Схватка

Глава 21-22

Глава двадцать первая

И конечно же, «Утеха» находилась на другом конце Норатора. Пришлось снова порядочно растрясти кости в карете. Рессоры в Санкструме уже изобрели, но все равно — поездка по щербатым, покатым, давно не чиненным мостовым начала отзываться болью в пояснице. Да уж, проще на лошади, видимо, ездить… При случае, все же, попрошу Атли обучить меня верховой езде. В Санкструме уметь ездить на лошади примерно то же самое, что у нас — водить автомобиль. И то и другое — полностью утилитарно, необходимо для комфортной жизни. Авто водить я умел, а вот лошадь… Но обучусь не сейчас, а когда прекратится гонка за временем и хватка интриганов на моей шее немного ослабнет.

Мой гаер о чем-то шушукался с дядей Рейлом. Я же уныло разглядывал город через окно. Не радовал меня город. Все в нем вроде было на месте, но слишком много заколоченных лавок, выбитых окон, грязи и мусора, и возбужденно блестящих глаз горожан… Скверная атмосфера. И скоро быть взрыву, если я не смогу наладить жизнь и в городе и в стране… Звучит смешно и инфантильно — наладить жизнь, но все обстоит именно так. Люди ведь терпят лишения до какого-то момента, а потом идут вразнос. Банальнейшая истина, о которой всегда забывают властьпредержащие. У них ведь все хорошо — полны карманы денег, на столе всегда свежая и вкусная пища, в постели — самые дорогие проститутки. Это там, за окнами их особняков — нищета, чума и голодовка…

Как бы самому таким не стать.

Я составил для себя Кодекс внутренней независимости, что-то вроде этической декларации-напоминалки, в пару к списку неотложных дел. Простейшей декларации, но такой, которой жестко решил придерживаться. Итак.

Минимум насилия и только там — где решить проблему без него нереально.

Никаких завоеваний.

Развитие торговли, науки, искусств.

По возможности — договариваться. Договоры должны быть в пользу Санкструма.

Я не диктатор. Я — управленец. Чиновник с гуманными принципами. Я работаю, чтобы Санкструм жил. Это мое основное желание, моя профессиональная ответственность, и — да — вызов моим профессиональным способностям. На посту я не позволю себе злоупотреблений. В противном случае злоупотребления затянут меня в яму, из которой уже не будет выхода. Слишком много раз в мире Земли я встречал таких людей — в конце концов, они просто превратились в живой денежный канал, который пожрал их разум. Алчность — убивает разум. Я не позволю алчности стать моей сутью.

Еще раз. Я — чиновник, управленец. Не более. Если я почувствую, что власть ударяет мне в голову, я сам сброшу себя с небес на грешную землю.

При всем при том я знаю, что человек всегда остается человеком, и мелкие слабости буду себе прощать.

Все.

Мы проезжали через большую рыночную площадь. Мне бросилось в глаза, что половина лотков — пустует, лавки тоже большей частью заколочены. У булочной, чья принадлежность легко определялась по вывеске с парой скрещенных рогаликов, толпилась очередь: никакой парчи и бархата, сплошь бедняцкие одежды, без дыр, но и не яркие, как хвосты у павлинов. Простые люди стоят за хлебом… Черт, знакомая картина. Как и говорил трактирщик — подвоз скверный, хлеб плохой, и того мало…

Я постучал в стенку кареты:

— Останови!

Выбрался вместе с Шутейником. Дядя Рейл остался в карете.

Внутри булочной тоже маялась толпа. У прилавков суетились взмокшие продавцы, выкладывали хлеб с лотков в плетеные корзины. Какая-то женщина закатила визгливый скандал.

Рядом была лавка зеленщика. Народу не в пример меньше, может, потому, что запах в лавке стоял не слишком приличный, а купить толком было нечего. Чувствуя, как на мне скрестились взгляды, я осмотрел стеллажи с почерневшими ящиками, где лежал урожай прошлого года — полусгнившая капуста и такой же лук, мумифицированная морковь, увядшая брюква, и еще какие-то овощи, в общем, все то, чем кормили нас сегодня в «Кружке пива». Бочки с соленьями тоже не слишком озонировали воздух. Старая квашенная капуста воняла аммиаком.

