Скучная Жизнь 2

Глава 4

— Я все еще не понимаю. — думает Бон Хва, радуясь тому, что со Старшим он может говорить мысленно. Потому что прямо сейчас его легкие горели огнем, его сердце колотилось так, словно было готово выпрыгнуть из груди, а колени дрожали. Если бы не мыслеречь, все что он мог бы выдавить из себя сейчас — это жадные вдохи.

— Не понимаешь, чего, малыш? Зачем нужно тренироваться? Я же объяснял тебе.

— Нет, не это. Сегодня, например у нас в гостях была Юна, так ли обязательно все это делать? И на пробежку бежать и упражнения, и кровать заправлять…

— А мне кажется, что ты пытаешься отдохнуть свыше положенного. Ну-ка… да, так и есть. Бегом!

— Старший!

— Бегом! Давай, давай, шевели своей задницей! Отожрал себе морду на маминых пирожках, жиробасина! Вперед, передвигай ходулями! Это всего лишь утренняя пробежка, а что ты будешь делать когда заговорит крупнокалиберная артиллерия?

— Постараюсь не быть там, где она ведет беседу. — угрюмо думает Бон Хва, набирая скорость и передвигая ногами, начиная попадать в ритм. Старший обучает его именно рывкам, не спокойному бегу вдоль набережной, как это делают редкие встречные, тоже выбравшиеся на улицу ни свет ни заря, чтобы пробежаться. Некоторые из них приветствуют его кивком, здороваясь. Он бегает каждый день с раннего утра вот уже две недели, так что в каком-то смысле уже стал своим, знает кто и как бежит свою утреннюю милю. Девушка в розовом спортивном костюме, с большими наушниками на голове, наушниками, верхний обод которых украшают кошачьи ушки, — она бежит ритмичной иноходью, перебирая ногами так, словно танцует. Ее он всегда догонял ближе к середине набережной, там, где днем торгуют хот-догами и прочим фаст-фудом. Пожилой мужчина в бело-синем спортивном костюме и старых кроссовках… он бежал на редкость быстро, его тело двигалось как хорошо смазанная машина, несмотря на возраст. А еще он всегда улыбался, каждый день на его лице сияла широкая улыбка. Он первый из утренних бегунов начал приветствовать Бон Хва коротким кивком головы. Вот и сейчас — он бежал навстречу, поравнявшись — приветствовал его и побежал дальше, не снижая скорости.

Еще в Лигу Утренних Бегунов входили две женщины среднего возраста, по всей видимости домохозяйки. Одна в красном костюме, а другая — в темно-синем. Эта парочка обычно не сильно-то и торопилась, переходила с бега на шаг и больше наслаждалась свежим воздухом и оживленной беседой, чем бегом. Кроме них с раннего утра на набережной можно было встретить угрюмого парня, явно спортсмена. Он также кивал головой при встрече, но его лицо не озаряла улыбка, если бы не этот его короткий кивок — так и вовсе было бы непонятно, видит он тебя или нет.

Сперва Бон Хва терпеть не мог утренние пробежки, все тело тянет, внутри словно все слиплось после сна, ощущение как будто рвешь себя на части с утра. Но потом — втянулся. И даже стал чувствовать какое-то свое удовольствие в том, что с утра обменивался короткими кивками с совершенно незнакомыми людьми. Ну и разумеется, как только он привык к обычному бегу, Старший стал гонять его короткими спринтами. Восемь секунд — несешься как проклятый, так, словно за тобой сам дьявол гонится. Восемь секунд — шагом. Восемь секунд — сумасшедшего бега, восемь секунд передышки, когда идешь вперед и не можешь надышаться, не можешь вдохнуть достаточно воздуха, а во рту пересохло как в пустыне. И так — шесть раз.

— Быстрей! Быстрей! Еще быстрей! И это все на что ты способен, малыш?! Шагом! — надрывается Старший в голове. Бон Хва переходит на шаг, чувствуя, что его руки падают вниз безвольными хлыстами. Навстречу попадается угрюмый парень в спортивке, он коротко кивает ему в знак приветствия и бежит дальше.

— Шагом! Семь секунд! Шесть! Пять! Четыре! Три! Две! Бегом! Бегом! Шевели задницей, малыш, никто не будет тебя ждать!

