Скальпель Оккама (сборник)

Януш Зайдель ^{(Польша)} Псы Агенора

Башенка диспетчерской поднималась на тридцать метров над поверхностью земли. Отсюда сквозь бурые, давно не мытые стеклянные стены была хорошо видна окружающая равнина. Далеко, до самого горизонта, раскинулось пространство сухого песка, поросшее редкой травой и колючим кустарником. Даже теперь, в самый разгар дня, когда сухой воздух был абсолютно прозрачен, глаз не мог отыскать ничего, кроме жмущихся друг к другу кустов да сыпких холмиков серо-желтого песка.

Отсюда на север уходили три параллельные линии, сливающиеся в далекой перспективе и исчезающие на краю горизонта: серая лента потрескавшейся бетонки с наметенным местами слоем песка; рядом — железнодорожная линия, уже ржавая, заросшая хилой степной травой; между шоссе и железной дорогой — линия электропередачи, подвешенная на высоких бетонных опорах.

Шоссе упиралось в наглухо закрытые ворота возле пустой караульной с выбитыми стеклами. Тут, за оградой, все дворы и подъезды к платформам, что примыкали к постройкам, были выложены бетонными плитами.

Железнодорожный путь, тоже перерезанный закрытыми воротами, расходился между постройками на несколько веток. Рыжий слой ржавчины говорил о том, что по этим рельсам уже давно не пускали ни одного вагона. За высокой оградой из сетки, увенчанной колючей проволокой, находились несколько строений и удаленные друг от друга металлические резервуары, которые были соединены сетью трубопроводов.

К югу огороженная территория заметно расширялась, образуя прямоугольник шириною в километр и длиною не менее полутора. Внутри зоны на расстоянии метров этак десяти от внешней сетки стояла вторая, замыкающая прямоугольный участок более вытянутой формы. Она отделяла внутренний прямоугольник от остальной территории. Там, за второй оградой, виднелись длинные ровные ряды бетонных плит, отделенные друг от друга промежутками в несколько метров. Все это напоминало какое-то чудовищное кладбище гигантов: многометровые надгробные плиты, уложенные вдоль аллеек…

Агенор[21] протер рукавом блузы грязное стекло северной стены. Некоторое время он всматривался из-под очков в ленту бетонки, будто ожидая увидеть какой-то транспорт. Раз в неделю, по средам, по северной дороге приезжал сюда из Мифы пикап с продовольствием. Водитель останавливался метров за двадцать от ворот, нетерпеливо сигналил, а потом вываливал на бетон несколько коробок с грузом и осторожно разворачивался на узкой дороге, следя, чтобы задние колеса не увязли в мелком песке обочины. Казалось, он хочет как можно скорее уехать отсюда, подгоняемый собачьим лаем, который сам спровоцировал звуком клаксона. Однако сразу он не отъезжал — притормаживал на некотором расстоянии от кучи коробок и, высунувшись из кабины, ждал. Когда из-за угла постройки показывалась маленькая сгорбленная фигура, он махал ей рукой. Идущий отвечал жестом, который мог означать: «Все в порядке, отваливай отсюда». Вот тогда водитель нажимал на газ, и настроение его улучшалось с каждым километром пути.

Но сегодня была суббота, и со стороны города не следовало никого ожидать. Агенор оторвал взгляд от стеклянной стены, потер пальцами веки под очками, вынул трубку и через минуту старательно уже набивал ее, следя одновременно за индикаторами на пульте.

Он посмотрел вниз, в сторону зоны. Две серые пластмассовые бочки стояли на тележке транспортера прямо под направленным вниз хоботом дозатора. Агенор раскурил трубку, проверил показания измерительных приборов на пульте и потянул на себя рычаг. Он наблюдал, как густая коричневая масса медленно стекает в бочку, наполняя ее до краев. Тележка дрогнула, продвинулась, и через минуту вторая бочка тоже была полна. Потом транспортер подал их под автомат для запечатывания: на обе бочки были насажены крышки, и они отъехали в сторону складского двора. Подъемник снял их с тележки и с большой точностью установил среди множества других, сгруппированных в правильные квадраты по двадцать пять штук. Эти квадраты были отделены друг от друга узким пространством. Агенор потянулся за толстой книгой в потертой холщовой обложке. Он не спеша переворачивал страницы с обтрепанными и замызганными нижними уголками. Отыскал последнюю запись и в соответствующие графы внес следующие две позиции. Закрыл книгу, небрежно бросил ее на стол. Нажал на выключатель. Огоньки пульта погасли.

