Синдбад-Наме

Третий везир, который своим разумом затмил блеск звезд и творил чудеса, наподобие *волшебства фараона и вдыхания Исы, отправился к шаху.

— Да будет жизнь падишаха вселенной — заглавного листа всего человечества — счастливой и безмятежной, — начал он. — Да будет известно высокому уму падишаха — средоточия божественного откровения и всевышнего вспомоществования — что из всех людей, существующих на земных просторах, в в этом запыленном море только самому себе и сыну невозможно найти замену, ибо сын — это наследник, хранитель памяти и доброго имени. Из всех драгоценных даров *Изеда нет ничего более сладостного и приятного, чем видеть собственного сына, в особенности если на его челе видны признаки благородства, если он достоин по своим способностям сана падишаха. Ведь шах во время пребывания в этом мире является лицом государства и опорой войска. А когда он покинет этот мир, то сын будет доброй памятью о нем, ибо не поминают того, у кого нет сына.

— Недостойно благородного и справедливого падишаха, — продолжал везир, — подвергнуть сына невообразимой казни только из-за навета и поклепа того, кто желает несбыточного. И если на арене разума падишаха проявился гнев, то не следует торопиться. Ведь цари именно с этой целью учредили темницы и *зинданы и узаконили заключение, чтобы при разных обстоятельствах выносить приговор лишь после обсуждения и обдумывания, отделив истинное от ложного. И если есть возможность простить, то цари прощают, чтобы показать свое благородство правителям и подданным, знатным и простолюдинам, близким и дальним. Тот падишах, который проявляет торопливость в пролитии крови и снесении голов, будет порицаем в этом мире и наказан в том, и никакое раскаяние не поможет ему, как не помогло тому воину, который убил сгоряча кошку. И когда пала завеса с истины, он стал жалеть, но все было бесполезно.

— Как это случилось? Расскажи, — попросил шах.

Рассказ о воине, мальчике, кошке и змее

Третий везир, который слышал много преданий и историй о событиях прошлого, начал рассказывать:

— Да будет долголетней жизнь справедливого и мудрого падишаха! Хранители преданий рассказывают, что в давние времена, в прошлые века жил некий воин. У него была прекрасная жена, которой не было равных по красоте. Характер и нрав ее были украшением похвальных качеств, ее нравственные достоинства предваряли священное писание. Розы бледнели перед румянцем ее щек, луна восходила на горизонтах ее красоты:

И вот она забеременела и умерла от родов, оставив сиротой мальчика — луноликого, красотой подобного солнцу. Муж уединился в отдаленном покое, вздыхал тяжко и стонал, и читал такие стихи:

Сын был целительным бальзамом для его тоски, и он говорил себе:

— Если бы не этот мальчик, который останется после меня сиротой-горемыкой, словно травинка под косой жизни, я давно предпочел бы жизни смерть, прекратил бы эти страдания, которые горше яда и хуже смерти, и сошел бы в могилу возлюбленной, которая, словно стройный кипарис, покоится в обители праха, скрывшись от взоров, как луна в пасмурную ночь. Ведь муки смерти легче жизни в разлуке с любимыми. Поэтому-то и говорят, что жизнь влюбленных скоротечна, ибо от мук переживаний разлуки душа покидает их тела. У иных она, как вода, выходит через глаза, других покидает, как пар, вместе с выдохом. И кто бы из арабов ни влюблялся, погибал от любви во цвете лет, как, например, *Меджнун от любви к Лейли, *Кусайр от любви к Азре, *Вамик от любви к Азре. Как-то раз спросили одного *тамимита: «Почему в вашем племени все влюбленные погибают?»

«Потому, — отвечал он, — что сердца наши влюбчивы, а наши женщины целомудренны».

Воин проводил дни и ночи, ночи и дни, тоскуя по жене. Для мальчика он нанял ласковую, приятную кормилицу, чтобы она, как ветерок, лелеяла младенца, которому завидовали розы. Сын служил утешением отцу, когда он горевал по матери, ибо тот, кому запрещено говорить, довольствуется тем, что слушает. И он в моменты, когда его одолевала скорбь, говорил:

У этого воина была кошка. Она уже давно спала на пороге его дома и служила ему всю свою жизнь верой и правдой. С момента смерти матери она ни на миг не отлучалась от колыбели ребенка, охраняя его от всех бед. Когда кормилица бывала занята, кошка даже качала люльку.

И вот как-то отец и кормилица ушли из дому. Кошка, по своему обыкновению, лежала у колыбели. Тут из дыры выползла черная змея и собралась было укусить мальчика. Кошка, из любви к мальчику и по благородству характера, вцепилась в змею. Она царапала ее когтями, рвала зубами, хватала то за голову, то за хвост. Наконец, она удушила змею и спасла ребенку жизнь.

Когда воин вернулся домой, окровавленная кошка выбежала к нему навстречу. Она виляла хвостом, гордая тем, что поборола страшного врага, с риском для собственной жизни отвратила от мальчика смертельную опасность. Она терлась о ноги хозяина, надеясь, что он бросит ей в благодарность какую-нибудь кость или кусок хлеба.

Воин посмотрел на кошку, увидел ее окровавленную морду и страшно испугался, так как до безумия любил сына. Ведь говорят же, что ребенок заставляет быть скупым, трусливым и скорбным. Ему почудилось, что кошка убила мальчика. И он сгоряча, из-за минутного подозрения, свойственного человеческой природе, ударил кошку палкой по голове и свалил ее. Когда из прихожей прошел он в комнаты, то увидел убитую змею, истекавшую кровью, и мальчика, спавшего безмятежно в колыбели. Воин стал рвать на себе одежды, с отчаянием говоря: *«Как жаль того, чем я пренебрег перед богом». Он проливал фонтаны горючих слез и сожалел о торопливости, проявленной им по наущению дьявола. Он упрекал себя и говорил:

— Почему я поступил так необдуманно? Зачем впопыхах поступил я так несправедливо? Что это за неблагодарность и жестокость к четвероногой твари! Как нехорошо и подло я поступил!

