Скворцов-Степанов

СЕМНАДЦАТЫЙ ГОД

В 1913 году царская династия Романовых пышно отмечала свое 300-летие. В честь этого «исторического» события велено было воздвигнуть памятный обелиск. Сооружали в спешном порядке. Открытие состоялось в Александровском саду, у стен древнего Московского Кремля. На обелиске обозначили имена царей и императоров российских, правивших страной. Оставили немало свободного места и для будущих монархов. С расчетом как минимум на тысячелетие…

Однако не прошло и пяти лет, как, по образному ленинскому выражению, залитая кровью и грязью «трехсотлетняя телега романовской монархии» опрокинулась на обочину истории.

Крах прогнившего самодержавно-крепостнического строя стал неизбежен в результате общенационального кризиса в стране. Чашу народного гнева переполнили разруха и голод во многих губерниях России, продолжавшаяся империалистическая кровопролитная война.

Большевики активно разоблачали сущность антинародного режима, показывали разложение и распад правящей царской камарильи, готовя массы на решительный бой с монархией.

Никакие истошные призывы к обновлению «государственного устройства», с которыми выступали буржуазно-помещичьи партии, ни убийство Распутина, ни тщетные попытки заменить Николая II другим самодержцем не могли остановить катящуюся лавину народного гнева. Возмущение масс охватило всю империю и стало проявляться во всем.

23—24 февраля 1917 года революционные выступления пролетариата Петрограда приняли массовый характер. Тысячи людей вышли на улицы с возгласами: «Хлеба! Долой войну!» Полиция оказалась бессильной подавить всеобщий взрыв негодования. Перестали выходить многие газеты, закрылось большинство продовольственных магазинов и булочных.

Трудовая Москва выступила вслед за столицей. Еще 9 января 1917 года в Москве под руководством МК партии большевиков, где главная роль принадлежала четверке «стариков» — В. П. Ногин, И. И. Скворцов-Степанов, П. Г. Смидович и М. С. Ольминский, — была проведена крупная политическая стачка под лозунгами: «Долой войну!», «Долой царскую монархию!»

Московские большевики внимательно следили за петроградскими революционными волнениями. Иван Иванович Скворцов-Степанов держал постоянную связь с питерцами и оперативно информировал товарищей о положении. «Числа с 25 февраля, — писал он в одном письме, — мы начали получать сведения о развертывающейся в Петербурге революции…События развертывались так быстро, что, передавая о них по телефону, я раз-другой натолкнулся на недоверие: уж не шучу ли я шутки?»

Между тем 27 февраля восстание охватило весь Петроград. Рабочие захватили арсенал и начали формировать вооруженные пролетарские дружины. К восставшему народу присоединились солдатские массы. Повсюду шли аресты полицейских и жандармов. Были захвачены тюрьмы, и вышли на свободу политические заключенные. Бюро Центрального Комитета большевистской партии выпустило Манифест с призывом покончить с царизмом. Под напором народных масс, направляемых большевиками, монархия Романовых рухнула…

Активно восстание питерских рабочих поддержал пролетариат Москвы, в чем немая заслуга Московской организации РСДРП (большевиков). По инициативе Ивана Ивановича была использована испытанная форма агитации масс: сообщения о событиях в столице печатались на ротаторах, шапирографах и других имевшихся множительных аппаратах и широко (в виде листовок) распространялись по Москве.

Вечером 27 февраля, придя домой в Трубниковский переулок, Скворцов-Степанов узнал от домашних, что приходил связной и передал сообщение: на квартире П. Г. Смидовича срочно собирается большевистская группа. «Место не самое подходящее, — подумал Иван Иванович, — ведь за последнее время Петр Гермогенович и его близкие в своих передвижениях явно под пристальным оком полиции… Что же делать? Впрочем, других мест, где разместилось бы собрание, вроде бы и нет на сегодня. Надо идти».

