Схватка

Глава 25-26

Глава двадцать пятая

Горячая вода — дар богов. Ванна с горячей водой — это эликсир почти вечной жизни, который боги и простые смертные принимают после трудного рабочего дня.

Ванну принесли в банную комнату ротонды еще позавчера, и сейчас я отмокал в ней, а рядом на очаге, на ровном огне, грелись сразу три железные бадьи с водой. Едва вода в ванной делалась недостаточно обжигающей, я подбавлял, зачерпывая деревянным ковшиком из бадей. Вообще-то такие вещи следовало делать слугам — но только я отказался от слуг и делал все сам. С господина архканцлера позолота не облезет, если он маленько на себя поработает.

Жидкое мыло с какими-то ароматическими добавками, вполне пристойные мочалки и бритвы — сразу несколько, на выбор. И все без яда — я проверил даром мертвых эльфов.

Последний слуга занес ворох одежд, уложил на лавку осторожно, словно одежды были из стекла. Навскидку — килограммов пять, на выбор подштанники, штаны, рубахи, камзолы, все, чего душа пожелает. И неброское, и по-моему размеру — все как я просил. И тоже без яда — я проверил.

Дурное настроение, рожденное сегодняшним поражением от Таленка, рассосалось. Я блаженствовал в горячей воде, как самурай, отдыхающий от ратных подвигов. Не хватало только Атли. Своенравная дщерь Акмарилла Сандера не пожелала нанести мне вечерний визит. Хотя оно и к лучшему. Завтра у меня с нею рандеву… Завтра…

Я блаженствовал…

За стенами ротонды в парке Алые несли свою службу. В коридоре ротонды — тоже Алые. Так просто меня не возьмешь… Над головой дрыхнут в своих комнатах Шутейник, Эвлетт и Бернхотт. Костяк моей команды. Шестеренки власти медленно вращались, запущенный мной механизм, хоть в него и старались подсыпать песку, работал: брат Литон и Алые бессменно выносили и складировали у главных врат дворцового комплекса винные запасы Растара. Завтра сложный день… А послезавтра — еще сложнее. Послезавтра решится — быть моей власти или нет. Реальной власти, разумеется, а не того дутыша, который я имею сейчас.

Таленк — один из главных центров силы Санкструма, это я понимал превосходно. Власти у него — больше даже, чем у всех фракций. Эта темная лошадка знает, к чему стремится. Его власть не только над Норатором, это я тоже превосходно понимаю… Опаснейший противник. Возможно, самый опасный из всех, с кем доводилось сталкиваться, за исключением Ренквиста. Но Ренквист — далече, а Таленк — вот он, рядом. Ну ничего, и с ним справимся, дайте только получить Большую печать.

Я подбавил горячей и с наслаждением погрузился по самый подбородок… Тусклый свет ламп не резал глаза.

Большая имперская печать… Эта штука посильнее моего мандата и царского скипетра в придачу. Кстати, мало кто в курсе, что царский скипетр — всего лишь эволюционировавшая дубинка племенного вождя, которой он наводил порядки в своем стаде… Где этот кот, интересно, шастает? Надо будет науськать его на своих врагов…

Наверное, я уснул. Так бывает. И бывает, что люди, уснув в горячей воде, сползают на дно ванной и захлебываются.

Разбудил меня громкий протяжный шорох. Это был звук, которому не полагалось раздаваться в купальне, ибо из живых существ был только я, а звук, несомненно, издавало что-то живое.

— Шутейник?.. Эвлетт? Кто здесь?

Эвлетт… Эх, мужчина, переоцениваете вы свою привлекательность… Да-да, конечно, она ночей не спит — все ждет, когда вы изволите залезть в ванную, чтобы прийти и предложить себя…

Я завертел головой, и, наконец, установил источник звука.

Несмотря на горячую воду, по телу прошли ледяные мурашки.

Из-под вороха одежд выбиралось гибкое змеиное тело, вытекало, ртутно сверкая, как струя живого белого металла. На спине какие-то наросты… И, вроде бы, я вижу маленькие, практически рудиментарные лапки…

Я решил, что у меня галлюцинация. Резко сел в ванной. Змеи глухи, но эта, кажется, была исключением из правил. Она свилась в блестящий клубок и повернула ко мне голову — неожиданно крупную, по сравнению с телом, уродливую, с вытянутым рыльцем и огромными белыми глазами.