— Нет подвоза от селян, — молвил зеленщик, не дожидаясь расспросов. — Не пускают на кордонах стражники Таленка-бургомистра… Запасы-то у селян есть, есть запасы-то, точно знаю… Старого урожая запасы… И яблочки даже есть, как не быть? Воском протертые, чтобы не гнили, в погребах лежат-полеживают… Вы уж озаботьтесь, господин архканцлер… Того, этого… чтобы запасы подвезли через кордоны… Распорядитесь поскорее! Ить вон как — трактирщиков-то вином, сказывают, уже оделили… А черный мор — что ж, завозить-то можно из деревенек, где мора нет!

Как я и полагал, благая весть об алкоголе уже облетела Норатор. А вместе с нею — правдивое, в пику «Громобою», суждение об архканцлере. Зеленщик не боялся меня, смотрел дружелюбно, в глазах — надежда на чудо, словно я добрый волшебник, по мановению руки способный оделить горожан овощами, булками и мясом.

Народ в лавке одобрительно загудел. Ох…

Я похлопал зеленщика по грязноватой блузе:

— Постараюсь, братец, разберусь денька за три… Жди! Подвоз будет! — И подумал: а если не решу проблему? Яснее ясного, что подвоз и раньше был скверный, ибо чума, а сейчас, после моего воцарения, его окончательно перекрыли, чтобы настроить горожан против меня. Чуть-чуть еще подождать, вот эти самые три-четыре денечка — и город превратится в пороховой погреб, куда достаточно бросить спичку. Спичка эта будет простой: архканцлер виноват, бей Торнхелла! И, как минимум, в Нораторе я уже не смогу появляться — ибо будут бить, слова в Санкструме не расходятся с делом. И репутацию свою я уже никогда не отмою…

Чертовы кордоны, тормозящие подвоз… В ближайшее время придется решить, что с ними делать и как. А кроме того — нужно узнать, какие именно деревни вокруг столицы осуществляют поставки продовольствия и нет ли там черного мора. Проблемы множатся, как снежный ком, катящийся с горы…

Я шагал по площади, оглядывался. Шутейник двигался сбоку. Короткий меч на поясе. Карета и кортеж Алых следовали позади. Будь я подушечкой, а взгляды — булавками, я бы уже напоминал ежа, столько взглядов в меня воткнулось.

На пути попался еще один лабаз. Вывеска над ним изображала нечто, похожее на четыре разноцветных батона колбасы.

Торговец, похожий на спичку с обожженной до пепла головой, раздраженно захлопнул двери лавки, привесил замок. Потом прикрыл витрину железными ржавыми ставнями, с трудом продел в них дужку замка и принялся ворочать массивным ключом.

Я воздел руку над головой — в приветствии:

— Чем торгуешь, любезный?

Он устремил на меня тусклый взгляд:

— А ты кто такой, вошка трачена? — И тут же издал судорожный всхлип, дернул тонкой сморщенной шеей. — Господин архканцлер! Торгую тканями, господин архканцлер. Наилучшие мануфактуры для платьев и одежд всяческих! И для домов богатых, и для домов бедных, и для голодранцев, для всех товар найдется… — Он передернулся и от души матюгнулся. — Были ткани, да сплыли! Закрываю лавку до лучших времен, господин архканцлер, торговать нечем!

— Как так?

— Морская Гильдия не дает подвоза! Требуют, чтобы торговали только заморскими тканями из Адоры, а они дорогие дюже… Купеческую Гильдию поприжали они страшно, не пущают мануфактуры из Санкструма в Норатор! — Он понизил голос: — А все с попущения императора нашего Растара да бургомистра Таленка, чтоб черт его за ногу дернул да в выгребной яме утопил!

Методы работы торговых организаций-монополистов мало чем отличаются от методов мафии. Покупай наше — или умри. Ну как же мы не даем вам выбора — вот наши прекрасные ткани… берите-берите. А можете и умереть. Выбор за вами, мы ни к чему вас не принуждаем.

— Это еще до черного мора началось?