Едва выйдя из дома, Скворцов-Степанов увидел, что за ним следует «несомненнейший «хвост» в виде маленького человечка в большой бараньей шапке. Решил проверить степень опытности филера, стал петлять. Замысловатый маршрут пути убедил — идет слежка. Дошел до Арбата. И вдруг улыбнулась удача: с остановки как раз двинулся трамвай в Дорогомилов. Иван Иванович вспрыгнул на переднюю площадку первого вагона, краем глаза заметив, что шпик успел вскочить на подножку второго. Пока филер пробирался вперед по вагону, чтобы легче было следить за «подопечным», Скворцов-Степанов внезапно принимает решение: быстро проходит вперед, «разыгрывая комедию», что ошибся номером трамвая. Он соскакивает на довольно быстром ходу, пропускает мимо себя трамвай и убеждается в том, что его маневр оказался верным: никто за ним не спрыгнул следом. Глядя вслед удаляющемуся в Дорогомилов вагону, Иван Иванович не мог удержаться от смеха, представив разочарование «хвоста». Свободный от провожатого, он ускорил шаг к дому на Плющихе, где проживал П. Г. Смидович. Здесь его встретила супруга Петра Гермогеновича и сообщила, что в самый последний момент решено было перенести собрание на квартиру В. А. Обуха в Мертвом переулке.

Собрались почти все руководящие работники Московской городской и губернской организаций большевиков, не считая группы рядовых активистов. Кроме самого хозяина квартиры В. А. Обуха, присутствовали И. И. Скворцов-Степанов, П. Г. и С. Н. Смидовичи, В. П. Ногин, М. С. Ольминский, Р. С. Землячка, А. А. Сольц, В. П. Обух и другие партийцы. В повестке дня один и самый главный вопрос: начало новой революции. Выступали горячо, волнуясь больше обычного. Все сходились в одном — крайне необходимо принятие энергичных действий московскими большевиками, чтобы всемерно поддержать питерцев, максимально усилить революционный взрыв. Собрание поручило Скворцу-Степанову составить от имени Московского бюро ЦК РСДРП прокламацию по текущему моменту.

Когда собрание закончилось, Иван Иванович поспешил в Земскогородской союз. На ходу он уже обдумывает текст рождавшегося воззвания МК РСДРП. В одной из комнаток союза он набросал ставшие историческими строки воззвания московских большевиков:

«Российский пролетариат должен поддержать петербургское восстание! Иначе потоки пролитой там народной крови останутся бесплодными.

Товарищи, бросайте работу! Солдаты! Помните, что сейчас решается судьба народа! Все на улицу! Все под красные знамена революции! Выбирайте в Совет рабочих депутатов! Сплачивайтесь в одну революционную силу!..»

Прокламация заканчивалась призывом: «Долой войну!» К четырем часам ночи воззвание было отпечатано и с раннего утра стало распространяться по городу.

По предложению Скворцова-Степанова (в ночь с 27 на 28 февраля) состоялось собрание журналистов и рабочих типографий, сотрудничавших с большевистскими организациями. Московские городские власти и прислуживавшие им газеты всячески пытались скрыть от населения революционные события, вспыхнувшие в столице. Поступило указание ничего не публиковать о революции в Петрограде.

Собрание вынесло решение объявить забастовку, если газеты выполнят приказ городских властей (так оно и случилось), а также напечатать листовку и распространить по районам Москвы петроградские вести.

Наступил последний день февраля. Ни одна буржуазная газета не вышла в свет. Но волнующую правду о победе революции в Петрограде москвичи узнали из большевистских листовок, которые были расклеены на стенах домов, на заборах, трамваях, вокзалах. Их передавали из рук в руки.

Московский пролетариат горячо откликнулся на призыв МК РСДРП большевиков. Повсеместно начались забастовки, прекратили работу заводы и фабрики, остановился городской транспорт. Трудовой народ заполнил улицы. Навсегда сохранил в своей памяти Иван Иванович Скворцов-Степанов эти незабываемые дни:

«По Арбату двигались толпы публики, больше всего было солдат и рабочих. Чем ближе к центру, тем гуще становились они… От Лубянской площади вниз широким потоком стройно лились армейские части с наскоро сделанными красными флагами. Были здесь и орудия, и одновременно жандармский конный отряд рыскал около Кудринской площади». Рабочий поэт А. Апенченко такими строками отобразил это время:

Колонны рабочих двигались от заводских окраин к центру, на многих площадях вспыхивали стихийные митинги. Полиция пыталась разгонять демонстрации, но на защиту народных манифестаций стали солдаты. В ответ на это власти объявили Москву на осадном положении. Но и это не помогло. Рабочие массы захватывают ряд арсеналов с оружием, создают вооруженные пролетарские отряды, арестовывают и разоружают городовых и жандармов.

