Скворцов-Степанов

УЧЕНЫЙ. АТЕИСТ. РЕДАКТОР «ИЗВЕСТИЙ»

Если попытаться выделить наиболее характерную особенность Ивана Ивановича Скворцова-Степанова как ученого, то, естественно, это будет его поразительная разносторонность. В самом деле: он прекрасно знал естественные науки, разбирался в технике, был видным экономистом и философом, талантливым историком и атеистом, литературоведом и публицистом.

Вскоре после победы Октябрьской революции в целях дальнейшего распространения знаний о развитии общественной мысли на Западе Скворцов-Степанов перевел с немецкого языка и издал (в 1919 г.) книгу «левого» голландского социал-демократа Германа Гортера «Исторический материализм» с критическими комментариями переводчика. Во втором издании (1924 г.) он поместил обширное послесловие «Исторический материализм и современное естествознание. Марксизм и ленинизм»[73].

Появление этой работы Скворцова-Степанова вызвало бурную философскую дискуссию. Хорошо ориентируясь в естественных науках, Иван Иванович внес определенный вклад в вопросы взаимосвязи философии и естествознания. Он обстоятельно критиковал философа А. М. Деборина и его последователей за идеалистические концепции, отрыв философских теорий от революционной практики, за недооценку значения революционного переворота, совершенного марксизмом-ленинизмом в философской мысли, и отрицание партийности в философии.

Однако, выступая в целом с правильной критикой антимарксистских взглядов А. М. Деборпна, Иван Иванович все же временами склонялся к несколько механистическому истолкованию явлений природы и общества. Вместе с А. К. Тимирязевым, А. И. Варьяшем, В. Н. Саробьяновым и некоторыми другими он порою придерживался механистической точки зрения, а в 1925 году даже опубликовал статью «Диалектическое понимание природы — механистическое понимание», в которой утверждал, что возможна замена философии общими выводами естествознания. В дальнейшем он отказался (так же как и упомянутые механисты) от этих взглядов…

В марксистское обществоведение Скворцов-Степанов вошел как один из лучших знатоков научного коммунизма, талантливейший теоретик большевистской партии, крупный исследователь истории революционного движения и классовой борьбы, блестящий знаток вопросов научного атеизма. По справедливому замечанию Н. А. Семашко, он «принадлежал к числу самых образованных марксистов современности». Многолетняя революционная деятельность не только не помешала ему стать видным ученым, теоретиком. Напротив, она вдохновила Скворцова-Степанова на творчество, наполнив его произведения глубоким и ярким содержанием.

Велики заслуги Ивана Ивановича Скворцова-Степанова в развитии и защите идейной чистоты марксистско-ленинской теории. С момента создания Социалистической академии он уже в качестве ее действительного члена сделал очень много для научной пропаганды учения Маркса — Энгельса — Ленина, подготовки марксистских кадров обществоведов.

Скворцов-Степанов входил в инициативную группу по созданию на основе решения Пленума ЦК РКП(б) от 8 декабря 1920 года первого в мире Музея по марксизму, который через месяц (И января) был преобразован в Институт К. Маркса и Ф. Энгельса. Под руководством В. И. Ленина Иван Иванович вместе с В. В. Адоратским, М. Н. Покровским, Ф. А. Ротштейном, В. А. Невским и другими много приложил усилий в деле становления этого первого научного центра по марксоведению.

Когда в первой половине 20-х годов возникла необходимость создания нового центра по изучению, сбору и хранению выдающегося теоретического наследия В. И. Ленина, Иван Иванович также был в числе инициаторов этой идеи, с которой выступили коммунисты Москвы. В течение нескольких месяцев (до создания 28 октября 1923 года Института В. И. Ленина при ЦК партии) при МК РКП(б) работал институт, носивший имя вождя Октябрьской революции. Официально Институт В. И. Ленина как центр всесоюзного характера был открыт 31 мая 1924 года по решению XIII съезда РКП(б). С 1926 года Скворцов-Степанов — директор Института В. И. Ленина и остался им после слияния двух научно-партийных учреждений — Истпарта и Института В. И. Ленина в одно — Институт В. И. Ленина при ЦК ВКП(б).

Работе по собиранию, хранению и изучению великого теоретического наследия В. И. Ленина Иван Иванович отдавался с особой страстью. Он считал первейшей обязанностью института, носящего имя вождя Великого Октября, исследование и пропаганду ленинского учения и сам показывал в этом деле великолепный пример. Поистине исторической заслугой Скворцова-Степанова является организация сбора рукописей Владимира Ильича, переписки с ним его соратников, выявление важных фактических данных из богатейшей ленинской биографии. Иван Иванович выступил одним из первых авторов научных трудов, составивших впоследствии обширную Лениниану, а стал одним из первых историков партии большевиков.

Под руководством Скворцова-Степанова началась подготовка ко второму изданию Собрания сочинений В. И. Ленина. При этом Иван Иванович широко использует свой опыт во время подготовки первого издания сочинений, которое выпускалось под его редакцией совместно с В. Д. Бонч-Бруевичем, М. С. Ольминским и другими. Всю эту многогранную работу Института В. И. Ленина при ЦК ВКП(б) Скворцов-Степанов рассматривал как мощный фундамент в борьбе за идейную сплоченность партийных рядов. Придавая огромное значение выпуску ленинских трудов в условиях исключительно напряженной деятельности Центрального Комитета ВКП(б) по обеспечению единства партии, Скворцов-Степанов в записке М. С. Ольминскому писал: «Я сознаю всю ответственность редактирования сочинений Владимира Ильича и отношусь к этому делу с величайшей внимательностью». Собрание сочинений, заявил Иван Иванович на вечере памяти В. И. Ленина, даст ценнейший материал для истории ВКП(б) и для истории русской общественной мысли вообще, для науки об обществе. «Ознакомление с методом работы Владимира Ильича, — подчеркнул он, — будет иметь большое педагогическое и дидактическое значение для всех научных исследователей, для всех научных работников».

Трудно переоценить предпринятое издание Институтом В. И. Ленина «Ленинских сборников», перевод важнейших произведений Владимира Ильича Ленина на иностранные языки и языки народов СССР. В «Записках Института В. И. Ленина», которые стали выходить шире, чем раньше, печатались (наряду со статьями научного характера) воспоминания и библиографические заметки. Работу научного коллектива в институте непосредственно направлял его директор Скворцов-Степанов, прекрасно понимавший историческое значение выполняемых исследований и публикаций. «Это дело, которому почетно отдать все силы, все знания, все, чем наградила вас природа», — любил говорить Иван Иванович и сам следовал этому правилу до последнего вздоха.

Постоянно вел Иван Иванович Скворцов-Степанов преподавательскую деятельность в вузах страны. Он выступал с лекциями в Московском университете (здесь же вели преподавательскую работу Ю. М. Мархлевский, М. Н. Покровский, В. П. Волгин, И. Д. Удальцов и другие видные ученые), на курсах агитационно-пропагандистского актива, созданных по инициативе Я. М. Свердлова (затем — Университет имени Я. М. Свердлова). Темой его выступлений были не только народнохозяйственные проблемы, но и вопросы новой и новейшей истории, философии, научного атеизма. Непременным пособием для нового поколения студенчества стали, в частности, его научные произведения «Жан-Поль Марат», «Парижская коммуна 1871 г.», «Курс политической экономии» и др. Как указывал сам автор, задачи работы о Парижской коммуне заключались в том, чтобы показать учащимся, студентам и широкому читателю связь «в ее возникновении, существовании и гибели со всеми экономическими отношениями той эпохи и с предшествующей историей рабочего движения».

Он в течение нескольких лет редактировал центральные литературные журналы «Новый мир» и «Красная нива». Известно, например, что трилогия Алексея Николаевича Толстого «Хождение по мукам» впервые появилась в «Новом мире» благодаря настойчивости Скворцова-Степанова. В июне 1927 года он писал, что произведение А. Н. Толстого будет для «Нового мира» «большим приобретением, гвоздем года».

Многолетняя дружба связывала Скворцова-Степанова с Алексеем Максимовичем Горьким. Характерно, что в 1928 году именно Иван Иванович был председателем Комитета по встрече Максима Горького, который прибывал в СССР из-за рубежа, где он лечился в течение нескольких лет. Старый работник «Известий» В. Мартынов писал, что «А. М. Горький и И. И. Скворцов-Степанов во многом были похожи друг на друга. Оба примерно одних лет, оба высокие, костистые, усатые. И оба говорили на «о». Беседуя, они ласково смотрели друг другу в глаза, как влюбленные».

О редакторской деятельности Скворцова-Степанова вспоминал и Федор Гладков: «Помню случай, когда к нему пришел один писатель-коммунист и с отчаянием рассказал о своих мытарствах. Пахло волокитой, формализмом, невнимательным отношением к человеку. Иван Иванович сразу же загорелся и широкой ладонью хлопнул по столу, точно хотел раздавить вопиющую несправедливость. Он неустанно переговаривался по телефону, писал письма, куда-то ездил сам лично и дело довел до конца. А потом, когда явился этот писатель и радостно забормотал ему слова благодарности, Иван Иванович встал и в волнении широко пошагал к нему, обнял его и крепко поцеловал.

— Я очень рад… Бесконечно рад!.. Ну, мы, кажется, оба получили высшее удовлетворение».

К писателям он вообще относился с большой любовью. Общение с ними для него являлось потребностью. Литературу он считал одним из самых мощных орудий в борьбе за социалистическую культуру. При каждой встрече с каким-нибудь поэтом или писателем Скворцов-Степанов непременно заводил беседу на литературные темы, а его взгляды, как говорили о нем литераторы, на эти вопросы вполне соответствовали внутреннему облику Ивана Ивановича — литература для него была выражением литературного действия.

Исключительно высоко он оценивал, в частности, книгу молодого тогда писателя Федора Гладкова «Цемент». Встретив как-то на лестнице в МГК ВКП(б) автора, он признался:

— Последние два дня по ночам — другого времени нет — я читаю Ваш «Цемент». И я понял, что такое художник — и именно наш художник. — Добродушно усмехаясь в свои пышные усы, он положил руку на плечо писателя и пробасил: — Так вот… Вы должны гордиться. Я считаю, что Ваш «Цемент» — это огромный удар по нашему консерватизму. Это — первая книга о большевиках, о рабочих, строителях нового, социалистического мира.

Немало неизвестных в литературных кругах и среди широкого читателя художественных произведений увидели свет благодаря активному содействию Скворцова-Степанова, замечательно угадывавшего талант. Так были напечатаны воспоминания А. К. Воронского «За живой и мертвой водой», роман С. А. Клычкова «Ертухинский балакирь», о котором затем положительно отозвался А. М. Горький.

В историю советской литературы Скворцов-Степанов вошел и как видный литературный критик. Достаточно обратиться к его статье, посвященной анализу романа Пантелеймона Романова «Русь». Статья появилась в «Известиях» 11 июля 1926 года под заголовком «Предреволюционная Россия в отображении Фирса». Он характеризует II. Романова как легкого юмориста, который скользит по поверхности, не возвышается над обывательским отношением к изображаемым явлениям.

Русь представляется «писательскому взору» П. Романова «большой, рыхлой Фефелой», деревня — дикой, ленивой, жадной, обижающей добрых помещиков и всегда готовой отдаться разрушительному порыву. Рыхлым, благодушным, беззаботно-безвольным, неспособным к борьбе предстает поместное дворянство. Романов десятки раз, отмечал Иван Иванович, «описывает жратвы и попойки своих героев, десятки раз перечисляет их кушанья и спиртные напитки».

Кто же герои «Руси»? Это, как заметил Скворцов-Степанов, книга об «одном болване и нескольких олухах обоего пола». И это главные действующие лица в «монументальном» произведении автора, который дискредитирует революционную борьбу, унижает и презирает русский народ. Изобличая антинародные убогие измышления Пантелеймона Романова, Иван Иванович писал: «Маленький помещик, крошечный обыватель использовал перо для того, чтобы выразить всю тоску своего желудка, по которому ударила революция. Он жалуется, визжит и скулит. Я не знаю Пантелеймона Романова и не знаю, был ли он владельцем какой-нибудь усадьбы, — или же всего лишь «его дядя видал, как их барин едал».