— Истинно так, ваше сиятельство! Давненько уж. Подвоза нет. На воротах стража Таленка у Купеческой Гильдии все мануфактуры изымает, что из Санкструма или Рендора везут! И не только мануфактуры, а и платья готовые, и кожи уже изымать начала, и все что угодно! Гильдия-то Морская хочет, чтобы все ихние товары покупали, лютует страшно! А народ что? Денег у людей все меньше, кто покупать дорогое-то будет? Раньше ездили в другие города за покупками, а нынче, как мор пришел, вовсе покупать перестали… Но Гильдии Морской все нипочем… Разоряемся мы, по миру пойдем вскорости… — Он еще раз грязно выругался, извинился и отвесил мне поклон, став похожим на сломанную спичку. — Вы уж озаботьтесь, господин архканцлер, ваше сиятельство, делами нашими… Приструните Гильдию Морскую, слезно прошу — и от себя и от прочих торговцев…

Я пообещал разобраться в ближайшее время. И подумал вот что: Морская Гильдия, играя за одну из фракций Коронного совета, активно наращивает денежные запасы накануне переворота. Частные армии и подкупы требуют денег. Но что будет после? Выстроят такую монополию, что ни охнуть, ни вздохнуть? А как же ремесла Санкструма? Они окажутся в упадке… Уже оказались. Как раз то, о чем я говорил — алчность. Алчность превращает людей в нелюдей и заставляет обогащаться, забыв в себе человека.

Ладно. Подвоз товаров и продовольствия помимо Гильдии частично осуществляется контрабандистами, я сам так в город попал, стезей контрабанды, но этот канал поставок, конечно, маловат и не решает проблемы. В ближайшие дни необходимо что-то сделать с подвозом и с Морской Гильдией, желательно — законным путем.

Если получится.

Только у Аниры Най из Гильдии векселя имперского дома и встречаться с нею мне не с руки. Такая вот беда. И как ее решить, я пока не знаю, а ведь решать надо быстро, как можно быстрее.

Сложилось ощущение, что Санкструм стремительно засасывает в черную дыру, и меня вместе с ним… И как бы я ни упирался, какие бы планы не строил, как бы не противодействовал — все равно засосет… Эх, арканцлерская моя доля!

Впереди вдруг зашумели, толпа стремительно прибывала. Я вздрогнул, перебросился взглядом с Шутейником. Но шумели не по мою душу.

— Вор! Вор! Вора поймали! — неслось над толпой.

Над людским морем взметнулась веревка, перехлестнула вывеску с изображением гуся или утки, закачалась. С одного ее конца была навязана петля. Ее опустили, петля исчезла среди голов.

Я не сразу понял, что готовится. Взглянул на Шутейника. Он пожал плечами:

— Вора поймали. Вешать будут.

— Без суда?

— Точно так, мастер Волк. Зачем суд? Вора повязали на горячем.

Я увидел, что сбоку от толпы остановились несколько конных стражников Таленка. Они не вмешивались. Смотрели. Кое-кто глядел на меня.

Суд Линча — невеселая забава. И еще один симптом того, что общество в тупике, что законы не работают.

— Раньше такое бывало?

— На окраинах Санкструма — часто. В Нораторе впервые вижу, мастер Волк, но уже успел наслушаться о таких делах от дядюшки… Но вообще, правильно делают… Считается, что если толпа прилюдно повесит вора, это послужит острасткой остальным.

Угу, как же…

Петля снова вздернулась, затем скользнула вниз, скрылась в людском месиве. Я живо представил, как голову вора продевают в петлю, и быстро направился сквозь толпу, которую рассекали передо мной двое Алых. Вор — паренек лет двадцати с короткими рыжими волосами, уже стоял на цыпочках, ибо два дюжих мужика начали подтягивать веревку. Я поднял руку:

— Прекратить!

Веревку опустили. Паренек смотрел на меня затравленным взглядом. Лицо обильно усыпано конопушками и ссадинами. Одет бедно, в заплатанную куртку и свободные штаны. Полные губы дрожат. На шее отпечаток провисшей петли. Как там пишут в протоколах, когда вынимают покойников из петли — «странгуляционная борозда».