И сама она была такой… блестяще-белой, не похожей на змей, что я видел на картинках… Змея-альбинос…

— Кршшшчччч… — прострекотала она. И прыгнула на меня, растопырив слюдяные прозрачные крылья.

Я перевалился через борт на холодные мокрые камни, подломил руку, едва не сломал ее, и откатился к очагу. Змея приземлилась на бортик ванной. Застрекотали слюдяные крылья. Белая крупная голова начала поворачиваться ко мне.

— Кршшшчччч!

Тварь сделала новый прыжок. Я едва успел откатиться, вскочил на ноги. Змеи не умеют ползать по гладкой поверхности, но этой было плевать — зацокали по камням крохотные лапки. Быстро-быстро.

Я ушлепал за ванную, но зараза этакая чуяла меня прекрасно. Она выбежала из-за ванной, растопырила крылья и снова прыгнула с пола, целя мне в лицо. Я упал на бок, пребольно ударившись локтем, а перед глазами застыла картинка: растопыренная пасть с крохотными но острыми, как чумная зараза, зубами-иглами. Ядовитыми, конечно… Твари, что прыгают на противников покрупнее, не думая о самозащите, несомненно, оснащены ядовитыми зубами.

— Кршшшчччч!

Змея отрезала меня от двери. Она поводила головой из стороны в сторону, фиксируя каждое мое движение, и я только сейчас заметил, что она слепа — на месте глаз два пульсирующих белых нароста. Тварь прыгала на слух!

Вот тебе и глухая змейка…

Скрипнула дверь и в проеме показалась здоровенная кошачья ряха. Глаза у кота были круглые, отблескивали золотистым в полумраке. Морда выражала живой интерес в стиле: «А что это вы тут делаете, а?».

— Шурик!

Кот втиснулся в баню, с отвращением переступив лужу, и увидел змею. Тут же превратился в струну, до того напряглась каждая мышца тела.

Слепая тварь застрекотала, разворачиваясь к новому противнику.

Кот-малут, припав к камням, повел себя как обычный домашний кот, увидевший подходящую добычу. Мотанув задом для прицеливания, он прыгнул на змеюку одновременно с ее прыжком, ловко сбил лапой в полете, придавил и деловито, с хрустом отгрыз ей голову — и все это за какую-то секунду, быстрее, чем я успел моргнуть.

Затем он, не глядя на меня, начал с аппетитом пожирать добычу, которая еще извивалась в агонии.

В ворохе принесенных одежд был ловко скрыт картонный тубус, куда спрятали слепую змейку. Он пах какими-то травами. Очевидно, тварь одурманили отваром и поместили в тубус, затем, когда дурман схлынул, она прорвала легкую преграду — на торцах тубус был прикрыт тончайшей бумагой — и выбралась наружу. Ну а после… Видимо, эта пещерная тварь охотилась на слух, а шумел в бане только я…

Очень хитро. Очень ловко. И совсем не местечково. На мое устранение работали, не покладая рук, все провластные фракции. А дар эльфов не учуял яда… Видимо, он не мог почувствовать яд в живом теле… ибо был даром мертвецов.

Когда я одевался, стремясь унять дрожь, что-то мохнатое потерлось о мои ноги.

— Уаррр! Уаррр!

На его языке это означало, видимо: «Кушать! Кушать!»

Кот принес мне лучшее и вкуснейшее, чем обладал на данный момент — змеиную голову, и очень удивился, когда я завернул ее в платок и спрятал в карман.

Мрачное бессолнечное утро застало меня у главного входа в Варлойн, на широкой, мощеной плитами эспланаде, известной как Парадная Площадь, где громоздились вавилоны бочек, бочонков и винных бутылей. Брат Литон, под глазами которого залегли темные круги, докладывал, зажав в одной руке бумажный свиток, а в другой — распатланное гусиное перо (видно, что грыз его, пока занимался подсчетами):

— Вина и иные горячительные напитки все оприходованы, как и полагается. Первые купцы уже прибыли, выстраиваю их в очередь.

