Скуф. Маг на отдыхе 4

Глава 9

Четырнадцать лет назад.

Ближнее Подмосковье, Село Тайнинское.

— Где эта маленькая дрянь⁈ — и снова грохот переворачиваемой мебели.

— Слушай, да успокойся ты. Сколько ей вообще лет?

— Не помню! Да какая разница⁈

Шесть.

В свои обычные шесть, маленькая Ксюша Шестакова стала старше на жизнь. Прямо сейчас она затаилась на антресоли и стремительно взрослела. А поводов тому было очень много.

Например, пробудившийся дар. Крохотный шарик света явился к юной шаманке за несколько минут до того, как в дом ворвались триады. Интересный и совсем не страшный — Ксюша сразу же поняла, что он ей — друг.

Именно этот маленький дух-помощник в формате игры «догони меня» загнал её на антресоль. Именно он послал Ксюше в голову мыслеформу о том-де, что она без проблем сможет сюда забраться, со стула и прямо наверх. И именно он, скорее всего, напитал детские ручки силой, благодаря которой Ксюша смогла подтянуться.

И тот же самый шарик, словно бешеный, колотился о нужный кирпич в стенной кладке, когда всё началось. Внезапно, у антресоли была фальшивая стенка — при нажатии на кирпич открывалась потайная полость, в которую Ксюша и залезла.

Тайник был пуст. Скорее всего, о нём не знал никто из домашних. Дело в том, что в эту древнюю усадьбу семейство Ксюши переехало всего полгода назад. Всем составом Шестаковы перебрались из Владимирской области поближе к Москве, а заодно улучшили свои жилищные условия. Не то чтобы их прежняя квартира была чем-то плоха — на минуточку, в ней было два уровня и двенадцать комнат — но новоиспечённым баронам по статусу полагалось иметь родовое гнездо. Так сказать, отдельно стоящее.

Во многом это и сыграло с ними злую шутку.

Только что Ксения Константиновна от и до прослушала жуткий звукоряд — это нехорошие люди внизу убивали всю её семью. Крики женщин, рёв отца, грохот скоротечного боя и визги боевых техник.

Ксюшу буквально парализовало от страха. Что делать — непонятно. Что думать — непонятно. Что чувствовать — тоже непонятно. Все те мысли и эмоции, которые сейчас пришли к ней, были вне диапазона тех мыслей и эмоций, которые день за днём проживает маленькая счастливая девочка. Шок. Потрясение. Ужас. Наивная надежда на то, что всё не так, как кажется.

Плюс ко всему, прямо сейчас Ксюша впервые в жизни столкнулась с подлостью и предательством.

— Да где же она, чёрт подери⁈ — это кричал её братик Сашка.

Двоюродный — у него и фамилия-то была другая — но всё-таки.

Да, он никогда не питал к маленькой сестрёнке тёплых чувств и даже не скрывал этого. За всю жизнь он всего лишь несколько раз провёл с Ксюхой время. Один раз сводил в парк и пару раз поиграл в куклы, но-о-о-о… То было лишь по принуждению. Из-под палки, лишь бы от него отстали.

Отец спокойно и взвешенно объяснял Ксюше, что всё это из-за «говнистого возраста» Сашки. Мол, так и так, между вами сейчас пропасть, и брату неинтересно нянчиться с малышнёй, однако когда-нибу-у-у-удь…

И во многом благодаря фантазиям об этом счастливом «когда-нибудь» Ксюша не оставляла попыток провести время с братом. Залезала на колени при каждом удобном случае, засыпала вопросами, на скорость рассказывала о своих малышковых делах и всякий раз — ну а вдруг сегодня повезёт? — просила с ней поиграть.

Не везло.

А теперь это «когда-нибудь» вообще сгинуло.

Сашка, который явно был заодно с триадами, прямо сейчас рыскал по дому в поисках младшей сестрёнки. И явно не с тем, чтобы наконец-то поиграть.

«Плохой? — пыталась сформулировать мысль Ксюша. — Саша — плохой?»

