этой тирады в гостинице наконец-то воцарилась тишина. Все вокруг заснули, в том числе и соседка слева, а он ворочался в постели и не мог сомкнуть глаз до самого рассвета.

«Центр что-то торопится, если отпускает всего месяц-полтора на проверку агента, — подумал он, еще раз мысленно восстанавливая перед собой сожженный текст. Если бы речь шла о простом продлении командировки, вряд ли бы он стал ставить меня в такие жесткие временные рамки. Значит, имеется в виду качественно новый этап работы, а перед предыдущим надо побыстрей подвести черту».

В его мозгу отчетливо и наглядно возникла схема рассуждений и мотивов, которую, возможно, использовали его руководители в Ясенево. И как ему сразу не пришло в голову, что товарищи приняли решение оставить его здесь на длительный срок или, попросту говоря, на «постоянку». Значит, там, в далекой Москве, действительно произошло что-то экстраординарное, что заставило «оголить» один участок и «закрыть» Фрамом другой. Ну что ж, Фрам, оправдывай свой псевдоним, вперед![1]

Конечно, он в тайне всегда мечтал попробовать свои силы на этом поприще. Одно дело «покрасоваться» перед контрразведкой в качестве туриста, не очень-то заботясь о глубине легендирования, надеясь на эффект «штурма унд дранга»[2], потому что через неделю-другую все равно придется исчезнуть со сцены, и совсем другое, когда нужно годами жить на виду у всевозможных служб, играть роль постоянного жителя страны, добропорядочного бюргера-соседа, ходить по лезвию ножа и тщательно следить за тем, чтобы не свалиться в пропасть. Такая работа требует напряжения всех сил и умения.

На «постоянку» его не взяли потому, что за годы подготовки к нелегальной работе ему так и не подобрали напарницу, а отправлять без оной начальство посчитало нецелесообразным: слишком сложно стало работать в особых условиях в одиночку, слишком велика стала цена провала. Вот и определили его на участок «коротких» командировок, участок интересный, почетный, благодарный во всех отношениях, которым со знанием дела руководил опытный нелегал — хитрый и мудрый, как лис, строгий, как украинский старшина, но добрый и справедливый, как аксакал. Он и был аксакалом, этот обрусевший сын кавказских гор.

Сумеет ли он слиться с окружением настолько, чтобы не вызвать опасных подозрений у близких друзей и знакомых, которые непременно должны появиться, у контрразведки наконец? Конечно, кое-чему он научился за время работы на Западе. Во всяком случае, за русского, за славянина его уже никто не мог принять. А как было вначале? Стыдно вспомнить!

Он тогда выехал в обкаточную поездку и мандражил, как осиновый лист на ветру. Самое большое опасение вызывал паспорт. Он знал, что сеньора Санчеса Рамиреса Гонсалеса с его отпечатками пальцев и генетическим кодом в мире не существует, и потому на каждом шагу ожидал разоблачения. Вот как-то странно взглянул на него австрийский таможенник; а вот почему-то долго листает паспорт пограничник в афинском аэропорту; и с какой стати в миланской гостинице дежурный администратор отобрал паспорт и держал его до самого вечера!

Но все опасения оказались напрасными, паспорт выдержал все необходимые для такой поездки проверки, и он благополучно прошел заданный маршрут, выполнил учебно-боевое задание и вернулся в целости и сохранности домой. Прокол получился совсем в другом месте.

Однажды в Вене он вышел из гостиницы прогуляться и посмотреть на город и забрел на какую-то улицу, на которой обитали жители, явно не отличавшиеся высоким жизненным стандартом. Когда он рассматривал витрину магазина со скобяными товарами, кто-то подошел сзади и обратился с вопросом на русском языке:

— Слушай, кореш, где тут можно пос…ть?

От неожиданности он повернулся и увидел перед собой небритого, взъерошенного типа в джинсах,

— Что ты сказал? — переспросил он, не веря своим ушам.

— Да я спрашиваю, где тут можно облегчиться.

— Не знаю. Я не местный.

Парень постоял минутку в нерешительности и нырнул в подворотню.

Отойдя на приличное расстояние от злосчастной улицы, он вдруг осознал, что разговаривал с терпевшим естественную нужду на русском языке! Его прошиб холодный пот. Надо же так осрамиться в такой простенькой ситуации! Так недолго и до провала. Проклятый врожденный инстинкт, не позволивший переключить мозги на испанский язык!

Но главное-то было вот в чем: почему тот парень обратился к нему на родном языке? Он что, сразу распознал в нем своего земляка? Выходит, так.

И это его очень огорчило. Значит, в нем за версту видно русского, советского, славянина! Значит, надо приобретать какой-то внешний вид, манеры, походку, привычки, соответствующим образом одеваться, причесываться, а не только владеть иностранным языком и деталями оперативной обстановки.

Эпизод в Вене запомнился ему надолго и послужил хорошим уроком на будущее.

Кассио, британский подданный, шотландец по национальности, был ценным источником-документалистом, приобретенным местной легальной резидентурой. Он на регулярной основе добывал важные секретные сведения в британском посольстве и передавал их за деньги советской разведке.

Дело это было, однако, окружено странными обстоятельствами. Как выяснилось уже после вербовки, вопросов там было больше, чем ответов. Резидентура в погоне за результатами явно допустила поспешность и халатность, поддавшись соблазну завербовать агента в стане НАТО. Не проверив как следует, она сразу наладила с ним деловые отношения. Но аналитическая служба Центра давала материалам Кассио самые лестные оценки, и это тоже сразу подкупило руководство регионального отдела разведки и не позволило ему на первых порах отнестись к делу со всей придирчивой строгостью.

Понять все это было можно. Кассио снабжал разведку докладами посла, военного атташе, консула, ориентировками Форин Офис, аналитическими документами посольства по различным политическим и экономическим вопросам, записями бесед английских дипломатов со своими коллегами в дипломатическом корпусе и с представителями местного МИД. Информация действительно была очень важной и актуальной и пренебречь ею было не так просто. Но все-таки Центр, хотя и запоздало, дал указания резидентуре хотя бы прояснить личность Кассио.

Когда резидентура через свои возможности навела запоздалые справки о персонале загранучреждения ее королевского величества, то обнаружила, что Кассио в списках административного или технического состава нет. Правда, выяснилось, что он там работал на контрактной основе в канцелярии, но по неизвестным причинам был уволен за два года до своей вербовки. На прямой вопрос по этому поводу агент ответил, что он действительно больше не служит в посольстве, но получает информацию через свои конфиденциальные связи, которые копируют имеющиеся в их распоряжении документы и за деньги же продают их ему. Назвать эти источники Кассио наотрез отказался.

— Я не имею права подвергать их безопасность лишнему риску, — заявил он встречавшемуся с ним сотруднику ПГУ. — Какая для вас разница, от кого поступает информация? Главное, что она поступает. За достоверность материалов я ручаюсь. Думаю, и Москва довольна их качеством.

— Но позвольте, нам ведь тоже не безразлична судьба ваших подысточников, — пытался возразить оперработник. — Важно знать, при каких обстоятельствах они получают к ней доступ, не нарушают ли они правила обращения с секретными документами, каков режим секретности в посольстве…

— Могу вас заверить, что все эти моменты мы держим под контролем. И им, и мне больше нравится жить на свободе, чем за «шведскими гардинами». Давайте не будем настаивать на раскрытии моих людей, и все будет в порядке.