Его пошатывало от усталости. Меня тоже. Не могу сказать, что после нападения слепой змеи я спал сном младенца, о нет. Ворочался с боку на бок, часто просыпался, еще эти Стражи, будь они неладны…

Вереницы подвод выстроились у ворот на дороге, что вела в Норатор. Трактирщики и их работники скопились у запертой пока еще решетки. Завидев меня, начали издавать приветственные возгласы. Я помахал в ответ. У ворот боком стояла еще пышная раззолоченная карета, запряженная четверкой прекрасных вороных лошадей, но я не придал ей значения. Видимо, кто-то из придворных пожаловал нести нелегкую придворную же службу. Хорошенькая такая карета — размером с наш трейлер, с дымящей трубой, что означало — внутри печка и все удобства.

А еще у прутьев ворот стояла пожилая женщина в черном, седоволосая, осанистая, и неподвижно смотрела на меня… Да что за…

Но у меня нет времени спрашивать.

У бочек несли караул двадцать Алых, и больше никого не было… Ни один халдей из Варлойна, чьи шпили виднелись за парковыми деревьями в утренней дымке, не явился ни помочь архканцлеру, ни просто посмотреть на то, как он будет разделываться с винными запасами Растара.

Я ощутил себя парией, человеком, которому отказано в обществе людей — по крайней мере, тех, кто населяет дворец династии Растаров. Хотя чувство это было ложным. Придворные просто затаились, как перед грозой. Что-то должно было сегодня случиться, и они знали об этом. А я — не знал. Просто чувствовал.

Кот увязался за мной, и смешно было наблюдать, как порскали в стороны придворные и лакеи, пока я брел по дворцовым коридорам. Алые не пугали их совершенно, но кровожадный кот, охочий до пожирания женщин и детей, ужасал до дрожи. После вчерашнего Шурик, видимо, решил охранять его сиятельство архканцлера, а может, думал, что я обладаю талантом фокусника — доставать из одежд разные вкусности вроде слепых ядовитых змей.

Я наклонился, бесстрашно почесал его за крупными мохнатыми ухами (настаиваю на этом слове), и сказал Провозвестнику:

— Запамятовал, брат Литон: мне нужно сохранить бочку вина из фиников. Обещал Шутейнику. Вы весьма обяжете меня, если…

Брат Литон зажмурился, кончик гусиного пера в руке двинулся, как лоза у искателя воды, остановился на дальней груде бочек, каждая из которых помечена замысловатой меловой загогулиной. Клирик сделал несколько шагов, и показал на неприметный бочонок.

— Вот он.

Удивительный талант к регистрации грузов. Ему бы таможенником работать!

Или министром финансов.

Я откатил бочонок к воротам.

— Еще приказал вымести, убрать весь винный подвал, — промолвил брат Литон. — Всю грязь, что там за десятки лет скопилась, все вымели. Теперь там чисто. Можно использовать под склады… Да и под что угодно можно использовать. Места — много. Кроме бочек для довольствия Алых… Их я оставил, как вы и велели.

Ловец Снов! Меня кольнула запоздалая идея. Ну конечно же, там где были пятна крови — в том месте следовали поискать старого Ловца Снов! Но теперь там прибрано, и крохотная бусинка брай навсегда исчезла.

Но что уж теперь…

— А еще хорошо бы, ваше сиятельство, — вдохновенно запел брат Литон, покосившись на малута, — после опустошения подвалов и продажи вин вовсе запретить горячительные напитки по всему Норатору. От них одно зло и разврат. И лишь служение Ашару…

Я молча покачал головой. Фанатики всегда хотят облагодетельствовать мир насильно, введя абсурдные запреты на какие-то абсолютно повседневные вещи, которые не являются, если разобраться, такими уж опасными или фатальными для общественной морали. Уже проходили мы эти фанатичные запреты, угу. И не в одной стране такое случалось, и приводило это вовсе не к благорастворениям, о нет. Самое показательное — закон Вулстеда в США, который поспособствовал страшнейшему росту алкогольной мафии, мгновенно наложившей лапы на ввоз и сбыт алкоголя. Сразу появились «слепые свиньи», то есть подпольные кабаки, где люди ужирались в хлам, даже если не хотели, начался передел сфер подпольного рынка со стрельбой и убийствами, падение экономики, а тогдашние звезды США катались напиваться и кутить в мексиканские городки, самым известным из которых и по сей день является Тихуана.