Память тут же подкинула целую россыпь воспоминаний. Вечные споры и ругань Сашки с отцом. Брат часто «пил». Ксюша тоже пила… да и все вокруг вроде как пили — она сама это видела! — но Сашка по всей видимости пил как-то не так. Или не то. Возможно, речь шла про вредную сладкую колу, которую Ксюхе наливали только по праздникам и то лишь по одному стакану.

Так вот, когда Сашка «пил», он становился странным и ругался с отцом. И каждый раз речь шла про какой-то «заказ». Старшие говорили преимущественно сложные и непонятные слова, но происходило это так часто, что Ксюха невольно выучила весь их диалог наизусть.

Так вот:

Брат утверждал, что род Шестаковых должен взяться за какой-то заказ. Разработка, мол, уже готова и пылится без дела, и покупатель есть. Сашка говорил про большие деньги, про шанс всей жизни и про то, как счастливо все заживут, если отец согласится на сделку.

Отец в свою очередь кричал о том, что заказ плохой. Что не будет хороший человек испытывать такой болезненный интерес к «артефактной глушилке» и что конкретно он за такое не возьмётся. Ни сам ни возьмётся, ни кто-либо из его рода.

— Запрещаю! — кричал отец, и Ксюша искренне не понимала, почему Сашка не понимает это слово с первого раза. Когда ей что-то запрещали, она слушалась.

А вот Сашка не слушался и продолжал спорить. Говорил о том, что делать ничего не надо и заказчик готов оплатить саму разработку.

Тогда папа злился ещё сильней. Говорил про то, что доброе имя семьи того не стоит. Про то, что честь превыше бабок — хотя к обеим бабушкам Ксюши при этом всегда относился очень хорошо. И про то ещё говорил, что отвечает за всю продукцию рода Шестаковых, и что серийного производства у них не будет никогда — и пусть даже речь идёт о передаче чертежей рода, ему на это глубоко наплевать в любом случае, ответственность «один хрен» на нём.

Заканчивался спор отца и Сашки всегда одинаково:

— Зачем тогда вообще было разрабатывать глушилку⁈ — спрашивал брат.

— Не твоё дело! — отвечал папа и добавлял: — Ездюк! — ну или как-то так.

На «ездюка» Сашка как правило смертельно обижался и уходил, хлопая дверьми. Отец тут же начинал размышлять о том, что его нужно наказать, отправить служить или вообще отлучить от семьи, но тут появлялась мать и всякий раз упрашивала барона Шестакова не горячиться.

На то, чтобы осмыслить все эти разговоры, у Ксюши Шестаковой уйдут следующие пять лет.

Ну а сейчас:

— Ксю-ю-ю-юша! — невероятно ласковым голосом позвал её брат.

Ласковым и слегка невнятным. Так бывало, когда Сашка борщил с колой; у него после этого всегда немножечко заплетался язык.

— Ксюш, выходи! Не бойся, всё хорошо!

— Успокойся, — наконец, сказал ему другой мужской голос.

В основном все триады, что ворвались в дом, переговаривались на каком-то иностранном языке, а этот человек внезапно знал русский.

— Оставь девчонку в покое, — сказал он.

— Я не могу её оставить! Надо найти её! Надо закончить начатое!

— Зачем надо? — устало вздохнул собеседник брата. — Кому надо?

— Мне надо! Да как ты не понимаешь⁈ — истерично крикнул Сашка, а потом назвал человека по имени: — Гордей, это личное! Да и вообще, вы обещали мне! Вы-то в Сингапур вернётесь, а мне ещё здесь…

— Сперва передай нам чертежи, — перебил Гордей. — А потом займёмся личным делами и обещаниями.

— Ксю-ю-ю-юша! — снова позвал брат, проигнорировав слова триады. — Ксюх, выходи! — и тут вдруг: — Ай!

Послышался звук удара, а за ним возня и крики Сашки.

— Где чертежи? — абсолютно спокойным тоном спросил Гордей.

— Там! Там!

— Где «там»?

— Отпустите, я покажу!

Да только никто Сашку не отпустил; вместо этого он взвыл ещё громче.

— Повторяю вопрос: где чертежи?

— В сейфе! В сейфе!

— А где сейф?