— Знают ли они о том, кому вы передаете их материалы?

— Гмм… В общей форме.

— Если не секрет, скажите, сколько вы им платите?

— Это мой маленький секрет. Могу только сказать, что обижать их ни мне, ни вам не выгодно.

Единственное, на что согласился Кассио, так это назвать их условными псевдонимами и сообщать, от кого из них поступил тот или иной материал. Источников оказалось двое: Праймер и Гарлик.

Получалось, что резидентура в лице Кассио завербовала готовую агентурную сеть во главе с групповодом. Об этом можно было только мечтать. Сознание свершенного подвига позволило резидентуре нести тяжесть упреков из Москвы с еще большим достоинством.

Центр, давая Фраму задание по делу Кассио, очевидно, исходил из того, что агент, несмотря на склонность к мистификации (какой же англичанин не обладает подобной слабостью!), в конечном итоге достоин его доверия. Нужно только развеять вокруг него туман таинственности, снять все формальные неувязки и уже более уверенно продолжать с ним сотрудничество. В пользу этого свидетельствовало и полученное из Англии агентурное донесение о том, что английский посол, под носом у которого работали Праймер и Гарлик, заподозрил утечку информации, о чем якобы немедленно доложил в Лондон. Это означало, что к проверке этого сигнала, возможно, подключились МИ-5 и МИ-6, а потому проверку Кассио московский Центр решил поручить нелегалу. Легальная резидентура могла слишком «наследить» в этом деликатном деле.

Фраму было не впервой заниматься подобными делами, и он не стал дожидаться, когда истечет месяц, предоставленный Центром на проверку англичанина. Тем более что в его распоряжении имелись только имя и фамилия проверяемого, примерный возраст и весьма поверхностное описание его внешности.

Городское справочное бюро располагалось в южной части столицы вместе с налоговым ведомством. Еще в Москве перед отъездом в командировку Фрам попросил у Александра Петровича справочный материал о порядке работы этой службы и выдачи справок населению. Оперативный руководитель принес отксерокопированный вариант куцей справочки, составленной каким-то опером во времена Берии и Сталина. Полезной информации в ней содержалось столько же, сколько в инструкции по уничтожению тараканов.

Он вышел на станции метро с длинным и непонятным названием и прошел к многоэтажному зданию из стекла и бетона, подавляющему своей безликой функциональностью. Через центральный портал дома входили и выходили редкие посетители — робкие, скрюченные, подавленные: при входе — казенным безразличием, а при выходе — вероятно, от бремени полученной информации. Налоговое и справочное учреждения не являлись каким-то исключением — все государственные институты страны почему-то отдавали холодом, высокомерием, превосходством.

«А еще один наш классик говорил, что Россия — страна казенная», — подумал он, пытаясь проскользнуть через вращающуюся стеклянную дверь с минимальными потерями для себя, однако удара по мягкой части тела избежать все равно не удалось. В просторном холле было безлюдно. Он изучил висящую на стене табличку с указанием служб и кабинетов, и оглядевшись, пошел влево по длинному коридору, пока он не привел его в тупик, в котором и находилось справочное бюро.

В небольшом холле вдоль стены стояло несколько стульев, обитых искусственной кожей, и пара конторок с бланками — очевидно, для заполнения запросов. Молодой человек, просунув голову в окошко, оформлял заказ, оживленно разговаривая с клерком.

Фрам взял листок бланка и обнаружил, что он снабжен параллельным текстом на английском языке. «Очень предусмотрительно с их стороны», — отметил он про себя и стал читать. Фамилия и все имена лица, о котором наводится справка, его точный или примерный возраст, пол и предполагаемые профессия или занятие, какая нужна справка и для чего, фамилия, все имена и адрес в данной стране лица, заполнившего бланк, а также документ, удостоверяющий личность. Ну что ж, все бы было и не так уж плохо, если бы не последний пункт — документ, удостоверяющий личность. Но Центр предусмотрел и такой вариант. В отдельном кармане его пиджака лежало водительское удостоверение гражданина США, выписанное на данные, совершенно неимеющие никакого отношения к основной легенде Фрама. Береженого бог бережет!

Молодой человек закончил наконец свою беседу с дежурным чиновником, и Фрам подал заполненный бланк в окошко. Клерк, используя очки, как лупу, внимательно ознакомился с заказом и с победоносным видом произнес, старательно выговаривая английские слова:

— Господин Майснер, вы заполнили не все пункты бланка. — Как дико звучала в ушах Фрама эта фамилия! И кто только их придумывает в Центре?

— Что вы говорите? Ради бога, извините. Что я сделал не так?

Суровое выражение лица за окошком смягчилось. Клиент оказался покладистым, так что можно сменить гнев на милость и объяснить ему его обязанность:

— Вы не указали, для каких целей вы наводите справку о мистере Мак-Интайре.

— А разве это вам так важно знать? Представьте, что я наемный убийца, так что, я так и должен написать, что разыскиваю его адрес, чтобы отправить его на тот свет?

Клерк остолбенел от неожиданности, а потом громко расхохотался.

— Ну, на наемного убийцу вы не очень-то похожи. Я бы скорее принял вас за частного детектива, действующего по поручению какой-нибудь фирмы.

— Вы чрезвычайно проницательны. Если вы не возражаете, я так и укажу в соответствующем пункте.

— Будьте любезны. — Клерк окончательно сбросил с себя маску непроницаемости и оказался обычным собеседником, скучающим без пищи для мозга. Но долг все равно преобладал над желанием развеять скуку:

— И второе, не откажите в любезности сообщить нам ваш адрес в этой стране. Ведь вы здесь постоянно не живете?

(«Ну, это вообще семечки!»)

— Нет. Но я только что прибыл с вокзала и нигде пока не остановился.

— Напишите тогда «проездом».

— Спасибо, я так и сделаю.

Клерк еще раз проверил правильность заполнения и закрыл окошко:

— Ждите. Я вас вызову, херр Майснер.

Ждать пришлось минут десять. Фрам сразу заподозрил подвох. Для того чтобы просто найти карточку в архиве, вряд ли требовалось больше трех — максимум пяти минут. Карточка на Кассио могла иметь какие-нибудь пометки, например, ограничения или запрет на выдачу о нем сведений посторонним лицам. Так оно и оказалось.

— Херр Майснер, подойдите к окошку, — раздался наконец голос в громкоговорителе.

— Я сожалею, но адрес мистера Мак-Интайра я вам выдать не могу, — объявил служащий и поспешил успокоить: — Но вы можете обжаловать наше решение в суде.

— Да нет, я в суд подавать не собираюсь. Вы можете хотя бы в общем виде объяснить характер причины, по которой я получаю отказ?

— Мммда, пожалуй. Такова была личная просьба самого мистера Мак-Интайра.

— А если не секрет, то где он работает?

— Это секрет.

«Отлично, что и требовалось внушить. Пусть он думает, что место работы Кассио мне не известно», — с удовлетворением подумал про себя Фрам, а вслух произнес:

— А когда было сделано ограничение на выдачу информации?

— Вы чрезвычайно настойчивый молодой человек. — Клерк засмеялся. — Я понимаю, что вы не хотите уезжать из страны с пустыми руками. Служба есть служба. Так и быть, я вам отвечу, но больше вопросов попрошу не задавать. Если бы вы обратились к нам месяца три тому назад, то беспрепятственно получили бы сведения об адресе искомого господина.