Жизнь — стресс. Человеку надо позволять расслабляться — законными вещами, конечно же. А вот запрет на расслабление приводит как раз к разрушительным последствиям.

Позже объясню Литону этот парадокс. Он не из тех фанатиков, что закусывают удила и слепо идут за идеей. Он умный. Он поймет.

По моему знаку Алые открыли ворота, и первый покупатель — хозяин «Кружки пива» — начал заводить на эспланаду нанятые подводы. Я кивнул ему, он энергично раскланялся в ответ. В этот миг мимо него пронесли тяжелый раззолоченный портшез — закрытый паланкин, в котором сидел какой-то важный чин. Только что его — портшез этот самый — сняли с задка кареты и поднесли к распахнутым дверцам. Что-то — какая-то огромная туша — втиснулась из кареты в портшез; я наблюдал за этим вполглаза, и очень удивился, когда восемь дюжих носильщиков понесли портшез в мою сторону. Перед ним вышагивал тощий человек в строгих серых одеждах. На груди его висел какой-то надраенный медальон.

Портшез остановился сбоку от его сиятельства архканцлера. В дверце его было прорезано застекленное ромбовидное окошко, и из окошка этого глядел на меня огромный глаз. Нечеловеческий глаз, совершенно, глаз какого-то спрута, с огромным влажным, водянисто-серым зрачком. Глаз ощупал меня, затем снизошел до кота — удивился — и снова уставился на меня.

Тощий человек приблизился ко мне и, став несколько в отдалении от кота, спокойно сидящего на задних лапах, распевно, хорошо поставленным голосом молвил:

— Баккарал Бай, дюк дюков, прибыл к архканцлеру Торнхеллу!

Неприятности, от которых я умело бегал, все-таки настигли.

Распахнулась дверца портшеза, в темном проеме показалась громадная туша дюка дюков. Он был закутан в дорогие багряные меха, в которых я опознал красного соболя, поверх мехов лежали мотки золотых цепей. Гимн роскоши. Голова-глыба из-за наплывов жира совершенно утратила человеческие — пусть даже хогговские — черты. Глаза тонули в нависающих складках, рот тоже в них терялся. Брылья щек напоминали вспаханное поле. Жидкие черные волосы прилипли космами к вспотевшему лбу.

В портшезе сидело человекообразное чудовище весом, наверное, в двести килограмм.

— Ых-х-х… — одышливо молвил Баккарал Бай.

— Приветствую, — сказал я спокойно, предощущая, что сейчас будет.

— Ых-х-х…

— Баккарал Бай, дюк все дюков Санкструма, приветствует архканцлера Торнхелла и сожалеет, что архканцлер Торнхелл вчера не смог встретиться с ним.

— Передайте Баккаралу Баю, — сказал я, — что я сожалею тоже. Кот внес свою лепту, что-то мявкнув — мол, конечно же, он горячо сожалеет, но если его впустить внутрь, он может разнообразить скучную атмосферу портшеза прекрасными ароматами.

Глаз спрута выкатился на меня. Огромный серый зрачок созерцал его сиятельство и кота несколько секунд.

— Ых-х-х-х…

Не сразу, но я понял, что эти самые «Ых-х-х» не слова, а команды говорить, которые Баккарал Бай подает своему шнырю.

— Баккарал Бай, дюк всех дюков, лично прибыл уведомить вас о следующем…

Баккарал выпростал из меховых залежей руку-окорок, в которой находился ворох старых, пожелтевших бумаг с обмахрившимися и надорванными краями. О, я очень хорошо знал, какого рода это бумаги!

Восемь битюгов — каждый при мече — смотрели строго перед собой. По их красным шеям с набухшими венами я понимал, что вес на их плечах — огромен. Дюк всех дюков весил, пожалуй, не двести, а все двести пятьдесят килограммов.