1 марта в 12 часов дня открылось первое заседание Московского Совета рабочих депутатов. Во время выборов в Совет меньшевикам удалось собрать больше голосов, чем большевикам, многие из которых находились в ссылке, на фронте, томились в тюрьмах.

Пользуясь полученным преимуществом, меньшевики протащили на пост председателя исполкома Совета меньшевика А. М. Никитина (вскоре его сменил меньшевик Л. М. Хинчук. В 1920 году Л. М. Хинчук вступил в большевистскую партию, порвав со своим меньшевистским прошлым). Среди пяти членов президиума исполкома были и два большевика — В. П. Ногин и П. Г. Смидович.

К вечеру 1 марта рабочие и солдаты уже контролировали телеграф, почту, банк, телефон, вокзалы, оружейные склады, мосты. Были заняты Кремль, полицейские участки, тюрьмы. Политические заключенные вышли на свободу, а их места в камерах заняли представители прежних властей — градоначальник, губернатор, командующий войсками, жандармы, полицейские, шпики, крупные царские чиновники. Были арестованы генерал-губернатор Татищев, градоначальник Шебеко, генерал Морозовский. Бывший начальник охранки Зубатов покончил с собой.

Трудовая Москва одержала победу — с самодержавным строем было покончено. Однако, воспользовавшись нерешительностью Советов, в которых эсеры и меньшевики тогда имели большинство, власть в городе захватила буржуазия в лице Комитета общественных организаций, возглавляемого кадетом Н. М. Кишкиным.

С удвоенной энергией ведут разъяснительную работу в массах большевики. 1 марта по поручению МК РСДРП большевиков Иван Иванович Скворцов-Степанов пишет новый важный революционный документ — наказ депутатам, избираемым в Московский Совет рабочих депутатов. В наказе излагалась платформа большевиков по главным направлениям текущей политики. Документ был в срочном порядке напечатан в виде листовок и распространен по организациям рабочих, солдат и служащих, а 3 марта его поместила на своих страницах газета «Известия Московского Совета». В наказе с большой глубиной показано сложившееся положение не только в Москве, но и в Петрограде. Он начинался словами:

«Народ проливал свою кровь в революционной борьбе не для того, чтобы заменить правительство Протопопова правительством Милюкова — Родзянко… В революционной борьбе пролетариат стремится достигнуть свободы для борьбы за социализм — свою конечную цель».

Депутаты, отмечал Скворцов-Степанов, должны зорко следить за делами буржуазии, ибо, сменив царя, она постарается спасти царствующий дом. Монархия дает буржуазии опору против рабочих, а помещикам — против революционных крестьян. Содержавшееся в наказе положение, что «конфискация земель у помещиков — вот то завоевание, которого достигнет крестьянство, идя за рабочим классом в революционной борьбе», привлекало на сторону восставших и сельских тружеников, одетых в солдатские шинели.

Иван Иванович включил в текст также требование 8-часового рабочего дня, свободы союзов, печати, собраний и стачек. Рабочие, гласил наказ, через своих депутатов настаивают на немедленном освобождении всех без исключения политических заключенных и возвращении сосланных и полном восстановлении в правах депутатов-большевиков Государственной думы.

В наказе также отмечалось, что революция произошла не для того, чтобы буржуазия посылала на убой народные массы для расширения рынков, для захвата Константинополя и проливов, Галиции и новых земель в Закавказье. «Наш делегат должен помнить, что братоубийственной войне должен быть положен самый скорый конец. Он должен содействовать тому, чтобы российская демократическая революция послужила сигналом к пролетарской революции на Западе».

Такова была платформа всей партии большевиков. Требования: земля — крестьянам, мир — народам — привлекали под ее знамена миллионы.