Широкий и действительно всеобъемлющий характер после пролетарской революции 1917 года приняла в стране антирелигиозная пропаганда и атеистическая работа в массах. На этом поприще в полную силу раскрылся талант Скворцова-Степанова как крупнейшего теоретика в области научного атеизма и агитатора. Им были созданы почти все его крупные антирелигиозные произведения, вошедшие в золотой фонд советской марксистско-ленинской литературы по научному атеизму.

Надо учесть, что в первые послеоктябрьские годы антирелигиозная пропаганда приобрела огромное значение, поскольку церковь, продолжая оказывать серьезное влияние на население, активно противодействовала строительству новой жизни. Требовалась кропотливая, а по многим вопросам тонкая работа в массах, и решительно начавшемуся вскоре отходу миллионов трудящихся от религии и церкви в немалой степени содействовали атеистические произведения Скворцова-Степанова, Ем. Ярославского и других видных соратников В. И. Ленина. Их труды пронизывали основополагающие ленинские идеи, мысль о необходимости при проведении разъяснительной работы хорошо знать сам предмет критики, не допуская в этой сложной агитации акций, оскорбляющих чувства верующих.

Нельзя было, проводя терпеливую работу среди граждан, продолжавших верить в бога, не учитывать, что и церковники не сидели сложа руки, используя малейшие промахи атеистов в своих целях, раздувая отдельные перекосы в антирелигиозной пропаганде до внушительных размеров. Еще миллионы трудящихся в стране не умели читать и писать, что было также питательной средой для насаждения религиозного дурмана, для восприятий призывов духовенства. Оставался пока очень сильным и весь аппарат церкви — от патриарха до псаломщиков и церковных старост, священников и дьячков. Немало было случаев их прямой смычки с антисоветскими организациями.

Контрреволюция возлагала на церковь немалые надежды. Сам патриарх Тихон (В. И. Белавин) возглавил настоящий «крестовый поход» против Советской власти: в своем послании от 19 января 1918 года он предал анафеме органы рабоче-крестьянской власти и призвал православных не подчиняться распоряжениям народного государства. По решению собора Русской православной церкви состоялся крестный ход, который должен был дать, как надеялись его устроители, толчок к массовым антисоветским выступлениям верующих по всей России. В этот же день Скворцов-Степанов выступил в газете «Социал-демократ» с боевой статьей «Поповский поход», пригвоздив к позорному столбу организаторов «церковной контрреволюции». Своим походом, говорилось в статье, церковь хочет заставить темные массы страдать и бороться за эксплуататорские интересы. Для разоблачения лицемерия князей православной церкви Иван Иванович умело использовал библейские легенды, что еще больше усиливало его аргументацию.

В том же году он публикует брошюру «Беседы о вере» (за 1918 год она была выпущена дважды массовыми тиражом), в которой коснулся многих вопросов религии и атеизма: воспитывает ли религия нравственного человека, как возникает вера в приметы и вещие сны, можно ли верить в колдовство и заклинание и др. Автор работы отвечал на все эти вопросы живо и просто, на материале, доступном и понятном массе.

Высокое научное качество сочеталось с живым, ярким и красочным описанием в работе «Благочестивые размышления», которая была написана Иваном Ивановичем в то время, когда молодое Советское государство находилось в тисках блокады и отбивалось в жестоких сражениях гражданской войны. Еще миллионы трудящихся находились в плену религиозного дурмана, который постоянно использовали в своих интересах враги народного строя. Автор показал вред религиозных верований в строительстве нового мира. Он, как отмечалось в центральной печати, сумел, исходя из материала самих «житий» вымышленных «святых», обнажить классовые корни религии и показать ее классово-эксплуататорскую роль.

По решению правительства вскоре был учрежден рассчитанный на пропагандистов и широкие массы журнал «Революция и церковь». Сотрудничество в нем Иван Иванович считал своим партийным долгом. Коммунизму, как подчеркнул Скворцов-Степанов в статье «Религия и общественный строй», помещенной в журнале, не нужны религиозные постулаты. Высшим его существом будет сам Человек, строитель нового мира. На конкретных примерах из истории автор показал, как церковь на всех этапах развития человечества оказывала услугу имущим слоям, укрощая массы, держа их в повиновении. Теперь этому пришел конец.

На погромные антисоветские проповеди церковников, активно сопротивлявшихся мерам рабоче-крестьянского правительства, Скворцов-Степанов ответил целой серией ярких и страстных антирелигиозных статей: «Новое послание первосвященника Тихона», «Сбавили тону», «Благословения», «Проклятие», которые вошли в брошюру «Религия, духовенство, его доходы, его проклятия и благословения», вышедшую в 1918 году. Как отмечал М. С. Ольминский в «Правде», «это на редкость интересная, увлекательная книжка. В самых простых словах автор рассказывает, какую роль играет духовенство в воспитательной и политической жизни страны». Он рекомендовал всем прочесть работу Ивана Ивановича: «И прочтет ее с интересом даже человек, давно усвоивший правильный взгляд на религию и духовенство. Эта книжка обязательно должна иметься в каждой — даже небольшой — рабочей, крестьянской и красноармейской библиотеке».

В своем послании о Брестском мире от 2 марта 1918 года патриарх Тихон, предвкушая, как ему казалось, победу германских оккупантов и карателей, призывал «подчиниться мечу Вильгельма Второго». Иван Иванович дал уничтожающий ответ на этот враждебный выпад. Первосвященник Тихон хочет убить у бедноты всякое помышление о том, что общество можно устроить по-другому, отметил он. Подобно Тихону, украинские первосвященники не нашли ободряющих слов для восставших против захватчиков крестьян, а скорее всего призовут их покорно принять германское нашествие как «выражение гнева божия и покорно склонить перед ними свою волю».

Создавая статьи-памфлеты на антирелигиозную тему, Иван Иванович стремился дать в них ответ на обычный вопрос, мучивший верующих: почему в первые послеоктябрьские годы православная и другие церкви страны заняли антисоветскую позицию, стали «по другую сторону баррикад»? И делал это блестяще. Недаром его выступления, печатные работы за короткий срок приобрели широчайшую популярность и авторитет среди пропагандистов и в читательской массе. И недаром именно его выдвинули общественным обвинителем на судебном процессе над патриархом Тихоном.

Конечно, больше всего верующих находилось в деревне, в массе своей неграмотной. Учитывая это, Иван Иванович ряд работ посвятил специально атеистическим беседам с крестьянами. В трех номерах газеты «Правда» за декабрь 1919 года он публикуют статью «Житие чудотворца Николая». Это была талантливая, по общему признанию, чрезвычайно своевременная публикация, в которой очень нуждались сельские антирелигиозники: в тот период число почитателей этого «чудотворца» среди деревенского населения было весьма велико. Спокойный, доверительный тон статьи, неоспоримые факты, четкая логика его суждений заставляли задумываться заблуждавшихся, ставили в тупик «церковных агитаторов». По признанию самого Скворцова-Степанова, в первые послеоктябрьские годы «профессия антирелигиозника» сделалась для него почти что «главной профессией».

А когда Иван Иванович закончил свой труд по электрификации, Владимир Ильич в своем письме автору предложил: «…Напишите еще (отдохнув сначала, как следует) такой же томик по истории религии и против всякой религии (в том числе кантианской и другой утонченно-идеалистической или утонченно-агностической), с обзором материалов по истории атеизма и по связи с буржуазией»[74]. Из этих строк видно, как вождь революции ценил творческий талант, широту знаний Скворцова-Степанова и в этой области.

Неотложность этого поручения диктовалась тем, что церковная агитация в те годы приобрела внушительные размеры.

В предисловии к сборнику статей «Коммунизм и религия» (1922 г.) Иван Иванович обратил внимание на то, что поповщина неплохо использовала трудности объективного порядка в стране и субъективные настроения, «развив религиозную агитацию и пропаганду до крайних пределов напряженности». Учитывая это, МК РКП(б) образовал специальную Комиссию по организации антирелигиозной пропаганды, выпуску атеистической литературы, подготовке кадров антирелигиозников. Во главе со Скворцовым-Степановым комиссия развернула активную работу среди верующих. В антирелигиозную пропаганду были вовлечены лучшие силы Московской партийной организации. Успешно выполнял Иван Иванович и другое поручение Центрального Комитета РКП(б) на этом участке идеологического фронта, который был основным наравне с хозяйственным и военным: с декабря 1921-го и до самой своей кончины Скворцов-Степанов активно участвовал в работе Антирелигиозной комиссии при Агитпропе ЦК партии. 19 октября 1922 года в присутствии В. И. Ленина на заседании Политбюро комиссия была утверждена в новом составе. В нее вошли: И. И. Скворцов-Степанов, А. В. Луначарский, Г. В. Чичерин, В. Р. Менжинский, Е. М. Ярославский, П. А. Красиков, В. Д. Бонч-Бруевич, П. Г. Смидович и другие.

Разоблачительные речи и статьи Ивана Ивановича вызывали ярость церковников. Письма с угрозами и проклятьями не раз приносила ему почта. Однако эти действия священнослужителей и их подпевал не смущали убежденного атеиста-большевика. «Неистовствами церковников, — как-то признался он Владимиру Дмитриевичу Бонч-Бруевичу, — я вполне удовлетворен. Значит, мои стрелы попадают в цель».

В другой публикации в этом журнале об итогах антирелигиозной борьбы Скворцов-Степанов постоянно обращал внимание на то, что агитационная антирелигиозная работа должна быть всегда систематической и непрерывной. Она не должна отставать от стихийного, бурного роста антирелигиозных настроений. И лектор-атеист обязан владеть материалистическим пониманием природы, уметь научить слушателей наблюдать, самостоятельно схватывать суть явлений окружающего мира. Таким образом, заключал он, партия большевиков антирелигиозную работу тесно связывает с борьбой за научное мировоззрение. Всякая толковая лекция, беседа неизбежно базируются на знании астрономии, основ антропологии, биологии, химии, физики и других наук о природе и наук об обществе, законах его развития.

Несмотря на трудности военных лет, разруху, «бумажный голод», уже в первые годы Советской власти атеистические работы Скворцова-Степанова были изданы не только в Москве и Петрограде, но и в Твери, Курске, Екатеринбурге, Вятке, Харькове, Полтаве, Одессе и других городах страны.

Одним из центральных теоретических произведений Ивана Ивановича по научному атеизму была его статья «Религия и общественный строй» (1920 г.), где анализируется роль религии в истории общества. Давно миновала пора, когда буржуазные философы и ученые склонялись к неверию. Придя к власти, буржуазия решила, что без бога слишком трудно управлять народными массами. И чем быстрее приближается крах капиталистического общества, тем сильнее тянется буржуазия к религии. Ее ученые и философы, «смущенные, запуганны!' грандиозными переворотами, назревающими в глубинах общества», хотят задержать эти перевороты, стремятся во что бы то ни стало поставить предел человеческому мышлению и познанию. И находят этот предел в идее бога — последнем якоре спасения гибнущего старого мира. В действительности это не якорь, а соломинка для утопающего.

«В числе первых докладов и сообщений, — рассказывал Михаил Горев-Галкин, — с которыми познакомился только что вновь приступивший к работе в 1922 году Владимир Ильич Ленин, был доклад Ивана Ивановича о «каких-то диковинных «советских попах».

Через несколько дней Иван Иванович выступил с чтением своей новой статьи-книжки «О живой церкви». Искусной рукой он смывал грим — румяна и белила — с молодящейся старушки, появление «живых церквей» определил как политическую мимикрию поповства, призывал к борьбе со всякими церквами, прорвав тем самым «заговор молчания» печати по отношению к карточным домикам «живых церквей».

Агитпроп ЦК РКП(б), отметил он, дал четкую и ясную оценку обновленческого движения в православии, имевшего место в то время: «Живая церковь» остается церковью, измененная, обновленная религиозная догматика остается догматикой, находящейся в непримиримом противоречии с наукой, сама по себе церковная организация остается эксплуататорской организацией, строящей свое материальное основание на умелом использовании темноты и невежества масс».