— Баккарал Бай имеет на своих руках векселя имперского дома, заверенные подписями Растаров. Векселя эти на сумму в двести пятьдесят две тысячи крон золотом. Это общие долги имперского дома, переданные в ведение Баккаралу Баю видными людьми Санкструма, а также послами Адоры и Рендора — Сакраном и Армадом, а также это деньги, занятые непосредственно у дюка всех дюков. Баккарал Бай требует погашения всех без исключения долгов имперского дома Санкструма в течение двух недель от сегодняшнего дня без возможности отсрочки, без возможности частичных выплат, без возможности передать выплаты третьим лицам на частичное погашение. Сумма должна быть предоставлена в ведение Баккарала Бая целиком и полностью, в противном случае…

— Ы-ы-ы-х-х-х!

— Баккарал Бай закончил свои речи.

Дверца портшеза захлопнулась.

Если я чему-то и удивился, так это прекрасной сумме в двести пятьдесят две тысячи золотом.

Достать такие деньги даже за год, даже за два года, даже при отличной — а не разрушенной, как сейчас — экономике страны невозможно.

И так и так ясно — эту сумму я не сумею достать. Просто не выйдет, даже если заложу все земли страны.

Должен быть какой-то другой выход. Оглянусь — нет ли в кустах белого рояля? Только вмешательство высших сил может спасти страну и меня. Ну, или инопланетяне.

Женщина в черном исчезла.

Глава двадцать шестая

Руководить Санкструмом — все равно что собирать пальцами шарики ртути на мраморном полу. Как ни ловчи, они выскальзывают и снова падают, дробясь на мельчайшие капельки-проблемы…

Под «видными людьми Санкструма» Баккарал Бай имел в виду, очевидно, все три фракции, а так же принцев и принцесс Растаров.

Кто-то озаботился тем, чтобы за краткое время моего правления собрать все векселя в одном месте, возможно, выкупить их, что означало перемещение огромных по местным меркам сумм денег. Враждующие элиты достигли временного консенсуса — выражаясь чудовищным языком политологов. Если перевести двести пятьдесят тысяч крон золотом в земные мерки — это будет примерно десять-пятнадцать авианосцев типа «Нимиц», которые, на минуточку, стоят по пять миллиардов за штуку. Все три фракции жаждут моей крови. Никто не собирается вести переговоры. Уничтожить меня любыми путями — единственный приказ. Пока я не могу даже припугнуть их настолько, чтобы они немного умерили свои порывы… Со мной не хотят общаться даже послы Адоры и Рендора.

Где мне найти точки опоры?

У меня нет временного люфта для формирования команды, нет реальной власти. Пост архканцлера сейчас — это болтание над пропастью на хрупкой иссохшей ветке. А она хрустит, ох, хрустит, и в любой момент грозит обломиться…

Я держусь только благодаря тому, что вовремя озаботился поддержкой Бришера и Алых крыльев, но пока не могу усилить свои позиции, навязать инициативы фракциям Коронного совета, перейти к агрессивной защите… Но все изменится… завтра утром, после моего визита в Коронный совет.

Возвращался я в Варлойн краем дворцового парка, волоча под мышкой бочонок с редкостным вином из фиников. Позади двое Алых — и впереди тоже двое. Дерзкий кот шествовал рядом. Уж не знаю, как у него получалось шествовать, но он именно шествовал, перенося вес с одной лапы на другую с царственным величием, а не переходил на собачью трусцу, чтобы поспеть за моими шагами. Хвост размером с локоть взрослого человека — конечно, трубой. На меня кот не смотрел, однако иногда я замечал, что он косит взглядом, впрочем, без всякого любопытства. Кот, как и полагается умным хищникам, контролировал территорию и двуногого… не хозяина, нет, а, пожалуй, члена стаи, или прайда.

Умный котик, ничего не скажешь.

Погруженный в невеселые раздумья, я не сразу заметил, что правое крыло основного корпуса дворца дымит, как паровозная труба. Дым был копотный, маслянистый, блестящий даже на фоне тусклого бессолнечного неба.

Горим, однако. Вдалеке раздался звон колокола, верно, скликали пожарную команду. Вопрос: есть ли она тут, или ее, как и работников зоосада, сократили? Если сократили — тушить будут долго, и выгорит Варлойн основательно.

На мощеной дорожке стоял и смотрел, открыв рот, на пожар какой-то челядинец в камзоле не очень-то свежем и грязных, как мысли старого извращенца, туфлях. В ногах какой-то плотно набитый мешок. В опущенной руке — раскрытая газетенка.

Вид газеты с некоторых пор действовал на меня как пощечина.

