Штильскин

Глава одиннадцатая Пустяк

Смысл города Оз, который находился в провинции Оз, полностью утратился среди жителей Этосторонья. Когда почти три сотни лет назад Изумрудный город был разрушен, волшебники Оза призвали самых лучших архитекторов, чтобы построить новый город. Архитекторы затребовали настоящую гору денег, но никто и бровью не повёл, поскольку, они, в конце концов, были лучшими. Несмотря на то, что жители Изумрудного города лишились домов и ютились в переполненных лагерях, у архитекторов ушёл почти год на составление и реализацию первых планов нового города, но всё это было понятно, ведь они лучшие.

Когда планы были представлены, большинству пришлось взглянуть дважды, чисто из недоверия. После просмотра, волшебники Оза оказались в сильном замешательстве. Вместо аккуратно изложенных планов целого города, они лицезрели огромные листы бумаги с аккуратными рисунками пальцами, известными, что в Этосторонье, что в Тосторонье. Архитекторы пояснили, что, поскольку они лучшие в своём деле, значит, рисование планов ниже их достоинства, а если волшебники хотят получить нечто большее, нежели их высокодетализованные нарисованные пальцами планы, им следовало об этом сказать. Архитекторов мгновенно уволили.

Вторую группу архитекторов пришлось нанимать с пенсии, поскольку они когда-то были лучшими, но с тех пор жили в красивом особняке на острове Фей. Они были зверолюдьми, со свиными головами, телами людей, и их было трое. В своё время они построили множество домов, но вышли на пенсию во время экономического спада, вызванного драконом, который спёр золото у «Горнорудной компании Семи Дворфов», что привело к тому, что нижний сегмент рынка жилья исчез полностью.

Поскольку сооружение города на целый год выбилось из расписания, волшебники Оза согласились применить магию, дабы помочь ускорить строительство города Оз. Троица архитекторов составила планы, приехали каменщики, волшебники собрали необходимое количество магии, и город был возведён всего за две недели. Река Оз разделяла город на две части. Печально, но факт — волшебники имели способности к магии, но обладали фантазией кирпича. Когда дело дошло до названия города, местностей и прочих важных вещей, все названия имели в конце слово «Оз». В северной части реки располагался деловой и промышленный центр, а в южной находилась жилая часть города. Дороги были узкими и вымощены брусчаткой с целью сохранить вид и дух старого Изумрудного города. Строения были поставлены впритык друг к другу, а Высокий Замок Оза, где располагалась Городская Стража и Совет Волшебников, был возведён из изумруда, добытого на руинах Изумрудного города.

Именно эти высокие зеленые башни, искрящиеся, невзирая на пасмурное небо, и рассматривал Румпельштильскин, сидя в укромном месте в близлежащей аллее. Ему нужно было кое с кем поговорить в одной из этих башен, конкретно, с одним волшебником, старым знакомым. Дворф предполагал, что волшебник, возможно, не будет рад общению с ним, но Румпельштильскину требовалась услуга; услуга, которую мог оказать лишь волшебник.

Он надел драный плащ, найденный в переулке и пнул старика, что носил этот плащ прежде и сейчас стонавшего на земле в этом переулке. Дворф вышел из переулка, спешно пересёк улицу, взобрался по изумрудной стене и тяжело спрыгнул в замковых садах.

Сады были созданы волшебником-садоводом, и по совместительству, дальтоником, по имени Эрик. Он не хотел быть волшебником; он хотел просто выращивать красивые цветы. Именно родители Эрика заставили его стать волшебником, хотя, на самом деле, никого нельзя заставить стать волшебником, волшебство само находило человека. Никто, строго говоря, не понимал, как это происходит, но оно как-то было связано со случайным проникновением волшебства в матку сразу после зачатия. Сообщество волшебников проводило эксперименты по внедрению магии в утробу нескольких беременных женщин, однако в результате получилась группа детей, имевших интересные и весьма уникальные оттенки фиолетового. Волшебство должно случайным образом попасть в зародыш, чтобы на свет появился волшебник, что наводило на вполне уверенные мысли о том, что даже волшебство порой любило развлекаться.

