Схватка

Глава 36

Глава тридцать шестая

Я не только оправдал себя. Я вернул все полномочия архканцлера. Для верности я шлепнул своей уже рукой и печать Коронного совета. Так оно надежнее.

Лист с указом был передан капитану наемников.

— Бришер, все по закону?

Капитан задумчиво пошевелил губами, кивнул. Взвесил в руке часы с опустевшей верхней колбой, поставил их себе под ноги. Борода его снова раскалилась.

— Хитрость, конечно… — проронил тихо, отстегнул фляжку и хлебнул изрядную порцию виски. — Но ведь и закона, эту хитрость запрещающую, не имеется покуда! Значит — все правомочно вы сделали, Торнхелл, господин архканцлер, ваше сиятельство! Вот был бы закон, воспрещающий хитрость эту, вот тогда бы я сказал — нет! А так говорю — да!

— Значит, я по-прежнему архканцлер?

— На означенные два года — безусловно!

— Ну и чудесно. Я не собираюсь приписывать себе года. Пусть все будет по старым уложениям. А через две недели власть возьмет новый император.

Капитан значительно кивнул. Слова мои ему понравились. Он не понимал, правда, что обе печати дают мне возможность сделать будущего императора своей марионеткой, лишенной серьезной власти. Таким был Людовик XIII при Ришелье. Да, очень похоже — а сегодня как раз День одураченных, тот самый, когда Ришелье разделался со всеми своими врагами махом.

— Но если меня попытаются сейчас сместить… путем насилия, что вы сделаете, капитан?

— Ашар! Я буду противостоять и всячески препятствовать и разобью хар… Докажу всякому, кто будет злоумышлять против вашей власти, что он не прав!

Это я и хотел услышать.

Я проштемпелевал еще несколько готовых указов, среди которых сунул чистые листы — на будущее! Я прикладывал имперскую печать к подушечке с чернилами в руках Шутейника, затем с силой, разбрызгивая кровавые капли, хлопал по листу бумаги рукой мертвеца. Удар. Удар. И еще удар! И каждый удар вгоняет гвоздь в крышку гроба Коронного совета. И дарует мне безопасность от нового императора.

Все. Теперь — отогнуть заклякшие артритные пальцы. Впрочем, они сомкнуты не так сильно, давление им обеспечивает моя рука. Большая имперская печать упала на мраморную стойку и покатилась к краю, но я вовремя заслонил ей путь рукой Эквериса Растара. Миг — и Атли накрыла печать прозрачной полусферой из горного хрусталя хоггов. Все. Дело сделано. Я вынес Растара в опочивальню, опустил на ложе. Осмотрел внимательно лицо. Да, Экверис Растар умер давно, и, конечно, не сегодня ночью, а куда раньше, ибо разложение успело оставить на запавших щеках пятна.

Очевидно, император не пережил приступа подагры в тот самый вечер, когда я находился возле его покоев вместе с Блоджеттом. Простые узнали об этом, хотя Великие, к которым относился Накрау Диос, видимо, скрывали, да не слишком-то тщательно… И воспользовались случаем…

Но это уже не важно.

Какой-то умелец изрядно постарался, бальзамируя труп прямо в опочивальне, так, что и следов практически не осталось, только от мумии исходил тошнотно-сладкий запах, будто ее вытащили из пчелиного улья. Какая-то местная химия, вернее, алхимия, конечно… Но действенная, действенная.

За маленькими витражными окошками раздавался шум, похожий на глухой рокот прибоя. Я медленно отжал створку и выглянул в крохотную щель на главную эспланаду Варлойна. Толпа вооруженных дворян перемещалась к покоям Растара, смотрела в окна. Смешались пучки соломы, красные перчатки и зеленые банты, виднелись короткие стрижки боевых монахов. И если до моего появления в Коронном совете интересанты проекта «крейн-Торнхелл» были готовы к схватке, то теперь все были обескуражены. Ждали. Великие, несомненно, знали о смерти императора уже давно, равно как и Простые. Насчет Умеренных я не был уверен. Великие по какой-то причине хотели поставить меня императором — даже не спросив моего согласия! Простые хотели помешать… В любом случае, мой неудавшийся арест спутал фракциям карты. А я сейчас еще спутаю. Главное — не допустить кровопролития. И попытки путча — а именно путчем и является ставка Великих на меня, архканцлера Торнхелла. И если я приму правила их игры — в воздухе явственно запахнет гражданской войной.

