Сияющий вакуум

ПРОРЫВ

Хотелось одновременно плакать, смеяться, перегрызть глотку противнику, спрятаться, чтобы не быть убитым; хотелось, чтобы все обошлось и никто не отнял министерского портфеля. Хотелось отличиться и получить награду. Хотелось, в конце концов, арестовать артезианца.

Плакать ему хотелось вместе со вторым в первом кольце оцепления несчастным солдатом, потерявшим вчера в бою с посевами отца и брата; плотоядно улыбаться хотелось вместе с другим солдатом, накануне тот соблазнил сразу четырех девчонок и подключил их всех вместе к одному тепловому шлему. Теперь он, потихоньку от офицера накачавшись пивом, вспоминал об этом. Одновременно Филипп испытывал страх десантника, затаившегося рядом с дверью в спальню с автоматом в руке, и ненависть седовласого кандидата в президенты, желающего, прежде чем он умрет сам, уложить еще хотя бы двух-трех врагов демократии. И самое главное, он свободно прочитывал холодные мысли следователя, желающего любою ценой захватить Спасителя живым.

Но слышать и чувствовать еще не значило управлять. Стараясь успокоиться и собраться, Филипп Костелюк заострил свои мысли на постороннем вопросе, на тарелке с пастушкой, висящей у него в спальне над кроватью. Он хотел получить ответ и легко получил его. Но не стал разбираться, просто засунул в глубину памяти, как книгу на полку, чтобы потом вытащить в свободное время и прочесть.

Успокоившись, он отряхнул с себя, как пыль с плаща, все чужие мысли и чувства, и сосредоточился лишь на бритоголовом следователе. Филипп Костелюк был сам поражен достигнутым эффектом.

— Внимание, — загремел в репродукторе голос Михаила Дурасова. — Приказываю. Полностью прекратить огонь. Сейчас из гостиницы через центральный вход выйдет наш человек. Это особо ценный агент. Он не должен пострадать. Внимание. Повторяю…

Ноги не слушались, когда Филипп, осторожно спустившись по лестнице, толкнул стеклянную дверь- вертушку и вышел. На него было направлено несколько сотен стволов. Слепили прожектора.

Но нельзя было выдать себя. Нельзя было показать слабость.

Солдаты послушно расступились перед Филиппом. Он прошел к своей машине, открыл дверцу, стараясь не делать резких движений, забрался внутрь, включил двигатель. И как раз в тот момент, когда нога его надавила на педаль газа, ЛИБ опять перестал действовать. Филипп Костелюк потерял власть над кем бы то ни было.

— Огонь! — взревел репродуктор и тут же осекся. — Не стрелять! Осветите его получше, перекройте дорогу! Посадите вертолет на шоссе!

Ослепленный, Филипп вывел машину на поворот, а это была дорогая бронированная машина. В последний раз он почувствовал, как на мгновение в его голове что-то включилось. Если бы не это, лимузин неизбежно протаранил бы вертолет, опускающийся прямо посередине трассы.

Филипп Костелюк, разгоняя свою машину по горизонтальному шоссе, выжимая из мотора все, что возможно, одновременно с тем вошел в сознание пилота, сидящего в кабине, и потянул штурвал, заставляя винтокрылую машину взмыть почти по вертикали.

Невероятное усилие продолжалось, наверное, несколько секунд. Потом вертолет со всего разгона врезался в каменный свод, а машина на полной скорости рванула по трассе. Взрыв получился двойной. Филипп наблюдал его снаружи, он видел, как горящие обломки вертолета посыпались на крыши домов, а за секунду перед тем ощутил изнутри. У него навсегда осталось ощущение, будто собственное тел» разрывает в клочья горячая рука огня.

У беглеца не было особенного шоферского стажа, всего-то пять лет за рулем, но он был водителем талантливым, с фантазией, недаром же Петр Сумароков выбрал для работы именно его, Филиппа, а не кого-то еще.

Конечно, в считанные минуты все улицы Москвы были перекрыты, конечно, вокруг теперь была каменная стена, из столицы не вырваться, но Филипп Костелюк неплохо помнил карту города и сдаваться просто так он не собирался.

Легко избавившись от преследователей за счет своего мощного мотора, Филипп укрылся между домами, потом некоторое время петлял по узким переулочкам, столь узким, что в некоторых местах, задевая каменные стены, машина осыпала все вокруг искрами. Скоро его обнаружили при помощи аппаратов наблюдения. Наперерез двигались несколько патрульных машин. Скрываться в переулках дальше не имело смысла.

Прикинув, сколько на этом квадрате может быть патрульных машин и направление их движения, Филипп разогнался и выскочил на перекресток. С двух сторон вспыхнули фары. Филипп изо всех сил нажал на клаксон и, еще прибавив газу, неожиданно для своих преследователей бросил лимузин влево на широкий газон, под откос.

Расчет оправдал себя: две патрульные машины сошлись лбами на полной скорости. Раздался взрыв. Еще несколько машин не успели затормозить, и, обернувшись, Филипп с удовольствием отметил шикарный костер прямо на перекрестке.

Через два квартала он опять въехал в узкий переулок и сразу же выключил мотор. Вокруг было тихо. Филипп открыл дверцу и уже хотел выйти, но услышал какую-то странную возню на заднем сиденье. Погони пока не было.

Филипп протянул руку и включил свет в салоне:

— Эдуард? Ты?

На него смотрели выпученные от испуга знакомые глаза. Цепляясь за сиденье, сутенер даже попробовал выбраться из машины.

— Я хотел предупредить… Предупредить… — причитал он, — я только хотел предупредить…

«Он убьет меня! — негромко прозвучала в голове Филиппа чужая мысль. — Убьет! Он все знает!.. Он знает, что я подслушал их разговор через стену! Знает, что я донес! — На Филиппа смотрели вылезающие из орбит, безумные от страха глаза сутенера. Но губы Эдуарда Разина оказались плотно сжаты. — А может быть, нет? — пронеслась в голове следующая лихорадочная мысль. — А может быть, он не в курсе дела? Нужно что-то сказать… — Сутенер облизал губы. — Нужно солгать… Как можно правдоподобнее».

Филипп Костелюк выпустил в предателя три пули, одну в ногу, потому что Эдуард повернулся и пытался бежать, вторую в руку, потому что проклятый сутенер, повалившись на бок, попробовал все-таки вытащить из кармана пистолет.

— Умри, погань! — крикнул Филипп. — Ты мизинца этих благородных людей не стоишь! Ты не должен дышать воздухом, который они выдыхали!

Последнюю пулю Филипп Костелюк выпустил сутенеру в голову.