Магические способности открылись у Эрика в юном возрасте, когда тот взорвал домашнего борогова своей тётушки Фло. К его любви к садоводству постоянно примешивалось обучение волшебству, и он с превеликой для себя радостью выяснил, что мог совмещать свои способности к магии с любовью к садоводству, создавая и выращивая сказочно необычные растения и цветы. Прочие волшебники всеми силами старались избегать садов, поскольку частенько не могли воспринимать ту красоту, что Эрик видел в своих обожаемых созданиях.

Именно эти многоцветные создания в данный момент таращились на дворфа с видом, разнившимся от недоумения от того, что кто-то оказался в их саду, до гнева, вызванного тем, что кто-то поимел наглость вторгнуться в их сад. Ужасным побочным эффектом создания растений при помощи магии являлось то, что они не только обладали самосознанием, но также и осознавали всё, что вокруг них происходило. Многие из них имели способность двигаться, а в отдельных случаях и говорить, пускай и на не всегда понятном языке. Будучи древней силой, магия частенько ассоциировалась с языком бармаглотов, который так и называли — бармаглотским. Некоторые считали этот язык великим, полным мудрости и скрытых символов о происхождении сущего. Другие считали его полной чушью.

— Ты чо тут забыл, шкет? — грубо поинтересовался оранжево-фиолетовый папоротник.

Румпельштильскин слыхал о саде и понимал, что наилучшей тактикой будет полное игнорирование всех растений.

— Кудой намылился, гадский гад? — вмешалась группа светло-серых тюльпанов.

— Вы, — заговорило гигантское подобие кустарника с розовыми листьями, — вторглись на частную территорию. Прошу вас уйти.

Румпельштильскин отмахнулся от кустарника и пошёл дальше.

Из земли вытянулся длинный усик травы и обвился вокруг запястья дворфа.

— Очень грубо не отвечать, когда к вам обращаются, — заявил куст.

— Убить пришельца лап-ца-ца! — выкрикнули тюльпаны.

— Скормить яво траворезке! — воскликнул папоротник.

— Отвалите, чёртовы растения! — крикнул Румпельштильскин.

— А, значит, вы можете говорить, — сказал куст.

— Траворезка! — снова выкрикнул папоротник.

— Спокойнее, мой оранжевый друг. Давайте, выясним, что он тут делает. Возможно, он всего лишь пришёл с нами пообщаться.

— Нихто с нами разговариват, мелкий ты гнусный куст! — выкрикнул папоротник.

— Видите, с чем мне приходится иметь дело, — обратился куст к дворфу. — Любая компания хороша, когда прирос корнями к одному месту, а вокруг они неандертальцы, так что свежая беседа всегда в радость. Ну, так, что? Не останетесь ненадолго? — Куст небрежно обвил несколькими травинками живот Румпельштильскина.

Под плащом на боку у него висел топор, украденный у селян.

— Что ж, полагаю, если вы ослабите хватку, я мог бы ненадолго задержаться. — Дворф улыбнулся.

— Превосходно! Принесите нашему гостю стул.

Большой декоративный валун выпустил паукообразные ноги и заковылял туда, где стоял дворф. Куст отпустил его и он сел на камень, который уже спрятал ноги.

Он устроился поудобнее, сунул руку под плащ, ухватился за рукоять топора и принялся ждать.

— Итак… — начал куст. Этим он и закончил. Дворф бросился на куст, размахивая топором и целясь в его корни.

— Уууй! — завыл куст.

— У няво тапор! Убить яво! Убить яво! — вопил папоротник, беспомощно раскачиваясь из стороны в сторону.

— Кранты! — выкрикнули тюльпаны.