Остановившись на этой партийной характеристике «живой церкви», Скворцов-Степанов перешел к сравнительной оценке старой церкви и обновленчества. «По историческим условиям своего развития, — подчеркнул он, — всякая церковь превращается в громадный эксплуататорский аппарат, всякая религия становится идеалистическим орудием экплуататоров, всякое духовенство является частью эксплуататорских классов».

— А каковы же причины появления этой «живой церкви»? — неожиданно спросил кто-то из зала.

— Мне думается, — тотчас же ответил Иван Иванович, — причины острого конфликта в русском православии надо связать с историей православной церкви и отношением ее к Советской власти. Сейчас поясню, — продолжал он, уловив некоторое недоумение на лице у сидевшего сбоку активиста в солдатской шинели. — Более умная, сообразительная и современная часть духовенства увидела, какие опасности несет агитация Тихона для духовенства, церкви и религии. Она поняла, что, когда Советская власть и РКП раскроют массам глаза на действительный характер борьбы, начатой и возглавляемой Тихоном, даже в отдаленных деревнях отвернутся от церкви Тихона, а затем и от всякой религии.

Иван Иванович сделал паузу, заметив, как сосредоточенно записывает один красноармеец:

— Единственно разумное, что остается перед церковью в Советской России, единственное, что она может сделать для своего самосохранения, — это круто повернуть фронт по отношению к Советской власти.

Это нужно для самой церкви. Этого требуют профессиональные интересы духовенства.

Скворцов-Степанов, проявляя высокую принципиальность, выступал с критикой тех товарищей, которые допускали ошибочные толкования различных аспектов религии и научного атеизма. Не останавливала его в этом и многолетняя дружба: личные связи не могли стоять выше столь важнейшего дела. Убедительно свидетельствовал об этом следующий эпизод.

В конце 1923 года народный комиссар просвещения РСФСР А. В. Луначарский выступил в журнале «Красная новь» со статьей «Мораль и свобода», в которой предлагал «ввиду того, что миросозерцание марксизма всеохватывающее и дает удовлетворение все той жажде, которая прежде утолялась религией, не чуждаться признавать и марксизм — это и Дицген признавал — тоже религией высшего порядка».

На это непродуманное предложение Иван Иванович ответил критической статьей, напечатанной в «Большевике», — «Истинное христианство» в откровении тов. Луначарского». Скворцов-Степанов не мог допустить, чтобы среди тех, кто вольно или невольно помогал обновленцам в их стремлении создать «советскую церковь», оказались и такие видные революционеры, как Луначарский.

Не без основании Скворцов-Степанов предсказывал, что в стране появятся священники, которые, подобно христианским социалистам на Западе, будут считать, что «идеалы научного коммунизма одинаковы с идеалами «чистого христианства». В первые годы революции не раз раздавались возгласы «охристианить классовую борьбу», соединить некоторые догматы православной церкви с… социализмом. А выступления в печати видных деятелей партии и государства с ошибочными положениями вполне могут «сыграть на мельницу» поповской братии, часть из которых уже вообразила, что Советская власть не может не обзавестись своей «советской церковью». Поэтому, рассуждали они, скорейшее признание ими нового строя поможет-де и занять привилегированное положение, и сохранить свои нетрудовые доходы (и вообще удержаться «до лучших времен»).

«…Никакая церковь, — подчеркивал Скворцов-Степанов, — не может быть живой, никакое духовенство — прогрессивным, никакая религия — современной».

Как организатор антирелигиозной пропаганды. Скворцов-Степанов руководил подготовкой пропагандистов по атеистическим темам, периодически выступал на семинарах, работавших при Московском Комитете РКП(б). Он выступил одним из создателей Союза воинствующих безбожников, на первом съезде которого в апреле 1925 года выступил с основным докладом о задачах антирелигиозной пропаганды. Им же были подготовлены методические пособия для атеистов «Религия в школе» и «Задачи и методы антирелигиозной пропаганды» и др. В них он обращал внимание всех работников атеистического фронта на то, что борьба с религией не имеет для марксистов самостоятельного значения: это — просто один из моментов классовой борьбы, и вместе с тем борьбы за современное научное мировоззрение. Антирелигиозная деятельность, пояснял он, всегда должна сочетаться с пропагандой научного познания мира; антирелигиозник постоянно должен работать рука об руку с историком и естественником… Наука тем и отличается от религии, от веры, что там, где религия утверждает, вещает, наука говорит: исследуй, учись, постоянно учись, иди вперед и ввысь, в познание природы и общества.

Пристальное внимание обращал Иван Иванович на пропаганду и привитие атеистических идей в советской школе. Он считал, что всякий день, проведенный ребенком в стенах учебного заведения, когда он узнает что-то новое в произведении и окружающей действительности, в области истории и географии, есть удаление от бога, от религии, от ее миропонимания. II пусть это прежде всего поймут учителя.

Однако, чтобы довести до сознания широких масс трудящихся зерна атеистической пропаганды, надо знать историю религии, мифологию, умело ориентироваться в библейских легендах, без чего трудно объяснить происхождение религии. Разумеется, при этом следует всесторонне учитывать уровень аудитории.

— Нужно ли осмеивать библейские сказания? — спросил однажды Иван Иванович группу молодых атеистов, которые собирались в агитпоход в окрестные деревни Московской губернии. И сам ответил: — Это, конечно, легко сделать. Но принесет ли это пользу? Такой подход допустим только в отдельных случаях и только к некоторым слушателям. Здесь мыслима опасность обратного результата: от осмеяния получается обида, от обиды человек начинает топорщиться. Такими способами ту тупость и ту слепоту, которая лежит в основе всякой религиозности, мы не разобьем, а скорее укрепим.

Лишь в исключительных случаях Скворцов-Степанов выступал за снос монастырей и церквей — когда они не имели архитектурно-исторической ценности.

Далеко не всегда был оправдан снос, разрушение и закрытие многих церквей (нередко и вопреки желаниям населения). Некоторые из них представляли историко-архитектурную значимость. «Мы должны прямо признать, — говорил Скворцов-Степанов на первом Всесоюзном съезде безбожников, — что делали глупости с закрытием ряда церквей. Иногда с этим действовали очень торопливо и во многих случаях навредили самой антирелигиозной пропаганде. Приносили, в частности, вред, особенно в деревнях, «комсомольские пасхи» и наспех организованные карнавалы».

Могла ли одна лекция, один диспут превратить верующих в атеистов? Едва ли. Хотя свидетели уверяли, что с тех митингов и вечеров, на которых выступал Иван Иванович Скворцов-Степанов, немало верующих уходили, усомнившись в догмах православия, в авторитете «святых отцов», а бывало, и самого господа бога.

Бывший священник М. В. Горев-Галкин, ставший активным антирелигиозником, так рассказывал об одном выступлении Ивана Ивановича в здании второго Госцирка в Москве, сверху донизу забитого публикой:

«Бурными аплодисментами, прямо восторженной овацией встречается появление Скворцова-Степанова.

Вся Красная Пресня здесь. Она-то Ивана Ивановича знала!

Был первый день «великого поста».

— Сегодня как будто у православных пост, — раздается в затихшем зале голос Ивана Ивановича, и улыбка дрожит в этом голосе. — Думается, что и нам, братие, будет небесполезно в эти дни тоже заняться «благочестивыми размышлениями».

Аплодисменты. Смех. Начинается разговор «по душам». Скворцов-Степанов прохаживается во время выступления по сцене. Приводит типичные примеры. Не скрывает трудностей, перегибов в антирелигиозной работе. Рассказывает о данных науки, о силе человеческого разума, о недопустимости оскорбления чувств верующих, о политике государства в просвещении масс…

Доклад окончен. Зал бурно рукоплещет. Немало слушателей покидает его с большим недоверием к догмам религии».

В начале 20-х годов антирелигиозная пропаганда в Стране Советов заметно активизировалась. Однако отсутствие четких программ, методики и учебников по атеизму затрудняло работу преподавателей, пропагандистов и лекторов. Ввиду этого ЦК РКП(б) в октябре 1920 года «постановил поручить нескольким ответственным партийным литераторам»: А. С. Бубнову, В. В. Воровскому, Н. М. Лукину, М. Н. Покровскому, И. В. Сталину, Ю. М. Стеклову, И. И. Скворцову-Степанову и другим — составление этих учебников. По предложению Владимира Ильича Ленина Скворцову-Степанову предлагалось в полуторамесячный срок написать учебник «О религии» для совпартшкол и атеистических работников, в связи с чем он освобождался от текущей партийной работы.

Иван Иванович выполнил и это ответственное поручение В. И. Ленина: в 1921 году им был создан «Очерк развития религиозных верований», который был издан как пособие для слушателей партийных и советских школ. Сам автор не считал его законченным исследованием, скромно отметив, что этот популярный очерк «послужит канвой для наших лекторов и пропагандистов». Книга много раз переиздавалась и в течение десятилетия считалась основным пособием по истории религии, первым в советской литературе систематическим марксистским курсом о происхождении ранних форм религии — религии классового общества.

Условия и обстоятельства возникновения религии, по мнению Ивана Ивановича, должны рассматриваться с большой осмотрительностью. Основным источником он считал данные археологии и этнографии, но и они требовали тщательной проверки, сопоставлений, ибо «первыми европейцами, являвшимися во вновь открытые страны и на острова, были купцы и миссионеры (попы и монахи). В то время как купцы, почти не отличавшиеся от разбойников, предавались грабежу, миссионеры принимались за обращение дикарей в христианство и вступали с ними в разговоры о вере». И вот эти россказни миссионеров были порой чуть ли не единственным источником для буржуазной науки. Ну а миссионеры не скупились на сочинительства…

Так что причины возникновения религии, подчеркивал Скворцов-Степанов, надо искать не только в невежестве древнейшего человека, а скорее в общественно-исторических условиях и обстоятельствах его бытия.

В течение многих лет важными пособиями советских атеистов были переведенные Скворцовым-Степановым в первые годы Советской власти две книги немецкого историка и этнографа Генриха Кунова «Возникновение религии и веры в бога» и «Происхождение нашего бога». Особенно много потрудился Иван Иванович над первой книгой: по существу, это был новый авторский текст. Он лишь использовал фактический материал, собранный Г. Куновым, а целые разделы написал заново. Предисловие Ивана Ивановича к книге «Возникновение религии и веры в бога» понравилось Н. К. Крупской, которая отметила: «Очень важно и хорошо написано предисловие Степанова, в котором он дает примеры того, как у нас в России во время революции церковь стояла на стороне помещиков, указывает на необходимость преодоления религии (а не только ее обезвреживания), на противоречия религиозного воззрения с достижениями современной науки, на необходимость воочию показать это».

В своих работах Скворцов-Степанов разоблачат ухищрения служителей церкви, которым покорно верили наивные граждане, страшащиеся «страшного суда».

— Я узнал, — рассказывал на одной деревенской сходке на Рязанщине Иван Иванович, — что первосвященники во времена засух и затяжных дождей обнаруживали необыкновенный интерес к тому, что делается на метеорологической обсерватории… И по телефону, и через посыльных, и прямо, и стороной митрополит наводил справки: не предвидится ли перемен в погоде? И назначал молебствия лишь после того, как получал утешительные сведения.

Смущение собрания переходило в возмущенный ропот:

— Грех-то какой!

— Не просто грех, — возражал докладчик, — а обман доверчивой паствы. Прогноз науки выдается за божественное предвидение!

В самом деле, показывает Скворцов-Степанов в брошюре «Беседы о вере», засухи и потопы, голод и мор, пожары и войны, победы и поражения, убийства и грабежи — все могут жрецы христианства обращать на пользу себе. «Благодарственное молебствие за удачу и урожаи, моление о прекращении засухи или заразы, панихиды по скончавшимся и убиенным — все они превратили в товар, в источник дохода».

