Где будет в степи стоять кош и
где будет куриться живой огонек,
там будет петься и слава старому
хану Кучюму… и грозным Кучюмовичам.
Присоединение Западной Сибири к Московскому государству в конце XVI в. подробно исследовано в историографии. Большинство научных грудой посвящено походу Ермака, утверждению победителей в отвоеванном у гагар Сибирском юрте, организации русского правления в новообретенном крае, борьбе казаков и служилых людей с ханом Кучумом и его сыновьями… Татарские участники тех событий изображаются лишь как необходимый фон «покорения Сибири». Внимание исследователей к Кучуму, Кучумовичам и их сторонникам, как правило, несопоставимо с интересом к русским историческим персонажам, которые традиционно находятся в центре повествования и исследования[1].
Мне неизвестны монографические работы, специально посвященные судьбе сибирско-татарских венценосцев после их разгрома Ермаком. Непосредственно о Кучуме написана, видимо, только научно-популярная книга М. Абдирова, а о Кучумовичах — несколько статей[2]. Отдельные же сюжеты, связанные с жизнью хана, его детей и внуков после 1582 г., присутствуют во многих работах о Сибири и сопредельных регионах конца XVI–XVII в., не говоря уже об общих сводах сибирской истории, написанных на протяжении ХVІІІ–ХХ вв.
Совершенно особая тема — это проживание Кучумовичей в Московском государстве. Многие представители этой семьи в конце XVI — первой половине XVII в. были захвачены в плен и увезены на жительство далеко на запад от родных мест, в европейскую часть владений русского «белого царя». Этой темы мы почти не будем касаться. Она требует особого исследования, так как предполагает использование иного круга источников и в общем имеет лишь косвенное отношение к интересующей нас истории Сибирского юрта после Ермака. Судьбы «русской» ветви Кучумовичей с привлечением обширного массива архивных материалов недавно рассмотрены А.В. Беляковым[3].
Исследовавший историю Сибирского ханства А.Г. Нестеров выделил первую треть XVII в. как заключительный, пятый этап истории юрта, когда наследники Кучума пытались восстановить свою власть[4]. Д.Н. Маслюженко также ставит эту проблему: «Существовало ли Сибирское ханство при наследниках Кучума на протяжении первой половины XVII века?.. Сама титулатура (Кучумовичей. — В.Т.) и ее периодическое признание русскими царями скорее говорит о них как о правителях отдельного улуса»[5]. Это одна из немногих в научной литературе версий продолжения истории ханства после Ермака.
Между тем скитания этих наследников по степям и лесам, попытки хоть в какой-то мере вернуть фамильные владения под свою власть, убедить или запугать бывших подданных, чтобы те не платили подати завоевателям, набеги на русские, татарские и башкирские поселения, альянсы с ногаями и калмыками — все это представляет собой загадочную, интересную и поучительную страницу истории России. Борьба свергнутого Кучума, его детей и внуков со сменившими их новыми властителями Сибири продолжалась долгие годы. На протяжении целого столетия во внутренних и приграничных районах государства происходило движение, которое временами напоминало партизанскую войну. Длительность этого явления удивительна, особенно на фоне относительно быстрого подавления — за несколько месяцев или лет — общеизвестных национальных движений в Московском государстве и Российской империи (башкирских, польских и прочих восстаний). Разве что Кавказская война XIX в. может быть поставлена в один ряд с движением Кучумовичей по продолжительности, хотя по степени напряженности и масштабам кровопролития она, конечно, превосходила сибирские события.
Кроме того, движение Кучумовичей являет уникальный случай в геополитическом развитии России на фоне других татарских государств, вошедших в ее состав в ХVІ–XVІІІ вв. Казанское и Астраханское ханства были завоеваны, можно сказать, молниеносно. Астраханский хан бежал, население нижневолжского юрта не оказало никакого сопротивления царским воеводам. Жители бывшего Казанского ханства неоднократно поднимали восстания, но они проходили под руководством выходцев из нединастических кругов и зачастую не татар (три так называемые Черемисские войны 1550–1580-х годов). Сравнительно долгая на этом фоне военно-дипломатическая эпопея с присоединением к Российской империи Крымского юрта в последней четверти XVIII в. завершилась бескровным подчинением ханства и эмиграцией его последних правителей Гиреев.
