Схватка

Глава 17-18

Глава семнадцатая

Чернокнижник… Я мог бы это предполагать… Да собственно, и предполагал. Мои враги слишком серьезны, чтобы нанимать простых курокрадов для моего устранения.

Это была четко поставленная ловушка, впрочем, без особых затей. Никто ничего не спрашивал, никто не кричал — мол, сдохни, злодей. Все было распланировано жестко и четко. И могло кончиться в любую секунду.

В кармане моем, подражая смартфону, завибрировала веточка мертвожизни.

У мага были сутулые плечи, серебристые длинные волосы и тяжелые надбровья.

Тучи затеяли над Оргумином шабаш: стучали в барабаны и кидались огненными стрелами. Ярко вспыхивало и гасло кладбище кораблей… Палуба ближайшей посудины была рядышком — я мог встать на скособоченный борт и сигануть на нее, если бы в том возникла потребность.

Маг выпростал руки ладонями вверх (я, словно дело происходило во сне, успел отметить, что ногти на пальцах его рук заострены); и с них соскользнул красный, тускло мерцающий сгусток живого огня.

И одновременно с этим рука Атли отправила в полет серебристую молнию кинжала.

Я не успел присесть или как-нибудь уклониться — идеально круглый, мерцающий сгусток размером с кулак взрослого мужчины ударил меня в грудь и распался, окутав тело сотней красных шелестящих искорок. Я зажмурился, но искры касались лица и рук, едва теплые, как лучики зимнего солнца. Что? Я распадаюсь на части? А вот и нет! Искры с едва слышным шорохом опадали на перекошенную палубу. Зато дар мертвого разума эльфов в кармане опалил жаром.

Открыв глаза, увидел, что маг стоит на коленях — Атли всадила ему в плечо порядочных размеров железяку. В следующий момент она развернулась, извлекая клинки, ткнула одним куда-то за мою спину. Раздалось чуть слышное «ох-х…», перешедшее в бульканье, и наш проводник грохнулся на палубу, ткнувшись в задники моих ботинок.

— Торнхелл? Жив?

— Ага.

— Волчок серый… Действуй!

М-мать! Черные тени Страдальцев резво бежали к сходням. Поддержка, так сказать, если маг не управится… Атли метнулась к сходням, попыталась столкнуть их с фальшборта, и досадливо цокнула языком:

— Прибиты… Я обороняю сходни, ты — мою спину. Действуй же, Волк!

Я сунул руку в карман, обжегся об эльфийский артефакт, выхватил костяной свисток и начал выдувать соловьиные трели. Свисток тоже был горячий, будто его прокалили в печи. Мне не нужно было складывать два и два, чтобы понять, что ветвь мертвожизни каким-то образом адсорбировала направленное в меня заклятие, превратила его в горсть ничтожных по своей силе искорок, разложила, как ферменты печени раскладывают опасный яд — этиловый спирт — на безопасные составляющие. Только один вопрос: артефакт так постоянно будет работать, или у него есть некий предел износа? Не хотелось бы, чтобы он изработался и пришел в негодность…

— Я дочь Сандера, Владыки Степи! И если с моей головы упадет хотя бы…

Клинки залязгали. Портовым бандольеро, видимо, было плевать, чья там она дочь, как и все настоящие бандиты — они были вне политики. Атли выкрикнула что-то на неизвестном мне языке, я повернулся и увидел, как она рубится с парой Страдальцев, а другие тем временем лезут через фальшборт, упорные, точно роботы, которым задали одну программу — убить архканцлера Торнхелла.

Шум за спиной заставил оглянуться: двери носовой надстройки открылись, проскрежетав по палубе, под ноги, осветив труп проводника, упал косой световой прямоугольник. Навстречу мне выскочили трое мужчин, одетых одинаково — в камзолы темных тонов. Команда поддержки мага, так сказать. Счастье мое — если они без кольчуг под одеждой, может быть, не натянули, решив, что маг управится с крейном архканцлера в один… огненный плевок. Это была не шелупонь вроде Страдальцев, нет, серьезные бойцы… Но в руках их были кинжалы, то еще оружие против шпаги… если бы я умел с ней управляться.