В спокойных тонах, как бы беседуя с читателем, разбирает Иван Иванович многочисленные примеры из четырнадцатитомного синодального издания «Жития святых» в книге «Благочестивые размышления об аде и рае, бесах и ангелах, грешниках и праведниках и о путях к спасению» (1920 г.). Неоспоримыми доводами развенчивает он церковных кумиров — святых.

С иронией рассказывал Иван Иванович о похождениях церковных героев, их постоянную борьбу с бесами, их самобичевание и умертвление плоти. Глупыми и невероятными выглядят «подвиги благочестия» святых, которые порой сильно смахивают на чудачества и придурь. Нередко святые и отшельники предстают перед читателями как юродивые и сумасшедшие, развратники и богохульники, лжецы и алчные тунеядцы.

С большим основанием устами советского рабочего и крестьянина Иван Иванович Скворцов-Степанов заявлял: «Ваши святые — не мои герои, не мой идеал. Им суждено погибнуть вместе с миром помещиков и капиталистов: с его богом, его ангелами и его дьяволами — со всеми этими признаками, страхом перед которыми угнетатели хотели держать угнетенных в покорности». Гневом наполнены те страницы, в которых описывается вся фальшь благочестия. Оно то и дело оборачивается стяжательством и корыстолюбием. Ангелы и бесы, если вдуматься в их проделки и поступки, выглядят вздорными существами и ханжами. Подчеркивая все это, автор умело обнажает рельефный классовый характер религии.

Е. М. Ярославский считал книгу Скворцова-Степанова «Благочестивые размышления» одним из «народных произведений», которое напоминало лучшие книги французских просветителей XVIII века, а также яркие работы Поля Лафарга.

Рядом с этой широко популярной работой можно поставить небольшой памфлет «О правой и неправой вере, об истинных и ложных богах», созданный Скворцовым-Степановым в 1921 году. На емкость вывода обратила внимание Надежда Константиновна Крупская: «Нет веры неправой и правой. Нет истинных и ложных богов. Все веры неправые, все боги выдуманные, созданные человеком. Нет чудес, совершаемых божественной силой. Есть чудеса, творимые трудом и умом человека». Журнал «Книга и революция» отмечал «превосходный язык у автора: простой, не подделывающийся под народную речь, но идущий прямо к сознанию читателя».

В том же году Иван Иванович закончил и издал брошюру «О таинстве святого причащения», о которой также высоко отозвались Е. М. Ярославский и Н. К. Крупская. Недаром брошюра издавалась в стране 15 раз! И на русском и на других языках.

Всем верующим рекомендовал прочесть работу Ивана Ивановича «Мысли о религии» Емельян Ярославский — еще одну содержательную книгу, созданную в те годы. (С 1922 года брошюра «Мысли о религии» выдержала шесть изданий.) «Мысли о религии», заметил Е. М. Ярославский, «проясняют сознание людей, разгоняют религиозный дурман, как разгоняют лучи солнца ночной мрак». Столь же высоко оценивала это атеистическое произведение советская массовая печать. Один рецензент в журнале «Книга и революция» отмечал, что «Мысли о религии» — «удивительно ясные и точные тезисы безбожия. Ни одного лишнего слова, мысль заострена, и закалена, и, кажется, способна прожечь мозг верующего. Это — не цветничок голых афоризмов и вялых сентенций, но геометрия Атеизма, сборник теорем, приноровленных к пониманию каждым грамотным человеком». А по словам старого большевика П. И. Флеровского, надо вручить книгу Ивана Ивановича «каждому агитатору, каждому рядовому коммунисту и широко распространить ее среди рабочих и крестьян».

Последней крупной в серии антирелигиозных книг Скворцова-Степанова можно назвать подготовленную в 1924 году работу «О вере в бога и вере в дьявола», в которой рассмотрена одна из самых черных и страшных страниц в истории христианской церкви — святая инквизиция и процессы против ведьм и колдунов.

Когда в один из майских дней 1924 года Ивана Ивановича попросила выступить комсомольская ячейка одной из фабрик Замоскворечья, он в самом начале вечера попросил сразу задавать ему вопросы по всем неясным проблемам атеизма и религии. Среди полученных в числе первых оказался вопрос о том, что такое инквизиция.

— Я сейчас закончил книгу именно на эту тему, — начал Скворцов-Степанов с явным удовольствием. — Поэтому сразу готов ответить. Христианская церковь, политическая наследница Древнего Рима, сосредоточила в застенках инквизиции все средства мучительства, до которых додумались эксплуататоры прежних веков, и бесконечно умножила эти средства своими собственными новыми изобретениями.

На многочисленных примерах Иван Иванович рассказал, как церковь расправлялась с оппозицией феодальному строю. «Святая» инквизиция пыталась кострами, на которых горели сотни тысяч невинных жертв, запугать миллионы эксплуатируемых, отбить у них охоту сопротивляться власти феодалов, и уничтожить все подлости средневековья. Только неописуемые пытки, подчеркивал он, заставили некоторых несчастных «сознаться» в отношениях с… дьяволом. А немало слабовольных людей невольно начинали верить в фантастические обвинения, исходившие от церковников.

— Такова мрачная действительность былой победы христианства над язычеством, — заключил в притихшем зале Скворцов-Степанов. — Для психиатра, для историка, вообще для науки между христианскими святыми и христианскими ведьмами нет никакой принципиальной разницы. Хочешь и признаешь святых — признавай и принимай ведьм. Смеешься над колдовскими воздействиями на дьявола — осмеивай и магические воздействия на бога. Отвергаешь существование дьявола — отвергай и существование бога.

Антирелигиозный вечер закончился поздно, но Иван Иванович не жалел о том, что некоторые срочные дела пришлось на это время отложить. Решил пройтись до дому с группой слушателей. Вопросы продолжали поступать и «на ходу». Понравилось одно выражение попутчика. Выходит, нет бога без дьявола и нет дьявола без бога?!

— Выходит, так, — ответил Скворцов-Степанов и, обняв за плечи юношу, добавил: — Нет веры без суеверий, и нет суеверий без веры. И здесь все это взаимосвязано.

— Над чем по атеизму вы еще работаете? — спросил тот же комсомолец.

— Начал работать в прошлом году над краткой историей Русской православной церкви, уже написал часть задуманного, дальше дело идет медленнее. Свои сомнения проверяю вот на таких вечерах-встречах, как только что закончившийся и немного продолжающийся, — засмеялся докладчик…

Скворцов-Степанов часто выступал с антирелигиозными докладами и лекциями в других городах и губерниях страны. Так, в январе 1919 года он выступал 18 раз, в феврале — 12 раз, а в марте — 22 раза. Он был одним из борцов за просвещение масс, принадлежал к славной когорте большевистских пропагандистов — представителей научного атеизма, в которую также входили Б. Д. Бонч-Бруевич, Е. М. Ярославский, А. В. Луначарский, П. А. Красиков и ряд других соратников В. И. Ленина. По мнению Емельяна Ярославского, трудно найти «еще одного такого же последовательного атеиста, безбожника-материалиста, каким был тов. И. И. Скворцов-Степанов». Это воинствующий атеист, «равного которому в нашем Союзе не было (не считая В. И. Ленина). Он умел подходить к самому темному человеку, разъясняя ему большую мысль… Он дал нам, безбожникам, образцы умелого пользования религиозными литературными произведениями, религиозными и народными сказаниями для антирелигиозной пропаганды». При этом, как заметил Н. П. Мещеряков, «антирелигиозная пропаганда никогда не снижалась до поверхностного балагурства, его брошюры были всегда построены на тщательном изучении истории и данных естественных наук».

Не признавая в этом деле громких агитационных фраз, Скворцов-Степанов как-то по-особому умел подойти к верующим. Рассказывая о своей поездке с антирелигиозными лекциями по городам и селам Украины, он обращал внимание на то, что вопросы религии и атеизма повсюду привлекали большие массы слушателей. «Вся аудитория живет. И что особенно важно, слушает сочувственно. Лекции двухчасовые и более не удручают публику. Когда после такого, отвечая на записки, говоришь, что публика, конечно, устала, требуют, чтобы говорил больше и больше: «Это можно слушать всю ночь».

Поэтому Ивана Ивановича Скворцова-Степанова, выдающегося пропагандиста-антирелигиозника, друзья в шутку называли «святым Иоанном» и «патриархом безбожников».

Как-то в мае 1928 года в беседе со своим другом детства и юношества Матвеем Петровичем Смирновым Иван Иванович Скворцов-Степанов признался, что, пожалуй, из многочисленных обязанностей и поручений, которые он выполняет, больше всего ему по душе работа в газете. «Я давно мечтал о журналистской деятельности, — продолжал он, — но быть руководителем такой газеты, как «Известия», никак не думал…».

Газета «Известия», несомненно, была любимым детищем Ивана Ивановича, становлению и послереволюционному развитию которой он отдал много энергии и сил. В мае 1925 года Иван Иванович, освободившись от ряда других постов и поручений, сконцентрировался на работе в «Известиях» в качестве ее ответственного редактора и оставался им до последних дней своей жизни. «Я по натуре больше всего газетчик», — читаем в одном из его писем М. Н. Покровскому.

Старые сотрудники «Известий» помнят тот день, когда в редакцию пришел новый ответственный редактор — Скворцов-Степанов. Все без особого приглашения сразу собрались в комнате редактора.

— Речей и тем более нравоучений и поучений не будет, — прищурясь и обводя всех добрыми глазами, заметил Иван Иванович. — Прежде всего надо быть патриотом своего дела. Каждый из нас должен стать в полном смысле слова патриотом нашей газеты. И вообще, надо полагать, у нас работа наладится. Я с «Известиями» никогда связей не прекращал. А теперь пойдемте посмотрим ваши рабочие места.

Он обошел все отделы, осмотрел типографию и цинкографию, успел поговорить с рабочими. Уже вскоре он знал каждого сотрудника в лицо и называл безошибочно по имени и отчеству. Приходил в редакцию ежедневно в шесть часов вечера и работал, как правило, до поздней ночи. Постоянно интересовался тиражом газеты, ее популярностью, доходчивостью материала.

Его часто видели в полиграфическом комбинате «Известий». Иван Иванович использовал это время и для бесед с рабочими, общение с которыми он считал превосходной школой для журналиста, — сколько дельных советов услышал он в результате таких, даже кратких, встреч. Штатный состав был обновлен лишь частично, во многом улучшению работоспособности редакции содействовало более рациональное распределение сотрудников (на основе выводов созданной специальной комиссии).

Перед новым ответственным редактором стояла важная задача — добиться превращения газеты в подлинно правительственный орган, значительно расширить освещение вопросов внутренней политики Советского государства. Улучшению содержания номеров «Известий» способствовал прежде всего рост теоретического уровня материалов. Тон этому задавали статьи самого Скворцова-Степанова по наиболее злободневным вопросам социалистического строительства того времени. Заметно расширился и авторский состав.

На страницах «Известий» читатели знакомились со статьями руководителей партии и правительства, ученых и общественных деятелей. Здесь получили возможность излагать свои взгляды и вносить деловые предложения тысячи новых рабселькоров с мест. Только в номере газеты за 7 ноября 1925 года редакция опубликовала статьи М. И. Калинина, А. С. Енукидзе, Е. М. Ярославского, А. С. Бубнова, Л. М. Красина, И. С. Уншлихта, Н. И. Подвойского, запоминающиеся корреспонденции рабочих и крестьян по самым актуальным вопросам строительства новой жизни. Шел разговор о будущем…

В соответствии с указаниями XIV съезда партии «Известия» сделали немало для привлечения общественного мнения к борьбе за режим экономии. Этими вопросами занимались лучшие журналисты. С 4 марта 1926 года в газете по предложению Скворцова-Степанова была введена специальная рубрика «За режим экономии». Вот только несколько заголовков материалов за довольно короткий срок: «Лишние учреждения и штаты», «Отвечает потребитель или заготовитель?», «Местные парторганизации и режим экономии» и др. Критический материал был сконцентрирован в разделе «Гримасы режима экономии» — своего рода «черная доска» газеты.