«Это великая несправедливость и страшное насилие по отношению к бедному животному, — размышлял он. — Несомненно, судьба в отместку за мое недостойное поведение пошлет мне или сыну жестокую кару. Кошка спасла моего сына от врага, а я отплатил черной неблагодарностью! Нет прощения за этот поспешный и позорный проступок в благородном *шариате и *тарикате».

— Эти слова, — продолжал везир, — были сказаны для того, чтобы падишах не дал торопливости, которая появляется по наущению дьявола и служит предвестником неудачи, возобладать над главными и похвальными чертами его характера. Ведь последствия торопливости и необдуманности — это горечь и раскаяние, ибо размышление исходит от бога, а торопливость — от дьявола. В особенности не следует торопиться в делах с женщиной, которая является вместилищем хитростей и гнездом коварства. Истории о женщинах удивительнее тысячи других рассказов, а хитрость и коварство их превосходят числом песчинки в пустыне. И если шах дозволит, я расскажу одну повесть.

— Рассказывай! — последовало приказание.

Рассказ о жене купца

Разумный и справедливый везир начал так:

— В давнее время, в минувшие дни жил некий купец. Он прославился своими богатствами и благополучием, был известен сокровищами и достатком. Он умел хорошо и разумно вести хозяйство и торговые дела, знал отлично и земледелие.

Однажды купец отправился в путешествие, чтобы увеличить свое состояние, источник покоя и наслаждения, и поправить дела своих имений. Он пробыл в отлучке довольно долго. Жена его решила воспользоваться этим случаем и подумала: «Время надо использовать, иначе раскаешься».

А была она прославленная красавица, о ней шла молва из уст в уста. Тут все, кто был влюблен в нее, стали домогаться свидания с нею. Каждый по мере своих сил и возможностей пытался приблизиться к ней, говоря такие стихи:

Утро — лучшее время, чтоб выпить вина!

Она же думала:

Демон-искуситель шептал ей властно: «Не расточай понапрасну весну-юность, пока от осени-старости не завянут розы щек, *пока гранаты не превратятся в айву, а *аргуван— в *шамбалид, пока обманчивое время не натрет щеки-розы янтарным порошком, пока хирург-судьба не лишит глазной нерв силы зрения и кровь не станет болезненно бледной, пока роскошные одежды не сменятся старческим рубищем, пока солнце-юность не скроется за белым облаком-завесой, пока юная краса не начнет увядать, пока не претворится в жизнь поговорка: «седина ведь порок».

«Наслаждайся, — продолжал нашептывать ей бес, — покуда не закричит, как глашатай, разрушитель наслаждений, пока не забьют в барабан отправления, возглашая: «Возложите свои путевые припасы на седло дня и ночи и откажитесь от мирских благ, не общайтесь с черноволосыми, ибо любовь и старость несовместимы». Ночь свидания в дни юности — это украшение дней владычества, сейчас пора следовать этим призывам».

И она, сбросив завесу целомудрия и добродетели, каждую ночь отправлялась ради наслаждений к любовнику и говорила себе:

Прошло некоторое время, и купец вернулся из поездки. Он остановился в родном городе, скрыв свое имя, решил весело провести время и сказал такие стихи:

Он позвал старуху, с которой знались развратные молодые женщины, и попросил ее привести красивую женщину, с которой он мог бы провести несколько ночей, предаваясь неге и наслаждениям (а эта старуха случайно оказалась вхожей в его собственный дом). Купец дал ей несколько динаров, и она отправилась искать для него красивую подругу. А его жена была самой красивой женщиной города; старуха пошла прямо к ней и сказала:

— В наш город прибыл прекрасный юноша, богатый купец. Он хочет провести с тобой в удовольствиях несколько дней. Денег он дал много, комната для вас уже готова. Забирай деньги и иди со мной.

Женщина тут же встала и отправилась со старухой. Войдя в комнату, она увидела своего мужа, но не растерялась, а вцепилась ему в бороду с криком:

— На помощь, о мусульмане! Ах, подлый мерзавец! О мерзкий негодяй! Вот уже давно ты покинул меня, горемычную, а сам наслаждаешься и проводишь время с луноликими красавицами!

Как жаль своей верности мне! Ведь я на тебя положилась.

А верность твоя, о кумир, была ненадежной опорой!

— Мои глаза, — продолжала она, — от ожидания стали как нарциссы, все мое тело в ожидании превратилось в слух. Я расставила людей, чтобы они принесли мне радостную весь о твоем прибытии, а ты проводишь время в кутежах и попойках, бросив меня, скорбную и печальную!

Муж ничего не мог поделать с женой, он был опозорен и пристыжен, сломлен и разбит, словно воробей в когтях сокола, словно слон пред жалом комара. Он пытался спастись от нее и повторял:

Наконец, сбежались соседи и с большим трудом примирили их с условием, что муж уплатит жене много денег и отправится вместе с ней домой.

— Я рассказал эту повесть затем, — продолжал везир, — чтобы возвышенному уму шаха были известны изворотливость ума и коварство женщин, чтобы он, поверив их словам, не допустил такой страшной казни, которую даже трудно представить себе и которая будет порицаема и осуждена в том и в этом мире.

Выслушав везира, шах приказал отвести сына в темницу и отсрочить казнь.