— Благодарю вас. Я чрезвычайно признателен вам за ответы. До свидания. Хотя постойте. Как я понимаю, ограничения на выдачу информации касаются и телефона?

— Совершенно верно Это было сделано одновременно.

— Следовательно… («Три месяца… Это примерно совпадает по времени с беседой, проведенной оперработником легальной резидентуры относительно происхождения информации Кассио!»)

— Следовательно, молодой человек, вы на правильном пути. Прежде чем идти к нам, вам следовало бы полистать телефонные справочники за прошлый и позапрошлый годы. Но я вам ничего не говорил, а вы ничего не слышали. До свидания.

Окошко захлопнулось, и Фрам, отнюдь не расстроенный отказом, пошел быстрым шагом на выход. Надо было найти ближайшую районную библиотеку и покопаться в справочниках. Неужели и этого не сделали «легальные» разведчики?

Через час он сидел в читальном зале библиотеки и листал телефонные справочники… Еще через двадцать минут адрес Кассио и его телефон были у него в записной книжке. В действующий справочник проверяемый, как он и того желал, естественно, не попал, но зато его имя украшало двести пятьдесят шестую страницу предыдущего издания. Возможно, это были устарелые сведения, но нить Ариадны была уже в руках!

Решение самых сложных вопросов может оказаться до чрезвычайности простым. С этой истиной в голове он ринулся на установку Кассио.

Агент, как он понял по справочнику, проживал в отдельном доме. Так оно и оказалось, когда он приехал на место. Означенный в справочнике дом находился в районе вилл, в который, по понятиям установщика, после трудов праведных в центре столицы приезжали отсыпаться представители верхней прослойки среднего класса: белые воротнички, профессора и доценты вузов, представители творческой интеллигенции, средней руки чиновники.

«Место для наблюдения малоуютное, — констатировал Фрам еще задолго до того, как приблизился к дому. — Придется брать на прокат машину».

Но ему повезло. Проходя по тротуару с противоположной стороны улочки, он обнаружил в саду мужчину лет пятидесяти в вязаной фуфайке и джинсах, поливавшего клумбу с цветами. Ему ассистировала старательная моложавая дама с маленькими грабельками в руках. Судя по описанию, мужчина здорово смахивал на Кассио. Семейная идиллия не была нарушена случайным прохожим, и Фрам, словно тень, продефилировал до угла и свернул на боковую улицу.

Все. Полдела сделано. Если клерк в справочном бюро не доложил о визите господина Майснера в полицию, то все сошло довольно удачно. А если и доложил, то возможные поиски Мейснера займут как раз примерно столько времени, которого как раз должно хватить на то, чтобы закончить проверку Кассио и исчезнуть из этой страны. Тем более, что господин Майснер не только ногой, но и духом своим не нарушил ее паспортного режима.

Последующие две недели Фрам метался по городу, отслеживая каждый выход Кассио в город, фиксируя его контакты с посторонними лицами, которые бы свидетельствовали о его деловых связях с британским посольством. Но никаких явных или тайных признаков интенсивной работы групповода со своей агентурой он не заметил. А между тем приближалась дата очередной встречи Кассио с сотрудником легальной резидентуры, и то ли Праймер, то ли Гарлик должны бы были передать «боссу» очередную порцию информации.

Но никто за это время ни разу не посетил объекта на дому; жена Кассио три раза ездила на велосипеде в местный супермаркет, а сам он по утрам выходил на прогулки в парк, дважды выезжал в центр города и по несколько часов проводил в читальном зале Королевской библиотеки. По вечерам из дома вообще никто не отлучался, и в мансардном окне до полуночи горел свет. Тени за занавеской давали основание предполагать, что Кассио, склонившись над столом, что-то печатал на машинке, в то время как тень его жены перемещалась по комнате, приближаясь временами к тени мужа.

Через две недели он составил подробный тайнописный отчет о результатах своих наблюдений и отправил его почтой на конспиративный почтовый адрес. Через пять-семь дней письмо вместе с отчетом легальной резидентуры ляжет на стол руководства.

…Встреча Кассио с легальным разведчиком проходила в загородном ресторане всего в нескольких сотнях метрах от виллы агента, так что на встречу он пришел пешком, держа, как всегда, подмышкой папку, в которой, судя по всему, лежали секреты из британского посольства. Фрам «вел» Кассио от дома до ресторана и удивлялся беспечности агента, не предпринявшего на маршруте ни одной попытки провериться. Он как-то беспечно буднично вышел из калитки, словно шел в паб на свидание со старыми друзьями, помахал рукой жене, стоявшей на балконе мансарды, и неторопливым шагом пошел по направлению к ресторану.

Центр попросил нелегала проконтролировать выход агента на встречу, предполагая, что Праймер или Гарлик передадут материалы прямо на маршруте. Но этого не случилось. Либо подысточники успели встретиться с групповодом ночью, после того как Фрам прекращал наблюдение, либо… Центр и легальная резидентура имели дело с предприятием, которое в ЦРУ называют «бумажной фабрикой». Иначе говоря, шотландец мог быть откровенным «липачем», фабрикующим «секретную информацию» у себя на дому. Уличить такого «секрето-носителя» было чрезвычайно трудно.

Сразу после ресторана Кассио вернулся домой.

Реакция Центра не заставила себя долго ждать.

Ну что ж, пусть «бумажная мельница» пока повертится — глядишь, кто-нибудь из легальной резидентуры успеет получить орден. Встречный план — это, конечно, очень хорошо, если бы встречающиеся стороны или, во всяком случае хотя бы он, что-то имели за пазухой. А так, что он может предложить «встречного», если ему даже не известна страна назначения? Его настоящее положение не позволяет заводить никаких прочных связей, если, конечно, он не хочет навредить своей легализации в будущем. А без связей какая информация?

…Место встречи «Вяз» располагалось на углу двух улиц, выходящих на небольшую круглую площадь, неподалеку от центра города. Тот, кто подбирал это место, должен был либо обладать большой фантазией, для того чтобы каменные джунгли назвать таким романтическим названием, либо находиться под сильным впечатлением небезызвестного романа английского классика Гарди. Впрочем, место было действительно уютное и обладало тем достоинством, что позволяло незаметно появиться на нем и так же дискретно исчезнуть.

Он вышел на площадь с противоположной стороны и убедился, что витрина магазина спортивных товаров существует на самом деле, что дом на углу не снесли, а площадь не перегорожена строителями, так что доступ к телу представителя Центра свободен. Главное, чтобы он не привел за собой «хвост».

Выход на встречу с представителями «легального» мира был для него событием и приятным, и тревожным. Беседа с родным человеком, несомненно, смягчает истосковавшееся сердце разведчика, вынужденного вести образ одинокого волка в чужой стае. Но она таит в себе опасность расшифровки. Каждый раз, собираясь на такое рандеву, он невольно вспоминал о несчастном инженере Щукине, муже Элочки-людоедки, с которым судьба-злодейка сыграла злую шутку, оставив на лестничной клетке в костюме Адама. Вот и сейчас он не мог избавиться от ощущения выставленного на всеобщее обозрение экспоната, так уютно и безопасно чувствовавшего себя в укромных подвалах запасника.

До встречи оставалось пять минут, и можно было бы подтягиваться к витрине и разыгрывать из себя потенциального потребителя спортивных товаров, как вдруг из-за угла дома появился господин в серо-зеленой ветровке, светлых брюках и мягких спортивных туфлях. Он выходил на площадь наперерез Фраму, и они буквально столкнулись друг с другом, что называется, носом к носу.