Движение за режим экономии, рациональное использование ресурсов вызвало усиленный поток писем читателей что привело к появлению в июне 1926 года новой рубрики «Отклики читателей». За короткий срок обновились или созданы были корреспондентские пункты в Твери, Минске, Харькове, Тифлисе, Новосибирске, Владивостоке, ряде городов Средней Азии, с которыми Иван Иванович поддерживал постоянную связь.

Для тщательного анализа поступавших с мест писем, проверки сигналов трудящихся и устранения недочетов, о которых сообщали читатели на одной из летучек, ответственный редактор предложил создать новый отдел. В октябре 1926 года заведующим этого бюро (отдела) назначается один из лучших журналистов газеты, А. Д. Аграновский.

Особой заботой Скворцова-Степанова было налаживание работы отделов «Советское строительство» и «Партийная жизнь». Трудно было найти вопрос, связанный с созиданием нового общества, который не получил бы отражения на страницах «Известий», — будь то вопрос о подготовке коллективизации или жизни национальных районов, проблемы промышленности или положение в зарубежных странах. Широкий отклик получили очерки «У Полярного круга Чукотского полуострова», «Хакасия», «По Прибалхашью» и другие.

Повышению авторитета газеты в массах активно способствовал сложившийся за сравнительно короткое время коллектив талантливых публицистов и писателей. Среди них — М. С. Шагинян, П. А. Павленко, Л. М. Рейснер, В. Г. Лидин, Д. И. Заславский. Иван Иванович смело привлекал молодых литераторов к сотрудничеству в «Известиях». «Я не могу не вспомнить с глубокой благодарностью старого большевика тов. Скворцова-Степанова, — говорил писатель Лев Кассиль, — чье внимание согрело меня на самых первых порах моей работы в «Известиях».

Продолжал активно сотрудничать в газете Демьян Бедный. Один из стихотворных фельетонов, опубликованных в «Известиях» в марте 1927 года под заголовком «Разговор с редактором…», Демьян Бедный начинал следующими словами:

Действительно, Скворцов-Степанов часто обращался к поэту с просьбой срочно откликнуться на то или иное событие в мировой политике, внутренней жизни СССР, подготовить очередной материал в номер. И поэт-революционер охотно выполнял все просьбы своего друга-редактора.

Благодаря настойчивости Скворцова-Степанова сравнительно скоро газета «Известия» получила новую типографию, оснащенную по тому времени более совершенной полиграфической техникой. Внешний облик газеты поэтому заметно изменился в лучшую сторону. Например, все чаще стали появляться броские выразительные фоторепортажи, дополнявшие весьма удачно статьи и заметки корреспондентов, очерки писателей и журналистов.

Как ни перегружен был ответственный редактор, он всегда считал за правило побеседовать с максимально большим числом посетителей. Поэтому его кабинет был постоянно наполнен людьми. Иван Иванович умудрялся побеседовать со всеми, кто пришел к нему за помощью и советом.

— Необходимо всегда помнить о том, — говорил он молодым сотрудникам редакции, — что вы здесь представляете официальный орган Советского правительства! Вы можете быть плохо настроены. Однако ваши личные настроения никак не должны отзываться на ваших служебных делах.

Кто бы ни пришел к вам в секретариат с просьбой, письмом, заявлением, вы должны, вы обязаны принять его так, чтобы он почувствовал: я — в родном доме! Здесь меня выслушают, поймут, помогут, не отмахнутся. Здесь кровно заинтересованы в том, чтобы всячески помочь советскому человеку, попавшему в беду.

Выслушайте посетителя, как бы вы ни были заняты! В редакции всегда дел по горло, сами знаете. Но, воля ваша, мы — слуги народа! И должны быть таковыми, несмотря на всю нашу газетную суматоху и занятость.

Этот разговор проходил во время одной из летучек, которые Иван Иванович проводил регулярно по понедельникам или, по мере необходимости, по другим дням.

Иван Иванович вышел из-за стола, подошел к окну, несколько секунд смотрел на улицу. Потом стал прохаживаться по дорожке ковра и продолжил свои мысли:

— Вот к вам пришел человек. У него какое-то важное личное дело. Он ищет в редакции правду. Помогите ему найти ее! Усадите, прочитайте заявление или выслушайте его устную просьбу с наибольшим вниманием, на какое только вы способны. Надо сделать так, чтобы свой, быть может, единственный визит он запомнил навсегда, как самый дружеский и самый теплый.

Словно прочитав сомнения некоторых сотрудников, редактор сам себе задает вопрос:

— Но ведь идет работа над номером, а тут вдруг посетители?

— А для кого мы вообще работаем — давайте вдумаемся. Для них. Это, если хотите, не столько наша, а скорее их газета. Отсюда мы, подчеркиваю, обязаны принять каждого посетителя так, чтобы он говорил своим друзьям: «Вот как встречают рабочего человека в советской газете! Да, это наша родная редакция!»

И еще, друзья, хочу сказать об одной очень существенной детали.

Иван Иванович положил руку на трубку телефона.

— Помните, что «Известия» — это своего рода часть территории Советского Союза со всеми его замечательными новыми обычаями и законами. Вам звонят по телефону, вас спрашивают — отвечайте со всей вежливостью. Не бросайте трубки, как бы вы ни были заняты в газетной спешке. Каждый посетитель вовсе не обязан знать, в каком настроении вы пребываете в данную минуту…

«Сам Иван Иванович, — как свидетельствовал ответственный секретарь редакции М. Э. Зингер, — не оставлял без ответа ни одного письма, и если лично не мог оказать содействия, то передавал в бюро расследований при редакции или в секретариат».

В один из предпраздничных дней в помещении редакции в сопровождении Скворцова-Степанова появился Михаил Иванович Калинин. Его сразу окружила толпа сотрудников. «Хорошо, что в обеденный перерыв приехал, — пошутил Михаил Иванович. — Иначе бы сорвал выпуск номера».

Попросили выступить. Речь «всесоюзного старосты» во многом была схожа со вчерашним выступлением на летучке… ответственного редактора «Известий». Когда Калинину сказали об этом, он заулыбался и ответил: «Секрет прост — все большевики-ленинцы мыслят в одном ключе».

Сотрудники редакции любили Скворцова-Степанова не только за его энциклопедические знания, остроумие, организаторский талант — Иван Иванович сильно выделялся своей простотой, непередаваемой внимательностью к судьбам окружавших его товарищей. Он вместе с ними искренне переживал их горести, радовался успехам. А когда что-то совместно удавалось, он весь преображался, его глаза вспыхивали настоящей радостью. Оживленный, сразу помолодевший, он начинал отмеривать бодрыми шагами кабинет. Зажигал папиросу и басил: «Слушайте, это же замечательно! По-моему, это совсем ладно? Я, кажется, прав, как по-вашему? По-моему, у нас теперь крепкий аппарат в редакции».

И, довольный, потирал ладони.

«Он умел поднимать людей, выдвигать работников, — вспоминал журналист Г. Е. Рыклин. — Он радовался успеху каждого, независимо от должности сотрудника редакции. Встретит, бывало, в коридоре, остановит, и, полный радости, скажет:

— Слушайте… Вот замечательно. Читали сегодня статью на второй полосе? Превосходно!

Вдруг зайдет в секретариат, где обычно по вечерам толпится много нашей братии, и пробасит:

— Здравствуйте, товарищи! Знаете, я сегодня весь день под впечатлением статьи нашего молодого автора. Хорошо! Совсем ладно!»

Скворцов-Степанов жил жизнью всего коллектива редакции, зная и ответственных работников газеты, и курьеров, секретарей, репортеров, весь обслуживающий персонал.

Как-то поздно вечером он узнал, что репортер Александр Алевич заболел и не вышел на работу. Рано утром Иван Иванович позвонил в технический секретариат:

— У меня к вам просьба. Видите ли, Алевич заболел. У него нет телефона. Пошлите к нему немедленно курьера с запиской — узнайте: какая температура, не нужен ли врач, медикаменты, как у него с деньгами? И сейчас же обо всем этом сообщите мне.

Алевич поправился. В редакции тогда поговаривали:

— Не врачи и медикаменты помогли, а заботливый телефонный звонок Ивана Ивановича.

Скромность и простота невольно притягивали к нему людей. Все, кто близко знал его, обращали внимание на то, что грубого слова, окрика Скворцов-Степанов терпеть не мог. Вместе с тем он был сторонником железной дисциплины. Не выполнить указания Ивана Ивановича? Подвести Ивана Ивановича? Подвести газету? Это было немыслимо в коллективе, где дисциплина имела своим основанием уважение и любовь к видному большевику-публицисту, который не только руководил коллективом редакции, но и был искренне доброжелателен к каждому сотруднику.

«Поздно вечером сижу на квартире у Ивана Ивановича, — записал у себя в дневнике Г. Е. Рыклин. — Пьем чай. Разговариваем. Нет, не в гости я пожаловал. Визит сугубо деловой».

Так как Иван Иванович прихворнул, он попросил Рыклина проинформировать о том, что происходило в тот день на заседаниях XV съезда партии. Когда Рыклин закончил сообщение, домой его Скворцов-Степанов сразу не отпустил:

— Посидите, попьем чайку. А чтобы ваша жена не волновалась и не подумала про вас что-нибудь плохое, давайте я ей позвоню и скажу, что я властью редактора задержал вас у себя. Что? Не надо звонить? Ну, как хотите. Пеняйте потом на себя.

По мнению работников редакции, Иван Иванович не был, конечно, «добрячком», благодушно взиравшим на ошибки и недосмотры. Но он никогда не повышал голоса, понимая, видимо, насколько тяжелым является труд журналистов. Умел и щадить самолюбие своих сотрудников. Когда случался явный промах в номере, Скворцов-Степанов обычно проводил рукой по усам и, ни к кому не обращаясь, ронял:

— Да-а… Ничего не поделаешь…

В тех же случаях, когда ошибка была слишком серьезной, он укоризненно качал головой и говорил протяжно:

— Действительно… Нечего сказать… — Больше ни слова. Но для сотрудников этого было достаточно. Каждый про себя повторял девиз, выдвинутый ответственным редактором: «Неудачу надо побить удачей».

Единственно, чего не прощал и не выносил Скворцов-Степанов, — это подлость и аморальные проступки. Никакие былые и настоящие заслуги, никакие таланты и литературные достоинства нарушителя этики не могли смягчить сурового приговора ответственного редактора. Иван Иванович становился грозным. Так, он очень тепло относился к сотруднику редакции О. Но однажды тот появился вечером сильно пьяным в Доме работников искусств. Утром О. был немедленно уволен по распоряжению ответственного редактора.

Нередко Иван Иванович давал темы очеркистам, фельетонистам и корреспондентам, требуя от них немедленного исполнения задуманного.

— Незачем откладывать на завтра. Ведь тема может появиться на страницах других газет. Оперативность — великое дело.

Он ввел почти за правило публикацию фельетонов по злободневным вопросам.

Поддерживая способных журналистов, Скворцов-Степанов тактично умел их вовремя поправить. Высоко оценивая способности очеркистки «Известий» Ларисы Рейснер, он в то же время стремился добиться того, чтобы она покончила с «красивостями». Если фраза «Колеса автомобиля — это катушки, на которые намотано пространство» — это дело литературного вкуса, то ее выражение: «У него были воровские, цыганские глаза» — вызвало у него серьезное возражение. И в подтверждение его правоты в редакцию поступило много писем от цыган, протестовавших против этой фразы.

Иван Иванович выразил удовлетворение, что «цыгане шумною толпою» высказывали протест, что у них выросло чувство собственного достоинства, что они следят за печатью, читают, обдумывают. «Разве при старом режиме могли быть такие письма?» — спрашивал он торжествующе.

Цыгане пришли действительно «шумною толпою» в редакцию, и Л. М. Рейснер извинилась перед ними за свою неудачную фразу, всем пожав руки на прощанье. Ушли довольные и смущенные.