— Кто пострадал от этого человека? — громко спросил я.

Ко мне придвинулся один из тех, кто натягивал веревку:

— Я, ваше сиятельство!

— Сколько денег он у тебя украл?

— Да уж все, что на базарный день припас… с ценами нынче не разгуляешься… У, злыдень! — Он стукнул паренька в грудь, так, что тот побелел, звонко закашлялся.

— Сколько?

— Семь крон серебром!

Я отсчитал ему десять.

— Сними петлю. Шутейник, забери парня в карету. Слушайте, граждане Норатора! Отныне — никаких самоуправств! Все отныне будет по справедливому закону! Всегда и везде — по справедливому закону. Я даю вам слово архканцлера!

Сказал и подумал: звучит пафосно, но прижучить щипача по справедливому закону — дело гиблое, они ведь сразу сбрасывают кошелек. Но вор нужен мне для определенных дел.

Толпа зашумела не слишком одобрительно. Абстрактная демагогия насчет того, что «жить будем по закону» тут не слишком ценилась. Но перечить архканцлеру не решились.

Как только я двинулся к карете, послышался цокот подков, и ко мне подъехал отряд конных стражей. Они не посмели теснить Алых, но остановились рядышком. Начальник стражей взглянул на меня, отвесил короткий поклон.

— Бургомистр Таленк приглашает архканцлера Торнхелла отужинать в его доме!

О, еще один хочет встречи. Есть ли у него векселя имперского дома? Или в ужин рискнут подсыпать яд? А ведь наглый паренек — приглашает самого архканцлера у себя отобедать. А кто ты такой есть? Все-то жалкий градоправитель! Нет, дружище — принять твое приглашение не могу по многим причинам, и первейшая — это та, что, приняв приглашение, я поставлю себя вровень с тобой, с вороватым городским управленцем.

— Архканцлер занят. Он будет рад увидеть бургомистра Таленка в Варлойне в любое время завтра. Или послезавтра. Или послепослезавтра. Так ему и передайте. Обеда не обещаю, а вот о делах — поговорим.

У стражника вытянулось лицо: я только что посмел сбросить его патрона с золоченого трона, где он восседал, весь в сиянии градоправительной славы. Я пожал плечами и забрался в карету.

В карете Шутейник посмотрел на меня с усмешкой. Он придерживал парня на лавке, ласково нажимая ладонью на его горло.

— Мастер Волк, а у вас губа не дура и глаз-алмаз. Это не парень никакой, а ухватистая девка!

Глава двадцать вторая

Карета двинулась к «Утехе».

Рыжая девчонка смотрела на меня вопросительно и дерзко. Адреналин от знакомства с веревочной петлей еще гулял по ее венам.

— Ну… — сказала на выдохе. — Давайте, все вместе! Навались! Благородные господа…

Тело ее напряглось, напружинилось, она была готова рвать и кусать и всячески сопротивляться насильникам.

— Цыть, девка! — гаркнул Шутейник и легким нажатием на горло заставил воровку присесть. — Никто тебе плохого не сделает и насильничать не станет. Ты в карете архканцлера, и он тебе, ладушки-воробушки, жизнь спас, единственную твою неповторимую. Имей благодарность!

Она сощурилась, глаза юрко обшарили мое лицо. Узнала и немного расслабилась, как пантера, в любой момент готовая обнажить клыки и когти.

У меня природное чутье на людей, определенный талант, развитый десятком лет работы. Я знаю, на кого можно делать ставку, на кого опереться. При этом ошибок в выборе я за все время допускал немного. Девица была из тех, на кого можно опереться с вероятностью в девяносто девять процентов.

— Отпусти ее, Шутейник, — велел я. — А ты сиди спокойно. Ну или ломись в дверь, если захочешь. Вообще-то я хотел предложить тебе работу.

Ее брови иронично изломились: знаю я ваши работы, благородные господа.

— Не эту работу. Другую. Как тебя зовут?

— Эвлетт, — ответила без паузы, а значит, сказала правду.

— Ты под кем ходишь? Палачи, Страдальцы или Печальники?