— Beg your pardon! — с оксфордским прононсом сказал господин и, изящно обогнув Фрама по дуге, удалился восвояси.

— Not at all, — машинально ответил он, соображая, где же видел этого человека раньше, пока его не пронзила догадка: «Так это тот самый представитель резидентуры, с которым я встречался в прошлом году!»

И правда, серо-зеленая ветровка дисциплинированно обогнула по кругу площадь, бросила небрежный скользящий взгляд на «Вяз» и благоразумно свернула за угол: до вступления в контакт оставалось две-три минуты, и их можно было «убить» на соседней улице. Площадь была почти пустой, если не считать двух мальчишек, выскочивших на велосипедах из подворотни и тут же скрывшихся во дворе дома.

Ровно в 17.00 Фрам встал на место, и в то же мгновение он почуял приближение ветровки, возникшей где-то из-за угла.

— Прошу прощения, мне кажется, я видел вас в Лондоне на спектакле «Макбет», — услышал он за своей спиной оксфордский английский.

— С Лоуренсом Оливье в главной роли? — отозвался Фрам, повернувшись к представителю оксфордской школы лицом.

— И Джейн Сеймур.

— Возможно. Здравствуйте.

— Здравствуйте. — «Ветровка» крепко пожала протянутую им руку.

— А вам не кажутся странными все эти формальности, после того как пять минут тому назад мы уже были в контакте друг с другом?

— Кажутся. Тем более что мы уже знакомы.

— Так что же помешало нам вступить в контакт вон на той стороне?

— А черт знает что.

Они посмотрели друг другу в глаза и расхохотались. Неловкость первых минут встречи прошла, и они оба почувствовали себя в своей тарелке.

— Признайтесь, со стороны все это выглядело бы подозрительно, — напомнил об эпизоде «легальный» коллега. — Но я никак не ожидал вас встретить именно в том месте, а потому инстинктивно отпрянул назад и ушел. А когда понял, что произошло, то было уже поздно.

— Да, да, именно так чувствовал себя и я в тот момент, — признался Фрам.

— Давайте пройдем вон в ту рощицу и побеседуем на ходу, — предложил сотрудник резидентуры, переводя разговор в деловое русло и беря Фрама под локоток. — Вы уже знаете о том, что Центр принял решение о том, чтобы оставить вас на длительное оседание.

— Да, только не сообщил, в какой стране.

— В одной из стран этого региона. Причем, в какой из них, не имеет принципиального значения. Достаточно будет закрепиться в одной из них, чтобы закрыть скандинавскую «амбразуру». Нам кажется, что Швеция наиболее оптимально подходит для наших планов.

— Задание?

— Мы можем сформулировать его пока в общем виде: на первом этапе необходимо будет прочно закрепиться и легализоваться — скорее всего под видом иностранного гражданина.

— А кого конкретно?

— Наши возможности, к сожалению, ограничены, так что выбор будет не очень богатым. С учетом вашей подготовки и владения языками мы прорабатываем канадский, английский и ирландский варианты. Наиболее перспективно получение для вас канадских документов, но потребуется ваше личное участие.

— Понятно. Амплуа, то бишь прикрытие?

— На ваш выбор. Мы склоняемся к «крыше» бизнесмена.

— Я мало что смыслю в этих делах… Вы же знаете, я…

— Это не страшно, — перебил его коллега. — Не боги горшки обжигают. Надо будет подыскать подходящего компаньона из местных, который бы тянул за вас весь воз. Наличие местного компаньона поможет вам безболезненно обосноваться в стране, получить вид на жительство. Конечно, придется подучиться, поступить на какие-нибудь курсы менеджеров.

— Капитал?

— Центр готов обсудить этот вопрос на более поздней стадии, когда у вас что-то начнет вырисовываться с проектом учреждения собственной фирмы. Не скрою, политика местных властей, направленная на ограничение притока иностранцев, представит для вас основное препятствие, и его можно обойти либо путем привлечения в дело местного гражданина, либо…

— Либо путем заключения брака с местной гражданкой, не так ли?

— Так, — осторожно согласился представитель Центра.

— И руководство согласно на такой вариант?

— Мгмм… В целом да.

— А в частности?

— В частности, вы можете вступить в фиктивный брак, если этот вариант покажется более подходящим.

Фрам достал из кармана пачку «уинстона» и сделал длинную затяжку. Морально он был подготовлен к любому варианту, но только слова собеседника окончательно раскрыли перед ним всю глубину переворота в его судьбе, перед которым его поставило решение Москвы. Итак, будет порвана еще одна живая нить, питательная артерия, которой он был до сих пор связан с далеким, глубоким, но таким надежным тылом. Теперь этот тыл отодвинется, практически исчезнет, и холодное дыхание контрразведки будет более осязаемым, чем теплый дымок от русских щей.

— Вас что-то смущает или у вас возникли вопросы? — насторожился легальный разведчик.

— Да нет, все ясно. Когда планируется начать проработку варианта моей легализации?

— Кое-что мы можем обсудить уже сейчас.

— Хорошо. Передайте в Центр, что я согласен. Сообщите, чтобы товарищи не забывали о матери и… Впрочем, это все. Я слушаю вас.

Конкретных наработок по варианту было не так уж много, и через пятнадцать минут они закончили обсуждение, оговорив условия связи на будущее.

— А теперь вам на десерт подарок из Москвы. — Представитель Центра достал из бокового кармана ветровки конверт и передал его Фраму: — Читайте.

Фрам извлек из незаклеенного конверта лист бумаги, исписанный знакомым почерком матери.

— Спасибо. Это действительно подарок.

Мать сообщала, что ее часто стала посещать гипертония, что огород бросила, потому что не в силах его обрабатывать, что скоро собирается на пенсию. В конце письма было известие о смерти бабки Семенихи. Глаза затуманились, к горлу подкатил комок. Он смотрел невидящими глазами на бумагу, а в мозгу возникали забытые картинки деревенской жизни, мудрая рассудительность бабушки, ее хлопоты вокруг печки, старинные песни. Мать все свое время отдавала школе и общественной работе, а бабушка была с ним с утра до вечера. Она опекала его до самого отъезда в Москву.

— Примите мое искреннее соболезнование. — Рука коллеги легла на его плечо. — Москва предупредила нас о содержании письма, — добавил он извиняющимся голосом.

— Да, да. Все в порядке.

Он уже взял себя в руки и вернул письмо обратно:

— Товарищи по работе ничего не написали?

— Нет. Просили только передать на словах, что они верят в вас и надеются, что вы оправдаете их доверие.

— Спасибо. Я постараюсь. Ну что ж, у меня вопросов больше нет.

— Тогда давайте попрощаемся. До свидания. Желаю вам успехов.

— И вам тоже. Всего хорошего.

Они вышли из рощицы в разные стороны, как того требовала от них конспирация.

Природа безразлична к оперативным перепитиям разведчика. Она не вникает в его состояние души, когда он вчитывается в расшифрованные строчки московской телеграммы; не интересуется сменой настроений, вызванной сбоем в условиях связи; не замечает повышенного содержания адреналина в крови, когда ему в спину дышит контрразведка. Все наносное в человеке ей чуждо. Она лишь скрупулезно следит за выполнением своей программы, огорчается и делает хорошую мину, когда люди слишком бесцеремонно вторгаются в ее функции, но зато жестоко мстит им за это, ловко манипулируя все еще действующим на Земле законом круговорота и сохранения энергии.

