Скрытый во тьме

Глава 4

Вай

Музыка гремит из каждого уголка стадиона. Даже дверь туалета за сценой вибрирует от ударов барабанов и глубоких басов. Я мою руки и открываю дверь. Я вскрикиваю, едва не натолкнувшись на мужчину, огромного как гребаная скала.

— Грейсон! Господи, ты меня напугал. Разве обязательно прятаться за дверью ванной? Я там одна, и я заперла двери, — говорю я, обходя его.

Он не отстает от меня и идет следом. — Я думал, что в этом замке никого нет, пока мы не нашли вторую записку. Тот парень изворотлив.

Я закатываю глаза и качаю головой. — Мы уже даже не в Шотландии. Мы в Париже. Почему ты думаешь, что здесь еще есть опасность?

Он отвечает так быстро, что у меня голова идет кругом.

— Мы нашли еще одно письмо на вчерашнем шоу.

— Что? Где?

— На этот раз оно было возле номера твоего отца. Но оно было адресовано тебе.

У меня сводит желудок, и я замираю, положив руки на колени. — Что там было написано?

Грейсон придвигается ко мне и кладет руки на мои плечи, притягивая к себе. — Не волнуйся об этом, Вай. Именно поэтому твой отец поручил мне присматривать за тобой. У меня нет других обязанностей. Только ты. Ты слышишь меня?

Я сглатываю и киваю, пожевывая нижнюю губу. — Да, я слышу тебя. Я просто… я боюсь. Раньше мне не было страшно, потому что я действительно думала, что это просто кто-то на вечеринке, кто мог немного перебрать, но теперь…

Он наклоняет голову, и его брови опускаются над напряженным взглядом

— Что? Ты хочешь мне что-то сказать?

Я решительно качаю головой. — Нет. Просто это мог быть кто угодно, а теперь он еще и в Париже.

Он нежно берет меня за подбородок и приподнимает мою голову. — Неважно, кто это. У тебя есть я, и я не позволю, чтобы с тобой что-то случилось. Ты ведь знаешь это, правда?

Мое сердце сжимается в груди, и я киваю. — Я знаю. Если за мной должен кто-то присматривать, то я рада, что это ты.

Грейсон ухмыляется. — Как будто твой отец доверил бы кому-то другому свою единственную дочь.

— Это точно. Он в порядке, верно? Его это никак не касается? Никаких угроз или чего-то еще?

Грейсон качает головой, пока мы идем за кулисы. — Нет. Ничего подобного. Все, что мы получили, связано с одержимостью этого ублюдка тобой. Это плохо, Вай. Действительно плохо.

Я дрожу, плотнее натягивая кардиган на грудь. — Да, это меня и пугает.

За исключением только одного.

Если это призрак… значит, он здесь, в Париже.

Где он?

Почему бы ему просто не найти меня снова? Господи, это полный пиздец.

Грейсон протягивает руку мне через плечо. — Может, мы можем спланировать какую-нибудь прогулку и отвлечь тебя? В конце концов, мы в Европе. Я слышал, что прогулки на гондолах в Италии очень романтичны, — говорит он, его голос поднимается на октаву, а его ореховые глаза игриво блестят.

Когда я была на пике полового созревания, Грейсона наняли в команду охраны моего отца. Я помню нашу первую встречу в Лос-Анджелесе. Тогда я тоже пускала по нему слюни. Но, учитывая нашу довольно большую разницу в возрасте, он всегда был для меня как старший брат. Но в глубине души та юная девушка, которая сохла по нему, была жива и здорова.

— Ты собираешься взять меня на романтическую прогулку? Серьезно? И когда ты хочешь устроить ее? — я дразню его, но на самом деле я бы, наверное, упала в обморок, если бы Грейсон Брэдфорд взял меня на что-нибудь, хотя бы отдаленно напоминающее свидание.

— Я постараюсь запланировать его и дам тебе знать когда. А пока я собираюсь подтянуть свои вокальные навыки. Это не будет романтической прогулкой на гондоле, если на ней кто-нибудь не споет серенаду.