Шаланда с пьянью шла к пирсу, раскачиваясь на мертвой, предштормовой зыби. Рыбари сосредоточенно работали веслами. Отлично!

Я выплюнул свисток и подхватил брошенный на палубу плащ, чувствуя внезапную уверенность в своих силах. Самое страшное — мага — я прошел, а дальше будет проще. Проще — не в первый раз, потому что. Я достаточно обтерся в мире Санкструма, я уже убивал и принял главный урок: если хочешь выжить в схватке — действуй жестоко и не позволяй гуманизму высовываться наружу.

Я расправил, встряхнул плащ и швырнул его навстречу убийцам.

Попал в лица двоим, третий увернулся, прыгнул на меня, но я отскочил, неловко выхватив шпагу. Вспомнив наставления Амары насчет того, как мне лучше управляться со своей железкой, я хлестнул шпагой поперек бородатой рожи, рассек переносицу и, кажется, выбил глаз. Убийца заорал, выпустил кинжал, а я снова хлестанул клинком — теперь уже по рукам, которыми человек закрыл лицо. Потом ткнул острием под грудину подонка — рискованно, ведь под камзолом могла оказаться кольчуга, а значит, я мог сломать шпагу.

Кольчуги не оказалось. Тяжелая шпага, одолженная лично у капитана Бришера, глубоко вошла в плоть. Тут меня настиг один из Страдальцев, проскользнувших мимо Атли. Пожилой, но ловкий, с матросским тесаком в корявой руке. Он рубанул меня по плечу, и очень удивился, когда тесак врезался в сталь пластинчатого доспеха. Я с трудом извлек шпагу из тела, ладонь стала мокрой, рукоятка скользила. Сверкнула молния. Я, почти вслепую, нанес удар, метя куда-то в область глаз пожилого. Шарахнул гром. Я проморгался и увидел, что шпага Бришера торчит из шеи Страдальца. Сам он плямкал губами, выдувал из носа кровяные пузыри.

Ох ты ж… Не хочу это видеть…

В мой бок ткнулся какой-то предмет. Я содрогнулся, отступил быстро, стараясь держать равновесие на скошенной палубе. Труп Страдальца потянулся следом за эфесом, начал падать на меня и я отскочил. Это спасло мне жизнь, ибо Страдалец упал как раз между мной и мужчиной в темном камзоле. Он понял, что под курткой моей кольчуга, и вторым ударом примерился раскроить мне голову.

На площади старого порта раздавались вопли, ясно слышимые даже отсюда. Это было скверно. Кажется, группа поддержки архканцлера Торнхелла — те самые «матросы» — встретилась с неучтенными силами Страдальцев.

Убийца в темном камзоле придержал удар. Последний из тройки все еще путался в плаще.

Где же мои «пьяные рыбаки»? «Матросов» на площади задержали, но у меня есть резерв — переодетые в рыбаков Алые. И совсем они не пьяные, разве что кто-то выпил пива перед боем.

Атли что-то кричала. Группа Страдальцев оттеснила ее к обломку мачты. Их было много, а она одна, но клинки ее работали как мельничные лопасти, разогнанные сильным ветром. У фальшборта ползали раненные, валялись трупы. Дочь Сандера убила или покалечила многих. Конечно, она, как и я, надела под одежду кольчугу.

Убийца надумал атаковать, но в этот момент я, собравшись с духом, сам взмахнул шпагой и подловил его, черканув по запястью с кинжалом. Этого хватило, чтобы он замешкался, и тут уже я не стал зевать — перешагнул покойника и спокойно — даже излишне спокойно, что немало меня испугало — вогнал шпагу под кадык убийцы.

Он затрепыхался и умер.

Третий выпутался из плаща, но я, распалившись, напал на него, вращая шпагой. В моей тактике безумие превосходило умение, но, поскольку шпага была длиннее кинжала, убийца начал отступать к каютам на носу. Глаза его блуждали, затем вдруг выхватили что-то за моей спиной и расширились. Через секунду в спину мою врезался обжигающий клубок, сбил на колени, я едва не врезался в палубу лицом.