За суетой и переездами из страны в страну Фрам не заметил, как слегка затянувшаяся мягкая осень плавно перешла в капризную, робкую и нерешительную зиму, и место легкой куртки на его плечах заняло подобающее сезону швейное изделие. Последним писком в «Оленсе», «Пубе» и «НК» стали английского пошива расширяющиеся книзу шерстяные пальто-накидки болотного цвета и шляпы с опущенными вниз полями, сделанные на манер головных уборов лондонских бобби. Кажется, их звали «здравствуй-и-прощай». Вальяжная, неторопливая походка туриста уступила место собранным, упругим и рассчитанным движениям тела. Фрама теперь можно было принять за сотрудника местного госучреждения, преуспевающего бизнесмена или третьего секретаря датского посольства.

Как бывший деревенский житель, он в глубинах мозга фиксировал картину неизбежной смены декораций, но мысли были заняты совершенно другими вещами. Он переживал чрезвычайно критический и щекотливый период перехода из одного личностного состояния в другое. Персона мистера Майснера навсегда исчезала из этой грешной юдоли, а шляпа «здравствуй-и-прощай» только символически подводила черту под его существованием.

После встречи с представителем Центра события в соответствии с принятым в Лубянской штаб-квартире решением стали принимать стремительный и необратимый характер. В ближайшие дни предстояло сделать решительный бросок навстречу новой идентификации личности, новой рабочей оболочке, в которую придется болезненно и мучительно вживаться, а потом долго носить, прилаживать к изгибам своей души и тела, слегка перекраивать, чтобы не жала подмышками, снабжать новыми пуговицами, обшлагами, воротником, пока не будет сидеть на нем, как вылитая.

Сейчас наступило время первой примерки.

С английской, южно-африканской и ирландской «одежкой» ничего не вышло. Что-то в Центре сорвалось, поломалось, не получилось. Вместо них совершенно непредвиденно выплыл канадский вариант, для реализации которого нужно было выехать то ли в Лондон, то ли в Париж. Центр был верен своим традициям и «темнил» до самого конца.

…Он шел вниз по Шеппсбрун от Королевского замка к Шлюзу и рассеянно смотрел на Соленое озеро, из глубин которого не так уж давно в целости и сохранности подняли на поверхность затонувшее при каком-то Карле судно, на остров Шеппсхольмен с остатками крепостных сооружений, когда-то защищавших с моря шведскую столицу, на стоявшие у причала Статсгорден огромные корпуса паромов. Где-то за спиной находился тесный переулочек, по которому сто лет тому назад на свидание со своим богатым братом шел сверхштатный нотариус и литератор Арвид Фальк[3], такой же одинокий и полный тревог и сомнений, теснивших грудь.

Он вспомнил, как пару месяцев тому назад был здесь проездом и встретил городского дворнягу. Где он сейчас? Обрел ли пристанище или так же бродит по городским скверам и задворкам в поисках пищи и хозяина? Над ним с криком пролетела огромная сытая чайка и своим криком вывела его из оцепенения. Его взгляд упал на вывеску «Шеппсбрун Чэлларен», он зябко поежился и пошел к средневековому зданию, под крышей которого разместился ресторан.

За толстенными стенами скрывался стилизованный под старину интерьер, массивные бронзовые люстры и бра, предметы утвари и образцы холодного и огнестрельного оружия, развешанные под тесными сводами, гравюры и масляные холсты с видами на Старый город, дубовые столы. Было время ленча, и ресторан, словно улей, гудел от мелодичных мужских голосов, звона посуды вперемежку с колокольчиком от входной двери и шарканья отодвигаемых стульев.

Он спустился по крутой лестнице в подвал и по узкому коридору прошел в бар, несколько диссонирующий с остальной обстановкой своим современным оснащением. Он снял пальто и шляпу, повесил на вешалку и уселся на высокий стул. Молодой и проворный бармен в темно-вишневой жилетке, закончивший обслуживать двух молодых людей на другом конце длинной овальной стойки, возник перед ним:

— Что угодно господину?

— Рюмку водки. Двойную порцию.

— У нас есть «смирнофф», «столичная», финская, аквавит шведский, датский…

— «Столичной», пожалуйста.

— Сию минуту.

Бармен вытряс через узкую насадку литровой (экспортной!) бутылки положенные сорок граммов в изящную, с тонкой талией на высокой ножке, рюмку и поставил на стойку. Фрам опрокинул родной напиток в рот и проглотил холодную масляную жидкость в один прием.

— Повторите.

Бармен, не моргнув глазом, тут же вытряс еще одну порцию.

Он не стал впечатлять служителя местного Бахуса русской сноровкой обращаться с алкогольными напитками. Напиток огненным ручейком пробежал через пищевод, достиг желудка и начал вырабатывать необходимые теплокалории. Вторую рюмку он пил не торопясь, по глоточку, как и было положено в этом городе. Тепло разлилось по всему организму, и ему захотелось теперь есть.

— Хей, Юхан! Хюр штор дет тилль?[4] — раздался раскатистый молодой баритон, и рядом с Фрамом оказался молодой симпатичный швед. Он был одет как все шведские служащие: строгая темно-серая тройка в умеренную полоску, белоснежная рубашка, вишневый галстук с платочком того же цвета, ловко и пышно заправленным в нагрудный карман.

— Такк, бра. Хюр гор дет фер дэй шельв?

— Оксо бра. Е мэй дет ванлига.

— Ска ске[5].

Бармен потряс из той же бутылки, из которой пил Фрам, и поставил перед шведом точно такую же рюмку, но вслед за водкой последовал стакан пива. В отличие от Фрама, швед не торопился поглотить весь напиток залпом, а смаковал его маленькими глотками и запивал пивом. Это был классический «ерш», от которого Фрама всегда предостерегали и родственники, и товарищи по институту, и опытные коллеги по работе. Здесь же это было обычным добавлением, как на Руси соленый огурец. Только огурец играл роль нейтрализатора, а пиво — катализатора. Чтобы крепче «забрало». Водка в Швеции слишком дорога, чтобы ею напиться до нужного состояния, поэтому шведские мужики делают себе «прицеп» из пива. Лучше не придумаешь.

Швед закурил сигарету и стал пускать дым кольцами в потолок. На первый взгляд он не производил впечатление обремененного заботами человека и, в отличие от остальной ленчующей публики, явно не спешил уходить из теплого помещения на промозглую улицу. Он заказал себе еще пару «в упряжке» и время от времени стал постреливать глазами в сторону Фрама. Когда человеку хорошо, то у него появляется навязчивая потребность в общении с ближним.

— Я сер, атт херрн оксо фередрар рюск водка?[6] — услышал Фрам.

— Сорри, ай доунт спик суидиш[7].

— Вы, я вижу, тоже предпочитаете русскую водку? — повторил швед вопрос по-английски.

— Да, в такую погоду это подходит лучше всего.

— Господин у нас недавно в стране?

— Да.

— Как вам нравится Швеция?

— Спасибо. Чувствую себя неплохо.

— Вы первый иностранец, от которого я слышу нечто вроде комплимента. Обычно люди жалуются на холод, на угрюмый нрав шведов…

— Я не успел еще как следует познакомиться с местным населением, но здешний климат меня не пугает.

— Вот как?

— Да, я родился и вырос… вырос в стране, где морозы покрепче здешних, а снегу и того больше.

— И что же это за страна? Бьюсь об заклад, это Россия. Ха-ха-ха!