Сад, казалось, пришёл в движение, когда дворф безжалостно рубил куст, который отмахивался всеми имевшимися в его распоряжении нитями травы. К драке присоединился длинный, похожий на сумасшедшего, плющ, крепко оплетя голову Румпельштильскина и ослепляя его. Всё, что могло двигаться, ну или хотя бы тянуться, набросилось на борющегося дворфа и принялось бить его всем, что было, пока тот совершенно не исчез из вида. Всё, что было видно — это яростно трясущееся хитросплетение растений и кустарников психоделической расцветки, сопровождаемое шелестом травы.

Несколько мгновений спустя, сад снова затих.

Роберт оставил Гника на поле битвы, а сам отправился искать Лили и генерала. Гник радостно принялся точить ножи кусочком камня. Те двое отсутствовали несколько минут, но Роберта напрягло то, как этот разговор внезапно прервался и то, что им потребовалось уйти подальше от чужих ушей. Ему не хотелось вмешиваться, но он предположил, что говорили они не о Гнике, так что тема для разговора оставалась только одна.

Подлесок в стороне от тропы был гуще, Роберт пригнулся и пошёл как можно тише, пока не расслышал в отдалении голоса Лили и генерала Гнарли. Он остановился и внимательно прислушался. В их голосах слышалась напряжённость.

— Ты мне чего-то не договариваешь, — заявил Гнарли.

— Как сотрудник Агентства…

— Ай, не надо мне тут про Агентство. Я слишком стар для этого. Ты сказала, он пришёл из Тосторонья, но он какой-то странный, и мне кажется, ты знаешь больше, чем говоришь. Сначала пожар в гостинице, потом кот, которого он мог, а мог и не видеть, а теперь это…

— Ладно, ладно!

— Он разговаривал сам с собой, да?

— Ну, не совсем.

Судя по звукам, генерал Гнарли расхаживал из стороны в сторону.

— Я знаю, ты считаешь, я мало чего смыслю в происходящем, в мире за пределами моих гор.

— Это не так, генерал.

— Но мы отовсюду получаем доклады.

— Что ж, уверена…

— К примеру, доклады о тебе, — заявил гном с максимальным нажимом, после чего повисла неуютная пауза. — Если услышанное мною верно, а увиденное сегодня утверждает меня в мысли, что это так, тогда и тебе следует раскрыться и поведать нам правду, пока не стало слишком поздно.

— Об этом нелегко рассказывать, — прорычала Лили.

— Ага, но готов спорить, у Историка язык без костей.

— Что касается Роберта, — сказала Лили, меняя тему, — то родился он в Этосторонье, но его мать родом из Тосторонья.

Генерал Гнарли вздохнул.

— А его отец — человек весьма известный, не так ли?

Роберт предположил, что Лили кивнула, поскольку генерал Гнарли продолжил:

— Я столкнулся с ним около сорока лет назад. Мы охотились на южном краю Тёмного леса и тут, внезапно, появился он, словно ожидал нас. Он — странный тип, и как я могу предположить, исходя из его долголетия, он — не человек?

— Сложно объяснить, даже я не до конца понимаю. Он вроде как человек, но получается так, что работа его разума вызывает разрыв в его жизненном цикле.

— Ты права, довольно бессмысленно.

— В его случае, да, и это всё, что имеет значение, полагаю.

— А Роберт — его сын. И мало чем отличается от отца, исходя из того, что я сегодня видел.

— Какое-то время мы наблюдали за ним. И всё это время он умудрялся выживать в Тосторонье, несмотря на все странные случаи, которые он считал естественными.

— Зачем за ним наблюдать? Он не первый ребёнок, родившийся здесь и выросший в Тосторонье.

— Тебе известно, где в данный момент находится его отец. Все считали, что он пойдёт по стопам отца, но оказалось, что как личность, он довольно уныл.

— Пока не оказался здесь, — закончил генерал Гнарли.

— Ого, какие интересные дела, правда? — воскликнул голос в голове Роберта.

От удивления Роберт издал звук, похожий на «Вввых!», вскочил на ноги, поскользнулся на корне дерева и упал на спину.

