ПЛЕНЕНИЕ ИВАНА ЛИХАНОВА

Буслаев вошел в кабинет вместе с Сергеем, которого встретил невзначай в коридоре. Положив на стол деловые бумаги, сказал:

— Найди Гришу. Тебе с ним придется выполнить важное поручение. — Увидев, что тот стоит в нерешительности, спросил: — Что с тобой? Случилось что-нибудь неприятное дома? Почему молчишь, Сергей?

— Вы не должны больше мне доверять, товарищ лейтенант. И даже осодмильцем мне быть нельзя.

— Постой, постой… — Буслаев сел на скамейку, увлекая за собой Сергея. — Рассказывай, что произошло.

— Вам известно, что в банде Краковского находится Федор Рябинин? В адъютантах его ходит. Первый холуй.

— Знаю. Он еще имеет прозвище Профессор. И что же из этого следует? Ликвидируем банду, изловим и его тоже. Каждый получит по заслугам.

— Рябинин — муж моей тетки Марты. Сам Краковский в ту роковую ночь сказал мне об этом. Я все сомневался, действительно ли он там? Теперь знаю точно.

Буслаев пересел к себе за стол.

— Меня выгонят из осодмила, да? — встревожился Сергей.

— Я верю в тебя, Сережа.

— Но я же, я… Моральное право и прочее…

— Выполняйте приказание, товарищ осодмилец!

— Есть выполнять приказание! — козырнул Сергей и, воодушевленный, направился к выходу.

— Постой! — остановил его Буслаев. — Тебе не кажется, что в твоем «родстве» с этим бандитом есть что-то привлекательное для нас?

— Да? — удивился Сергей неожиданному повороту мысли человека, которого он уважал.

— Но об этом мы с тобой еще поговорим.


День клонился к закату. На западе розовело небо. Крича и кружась, птицы собирались в стаи, летели к местам своего ночлега. По проселочной дороге понуро плелась клячонка, тащившая крестьянские дровни, на которых, прикрытый сеном, был установлен гроб. Вознице надоело сидеть на нем, и он спрыгнул на землю. Шел рядом, кнутом и словом погоняя лошадь. Преодолев крутой подъем дороги, он достал из кармана клочок газеты, кисет с махоркой, скрутил «козью ножку». Не спеша, на ветру, с трудом раскурил ее с помощью самодельной зажигалки. До места назначения оставалось километра два, и он уже начал подумывать над тем, как станет переваливать «покойника» со своих дровней на другие, на те, с которыми его будут встречать в назначенном месте — на развилке лесных дорог.

В стороне от дороги, в стоге сена Сергей и Григорий оборудовали «секрет». Их задача — захватить «языка» из тех, кто направляется в банду или выходит из леса. Пританцовывая, чтобы не замерзнуть, они вели наблюдение за местностью. Сергей делал карандашную зарисовку в блокноте понравившегося ему пейзажа. Гриша с завистью поглядывал на него.

Вдали показались сани. Лошадь едва тянула их за собой. Видно, нелегок груз, коли старик идет пешком. Его голова втянулась в плечи. По мере приближения к лесу, казалось, все тревожнее смотрел он по сторонам.

Сергей убрал блокнот в карман.

— Так это же Данила из соседнего села! — воскликнул он.

— Точно! — подтвердил Григорий. — Он всегда всем что-нибудь подвозит. Подвозил бургомистру немецкому продукты питания, изъятые у населения. Подвозил карателям боеприпасы, когда они на партизан всей волчьей стаей собирались. Я сам видел это. Интересно: куда он едет и что везет на этот раз? Дорога эта ведь в банду Краковского ведет. А еще на кладбище.

— Проверить надо бы, а? — загорелся Сергей.

Гриша и Сергей появились перед стариком внезапно. Внешне же это выглядело так, будто он сам на них напоролся.

— Дедушка Данила, подвези, — попросил Григорий.

Старик вздрогнул, обернулся.

Григорий ухватил лошадь под уздцы и остановил ее.

— Эй, малый! — зло заговорил дед. — Шутки шутковать ступай к девчатам! А коня не трожь! Да еще за морду! — Замахнулся кнутом. — Я тебе ужо сейчас!

