Он уцелел. Преодолев сто шесть лет, восемь месяцев, два дня, пять часов и восемь минут, скатившись с холма, машина времени, построенная из двух бухгалтерских сейфов и небольшого рефрижератора, развалилась окончательно, и импровизированная пилотская кабина застряла между двумя разбитыми танками.
Бежав из своего родного времени, Филипп Костелюк неожиданно для себя угодил в самое пекло какой-то неизвестной ему войны.
Он выбрался наверх и встал на кабину, широко раздвинув ноги, плохо еще соображая и не принимая свое путешествие как свершившийся факт. У него кружилась голова, судорогой сводило желудок. Там, где, по его ощущению, только что стоял город Москва, теперь во все стороны расстилалась пустыня. И пустыня, в основном имеющая два цвета и разделенная на неравные клетки, была уставлена, как огромными шашками, побитой военной техникой.
Был полдень, жаркое солнце пульсировало над головой, и ничего, кроме танков, бронемашин и еще каких-то непонятного назначения колесных сооружений, видно не было. Правда, он не смог сразу увидеть, что находится с северной стороны, потому что обзор перекрывал холм.
Прежде чем спрыгнуть на обожженную землю, путешественник вернулся в кабину. Он повесил на себя кобуру с тяжелым армейским пистолетом, взял аптечку, взял коробку с противогазом. Сунул в карман комбинезона пачку бритвенных лезвий и три нераспечатанные упаковки с процессорами «ПТ».
Небольшой запас еды и пива от перемещения во времени никак не пострадал, и он аккуратно сложил провиант, приготовленный заботливой женой, в наплечную сумку. Туда же он, свернув, положил и старенький молельный коврик.
Вокруг звенела тишина, но достаточно было Филиппу только отойти от развалившейся машины, как на том же месте задрожал воздух. Оставляя инверсионный след, мимо, в будущее, один за другим пролетели четыре казенных хрономобиля. Их послали в погоню. Но если человека очень просто вычислить в пространстве при помощи спутника-шпиона, то вычислить его положение во времени практически невозможно.
Филипп возблагодарил Ахана за собственную расторопность, но на всякий случай поспешил отойти подальше.
При каждом шаге под ногами хрустело и поднималось серое облачко пыли. Вероятно, здесь еще несколько дней назад росла зеленая трава, теперь она вся сгорела и превратилась в пепел, как, вероятно, задолго до того сгорел и находившийся здесь большой город.
Осторожно ставя ноги, он обошел холм. С другой стороны холма также тянулось до горизонта пустынное ровное плато, тайная надежда увидеть хотя бы захудалый бункер покинула беглеца, ничего не осталось от русской столицы.
Он родился на этом месте, он вырос здесь. Филипп Костелюк вытер рукавом слезы. Ни деревца, ни кустика — со всех сторон до самого горизонта громоздилась лишь побитая военная техника.
Как зачарованный он стоял неподвижно и разглядывал ближайшую боевую машину. Все до боли знакомо. Все те же гусеницы, все тот же орудийный ствол, все та же сверкающая лобовая броня, все та же пулеметная щель — за сто шесть лет, казалось, ничто не изменилось в танке. Только была на башне какая-то незнакомая красная штучка в том месте, где раньше размещалась антенна.
Филипп Костелюк нагнулся, подобрал с земли камушек, кинул в танк. Камушек звонко отскочил. Тут же пулеметная щель раскрылась. Запрыгали вокруг песчаные фонтанчики. Приглушенная очередь взрыхлила горячий полуденный воздух. От прямого попадания разлетелся вдребезги большой гранитный валун.
Сидящий в танке человек, вероятно, вообще не смотрел в прицел, и мелкие камушки только посекли лицо путешественника.
— По своим, сволочь, стрелять? — неожиданно для самого себя заорал Филипп и, выдернув из нагрудного кармана белый в голубую клеточку платок, судорожно им взмахнул.
Пулемет сразу смолк. В танке сперва завозились, потом люк откинулся. Сверкая герметическими очками, под солнцем показалась голова в шлеме.
— По каким это по своим? — спросил танкист. К счастью, он говорил по-русски. — Ты из какой истребительной бригады?
Ответить на подобный прямой вопрос было невозможно. И Филипп Костелюк не стал отвечать, он просто присел, где стоял, на землю и, подостлав сумку, разложил на ней, как на брезентовой скатерти, свой НЗ. Противогазом он так и не воспользовался, воздух был достаточно чист, хоть и теснило со всех сторон запахом горелой резины. Платочком он вытирал губы после каждого глотка пива.
Беглец старался не смотреть в сторону танка, справедливо предполагая, что голодный солдат не выдержит, вылезет из своей машины, сам подойдет. В таком случае можно будет получше узнать, куда это он попал. А если совсем плохое место окажется, то за банку тушенки узнать: где здесь можно найти подержанный рефрижератор для ремонта машины времени?
— Семена жрешь? — плотоядным голосом спросил танкист, подкравшись к Филиппу сзади.
— Почему семена? — с набитым ртом отозвался тот. — Булку. Пива хочешь? Оно, правда, не свежее. — Он прочитал на этикетке: — «Выпущено 30 сентября 2036 года», но еще холодненькое.
Танкист послушно опустился рядом на землю и вскрыл банку.
— А Москва-то где? Куда делась? — откусывая бутерброд с сыром, как бы между прочим, безразличным голосом спросил Филипп Костелюк. — Давно вы ее? Я в том смысле — давно ее нету?
— Почему же нету? — Кадык танкиста судорожно подергивался. Он, жадно глотая, обливался пивом. — Она там. — Он похлопал ладонью по земле рядом с собой.
— Под землю ушла? — догадался Филипп.
— Туда! А ты не знал? — Танкист отнес банку от глаз на расстояние вытянутой руки, опять всматриваясь в этикетку с датой. — Так ты, парень, из прошлого, что ли? — Филипп покивал. — Ну, дурак. Что тебе там не сиделось? Ты думаешь, здесь лучше? Ты думаешь, здесь светлое будущее? — Он одним глотком добил пиво. — Было, конечно, светлое будущее, еще три года назад было. А теперь нет его.
— А куда делось-то? — полюбопытствовал беглец из прошлого.
— Сожрали, — объяснил танкист. — Ты смотри. — Он показал толстый палец. — Во-первых, семена, от них спасения нет, во-вторых, Всемирный Банк… А в-третьих, мы уже второй год в космосе воюем. Понимаешь ты?
— Почему же? Ясненько. Но если война, то, по крайней мере, вопрос с перенаселением решен. Слушай, а где у вас можно разжиться небольшим рефрижератором?
В небе что-то неприятно и сильно свистнуло, дымную голубизну будто перечеркнула белой линией.
— Перенаселение говоришь? А вон, смотри, летит, — криво усмехнулся танкист. — Может, и рефрижератор, а может, и еще что.