— («Устами невинного глаголет истина!») Вы… вы не совсем угадали. Я родом из Канады.

— Ах, ну тогда конечно. Если не секрет, что вас привело в Стокгольм?

— Поиски возможностей приложения капитала.

— Что вы говорите? — Либо швед был исключением из правил, либо на него подействовала наконец, «столичная» с «туборгом», но вел он себя прямо как восторженный гимназист. — Но Швеция очень трудная страна для этих целей. Наше правительство приняло ряд мер по недопущению иностранного капитала в страну и защите шведского предпринимателя. Вам лучше направить свои стопы в развивающиеся страны. Там дешевая рабочая сила, либеральное законодательство.

— Мне не нравится ни Азия, ни Африка. Я предпочитаю иметь дело с цивилизованными людьми. Кроме того, ваша страна мне больше подходит по климату. Я плохо переношу жару.

— Я вас понимаю. И что же, каковы ваши успехи?

— А никаких. Я только в начале пути.

— У вас есть друзья, помощники, консультанты и вообще связи, которые помогают вам обосноваться здесь?

— («А как же, целая свита!») Да так, знаете, есть кое-кто на примете. А почему вы так заинтересованно и подробно спрашиваете?

— Дело в том, что мне кажется, что я именно тот человек, который бы мог оказаться вам полезным.

— («Он совсем не дурак, этот хлыщ!») Скажите, а в Швеции так принято вот в такой неформальной обстановке наниматься на работу к незнакомым людям?

Швед засмущался и заказал Юхану стакан пива.

«А он контролирует себя», — с удовлетворением отметил про себя Фрам.

Швед отхлебнул глоток пива, достал сигарету и закурил жадно, делая частые затяжки и выпуская дым уже безо всяких украшений.

— Вы правы. В Швеции это не очень-то принято. Но я, вероятно, исключение из общего правила. А если честно, то я действительно нуждаюсь в работе.

При этих словах он помрачнел, обмяк и уже больше не был похож на жизнерадостного и беспечного прожигателя жизни.

— Давайте знакомиться. Магнус. Магнус Линдквист.

— Стивен Брайант.

— В какой сфере вы намереваетесь открыть дело?

— Ну, например, построить автомобильный завод!

— Ха-ха-ха! Обожаю людей с юмором. А если серьезно?

— А если серьезно, то пока окончательного решения я не принял.

— И правильно делаете. Такие дела надо хорошенько обдумать.

— Вы упомянули, что можете быть мне полезным. В чем конкретно?

— Я окончил коммерческое училище, работал в одной торговой фирме, потом снова учился на курсах менеджеров, владею маркетингом, сейчас работаю в банке «Ландманнсбанкен», но собираюсь уходить оттуда. Я знаю, какие действия надо предпринять иностранцу в Швеции для учреждения фирмы. Но хочу сразу предупредить, что без местного компаньона ничего не получится.

— Это мне известно. Какую область бизнеса вы порекомендовали бы на первых порах?

— Выгоднее всего учредить экспортно-импортную фирму. Правда, процент доходов, по сравнению с производством, будет не так уж высок, но зато можно обойтись без крупных инвестиций и многочисленного персонала.

— Мне кажется, что в этом есть какой-то смысл, и я бы с удовольствием обсудил эту идею более подробно. Знаете что, я сейчас тороплюсь, но готов встретиться с вами в другое время. Как с вами связаться?

— Вот моя визитка. Я напишу также и домашний адрес. Живу один в однокомнатной квартире. Я не стокгольмец, и вынужден снимать жилье. Пожалуйста.

— Благодарю. Я вам обязательно позвоню.

— Рад был познакомиться. Хей до.

— Хей.

По пустынной улице пронеслась бронированная машина пехоты, занимая почти всю уличную полосу и разгоняя по сторонам редкие попадающиеся навстречу автомобили гражданских. Уже неделю в городе было относительно тихо, потому что выплеснувшейся на поверхность средневековой религиозной распре, словно внезапно разбуженной внутри вулкана лаве, по счастливой случайности не хватило мощности, и она осталась бурлить и набухать в глубине кратера — за изрешеченными пулями стенами и разбитыми слепыми глазницами окон.

Люди здесь уже привыкли к прифронтовой обстановке, и как только наступало затишье, жизнь возобновлялась с прежней силой и темпераментом. Мусорщики легко и буднично выполняли свой сизифов труд, на отсутствие работы не жаловались и стекольщики, штукатуры и врачи. К патрулировавшим днем улицы города «томми» относились так же, как к фонарным столбам, но вечером они превращались в отличные мишени.

В отличие от представителей этих почтенных профессий, вице-консул Канады мистер Лукач с утра до вечера пытался придумать себе хоть какое-нибудь занятие, но лучшего, чем трик-трак или покер, придумать не мог. Для того чтобы скоротать время, он вызывал к себе привратника вице-консульства, местного католика Патрика О'Нила, и часами не отпускал его от себя, благо и этот служащий тоже не умирал от избытка обязанностей.

Белфаст был городом неутоленных страстей, вскипавших ежеминутно на каждом углу, но консульско-дипломатическая деятельность немногочисленных иностранных представительств была практически на «нуле». В городе остались — вероятно, из солидарности к своим старшим братьям — в основном лишь консульства стран Британского Сообщества и США. Другие страны не страдали проявлениями таких старомодных чувств и давно уже закрыли свои учреждения в Северной Ирландии, полагая, что жизнь дипломата все-таки дороже самых искренних эмоций. В штате и австралийского, и канадского, и новозеландского вице-консульств оставалось по одному оперативному сотруднику, потому что объем работы упал настолько, что и эти люди слонялись без работы. Местное население больше было озабочено тем, чтобы добыть автомат Калашникова или попытаться как-то уцелеть, и ни протестантов, ни католиков не волновали визовые и паспортные вопросы. Только консульство США было укомплектовано полностью, а его сотрудники проявляли завидную активность и в городе, и в рабочих кабинетах.

Мистер Питер Лукач, родители которого эмигрировали в Канаду в начале века из Львова и носили фамилию Лукашенко, считал себя истинным канадцем, потому что родился, вырос и получил образование в Монреале, и полагал, что заслуживает лучшей участи, чем должность вице-консула в этой проклятой дыре. Свою дипломатическую карьеру он начинал в должности курьера, и ему пришлось употребить много сил и старания на то, чтобы сдать необходимые экзамены и пройти многочисленные аттестационные комиссии на получение первого дипломатического ранга. Один знакомый кадровик в Оттаве намекнул ему однажды, что основным препятствием для его продвижения по службе было наличие родственников в Советском Союзе. Один только папаша Лукашенко, уезжая из царской России, оставил там двух братьев и трех сестер, а ведь мать тоже не была единственным ребенком у своих родителей.

Мистеру Лукачу стукнуло недавно пятьдесят, и никаких иллюзий относительно своего будущего он уже давно не испытывал. Раз он уж никогда не станет послом или на худой конец генеральным консулом, то нужно было самому позаботиться о своей старости. На одну только пенсию рассчитывать было трудновато. Поэтому он уже до назначения в Белфаст, пользуясь своим служебным положением, стал находить побочные приработки.