Покусанные губы презрительно скривились:

— Я сама по себе. Ни одна из этих гнусных банд мне не указ! Мне никто не указ! И пусть твой желтоглазый филин уберет руку с моего горла!

— Тиу! Ну хоть малышом не назвала. Я, между прочим, с тебя росточком!

Дядюшка Бантруо Рейл сделал рот трубочкой и покачал головой, обрамленной остатками седых, покрытых копотью волос:

— Вот не можете вы, громады, удержаться, чтобы не поименовать нас каким-нибудь прозвищем обидным… — Взгляд его, однако, обшаривал девчонку отнюдь не с праздным интересом. Старый селадон.

Шутейник убрал руку.

— Кусаться не будешь?

— Нет.

Жаль, что она не связана ни с одной из банд Норатора. Я рассчитывал с ее помощью выйти на кого-то из главарей и вызнать кое-что о Хвате. Но у меня есть еще одно дело, для которого девица подходит как нельзя лучше. Дело, которое планировал с самого начала, как только узнал, что буду окружен в Варлойне толпой врагов.

Я взглянул на Эвлетт. Она играла в гляделки с Шутейником. Это было забавно — будто в море встретились два корабля, нос к носу, и никто не хотел уступать другому путь. Характеры, однако… Пришлось хлопнуть в ладоши, чтобы они расцепились.

— Ты себе добра желаешь, Эвлетт?

— Спрашиваешь тоже!

— В Варлойне на людях будешь называть меня «ваше сиятельство».

Конопушки на носу дрогнули:

— Ты хочешь взять меня в Варлойн?

— Не для постельных утех.

Она цокнула языком, потерла шею, на нежной коже которой отпечаталась не только веревка, но и пальцы Шутейника. Бедные рыжухи. У них и правда очень нежная кожа…

— Хм-м… Для чего же?

— Сначала скажи: будешь на меня работать?

— Без постели? На архканцлера всего Санкструма?

— Без. На.

Она откинулась на спинку сиденья, скрестила ноги в тяжелых мужских ботинках. Штанина задралась, обнажив светлую кожу лодыжки, к которой немедленно приковались взгляды Шутейника и дядюшки Рейла. Черт, и мой взгляд отправился в ту же копилку, хотя я сразу же его отдернул. Женская чувственность иногда творит вещи просто непостижимые… Это какая-то запредельная магия, обладают которой только женщины. Но не все, не все…

— И чем же я займусь, ваше сиятельство?

— В основном будешь говорить и слушать.

— Это как?

— Переоденешься служанкой. Твоя работа будет — шпионить. Заводить знакомства среди слуг Варлойна, распространять и собирать слухи, затем пересказывать слухи двум этим хоггам или мне.

Она фыркнула насмешливо — вот еще работенка!

Я сказал тихо:

— Работа тяжелая и только человеку ушлому под силу. Платить буду много. Друзей в Варлойне у меня почти нет. Все, кого встретишь, считай, мои враги.

Ее взгляд стал серьезным:

— Это значит, и убить могут, коли узнают, что я для вас шпионю?

— Конечно. Родственники у тебя есть?

— Братик. Бабушка.

— Сможешь их обеспечить.

Я попал в точку. Она подалась вперед — заинтересованно. Ясно было: коли человек промышляет воровством, да без прикрытия банд — он не богат.

— Грамоте обучена?

Молча потупилась.

— Ладно. С этим разберемся. Сколько тебе лет?

— Девятнадцать.

— Золотой возраст… Сможешь оставить родичей на какое-то время? Ты не будешь в Варлойне взаперти, но дней десять придется обживаться, потом сможешь бывать в Нораторе наездами — по крайней мере, до летнего бала ты мне будешь нужна во дворце.

— Смогу, если…

Я порылся в кармане, достал один из кошельков-взяток, протянул Эвлетт:

— Держи.

Она взвесила кошелек, одобрительно кивнула и сунула куда-то за пазуху. Забавно было наблюдать, как сквозь грубую мужскую одежду просвечивает нежная женская кожа. И теперь уже видно было — какие вкрадчивые, наполненные природным изяществом чисто женские движения производит маленькая воровка.