— После этого ты обязан пригласить меня потанцевать под звездным небом.

Он вскидывает бровь, когда его рука ложится мне на поясницу, ведя меня через скопление рабочих. — Когда ты стала такой требовательной?

— В ту минуту, когда я потеряла всю свою самостоятельность, потому что за мной следят двадцать четыре на семь.

— А вот и язвительность, которую я так люблю.

— Без нее я не была бы Вай Стоктон, — отвечаю я, пожимая плечами.

— Это было бы обидно, — говорит он, и, прежде чем я успеваю выдать что-то остроумное в ответ, кто-то говорит что-то в его наушник, и его внимание тут же переключается с меня на то, что говорят.

— Да. Она со мной.

Мое сердце замирает на долю секунды, и я поднимаю взгляд на Грейсона, ожидая, что он скажет дальше. С кем он разговаривает? Почему они говорят обо мне?

— Блядь, ладно. Я заберу ее отсюда. Ага. Держи меня в курсе.

Без предупреждения он крепко обхватывает меня за талию и прижимает к себе, проталкиваясь сквозь многочисленных членов команды, работающих за кулисами.

— Что происходит? — спрашиваю я, паника поднимается в моей груди.

— Не сейчас, — шипит он сквозь стиснутые зубы. — Я расскажу тебе в машине. Просто продолжай двигаться и не высовывайся, ладно?

Я прикусываю губу и делаю, как он просит, не говоря больше ни слова, пока мы не садимся на заднее сиденье одного из внедорожников, который арендовал мой отец.

Хлопнув дверью, он обращается к водителю, прежде чем поднять перегородку — Отвези нас на другой конец Парижа, в другой отель, который мы бронировали ранее.

— В Four Seasons? — спрашивает водитель.

— Да, тот самый.

— Понятно.

Когда перегородка оказывается полностью закрытой, я поворачиваюсь к Грейсону. — Что, черт возьми, происходит? Почему мы не возвращаемся в отель?

— Потому что сегодня ночью они нашли еще одно письмо.

Я откидываюсь на спинку сиденья и прикрываю глаза.

— Где?

Грейсон выглядит так, будто его сейчас стошнит, и это заставляет меня нервничать еще больше. — Помнишь, ты оставила свой рюкзак в гримерке отца сегодня вечером, потому что хотела взять с собой сменную одежду?

У меня отвисает челюсть, я выпрямляюсь, а мой желудок сжимается. — Нет, ты же не хочешь сказать…

— Хочу. Он оставил записку, приколотую к твоему рюкзаку. Не говоря уже о том, что Рейнольдс видел, как за кулисами шнырял какой-то тип в толстовке с капюшоном, которому там было не место. Что-то должно было произойти сегодня вечером, если бы я не вытащил тебя оттуда.

— Господи Иисусе, — говорю я, упираясь локтями в колени и запуская пальцы в волосы, дергая их у корней. — Все выходит из-под контроля. — я ненавижу очевидный страх, который звучит в моем голосе, и все мое тело дрожит.

Грейсон очень заботиться обо мне, пока мы едем по улицам Парижа. Даже когда он общается со службой безопасности, он бросает на меня ободряющие взгляды и нежно похлопывает по колену. Неважно, от кого исходит угроза, я знаю, что он не допустит, чтобы со мной что-то случилось. Он готов броситься под пули ради меня, и не только потому, что это его работа.

Мы подъезжаем к заднему входу отеля Four Seasons, и меня заводят внутрь. В лифте царит неловкая тишина. Я пытаюсь отвлечься, постукивая ногтями по стене и играя с подолом своей футболки.

Номер в отеле выполнен в живописном парижском стиле — мебель цвета слоновой кости, акценты цвета морской волны и хрустальные люстры. Мое окно выходит на Эйфелеву башню, сверкающую золотыми огнями на фоне вечернего неба. Это прекрасно. И, возможно, я бы ценила эту красоту больше, если бы не была здесь из-за преследователя.

Грейсон закрывает за собой дверь, и мои глаза расширяются. Он всегда стоял за моей дверью, но никогда не был со мной в комнате.

