Сказки Белого Ворона [1–10]

КАК ВСЁ НА САМОМ ДЕЛЕ БЫЛО

Юна сидела на берегу и дула пиво из бутылки.

Заяц подошел к Юне и выбил ее из ее руки. Горлышко разбило ей губу.

Молча она посмотрела на него.

— Не надо так делать. А то п… потом такие, как я, рождаются.

Заяц шел вдоль парапета. Юна тащилась за ним, как развязавшийся шнурок, хотя он даже не оглядывался.

Он остановился.

— Иди спать.

— Я могу гулять, потом мыть полы ночью и потом опять гулять.

Заяц опять пошел. — Э, ПОМЕДЛЕННЕЕ, — сказала Юна.

Путь завершился. Они оказались у дверей гостиницы для рабочих.

— Туда нельзя? …Опять шесть человек.

— Шестнадцать. Койки в два яруса.

Колени у Юны слегка подгибались.

— Я могу принести тебе еды.

— Там кормят.

— На с…тройке?

— Угу.

…

— Стой. — Заяц взял ее руки и поставил их на дверь. Она не поняла. Но на всякий случай стала держать дверь.

Шестнадцать коек в два яруса стояли пустые. Только на одной лежали Юна и Заяц. Была ночь.

— Я это всё ненавижу. Я хочу это всё уничтожить.

— Уничтожить было бы неплохо, — сказал Заяц.

Они лежали с открытыми глазами.

— Где все?

— Ушли.

— Почему?

— Я их попросил.

— Завтра они тоже уйдут?

— Завтра я уйду, если попросят.

— А они?.. — Тоже хотят?

Они лежали на одной подушке.

— Они боятся.

Юна сморщилась разочарованно.

— Не за себя. Им лучше это. Чем вообще нет.

Наконец он повернул голову.

— Ты больше н… никогда так не делай.

Юне было стыдно. Она проспала весь день. В этой комнате, где шестнадцать человек ушли — чтобы она могла здесь спать.

Пятнадцать человек.

Она нахмурилась.

— Я не экстрасенс. Чтобы знать, что я БУДУ делать.

Ночь не кончалась. Рассвет перешел закат по пешеходному переходу. Небо чуть-чуть потемнело. А потом опять сделалось зелено-розовым.

— Ты детей видел? Видел, как они бегают?

На небе пробежала вереница детей.

— Просто я уже взрослая, — объяснила она.

— Тогда иди стороной.

— Сейчас? — не поняла Юна.

Было еще полночи. Она могла бы еще пойти на работу.

— А если нет?

— Я тебя побью.

Она повернула голову на подушке.

— Два раза не говорю.

Юна села и стала одеваться.

Заяц встал, завернулся в покрывало, подошел к окну и толкнул форточку.

Она пошла к двери. Заяц закрыл за ней и взобрался на верхнюю койку.

Утром он вышел. Юна сидела на скамейке и смотрела двери, из которых он выходил. Заяц не остановился.

Не имело смысла больше сидеть на скамейке.

Юна встала. Она пошла обратно к речке — к парапету, вдоль которого вчера шли.

Было раннее утро. Немногочисленные прохожие попадались навстречу: они двигались к остановке, где троллейбус едет через мост в центр.

На работу было поздно. Она ходила на работу не каждую ночь: только два раза в неделю. Теперь вторник; нужно теперь дождаться пятницы. И то, может, к пятнице они найдут кого-нибудь другого. Через два часа или около того откроется пивной бар — а там грязно.

В животе у нее забурчало. Последний раз она ела вчера утром. Она рассчитывала на работу, где всегда оставались кучи еды.

Она увидела ступеньки, спускающиеся в воду. Это были те ступеньки, где Заяц вчера ее нашел. Она сошла по ним и присела на самой последней ступеньке, перед самой водой.

Коричневая вода неразборчиво бормотала, плескаясь о парапет. Она услышала: ко мне.

Здесь она не утонет. Сквозь воду были видны водоросли на близком расстоянии до дна. Возможно, на середине реки, где вода была глубокая, а течение — сильным, она плавала в мае, чтобы проверить, и еще раз, чтоб закрепить.

Если бы у нее было пиво — она бы выпила три бутылки. После третьей бутылки становилось… веселей? Становилось не так плохо, как на самом деле. Нужно ли ей, чтобы было как не на самом деле? В краткосрочной перспективе. Долго­срочная ее не интересовала.

В краткосрочной перспективе она не могла пойти в магазин, чтобы эти бутылки украсть.

Один раз Юна слышала историю про шоколадное масло, в плохой компании, которая у нее тогда была. Знакомый ­уворовал в магазине килограмм шоколадного масла. Это были тогда не те магазины, что сейчас, — не маркеты, просто лавка. Его остановили на выходе. Большие ребята из мясного отдела завели его к себе в подсобку, с тушами и топорами. Они его посадили на стул и сказали: ешь. Он съел двести грамм, а потом попросил хлеба. Хлеба ему не дали. В конце концов он одолел этот килограмм.