Тут маленький дух поманил Ксюшу за собой. Мол, вылезай из убежища и посмотри. Шаманка сейчас была не в силах думать самостоятельно, а потому послушалась своего маленького светящегося помощника.

Вылезла из ниши, осторожно приотворила дверку антресоли и выглянула в щёлочку. Картина, которая предстала перед ней, на всю жизнь запечатлелась в памяти. Во всех мало-мальских деталях.

Вся её семья в крови и на полу, скрученный Сашка, которому лысый человек бил ногой прямо по лицу и триады. Много-много людей, которые были одеты совершенно по-разному, но всё равно имели между собой что-то общее помимо узких глаз.

Татуировку с изображением сколопендры…

— … поэтому я и поехала в Сингапур.

Хм-м…

Свежо предание, да верится с трудом. Что-то мне шаманка явно не договаривает. С её слов ведь получается как? Получается, что её отец был талантливым артефактором и бароном в первом поколении. Изобрёл что-то такое, за что всю его семью под корень вырезали бандюки из Сингапура.

В чём странность?

Да в том, блин. С одной стороны, Шестакова говорит, что была очень маленькая и вообще ничего не помнит, а, с другой стороны, маленькая и ничего-не-помнящая девочка запомнила слово «Сингапур», которое обычный русский человек в своей повседневной речи не произносит примерно никогда. Это надо либо кроссворд разгадывать, либо в города играть, чтобы ляпнуть его вслух.

Вторая странность — это мотивация Шестаковой. А когда с мотивацией беда, тогда… э-э-э… с мотивацией беда. И этим всё сказано.

Поясню.

Наш разговор ведь вообще, с чего начался? С того, что я спросил, откуда у неё шевелящаяся татуха, и тут её прорвало на весь этот рассказ. Ну… почти сразу.

— Заю мне набили в Сингапуре, — сперва сказала она, что ожидаемо привело к моему нехилому, так сказать, удивлению. — Такие татуировки делают только местные мастера, это у них секрет такой. Никому не рассказывают, ни с кем не делятся. А делают их… их обычно делают триады. Это мафия такая.

— Во как, — ответил я. — А на кой-хрен ты попёрлась в Сингапур? Как ты вообще туда попала?

И только лишь после этого вопроса последовал рассказ про семью.

— Так… погоди, — сказал я. — И ты поехала в Сингапур, чтобы что? Чтобы мстить?

— Ну да.

— Одна?

— Ну да.

— В четырнадцать лет?

— Ну да, Василий Иванович! — Шестакова обиженно шмыгнула носом. — Сначала язык выучила, потом денег немножечко… э-э-э… скопила, — тут шаманка неловко улыбнулась.

— Потом хоть вернула то, что «скопила»?

— С процентами вернула, Василий Иванович! — замотала головой Шестакова. — Правду говорю! Честное слово!

— Так… выучила язык, нашла деньги и-и-и-и…

— И поехала. А вы бы на моём месте не поехали?

— Я бы…

Ну, конечно же, я бы поехал. Поехал и размотал узкоглазых. Но как бы это пафосно не прозвучало, я — это я. А подросток Ксюша — это подросток Ксюша.

— И что? — уточнил я. — Отомстила?

— Не-а, — вздохнула шаманка. — Не нашла.

— Понятненько…

Тут мы оба замолчали и уставились на Москву. Вечерело. Внизу шумел вечный машинопоток, и толпами ходили люди. Загудел теплоходик, проплывающий мимо по реке. Разом вспыхнули уличные фонари, да и всё вокруг постепенно зажигалось огнями. Вывески, вывески, вывески, не счесть их.

Я думался.

— А почему вы вообще спросили? — вдруг первой прервала молчание Шестакова. — Про татуировки?

— Ах, это, — я попытался сделать максимально скучающий вид. — Увидел одну такую у наших сингапурских друзей… ну, тех самых, что приехали инвестировать в Удалёнку. Вот и удивился. Про тебя сразу же вспомнил.

— М-м-м-м, — Ксюха поддержала мою игру в скуку. — Понятно, — и как бы между делом решила спросить: — А что за татуировка?

— Не помню, — сказал я, не глядя на Шестакову. — То ли змея какая-то, то ли ящерица. То ли насекомое…

Ага!