Я отмыл изрядно дрожащие руки застоявшейся водой в керамическом тазу для утренних омовений. Растару она больше не понадобится… В верхнем углу комнаты паук спокойно подновлял паутину, в которой уже висела какая-то мелкая мушиная тварь. Затхлость. Запустение. Безвластие…

Так. Глубокий вдох. И еще. Работаем.

Я вернулся в предпокой.

— Бришер, вот указ на немедленный арест Трастилла Маорая, главы фракции Умеренных. Нет, это не бессудные действия… Речь про черный мор. Трастилл Маорай виновен в его распространении.

— Черный мор? Ашар! Но все знают, что черный мор… сам по себе… миазмы! Да, вот эти самые скверные миазмы, которых никто не видит… Эти самые миазмы — таинственно появляются и исчезают тоже незримо… Тайна!

— Никакой тайны. И никакого черного мора. Его насаждают там и тогда, когда хотят. Именно поэтому черный мор появляется и исчезает внезапно.

Я бесцеремонно отобрал у капитана фляжку и допил остатки успокоительного.

Веснушки на лице капитана слились в большие острова, когда он сморщился в раздумьях.

— Это… правда?

— Это несомненная и вернейшая, и ужасная правда, капитан. И я не собираюсь заниматься бессудными расправами над своими врагами… Именно поэтому мне необходим надежный свидетель — вы. Вместе мы прекратим черный мор.

— Ашар!.. Я не понимаю…

— Вы все поймете. Мне нужно ваше всемерное содействие сегодня. Наша задача — не допустить схватки за престол. Наша задача — вообще не допустить схватки и привести Варлойн к имперскому балу через две недели тихо и спокойно. И там — и только там! — будет избран новый император.

Капитан слушал, кивал, мои слова были созвучны его мыслям.

— Черный мор…

— И виновен в нем — Трастилл Маорай. Вот указ. Согласно ему — Маорай является государственным преступником. Немедленно арестуйте его. Все, кто будут сопротивляться аресту Маорая — повинны смерти.

Он кивнул.

— Но доказательства?..

— Будут. Будут доказательства. Именно поэтому вы мне и нужны, Бришер — как честнейший и неподкупный свидетель!

Щеки его заалели.

— Куда привести Маорая?

— Сюда. Прямо сюда. Возьмите с собой много Алых, постарайтесь отсечь Умеренных без особой крови, если они решат его освободить. Про мор и прочее — ни слова никому! Даже Маораю. Мне не нужно, чтобы его люди уничтожили все улики…

Сказал и подумал: а ведь я снова применяю хитрость. Я издал заверенный указ, не имея прямых доказательств — а только предположения. И я должен буду раскачать и вскрыть Маорая, чтобы получить улики.

Капитан ушел. Я оглянулся, тяжело переводя дух. Пространство сузилось до какого-то туннеля, я видел только центр, а по краям все было размыто и требовалось повернуть голову, чтобы разглядеть детали.

— Бернхотт? — Я не заметил его сразу. — Вот указы. Ступай к дезертирам и ветеранам на площади у Коронного совета. Ты отныне назначаешься военным администратором. Шендарр Брок освобожден от должности. Прочти дезертирам указ о помиловании всех, кто вернется под знамена Растаров, и покажи оттиск Большой имперской печати, чтобы не возникло слухов и недомолвок. Веди их к военным складам и казармам, как и было условлено. Вооружай — если есть чем. Затем снова веди сюда. Будь готов ко всему. Если попытаются задирать — не отвечать.

— Сделаю, мессир!

Бернхотт и капитан ушли.