Ветвь мертвожизни стала горячей — но не настолько, как в первый раз. С сухим шелестом начали опадать на палубу искры адсорбированного заклятия. По спине несчастного архканцлера, и так уже битой в винном подвале смертным боем, растекся жар, будто я минут тридцать лежал на горчичниках.

Заклятие мага все-таки пробило защиту мертвожизни, но лишь частично. Если судить по тенденции — следующий, третий выпад станет фатальным, и малиновый сгусток прожжет во мне порядочную дыру.

Убийца криво усмехнулся, странно дернулся крючковатый нос, и двинулся ко мне, занося кинжал. Я ударил шпагой снизу вверх, рассекая густой предгрозовой воздух, попал в брюхо и откачнулся: кинжал, который должен был развалить мне голову, просвистел мимо и впился в трухлявые доски палубы. Следом загремел и убийца. Не мертвый, еще живой, но уже безопасный — он корчился от страшной боли, поджав ноги, напоминая первую мою жертву — обрюзглого каторжника на берегу реки, тогда, когда группа крестьян пыталась изнасиловать Амару.

Тучи жахнули дьявольским раскатом. На площади шумели, дудели в трубы, и, в целом, не скучали. Где мои рыбари? Я приподнялся, шатаясь, как пьяный, увидел, что дела у Атли плохи и побрел на помощь. Ее прижали к мачте чуть ли не десятеро Страдальцев, она с трудом обороняла фланги, теряя дыхание, как боксер на двенадцатом — чемпионском — раунде. Лицо ее, искаженное, с оскаленным ртом, все равно было странно притягательным.

А маг?

Он сидел, прижавшись спиной к рулевому ошметку. Голова свешена на грудь. В плече — кинжал. Помер, вложив все силы во второе заклятие, или просто отрубился? Нет времени проверять. Я настиг Страдальца, поджавшего фланг Атли, хлестнул по шее, и, по заветам Амары, перерубил артерию. Страдалец заорал, бросился бежать, перевалился через борт — упал куда-то между двумя кораблями.

— Мур-р, Торнхелл! — откликнулась Атли. — Чешу тебя… за ушком!

Теперь мы вдвоем держали оборону у мачты. Я вслепую отмахивался шпагой, но даже такой помощи для Атли было достаточно.

По сходням забрался и спрыгнул на палубу давешний вздорный карлик с костылем. Ну наконец-то!

— Шутейник! — крикнул я, надсаживаясь, чтобы перекрыть шабаш в небесах. — Мы здесь!

Костыль соскользнул на палубу, обнажив тонкий, серебристый клинок-молнию. Карлик поднял голову, бросая на меня взгляд из-под взъерошенных волос и расправил плечи, став выше на голову.

Глаза у него были тусклые и мертвые.

Это был не Шутейник.

Это был какой-то другой тип, опасный и проворный, как змея.

Он принялся кружить за спинами Страдальцев, пытаясь зайти нам в тыл. Я увернулся от сближения, поставим между нами одного из бандитов. Это стоило мне удара в грудь, который приняла кольчуга. Страдалец, взбодренный успехом, оскалил редкие зубы и заработал тесаком.

У сходен на пирсе — ну наконец-то! — раздался зычный бас капитана Бришера:

— Алые! В бой! В бой!

Страдальцы замешкались. Я ударил своего визави в грудь, и в этот миг псевдокарлик, скользнув мимо бандита, попытался нанизать меня на клинок. Я выпустил эфес шпаги, оставил ее в груди Страдальца, и отпрыгнул. Мертвоглазый ринулся за мной, но я упал на влажную палубу и пихнул его каблуками в колени. Он не ожидал такой хитрости и завалился на меня, выпустив оружие. Я, совершенно озверев, ухватил негодяя за горло, перевернулся и подмял его под себя. Грязные волосья мертвоглазого растрепались. Глаза у него были цвета кукурузной муки. Вблизи становилось ясно, что уродства на лице нарисованы… Он схватился за мои запястья, пытаясь оторвать руки от своего горла. Он был силен, но, все же, не настолько, насколько был силен я, и я душил его, сжимая пальцы на тонкой лебединой шее, готовый переломать ее, превратить в труху. Мертвоглазый захрипел, откинул голову, а я привстал… И увидел его уши.