Краем глаза я спалил, как кадет Шама дёрнулась при слове «насекомое». С тем между нами снова воцарилось молчание, и я подождал, не захочет ли Ксения Константиновна поведать мне что-то ещё. Но… не захотела.

— А что эта татуировка умеет? — спросил я тогда. — Для чего она вообще?

— Да-а-а, — махнула рукой Шестакова. — Так, фигня. Никаких усилений, просто спецэффект. Татуировка подстраивается под магический дар носителя, только и всего. Ну вот, например, мой Зая. Если бы у меня не было этой татуировки, как мне кажется, он был бы просто каким-нибудь зубастым мохнатым духом. Я-то до сегодняшнего дня думала, что он вообще никак в мой дар не встроится.

Ну вот тут верю.

— А если Катьке набить на запястье дракона, то у неё и пламя бы вылетало в виде дракона, — продолжила шаманка. — Ну то есть я не на все сто процентов уверена, но предполагаю, что так…

От и до верю. Слова льются быстро, чисто, безо всякого внутреннего напряга. Ни лжи, ни недомолвок в рассказе про свойства татуировки нет. А вот насчёт всего остального как-то мутно получается.

Так…

Ну и что мы имеем в итоге?

А имеем мы подтверждение моей теории о том, что товарищи сингапурцы не слишком хорошие ребятки. Шестакова так прямо и сказала — подобные татуировки набивают себе косоглазые криминальные элементы.

А вот дальше сложно.

Так сложно, что у меня аж мысли путаться начинают.

Связаны ли как-то Гордей Гордеевич и его тесть с триадами, которые убили семью Шестаковой? Возможно. Или нет? Реакция Шамы на «слово» насекомое как бы намекает, что такой расклад вероятен. С другой стороны, может быть, они все себе херачут сколопендр? Может, сороконожка у них, как у французов петух или у нас медведь — какой-то символ, отражающий дух нации?

Возможно.

Однако!

Ещё одним совпадением является то, что те говнюки орудовали в Российской Империи и эти тоже сюда приехали. Короче, блин!

Как только закончится карантин, первым же делом свожу соседа на рыбалку и поподробней узнаю, что, зачем и почему. Если понадобится, надавлю. И на Гордея надавлю, и на тестя его, и на штатного сумоиста-бухгалтера, и вообще на всех-всех-всех. Потому что разобраться в этом нужно срочно. Во-первых, потому что сингапурская мафия под боком мне нахер не нужна, особенно в качестве деловых партнёров.

А, во-вторых, потому что шаманка явно точит на них зуб, но вслух об этом не говорит. Наверняка, подозревает в них тот самый клан, который убил её семью. А это значит, что? А это значит, что кто-то у нас тут слишком деловая колбаса и уже что-то придумала…

Самостоятельная дохрена, ага.

И раз уж Шестакова в четырнадцать лет поехала в Сингапур разбираться, то уж до соседнего дома точно добредёт.

И дальше два варианта. Либо она права и влипнет в неприятности, которые мне потом расхлёбывать. Либо же она не права и натворит дичь просто так, по дурости и импульсивности. И дичь эту… что? Правильно! Тоже расхлёбывать мне.

Что так расхлёбывать, что этак.

Хлёб-хлёб-хлёб.

— Ксюш, — сказал я вслух, не прибегая к конкретике. — Пообещай мне не делать глупостей, ладно?

— Что?

— Просто пообещай.

— Да я же… Василий Иванович, я же… Я же… Я же-ы-ы-ы, — тут Шестакова резко переменилась в лице, вся аж перекосилась, зажмурила глаза, раззявила рот и начала готовиться к смачному, прямо-таки королевскому чиху. — А-ААА-АП-ЧХОЙ-ЛЯ!!!

Я аж невольно щиты врубил.

И не зря!

Шестакова выдала такой фонтан зелёной слизи, как будто у неё был полон рот шпината. И вся эта прелесть прямо сейчас сползала вниз по моему барьеру.

— Ой, — сказала Шестакова и вдруг начала остервенело чесать лицо.

— Ой, — повторил я за ней.