Московская организация большевиков к началу 1917 года насчитывала в своих рядах более 600 человек. Это был закаленный в горниле революционной борьбы отряд, тесно связанный со всеми основными пролетарскими районами Москвы. Выступление трудящихся города, и в первую очередь рабочих, в поддержку революции в Петрограде во многом обеспечило победу Февральской революции в России. Как подчеркивал В. И. Ленин, «всякий сознательный рабочий понимает, что Петербург без Москвы — все равно, что одна рука без другой»[29]. Делегаты крупнейших заводских предприятий во главе с большевиками самые ответственные часы восстания провели в казармах различных воинских подразделений и других решающих пунктах, организуя массы на выступление. Освобождение политических заключенных и среди них видных большевиков-ленинцев Ф. Э. Дзержинского, Я. Э. Рудзутака, К. В. Островитянова заметно укрепило руководящее ядро МК РСДРП.

Революция тотчас же поставила вопрос о необходимости иметь боевую газету. Московский Комитет большевиков был единодушен относительно ее руководителя — все назвали имя Скворцова-Степанова. В 5 часов вечера 1 марта ему сообщил об этом М. С. Ольминский и предложил безотлагательно прибыть в помещение Союза земств и городов, которое находилось в доме № 7 на Маросейке (ныне улица Богдана Хмельницкого). Иван Иванович начал быстро собираться, а когда он вышел на улицу, к дому подкатил большой грузовик с вооруженными солдатами, что вызвало немалый переполох среди обывателей Трубниковского переулка.

— Иван Иванович, — обратился к нему спрыгнувший с подножки автомашины рабочий с красным бантом в петлице пальто. — Мы за вами. Приказано вас срочно доставить. Я вас сразу узнал. Вы у нас на «Гужоне» как-то выступали, — добавил он, когда Скворцов-Степанов садился в грузовик.

Доехали без задержек. Ивана Ивановича ждали М. С. Ольминский, Р. С. Землячка, Г. К. Голенко и ряд других работников МК РСДРП большевиков. После решено было ехать в типографию буржуазной газеты «Русское слово», которая располагалась на Тверской улице, и начать на «новой основе» выпуск «Известий Московского Совета». Редакция «Известий», к которой доставил Ивана Ивановича все тот же грузовик с солдатами, помещалась в глубине «владения» издателя Сытина — в верхнем этаже дома, где находились наборное и машинное отделения. Войдя в помещение, новый редактор «Известий» увидел большой стол, сколоченный из толстых промасленных досок.

— Здесь, а точнее, в этом углу заседает обычно редакция, — объяснил ему дежурный.

Кроме И. И. Скворцова-Степанова, в редакцию «Известий» включены были также большевики В. С. Попов-Дубовский (брат писателя А. С. Серафимовича), его жена М. М. Попова (Костеловская) и Кац (Светлов), ставший впоследствии лидером группы эсеров-максималистов. Кац неплохо владел технической частью выпуска газеты, а Попова стала отвечать за «связь редакции с внешним миром» (так называли в шутку ее обязанности члены редакции), прежде всего с Московским Советом. Пожалуй, наибольшая ответственность состояла в том, что в первые дни работы после Февральской революции редакция сама определяла желательные темы статей. Вся техническая часть по вычитке материалов также легла на плечи Ивана Ивановича и его коллег. Правда, в редакцию заходили студенты и предлагали свою помощь, но трудоемкая работа, требовавшая большого терпения, усидчивости, быстро охлаждала их пыл, уже через два-три часа, как вспоминал об этом Скворцов-Степанов, вкусив тайны корректорского искусства, «молодой человек начинал скучать», а затем под разными предлогами отлучался и больше не возвращался. «Это были молодые люди, главным образом студенты из обеспеченных семей и интеллигенты, так быстро и в таком неисчислимом количестве нахлынувшие на революцию, но потом столь же быстро отхлынувшие от нее».

Рост масштабов революции усложнял, конечно, характер взаимоотношений втянутых в нее неоднородных социальных сил. Массы революционного народа, участники митингов, демонстраций, собраний, забастовок, упоенные сравнительно легкой и в большинстве случаев «бескровной» победой, туманно представляли себе новое устройство общества, слабо разбирались в позициях различных партий. Нередко и рабочие организации, коллективы, группы, не говоря уже о солдатских и полупролетарских слоях населения, громко заявляли о своей революционности. В результате возникло немало разнообразных комитетов разнородного классового и партийного состава.