— Мы уже едем в Варлойн?

— Нет, — ответил вместо меня дядюшка Рейл. — Мы втроем направляемся в бордель «Утеха».

Она снова напряглась, взгляд метнулся к двери.

— Мы не за тем едем, о чем ты подумала, — поспешил сказать я. — Скорее даже, напротив. «Утеха», это, Эвлетт, бывший университет. Я планирую восстановить его работу — со временем. И разобраться с нынешними владельцами — прямо сегодня.

— А разве нельзя совместить заведения? — спросил Бантруо Рейл разочарованно. — Внизу, скажем, моя печатня, а наверху чудный и прекрасный…

— Наверху будет университет. Чудный. Прекрасный. И городское представительство архканцлера. Вы там теперь будете заседать.

— О-о-о…

Я взглянул на воровку:

— Трех часов тебе хватит?

Кивнула.

— Потом возвращайся. Эта карета будет стоять подле «Утехи» — возницы будут предупреждены. Смело ныряй и жди нас. — Я постучал в потолок, и карета остановилась. Шутейник распахнул дверцу. Эвлетт соскользнула на мостовую. Обернулась. Задумчивый взгляд мазнул по его светлости архканцлеру, чуть дольше — на какой-то миг — остановился на гаере-глумотворе. Затем воровка растворилась в толпе.

Я откинулся на спинку сиденья. Отлично. Шпион найден. Начало министерству секретных операций положено. Смешно звучит — министерство секретных операций, угу, да только в моем положении без него — никуда. Шпионаж штука такая… тонкая. И когда ты со всех сторон окружен врагами — необходимая.

Университет Больших Наук располагался на ратушной площади — так важно сообщил мне дядюшка Рейл, — на другой стороне площади, точнехонько напротив борделя, находился магистрат, вотчина бургомистра Таленка. Стало быть — гнезда разврата смотрели друг на друга, окна в окна, и почтенные господа — городские управители, могли, устав от трудов на благо горожан, освежить свои головы и не только головы в «Утехе».

Мы выбрались из кареты. Шестеро Алых спешились, двое остались для охраны экипажа.

Университет представлял собой комплекс зданий, сложенных из красноватого гранита, главное из которых имело пафосный, украшенный двойной колоннадой и лепниной фасад, похожий на раздутую физиономию пропойцы. Видно, что в иные времена — лет может сто назад — денег на науку в Санкструме не жалели. Теперь у пологой лестницы, ведущей к колоннаде, ярко горели фонари, но карет, на удивление, не было.

— Кареты заезжают во внутренний двор, ваше сиятельство, вы же понимаете… — ответил Бантруо Рейл, показав рукой вправо, где в каменной высокой стене маячили стальные распахнутые ворота. — Место это такое, что публично никто светиться не хочет… Центральный вход, стало быть, есть, но он так, для проформы…

— А студенты? — спросил я, осененный идеей. — Где жили студенты?

Ответил Шутейник:

— Студенты, мастер Волк, жили дальше, в городке за Университетом, или же квартиры по городу снимали. Со всей империи сюда съезжались науки постигать… И даже из Рендора наведывались. Тут ведь только самое начало университета, а дальше много, много зданий. Вот главное под бордель отдали, а прочие или заколочены, или их под жилье ладят…

Угу, практически саксонский Фрайбург, университетский городок, где учился в свое время Ломоносов…

— А теперь они где? Где все студенты? Куда делись? Университет ведь закрылся не очень давно?

Ответил пожилой хогг:

— Четыре месяца назад, ваше сиятельство, закрылся, как из Варлойна бумага пришла, что денег больше на содержание Университета платить не будут. Школяры куда делись? Один вон, у меня трудится, Макио, уже знакомы с ним… Прочие кто куда разъехались, ну а некоторые тут осели, конечно, да подрабатывают, это те кто денег из дома ждут, чтобы уехать… Да только ж черный мор, будь неладен, препятствует, и смуты разные.

Студенты это интересно… Это очень интересно — студенты. Среди них масса светлых голов, не испорченных пороками. Кажется, я знаю, где набрать секретарей. И не только секретарей.