Собственно, так оно и оказалось.

Я присмотрелся. Первую полосу украшала моя карикатура. Я вырос до размеров Гаргантюа и, роняя ядовитую слюну с клыков, растопырил руки, норовя сомкнуть их вокруг стилизованного изображения какого-то города. «Убийца!» — кричал аршинными буквами заголовок передовицы.

Газета называлась — «Южный рассвет».

Я поставил бочонок на тропку и вырвал газету из рук челядинца.

«Черный мор затягивает вокруг нашей любимой столицы зловещий узел смерти! Скоро нам нечего будет есть! Наши дети будут голодать и просить крошку хлеба — но где ее взять? Ведь вокруг города — карантины, и мор лютует все сильней! Да, голод уже простер свою страшную длань над всеми нами! Его бледный призрак реет уже в предместьях, и готов уже с завыванием вырваться на улицы!

Скоро мы все умрем!

Но разве не заметил каждый умный и прозорливый горожанин, с кем явился черный мор в нашу прекрасную столицу? А явился он вместе с Араном Торнхеллом, архканцлером Санкструма! Говорят, Торнхелл, как вестник смерти, сеял черный мор по дороге от Рыбьих Потрохов, и путь его был устелен трупами несчастных крестьян, а он, хохоча, попирал их ногами! Да, это лишь слухи, но, возможно, и истина… И истина говорит: Аран Торнхелл — разносит черный мор по окрестностям Норатора!

Кто же он? Жалкий помойный шут! Глупец и самозванец. Он постоянно потребляет чудо, от чего взгляд его блуждает, а речи делаются несвязны и визгливы, как у дешевой шлюхи в порту. Сын тупого крестьянина и отставной солдатской девки, этот человек стал архканцлером, цинично воспользовавшись своим сходством с настоящим Торнхеллом! А настоящего Торнхелла, как сказывают, он убил и закопал на окраине Санкструма!

Бойтесь его, бойтесь Торнхелла, ибо он разносит мор и готов убить любого, кто покусится на его власть. Говорят, он, спевшись с Таренксом Аджи из фракции Простых, замыслил недоброе против кроткого Трастилла Маорая и его фракции Великих! А ведь именно Трастилл Маорай денно и нощно думает о благе Санкструма и простых горожан!

Торнхелл явился, чтобы уничтожить всех нас! Навсегда! И, если мы его не остановим, наш Норатор будет напоминать вскорости Лес Костей. Да, вскорости наш город будет мертв, если…»

На этой зловещей недосказанности кончалась передовица, написанная, как и передовица «Громобоя», одним шкодливым пером.

Дальше я читать не стал, бросил газету на обочину. Кулаки сжались с хрустом.

Грамотно набрасывают. Народ всегда адресует свое недовольство высшей власти, а высшая власть сейчас — я, пусть даже все мои законодательные инициативы легко зарежет на корню Коронный совет — народу-то этого не пояснишь. Им нужны улучшения. Быстрые улучшения. И плевать они хотели на Коронный совет. Власть делегирована мне — вот и вертись как хочешь, иначе — потеряешь сочувствие толпы, которой плевать на политические тонкости.

Почему-то сразу вспомнился страшный голод в Ирландии в середине девятнадцатого века, когда грибок несколько лет подряд жрал весь урожай картофеля. Тогда все тоже упиралось в действия центральной власти, не сумевшей — не захотевшей — обуздать жадных лендлордов, и отправившей в отставку премьера Пиля, который намеревался помогать Ирландии покупными зерном и кукурузой. А королева Виктория — та самая, по эпохе которой вздыхают гламурные дуры — вошла в историю как Королева Голода, потому что не употребила даже частичку своей власти, чтобы исправить ситуацию и обуздать негодяев.

В Нораторе ситуация похожая. Коронный совет пойдет на все, в том числе — на страшный голод среди простолюдинов — если это поможет меня свалить. То есть, рассуждая логически — Аран Торнхелл и есть причина появления черного мора и голода. И если он не сумеет обуздать мор — он же и будет виноват в его последствиях.

Безжалостный кот-малут, убийца стариков, женщин и детей, учуяв мое состояние, забежал сбоку, потерся о ноги и мявкнул вопросительно, мол, ну, разве все так уж плохо?