В Москве, как и в Петрограде, соглашательство меньшевиков и эсеров привело к двоевластию. Не встречая серьезного сопротивления со стороны масс, московская буржуазия захватывала ключевые позиции управления городом.

2 марта, в восемь утра, вышел первый номер «Известий Московского Совета», в создание которого Иван Иванович Скворцов-Степанов вложил много сил. Газета быстро разошлась, и уже на следующий день в редакцию стали приходить рабочие, солдаты, предлагая свои заметки, сообщая последние новости. В городе было еще неспокойно. Взволнованные наборщики рассказали Ивану Ивановичу, что с крыши большого дома у Никитских ворот стреляют спрятавшиеся там городовые. Выстрелы доносились до редакции и с Тверской улицы, где было ранено несколько человек.

В негодовании Скворцов-Степанов садится и пишет статью «А Романовы еще топорщатся? Пора объявить их окончательно низложенными!». В это время в редакцию зашел товарищ председателя Моссовета меньшевик И. И. Егоров и после ознакомления с содержанием памфлета Ивана Ивановича заявил, что «печатанье надо отложить», ибо (Егоров долго подбирает аргумент, что-то мычит невнятное)… ибо статья «идет дальше решений Московского Совета». Иван Иванович пытался доказать абсурдность таких утверждений, потом сел за телефон, но связаться с Моссоветом так и не смог. Пришлось статью отложить.

В таком весьма неопределенном положении было выпущено пять номеров «Известий». По решению МК РСДРП большевиков из редакции вышли В. С. Попов и М. М. Костеловская. Однако Скворцову-Степанову по-прежнему поручалось руководить газетой (с этим после ряда проволочек вынужден был согласиться и исполком Моссовета — слишком популярен был он в рабочей среде и в журналистских кругах).

Поскольку «Известия Московского Совета рабочих депутатов» считались межфракционной газетой, в ее редакции появились два представителя от соглашательских партий, за которыми пока было большинство в Совете, то есть меньшевиков и эсеров. Меньшевики сначала направили в редакцию Д. А. Кипена, но потом заменили его Б. С. Кибриком. От эсеров первое время представителем значился Рокотов, затем М. Я. Гендельман. Оба вскоре перестали появляться в редакции. Лишь несколько недель спустя эсеры направили в редакцию Л. М. Арманд, отличавшуюся заметной аполитичностью. Она регулярно посещала заседания редколлегии, заявляла о своем «неодобрении общего курса газеты», но, по существу, интересовалась только положением с народными домами и писала заметки о вреде ханжи (так в ту пору называли суррогат алкогольного напитка) и политуры… «в столь острый политический момент в России».

«Статьи очень хорошие, красноречивые и настолько убедительные и бесспорные по содержанию, — иронизировал Иван Иванович, — что после их прочтения любители «змия» ощутят ужасную тягу именно к ханже и политуре». Однако постепенно Арманд стала заходить только с одной главной целью — перед отправкой в типографию ознакомиться со статьями Скворцова-Степанова. Две-три статьи ей удалось задержать, но дальше помог уже опыт Ивана Ивановича по «общению» с царской цензурой, и эсерка стала «пропускать» массу большевистских установок и прочих «нежелательных сообщений». «Когда мне инкриминировалась известная фраза и предлагалось ее вычеркнуть или редактировать, я злорадно предлагал, — рассказывал Скворцов-Степанов, — редакцию, внешне близкую к предложенной мне, но в действительности только усиливающую мою мысль в общем контексте. И я не раз с мстительным торжеством убеждался, какой милый, хороший, симпатичный человек эта Арманд и какая у нее неполитическая голова: она простодушно соглашалась на мою новую формулировку».

Сравнительно скоро Л. М. Арманд перестала не только контролировать редакторские статьи, но и вообще показываться в редакции. Эсеры вынуждены были отозвать ее из «Известий» — тягаться со Скворцовым-Степановым ей было явно не по силам.

Однако с эсеро-меньшевистским руководством не считаться было несравнимо труднее. Поэтому некоторые призывы «Известий» носили иногда общий, расплывчатый характер: вынужденная соблюдать внешне видимость абсолютной «внефракционности», газета не могла, как выражался ее главный редактор, «прямо идти в бой с нашими противниками» (меньшевиками и эсерами), подвергая открытой критике их программу и тактику. В то же время в «Известиях» было опубликовано немало статей Ивана Ивановича и других большевиков, в которых осуждались действия отступников от революционного дела, не называя при этом их партийную принадлежность.