В Сибири же правящая династия сохранилась, и несколько поколений ее представителей вели неравную борьбу с властями и вооруженными силами Московского государства. И пусть практически с самого начала была очевидна нереальность реваншистских замыслов, но Кучум и его наследники не пожелали молча и безропотно отдавать «неверным» пришельцам свой юрт.
Сведения об их борьбе сохранились главным образом в документации, связанной с управлением сибирскими землями в XVII в., т. е. в ведомстве Сибирского приказа[6]. Значительная часть этих документов в разное время была опубликована. Одним из первых краткую историю движения Кучумовичей представил на страницах своего великого труда «История Сибири» Г.Ф. Миллер[7]. В приложениях он привел множество источников по сибирской истории конца XVI–XVII в. В Российском государственном архиве древних актов (фонд Сибирского приказа и др.) содержится немало материалов по данной теме, пока не введенных в научный оборот. Некоторые из них использованы в настоящем исследовании.
Кроме того, последовательная, хотя весьма лаконичная и порой искаженная панорама движения Ку чума и Кучумовичей предстает из обширного свода сибирских летописей, а также из некоторых литературных памятников той эпохи («повестей», «сказаний»).
Утратив власть, сибирский хан и его потомство в терминологии того времени превратились в казаков. Этим старинным тюркским словом на Востоке первоначально обозначали людей, которые по разным причинам теряли связь со своим родом или общиной и вели жизнь бесприютных скитальцев, зачастую добывая средства для существования грабежами и разбоями. Позднее понятие «казак» приобрело и другие значения, в том числе и в русском языке. Чтобы отличить изгоев-татар от русских служилых казаков, состоявших на государственной~государевой службе, мы будем первых ставить в кавычки. Таким образом, Ермак, его соратники, а также соответствующая категория жителей сибирских городов и острогов — это казаки, а Кучум и Кучумовичи — «казаки»; соответственно их образ жизни в изгнании мы обозначим как казачество (этому слову соответствует казаклык тюркских текстов). В русских источниках XVII в. к ним применяли меткое обозначение бродячие царевичи. Оно с предельной точностью передает и социальное положение, и образ жизни высокородных изгнанников, и изначальное, тюркское значение понятия казак.
Жителей Сибирского юрта и соратников Кучума и Кучумовичей мы иногда будем называть кучумлянами и сибирцами. Оба термина встречаются в источниках. Общность населения юрта в татарском «Родословии сеидов», записанном В.В. Радловым, названа Сибир халкы — сибирским народом[8]. Для этой исторически конкретной общности, на мой взгляд, особое наименование сибирцы подходит больше, чем безликое обобщенное сибиряки.
Хотя мечты о возрождении татарской монархии в Сибири никогда не оставляли ханскую семью, она была поставлена в такие условия, что зачастую приходилось думать не столько о вооруженной борьбе с превосходящими силами воевод, сколько о выживании. Жизнь потомков Кучума в степях Южного Урала, Юго-Западной Сибири и современного Северного Казахстана можно в целом охарактеризовать как прозябание в окружении немногочисленных верных подданных и постоянно меняющихся, приходящих и уходящих временных соратников. Они не смогли бы продержаться в своем «казачьем» состоянии на протяжении нескольких десятилетий, если бы судьба не послала им партнеров и союзников. В качестве таковых эпизодически выступали ногаи, гораздо чаще — башкиры, но настоящим тылом и многолетней опорой Кучумовичей стали новые фигуранты сибирской истории XVII в. — калмыки. Именно в альянсе с этими пришельцами из Монголии свергнутые татарские династы превратились в постоянный раздражающий военный фактор для русских властей.
Потомки Кучума будут титуловаться в нашей книге царевичами, как это стало традиционным в российской историографии; хотя в тюркской языковой среде к ним применялось звание султан[9]. Для местного населения они в основном представляли военную угрозу, так как часто совершали набеги на пограничные уезды. В то же время долговременное присутствие их рядом с российскими владениями служило своеобразным стимулом для подогревания антироссийских настроений в среде объясаченных «иноземцев». Как мы увидим, это стало особенно заметно с 1630-х годов, когда в «покоренной» Западной Сибири окончательно сформировалась система управления и налогообложения и на коренное население были возложены различные обязанности по «государевой службе». Клан Кучумовичей воспринимался недовольными коренными сибиряками как альтернатива московскому «белому царю», как законные, «природные» правители края, лишенные престола завоевателями. Как известно, идеи подобного рода не удалось воплотить в реальные действия. Потомки Кучума, полностью зависимые от калмыцких правителей, оказались не способны на нечто большее, чем намерения и заявления о готовности вернуться к ханствованию над Сибирью.