— Роберт! — воскликнула Лили и строго посмотрела на него.

Роберт пытался подняться.

— Что, блин, происходит?

— Не надо истерик, Даркли, — сказал генерал Гнарли.

— Истерик? С чего мне впадать в истерику? Потому что вы знаете обо мне нечто такое, чего не знаю я? Что и в вас есть что-то странное? А вы, ну, вы же гном, да? Ничего не скажешь. И я уже не говорю о вашем низком росте, что, совершенно очевидно. — Роберт тяжело дышал.

— Роберт, — сказала Лили, — у тебя гипервентиляция. Успокойся.

Роберт сел и попытался восстановить дыхание.

Генерал Гнарли покачал головой и направился туда, где оставил Гника.

— Скоро пойдём, не задерживайтесь.

Лили присела рядом с Робертом и положила ладонь ему на плечо.

— Почему вы не можете рассказать мне о моём отце? — спросил Роберт.

— Мне было приказано. И, честно говоря, с учётом нашего задания, это не имеет значения.

— А что насчёт вашей тайны?

— Это имеет ещё меньше значения. Идём, надо добраться до Архивов и поговорить с Историком, иначе след Румпельштильскина совсем простынет. — С этими словами она встала и ушла, оставив Роберта сидеть в лесу, ещё более сбитым с толку, чем ему хотелось бы.

Мало кому известно, но дворфы невысокие. Речь не только о недостатке роста, им также не достаёт терпения, хладнокровия и постоянно не достаёт дезодоранта, отчего появилась расхожая фраза: «тут пахнет дворфом». Дворфы не верят в телесные запахи и предпочитают игнорировать любой способ устранения того, во что не верят и не желают признавать. Ещё один малоизвестный факт о дворфах заключается в том, что они обладают потрясающим объёмом лёгких, что делает их превосходными шахтёрами. Для жизнедеятельности им требуется меньше кислорода, поскольку всё их строение анатомически меньшего размера, чем человеческое.

Они могут часами выживать в глубоких туннелях, где так мало кислорода, что человек просто вырубится и умрёт, сожалея, что не родился дворфом и, возможно, размышляя, зачем он вообще полез на такую глубину.

Именно увеличенный объём лёгких и позволил Румпельштильскину почти целый час пролежать замертво под землёй в окружении злых растений. Растения начали расползаться ко сну, медленно разбредаясь в стороны обратно к местам своих корневищ. Румпельштильскин воспользовался возможностью схватить топор и прорубить себе выход наружу. Прежде чем оказаться погребённым под землёй, он сумел нанести несколько хороших ударов по чересчур подвижному кусту. Его лицо кровоточило в нескольких местах, там, где он получил несколько ударов лозой, к тому же он был уверен, что один невероятно сильный куст лаванды сумел выставить его правое плечо.

Ещё он был покрыт листьями, землёй и спёкшейся кровью, и выглядел, как ливерпулец после ночи, проведённой за городом. Или, если речь об Этосторонье, как житель Островов Трёх Фей после посещения портового района Оза. Румпельштильскин подошёл к краю сада и опёрся на стену. В таких случаях ему хотелось контролировать собственную магию. Но все желания мира никогда не приносили ему ничего хорошего, по крайней мере, в тех случаях, когда желание загадывал он.

Злобный дворф двигался вдоль края сада, остерегаясь дремлющих растений. Он толкнул дверь в изумрудной стене в задней части сада и оказался на широком дворе, который крест-накрест пересекали ряды развешенного белья; повсюду висели шляпы, балахоны и разноцветные подштанники волшебников. Подобное было в порядке вещей.

Румпельштильскин взглянул на Восточную башню, где, по его мнению, находился именно тот волшебник, которого он искал. Пустяк был членом Совета волшебников, страдавшим от нервного расстройства, которое вызывало у него неконтролируемые приступы заикания. Также ему не повезло быть спасённым Румпельштильскином незадолго до того, как последнего заключили в Башню.