Все на первый взгляд мелочи интересовали Скворцова-Степанова как ответственного редактора. Точность, достоверность должны быть в самом большом и в самом малом, не раз говорил он. Иначе рукой подать до обыкновенного верхоглядства. Поэтому корреспондент с Кавказа или Арктики, пишущий заметку о Московском зоопарке, и автор какой-нибудь исторической справки одинаково понимали, что они не имеют права относиться к своей работе поверхностно, сообщать недостаточно достоверные или просто непроверенные факты, ибо материал обязательно будет прочитан Иваном Ивановичем, который, как говаривали известинцы, «все знает».

В журналистских кругах в середине 20-х годов широко стал известен любопытный и весьма характерный для Ивана Ивановича эпизод. Еще когда он работал в «Правде», один провинциальный начинающий поэт, впоследствии ставший журналистом, переписал стихотворение Генриха Гейне и под своей фамилией послал его в редакцию. Он писал слабые стихи и страстно хотел, чтобы его произведения были опубликованы. «Заведующему литературным отделом редакции, — смеясь, рассказывала Мария Ильинична Ульянова, — стихотворение понравилось, и он предложил поместить его в газете. Стихи послали в набор. Гранки попали в руки Скворцову-Степанову. Иван Иванович расхохотался, а потом язвительно сказал:

— Голубчики мои, да ведь это же Гейне сочинил!»

Можно привести еще один похожий случай, свидетельствовавший о большой начитанности и отличной памяти Скворцова-Степанова. Однажды Г. Е. Рыклин в своей публикации процитировал стихотворение Н. А. Некрасова. Прочитав верстку, Иван Иванович сказал:

— Нет, это не из Некрасова. Некрасов так не писал. У вас сказано: «Не нагнать тебе бешеной тройки: кони сыты и крепки и бойки». Видно, на память цитировали? Так я и думал. А у Некрасова сказано совсем иначе: «Не нагнать тебе бешеной тройки, кони крепки и сыты и бойки». Нельзя по памяти цитировать классиков. Давайте запомним: классики так хорошо писали, что они вовсе не нуждаются в нашем исправлении… Я давно знаю эти стихи. Но если бы мне пришлось цитировать, я бы не положился на свою память, а проверил по книжке.

Будучи человеком необычайно скромным, Иван Иванович, как правило, на своих рукописях, направляемых в набор, писал: «Не спешно». При этом он никогда сам не сдавал свои материалы в набор, а предварительно направлял их на просмотр членам редколлегии.

Всем сотрудникам редакции запомнился случай, характеризующий Ивана Ивановича как человека большой внутренней культуры. Как-то раз репортер принес секретарю редакции М. Э. Зингеру небольшую заметку о выступлении Скворцова-Степанова на одном из московских заводов. В ней говорилось, что Иван Иванович был тепло встречен рабочими и его речь неоднократно прерывалась бурными аплодисментами. Зингер решил не беспокоить ответственного редактора и сдал ее в набор, не показав Скворцову-Степанову.

Прочитав заметку в гранках, Иван Иванович немедленно вызвал к себе Зингера.

— Товарищ многоопытный секретарь, — начал Скворцов-Степанов, показывая Зингеру жирно перечеркнутую гранку набора, — что сей сон значит?

Секретарь редакции понял, что совершил ошибку, отправив заметку в набор без санкции редактора, но главное — о ком! Зингер стоял молча, не зная, что ответить.

— Видите ли, такую заметку могла бы, конечно, поместить любая наша газета. Ездил же я не в гости, не на прогулку, не на рыбную ловлю, а по заданию ЦК партии. Но мне, редактору «Известий», печатать заметку о самом себе в своей же газете?.. Пошлите, батенька, заметку немедленно в разбор.

В редакции все хорошо знали, что Скворцов-Степанов не терпел, чтобы выпячивали его персону. И, несмотря на популярность и влиятельность ответственного редактора «Известий», в редакции никогда не было возвеличивания его личности.

Как опытный публицист, Скворцов-Степанов придавал большое значение заголовкам статей, считая первые зеркалом вторых. Ведь это не просто удачная фраза или, наоборот, невыразительная и аморфная строка, напечатанная над заметкой, очерком, статьей, рассуждал он. Заголовок показывает политическую направленность и литературный стиль того или иного произведения.

— Заголовок никуда не годится, — заметил однажды Иван Иванович о статье одного солидного автора. — Это не заголовок, а приказ. Строгий приказ: «Всемерно улучшать!» Во-первых, к чему нам такие неуклюжие словечки — «всемерно». Представьте себе, что я вам говорю: «Всемерно улучшайте качество статей».

Чего вы встали? Садитесь, пожалуйста. Может быть, я не так выразился? Надо было — «всемерно садитесь»… Во-вторых, почему это многие авторы наших передовых статей не разговаривают с читателем, а все время повелевают? А положение читателя, который рано утром получает пять газет? Одна ему приказывает — завершить! Другая — закрепить! Третья — выполнить! Четвертая — внедрить! Пятая — использовать!..

Давайте, батенька, обойдемся без приказов. Мы, газетчики, должны агитировать, пропагандировать, объяснять. Но никаких приказов, никаких строгих восклицательных знаков.

Столь же требовательным ответственный редактор был к авторам в отношении литературной отделки рукописей. Сам же Иван Иванович писал просто и ясно, иронически относился к «примитивной красивости», к игре словами и был совершенно нетерпим к небрежности и неаккуратности.

— Вы написали «одел», а надо «надел». У вас сказано «зашел», а надо «вошел». Вы понимаете разницу? — спрашивал он молодого журналиста. — «Два года» у вас написаны цифрой. Это неправильно: в очерке это режет глаз.

Так внимательно и придирчиво относился Скворцов-Степанов к текстам, которые приходилось ему редактировать, требуя от авторов глубокого уважения к читателям, что обязывало не допускать ни малейшей небрежности. Обычно все исправления Иван Иванович делал в присутствии автора, убеждая его в необходимости той или иной корректировки. А убедив в правке, он с удовлетворением говорил:

— Кажется теперь, батенька, все стало на свое место.

Длинные введения к очеркам и статьям он тоже не терпел. По этому поводу он обычно говорил:

— У нас почти каждая статья, большая или маленькая, начинается, как правило, с Адама. Товарищ пишет о благоустройстве города, а запев — о проклятом царском строе, гражданской войне, об Антанте. Пока читатель доберется до сути… Собственно говоря, он даже пе добирается. Или вовсе пропускает такое произведение, или, в лучшем случае, начинает с середины, с того места, где говорится о сути дела.

Немало содействовали росту авторитета «Известий» статьи самого Скворцова-Степанова. За 1925–1928 годы им было опубликовано более 150 статей, заметок, фельетонов, рецензий, а также до ста передовиц. Большинство его материалов печаталось без подписи или под псевдонимами: И. Степанов, И. С. Федоров, И. П. Работоспособность Ивана Ивановича была завидная: он признавался, что без особого напряжения может написать в один день авторский лист, если возникала срочная необходимость. Иногда писал и больше. Причем материалы из-под его пера не требовали сколько-нибудь заметной правки, редактирования.

Рабочий день Скворцова-Степанова выглядел примерно следующим образом: знакомство со свежей корреспонденцией и документами, оперативные задания отделам, беседы с посетителями и сотрудниками редакции, обсуждение схемы очередного номера. Затем Иван Иванович диктовал письма стенографисткам. При этом любил прохаживаться по кабинету, заложив руки за спину, покуривая папиросу. Своих статей сам никогда не диктовал, а непременно писал пером или карандашом с завидной скоростью в узком и длинном блокноте (специально изготовленном в типографии). В перепечатку машинисткам давал сразу несколько десятков листков, исписанных высокими, угловатыми, тесно поставленными буквами. Словарь его материалов отличался обширностью и выразительностью в отличие от словарного багажа многих журналистов, предпочитавших казенные, сухие фразы, за которыми не были видны мысли и идеи. Иван Иванович был противником многословия, манера его изложения отличалась лаконичностью. Говорят, что «фраза — это костюм мысли», любил напоминать он. Нельзя допускать неряшливость — «неряшливо одевать свои мысли». Таких небрежностей Скворцов-Степанов никогда не допускал, заслужив оценку одного рецензента — «мастер литературного изложения».

Действительно, самые сложные, запутанные порой понятия он умел раскрывать просто и ясно, широко употребляя и «незаезженные» слова и обороты как современного ему литературного языка, так и языка прошлого времени, из-за чего некоторым казался несколько старомодным. Ответственный редактор «Известий» слыл вели-коленным полемистом: он мог буквально одним метким выражением сразить своего оппонента в споре.

Вклад Ивана Ивановича Скворцова-Степанова в борьбу за победу генерального курса ЦК ВКП(б) о путях строительства социализма был достаточно весомый и многогранный. На посту редактора «Известий» он много отдал сил, энергии и знаний, чтобы никакие подводные камни не помешали движению народа ленинской дорогой.

Около двадцати передовиц газеты написано им по проблемам социалистической индустриализации. Уже в первой из серии этих статей «От восстановления к воссозданию», опубликованной 27 октября 1925 года, он отмечал, что советская экономика в 1926 году вплотную подойдет к концу восстановительного периода и в дальнейшем рабочий класс с возрастающей свободой будет сам намечать свои собственные основные линии экономического строительства: все более выпрямлять свой путь к социализму.

Об экономической борьбе между социализмом и капитализмом Иван Иванович писал в статьях «На новую техническую основу», «Вперед от довоенных марок», «К резолюции Пленума ЦК о хозяйственном положении», «Что такое индустриализация страны», «Темп индустриализации» и многих других, подчеркивая тот факт, что, «развернув производство средств производства и, в частности, развернув машиностроение, наше государство получит небывало широкую возможность технически воссоздать все другие отрасли производства».

Социализм — это борьба за совершенный экономический строй: за такой строй, который, объединяя максимально интенсивное и максимально рациональное использование всех производительных сил, обеспечивает быстрейшее поступательное движение человечества — таков лейтмотив публикаций Скворцова-Степанова по социально-экономическим проблемам. В этой серии трудно найти сколько-нибудь значительные вопросы, которых бы не касался Иван Иванович: вопросы демографии и градостроительства, пропорционального роста городского и сельского населения, развития нового быта, борьбы за преодоление отживающих патриархально-национальных традиций и т. д.

«Не пора ли нам, — писал Скворцов-Степанов, касаясь вопросов планирования, — тщательнее взвесить, в каких районах страны воздвигать крупные промышленные объекты: мы не можем приступить ко всем этим сооружениям разом… Это жестоко ударило бы по всей нашей экономике и не двинуло бы вперед, а затормозило дело индустриализации. Мы строим социализм не в «од ном уезде» (статьи «Проекты крупного строительства» и «На путях индустриализации»).

До последних дней жизни Ивана Ивановича особо волновали проблемы электрификации и совершенствования энергетического хозяйства. Он считал недопустимым, чтобы в топливном балансе продолжали большую роль играть дрова. Это с экономической точки зрения, доказывал он, крайне невыгодно… «Наши потомки, — писал он, — с удивлением будут говорить, как нелепо мы сжигаем дрова для отопления жилых помещений, используя тепловую энергию в размере каких-нибудь 5–6 %. Между тем переход к центральному отоплению крупных домов повысил бы коэффициент использования до 8—10 %, а следовательно, соответственно понизил бы расходы на топливо и уменьшил бы теперешний лесоистребительный размах». Колоссальные средства высвободились бы для возведения гигантов индустрии.

Крупнейшим достижением Советской власти Скворцов-Степанов считал разработку пятилетнего плана развития народного хозяйства СССР. «При осуществлении всех перспективных планов, — писал он, — мы должны трезво смотреть на вещи — рассчитывать исключительно на собственные внутренние ресурсы». В 1926 году Иван Иванович выступил с предложением строительства Волго-Донского канала, который даст возможность перебрасывать нефть с Каспийского моря и лес с Волги сплошным водным путем в Донбасс и на Азовское море, откроет прямой выход для угля Донбасса на Волгу, приблизит украинский хлеб к Средней Азии и подготовит условия для переброски донецкого угля к заводам Урала. Сооружение Волго-Донского канала также облегчит оросительные работы на засушливых степных территориях юго-востока страны.