Этого хватило, чтобы ослабить захват. Мертвоглазый вывернулся ужом, и кинулся к фальшборту — к тому, что выводил на кладбище мертвых кораблей — сперва на четвереньках, а затем бегом. Я вскочил, провожая его изумленным взглядом. Он запрыгнул на планшир изящным движением опытного акробата, и перемахнул на соседнюю палубу. Я устремился к фальшборту, отметив, что Алые Бришера уже заполонили палубу, умело тесня остатки Страдальцев к корме.

Мертвоглазый был уже посредине палубы соседнего корабля. Оглянулся. Рука нырнула в живописные лохмы одеяний, а потом простерлась в моем направлении с чем-то смутно мне знакомым.

Раздался грохот, и мою щеку обожгло болью, будто ужалила оса.

Мертвоглазого окутало густое белое облако.

Когда оно рассеялось, его тень мелькала уже далеко в стороне. Он умело перепрыгивал с палубы на палубу, направляясь к отмели, где так легко было затеряться в пригородах Норатора.

Порох… Кто-то в этом мире знает секрет пороха… Какой ужасный сюрприз. Порох — это убероружие, способное нарушить баланс сил не только в Санкструме. Порох — это пушки. Пушки — это ядра, это картечь, все то, что способно остановить натиск самой умелой, самой быстрой конницы… Даже конницы Степи.

Но не это меня поразило до самой глубины души.

Не это!

В каюте на корме мы нашли связанного Шутейника, избитого, но бодрого, как всегда, излишне. Рядом с ним мирно и кротко, опутанный по рукам и ногам, со свежими отметинами на лице, восседал брат Литон.

— Вы вовремя, реформатор, — сказал я. — Если мне не изменяет память, вы были экономом в обители в Хмеле? У меня есть для вас прекрасная работа… Нет, не будем пока касаться реформ Церкви Ашара, еще не время. Мне понадобится опытный и честный бухгалтер.

А поразило меня вот что.

У мертвоглазого были срезаны верхушки ушей. Кто-то срезал верхушки, скруглил хрящи, и натянул на них кожу. Шрамы были тонкие, сглаженные временем, и мертвоглазый прятал их под волосами, и, если бы они не растрепались, когда я его душил, я бы этого не заметил.

У эльфов — острые уши.

Значит, говорите, все они вымерли от чумы?

Или кто-то, все же, сумел уцелеть?

Глава восемнадцатая

Остаток вечера был прекрасен.

Я раздавал приказы, пытался допрашивать Страдальцев, объяснялся с Шутейником, Литоном, Бришером и Атли. При этом я испытывал жуткую головную боль, одышку и чуть заметную лихорадку — в общем, все признаки реакции нервной системы на стресс. Это только в кино крутой герой побивает всех, а потом скачет гоголем (зачастую — на даме своего сердца) — в реальности огромное количество адреналина и кортизола обеспечивают, конечно, прирост сил, верткости и храбрости, но затем наступают побочки, начинается откат системы… В общем, спустя, примерно, пару часов, когда по дырчатому настилу кормовой каюты прекратил барабанить ливень, я понял, что иссяк. В глазах двоилось, сердце заползло куда-то под левую лопатку и подавало оттуда тревожные сигналы, несвежее пиво, которое привез с рыбацкой шаланды Бришер, горчило и заставляло ежиться печень, а в целом жутко хотелось спать.

Чего я добился первичным дознанием? Немногого. Страдальцы — из тех, кто уцелел — не ведали, кто их наниматели. Трое убитых на палубе корабля были, конечно, не из их банды, равно как и маг. Руководил Страдальцами, был их координатором, сбежавший эльф, известный в Нораторе как «Хват».