Бон Хва ускоряется, он не может даже подумать в ответ, не то, чтобы сказать что-то. Сейчас у него в голове — оглушительная пустота. Есть только он и мягкое покрытие пешеходной дорожки вдоль набережной, есть только крик в голове «Бегом! Быстрее! Быстрее!». Он бежит, выжимая из себя все, что еще осталось, бежит, передвигая ноги и ожидая только команды «Шагом!».

Потом он идет домой, едва волоча ноги. Старший запрещается садиться сразу после пробежки, говорит, что лучше пройтись. Вот он и идет. Пьет воду, которую купил в автомате на набережной, обменивается кивками с парочкой женщин, которые только-только выбрались на пробежку.

— Малыш, помнишь ты говорил насчет того, что у нас в гостях Юна и все такое? Знаешь почему ты каждое утро встаешь, заправляешь свою кровать, моешь себе лицо и бежишь на пробежку, а уже потом — принимаешь душ и завтракаешь?

— Потому что ты любишь надо мной издеваться? — гадает Бон Хва: — Нет смысла в том, чтобы каждый день заправлять кровать так, как ты меня заставляешь! Чтобы уголки на кровати были как у прямоугольника! Можно же просто покрывало сверху бросить и все. Зачем превращать все это в искусство, вроде чайной церемонии? У меня и так дел полно, а ты меня заставляешь кровать заправлять!

— Ну… в том числе. — усмехается Старший: — Что поделать, ты — легкая добыча, малыш. Но на самом деле — нет. Понимаешь, если ты заправляешь свою кровать с утра, заправляешь ее как только встал, заправляешь как положено, а не просто так, бросил покрывало сверху и все… Если ты делаешь это, то ты уже сделал свое первое задание. Выполнил первую задачу. Понимаешь? Если ты заправил кровать с утра — ты уже достиг чего-то. С этого все начинается. С этого начинается твой день — с выполненной задачи. И если так — это дает тебе силы, чтобы выполнить еще одну задачу. И еще одну. И еще.

— Тоже мне задача — кровать заправить!

— Если ты не можешь справиться с такой простой задачей с утра, как ты можешь справиться с задачей посложнее? — резонно вопрошает Старший: — Действительно, это простое задание, но выполнение этого простого задания дисциплинирует тебя, задает тебе рутину дня, которая выручит тебя в том случае, если мир вокруг будет разваливаться и у тебя не будет ориентиров — ты всегда будешь знать, что делать.

— То есть вокруг будет зомби-апокалипсис, а я кровать буду заправлять?

— Это всегда помогает, малыш. Не заправлять кровать, а иметь процедуру в голове, которая выручит тебя. Здорово выручает. Может не помочь от зомби, но точно поможет навести порядок в голове и обрести хладнокровие. А это — самое важное, малыш. Неважно что именно происходит вокруг тебя, важно, как ты это воспринимаешь. Чтобы встать перед расстрельной командой у шербатой стены, застегнув все пуговицы на мундире и глядя своим палачам прямо в глаза — нужно обладать этой силой и внутренним покоем. Уверен, что если в утро того для, когда тебя будут расстреливать, ты сперва заправишь свою кровать, ты сможешь выпрямиться и взглянуть в глаза своим палачам.

— Да какая мне тогда уже будет разница?!

— Поверь мне, будет. Смерть вообще одно из самых важных событий в жизни человека, как и рождение. Но уж в рождении мы не были осознаны и просто орали в этот мир… так что в смерти нужно будет постараться, чтобы уйти достойно. Так что… мелочей не бывает, малыш. Заправляй свою кровать каждое утро. И если у тебя вдруг будет ужасный день, когда все валится из рук, а несчастья ждут за каждым углом, то когда ты вернешься домой — там тебя будет ждать заправленная постель. Заправленная тобой. И это значит, что завтра будет не таким уж и дерьмовым. А даже если оно будет дерьмовым, ты все равно встанешь с утра и заправишь свою чертову постель. Изо дня в день, малыш. В этих ваших фильмах и манге показывают, что победить просто — нужно просто быть самым яростным, найти какие-то внутренние силы, разозлиться как следует. Это все чушь. Настоящие победы куются именно так — изо дня в день, одними и теми же скучными действиями, каждый раз на грани возможностей, год за годом и через некоторое время то, что ты можешь и умеешь — будет казаться чудом со стороны. Ты чего расселся?