Он стоял еще минуту, попыхивая трубкой и глядя перед собой на шоссе, а потом не торопясь спустился по винтовой лестнице.

Проходя мимо барака, он заглянул в него. В угловом отсеке лежала Гамма. Она тяжело дышала. Когда Агенор присел возле нее на корточки, она с трудом подняла морду и вильнула в знак приветствия хвостом. Он погладил ее по спине, осмотрел раздувшееся брюхо. Рядом в боксе лежала Альфа с тремя недавно появившимися щенками. Она настороженно следила за тем, как он брал их по очереди и рассматривал, но голоса не подала. Агенор погладил Альфу и вышел из барака. Солнце нещадно палило, и он почувствовал себя уставшим и сонным.

В комнате тоже было жарко, хотя работал вентилятор и окна были открыты. Агенор снял сапоги и куртку, вытер полотенцем лицо и шею и выпил бутылку кока-колы из холодильника. Потом отложил трубку и вытянулся на топчане. «Как давно это было! — мелькнуло у него в голове. — Сколько лет прошло, а кажется, что вчера…»

Когда он смотрел с башенки диспетчерской в направлении города, вдоль шоссе и железной дороги, воображение подсовывало ему хорошо сохранившиеся в памяти картины… Не было дня, чтобы оттуда не прибывал какой-либо транспорт. С эскортом полицейских на мотоциклах, как на параде… А иногда — специальные эшелоны, не длинные, но внушающие уважение: три-четыре пассажирских вагона, а между ними мощная восьмиосевая платформа с огромным контейнером. Вот это было зрелище! Все прерывали работу, покидали территорию. Только он, Агенор, с высоты диспетчерской башни руководил автоматической разгрузкой. Самоходные краны, мостовые краны, телевизионные камеры…

Теперь все было мертвым, покрытым ржавчиной и пылью. Если бы тогда кто-нибудь сказал Агенору, что он останется здесь один, а все уедут, он, вероятно, рассмеялся бы и постучал себя по лбу…

Агенор пробудился от дремоты около четырех часов дня, когда солнце скрылось за крышу цеха переработки. Он поднялся и пошел к Гамме. Все было кончено. Сука лизала двух щенят. Они были мертвыми. Агенор внимательно присмотрелся. У одного из них было две головы.

— Начинается… — пробормотал он, забирая мертвых щенков.

Гамма скулила, и этот протяжный звук преследовал его даже за дверями барака. Он зашел на склад, выкатил новую пластмассовую бочку и бросил в нее щенячьи трупы. Потом откатил бочку в холодильник. Посмотрел на часы. Было около пяти — время смены во внешнем кольце. Он вернулся к себе, взглянул на настенный график, из застекленного шкафчика вытащил четыре металлические капсулки и спрятал их в карман. Снял со стены хлыст, надел кожаные перчатки и направился в сторону барака. Вдоль стены, продырявленной понизу входными отверстиями, тянулась ограда из сетки. Короткие поперечные перегородки делили этот загон на несколько клетушек.

Собаки учуяли его издалека. Когда он шел спокойным, размеренным шагом вдоль ограды, его приветствовало умильное подвывание. Острые морды просовывались в ячейки сетки, полуопущенные хвосты ходили ходуном. Не глядя на них, он шел, выпрямившись, мерно постукивая концом хлыста о голенище. Вдруг он остановился, повернулся к сетке и открыл дверцу. Пять огромных немецких овчарок отступили к стене барака. Почти касаясь брюхом и мордой земли, а кончиками хвостов упираясь в стену, они замерли.

Какое-то время Агенор стоял молча.

— Титан! — позвал он резко.

Овчарка в одном прыжке припала к его ногам.

— Цирконий! Рутений! Тантал!

Они срывались по очереди. Едва уловимым движением он погладил каждую морду, замкнул дверцу и двинулся вперед. Они бежали за ним рядком, волчьей трусцой, с низко опущенными мордами.

Возле внутренней ограды он остановился и обернулся. Собаки присели на задках. Плотно прижавшись друг к другу, с задранными вверх носами, они смотрели умно и внимательно.