«Убивец он опасный, милостивый государь архканцлер, не то что мы, мы-то что, мы-то ничего, так-то мы люди простецкие, миролюбие у нас в сердцах, а ежели зарежем кого — так это потому, что силов так жить не осталось… Жизня такая у нас, в порту, тяжелая, помилуй нас Ашар, грешных… Где живет тот Хват не ведаем совсем, а только боятся его все и дел с ним не имеют, ежели не припечет совсем, а ежели припечет — тогда конечно, он кого хочешь убьет, хочь герцога, хочь купца какого и охрана не поможет… Да и женщин, и детей убивал, сказывают… Мы-то такого не делаем, нет, мы добрые, вы уж поверьте! Нет, он не с нами, и не с Палачами, не с Печальниками. Хват, господин архканцлер, он сам по себе завсегда и издавна… Ой, издавна… Говорят, смерть его стороной обходит, колдун он! Лицо у него одно, молодое, да только он его подмалевывает, как актеры, и всякий раз в ином обличье является… Так вот рассказали все, как есть, господин архканцлер, теперя помилуете нас?»

Хват был ключом, и не только к заказчикам моего убийства, но, возможно, и к проблеме Лесов Костей, которые я пообещал уничтожить, и к проблеме нового оружия — огнестрельного. Очень оно мне нужно. И крайне опасно в руках недругов Санкструма. Но поди сыщи этого эльфа… А отыскать надо. Отыщу, куда денусь. Позже составлю фоторобот с помощью уцелевших Страдальцев, и аккуратно начну поиски.

Шутейника Страдальцы взяли в порту, вычислили как-то, хотя он был загримирован под бродягу. Сильно не били. Ждали архканцлера. Приказ был — прирезать хогга и Литона сразу после моего убийства. Подозреваю, информация о том, что гаер следует в порт, пришла из Варлойна. Хогга посадили под колпак слежки плотно, профессионально, можно сказать, как и меня, как и всех, кто со мной связан — или будет связан в дальнейшем. Кто-то из фракций Коронного совета знал толк в этом деле, и это надо учесть и по возможности пресечь…

Литон… Его выловили у Леса Костей некие всадники. «…Оружия много кровавого и доспехов, спаси Ашар, лица страшные… Не говорили ничего, сразу связали и вот таскали за собой, я так и понял, что везут в столицу…» Разумеется, Литон не знал, из какой они фракции, а всадники и не подумали представиться. Монаха отвезли в Норатор, легко минуя противочумные заставы, и передали Страдальцам. Он сидел в сыром трюме этого вот корабля несколько суток на хлебе и воде и смиренно взывал к Ашару. Ашар ответил. Яснее ясного, что кто-то из фракций приготовил на всякий случай живые консервы для моего шантажа, на случай, если мне все же удастся получить мандат… Кто-то думал на несколько ходов вперед. Возможно, это был Таренкс Аджи из Простых. Или Трастилл Маорай из Умеренных. Или Анира Най из Гильдии, работающая неизвестно на кого. Или — Ренквист? Наплодил я врагов, конечно, самим фактом своего прихода к власти…

Атли предложила заняться пытками Страдальцев, чтобы вызнать то, что они, возможно, скрывают, спокойно предложила, без того лихорадочного блеска в глазах, что отличает садистов, предвкушающих радость от истязаний, но я запретил. Люди, играющие против меня, не оставляют хвостов. Слишком умны.

Живых Страдальцев (теперь название банды будет соответствовать им в полной мере), трупы мага и подельников я велел перевезти в Варлойн. Страдальцев — в холодную, в казармы к Алым, пусть там поиграют в свои куколки. Трупы — для более серьезного осмотра — на ледник. Кругом — стражу. Хватит с меня пропавших покойников.

Брат Литон вместе с Бришером был отправлен в Варлойн с ключами от моей ротонды и крепким наказом не бояться кота-малута, кровавого пожирателя стариков, женщин и детей. Пусть пока монах там обживается. Быть ему отныне — главным бухгалтером, а позднее — генерал-контролером финансов империи вместо Лайдло Сегерра; назначение я подпишу, едва наложу руки на Большую имперскую печать. Брат Литон протестовал слабо, а едва я упомянул, что на новом посту он сможет наладить жизнь страны в целом, воспрял, взорлил, можно сказать. С фанатиком работать во многом легче, чем с обычным человеком, фанатик горит идеей, главное, указать ему цель, дать рычаги и следить, чтобы не слишком зарывался. Таким образом, я частично сбросил со своих плеч вопрос об управлении финансами государства. Дело осталось за малым — снова наполнить казну деньгами. А пока — наполняем казну так, как можем. Я вручил Литону знак архканцлера на цепи, тот, что спас мне жизнь в пинакотеке, и крепко велел — за завтрашний день описать все винные запасы с примерной их стоимостью, которая — так я подчеркнул — должна быть на треть ниже обычной оптовой цены на вино.