Ряд последних публикаций Скворцова-Степанова был связан с актуальными вопросами социалистического переустройства сельского хозяйства в свете состоявшегося в конце 1927 года XV съезда ВКП(б). При этом Иван Иванович постоянно обращал внимание читателей на выдающееся произведение В. И. Ленина, написанное незадолго до его кончины, — статью «О кооперации». Только крупное производство, отмечал Скворцов-Степанов, позволяет в широком, поистине безграничном масштабе (и это подтверждает практика) применять машины все к новым и новым «земледельческим операциям» и таким образом экономить человеческий труд.

И лишь в производстве крупных размеров становится возможным широкое и последовательное применение всех завоеваний науки. Он был убежден в том, что залог будущего советского сельского хозяйства — в развитии промышленности вообще и химической в частности. Конечно, его подъем зависит и от многих других компонентов. Среди них, как учит мировой опыт, широкая механизация и снабжение земледелия минеральными удобрениями, общее улучшение торговли в стране. За деревней, где восторжествует коллективный труд, — великое будущее, предсказывал он.

Готовя статьи по хозяйственным, и в частности по аграрным, вопросам, Скворцов-Степанов часто обменивался мыслями не только с профессиональными учеными-экономистами. Очень много созвучного его идеям он находил у Фрица Платтена, который с 1932 года переехал в СССР, где возглавил сельскохозяйственную коммуну швейцарских рабочих, а затем активно сотрудничал в учрежденном Международном аграрном институте.

Беседовать с Платтеном для Ивана Ивановича было одно удовольствие: этот живой и симпатичный швейцарский коммунист обладал обширными познаниями в самых различных науках. На какую бы тему они ни беседовали, всегда их встреча заканчивалась воспоминаниями об Ильиче, о его последней эмиграции и перипетиях возвращения на Родину весной 1917 года, о созданном им III Коммунистическом Интернационале… Платтен был прекрасным рассказчиком и тонким полемистом.

— Должен тебе признаться, Иван Иванович, — однажды, смущенно улыбаясь, сказал Платтен. — Когда ты (помнишь?) в январе 1918 года стиснул меня своими ручищами, я едва не вскрикнул — ведь одна пуля бандита тогда задела меня, когда я закрыл Ильича…

— Ой, Фриц, а я и не подумал, — хлопнул себя по колену Скворцов-Степанов. — Он порывисто встал и крепко обнял Платтена. — Ты прости…

В тот вечер они вдвоем обсудили очередную статью Платтена в журнал «Коммунистический Интернационал» и общие контуры его будущей статьи в газету «Известия».

— Ты должен обещать, Фриц, написать что-нибудь о первых шагах своей сельскохозяйственной коммуны, — говорил ему, прощаясь после вечерней прогулки, Скворцов-Степанов. — И обязательно воспоминания об эмиграции Владимира Ильича, о встречах с ним, возвращении в Питер…

— Постараюсь, — ответил коротко Платтен. — А если писать о последней эмиграции Ленина, то о Питере мне сказать нечего: ведь тогда Маклаков в Россию меня не пустил. Пришлось добираться в Швейцарию с массой приключений. Мне передавали потом, что Ильич очень беспокоился относительно моего обратного путешествия…

Несомненный интерес для пропагандистов представляли статьи Скворцова-Степанова в «Известиях» по актуальным проблемам мирового развития, коммунистического и революционно-освободительного движения. Ведь его непременными консультантами были виднейшие деятели международного рабочего и коммунистического движения, с многими лидерами которого его связывала большая личная дружба. Среди них — Георгий Димитров и Эрнст Тельман, Марсель Кашен и Уильям Галлахер, Богумир Шмераль и Пальмиро Тольятти, Отто Куусинен и Сэн Катаяма, Василь Коларов и Вильгельм Пик, Феликс Коп и Юлиан Мархлевский, Бела Кун, Фриц Платтен и многие другие марксисты-ленинцы.

Ответственный редактор «Известий» живо откликался на такие факты и явления, как рост забастовочного движения в Европе (например, всеобщая стачка 1926 года в Англии), возрастание угрозы фашизма и милитаризма в мире, активизация факельщиков новой истребительной войны, положение на восточных границах, антисоветские вылазки белой эмиграции и т. д.

Как человека высокой культуры, Скворцова-Степанова не могли не интересовать и волновать ее насущные проблемы. Об этом убеждали его многочисленные дружеские и деловые встречи с виднейшими мастерами нового, нарождавшегося искусства, пролетарской литературы. Отстаивая принцип партийности в творчестве, Скворцов-Степанов всегда критически относился к абстрактно-эстетическому и чисто созерцательному пониманию культуры. Он считал, что наука, просвещение, литература и искусство должны страстно служить борьбе за приближение человечества к коммунизму.

В сфере духовной жизни, подчеркивал он, идет такая же острая классовая борьба, как и на фронте идеологии, политики, общественных наук. Всякая аполитичность, забвение строго классового подхода неизбежно приведут к идейным вывихам, усилению враждебной идеологии, будут вредить нашему движению вперед, духовному обогащению человека труда. Пролетариат обязан не только сохранять, но и познавать лучшие и ценные элементы культуры прошлого. Как учил Ленин, без усвоения старой культуры, без восприятия тех ее элементов, которые заслуживают усвоения, мы не двинемся дальше, слова о «пролетарском искусстве» останутся пустыми фразами.

В то же время Скворцов-Степанов призывал не замыкаться только в изучении прошлого, не заниматься фетишизацией культурного наследия, а уметь видеть и изображать прекрасное в настоящем. Очень актуально звучат сегодня мысли Ивана Ивановича о призвании мастеров новой культуры: «И плох, слеп будет тот художник современности, который увидит прекрасное только в античных образцах. Плох будет он, если не почувствует, что титаническими революционными сдвигами человечество двинулось к воссозданию в жизни новых форм прекрасного, в котором будет нечто и от античной красоты, но будет и много нового, много такого, что возвысит эту древнюю красоту величайшими приобретениями дальнейшей жизни и дальнейших завоеваний человечества… Это будет красота масс и красота, созданная массами для самих себя, — это будет человеческая красота». Каждый художник произведений социалистического искусства обязан постоянно, упорно и настойчиво трудиться, бороться за усвоение ценностей культуры минувших веков. Всякий творческий работник погубит себя как художник, если он возомнит, что все дело в основном решается его пролетарским происхождением и «революционностью его намерений и настроений».

— Какое счастье работать в наши дни! — с воодушевлением говорил Федору Гладкову редактор «Известий» Скворцов-Степанов после прочтения писателю своей будущей статьи «Заметки об искусстве». — Именно творчески работать, потому что наше изумительное время требует только труда творческого. Одно неприятно и досадно, — добавлял шутливо он, — это необходимость сна.

Частым гостем редакции «Известий» был пролетарский поэт-революционер Владимир Маяковский. Именно «Известия» первыми напечатали его, понравившееся В. И. Ленину, стихотворение «Прозаседавшиеся». Известинцы сразу сбегались в кабинет Скворцова-Степанова, когда туда, открыв дверь в редакцию размашистым ударом ладони, входил Маяковский.

Скворцов-Степанов, как свидетельствуют современники, не был поклонником поэтических новшеств Маяковского, его неологизмов и рифм, но часто вместе с поэтом они улучшали некоторые строки его произведений. Выслушав поэта, Иван Иванович брал новое стихотворение в руки и вооружался очками.

— Я, извините, плоховато беру на слух, — говорил он о лукавой искоркой в глазах, — поэзию необходимо проверять глазами, особенно вашу, уважаемый Владимир Владимирович!

Маяковский не высказывал при этом ни малейшего неудовольствия или обиды. Терпеливо выслушав замечания редактора, он, как правило, покладисто принимал их к сведению и, усевшись за свободный стол в секретариате, переделывал отдельные слова и строчки. При этом он еще успевал отпускать шутливо-колючие замечания по адресу вертевшихся вокруг сотрудников газеты.

Однако Владимир Владимирович не всегда полностью соглашался с поправками Скворцова-Степанова. Иногда они подолгу спорили, засиживаясь допоздна. А в феврале 1927 года поэт полушутливо написал:

Все работники редакции считали Маяковского сотрудником своей газеты. Недаром художник-карикатурист Борис Ефимов в 1927 году нарисовал групповой дружеский шарж «Смотр сотрудников «Известий» в день десятилетия», включив туда идущего во главе колонны Владимира Владимировича Маяковского. Вместе с ним были изображены Демьян Бедный, Д. Заславский, М. Шагинян, В. Лидин, С. Городецкий и другие. Смотр принимали Скворцов-Степанов, а также его заместитель И. Гронский, секретарь редакции М. Зингер, В. Василенко и другие.

Секретарь редакции «Известий» В. М. Василенко, делясь воспоминаниями о днях работы со Скворцовым-Степановым, говорил: «Иван Иванович был настоящим интеллигентом, знатоком и любителем поэзии. Но он любил и ценил поэзию мужества, а я тогда увлекался элегическими мотивами. «Вы, милый мой, не улавливаете звучания времени», — говорил мне Иван Иванович. Взяв меня под руку, шагая по коридору, начинал читать:

И, лукаво прищурившись, спрашивал: «Ну-ка, чьи это стихи?» Я не знал чьи. «Радина. Леонида Радина… Вот так-с писали…»

Начав редактировать «Известия», он стал широко привлекать к работе в газете писателей. Кроме В. Маяковского, М. Шагинян, В. Лидина, Д. Бедного, Ф. Гладкова, Л. Сейфуллиной, Л. Леонова, А. Серафимовича, здесь часто бывали писатели С. Подъячев, В. Гиляровский, поэты Н. Асеев, С. Кирсанов, 3. Багрицкий, А. Жаров, А. Безыменский и многие другие.

«Он был до наивности прост в обращении с людьми, — говорил Федор Гладков, — и эта простота была одинакова как с людьми высокими, так и с маленькими… Мягкость, предупредительность, приветливая ласковость, неугасимый огонь беспокойной мысли в глазах — вот его внешний облик».

А о скромности Ивана Ивановича ходили целые легенды. Отдельные детали в них могли быть неточными, но суть оставалась неизменной — это было на самом деле. Кто-то из друзей метко заметил, что скромность его была чем-то вроде шестого чувства. Он никогда не говорил о себе, а в основном о других, а если кто-нибудь заговаривал о его литературных трудах, Иван Иванович конфузливо отмахивался:

— Ну, будет вам… Просто корявое бумагомарание. Не будем говорить об этом.

Один писатель хотел посвятить ему свой роман. Иван Иванович обеспокоился не на шутку, дозвонился до автора и убедительно просил его отказаться от этого решения.

— Пожалуйста, будьте добры… Я вас очень прошу не посвящать мне. Я вам страшно благодарен за дружбу, но не тревожьте меня этим.

Старый друг и соратник Скворцова-Степанова по революционной борьбе П. Г. Дауге считал, что одной из важнейших черт его натуры была «его крайне редкая для дореволюционной русской интеллигенции щепетильность по отношению к данному слову, к исполнению взятых на себя поручений. Мне неоднократно приходилось уславливаться с Иваном Ивановичем насчет какой-либо встречи. Не было случая, чтобы мы друг друга заставили ждать хоть две минуты. Он был точен, как хронометр. Отмечу еще его товарищескую чуткость. Как деликатно и с какой благодарностью он останавливается на тех мелких товарищеских услугах, которые я ему мог оказать!»

«Человек очень добрый, отзывчивый, с веселым юмором, — писал А. С. Енукидзе, — он всегда очень располагал к себе. Грубости и обиды не терпел. Говоря о товарищах, которых он любил и которыми восхищался, он проявлял какую-то особенно глубокую сердечность».

Подобных свидетельств можно привести много.

У Ивана Ивановича была какая-то особая жажда творчества, жажда деятельности: не было ни одного «маленького дела», к которому он не подходил бы творчески, отдаваясь и этому не очень заметному делу, доводя его до конца. И не было случая, чтобы успех он приписывал одному себе.