По требованию эсеров и меньшевиков была введена новая практика: основные статьи, предназначенные для публикации, предварительно стали рассматриваться в исполкоме Моссовета, редакции предписывалось смягчать критику Временного правительства, исключать из заметок наиболее резкие места.

Вместе с тем благодаря заботам Скворцова-Степанова к середине марта укрепился редакционный аппарат «Известий». Секретарем редакции стала большевичка Е. И. Ривлина (1874–1957), которая следила и за хозяйственной частью. К этому времени объем газеты увеличился, прибавилось работы и у главного редактора, которому приходилось ежедневно писать по две-три статьи, не считая заметок. Во многом это диктовалось тем, что буржуазия делала все для затруднения выпуска не только большевистских печатных изданий, но и «межфракционного органа» — газеты «Известия». Требовалось оперативно давать отповедь на все ухищрения реакции. Такой способностью обладал Иван Иванович.

Когда московская буржуазия пыталась изобразить отречение Николая II от престола как добровольный акт, в статье «Довольно комедий» Скворцов-Степанов убедительно разоблачил этот маневр. Царь не отрекся от престола, писал он 4 марта в «Известиях», а низложен народом, который разбил трон. Через день он пишет новую статью, разъясняя массам смысл свержения самодержавия: «В тюрьму! Царя в России нет. Престол разбит вдребезги могучим подъемом народа… В тюрьму величайшего преступника, атамана разбойничьей шайки. Вот голоса народа! И не брат этого преступника Михаил наследник престола, а победоносный народ».

Эти слова, словно удары хлыста, били по монархистам, их пособникам, рассеивали сомнения колеблющихся.

Московский Комитет большевиков внимательно следил за издательской деятельностью, придавая особое значение «Известиям». По просьбе Ивана Ивановича в редакцию направлялись опытные партийцы. В качестве заведующих отделами стали работать вернувшиеся из ссылки Николай Леонидович Мещеряков и Владимир Николаевич Максимовский. Заведовать отделом внешней политики было поручено Вячеславу Петровичу Волгину, в то время «объединенцу», с которым главный редактор быстро сработался. (В. П. Волгин в 1920 году вступил в большевистскую партию. В дальнейшем — видный историк, академик, вице-президент Академии наук СССР в 1942–1953 годах.)

Плохо обстояло дело с помещением. Не улучшилось положение, когда редакцию перевели в здание Капцовского начального училища в Леонтьевском переулке (теперь улица Станиславского). Здесь, в доме № 19, в одной из комнат разместились сотрудники «Известий». В этом же доме в марте — июле 1917 года работали Московский городской, окружной комитеты и Московское областное бюро РСДРП (большевиков), а также военное бюро при МК, редакция и издательство газеты «Социал-демократ».

Коридоры здания и комната редакции всегда были переполнены. Приходили люди самых различных политических убеждений, но почти все называли себя революционерами, борцами за свободу. Особенно мешали работать некоторые студенты и гимназисты — ходили с озабоченным видом из комнаты в комнату, сидели на столах и подоконниках, постоянно споря о чем-то до хрипоты, грызли подсолнухи, а иногда принимались хором петь «Марсельезу». На вопросы Ивана Ивановича о причинах их присутствия в помещении редакции следовал обычно ответ: «Обсуждаем, как жить дальше, что делать». Однако беседовать с ними на серьезные темы было бы тратой времени. В этом главный редактор убеждался не раз уже после двух-трех первых фраз — в серьезном обсуждении вопросов «текущего момента» эти в большинстве своем незрелые юнцы не нуждались.

Зато, словно соревнуясь друг с другом, они неистово приветствовали приехавшего 7 марта в Москву министра юстиции Временного правительства А. Ф. Керенского. На митинге в тот же день министр демагогически заявил, что он держит судьбу свергнутой династии в своих руках.