— А? — Бон Хва оглядывается и понимает, что он — заговорившись со Старшим — не заметил как сел на лавочку.

— Бегом!

— Но…

— Бегом! Бегом! Марш-марш! Шевели задницей, улитка!

— О. Вернулся. — приветствовала его Чон Джа, когда он — ввалился домой, хватаясь за дверь: — что опять он тебя загонял? Ну, тебе полезно, ты же молодой. Файтин! — она выбрасывает вверх сжатый кулак.

— Угу. — кивает он и снимает кроссовки. Ноги дрожат. Нужно пройти в душ, он весь потный.

— Юна уже ушла. Сказала, что у нас завтра первое судебное заседание, а сегодня она дела свои с работы перенесет.

— У нее есть дела? — спрашивает Старший и чешет в затылке: — Вроде же она на ресепшн сидела.

— Не знаю. Что слышала — то и передала. — пожимает плечами Чон Джа: — Иди в душ и завтракать. У тебя сегодня занятия до скольки? Сможешь в офисе помочь?

— Конечно. Сразу после школы и пойду. — он идет в душ и раздевается. Включает воду и становится под прохладные струи — сперва нужно холодной водой, а уже потом… он опускает взгляд и …

— Старший! А у тебя точно ничего с Юной не было?!

— Конечно же не было. Поверь мне малыш, спать с партнером по работе, да еще когда она выпила, это такой вот здоровенный фугас под здание собственного благополучия. Сперва вы переспите по пьяни, а потом начнется. Нет, Юна слишком уж хороший партнер и сейчас от нее наше будущее зависит. Так что я с ней не спал. Тем более, что, в отличие от тебя, я прекрасно понимаю, что там такое и чем все закончится. Оно того не стоит, малыш, поверь мне. Ей нужен хороший человек рядом, а не параноидальный шизофреник с раздвоением личности. Воспользоваться ее минутой слабости, чтобы залезть в трусики, это был бы не самый хороший поступок. Так что нет, ничего между нами не было.

— А трусы почему задом наперед и шиворот-навыворот были?!

— А… трусы. Ну это ты у Чон Джа спрашивай.

— Что?! Ты с Чон Джа?!

— Кхм… давай-ка ты лучше воду зря спускать не будешь, у нас же счетчик стоит, а ты ее льешь почем зря. Мойся уже и пошли завтракать.

— Старший! Как ты мог?!

— Ой, заткнись малыш. Мойся уже. Нам в школу пора.

В школе все было немного по-другому, чем раньше. Во-первых, Ёджон заметно сторонился его, даже пересел за другую парту, поменявшись с Нари, той самой девушкой, что ходила с ними в караоке. Она вроде, как и не принадлежала к основному составу «Лоллипоп», но всегда рядом с ними крутилась. Бон Хва конечно же сказал Ёджону, что все в порядке и что Хан не сердится и даже сказал, что никаких последствий не будет, достаточно формальные извинения принести, но Ёджон все равно его сторонился. Кивнул, не глядя в глаза, поклонился и был таков. Чон Ё — не изменил своего поведения, но он никогда особо дружелюбным и не был. Это Ёджон был социальным клеем их группы, всегда шутил, всегда как будто объединял их, а теперь они вроде, как и рядом, а вроде и нет.

А еще почему-то его стала сторониться Соен. Вот только недавно каждую перемену они обязательно двумя-тремя словами перекидывались, а на большой даже ели рядышком — они и все «Лоллипоп», Соен, Минсе и Ю Джин. А теперь — Соен стала его избегать. Вот так явно стала избегать, даже на его «Доброе утро, Соен!» — сухо приветствовала его в ответ. Ни следа на улыбку, никакой теплоты в словах. Как будто на лице написано «Отвали, Бон Хва». И… если Соен стала его сторониться, это значило что и Минсе с Ю Джин — тоже. Потому что они втроем подруги не разлей вода, куда одна, туда и все.

И как только Бон Хва осознал это — его словно молотком по голове ударили. Все повторяется, подумал он, все повторяется. Как в младшей школе. Сперва с ним перестали общаться одни, потом — другие, а потом и все остальные. Он стал как будто зачумленным, как будто заразным, никто на него даже не смотрел, все отводили взгляды, вот как сейчас. Как бы он ни пытался взглянуть кому-то в глаза — все отводили их. Когда он к кому-то обращался — отвечали сухо и коротко, а одна девочка и вовсе просто выскочила из класса. Он настолько ужасен? С ним уже нельзя общаться?