— Спокойно… Небольшая проверочка, — охладил старика Сергей. — Что везешь, дедуля? — спросил он и поправил винтовку, свисавшую с плеча.

— Свояк помер. Везу вот на погост. Одинокий был человек, — жалостливо произнес Данила.

— Что же на ночь-то глядя?

— Да проканителился я по-стариковски. Сбрую проискал. Хомут пришлось почистить малость. Солнце зайдет, оставлю покойника у сторожки, переночую у сторожа, благо, он приятель мой. А утром и предам земле-матушке раба Божьего. Попа приглашу его отпеть.

— Ну, ну… — задумчиво произнес Сергей.

Данила хотел было трогаться в дальнейший путь, но черт дернул его обратиться к Григорию.

— Это что же за игрушка у тебя на руке, малый? Если часы, скажи сколько сейчас времени. А то своих не нажил.

— Это отцовский компас, — с гордостью ответил тот. — Хочешь поглядеть на него?

— Интересно, конечно, знать, что за чертовщинка такая. Не часы, а вроде бы стрелки имеются.

Гриша приблизился к Даниле, поднес к его глазам компас и сам удивился увиденному: стрелка компаса заметалась, забегала, указывая на гроб.

— Да, ты, ты… Покойник-то никак железный… — не веря своему открытию, пытливо заглядывая в глаза Данилы, произнес юноша.

— Помилуй Бог! — суетливо перекрестился старик.

— Помоги-ка, Гриша… — сообразив в чем дело, попросил Сергей. — Посмотрим, что за покойничек в гробу припрятан.

Осодмильцы приподняли крышку гроба. Григорий засунул руку под нее.

Данила взмолился.

— Да вы, ребята, никак сурьезно? Но тогда грех на себя берете. А ведь парни вы, видать, настоящие. Нашли только к кому прицепиться — к старику, который одной ногой стоит в могиле.

— Рука… — подмигнул Гриша Сергею.

— Врать буду, что ли… Не по годам мне это!

— Другая рука!

— Я же говорю — покойник. От заразной болезни помер. Прилипнет, чего доброго, его болезнь к тебе, и тоже дуба дашь. Слазь, говорю, неразумное ты дитя! Что мать мне за тебя сделает, если концы отдашь? Кормильца убили бандиты, так и сын прикажет долго жить, — увещевал старик.

— Покойник этот — оружие, — заключил, наконец, Григорий.

— Ты сам — трехлинейка! — струсил Данила.

— Да не дрожи, старина!

Сергей стянул крышку гроба на землю. Снял покрывало. Теперь на него смотрели автоматы, пистолеты, штыки — все немецкого образца. Данила побледнел от страха за свою участь.

— Садись, дедуля, в сани. Поедем справлять панихиду. Нам как раз «язык» нужен.

— Гроб берите. А я-то зачем вам? Свое, что ли, добро везу?

— Садись, говорю! — прикрикнул Сергей.

— О, Господи! Добром прошу. Ради внуков моих. Отпустите, Христа ради.

— Гриша, заворачивай кобылу! Поехали!

Обратный путь лежал под гору, до Постав доехали быстро.

Сани Григорий и Сергей загнали во двор отделения милиции. Данилу сопроводили к Буслаеву в кабинет. Он и здесь, когда всем было уже все ясно как день, продолжал прикидываться этаким простачком и изворачиваться.

— Как откуда оружие? А подобрал в овраге, — утверждал он, отвечая на вопрос Буслаева. — У нас, ежели хорошенечко пошуковать, в округе его много валяется. Еще со времени, когда шли бои с немчурой. Подобрал, а куда девать? Не пропадать же добру такому? Ну и решил отвезти в милицию, чтобы враг не воспользовался им. К вам, стало быть, вез его. А тут эти хлопцы на пути встали. Поворачивай кобылу, говорят, и следуй за нами, дед! Прямо, как в кино. А гроб? Так я его для себя смастерил на случай смерти.

— Может быть, начнем говорить правду, Данила Игнатьевич? — твердо спросил Буслаев.

— Истинный крест! — несколько раз перекрестился старик.

— Побойтесь Бога.