Он достал из кармана металлические капсулы и прицепил их по одной к ошейнику каждой овчарки.

— Служба во внешнем кольце! — скомандовал он, ударяя хлыстом о сапог.

Они ответили дружным лаем и разбежались вдоль внутренней ограды, по две в каждую сторону. На этот лай вдалеке отозвалось четыре других собачьих голоса, и через минуту прибежали те, что кончили нести свою службу. Тяжело дыша, с вывалившимися языками, они уселись перед Агенором. Он коснулся каждой морды, одновременно всовывая в открытую пасть по куску солонины, а потом отцепил от ошейников металлические капсулы.

— Служба окончена. По будкам!

Собаки сорвались с радостью и, обгоняя Агенора, побежали к бараку. Там они терпеливо ждали, пока он не впустит их в клетки.

Возвращаясь вдоль барака, он задержался возле последнего загона. Две собаки лежали, закрыв глаза, тяжело дыша впавшими боками. Шерсть их была взъерошена, на мордах клочья вспененной слюны.

— Криптон, — мягко позвал Агенор. — Псина!

Одна из овчарок подняла голову, но не смогла ее удержать.

— Ксенон!

Другая собака открыла глаза и подползла, тычась мордой в сетку. Агенор снял перчатку и потрогал нос животного. Он был сухим и горячим.

Какое-то время Агенор стоял, глядя на больных животных. Он знал, что не может помочь им, как не мог помочь тем, другим, до этого, как не может помочь и этим, оставшимся, еще здоровым, доверчиво смотрящим в глаза своему хозяину и опекуну.

Уже, наверное, в тысячный раз Агенор почувствовал отвращение к самому себе. Он открыл дверцу и вошел в загон. Вытащил из кармана плоскую коробочку, вынул две капсулки из красного желатина и поочередно впихнул их в судорожно стиснутые челюсти овчарок. И отвернулся, чтобы не смотреть в их мутные заслезившиеся глаза. Они проглотили их доверчиво, привыкнув к послушанию.

Он вышел из клетки не оборачиваясь. Сгорбившись, с опущенной головой направился к дому. «Через час нужно произвести смену во внутренней зоне», — подумал он.

Это было самое отвратительное. Служба в кольце была ничто по сравнению со службой в зоне. Будь такое возможно, Агенор не высылал бы этих несчастных в зону. Но он понимал, что это необходимо.

Каждый раз утром и вечером, когда стрелка часов приближалась к шести и нужно было принять решение, Агенор чувствовал одно и то же. Он всегда старался поделить риск между всеми животными равномерно. Никто не был его любимчиком, никого из них он не щадил. Все были ему одинаково близки. Всех он воспитал с рождения, кормил, дрессировал, готовил к ответственной службе… А в конце концов посылал на медленную, но неизбежную смерть…

Чтобы хоть на минуту оттянуть момент принятия решения, он свернул и пошел напрямик через площадку, окруженную зданиями, в сторону кольца между оградами. Пройдя несколько десятков шагов вдоль внешней сетки, он заметил Циркония, бегущего навстречу. Собака узнала его издалека и, как бы желая подчеркнуть свою бдительность, доложила о себе у ног хозяина.

Когда ее похлопали по холке, она угодливо заскулила и затрусила вперед, исчезая среди травы, заполнившей пространство между оградами. Агенор шел дальше, пока не оказался там, где среди пожелтевшей травы серело несколько небольших прямоугольных бетонных плит.

Это было настоящее кладбище, хотя, может, и не такое обычное, как другие. Его предусмотрительно подготовили в тот самый момент, когда строили весь этот комплекс и то гигантское кладбище. Здесь лежали люди. Могилы были старые. Надписи, неглубоко выбитые в бетоне, стер за десятки лет песок, приносимый степным ветром. Агенор знал фамилии и обстоятельства смерти каждого из них. Этот, например, техник на Оврел-II, был вытащен из водосборного колодца через неделю после того, как разорвался главный трубопровод… Тот, другой, оператор очистки первичной воды, погиб во время аварии ионитовой колонны в Абу-Тир…

Немного их тут лежит… Совсем мало для пятидесяти лет работы складского двора. Это были только те, чей прах нельзя было похоронить на обычном кладбище. Их привозили в свинцовых гробах, с эскортом, как и всю эту мерзость, покоящуюся теперь за второй оградой, в камерах под бетонными плитами. Люди из Мифы и ближайших городков рассказывали небылицы о складе. Они боялись ходить в эту сторону, боялись даже разговаривать с работавшими здесь, относясь к ним, как древние египтяне к тем, кто занимался мумифицированием. А ведь они, Агенор и другие, работавшие здесь, были обычными людьми… хорошо зарабатывали, имели длинные отпуска, радовались здоровью.