Дыхание сперло, мир вокруг стал гулким и далеким, он едва не вскочил на ноги, чтобы бросится и… что он мог сделать? Упасть и умолять, чтобы его перестали считать изгоем? Чтобы снова общались с ним как прежде, признавая его своим?!

— Дыши, малыш. Чего это ты перевозбудился? — раздается голос Старшего: — Что это с тобой?

— Старший! — Бон Хва вдруг почувствовал облегчение. Он — не один!

— Таак. Вижу. А ты у нас пользуешься популярностью, а?

— Старший!

— Ну все, все. Не плачь. В чем причина, чего в депрессию ударился?

— Я снова… они… никто со мной не общается!

— Во-первых это неправда. Я с тобой общаюсь. Чон Джа… порой даже слишком хорошо общается. Юна общается. С утра с тобой в парке куча людей поздоровалась. Успокойся уже. А во-вторых — ну и что?

— Ну и что?

— Не общаются и прекрасно. — пожимает плечами Старший: — Может хоть учиться лучше начнешь, а то все в голове эта твоя Соен.

— Я же снова стану…

— Эх… все время забываю, с кем говорю. Проснись, малыш, посмотри внимательно. Да, они отводят от тебя свои глаза, но есть разница. Взгляни — они стараются на тебя не смотреть и все время о чем-то шушукаются у тебя за спиной, верно?

— Да. Так и в прошлый раз было!

— Нет. В прошлый раз было не так. В прошлый раз ты отчетливо мог расслышать что же именно они о тебе говорят.

— Что? — Бон Хва задумывается, вспоминая все обидные слова, прозвища и оскорбления, которые про него говорили. Говорили, так, как будто не обращались к нему, а вели разговор с друг другом, но — про него! От этого было еще обидней. Словно он и не человек вовсе, а так, вещь. Вещь никому не нужна, грязная и сломанная.

— Да и взгляды… обрати внимание на мимику, на невербальные знаки. Когда отводишь глаза из-за отвращения и брезгливости — чуть-чуть поднимается верхняя губа, едва-едва. И подбородок вверх. Это отвращение и высокомерие. А тут — твои одноклассники и одноклассницы — горбятся, опускают головы, прижимают подбородок к груди и говорят про тебя шепотом, стараясь, чтобы ты не услышал. Это не брезгливость, не отвращение и не жалость. Это страх. Причем это не страх «заразиться и стать изгоем», они боятся именно тебя.

— Что?

— Понимаю. Раньше ты такого не испытывал, вот и не распознал эмоции. Они тебя боятся, Бон Хва. Теперь ты в этом классе самый Страшный Серый Волк. Это ты теперь тут порядки и правила можешь наводить.

— Что?!

— Завязывай уже малыш. Порой я волнуюсь за тебя и твои когнитивные способности. Я тебе все на пальцах показываю, а ты мне «чтокаешь». Успокойся, никто тебя за изгоя не держит. Скорее наоборот, твой социальный рейтинг тут вырос настолько, что люди к тебе боятся подходить.

— Но вот Соен — никогда не боялась же и сейчас с ней что-то творится… непонятное.

— Да, согласен. С твоей Соен нужно поговорить. Она и ее девчонки твою победу над Ханом нормально восприняли, а вот после караоке как отрубило. С Ёджоном все понятно, он отойдет и можно будет снова подружиться, а вот Соен… не знаю какая муха ее укусила. Поговоришь с ней после уроков? Прямо спроси в чем дело. Только с ней одной, без остальных девчонок, иначе ничего не выйдет, имей в виду.

— Я?!

— А кто, я что ли? Это твоя пассия, тебе и разговор вести. Что, когда у вас дело до постели дойдет — тоже меня звать будешь?

— Старший! Прекрати!

— Нет, я, конечно, могу посоветовать, как старший товарищ, ну там — «левее, правее, да как ты делаешь, отойди, я покажу как надо.»

— Я сам!

— Воот. Мужик. Давай, пиши ей записку. Ах, да, о чем это я. У вас теперь же сообщения на телефон пишут. Куда ушла вся романтика скомканных бумажек…