Именно благодаря действиям дворфа, тогда ещё ученик оказался в опасности. Румпельштильскин искал волшебника-ученика, которого мог бы контролировать и которым мог бы манипулировать, и Пустяк оказался для него идеальной жертвой. Румпельштильскин установил хитроумную ловушку, из которой мог спасти волшебника и сделать его своим должником. По его просьбе волшебник создал заклинание, которое помогало Румпельштильскину продолжить осуществление своего плана. Незадолго до того, как заклинание было готово, дворфа схватило Агентство и препроводило в Башню. То был последний день, когда Пустяк его видел. До сего дня.

Волшебник Пустяк был не самым хорошим волшебником, хотя нельзя сказать, что ему недоставало навыка. Дело, скорее, в том, что его полностью поглощал страх перед всем подряд, включая собственные силы. В результате, он много времени проводил в своих покоях, силясь избежать упражнений в магии. Он придерживался мнения о том, что тот факт, что волшебники всё своё время проводят, упражняясь в магии, явно свидетельствует о том, что им ею вообще нельзя пользоваться. Поскольку Пустяк сдал выпускные экзамены и был принят в Совет волшебников, он принял решение посещать собрания только в случае необходимости, и сидел взаперти в своих покоях, читая книги и пробуя различные сорта чая. Лишь единожды, несколько лет назад, его призывали участвовать в магическом ритуале, дабы при помощи волшебства усилить одну камеру в подвале Башни. С тех пор большинство довольствовалось тем, чтобы оставить его в покое и держаться подальше.

Что Совет волшебников знал, так это то, что Пустяк, строго говоря, был одним из самых могущественных волшебников, что в Этосторонье, то в Тосторонье. К счастью, он слишком боялся собственных сил, чтобы хотя бы попробовать. Именно по этой причине Совет волшебников принял решение оставить его в своих рядах, несмотря на неучастие в его делах. Никогда не знаешь, когда может потребоваться такая мощь, особенно, на своей стороне.

Пустяк кипятил воду для последней порции чая, которую раздобыл в одном далеком месте и осматривал одну из множества полок в поисках чего бы почитать. В комплекте с нервным заиканием шло столь же нервное подергивание, из-за которого его правый глаз, шея и левое плечо синхронно дергались примерно каждые тридцать секунд. Сам он к этому привык, но остальной мир считал это неприятным. Вместе с заиканием, его уникальная внешность затрудняла общение других людей с ним.

Раздался уверенный стук в дверь покоев волшебника и Пустяк подпрыгнул. Была среда, к нему никто не приходил по средам. Между прочим, в Этосторонье только пять дней недели — понедельник, вторник, среда, воскресенье и сноббота. Мало того, каждую неделю дни наступали в различном и произвольном порядке, а не как было указано в календаре Этосторонья. Это слишком усложняло отслеживание времени встреч, зато смущение от забытого дня рождения становилось более понятным. Каждую снобботу ученик волшебника приносит газету с новостями совета, но, кроме этого Пустяка никто никогда не беспокоил. Из-за неожиданного визита неизвестного он начал нервничать, что, в общем-то, не было чем-то особенным, поскольку нервничал он из-за всего. По шкале от одного до десяти, где один — это лёгкая нервозность, а десять — высшая степень нервозности, бледная кожа и горячий пот находились где-то в районе семи.

В дверь снова постучали, на этот раз с явным нетерпением. Пустяк осознал, что таращится в дверь в надежде, что они уйдут, но настойчивость проявилась в третьей очереди стуков. Пустяк подошёл к двери, приоткрыл её и заглянул в щель левым глазом, который не дёргался. Ростом Пустяк был почти шесть футов и поэтому он обрадовался, никого не увидев. Свою ошибку он осознал, когда с высоты ниже пяти футов раздался голос:

— Здравствуй, Пустяк, рад видеть тебя, спустя столько времени.