Он пять лет просидел в Западном Берлине в канадском представительстве Союзнической контрольной комиссии и сумел «провернуть» несколько небезопасных, но весьма прибыльных афер. Он действовал достаточно осторожно, вступив в сделки с местными дельцами-контрабандистами алкогольных напитков, но начальство, вероятно, что-то пронюхало о его неблаговидной деятельности, потому что в самый разгар одного начатого дельца он был внезапно отозван обратно в Оттаву. Понадобилось нажать на все свои связи в МИДе, чтобы добиться хоть какого-то назначения на загранработу. Вот уже три года он отсиживался в Белфасте, питая черную зависть к своим коллегам из лондонского посольства. Им там, поди, как неплохо, на Трафальгарской площади, а он тут ежечасно подвергается смертельной опасности!

Впрочем, совесть мистера Лукача была успокоена на этот счет актом достойной мести с его стороны. Мести за все унижения по службе, за украинское происхождение, за утраченные иллюзии, — за все несправедливое в жизни. Потому что в Белфасте он нашел такую золотую жилу, что узнав о ней, эти щелкоперы под тенью Нельсона[8] умерли бы от зависти! И все благодаря этому старому пропойцу Патрику О'Нилу. Вот никогда не знаешь, что потеряешь, а что найдешь. И кто бы мог подумать, что никчемный ирландец, у которого за душой ни гроша, может свести его с такими лихими ребятами!

В столице Северной Ирландии и международного терроризма в мистере Лукаче проснулась гордость за своих карпатских предков, и он даже стал вынашивать идею вернуться к фамилии Лукашенко.

— Чем Лукашенко хуже Лукача? — спрашивал он свою супругу, дочь фермера из Саскечевана, для которой Белфаст и стабильный европейский уклад жизни был пределом мечтаний.

— Что ты мелешь, старый болтун? Кому и что ты этим докажешь? Нашел чем трясти на старости лет — какими-то славянскими мощами! Попробуй только, я мигом приведу тебя в чувство.

Вице-консул знал, что Матильда слов на ветер не бросает, потому что в течение супружеской жизни мог неоднократно убедиться в силе ее костлявых кулачков. В семье Матильды кулачное право входило в одну из привилегий матери, и она не преминула воспользоваться им, став женой Питера Лукашенко.

В сейфе у мистера Лукача скучала стопка новеньких канадских паспортов, присланных из Оттавы на случай, если какому-то гражданину Канады придется обменять свой просроченный документ. Но постоянная колония канадских бизнесменов мгновенно рассеялась, после того как местные католики перестали делать разницу между ирландскими и канадскими протестантами, а заезжих туристов здесь давно появлялось не больше, чем на каком-нибудь Шпицбергене. Вот и лежали эти паспорта, не имея никаких шансов обрести новых хозяев.

Однажды Патрик О'Нил за партией трик-трака задал мистеру Лукачу неожиданный вопрос:

— Мистер Лукач, а это правда, что вон в том сейфе у вас лежат бланки паспортов?

— Это не твоего ума дело, что там у меня лежит, — поморщился вице-консул. — Откуда ты это знаешь?

— Видите ли, мистер Лукач, я один раз подглядел, как вы открывали сейф.

— Ну ты негодяй, Патрик! Смотри, я не потерплю такой наглости и уволю тебя с работы. Не зазнавайся, ирландец! Помни, кто ты, а кто — я. Если ты возомнил, что если играешь со мной в карты, то можешь…

— Что вы, мистер Лукач, у меня и в голове таких мыслей нет. Просто я подумал…

— Что ты подумал, старый хрыч?

В черных глазах привратника мелькнул огонек, но тут же погас, а на лице появилось безразлично-постное выражение:

— Я подумал: а что они лежат без толку?

— То есть как это «без толку»?

— А так. Кому-то они могли бы сослужить хорошую службу, спасти, например, жизнь или уберечь хорошего человека от тюрьмы. А то лежат они, словно неприкаянные.

— Постой, постой, ты на что намекаешь? — От возмущения мистер Лукач смешал фишки на доске и грозно навис над щуплой фигуркой своего партнера. — Ты говори, да не заговаривайся! Ты что, думаешь я на это способен?

— Мистер Лукач! Да разве я не знаю, какой вы праведный человек? Я до конца своих дней буду помнить, как вы помогли отправить моего сыночка на каникулы в Канаду. Но ведь, мистер Лукач, обидно, что такой человек, как вы, не имеете с этого никакой пользы.

Идея пройдохи О'Нила была опасной, но мистер Лукач, поразмышляв над ней хорошенько одну бессонную ночь под противное похрапывание дражайшей половины, пришел к выводу, что риск будет оправдан, и на следующее утро готов был наградить ее автора сотней фунтов. Он уже придумал, как организовать отчетность за истраченные бланки и какую цену за них назначить. Ай да Патрик, сукин сын!

Придя на работу, он тут же вызвал к себе О'Нила и заперся с ним в кабинете и не выходил оттуда несколько часов. Только после обеда ирландец с масляной улыбочкой на лице вышел от мистера Лукача и тут же отправился в город. К вечеру он привел в вице-консульство молодого и прилично одетого джентльмена и незаметно от постороннего глаза ввел его в здание. Парень был чуть ли не на полметра выше своего проводника, и тот, как верная собачонка, шел рядом вприпрыжку, заглядывая ему в глаза снизу вверх. Джентльмен прошел прямо в кабинет вице-консула, а привратник остался в приемной ждать его возвращения.

В этот вечер Матильда встретила своего мужа подозрительным взглядом:

— Ты где это так долго задержался, старый греховодник?

— Работа, Матильдочка, работа!

— Какая работа? Ты сам мне жаловался, что сходишь с ума от безделья?

— Пришел большой циркуляр из Оттавы, пришлось немного потрудиться.

— А-а-а… Ну да ладно… Садись за стол, рагу уже остывает.

После этого вечера стопка с паспортами в сейфе мистера Лукача уменьшилась на три книжечки. В новеньком журнале учета выданных паспортов появилась одна запись, но зато в журнале регистрации испорченных и уничтоженных бланков рукою вице-консула было удостоверено сразу два досадных факта. Сказывалось отсутствие практики, вот и пришлось испортить сразу два бланка при обслуживании одного посетителя. В трех отделениях «Чейз Манхэттен» города Белфаста были открыты счета на имя мистера Питера Лукача, гражданина Канады, каждый достоинством в десять тысяч долларов.

Дело с организацией пенсионного фонда для уважаемого канадского дипломата стронулось наконец с места. Не был обижен и мастер игры в трик-трак Патрик О'Нил: он получал пусть не большие, но свои комиссионные. Впрочем, мысли игроков были заняты теперь другим, и собирались они теперь исключительно по делу.

…В одно прекрасное январское утро мистер Лукач был разбужен звонком в дверь. Его служебная квартира помещалась над офисом, и на работу он мог спуститься в домашних тапочках и халате. Протирая заспанные глаза, он открыл дверь и увидел перед собой О'Нила.

— Который час? — спросил он недовольным голосом.

— Уже десять, мистер Лукач.

— Зачем ты меня разбудил?

— Там посетитель, — таинственным шепотом сообщил ему привратник. Матильда заворочалась на кровати, и Лукач прикрыл за собой дверь:

— Какой еще там посетитель?

— Не знаю, мистер Лукач. Он утверждает, что хочет видеть вице-консула по паспортному вопросу.

— Ладно. Я сейчас оденусь и спущусь. Пусть подождет.

Через десять минут, кое-как приведя себя в надлежащий «присутственный» вид, мистер Лукач вошел в приемную залу. Навстречу ему поднялся господин в модном зеленом пальто:

— Мистер Лукач?