— Но я не хочу быть! — театрально воскликнул он (следует многозначительная пауза). — Быть Маратом русской революции… Мы не хотим казни Романовых, — продолжает министр. — Не хотим…

В зале гул. Шумно аплодируют меньшевики, эсеры, буржуазные элементы, возбужденные гимназисты, юнкера. С трудом дослушав Керенского, Скворцов-Степанов покидает зал. «Готовитесь сохранить Николая Кровавого для борьбы с революцией, — думал он. — Да, господин Керенский, в этом у вас действительно никакого сходства с Маратом, скорее прямая противоположность. На Наполеона тоже не похожи, хотя и силитесь смахивать на него». Скворцов-Степанов вспомнил, как министр по-наполеоновски скрещивал на груди руки, как совал пальцы правой руки за борт френча, и невольно усмехнулся. «Надо в будущей статье, — подумал он, — не забыть отметить, что даже московские буржуазные газеты хихикают над Керенским. В какой-то из них промелькнуло, что «Александр Федорович только исполняющий обязанности великого человека».

На подобных митингах, заседаниях Московского Совета Иван Иванович считал свое участие обязательным, хотя в первые дни революции их было великое множество и чаще всего «внепланового порядка». Когда в начале марта на заседании исполкома обсуждался вопрос о создании милиции, Скворцов-Степанов потребовал тщательно проверить состав образовавшихся милицейских отрядов, выдачу оружия, поскольку костяком народной милиции должен стать пролетариат. «Ведь рабочих в милиции сейчас — ничтожное число. Студенты, служащие, просто обыватели — вот кто пока в ее рядах, — заметил он. — Молодым людям из учащихся, видимо, доставляет большое удовольствие покрасоваться с винтовкой в руках на углах улиц. Стоит этакая фигура, к ней подходят студенты, курсистки, гимназисты, ребятишки, с явной завистью взирающие на счастливца. А «милиционер» снисходительно объясняет устройство винтовки, начинает выкидывать «артикулы». Затем палит в небо. Переполох. А что творится ночью? Выстрелит такой вот «народный милиционер» скуки ради, ему откликается второй, потом третий — и пошла трескотня!

И днем нет порядка, — заключил Иван Иванович. — Сначала молодым людям весело было дежурить, останавливая в переулках всех прохожих. Но скоро все это прискучило. Выйдет унылая фигура на перекресток, постоит, походит часик-два, поиграет винтовкой, а как свечереет — скорее домой. Итак, слово здесь должны сказать рабочие…»

Иначе думали меньшевики и эсеры, засевшие в исполкоме. Когда Иван Иванович закончил выступление, они тотчас же предложили назначить начальником милиции меньшевика-оборонца присяжного поверенного А. М. Никитина. Его кандидатуру поддержал и кадет Н. М. Кишкин, ставший комиссаром Москвы — прямым представителем Временного правительства.

Чтобы отстранить рабочих от участия по охране общественного порядка, исполком Комитета общественных организаций с согласия меньшевистско-эсеровского большинства исполкома Моссовета начал формировать милицию из солдат послушных полков, да и то из числа тех, кто покидал после лечения лазареты и не подлежал возвращению в армию. В основном это были полуинвалиды. Комиссарами этих отрядов милиции, как правило, назначались бывшие присяжные поверенные (абсолютное большинство из них меньшевики и эсеры). Все это происходило не без участия начальника милиции А. М. Никитина…

Много сил Иван Иванович тратил на создание нормальных условий для работы редакции «Известий». Эти условия немного улучшились с переездом ее в начале апреля в бывший особняк московского генерал-губернатора (ныне здание Московского Совета), где получила две сносные комнаты. Однако хуже дело обстояло с типографией — уже к концу марта печатанье «Известий» в типографии «Русское слово» прекратилось, и после мучительных поисков благодаря особым стараниям своего помощника Г. С. Егорова, заведовавшего технической частью газеты, Ивану Ивановичу удалось получить для редакции типографию акционерного общества «Московское издательство» на Петровке, 26. Типография, как метко заметил Скворцов-Степанов, была «сильно поношенная и потрепанная». При величайшем напряжении удавалось тираж доводить до 150 тысяч экземпляров, газета опаздывала к утренним поездам, да и к московским газетчикам иногда поступала только к полудню.