На лице Данилы все явственнее проступала безысходность. Буслаев терпеливо ждал, когда он начнет говорить правду.

— Теперь как было на самом деле скажу, — Данила нервно провел рукой по бороде. — Только вы меня не продавайте этим… Как их там… Одним словом, вы догадываетесь, о ком я речь веду. Оружие я взял в тайнике. А заложено оно было для Краковского еще, как ее?.. Службой безопасности, попросту гестапо. Соображаете, что к чему?

— Догадываюсь, — ответил лейтенант.

— Люди Краковского ожидают меня в лесу. Вот так и запишите в протоколе. Сам сказал, без нажиму следователя.

— Место и время встречи?

— А на развилке дорог. В сосновнике. Как начнет темнеть, так они и появятся там. Но нынче уже поздно. Имеется и запасная встреча, ежели не управлюсь по времени.

— Когда? Где?

— А завтра, в тот же час и на том же месте.

Пока шел допрос Данилы, осодмильцы по указанию Буслаева выпотрошили гроб. Оружие перенести в дежурное помещение. Пустоты же его заполнили балластом из песка и камней, листовками с самодельным разбрасывающим устройством.

На следующий день Антон Буслаев решил использовать запасную встречу Данилы с бандитами. Привлек к этому Лиха-нова. Давая ему последние наставления, он сказал:

— Помни, Иван: Краковский может выставить контрнаблюдение. Будь осторожен сам и береги Гришу, Сергея.

— Все будет в пределах разумного, лейтенант! — ответил Лиханов.

— Главное, выяснить подходы к банде. А приведешь к тому же еще и «языка» из числа бандитских контрнаблюдателей, никто тебя за это не осудит. — Обняв друга, добавил: — Желаю удачи!

Расставшись с Буслаевым, Лиханов подошел к Людмиле. Ее теплая, чуть с грустинкой улыбка заставила улыбнуться и его.

— Не скучай, сестричка!

— Вас — много. Я — одна. Скучать некогда. И потом, откуда ты взял, что я буду скучать по тебе, Ваня? — весело спросила она. — Уж не заговорило ли в тебе мужское сверхсамомнение, а?

К саням подвели Данилу. Он нерешительно взял в руки вожжи, хлестнул ими лошаденку.

— Но-о, поехали, родная!


Мелкорослый пушистый сосновник на опушке леса утонул в снегу. Замаскировавшись среди ветвей. Неугомонный и Сердцеед наблюдали за дорогой. В полусотне метров от них, за сугробом, покуривали их вооруженные до зубов собратья из «группы действия».

— Должен бы уже объявиться, — произнес Сердцеед.

— Как донес Зиновий через Варьку-Шалашовку, Лиханов может подойти скрытно и неожиданно для нас. Там, откуда его вовсе не ждешь, — сказал Неугомонный.

По дороге медленно брела клячонка. Ее вел под уздцы мужик.

— Появился, наконец, старик Данила, — глядя в бинокль, тихо объявил Неугомонный. — Значит, и Лиханов где-то на подходе к этому месту. Как бы не проворонить его. Атаман не простит нам ротозейства. Головы полетят, как пить дать.

— Мерзавец этот Данила! Запоздать на сутки может только безответственный человек. Впрочем, разве ему понять, что от оружия, которое он везет, зависит дальнейшее наше существование и выживание, судьба России.

— Передай, чтобы приготовились! — приказал Неугомонный. Сердцеед мгновенно отполз в сторону, туда, где расположились боевики, и вскоре возвратился на свой наблюдательный пункт.

— Смотри, смотри: ветки кустов шевелятся, — тихо проговорил Неугомонный. — Наблюдай во все свои зырки!

— Там кто-то есть… Даже снег осыпался, — подтвердил Сердцеед. — Из четвероногих здесь только дикие козы водятся.

— Передай по цепи: приготовиться к бою! Действовать мгновенно и решительно! Брать живьем! — скомандовал Неугомонный.

Предчувствие Неугомонному, прирожденному охотнику, не изменило. Лиханов с осодмильцами действительно засел в кустарнике, что был напротив. Отсюда хорошо просматривались и дорога, и лес. Видно было, как подъехал к месту встречи с бандитами Данила, как поспешно бородачи, прибывшие на двух розвальнях, перекладывали гроб в свои сани.