Все кончилось тридцать лет назад. Потом, еще два года, склад работал на сниженных оборотах. Приходили эшелоны отходов после ликвидации последних объектов. Ядерная энергетика перестала существовать — новые методы получения энергии, не влекущие за собой такого риска, вытеснили ее…

Остался только Центральный складской двор, нафаршированный радиоактивными материалами с немыслимой активностью, которая постепенно угасала в могильниках. Пройдет четыреста, а может, пятьсот лет, прежде чем этот гигантский склад отходов перестанет быть смертельной угрозой…

Нужно признаться, что место было выбрано удачно. Сухая степь, далеко от густонаселенных пунктов… Однако в нынешние неспокойные времена нельзя оставлять нечто подобное на милость судьбы. Правду сказать, местное население все еще обходит стороной эту зараженную территорию, хотя на самом деле никому извне она угрожать не может, пока…

Вот именно что «пока». Достаточно, если какая-то фанатичная группа террористов подложит тут взрывчатку. Подуй только ветер, и стотысячная Мифа, отстоящая на пятнадцать километров, окажется перед лицом серьезной опасности. Содержать собак значительно дешевле, чем охрану. Впрочем, кто бы захотел за жалкие гроши работать на этом пустыре? А кроме того, к собаке не относятся инструкции по предохранению от радиации. Она может нести службу там, куда нельзя послать человека… Агенор начал разводить собак лет тридцать назад и благодаря этому получал животных в том количестве, какое было необходимо. Ежегодно рождалось несколько десятков щенков и столько же взрослых собак в возрасте, не превышающем двух-трех лет, погибало от излучения.

Возвращаясь с кладбища, Агенор прошел вдоль бетонной плиты, где стояли наполненные бочки. Он пересчитал квадраты. Двадцать четыре полных и один начатый. «Шестьсот девять за двадцать восемь лет… — посчитал он в уме, — без малого двадцать восемь».

Он сам не мог бы объяснить, почему так поступает. Почему помещает собачью падаль в бочки с искусственной смолой. Животные не были радиоактивными. Они только получили смертельную дозу излучения от отходов, герметически защищенных и упрятанных в подземные камеры. Просто ему доставляло необъяснимое удовольствие приводить в движение уже ненужные автоматы для работы с отходами. Он обслуживал их в молодости. Кроме того, это был самый простой способ защитить мертвых животных от разложения в лучах степного солнца — ведь на складе было много пустых бочек и тонны искусственной смолы…

А может, он не умел расстаться с этими беднягами после их смерти…

Сегодня случилось то, чего он давно ожидал: генетические последствия облучения многих собачьих генераций дали о себе знать. Мертвый помет, анатомические нарушения… Что будет дальше? Как долго это может продолжаться?

— Не будет больше потомства. С этим нужно покончить, Агенор, — пробормотал он про себя. — Нельзя вечно продуцировать дохлых собак для бочек с искусственной смолой…

Агенор знал: назад пути нет. Было, увы, слишком поздно. Он сам был уже лишь отходом человечества. Когда-то, не найдя понимания среди людей, он остался с этими животными. И был их хозяином, опекуном и богом смерти.

Под хоботом дозатора стояли три бочки. Агенор записывал в книге очередные позиции: «698. Уран; 699. Нептуний; 700…» Он задумался на минуту, сжимая беззубым ртом конец авторучки. Потом хитро улыбнулся и дописал: «Плутоний».

Он включил реле времени и не спеша спустился вниз. Подошел к тележке, с трудом взобрался на платформу и посмотрел на часы. Затем вынул из кармана красную капсулку, положил ее в рот и втиснулся в третью бочку…

…Автоматическая рука подавателя старательно установила последнюю бочку, дополнив двадцать восьмой квадрат.