— Можете передать своим ребятам — остаток по жалованию они получат послезавтра вечером, — сказал Бришеру. — Скажете брату Литону точную сумму, плюс двадцать процентов премии. Брат Литон также оставит в подвалах Варлойна часть вина, причитающегося гвардейцам в довольствие на, скажем, три месяца. Затем, я думаю, в подвалы поступят вина нового урожая…

Капитан гвардейцев уважительно кивнул.

— Всемерно благодарен, ваше сиятельство… С вами можно работать. Да, можно работать!

Можно, можно, лишь бы никто не мешал работать, как вчера и сегодня.

Шутейнику был дан наказ отыскать для нас пристойную гостиницу. Туда мы и направились в карете, сопровождаемые кортежем Алых, чьи парадные доспехи были заменены на неброскую одежду. Подозреваю, меня вели от заброшенного порта, но устал я так, что мне уже было начхать.

На этом я иссяк. Действительно иссяк. Больше никаких распоряжений, только отдых. Я не могу сейчас ехать и расследовать судьбу Бантруо Рейла и «Моей империи», это — завтра. Много, очень много дел предстоит завтра. И послезавтра. И вообще, я — белка в колесе динамо-машины. Если меня не ликвидируют, я своими делами накручу Санкструму столько энергии, что осветить можно будет самые темные закоулки страны.

В карете несколько раз отрубался. Атли чувствовала себя лучше, но тоже клевала носом. Ссадины на щеках ее не слишком волновали. Наконец, она нагло закинула ноги на сиденье и умостила голову на моих коленях, умиротворенно сомкнув веки. Боевое возбуждение схлынуло за два часа допросов, начался откат.

Я крутил в голове образ эльфа, трогал неглубокую ранку от пули и пытался в деталях представить трубку, из которой он чуть меня не застрелил. Вспышка выстрела с купой искр высветила ее на один страшный, пугающий миг. В руках эльфа был прообраз старинного земного пистоля с раструбом и, очевидно, кремневым замком, поскольку выстрел прозвучал почти тотчас, как пистоль был выхвачен. Никаких узоров, фитюлек, завитушек на трубке. Она была грубо кованной, стальной, несомненно, снаряженной черным порохом, поскольку я учуял запах серы. Чертов порох, при массовом внедрении он изменит расклад сил на континенте — изменит в корне! Это меня пугало, ибо, как уже говорил, я не помню, как изготавливать порох. Вернее, знаю примерно, что для дымного пороха используют серу, толченый древесный уголь и, кажется, селитру, но пропорции! И где взять серу? А селитру? Кажется, в средневековье ее добывали, соскребая со стен хлевов, ибо селитра образуется из мочи скота, позднее додумались использовать человеческую мочу в промышленных масштабах, делая селитряные ямы. Эту селитру уже конкретно использовали под военные нужды… Ладушки-воробушки, как говорит Шутейник, мне проще найти местных алхимиков, или каких-то еще ученых и, дав шаблон — порох-сера-селитра, усадить за разработку точных пропорций чудо-порошка. И сразу начать испытания в стрельбе, пояснив, что порох не только для красивых искр служит… Обкатаем технологию сперва в маленьких трубках, затем — побольше, и, в конце концов, найдя точную пропорцию всех трех ингредиентов, перейдем к отливке простейших пушек, ибо сложные мне не по зубам, я не инженер и не дружу с сопроматом. А пушки — это те штуковины, что способны остановить кавалерию Степи и завоевательный порыв Ренквиста. Насчет мушкетов и пистолей — сомневаюсь, что осилю конструкцию, самое сложное там — замок, воспламеняющий порох. Разве что удастся поймать Хвата с пистолем, и на основе его конструкции внедрить кремневый замок.