И вдруг послышалось шуршание мерзлого снега, чье-то прерывистое дыхание. Такое ощущение, будто кто-то греб, перемещаясь по снежному насту по-пластунски. Но вот среди зарослей и сугробов промелькнуло несколько бородатых мужчин. Стараясь быть незамеченными, они ползли по-пластунски в направлении осодмильцев.

— Т-с-с, — приставил палец ко рту Лиханов и вдруг вскочил. — Нас предали! Отходим…

Поздно! На Лиханова навалились двое бандитов. Он пытался выхватить из-за пояса фанату, но его мгновенно обезоружили, скрутили веревкой и накинули на голову мешок.

Успевшие отбежать Сергей и другие осодмильцы залегли за сугробом напротив и повели оттуда прицельный огонь по захватчикам, стараясь отбить у них своего командира, но безуспешно. Бандиты стремительно исчезли, забрав его в глубь леса.

Одиноко остался стоять на развилке дорог дед Данила со своей клячонкой. Он видел, что бандиты кого-то поволокли по снегу, бросили во вторые свои сани, на которые перетащили гроб. Но ему было невдомек, что так они расправились с начальником районной милиции. Покачав головой, он отправился в обратный путь.


Краковский резался в карты, когда распахнулась дверь и в жарко натопленную Философом землянку ворвался поток холодного воздуха, а вместе с ним вбежал бородач, прокричав:

— Атаман, там Буслаева привезли!

— Буслаева? Как Буслаева? — опешил Краковский.

— На подступах к нашему лагерю захватили. Он вел разведку.

Все, кто находился в бункере, выскочили на поляну.

У костра, на котором обжаривалась баранья туша, стояли крестьянские дровни с запряженной в них кобылой. На дровнях возвышался гроб, на котором сидел мужчина, на голову его был наброшен рогожный мешок, ноги и руки связаны.

— Развязать! — скомандовал Краковский.

Бандиты сдернули с головы мужчины мешок, обрезали веревки, которыми тот был привязан к гробу. Перед всеми предстал молодой человек, светлые его волосы были взлохмачены, лицо выглядело хмурым. Поняв, что он находится в банде, он произнес:

— Что уставились-то? И еще ржете, ненавистники рода человеческого! Это вам не пройдет. Не отпустите подобру-поздорову, сами же и пострадаете. За меня есть кому отомстить!

— Какой же это Буслаев! — матерно выругался атаман. — Это — Иван Лиханов! Главный милиционер района! Но и он — неплохой «язык»! Вскрывай гроб, братва! Там должно находиться оружие для нас.

Когда подняли крышку гроба, автоматически сработала мощная пружина и из него выпорхнули и разлетелись по снежной поляне сотни цветных бумажек. То были листовки. Лейтенант Буслаев призывал в них бандитов к прекращению кровопролития и выходу из леса. Вместо оружия все увидели в гробу булыжники, пересыпанные щебенкой, строительным мусором.

— Листовки сжечь! Лиханова ко мне на допрос! — приказал Краковский и, широко шагая, направился к своему бункеру. На ходу крикнул: — Федор, приготовь хлыст! Шкуру будем снимать с этого большевика!

Но кто-то успел припрятать и прочесть листовку и безусловно задумался над ее содержанием, а возможно, сделал для себя выводы. Краковский это, видимо, понимал. У входа в бункер остановился, оглядел всех.

— Кто дрогнул от буслаевских призывов, подними руку!

Желающих получить пулю в лоб не оказалось.

— Я знал, что вы все преданы мне. Господь с вами! А тех, кто вздумает изменить, лично вздерну на любом из этих деревьев! — Он сделал выразительный жест руками и головой.


С тех пор, как поступило сообщение о пленении Ивана Лиханова бандитами, Буслаев не находил себе места. Потерял аппетит, пил лишь чай и курил самосад.