Юна прокрутила в мозгах историю про пиво. Ее поймают с тремя бутылками. Ей везло, что она худая: она могла засунуть за пояс штанов целую курицу.

Закуски ей не дадут. Три бутылки она могла выпить без всякой закуски. Вчера она выпила четыре.

Только ей не дадут их выпить. Это не книжный магазин, где работает Нис, где украденное ставится назад на полку. Ей скажут оплатить то, что она не смогла вынести, в десятикратном размере. И как она будет платить? Попросить на работе — где денег ей вообще не давали, она даже не была там оформлена. И неизвестно, работает ли еще она там.

В мозгах у нее сформировалась картинка: охранники из маркета ждут Зайца за забором стройки. Когда он выходит, они предлагают ему оплатить в стократном размере.

Это был вторник. В среду она столкнулась с Нисом — которая ей на самом деле обрадовалась, хотя не выспалась. У них в магазине был переучет, пришлось снять с полок все книги, все пересчитать — что украли, что не украли. Домой попала она к двенадцати ночи — а утром опять на работу.

— Куда ты пропала? — Юна посмотрела на красивую ­девушку, преградившую ей путь. Она нарезала круги вчера и сегодня по городу. Утром она как-то оказалась опять перед той гостиницей, всё это было в одних и тех же местах — и Нисов магазин, и Зайцева гостиница — примерно недалеко вокруг центра.

Раз оказалась — она решила тут постоять, посмотреть на Зайца, как он выйдет.

Он не вышел. Может, она поздно оказалась.

…Она ее не узнала. Нис оторопела и снова забежала вперед Юны, которая обогнула ее и стала уходить.

Юна остановилась. Теперь она ее узнала.

— Дай денег.

Юна ночевала под мостом. Она видела в каком-то фильме, или в сказке, из тех, что читала Нис, что в Нью-Йорке, кажется, беспризорники ночуют под мостом.

Она пошла под мост, завернув предварительно в магазин. Денег хватило на полтора ящика. Юна тащила пиво в поли­этиленовых пакетах в двух руках.

Она погрузила пакеты в воду прямо у кромки под мостом, где она ночевала. Пакеты колебались. Бутылки на дне постукивали друг о друга. Она придавила их камнем, чтоб не укатило течением. Было совсем мелко у края, дальше за мостом вовсе отмель, упирающаяся в парапет.

Слева, рядом, сверкало солнце, ветер дул встречь течению, срывая пену с гребешков на середине водного пространства, как будто река повернула обратно. А тут — темно. Кромка между водой и стеной совсем узкая, только такая худая, как Юна, могла тут не сверзиться в воду, когда спит. Она нашла это место ночью, пойдя вперед от тех ступенек и спрыгнув сначала на отмель с парапета. Никто больше не пройдет. Никто из знакомых ей не встретится.

Ей захотелось есть. Надо было купить немного еды. Но тогда бы не хватило на пиво. Юна зацепила пакет и подняла из воды бутылку.

Под мостом не то, что под солнцем. Пиво было на вид как коричневая вода из той самой реки. И на вкус. Они сравняются по температуре — но пока оно было только недавно из холодильника. Юна вытянула первую бутылку безо всякого эффекта. В животе у нее опять что-то стало переливаться. Ей показалось, что какой-то фигнёй она тут занимается.

Но пиво действовало.

Юна оказалась в сказке.

В этом городе, в отличие от Нью-Йорка, не было ни бомжей, ни беспризорников. Для беспризорников она слишком старая. Кто она теперь — бомжиха Юна?

После пятой бутылки ее вырвало в воду. Юна знала, что бомжи питаются на мусорке. При мысли о мусорке ее опять вырвало.

Это была среда. Проснулась она в четверг. Она до этого еще несколько раз просыпалась в среду. Пить не хотелось. Что: пиво или воду из реки? Если она будет пить эту воду, у нее заболит живот. Она бы могла пойти к Нису, принеся всё это оставшееся пиво. Пива еще было много. Потом, когда они выпили бы всё это оставшееся пиво, дальше что?

Она выбрала опять оказаться в сказке. С усилием она стала пить. Действительно, она нашла хорошее место. Никого не появилось здесь за эти два дня. Никого не было, кроме Юны. Пи`сала она тоже здесь, под мостом. По-большому она не ходила: в животе было пусто, кроме пива. Она глядела на воду под серединой моста, которая становилась то темнее, то светлее. Иногда под мостом проплывали какие-нибудь лодки. Они тоже глазели на Юну. Не лодки, а те, кто на них. Она кричала и грозила им кулаком. Но ей только казалось, что кричит — у нее получалось только шевелить губами: проплывайте быстрее. И они проплывали.

В пятницу пиво кончилось.

Юна лежала, глядя на воду перед собой. У берега было очень мелко. А до того места, где можно утонуть, ей не доплыть. Здесь было противоречие. Юна его не замечала. В голове у нее было как-то мутно.