Я присел и бесстрашно потрепал его по мясистому загривку. Плохо, старичок, очень плохо. По крайней мере — еще больше суток будет плохо. Власти у меня все еще нет, чтобы исправить ситуацию. Местный Кромвель — Таренкс Аджи — дышит в затылок, и еще пара таких же Кромвелей лелеет скверные планы. А Норатору грозит голод из-за чумы… И во всех бедах виноват архканцлер Торнхелл!

В другое время и в других обстоятельствах я был бы рад такому медийному вниманию…

Хорошо, что я присел. Мой блуждающий взгляд упал на полуоткрытый мешок челядинца. Он был набит свернутыми газетами. Я протянул руку, подцепил пальцами и достал несколько.

«Южный рассвет», свежий выпуск, отпечатанный на желтой скверной бумаге. Аран Торнхелл в роли чумного Гаргантюа на главной странице. Я вскочил. Челядинец кинулся бежать, но я настиг его и с внезапной яростью врезал в спину кулаком. Он упал ничком, пропахал борозду подбородком в зеленой мураве. Я занес ногу, чтобы сокрушить ребра мерзавца, да так и застыл, с тихим рычанием, искаженным лицом, сотрясаясь от мелкой дрожи.

Нельзя, нельзя давать волю ярости, так и озвереть недолго. А отсюда до Кровавого Палача Торнхелла — прямая дорожка. А если таковым стану — пути назад не будет. Став палачом, дорожку к нормальному себе не отыщешь.

Я перевернул мерзавца на спину: он сучил ногами, прикрывал лицо перемазанной в земле и траве ладонью.

— Где взял газеты? Отвечай, или казню немедля!

— Я… я… Не надо… скажу… Тут взял! Тут!

— Тут?

Он замотал головой, я же рывком усадил его на траву и влепил пощечину по щетинистой гнусной роже.

— Еще раз. Где ты взял газеты?

Дрожащий палец с обкусанным ногтем показал на Варлойн:

— Т-там…

— Там это где?

— Где г-горит…

— А где горит? Как называется это место?

— Архивы. Главные имперские архивы…

Комок ярости мгновенно рассосался. Я начал смеяться дурным смехом. Архивы. Они подожгли главные архивы, где, видимо, лежит бухгалтерия Варлойна и Санкструма, которую я планировал получить от Лайдло Сегерра. Они все-таки меня боятся, черти полосатые, боятся! А раз боятся — значит, есть шансы на успех. Конечно, аудита бухгалтерских книг, которые я велел раздобыть камергеру Накрау Диосу, теперь не осуществить, но я на него и не надеялся. Возжелав аудита, я просто зажег бикфордов шнур… Результат: пожар в главном имперском архиве — очевидное свидетельство страха тех, кто пока владеет Санкструмом. Поэтому ни одна из политических сил не навязывает мне сотрудничество. Просто пытаются убрать. Архаика Средневековья против модерна двадцать первого века…

И еще кое-что я вспомнил. Слова Таренкса Аджи, адресованные мне в палатке подле смертного поля.

«Чтобы приостановить Ренквиста, одни умники из Великих даже пустили черный мор и он отступил на свои земли, огородившись карантинами… Ах да, вы крейн из простолюдинов… Не знаете, что черным мором управляют…»

Ну конечно, как я мог забыть! «Южный рассвет» выгораживал Трастилла Маорая — главу Умеренных, значит, они и отпечатали этот выпуск, и они же — владельцы и управители местной чумы! А вовсе не Великие чумой ведают, как сказал мне Аджи. Значит, его обманули, или он сам сознательно пытался меня обмануть! Ай вы дурачье, Умеренные. Вы же сами на себя указали! Даже если бы я не вспомнил слова Аджи, передовицы «Южного рассвета» хватило бы, чтобы все понять.

Значит, чтобы разобраться с черным мором, мне придется действовать… не совсем по закону. Но все это — завтра. Сразу, как только получу Большую имперскую печать.

Если получу.

Если я получу печать — с кротким Трастилом Маораем состоится интересный разговор.

Я еще я вспомнил слова брата Сеговия о черном море, обращенные к брату Аммосию:

«…не тот что пять годков назад, нет, а такой что морда струпьями покрывается враз, а как покойника разрежешь — так у него в легких словно грибы проросли, спаси нас Ашар; мрет народец от такого без счету».