— Завелся среди нас Иуда, — сказал он Джапаридзе. — Тогда, по дороге в Кривичи, мы с Иваном были обстреляны. Теперь вот засада в лесу и захват Ивана. Во всем этом чувствуется опытная рука и тщательная подготовка. Случайность здесь исключена. Иначе каким образом в банде Краковского заранее знают о наших намерениях и замыслах?

— Глупо было бы думать, что Краковский не попытается проникнуть своей агентурой в ряды осодмильцев, — сказал капитан.

— Краковский — не дурак. Он прошел школу гестапо и абвера, а до того закончил советское военное училище. Но кто этот осодмилец, который доносит ему о каждом нашем шаге? Вот в чем вопрос.

Вбежал Григорий. Шапка в руках. Волосы взъерошены.

— Видел! Самолично видел! Он идет, а я за ним…

— Успокойся, Гриша. Приди в себя и расскажи обо всем толком. Что случилось, кого ты преследовал, что так волнуешься? — пытался успокоить его Буслаев.

— Я не волнуюсь, товарищ лейтенант. Это так со стороны кажется.

— О чем ты говоришь?

— Зиновий Аверкин — предатель! Провалиться мне сквозь землю, если я ошибаюсь!

— Аверкин? — переспросил лейтенант. Это совпадало с выводами, к которым он и сам пришел. Но ведь не пойман — не вор. — Давай все по порядку, малыш!

— Хорошо, только не перебивайте вопросами, а то собьюсь.

— Не буду, даю слово.

— Так вот, — начал Григорий. — Он идет, и я иду. Он по этой стороне переулка, я — по той стороне. Идет и все глаза косит по сторонам, нет ли кого, чтобы следил за ним. А я парень хитрый: думаю, с чего бы ему так себя вести? Смотрю, он зырк! Я за трубу. Он еще! Я за дом. Гляжу, в подъезд шмыгнул. А я парень хитрый: думаю, что дальше будет? Вдруг выходит этак через минуту, как ни в чем не бывало. Осмотрелся и дальше зашагал. А я парень хитрый: пригнулся, и дворами, дворами за ним. Гляжу, дошел он до особняка, зырк, зырк вокруг себя и исчез в нем. И пропал на долгое время. Я же к вам побежал, чтобы доложить.

— Ну и Шерлок Холмс ты! — улыбнулся Буслаев. — Но может быть, у Зиновия привычка ходить зигзагами и оглядываться?

— Он, товарищ лейтенант, и раньше мне подозрительным казался. Все норовил дознаться, куда вы едете, куда младший лейтенант Лиханов пошел. Что говорили, с кем виделись?

— Странный, но и настораживающий случай, — заключил Буслаев. — А что за дом, куда он заскочил, не знаешь? Кому он принадлежит, кто в нем живет?

— Как же, знаю. В том доме Варвара Веселовская живет. Вы однажды посылали меня к ней. Может, помните?

Буслаев резко встал, поправил портупею, подтянул ремень с висевшей на нем кобурой.

— А ну, Гриша, запрягай лошадь, поехали! Надо разобраться с Варварой, а заодно и с Зиновием. Нет ли здесь цепочки: осодмил — Варька — Краковский? Джапаридзе, остаешься за меня! Поступят сведения об Иване Лиханове, действуй продуманно, чтобы не навредить ему. Если терпит время, дождись меня, я скоро возвращусь.

Но успеет ли лейтенант туда, куда так спешит? Слишком много прошло времени с того момента, как Зиновий Аверкин посетил Веселовскую, и он вряд ли застанет их вместе. А может быть, Варвара сама догадается задержать Зиновия и привести его к Буслаеву?..


В бункере главарей едва теплится свет керосиновой лампы. В центре его стоял без рубахи Иван Лиханов. Руки его были закованы в немецкие полицейские наручники. Лицо заросло щетиной. Волосы взлохмачены. Под левым глазом виднелся синяк — след допроса с пристрастием. На теле — следы побоев.

На чурбаке восседал сам главарь банды — Краковский.

У двери, держа в руке кнут, дневалил Федор Рябинин.

— Хорошо. О себе рассказывать не желаешь. А между тем я знаю, что ты — Иван Лиханов. Тебе двадцать шесть лет. Командуешь городской милицией. Невесту твою зовут Верой… — перечислил Краковский.