На покрытом высохшей кровью и листьями лице Румпельштильскина сияла улыбка, а сам он смотрел из-под шляпы волшебника, которая была явно велика для него, и, которую, зная натуру дворфа, он скорее всего украл.

— Может, уже пригласишь внутрь? — спросил дворф.

Румпельштильскин не стал дожидаться приглашения и вломился в покои. Он отметил, что всё вокруг было покрыто пылью, и пахло плесенью, чаем и потаканием собственным слабостям, совсем как на украинской кухне.

Пустяк замер в дверном проёме с открытым ртом.

— Можешь закрыть дверь, Пустяк. И рот.

— Д-д-да, — произнёс Пустяк и закрыл дверь. А затем медленно закрыл и рот. — Ты же с-с-сидел… в Башне.

Дворф снял чайник с огня, поскольку вода уже закипела.

— Я понимаю, ты удивлён видеть меня, но, как ты понимаешь, я уже не в Башне, поэтому давай больше не будем указывать на очевидное.

— Как т-т-ты в-в-выбрался?

Румпельштильскин махнул рукой.

— Это неважно. Важно то, что я сейчас здесь и мне может потребоваться твоя помощь.

Пустяк неудержимо дёрнулся. Было похоже, что кто-то бросил ему за шиворот кубик льда.

— Ч-ч-что у т-т-тебя с лицом?

— Бежал через замковые сады. Чёртовы растения. Кстати, — произнёс дворф, злобно блеснув глазами. — Как насчёт того, чтобы пожелать мне выздоровления? Кажется, плечо выбило.

— Не м-м-могу, ты же знаешь, в-в-в-в…

— Да, точно, волшебники не могут загадывать желания, да-да-да. Тогда, может, подлечишь меня волшебством?

— В-в-в-в…

— Ай, да ладно тебе, дружище, давай не будем забывать, кто много лет назад спас тебе жизнь. Кстати, ты совсем не постарел.

— С-с-с-с…

— Не надо больше меня благодарить. Просто повезло, что я как раз находился возле хижины твоих родителей, когда тебе на голову бросили… эм, упала ядовитая семиглавая змея. Это всё, что я мог сделать.

— Я в-в-выплатил тот д-д-долг.

— Да, это так. Но в этот раз я прошу тебя, помимо быстрого лечения, чтобы ты создал ту же самую штуку, которую делал, когда меня упекли в Башню.

Румпельштильскин откинулся на спинку стула и поморщился от боли в плече.

Волшебник Пустяк обильно потел, а его подёргивания случались уже каждые двадцать секунд.

— Б-б-б-б…

Здоровой рукой Румпельштильскин снял с пояса топор и беспечно проверил остроту лезвия.

— К-к-конечно.

— Рад, что ты со мной согласен.

Пустяк дёрнулся, резким движением стёр пот со лба и закатал рукава мантии. Румпельштильскин наблюдал, как волшебник призвал в комнату магическую сущность небытия и смешал её с сущностью бытия чего-нибудь. Он совершал круговые движения руками и комната начала светиться синим. Пустяк с закрытыми глазами подошёл ближе к дворфу, вытянул палец и прижал его ко лбу Румпельштильскина.

По мере того, как действовала магия, тело Румпельштильскина становилось твёрдым, волшебство пронизывало его тело, текло по венам, проходило сквозь мышцы и кости. Он ощутил, как плечо встало на место, кожа, в местах, где её разрезали растения, стянулась, даже мышцы, уставшие от недавнего бега, восстановились и стали, как новенькие.

Синее сияние угасло и волшебник Пустяк снова начал дёргаться и потеть. Он осел на стул и потёр виски.

— Н-н-ну, вот. С-с-совсем как н-н-новенький.

«Так просто».

— Теперь, девчонка. Нужно, чтобы ты сказал, где она.

— Я д-д-давно не п-п-применял заклинание п-п-поиска.

— Сейчас самое время, — сказал дворф и злобно ухмыльнулся.