Дело за малым — найти хоть каких-то ученых. Этим я займусь завтра вечером. Сразу же после посещения всех крупных питейных заведений Норатора и прояснения судьбы Бантруо Рейла. А Баккарал Бай, дюк дюков, милостиво назначивший мне на завтра свидание — пусть подождет господина архканцлера, потоскует. И Анира Най — девушка-огонь — тоже.

Гостиница называлась «Кружка пива». Ну куда еще мог бы привезти нас Шутейник, как не в заведение, что обещает обильную выпивку? Гостиница была сравнительно чистая, а баня, которую срочно для нас растопили — показалась мне даром небес. Хозяин, узнавший меня, лично принес ужин, к которому мы с Атли едва притронулись. Охраняли мою светлейшую особу восемь Алых. С таким количеством профессиональных солдат я мог бы выдержать в «Кружке пива» долгую осаду.

Потом мы с Атли перешли в комнату, улеглись вдвоем на сравнительно чистые простыни и… почти мгновенно отключились.

Мы спали, тесно прижавшись друг к другу. Голыми. Смутно помню, что мои руки порывались исследовать разные части ее тела, так же, как и ее руки исследовали мои, но наш научный порыв истощился на полпути, так мы и уснули, не закончив своих изысканий, утомленные тяжелым днем. Я — охватив сокровенные половинки пониже ее спины, она — легко сомкнув пальцы вокруг… хм, пусть это будет мое правое запястье. Кстати, рытвин и прочего на ее половинках не было.

Я, конечно, сознательно проспал назначенное мне время аудиенции у дюка всех дюков, оттрубив на толстозадой подушке часов двенадцать, не меньше. Где-то на периферии сна визгливо, но далеко, все еще далеко, кричали Стражи: «Где же он? Где он? Где-где-где? Отдай душу! Отдай душу!». У меня сложилось впечатление, что они ищут меня вслепую, вынюхивают, как назгулы. И с каждой ночью, с каждым моим засыпанием круг поиска будет сужаться, пока меня не схватят, и силой не выдернут из тела Арана Торнхелла…

Разбудили меня вопли какого-то мальчишки:

— «Громобой»! Бесплатный «Громобой»! Всем хватит! Налетай! Бесплатно! Бесплатно! По одному в руки!

При слове «Бесплатно» смутное беспокойство зашевелилось в груди, но я все еще не мог сообразить, почему это слово отзывается тревогой. После разгрома «Моей империи» в Нораторе остались две газеты — «Громобой» и «Южный рассвет».

— Налетай! Бесплатно! Архканцлер — негодяй и самозванец!

Тут я вскочил. Сонливость исчезла. Лихорадочно начал одеваться. Атли сладко потянулась, показав из-под одеяла маленькие груди торчком, глянула на меня зеленым глазом, и снова забылась во сне.

Мальчишка продолжал рекламировать бесплатный выпуск «Громобоя». На улице вдруг раздался голос Шутейника:

— А ну поди сюда, щегол!

— Дяденька, оставьте… — взвизгнул мальчишка. И через миг: — Убери руки, хогг вонючий, морда драная!

Звук оплеухи.

— С собой, все с собой забрать!

— Ой! Ой! Да чего ты бьешься…

— Кусаться решил? Кусаться, соплюган паршивый?

Раздались звуки ударов. Я кинулся к окну, но, пока отворял, Шутейник и разносчик газет уже исчезли с улицы. Только кучка зевак с листками «Громобоя» толпилась у дверей «Кружки пива». Кое-кто успел заметить меня и узнать, но я не стал раскланиваться и изображать демократа перед выборами, захлопнул окно и глубоко — очень глубоко — вздохнул.

В дверь постучали.

— Мастер Волк!

Я откинул засов. Шутейник втащил в комнату бедно одетого паренька в деревянных башмаках, заляпанных навозом. Через плечо парня была перекинута холщовая сумка, отягощенная сотней или более газет. Гаврош, блин! С налитым ухом, куда пришелся удар моего гаера.