— Это номер с двумя спальнями, — говорит он, опускаясь на диван и перекидывая руку через спинку. — Я подумал, что если мы с тобой будем жить в одном номере, это отпугнет того парня.

— О, — говорю я, и это больше похоже на писк, чем на что либо еще. Я прочищаю горло и сажусь на диван рядом с ним, оставляя между нами немного пространства. — Да, это имеет смысл. Думаешь, он сможет найти нас?

Он потирает щетину на лице и качает головой из стороны в сторону, словно обдумывая свой ответ. — Вполне возможно. Он везде находил нас. Так почему он не найдет нас сейчас? Я не хочу, чтобы он приближался к тебе, Вай.

— Я тоже. — я вздыхаю и с тоской смотрю в окно на Эйфелеву башню.

— Знаешь, я впервые в Париже. Вчера вечером мы приехали так поздно и сразу отправились на концерт, я даже не успела увидеть башню. И теперь вот так я могу ею наслаждаться? только через окно? — саркастический смешок сорвался с моих губ. — Как обычно.

Он вскакивает и хлопает в ладоши. — Оставайся здесь, закрой дверь на ключ, я вернусь через двадцать минут.

— Ты бросаешь меня?

— Всего на несколько минут, и это будет того стоить.

Я игриво усмехаюсь. — Ну ты и охранник.

— Запри дверь, я скоро вернусь.

Я следую указаниям Грейсона, потому что что еще мне остается делать, когда я нахожусь в опасности? Я мечусь по комнате, подпрыгивая от каждого шороха, как пугливое животное. Каждая минута его отсутствия кажется вечностью. Я все жду того момента, когда появится знакомая фигура в маске.

Черт бы меня побрал за то, что я связалась с незнакомцем, да еще и с тем, чьего лица я не видела.

Вдруг раздался стук в дверь от звука которого по коже пошли мурашки. Я на цыпочках пересекаю комнату, прижимая руку к колотящемуся сердцу. Заглянув в глазок, я обнаруживаю Грейсона, который крутит головой из стороны в сторону, изучая коридор.

— Что-то ты долго, — говорю я, открывая дверь.

— Меня не было тринадцать минут. Господи, Вай. Ты выглядишь так, будто находишься на грани сердечного приступа.

— Так и есть!

Он качает головой и улыбается, словно я сделала что-то забавное. — Пойдем, я заглажу свою вину.

Заперев наш номер на ключ, мы поднимаемся на лифте на верхний этаж. Двери раздвигаются, и я замираю от увиденного. Крыша отеля украшена растениями в горшках с цветами фуксии. Грейсон ведет меня к перилам, где прямо перед нами гордо возвышается Эйфелева башня. От этого зрелища захватывает дух.

— Ты познакомишься с башней вблизи, — говорит он с гордой улыбкой.

— Вау, — вздыхаю я, прислонившись к железным перилам. — Это даже красивее, чем я могла себе представить. Все эти огни. — я качаю головой. — Это великолепно.

Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на Грейсона, и вижу, что он стоит прямо за мной. Он положил руки по обе стороны от меня, закрывая меня собой. Полагаю, сейчас сюда больше никого не пускают, потому что за те тринадцать минут, что его не было, он убедился, что может охранять крышу. Но я все равно ценю этот жест.

— Мне нравится, когда ты так счастлива. У тебя есть что-то особенное, Вай. Всегда было.

Мое сердце учащенно забилось — на этот раз не от страха, а от того, что Грейсон произнес столь неожиданные слова. Я поворачиваюсь к нему лицом, словно на каком-то автопилоте, который не желает останавливаться.

— Грей…

Мы так и застыли. Я в плену его объятий, а он изучает мое лицо, словно в нем заключена какая-то тайна вселенной. Мое тело реагирует на его близость. Мне хочется обхватить его за шею и почувствовать, как короткие волосы на его затылке щекочут мои пальцы.

Звонкий стук о перила на другой стороне крыши вырывает нас из этого момента. Грейсон отталкивается от меня и застывает на месте. Он осматривает каждый тускло освещенный угол, прежде чем снова обратить свое внимание на меня. Чистый страх смешивается с зелено-медовым цветом его глаз.