Тяжелый день. Много еще предстоит сделать. Главное не допустить крови.

Я вышел из покоев императора. Толпа придворных в зале… Среди них около десятка степняков и горбоносый Мескатор. Атли вышла следом, что-то сказала ему резко. Он ответил неожиданно тихо, на губах появилась довольная улыбка. Кажется, старику нравилось то, что я делаю. Он ценил военную хитрость.

Через толпу с бычьим ревом пробивался Фальк Брауби. За его плечом мелькал брат Литон. Крикнул из-под руки Брауби:

— Господин архканцлер! Нашли!

Алхимик подтвердил трубным гласом:

— Нашли!

Толпа раздалась, и Литон, обогнав Брауби, подал мне выдранный из Законного свода лист, старый, с искрошившимися краями.

— Первичный сервитут.

Я взял бумагу и углубился в чтение. Сервитут был краток. Кроме упоминания о даровании общего приюта в Санкструме с уравниванием в правах к людям (смотри об этом отдельный указ), он отписывал хоггам часть гор Тервида. Ежегодная плата — если принять во внимание золотые шахты — очень невелика: двадцать тысяч золотом… Растары оставили себе лазейку: сервитут необходимо было подписывать, легализуя заново, каждому новому императору. Это была прекрасная новость. Это была настолько прекрасная новость, что я едва не подпрыгнул и не хлопнул каблуками друг о друга.

Я вернул бумагу Литону, подозвал вестового из Алых и велел именем архканцлера вызвать в ротонду для разговора Баккарала Бая, если его толстое дюковство еще не покинуло пределы Варлойна.

— Передайте ему следующее: архканцлер Торнхелл целиком и полностью восстановил себя в правах и желает немедленно переговорить с дюком всех дюков на предмет немедленной же выплаты означенного Баккаралом долга.

Еще один вестовой был послан за бургомистром Таленком с приказом немедленно прибыть в ротонду и, если архканцлера не будет — ждать его там. Нагло, согласен, но цацкаться с уродами я больше не собирался.

Затем я в сопровождении десятка Алых, пятерки степняков, Шутейника, Атли, Брауби и Литона вышел на площадку главного входа в основной корпус Варлойна. Внизу, на расстоянии двадцати ступеней, колыхалась толпа… Дрожь прошла по телу: если в меня сейчас швырнут заклятием или выстрелят… Но — не показываем вида. Улыбаемся! Вон посты Алых… по бокам… их около сотни. Если начнется, они мне помогут.

Используя казенный чиновничий язык, от которого у нормального человека уши сворачиваются в трубку, я сказал громогласно:

— После небольшого конфликта интересов, я, архканцлер Аран Торнхелл, возвращаюсь к исполнению своих обязанностей. Свидетельством тому и порукой — вот этот указ, заверенный Большой имперской печатью. — Я поднял указ и показал всем. Затем прочитал скупые строки, отменявшие предыдущий указ, написанный Аджи. — Капитан Бришер, командир Алых крыльев, готов свидетельствовать — Большая имперская печать легла на сей указ рукою покойного императора! — сказал и внутренне засмеялся. Говорил-то я чистую правду! — Изначально император был введен в заблуждение ложью Таренкса Аджи и решился отстранить меня от должности, но сегодня ночью я прошел в его опочивальню и все объяснил… Итак, перед смертью император вернул мне все полномочия и заверил главной печатью Санкструма еще несколько указов… Но о них пока не время говорить. Согласно уложениям, спустя две недели после смерти императора состоится бал, на котором будет избран новый глава Санкструма! А теперь я прошу фракции выделить доверенных людей, дабы они приблизились и увидели оттиск печати!

Никто не вышел. Страх перед Большой имперской печатью был таков, что мне поверили и без подробного освидетельствования указа. Сейчас я, положив в карман печать Коронного совета и имея незаполненные, но проштемпелеванные Большой печатью листы, был истинной верховной властью Санкструма, и ощущение это, сродни опьянению, слегка кружило мне голову. Сотни лихорадочно блестящих глаз скрестились на мне. Простые, Великие и Умеренные смотрели молча. Ждали других моих слов. Оружие было у них под рукой. Достаточно одной неумной, сказанной вгорячах фразы — и начнется всеобщая свалка. Особенно опасны Простые, их слишком много и они готовы напасть… И пока их предводителя лучше не трогать.

