Система отсчета

И жизнь моя станет еще на год покороче.

И борода моя станет больше седой, чем рыжей.

И я еще меньше буду понимать поколение моей дочери.

И еще больше забывать то, из которого вышел.

Но всё также, никому не известны, гниют мои строчки.

Но все также летит, вращаясь, вокруг солнца шарик.

И не больно совсем заменяется день ночью.

И не слышно, как время рукой в памяти шарит.

Я рентую у Бога для жизни пространство и время,

Чтобы выплатить позже созревшей душою, сполна и зараз.

Чтобы чьи-то губы перебирали кости моих песнопений,

Надувая звуковой волной памяти парус.

Чтобы тот потянул, и незнакомый кораблик двинулся,

Подминая под себя молчания соленые волны.

Наплевать, что я давно родился и уже выдохся.

Я еще пока держу курс. И держу ровно.

Как глупо в этой жизни разминуться.

Но здорово, что Ваши есть стихи,

Которым ну нельзя не улыбнуться.

Спасибо.

Для моей души духи.

Прочел, как брызнул свет на настроенье.

Осмыслил.

Продолжаю понимать.

Какое вкусное узнал стихотворенье.

И не успел устать его читать.

Нет, не надо мне ни воблы, ни пива.

В одиночку мне меню

Не осилить.

Мне б к Рублю

Бы завалиться на кухню,

А на кухне-то найдется, что выпить.

Отмотать бы лет намного обратно,

Отгулять кураж в новолунье.

На одежде

Пусть останутся пятна.

Ах, Надежда —

Все такая ж шалунья!

Не догонишь, не поймаешь девчонку.

То ли возраст, то ли знанье, что будет,

Помешает.

Мы теперь усталые люди.

Мы не бегаем.

А только шагаем.

Посидеть за небольшим разговором…

Помню пепел на коробке от спичек.

Дружно вздором

Обозвать ту эпоху,

Где учились не всегда на «отлично».

Юго-запад — нет, не место, а время.

Сократилось то пространство до точки.

Оказалась, только дружба, как кремень.

Вот бы это донести моей дочке.

У тебя опять хреново с погодой,

В Калифорнии тут солнце шарашит.

Утомил тебя моей этой одой.

Извиняй.

Хотя бы это, но наше.

Былое нельзя воротить, но не надо печалиться.

Подбросить полено, и будет гореть еще час.

Эпоха проходит.

И вот уже нет Булат Шалвовича,

Но есть его песни, и музыка бродит средь нас.

Мелодию можно опять повторить — выхожу я на улицу.

И пауза вздоха, как рябь на воде пустоты.

Маэстро, берите гитару, достаточно хмуриться.

Давайте стараться во имя людской красоты.

Давно нам не надо под бедами мыкаться ощупью.

Вдоль красной реки пролегло скоростное шоссе.

До синей горы от Арбатской истоптанной площади,

Где каждый идет по своей непростой полосе.

Маэстро, возьмите гитару,

но пальцы не движутся.

Нас тянет эпоха и крутит, вздохнуть не дает.

Одно лишь спасет,

Хотя больше слова не напишутся,

Что кто-то играет, как прежде,

Всю ночь напролет.

И мы будем с умным видом говорить пустые слова.

И мы будем при этом думать одно и тоже.

Наш собственный необитаемый остров,

На котором растёт дурман-трава.

И которой мы пропитаны сквозь кожу.

Но по нас прозвонит набат оглушающих строк.

И мы станем с тобою молчать на одном языке.

И назначим по-взрослому сами тюремный срок,

Замерши друг у друга в черновике.

И к руке

Не касаясь рукой,

Равновесье держа.

Оставаясь в чертогах правдивых, семейных дел,

Мы поймем, что молчанье не стоило ни гроша.

Что оно расплескалась за собственный свой предел.

И пойдет волна по воде ночи

От тебя ко мне, и опять назад.

Черновик прочти

И молчи, молчи.

Я услышал, что ты хочешь сказать.