Паззл сложился. Черный мор, говорите? Ха! Не существует никакого черного мора!

— аше… я… тво!

На тропке позади раздались крики. Ко мне мчался брат Литон, растрепанный, с багровыми щеками. В руках ворох бумаг, чернильница, подвешенная на кожаном ремешке, колотится о бедро.

— Ва… ше… сиятельство… о!

Недоброе предчувствие кольнуло.

В руках Литона были знакомые мне газеты.

— Что случилось?

Клирик тяжело дышал, грудь ходила ходуном, глаза блуждали.

— Праведное небо… Вино!

— Что вино? Превратилось в уксус?

— Хуже! Торговцы начитались газеты… ее раздали в очереди, прямо за вратами Варлойна. И теперь… помоги Свет Ашара… они отказываются брать вино, считают его зачумленным! А те кто взяли — хотят вернуть назад и получить свои деньги! Не все, но многие хотят!

Я выругался. Вот так черный пиар! Я ведь разношу чуму — вино принадлежит мне — значит, заражено. Железная средневековая логика.

— Значит, так. Деньги, что уже получены — не возвращать. Товар надлежащего качества обмену и возврату не подлежит.

— Я так и сказал, ваше сиятельство! Вино отличное, сам пробовал и пока нет у меня черного мора!

Умница, клирик.

— Денег, что получили, хватит на выплаты Алым?

Литон бросил газеты на обочину, в руках его оказалась скрученная в увесистую трубку ведомость. Он пробежал по ней пальцем, губы шевелились.

— Хватит, и даже на премию, вами обещанную господам Алым, хватит. Но не больше. Мы снова без гроша, господин архканцлер. Снова без гроша! У не раскупленных бочек я приказал выставить караулы. Что делать с ними?

— Накрыть дерюгами и круглосуточно охранять. Немедленно рассчитайтесь с капитаном Бришером, Литон.

— Сделаю, ваше сиятельство. Но бочки… Солнечная погода, ваше сиятельство… Если случится солнечная погода, вино заиграет…

Черт.

— Значит, снова занесите вино в подвалы. Но это ненадолго, Литон. Самое позднее послезавтра я прекращу черный мор, и вино снова можно будет продавать.

Он словно напоролся на стену. Глаза округлились.

— Прекратите… черный мор?

— Да, издам указ.

— У… указ? Вы что же, повелеваете природой и… болезнями? — Он смотрел на меня, словно я был самим Ашаром.

— Не существует никакого черного мора, брат Литон.

— К… как? Как не существует?

— Черный мор — дело человеческих рук.

— Но как…

— Подлые люди распространяют болезнь… которая на самом деле не болезнь! — чтобы сохранить и упрочить свою власть.

— Злодеяние!

— Именно.

— Но как это… распространяют? Чем? Кем, помилуй нас Ашар? Как это может быть — болезнь, которая не болезнь?

— Я все поясню вам вскорости, Провозвестник. Запишите и сделайте: отправить нарочного из Алых за Фальком Брауби в Университет Больших Наук, ныне известный как бордель «Утеха». Пометка Брауби: «Срочно с утра прибыть с нарочным к архканцлеру в Варлойн! Дело касается черного мора!» Отправите нарочного сегодня вечером.

Литон записал послание, окуная перо в чернильницу у пояса.

— Будет сделано. Но болезнь… которая не болезнь… Ведь значит, сие злодейство творят сознательно!!!

— Именно так. Сознательно.

— Подлейшие люди!

— Какое наказание полагается за столь страшное злодейство, как вы думаете, брат Литон?

Клирик не думал и секунды:

— Смерть!

Смерть… Но как раз казней я хотел бы избежать по многим причинам. А искупить подобное злодеяние можно… Да ничем его не искупишь…

Брат Литон перевел дух, облизал бледные губы-нити и увидел пожар.

— А… а там… что?

— Всего лишь знамение, — сказал я, поглядев на густеющий столб дыма. — Доброе знамение перемен к лучшему.

Кот с интересом осмотрел брошенные газеты и совершил то, что любят делать с газетами коты, которым припечет. Устроился на ворохе обширным задом, задрав пушистый хвост, и…