— Думаю, пришло время уложить тебя в постель.

Я киваю и позволяю ему провести меня обратно в номер, а когда мы едем на лифте вниз, я наконец спрашиваю — Как ты думаешь, там действительно кто-то был, или это просто разыгралось наше воображение?

— Я не уверен, но я не хотел рисковать и выяснять это.

Это достаточно честный ответ, и я не настаиваю на большем. Когда мы возвращаемся в номер, я опускаю взгляд на свою одежду. — У меня нет пижамы. Я носила ее весь день, и мне очень хочется принять душ и вылезти из нее.

Грейсон улыбается. — Нет, есть. Я всегда беру с собой свою сумку с одеждой, правда, она будет тебе велика, но не думаю, что это будет проблемой. В моем рюкзаке ты найдешь пижамные штаны и футболку, которые сможешь надеть на ночь. Утром я попрошу водителя забрать твою сумку из другого отеля.

Мое сердце согревается от этого жеста. — Спасибо. Это очень мило. А как же ты? — он качает головой. — Я не буду спать сегодня. Я буду дежурить прямо у твоей двери. Либо в спальне, либо в коридоре. Или так, или так.

— Хорошо, если ты уверен…

— Уверен. Иди в душ.

Повинуясь его приказу, я иду в ванную, которая почти такая же большая, как и сама спальня. Кому нужна ванная такого размера? Покачав головой, я снимаю с себя леггинсы, футболку, лифчик и трусики и оставляю их кучей лежать посреди кафельного пола.

Плиточный пол с подогревом. Господи. Вот к этому я могла бы привыкнуть. Надо будет попросить папу установить их.

Я включаю воду, пока она не становится такой горячей, что ванная наполняется паром, и встаю под душ. Вода кажется такой чертовски приятной, как массаж для моих усталых, напряжённых мышц, а также как бальзам для моего измученного сердца, как бы нелепо это ни звучало. Мне просто нужно снова почувствовать себя чистой. Сейчас я чувствую себя… мерзко. Грязно. Как будто кто-то прикасался ко мне, даже если это было не так.

Даже под водой я дрожу, и лишь через несколько минут я чувствую себя достаточно чистой, чтобы выйти из душа. Но я не могу этого сделать. Я не могу пошевелиться. Я так боюсь, что, когда я выйду, кто-то выскочит и напугает меня до смерти. Кто именно, я не знаю. Но знаю только, что мне до усрачки страшно.

Наконец я набираюсь смелости и выхожу, вытираюсь насухо, надеваю одежду Грейсона и расчесываю спутанные волосы. Когда волосы мокрые, они доходят мне почти до поясницы, а у меня нет с собой ни одного средства для волос, поэтому я трачу секунду на то, чтобы заплести их в косу. Когда я выхожу из ванной, Грейсона нигде не видно.

Должно быть, он уже в коридоре. Когда я смотрю в глазок, он стоит перед нашей комнатой и разговаривает по телефону. Глубоко вздохнув, я поворачиваюсь, чтобы вернуться в спальню, которую я провозгласила своей.

Неважно, насколько удобен роскошный матрас или мягки простыни, я продолжаю ворочаться. Каждый раз, закрывая глаза, я вижу эту дурацкую хэллоуинскую маску, а вслед за ней — образы… Мне должно быть стыдно за себя. Каждое прикосновение его пальцев преследует меня. То, как он овладевал моим телом. Как он использовал мой рот. Как он дергал меня за волосы…

— Блядь, — шиплю я, хватая подушку и засовывая ее себе между ног. Это лучше, чем ничего. И я определенно не буду трогать себя, когда рядом бродит Грейсон.

Я падаю на спину и смотрю в потолок. После всего, что я пережила, мне нужно выспаться. Поэтому я прибегаю к единственному способу, который мне помогает. Я считаю овец. Забавно, но это работает, и я проваливаюсь в сон, досчитав до четырехсот семидесяти двух овец.