— Веру не затрагивай, понимаешь! — сорвался Лиханов.

— Заговорил… — Краковский встал. — Теперь потолкуем о лейтенанте Буслаеве.

— Говори, я послушаю.

— Слушать буду я! Что ты знаешь о прошлом Буслаева? Быстро, ну!

— Ничего не знаю.

— Федор!

Рябинин занес над Лихановым кнут со всего плеча, мощным и резким движением всей руки полоснул его кнутом по спине. Лиханов от боли только сжался, не издав ни звука, но тут же распрямился.

— А что тебе известно о его настоящем? Откуда родом. Женат или холост. Имеются ли дети. Какое получил образование. Служебное положение в Москве.

— Прямо как в гестапо допрашиваешь, — с накипающей ненавистью ответил Лиханов.

— А может быть, развяжешь язык?

— Ничего мне не известно.

— Федор!

Рябинин с тем же тупым выражением на лице, хладнокровно нанес Лиханову удар кнутом. Плечи Лиханова снова вздрогнули, щеки налились багрянцем. Он молча закусил губы.

— Что замышляет Буслаев против меня? — продолжал атаман.

— Ничего не скажу! — заорал Лиханов так, чтобы его услышали вне бункера.

— Федор! — брызнув слюной, снова приказал Краковский.

Рябинин приблизился к Лиханову. Поплевал на ладони. Сильнейший удар кнутом пришелся мимо цели, так что сам едва устоял на ногах. Головой и корпусом Лиханов парировал его. Выпрямился и во весь свой рост двинулся на Краковского.

— Я, кажется, ясно сказал: ни на какие твои гнусные вопросы отвечать не собираюсь и не стану!

Рука Краковского легла на рукоятку пистолета.

— На место! — скомандовал он.

— Я требую человеческого обращения и хорошей кормежки! — сказал Лиханов. — Какой же может быть разговор на голодный желудок и когда с тобой обращаются как со скотиной!

Лиханов сел на чурбак. Краковский подошел к двери.

— Федор, накорми этого голодающего! — Лиханову пригрозил: — Ты у меня заговоришь!

Хлопнув дверью, он покинул бункер. Рябинин вылил из чугунка в миску остатки кислых щей. Дал хлеба. Лиханов принялся за еду. Бросив взгляд на адъютанта, спросил:

— Думаешь, удобно есть в наручниках?

— И на ноги кандалы заработаешь.

Лиханов отломил хлеба. Положил кусок в рот. Прожевал.

— Встретил твою Марту, — заговорил он. — С мальчиком шла. На лице ни кровинки. Глаза выплаканы. Людей сторонится.

Рябинин задумался.

— По мне, должно, скучает.

— Стыдно ей за тебя!

— А чего за меня совеститься? Преступник, что ли?

— Ну, а кто же? Прислужник ты, Федор. Вот что я тебе скажу. При немцах в холуях ходил. Сейчас помогаешь тем, кто против народа идет.

— Это ты брось… Агитатор нашелся! Я — за народ, оттого и с Краковским.

— Народ хозяйство восстанавливает. А ты в лесу прозябаешь. Ужас на людей наводишь. Хоть бы было во имя чего себя губить. Жена подождет-подождет, да и плюнет на тебя. Сойдется с другим.

— Пусть попробует. Она меня помнит…

— Сына отчим вырастит.

— При живом-то отце!

— Хочешь, скажу по секрету?

— Ну.

— Вам всем осталось жить считанные дни. Как займется лейтенант Буслаев бандой, так, считай, никому из вас ни головы не сносить, ни ног не унести. Тогда поздно будет молить о пощаде. Вас здесь кучка недобитков, а за ним народ стоит!

Рябинин сидел молча, видимо, раздумывая над словами пленника. Потом подошел к печке, подбросил поленьев.

— Садись к огню ближе, любезный. Все теплее будет, — смягчился он. — Может, ветчинки отведаешь?

— Оставь на потом. Жив буду, подкреплюсь.

— Холуй… Может, ты и прав. Но думаешь, легко быть холуем? Страх за тобой так и ходит.

— Убей Краковского и беги.