То ли я не заметил, а то ли всё произошло только сейчас, но на лице шаманки выступила сыпь. Частая, крупная и, что самое примечательное — ярко зелёного, блин, цвета. Реакция Степана Викторовича была моментальной:

— Скуу-у-у-уф! — тут же забарабанил Державин в витражное окно между комнатой и балконом.

Другие институтские уже выводили девок из императорского номера.

— Скуф, отойди от неё! Отойди срочно!

Цветы. Максимально далёкий от банальной охапки роз букет. Готовые решения идут мимо — кто знает, сколько они уже простояли на витрине? Вырвиглазная упоротая упаковка, декоративные бабочки, деревянные божьи коровки и прочие блестяшки могут проследовать туда же. Уж что-что, а хороший букет цветов Тамерлан собрать умел.

Пускай и не своими руками, но под его чутким руководством флористы творили чудеса. На сей раз, например, это был жирный увесистый подсолнух и две белые гортензии в окружении садовых кустовых ромашек.

И ещё!

Вместо конфет извиняться перед Скуфидонской пристало шоколадными яйцами, а в идеале внутри должен попасться игрушечный бегемотик. И он, блин, попадётся! Во всех сразу! Тамерлан завсегда умел определить это на вес. Все Ирины вкусы и предпочтения он знал наизусть. В конце концов, внимательностью к подобным мелочам он и растопил сердце девушки.

Однако сегодня что-то пошло не так.

Яйца сразу же отправились в помойку, а букет… о-хо-хо… Тамерлан десять раз пожалел о своём выборе. Ведь получить по лицу нежными прохладными лепестками — совсем не то же самое, что выхватить шлепок килограммовым подсолнухом. От такого и синяк может остаться.

— Ир!

— Пошёл в жопу, — дверь захлопнулась прямо перед его носом.

Вот ведь…

Тамерлан злился. Тамерлан бесился. Его никак не покидало неприятное чувство, что это вовсе не обычная ссора, а начало конца. Он и раньше был адептом мысли о том, что нельзя «ложиться спать в ссоре»… но не из-за выработки кортизола и плохого сна, а потому что! Потому что нельзя!

Да и вообще, сон тут не при чём! Если выбор стоит между «ссориться» и «не ссориться», то он очевиден!

Мириться, объясняться, договариваться. Как можно скорее.

Так…

Ладно…

Цветы и конфеты — это просто конвертированные в приятные ништяки деньги. В мирное время это было бы расценено со знаком плюс, как приятный знак внимания. Но сейчас время настало не мирное, и выглядят они как попытка купить расположение. Тупой, прямолинейный, лишённый всякого изящества жест. Так себе, короче говоря.

Значит, настало время для других жестов! Смелых, искренних и романтичных. Музыка поругала Иру с Тамерланом, значит, музыка их и помирит.

— Вильгельм Куртович, а в доме есть музыкальные инструменты?

— Отлично, гер Тамерлан! — оживился австриец. — Занятие музыкой — прекрасный способ скрасить скуку! Рад, что вы наконец-то определились с досугом!

Кузьмич хитро улыбнулся.

— Один момент, сейчас всё будет! — сказал он и бодрым сайгаком метнулся на второй этаж, в свою личную комнату.

Обратно камердинер вернулся довольно быстро. Тамерлану сперва показалось, что он тащит на плече то ли копьё, а то ли двуручную дубину.

— Э-э-э…

— Альпийский горн, — на лице Кузьмича блуждала улыбка. — Ах, сколько сладостных воспоминаний о родине с ним связано! Пойдёмте во двор, я научу вас играть.

— М-м-м…

— Не хочу хвастаться, гер Тамерлан, но я неплохо пою йодль. И если вы освоите хотя бы азы игры на этом чудном инструменте, из нас получится отличный дуэт!

— Вильгельм Куртович, а ничего другого нет?

— Есть гитара…

— Во!

— … но это гитара Василия Ивановича. И к ней он относится примерно так же, как и к мотоциклу. Настоятельно не рекомендую вам брать её во избежание поломки лица, — Кузьмич задумался. — Я не уверен, но можно спросить у нашего соседа Евгения. Человек он пьющий и весьма потешный, так что просто обязан иметь в хозяйстве что-то типа варгана или ксилофона…

— Вр-Р-р-рУМ! — раздался рёв мотора с улицы.