Она пошла в пивной бар после закрытия. Ей там удивились. Сказали, что, конечно, большое спасибо, она им показала со своей любовью к уборке, что чистота важна. И они взяли уборщицу на зарплату.

Уборщица была девчонка не старше Юны, но поплотней. Она так шваркала шваброй, как будто это Юна заплевала ей пол и бросала мимо урны рыбьи скелеты.

Юна хотела попросить у них пива. Но не смогла. Раз она здесь уже не работает.

Она пошла под свой мост. Спрыгнула на отмель. Ее бил озноб от трехдневного похмелья. Хотелось в туалет, и она сняла штаны прямо на отмели.

Ее здесь увидела кучка тинэйджеров. Ночь была еще светлой, и они пялились на Юнин голый зад, писающий в реку! Они решили наказать бомжиху.

Закасав свои штаны и сняв кроссовки, они вслед за ней вброд перебрались под мост и стали пинать ее, пока она не свалилась с кромки. Некоторое время они развлекались, погружая Юнину голову в водоросли на дне и не давая дышать, но когда она перестала сопротивляться, испугались. Бросив ее и подобрав свои кроссовки, они удалились тем же путем, как пришли.

Но Юна не умерла. Проплыл катер, набежавшей волной откатило ее на отмель. Она лежала лицом вниз на песке. Несколько раз ее вырвало водой.

В животе было прямо стерильно. Она не могла перебраться под мост. Скорчившись у парапета, она заснула на отмели.

Ей приснился сон. Оттого, что желудок ее прочистился водой, сон был полон света. В той комнате с шестнадцатью койками, они были с Зайцем вдвоем. Был белый день. Они ждали остальных пятнадцать, те обещали прийти. А они разговаривали.

— Моя мама меня никогда не била. — А мою подружку ее родители да. А получилось — знаешь что? Получилось одинаково. Значит, это не главное, — сделала она вывод.

— Если тебя не изобьют до полусмерти хоть раз, ты не сделаешься храбрым. Но не факт, что после этого сделаешься.

Юна кивнула — не во сне, а на самом деле. Он сказал то же и то же, слово в слово, что и она. Она хотела сказать ему об этом. Но она проснулась.

Из глаз ее текли слёзы. Тысячу раз она писала под мостом, пятьдесят раз ее вырвало — откуда вода? Раз это не Заяц сказал, значит, она сама придумала — то же самое, только важней. У нее не было никакого интереса к тому, что она сама подумала. Но надо было вставать.

Сначала она села.

Потом она встала, держась рукой за стену.

Юна сидела на скамейке возле гостиницы. Утро было ­пасмурным. Это была суббота.

Заяц вышел.

Он шел быстро. Но он хромал. У нее получилось его ­догнать.

— Что. — Он повернулся, но смотрел отчужденно.

— Я хотела попросить прощенья, — сказала Юна. — За тот раз.

— Прощаю. — Он кивнул. — Всё?

Воды больше не было. Глаза ее были сухи.

Она двинулась.

Потом она почувствовала руку на своем плече. Она отпрыгнула, обернулась и вскинула локоть, защищаясь.

Заяц молча смотрел на нее.

Юна судорожно выдохнула и опустила. — Ты же сказал, чтоб я ушла.

Он ее завел в столовую. В столовой было пусто, она еще только открывалась. Никого не было в ней в субботу утром. Подавальщицы из-за стойки на них смотрели с отвращением: вот это парочка, хромой и бомжиха. За стойкой была одна сметана. Заяц взял стакан сметаны.

— Пиво есть?

— А технического спирта тебе не налить?

Заяц вышел со стаканом, не слушая, что кричат из-за стойки. Юну он вел другой рукой за локоть.

Он купил бутылку пива в ларьке. Ларек только открылся. Там было только пиво. Заяц свернул крышку зубами, потом выплеснул половину сметаны, в остальное влил.

— Залпом.

Юна взяла у него стакан и стала пить.

Она похудела за неделю. В то же время она опухла. Как ни странно, это было даже красиво. Хотелось ее и ударить, и одновременно затиснуть в угол и целовать.

— Идем, — сказал он. — Туда, где ты живешь. Я тебя ­проведу.

Она вглядывалась, напряженная и натянутая как струна, пытаясь понять смысл его слов. Можно было играть на этой струне, подав надежду, и опять заставляя собираться с силами.

Зайцу сделалось невыносимо противно за себя.

Он протянул бутылку, где оставалась половина пива:

— На. Еще.

Юна допила всё до дна.

Она на глазах оживала — хотя была все такая же опухшая. — Я что-то подумала... Важное. Вспомню. ЭТО НЕ ГЛАВНОЕ.

Заяц вынул самое ценное, что у него было — деньги, и вложил ей в ладонь. Так ему никогда не удастся доработать до зарплаты.

— Ты уничтожишь только саму себя. Я т… тебе в этом не помощник.

— Спасибо, — сказала Юна.