— Тогда и вовсе собственная тень станет преследовать.

— Другой вариант: освободи меня и давай бежать вместе.

Федор почесал затылок.

— Загадку ты мне задал, Иван.

— Способен на подлость, наберись мужества и искупить свою вину перед людьми.

— Так-то оно так, любезный… Говорят, ксендз проповедь читал по приказанию Буслаева. Во, куда добрался! А еще листовками забросал все селения. Призывает выходить из леса.

Распахнулась дверь. Впустив в бункер струю свежего воздуха, возвратился Краковский. Бросил взгляд на Ивана.

— Будем и дальше молчать? Или подобрел?

Лиханов уселся поудобнее.

— Будем говорить! — решил захватить инициативу пленник.

Краковский хотел было что-то сказать, но Лиханов опередил его.

— Вопрос первый.

— Ну, ты даешь! — Краковскому стало смешно. — Нет, ты только посмотри, Федор, на этого Недочеловека!

— Ты помнишь, конечно, моего отца Алексея Игнатьевича Лиханова?

— Ну, — передернулся атаман.

— Это ты ранил его во время облавы на партизан, а потом раненого добил?

— Не надо было ему с большевиками якшаться.

— Вопрос второй. Возможно, мне не придется покинуть твоих хором, и жизнь моя исчисляется минутами. Я должен знать, как умирал мой отец. Ты — убийца и ты — единственный свидетель.

— Это была гадина, поднявшая руку на Новый порядок, суливший мне власть и безбедное существование, — желчно произнес Краковский. — Это он, этот Недочеловек, откусил ухо в схватке со мной, и я его пристрелил. — И вдруг как бы опомнился. — Кто кого допрашивает — я тебя или ты меня, Лиханов? Ты забываешь, что находишься у меня в заложниках!

— Допрашиваю я! Обвиняю тоже я! — решительно ответил Иван.

— Я мог бы пристрелить тебя как бешеную собаку…

— Так ведь для этого ума не надо, — спокойно реагировал Лиханов.

— Хорошо, отпущу тебя. Но с одним условием! Чтобы ты передал своему Берии бумагу. В ней будут перечислены требования, лишь по выполнении которых мы готовы покинуть лесное прибежище.

— Я могу знать, о чем идет речь?

— Мы требуем восстановить в стране дореволюционные порядки. Но так, чтобы отобранные земли, заводы, фабрики, банки были возвращены их владельцам. Чтобы жандармерия в стране порядок держала, а не гепеушники. Чтобы нам предоставили свободу выезда в любую из стран.

— Ультиматум, значит…

— Даю тебе сутки на размышление, Иван!


Все время, пока шел допрос Ивана Лиханова, Баронесса пролежала на верхних нарах ничком, уткнувшись лицом в рюкзак. От каждого удара плетью, наносимого Федором этому молодому мужчине, вздрагивало и ее тело. «Господи, куда я попала!» — думала она, но была бессильна прекратить пытку. Не могла и покинуть логово «лесных братьев». Все эти недели изучала окружение, обстановку, строила планы побега, но все они были несбыточными. Главное препятствие — приказ Краковского «охранять ее как зеницу ока». Телохранители не оставляли Баронессу ни днем ни ночью.

Ей были противны и ненавистны все эти люди, их прошлое и настоящее. Некоторых встречала в Поставах, знала их, как изменников и предателей. Перебежчики во все времена были презираемы даже врагом. Ненавидели и вместе с тем использовали их продажность и гитлеровцы.

Зиновий Аверкин доложил Краковскому свои наблюдения за Буслаевым — режим дня, где бывает, с кем встречается. Скептик донес, что ксендз поставского костела в третий раз выступил с проповедью, обращенной к «лесным братьям», в которой призвал их покинуть чащобы, сдать оружие и вернуться к мирным делам. Заявил, что лейтенант Буслаев гарантирует им в этом случае свободу и неприкосновенность.

Выслушав обоих, Краковский загорелся идеей захвата Буслаева. Для этого решил использовать представившийся случай — его призывы к бандитам выходить из леса. «Важно подобрать людей, которые в критическую минуту не дрогнули бы», — заключил он.

Загрузка...