В кругу друзей Скворцов-Степанов очень любил помечтать о будущем: что ждет его страну, народ лет через десять, двадцать, пятьдесят, какой будет родина Октября накануне двухтысячного года. Столь же частыми были беседы о пройденном пути. Иван Иванович не мог быть равнодушным, когда разговор заходил о вечной теме — о счастье. Ивану Михайловичу Гронскому запомнилась одна встреча, на которой также присутствовали А. В. Луначарский, Демьян Бедный, Н. Л. Мещеряков, высказавшие ряд интересных суждений по этому вопросу. Иван Иванович слушал и добродушно улыбался.

— Счастье, друзья мои, — сказал он, — это борьба. Когда я оглядываюсь назад, на пройденный путь, когда вспоминаю участников рабочего движения, прежде всего Владимира Ильича Ленина, меня охватывает чувство удовлетворения и гордости. Да, да, гордости. Гордости от сознания того, что в этой великой борьбе есть доля и моего участия.

Все пережитое Иваном Ивановичем не могло не сказаться на его здоровье. В 1918–1919 годах он особенно часто и тяжело болел. В результате сильного переутомления у него обострился туберкулез. Это было опасно: ведь его отец и два брата умерли именно от чахотки. К тому же сам он страдал плевритом, мало заботясь о лечении, продолжая нередко трудиться с самого утра, даже лежа в постели: писал статьи, редактировал, правил корректуру своих трудов, занимался переводами. В письмах к В. Д. Бонч-Бруевичу и другим товарищам можно найти немало строк о недомоганиях, что являлось причиной его отсутствия на различных деловых и дружеских встречах.

В своей биографии, написанной в 1921 году, Иван Иванович вынужден признаться в резком ухудшении состояния здоровья в 1918–1921 годах. «…Хронические бронхиты, плевриты, ревматизм, расширение сердца — все это, думается мне, достаточные основания для того, чтобы иногда на целые месяцы уходить в литературную работу. За последние четыре года бывало, когда я не мог сделать пешком более сотни шагов, когда передвижение вызывало жестокую боль в ноге и невыносимую одышку».

Несмотря на все это, Скворцов-Степанов не терял бодрости духа, а умственный труд считал неплохим лекарством, ибо он приносил огромное удовлетворение и в эти дни. «Я болен, кажется, плеврит. Нехорошо, что против самого сердца. Сегодня будет врач. Ужасно досадно. Много дел по «Коммунисту». Как только стану выходить, с утра приду к Вам…»

Это строки из письма Владимиру Дмитриевичу Бонч-Бруевичу от 25 декабря 1918 года. Получив это письмо, Бонч-Бруевич, серьезно встревоженный, тотчас же поехал к больному. Но что он увидел?!

Иван Иванович полусидел в постели, окруженный высокими подушками, потому что при малейшем снижении больного бил ужасный кашель, продолжавшийся нередко по нескольку минут. На Ивана Ивановича было тяжело и больно смотреть. А вся его кровать очень мало напоминала кровать больного — повсюду громоздились книги и лежали стопки бумаг. У самой груди Скворцов-Степанов пристроил какую-то дощечку и продолжал на ней писать. Все уговоры о том, что он себе крайне вредит таким напряжением, ни к чему не привели. Иван Иванович мило улыбался и ласково объяснял гостю, что не писать он не может — это просто его вторая натура, потребность.

— Если перестану писать, — заметил больной, широко разведя руками, — то тогда будет большая победа моей болезни, которая, несомненно, хочет все более и более захватить меня в свои лапы. Я клин вышибаю клином…

Таким Иван Иванович Скворцов-Степанов оставался всю свою жизнь. Он в полном смысле этого слова мужественно переносил все болезни, всегда верил в выздоровление и постоянно работал, несмотря на протесты врачей и близких. После очередного выздоровления Иван Иванович любил хоть на несколько минут погулять где-нибудь в садике, парке, побывать наедине с природой. По-юношески блестели его глаза…

Он, вероятно благодаря во многом именно этому качеству, быстро сходился с молодежью. К тому же и сам Скворцов-Степанов сохранил все лучшие свои «юношеские черты характера» (М. А. Савельев). Молодежь хорошо его понимала и чутко к нему прислушивалась. Конечно, ее влекли к Ивану Ивановичу энциклопедичность его ума, интеллигентность, веселый и жизнерадостный нрав. К жене Инне Николаевне часто приходили подруги по университету (их Иван Иванович называл «химичками»), завязывались интересные беседы, и молодые собеседницы не чувствовали большую разницу в возрасте с хозяином квартиры.

Истинно русским хлебосольством встречал Иван Иванович гостей. «Инна! Что есть в печи, на стол мечи!» — обычно он весело говорил жене в эти минуты. Начиналось чаепитие, но простое угощение никого не удивляло — Скворцовы жили всегда скромно. С другом, товарищем они готовы были поделиться последним.

Свою семью Иван Иванович очень любил. У него было трое детей. Первенец Миша родился 2 марта 1901 года. Он рос слабым ребенком, часто простужался, болел. Еще в детстве перенес сложную операцию. Отличался необычайной наивностью и прямодушием. Мальчик прекрасно учился, много читал. Домашние называли его Скворуша. В юности увлекся астрономией. Он не только много читал, но и любил рассказывать о прочитанном рабочей молодежи. В мае 1919 года Миша окончил 38-ю трудовую школу в Москве и в этом же году вступил в ряды Российского Коммунистического Союза Молодежи. Вскоре он стал личным секретарем Анатолия Васильевича Луначарского. В конце этого месяца он поехал вместе с ним в агитационную поездку по Юго-Западному фронту и остался в Политотделе 14-й армии, начав самостоятельно выступать на митингах и проводить беседы в школах политграмоты, составлял боевые воззвания к молодежи Украины.

Через два месяца Иван Иванович Скворцов-Степанов получил письмо от заместителя начальника Политотдела (25 июля 1920 г.), в котором отмечалось: «Михаил Иванович работает при Политотделе Реввоенсовета 14-й армии — читает лекции среди красноармейских частей и ведет организационную работу в Ольвипольском комсомоле. Пишет листовки. Для нас он весьма нужный и ценный работник».

Осенью 1920 года, после возвращения Миши в Москву, комсомольцы избрали его членом Хамовнического райкома РКСМ Москвы, где он стал заведовать отделом политпросветработы. Вечерами он почти всегда пропадал в молодежном районном клубе, заводских красных уголках, где нередко читал и свои литературные произведения (ребятам прочитанное нравилось). В середине января 1921 года Миша простудился и 27 января скончался от крупозного воспаления легких.

Он умер, когда ему было всего девятнадцать, почти «мальчишеских лет». В некрологе, опубликованном в «Правде», друзья писали: «Полный надежды увидеть в ближайшее время нашу организацию объединяющей всю рабочую молодежь, организацию молодых, сознательных коммунистов, свято веря в будущность коммунизма, он неустанно работал, желая ускорить эту будущность».

Каким неутешным отцовским горем и грустью наполнена статья Ивана Ивановича, посвященная памяти сына! Он писал в ней о коротком пути Миши, но одновременно и о жизни и работе его боевых товарищей — комсомольцев двадцатого года. «Сколько тысяч и десятков тысяч преданных сердец, — писал Скворцов-Степанов, — бьется в рядах наших юношеских организаций! И в каких несравненных работников со временем превратятся юноши!

И горит, и начинает быстро сгорать наша молодежь, наши дети. Но, сгорая в труде и бою, молодые ленинцы вместе со старшими — коммунистами пробивают дорогу в светлое завтра».

Большой радостью Ивана Ивановича и Инны Николаевны стал сын Марк. Во время Великой Отечественной войны коммунист М. И. Скворцов воевал на Тихом океане, награжден многими орденами и медалями. На два года моложе Марка родившаяся в грозное время гражданской войны дочь Наташа. Отец очень трогательно относился к ней, любил подолгу стоять у ее кроватки, однако до годика он редко и с большой осторожностью брал ее на руки. А когда Наташа (ее в семье ласково звали Тасей) подросла, только она получила разрешение находиться в кабинете Ивана Ивановича во время его работы. Она не мешала ему, тихонько играла с кошкой. Отрываясь от бумаг, отец с любовью поглядывал на шалунью…

В семейном фотоальбоме Скворцовых можно увидеть немало снимков Ивана Ивановича с женой и детьми — Тасей и Марком[75]. Радостные лица. Счастливая семья. Ряд фотокарточек снят на природе. Такие прогулки с ребятами Иван Иванович просто обожал.

В детях Скворцов-Степанов воспитывал добросовестность и честность, целеустремленность и уважение к людям труда. Обман считался в семье Скворцовых тяжелейшим проступком.

Когда удавалось выкроить свободное время (в выходные дни!), Скворцовы чаще всего в летнюю пору отправлялись пешком по Подмосковью. Другой страстью Скворцовых был сбор грибов и ягод, а также ловля рыбы удочкой. В их доме всегда жили птицы, черепахи, рыбы и много другой живности. В последние годы жизни Ивана Ивановича у него в кабинете жил ручной скворец (по этому поводу гости немало острили, связывая появление птицы с фамилией хозяина), который всюду норовил важно следовать за ним и даже, к великой радости ребят, умел произносить несколько слов…

В конце августа 1928 года Скворцов-Степанов вместе с Инной Николаевной поехал отдыхать в Кисловодск. Они пробыли там всего несколько дней, так как оба заболели и перебрались по совету врачей в Сочи. Иван Иванович рассчитывал возвратиться в Москву в конце сентября, однако болезнь усилилась. Окончательный диагноз врачей — брюшной тиф. Положение становилось угрожающим для его жизни. 28 сентября Скворцов-Степанов продиктовал телеграмму в редакцию «Известий»: «Заболел, по всей вероятности, тифом. Скворцов».

Это была его последняя телеграмма.

8 октября 1928 года Скворцова-Степанова не стало.

Газеты Советского Союза вышли на следующий день в траурном обрамлении. Глубоко скорбила его родная Москва, вся Страна Советов. В некрологе Центрального Комитета ВКП(б) в связи с кончиной И. И. Скворцова-Степанова говорилось, что «путь, пройденный т. Скворцовым-Степановым, — это славный путь революционера-большевика в царской России, путь непрерывной борьбы в обстановке репрессий, арестов, ссылки и т. д.».

Имя Ивана Ивановича Скворцова-Степанова навсегда вошло в историю Московской партийной организации, где протекала его революционная деятельность и в рядах которой он самоотверженно трудился, не зная отдыха, не жалея сил и энергии, знаний, отдавая делу коммунизма весь свой организаторский талант. МК ВКП(б) в обращении «Ко всем членам Московской организации» отмечал: «…Московская большевистская организация на протяжении почти всей своей истории имела в лице Скворцова-Степанова активного работника, помогавшего своими теоретическими знаниями, литературным опытом, а главное — стойким большевистским чутьем… Московская организация в лице тов. Скворцова потеряла одного из старейших и лучших своих членов, немало поработавшего над созданием кадров Московской организации…»

Похоронен был Скворцов-Степанов на Красной площади у Кремлевской стены, подле Мавзолея Владимира Ильича Ленина.

Мы начали свой рассказ о мальчике Ване Скворцове, который наблюдал жуткие сцены, когда по Владимирке гнали в Сибирь лучших сынов России…

Прошли десятилетия. И сегодня за Заставой Ильича лежит бывшая Владимирка — крестный путь Радищева, декабристов, народовольцев и первых русских марксистов. «Шоссе энтузиастов» — такое название получила эта дорога по предложению Анатолия Васильевича Луначарского после победы Великого Октября. Мудреное слово в то время было «энтузиаст», но название быстро привилось, и даже малограмотные понимали значение его, догадывались, в чью честь названа эта Голгофа российских революционеров. И среди них — Иван Иванович Скворцов-Степанов.

Через всю жизнь пронес Иван Иванович великую преданность делу революции во имя свободы и счастья народа. Теоретик и практик, борец и созидатель, он в полном смысле слова стал, как его называли, просветителем пролетариата.