Я оглянулся на дядюшку Рейла:

— Заведение работает круглосуточно?

Старый хогг почесал в затылке:

— К вечеру набирает куражу. Утром и днем тут пусто. — Он плотоядно облизнулся. — То есть мы как раз вовремя попали.

Я осмотрел ратушную площадь и здание городской управы. Сердце Норатора было маленьким и грязным. Маленькое оно было, по сравнению с главным корпусом Университета, всего два этажа без помпезного фасада и башенка… Площадь тоже невелика, народу с гулькин нос, в основном, торопятся люди по делам…

Но не все.

Я снова отметил на себе внимательный взгляд. Женщина, похожая на черного ворона, копия той, что смотрела на меня у сожженной печатни, стояла в переулке, в глубоких тенях, если бы не взгляд — я вряд ли бы ее засек. Чего смотрит? Чего хочет? Не похожа она на соглядатая моих недругов…

Нет времени выяснять.

Мы начали подниматься по ступеням — старым, частично стертым за сотни лет. Двустворчатые двери в храм науки были закрыты. Я постучал кулаком. Ответа долго не было, я стучал еще и еще. Входить через боковой вход, как все любители продажной любви, не хотелось из принципа.

Наконец послышался шорох отодвигаемого засова, и правая створка приоткрылась внутрь.

— Чего надобно? О, господа пожаловали… Входите, господа… — Дверь раскрылась шире… — И солдатики… Да разве ж вы не знаете, что главный вход теперь сбоку?

Я оттер плечом тщедушного слугу, отжал обе створки, махнул Алым заходить.

Обширный холл уставлен бюстами каких-то видных ученых мужей. Кто в ярком рыжем или белом парике, кто — в каких-то блестках, и почти у всех накрашены губы и подведены глаза. Стойки, на которых бюсты, исписаны похабными граффити. Обгадили ученых, стало быть, просто так, ради смеха… На втором этаже, куда вели две изогнутые мраморные лестницы, звучал смех, девчачьи взвизги, басовитый мужской хохот и не слишком мелодичная музыка. В воздухе лениво ползли струйки каких-то благовоний: ароматы корицы, сандала, мускуса и эльфийского листа смешивались, создавая довольно-таки плотное амбре.

Бантруо Рейл огляделся, сказал со вздохом и затаенным предвкушением:

— Просторно здесь, хорошо!

Видимо, уже прикидывал, где и как будет размещать свою редакцию и министерство.

— Где находилась печатня Университета? — спросил я.

Под лестницей располагались три величественные, высотой метра по три, двери. Старый хогг указал на центральную:

— Главные подвалы. Архивы. Библиотека. Все там.

— Идем туда.

Бордельный служка что-то залопотал.

Наверху скрипнула двустворчатая дверь, и к нам, в вихре музыки, женских смешков и света, скатился круглый, состоящий будто бы из мячей человечек. Щеки его были нарумянены, глаза подведены, лицо моложавое, но морщины у рта и дряблая шея выдавали лета.

— Господа, господа! — воскликнул, потряхивая щеками и великим множеством желтоватых кружев на розовой одежде, похожей на пышную королевскую пижаму. — Да что же вы… не совсем туда пожаловали, куда обычно заходить надо! Да так много за раз… Но мест всем хватит! Что господа желают? У нас есть все, что захотите, все, что пожелаете, все, что даже во сне не привидится и в смелых самых фантазиях не отразится! У нас прекрасные девицы всех возрастов и даже тех возрастов, когда девица уже не девица, но все равно есть на что подивиться. А сверх того — веселый массаж, масло и ароматные грязи, прекрасные бани, игровые столы, музыканты и фигляры! А публика у нас чудесная, воспитанная, интеллигентная, весь цвет Норатора в верхних покоях…

Он запнулся, узнал меня, глаза-кругляши стали совершенно безумными.

— Ап… Ап… — начал втягивать он воздух.

— Господа желают осмотреть подвалы, — сказал я. — А пока господа будут осматривать подвалы, позови-ка нам для разговоров… Как зовут сводню, что заправляет этим притоном? Мадам…

— Гелена, — мягко подсказал дядюшка Рейл.