Шутейник рывком бросил паренька на середину комнаты, наподдал под тощий зад и протянул мне измятую газету:

— Читайте, мастер Волк! Быстро работают, мерзавцы… очень быстро. Двое суток, нашей газеты нет, а у них…

«Громобой» был отпечатан на одном листке. Лицевую часть его занимала уродливая карикатура, в которой я с трудом опознал себя — Аран Торнхелл был грузен, плешив, и подвинут в годах лет на двадцать. «Я» скалился беззубым ртом, прижимал к себе какую-то едва одетую селянку, а ногой попирал изуродованный труп, очевидно, ее мужа. В руке моем красовался меч, с меча, разумеется, стекали кровавые капли. На другой стороне газеты крупным шрифтом было набрано:

«Кто такой Аран Торнхелл? Мерзавец, растливший не одну крестянку, издающий мерзкие звуки своим брюхом, беззубый урод, косоглазый и плешивый, присыпанный вонючей паршой подонок? Да будет известно всему честному люду Норатора, что Торнхелл, ставший нашим архканцлером, САМОЗВАНЕЦ! Да, САМОЗВАНЕЦ! Он жалкий актер, вшивый фигляр, помойный шут, ничтожный мерзавец, нанятый негодяями для претворения в жизнь их черных планов! А истинный Торнхелл был убит и труп его утоплен в болоте! И теперь в Варлойне восседает самозванец. И чего же он хочет? Утопить в крови весь Санкструм, отобрать наши богатства, сделать так, чтобы люди Норатора голодали! Вот чего хочет этот негодяй, растлитель, подонок и убийца! Не верьте ему! Не верьте ни единому его слову! Добрые горожане Норатора, объединимся против самовластия подлого архканцлера!»

И все. Больше текста не было. Статью явно сочиняли в приступе слепой ненависти. Тугой узел, собравшийся было в груди, сам собой распустился. Я расхохотался, искренне, честно, открыто. Дурачье, ну куда вам со мной состязаться! Черный пиар так, в лоб, не делается… По крайней мере, тут, в Санкструме, где привыкли верить печатному слову.

Атли присела на кровати, и я передал ей газету.

— Их нужно убить! — вскрикнула дочь Сандера, внимательно прочитав то, что можно было бы с великой натяжкой назвать передовицей.

— Закрыть! — поддержал мой гаер. — Закрыть газету, а потом всех убить!

— Ну зачем же… — сказал я, ощущая в теле необычную легкость. — Пусть пишут. Мы их… переиграем. Уже переиграли.

Мальчишка сжался в углу, под глазом его алела ссадина. Я улыбнулся ему и подтолкнул к дверям.

— Ступайте, мой друг, ступайте и раздайте все газеты людям, хоггам и кому там еще их нужно раздать… Архканцлер, Аран Торнхелл, разрешает…

Он ошеломленно переводил взгляд с меня на сумку. Мысленно сравнивал с карикатурой, и испытывал при этом, как говорят, разрыв шаблона. Я улыбался, и все зубы были у меня на месте, и парши не было и кровавого меча, а возраст — на двадцать лет меньше, нрав — самый дружелюбный. Я просто чувствовал, как под его низким прыщавым лбом происходит мыслительная работа, он мучительно сравнивал и понимал: кто-то врет. И, кажется, врет — его газета. И так же — точно таким образом, прореагируют все горожане — и те, кто читал «Мою империю» с моим же портретом, и те, кто сегодня увидит архканцлера на улицах Норатора. И когда я восстановлю выпуск «Моей империи», доверия к «Громобою» у горожан уже не будет, сколько бы бесплатных выпусков с глупостями не было отпечатано.

И всякий раз идиотизм пасквилей будет наталкиваться на мои реальные поступки.

Постоянно.

Когда разносчик выскочил за дверь, я пояснил эти простейшие вещи Шутейнику и Атли. И закончил так:

— А сейчас, Шутейник, мы начнем представление… Ну ладно, после завтрака начнем… Помнишь, о чем говорил тебе вчера? Обойти все главные трактиры и питейные заведения Норатора…