Бросив Кузьмича в задумчивости, Тамерлан выбежал наружу. Ирина вновь куда-то уезжала, машина уже покидала придомовой участок.

— Стой! — за ворота и бегом по улице хакер бросился вслед за машиной безо всякой надежды на то, что Ира остановится. — Стой!

Но тут вдруг красные огни стоп-сигналов кабриолета зажглись, и Скуфидонская притормозила.

— Чего?

— Куда ты⁈

— Обратно, — холодно отрезала Ирина. — Припев то ли не записался, то ли плохо записался… я не совсем поняла, но нужно переделать.

Что ответить на такое? Спросить: «Правда ли это»? Ира услышит другое. Она услышит: «Ты врёшь», — и ситуация лишь усугубится. Так что же тогда? Может, напроситься с ней? Сказать, что очень хочет послушать, как поёт его возлюбленная? Или нет? Или просто отпустить её и всё?

— Тим, — вздохнула Скуфидонская. — Всё нормально. Ко мне никто не пристаёт, и я, уж поверь, тоже ни к кому не пристаю. Давай вырубай свою ревность, успокаивайся и прекращай чудить. Я быстро скатаюсь туда и обратно, и вечером мы обо всём поговорим. Хорошо?

— Хорошо.

С тем кабриолет покатил дальше.

Победа?

Вроде бы да. Это было куда теплее, чем бескомпромиссное «пошёл в жопу». Да и вообще, Ира впервые сказала ему что-то сложносочинённое с тех самых пор; после сцены с автомобилем Макара Матвеевича на парковке.

— Хорошо, — ещё раз повторил Тамерлан, глядя вслед уезжающему кабриолету, и побрёл домой.

Казалось бы, толком ничего не случилось, но хакера наконец-то попустило. На душе стало более-менее спокойно.

— Я всё же схожу к Данилову, — разминулся он с Кузьмичом в воротах. — Я вспомнил! У гера Евгения точно должен быть баян. Василий Иванович утверждал, что тот потерял три таких на свадьбах. Инструмент сложный, и я не уверен, что мы быстро с ним разберёмся, однако все с чего-то начинают, верно?

— Уже не нужно, Вильгельм Куртович, — улыбнулся хакер. — Проехали.

— М-м-м… очень жаль. Быть может, могу быть полезен чем-то ещё?

— Спасибо, но нет.

— Что ж, — вздохнул искренне расстроенный Кузьмич. — Если что, вы знаете где меня искать.

— Конечно.

«Сраная задротская игра, — решил он, — пусть будет так». Сходил в гараж за ноутбуком, удобно устроился в шезлонге, запустил цифровую забаву и пропал в ней на час, полтора, два… последние дни вышли такими суматошными, что Тамерлану было не до игр, и у него накопилась целая куча ежедневных, еженедельных и даже ежемесячных событий. Плюс вышло обновление с пачкой новых персонажей, каждого из которых следовало внимательно изучить и, в случае чего, взять на вооружение.

Короче говоря, Тамерлан не скучал.

Его личный эскапизм проходил на ура. Нервы и тревоги окончательно отпустили, и даже сама мысль о неверности Ирины или посягательстве на её честь со стороны сингапурцев казалась какой-то глупостью.

Теперь у него были совершенно другие проблемы. Две. Первая — небольшая часть семейного бюджета была потрачена на боксы с персонажами, а нужный так и не выпал. Вторая — резко захотелось в туалет, но от долгого сидения затекли ноги.

— Ай, блин, — ругался Тамерлан, массируя непослушные икры, которые прямо сейчас пронзали тысячи невидимых иголок. — Ой, блин…

И тут.

— Бызз-вызз! — на телефон пришло сообщение. И теперь абсолютно все былые неприятности — и игровые, и отношенческие — показались ему несущественной ерундой. С номера Иры пришло короткое: «Помоги!»

— Какого?

Первым же делом Тамерлан набрал ей в ответ, но вызов тут же сбросили. «Спаси меня! Пожалуйста, скорее!» — пришло следующее сообщение…