— Мадам Гелену позови. Все понял? Архканцлер желает видеть ее для важного разговора. Ступай!

Он не успел сделать и шага по лестнице, как в холл из приоткрытой двери снова плеснуло женским смехом, которому вторил басовитый мужской.

— А я х-хочу с-сюда-а-а… — развязно взревел голос со знакомыми нотками. Обе створки распахнулись, и на лестничную площадку вывалился знакомый мне персонаж. Одну полуодетую и растрепанную барышню он обнимал, вторую тащил за руку, поскольку она сильно упиралась. Сам же был одет в нечто вроде набедренной повязки леопардовой расцветки. Судя по взгляду, голосу и растрепанным волосам, пьянствовал он уже не первые сутки. Выкрикнув трубным гласом какую-то сальность, он взревел и оперся на балюстраду, одновременно бросая взгляд вниз. И увидел меня. А потом Шутейника.

Хмель тут же слетел, он отпустил обеих дам и прищурился, встряхнулся, как огромный поджарый пес.

— Г-господин будущий архканцлер…

— Уже действующий.

В его мутных глазах медленно проступило понимание.

— Уже… А сколько… прошло времени?

— Много. Несколько дней.

— О Свет Ашара!

— Как здесь оказался?

— Друзья… мои старые друзья… Неслыханно повезло. Встретил еще подле Леса Костей… Привезли в Норатор, помогли чем могли… Сочувствовали… Я ведь столько у Ренквиста просидел…

— Ладушки-воробушки, а мы-то думали! — вскричал гаер, ударил кулаком о раскрытую ладонь и добавил от души что-то на своем языке — по-моему, отборные ругательства.

Персонаж взирал на нас в страшном изумлении красноватыми глазами навыкате. Видимо, пить начал еще до того, как мы с Шутейником пробрались в Норатор. Его, несомненно, доставили в город, минуя заставы. Старые и милосердные друзья — не члены ли они одной из фракций Коронного совета? Безусловно, так. Что, опознали в нем одного из моих друзей? Все-таки — его видели дворяне, когда он заслонял наше отступление в Лес Костей. Черт его знает, опознали или нет… Я, пожалуй, становлюсь параноиком, но есть у меня впечатление, что его опознали и не стали убивать — может быть, и потому, что старые дружеские чувства взыграли — а просто законсервировали в этом борделе, чтобы не помогал мне во время попытки взять мандат архканцлера, а после, как я вопреки всему получил мандат… после просто тут забыли.

Он пустился в бессвязные пьяные рассуждения. У меня задергалась щека, та самая, по которой вчера черкнула дробина из самопала Хвата.

Я сказал с язвительной ноткой:

— Бернхотт Лирна, ты принес мне клятву верности. Ты меня предал?

— Нет, нет, ваше сиятельство!

Всякого ожидал, даже найти его подброшенным к ротонде архканцлера с перерезанным горлом, но такого… Не думал, что доведется встретить в борделе ближайшего соратника, одного из тех, на кого планировал опереться. Волна безрассудного гнева поднялась… и тут же схлынула. Погоди, сказал внутренний голос. А чего ты ожидал от человека, который провел в одиночке золотые свои годы? Друзья, возможно, хотели сделать ему как лучше, и яркая круговерть наслаждений захватила его и унесла в сладкий сон. Такая… жизненная ситуация. И вполне простительная — по крайней мере, единожды — простительная. Человек слаб. Человек всегда остается человеком. Я сам, если подумать, не против был возлечь с Атли, когда вокруг — чума, близящийся голод, дэйрдрины, и ворох нерешенных проблем.

— Ты уверен? — уточнил я.

— Да! Да! О Свет Ашара… Я…

— Собирай свои манатки и дуй вниз. Мы будем в здешнем подвале. А потом двинемся в Варлойн. Смекаешь? Времени у тебя — часа два. Опоздаешь — в Варлойн можешь не являться.

Он умчался, убежал, пьяно пошатываясь, позабыв доступных дам.

Я взглянул на бордельного зазывалу:

— Так я жду мадам Гелену. Я хочу ее видеть прямо сейчас.