— Герцог и председатель фракции Простых Таренкс Аджи, пытавшийся сегодня отстранить меня от власти, был, очевидно, введен в глубокое заблуждение некими силами. Силы эти оклеветали меня перед герцогом. Я не держу на него зла и не стану преследовать за сегодняшний его проступок. Я его прощаю. Пусть услышат все — я его прощаю! Однако прошу его впредь воздержаться от подобных эскапад… В следующий раз я не буду столь милосерден и обрушу на голову Аджи всю мощь Санкструма.

Площадь зашумела, но не было в криках огня, понуждающего к драке. Я облегченно вздохнул: атакующий порыв временно удалось погасить.

Пусть Аджи приходит… когда вставит себе новые зубы. Я буду готов его встретить. Пусть выбирают на балу Хэвилфрая… я превращу его в марионетку. А пока будут выбирать, судить да рядить — я окончательно укреплюсь во власти, в том числе — путем быстрого приращения регулярной армии дезертирами лимеса.

Внезапно сквозь толпу — легок на помине! — пробился принц Хэвилфрай. За ним поспешал Одди Кронкер. Были они два сапога пара — оба с суровыми, исчерканными лицами. Только Хэфилфрай был выше и несколько тоньше в плечах.

Голос его, преувеличенно громкий, раскатился над эспланадой:

— Внимания! Согласно благородному дуэльному кодексу Санкструма, я, благородный принц Хэфилфрай Растар, вызвавший на дуэль герцога Торнхелла, передаю право на поединок Одди Кронкеру, благородному герцогу, чья женщина была оскорблена Торнхеллом несколько дней назад!

Кронкер ступил вперед:

— Глубокочтимый Торнхелл — собачий сын! Выродок ослиный, ишака и лошади отродье! Послед змеиный подколодный! Жаба сучья развратная! Гнида облезлая черная!

У-у-у… как весело. Не соблюдает он тонкостей политеса. Оскорбляет прилюдно, перед благородным собранием оскорбляет… Мстит за свое унижение и так громко и скверно оскорбляет, чтобы в этот раз я не смог ну никак отказаться от дуэли… Нет, конечно же — я не смогу его арестовать, чудовищно пострадает моя репутация. А почему Хэфилфрай передает право дуэли бретеру? Ах да, бал — вот-вот, нужно готовиться к борьбе за власть, да и Кронкер, очевидно, все-таки лучше владеет шпагой, чтобы меня сразу приколоть. Иными словами, фракция Простых повторно санкционирует мое убийство. Беда, однако, в том, что я до сих пор не придумал, как именно мне выжить на этой дуэли…

Оскорбления герцога иссякли, он тяжело перевел дух.

— Господин Кронкер, вы закончили?

— Дерьмо собачье! Парша ходячая! Твоя мать была шлюхой в порту, а отец жрал слизняков и бородавчатых жаб!

Я безразлично пожал плечами:

— Господин Кронкер, очевидно, в меру своего скудного ума стремится оскорбить верховную власть Санкструма… Но господин архканцлер выше оскорблений. Однако, принимая во внимание плачевное состояние ума герцога Кронкера, и уважая дуэльный кодекс Санкструма, я принимаю, разумеется, вызов. Когда состоится дуэль?

— Через неделю и четыре дня! — запальчиво воскликнул Кронкер.

Прекрасно. Кто бы научил меня за это время виртуозно владеть шпагой?

Я сказал громко:

— Значит, через неделю и четыре дня я убью герцога Одди Кронкера. Я сам выберу место дуэли, Кронкер. Ты согласен?

Он не возражал.

Тут я заметил кое-что еще: Кронкер был левшой. Беда. Противостоять левше в шпажном поединке нелегко даже мастеру.