По правде сказать, название книги было придумано автором еще до ознакомления со всем комплексом источников по теме. После того как из документов конца XVI XVII в. предстала истинная картина событий, пришлось признать, что к реваншу, т. е. к отвоеванию Сибирского ханства у «неверных», по-настоящему и целенаправленно стремился только Кучум. Кроме того, он руководствовался еще одним сильным чувством, на которое справедливо указал один из ведущих современных сибиреведов, Н.И. Никитин, — желанием жестоко отомстить тем татарам, которые перешли в российское подданство[10]. Однако, хотя в историографии за Кучумом закрепилась репутация «врага сильного и опасного, до конца непреклонно боровшегося за свое государство»[11], его активность на этом поприще иссякла к исходу 1580-х годов.
Что же касается его детей и внуков, то их прежде всего заботили необходимость поиска средств к жизни, удержание вокруг себя немногочисленных сторонников и привлечение (иногда насильственное) новых «подданных». Главный повод, по которому о Кучумовичах упоминали на протяжении всего XVII столетия, — это их набеги на русские, татарские и башкирские поселения. Но грабительские нападения по большей части вовсе не были средством отобрать власть у воевод или хотя бы расшатать ее. Сибирские царевичи вынуждены были таким способом, во-первых, добывать себе пропитание, скот и прочие необходимые для жизни ресурсы; во-вторых, доказывать свои лидерские способности окружавшим их соратникам, водить их в походы, давать возможность захватить трофеи и ясырь (пленных). Важным побудительным мотивом в их воинственной политике, как и у Кучума, было желание отомстить русским за его свержение и пленение некоторых его сыновей.
Лишь изредка, на фоне усиления мятежных настроений среди народов Западной и Южной Сибири, возникал призрачный шанс на одоление русских, изгнание их из края и возрождение «Кучумова царства». Но все восстания рано или поздно угасали, власти наводили порядок, злоупотребления местных управленцев на время уменьшались, и Кучумовичи снова оказывались без сколько-нибудь заметной поддержки.
По всем этим основаниям я вынужден признать, что подзаголовок книги оказался не вполне соответствующим действительному положению вещей. Но, что называется, для красоты слога я решил все же оставить его.
Основной же заголовок — «Сибирский юрт после Ермака» в общем адекватен исторической ситуации. Хотя в собственном смысле юрта, т. е. фиксированной, закрепленной территории проживания и кочевания, у изгнанного хана и его отпрысков после основания города Тары в 1594 г. тоже не было (до того в течение 12 лет Кучуму еще удавалось удерживать часть своих южных владений)[12]. Они часто перемещались с места на место в зависимости от военной и политической ситуации, возможности прокормления, степени поддержки со стороны покровителей-калмыков и «подданных», число которых постоянно менялось. Однако официально «Сибирское царство» после свержения Кучума продолжало существовать, просто его правителем теперь считался московский царь. (Таким же статусом обладали и другие завоеванные татарские юрты — Казанское и Астраханское «царства».) На протяжении конца XVI–XVII в. определенно просматривается некоторая условная автономия трех восточных «царств» в составе России. Эти территориальные образования дожили до петровских областных реформ начала XVIII в., когда уступили место губернскому и провинциальному делению.
Во время работы над книгой, испытывая палеографические трудности при чтении некоторых архивных документов и сталкиваясь с малознакомыми для меня сюжетами (русское судостроение XVII в., традиционная калмыцкая этнография и др.), я пользовался любезными советами и консультациями квалифицированных историков: Б.А. Азнабаева, Э.П. Бакаевой, И.В. Ерофеевой, Д.В. Лисейцева, А.В. Малова, П.Н. Петрова, Н.М. Рогожина. Специалисты по истории Сибири XVII в. Н.И. Никитин и Е.В. Вершинин любезно согласились просмотреть книгу в рукописи и дали немало цепных рекомендаций по ее содержанию. Особо хотелось бы поблагодарить сотрудников хранения и читального зала Российского государственного архива древних актов, предоставивших мне возможность работать с подлинниками документов.
В Приложении публикуются не издававшиеся ранее документы о посольствах сибирских царевичей в Московское государство 1639 и 1668–1669 гг. из фондов РГАДА «Калмыцкие дела» и «Сибирский приказ».
Март 2012 г.