— Да, чем могу служить?

— Я по делу. Мне нужно оформить паспорт.

— Паспорт? — Мистер Лукач сначала не нашел слов, чтобы выразить свое удивление. Он был бы меньше удивлен, если бы к нему пришли купить мешок картошки. — Ах да, паспорт. Прошу в мой кабинет.

Он сделал широкий жест, приглашая посетителя пройти в свои апартаменты. Мистер Лукач водрузил свое пышное украинское тело в кресло по одну сторону огромного дубового стола, в то время как посетитель скромно уселся на единственный стул по другую.

— Пишите заявление по существу вашей просьбы. — Вице-консул извлек из ящика стола бланк заявления и передал его молодому господину.

Тот не заставил себя ждать и начал писать.

— Написали? Давайте сюда. Так, посмотрим, что тут у вас получилось. «Ваше превосходительство…» Гмм… Вообще-то, я не имею права на такой титул, ну да ладно, сойдет. «Прошу не отказать в любезности выдать паспорт вашему соотечественнику, ставшему жертвой гнусной, провокационной по своей сути кражи, в результате которой у него, то есть у меня, пропал паспорт…» Что за стиль у вас, мистер…

— …Брайант, мистер Лукач. Стивен Брайант, если вы не будете возражать.

— Что за стиль у вас, мистер Брайант! Ничего не пойму. Какой соотечественник?

— Ваш, мистер вице-консул, соотечественник. Я тоже канадский гражданин, и по странному совпадению мои родители — упокой бог их душу! — как и ваши, прибыли в Канаду из Западной Украины. Мы были когда-то Брайновские.

Молодой человек нагло смотрел в глаза мистеру Лукачу и улыбался.

— Хорошо, это очень приятно, — произнес мистер Лукач холодным тоном, не до конца осознавая, как могли Брайновские соприкасаться с Лукашенками. — Давайте ваше свидетельство о рождении.

— Увы, мистер Лукач, оно сгорело при пожаре.

Мистер Лукач удивленно приподнял брови:

— Где был выдан ваш паспорт?

— В канадском консульстве в Никарагуа.

«Там после землетрясения погибли все архивы. Кажется, Оттава меня как-то об этом информировала, — подумал про себя вице-консул. — Сейчас он скажет, что вся его семья осталась под руинами Манагуа».

— В каком консульском учреждении нашей страны вы состоите на учете?

— К сожалению, ни в каком. Сознаюсь, это не умышленно, дорогой мистер Лукач, — исключительно по легкомыслию. — Улыбка на лице ходатайствующего стала еще более невинной и лучезарной.

— А в самой Канаде — кто вас там знает?

— Увы, мистер Лукач, я давно лишен счастья лицезреть родину. — Выражение лица ходатайствующего о паспорте приняло такое скорбное выражение, что, казалось, его не могли бы утешить и десять канадских вице-консулов.

— В таком случае я должен заявить, что паспорт вам выдан быть не может, — холодно ответил вице-консул. — Вы сами утверждаете, что нет никого, кто бы мог подтвердить вашу личность. Соответствующими документами вы тоже не располагаете. До свидания!

Мистер Лукач решительно поднялся с кресла, давая понять, что аудиенция окончена. Но мистер Брайант продолжал сидеть и как ни в чем не бывало улыбаться. Не убирая с лица улыбки, он полез в карман пиджака и аккуратно положил на стол пять или шесть стодолларовых ассигнаций.

— Это что… такое? — изобразил мистер Лукач вполне искреннее возмущение.

— Это мой взнос в пользу бедных сирот города Белфаста, оставшихся без родителей.

— Но я не занимаюсь благотворительством! Уберите ваши деньги! Повторяю, я ничем не могу вам помочь и… прощайте.

Улыбка на лице мистера Брайанта, или как там его звать, исчезла. Он приподнялся со стула, вынул из кармана пальто пачку «уинстона», ловко бросил сигарету в рот и чиркнул зажигалкой перед самым носом вице-консула. Мистер Лукач оторопел и упал в кресло.

— Что это значит? — охрипшим голосом спросил он.

— Это значит, мистер Лукач, что без паспорта я не покину этого кабинета, — так же негромко и с неприкрытой угрозой в голосе ответил Брайант.

— Я сейчас вызову полицию! — Дрожащая рука Лукача протянулась было к телефону, но на нее тут же легла твердая ладонь Брайанта:

— Не советую. Я не думаю, что встреча с полицией будет в ваших интересах.

— Позвольте, как вы смеете!

— Я смею, потому что знаю, мистер Лукач. Я знаю, что вы торгуете паспортами, знаю кому и за сколько вы их продаете, но у меня десяти тысяч долларов нет, да я бы никогда вам их и не выложил. Но я придерживаюсь того принципа в жизни, что каждый труд должен быть вознагражден. Ваши труды и молчание тоже имеют цену. Так что довольствуйтесь пятьюстами и давайте мне быстренько паспорт.

— Это… это ложь! Это наглая, чудовищная ложь!

— Оставим наши споры по этому поводу, мистер Лукач. Вы читаете местные газеты?

— Да, иногда.

— Я советую вам читать их регулярно — ведь вы же хоть и хреновый, но дипломат. Так вот, вы читали на днях, что в Мадриде в заложники взят американский консул?

— Да, читал.

— И вы знаете, кто это сделал?

— Нет, не знаю.

— И не догадываетесь?

— Нет. Как я могу знать?

— Ну так я вам подскажу. Это организовал и осуществил ваш покорный слуга. Надеюсь, вы не захотите разделить участь вашего американского коллеги?

Мистера Лукача прошиб пот, и он полез за платком в карман брюк.

— Так вот, доставайте скорей бланк паспорта и заполняйте. Вот мои паспортные данные. — Мистер Брайант бросил на стол листок бумаги с напечатанным на машинке текстом.

Вице-консул достал из кармана ключи и полез в сейф. Пока он заполнял бланк паспорта, мистер Брайант ходил по кабинету и фальшиво напевал песню Фрэнка Синатра «Чужой в ночи».

Через семь минут мистер Лукач протянул ему паспорт:

— Держите мистер Брайант, желаю вам удачи. Надеюсь, вы не имеете больше ко мне претензий?

Новоиспеченный мистер Брайант внимательно пролистал документ и удовлетворенно кивнул:

— Все в порядке. Не забудьте провести выдачу по всем своим журналам и сообщить о ней в консульский департамент МИД Канады в Оттаве.

— Да, да. Непременно.

— Я закрываю глаза на ваши маленькие проделки, мистер Лукашенко. Очень хочу, чтобы все происшедшее осталось между нами. До свидания.

— До свидания, мистер Брайант.

Человек ушел, а мистер Лукач еще долю оставался в кресле, вытирая пот и шепча проклятия. Минут через десять в двери показалась черная голова О'Нила. К такой фамильярности своего подчиненного мистер Лукач давно уже привык, но на сей раз реакция шефа была самой непредсказуемой:

— Закрой за собой дверь, черная образина! И без стука чтобы больше ко мне не входил!

Патрик О'Нил удивленно поднял брови и с достоинством удалился.

Такого мистера Лукача он видел первый раз. О господи, как меняются люди. Вот и делай им добро.

После этого инцидента цены на канадские паспорта в Белфасте резко пошли вверх. Оскорбленное самолюбие вице-консула Питера Лукача не могло смириться с тем, что на последней выдаче он потерял аж девяносто пять процентов причитающегося вознаграждения.