Бумаги часто не хватало. Несколько раз по настоянию Ивана Ивановича приходилось идти на прямые акты экспроприации бумаги у спекулянтов и буржуазных издательств, обычно на помощь прибывали грузовики с революционными солдатами.

Изо дня в день в рабочей печати и в «Известиях» появлялись материалы, написанные Скворцовым-Степановым. Об армии, о заговорах против российского пролетариата, о сущности «оборонцев», о необходимости единства рабочих под знаменем революции. Много было написано об империалистической войне, с каждым днем уносившей все новые и новые жизни.

…Пожелтевшие страницы «Известий» 1917 года. Март, 11-е число. Статья Ивана Ивановича «Война и рабочий класс». Пролетариат России, говорилось в статье, может смело сказать своим братьям во всех воюющих странах: «Мы исполнили свой долг перед международным братством рабочих, перед всем человечеством. В союзе с армией мы не просто свергли царизм: мы его разбили вдребезги, уничтожили». Теперь, продолжал автор, дело за вами, германские и австрийские братья. И призывал: «…Делайте то, что заповедовал вам пролетарский Интернационал. Наносите удары своим правительствам. Развертывайте борьбу против господства капиталистического класса…» Нетрудно заметить, что в этой статье Иван Иванович полностью солидарен с идеями В. И. Ленина, высказанными в «Письмах из далека» и гениально развитые в знаменитых Апрельских тезисах. Потребуем от своих правительств, писал Скворцов-Степанов, чтобы они прямо сказали, «каких целей хотят достигнуть этой позорной войной… Все народы должны знать, за что их заставляют проливать свою кровь и расточать то, что создано мучительным трудом поколений».

Близкими и понятными всем людям труда были заключительные слова статьи: «Мы хотим мира, который был бы продиктован волей народов всех стран».

Эти требования, смелые и убедительные, звучат и в других статьях Ивана Ивановича, помогая партии большевиков рассеивать иллюзии среди населения в отношении подлинной сущности Временного правительства. В статье «За что мы воюем?» он обвиняет Временное правительство в сокрытии истинных целей, противоположных воле трудящихся масс: «Берегитесь, народы! Вас ведут на такое дело, о котором стыдятся открыто сказать».

Март 1917 года прошел в напряженной борьбе московского пролетариата, руководимого большевиками, за утверждение демократических прав, за улучшение положения трудовых масс, то есть за дальнейшее углубление революции. Основное ядро МК РСДРП большевиков вело широкую разъяснительную работу среди рабочих в районных Советах, профсоюзах, в фабзавкомах. Руководство Московского Комитета, и в его рядах Скворцов-Степанов, стремилось прежде всего ориентировать пролетариат в главных политических вопросах и особенно в вопросе о власти, войне и мире. Меньшевикам и эсерам удалось протащить через Совет под лозунгами революционного оборончества решение о прекращении с 6 марта всеобщей забастовки, начавшейся в конце февраля, но большевики еще больше активизировали свою пропагандистскую деятельность за принятие восьмичасового рабочего дня, за улучшение экономического положения пролетарских масс.

Вынужденное, по словам В. И. Ленина, «лгать, вертеться, выгадывать время»[30]. Временное правительство маневрировало, давало обещания. Однако на деле оно всеми силами старалось устраниться от укрепления завоеваний народа: не были декретированы даже главные демократические свободы — слова, союзов, печати, собраний, стачек, но зато усилилась военная цензура. (И это сразу почувствовала редакция «Известий», как и другие периодические издания левого направления.) Были конфискованы правительством лишь земли свергнутого императора — земли помещиков остались в неприкосновенности. Воздержалось Временное правительство и от издания закона о равенстве женщин и о национальном равноправии.

Борьба за превращение Советов в подлинно революционный орган власти, за их единовластие стала важнейшей программой деятельности большевиков. «Господа душители революции сладкой фразой (Чхеидзе, Церетели, Стеклов) тащат революцию назад, — подчеркивал В. И. Ленин, — от Советов рабочих депутатов к «единовластию» буржуазии…»[31] Как ни тормозили меньшевистско-эсеровские руководители Моссовета его практическую революционную деятельность, рабочие Москвы активно вмешивались в работу предприятий, транспорта, торговли, проводя через ряд районных Советов пролетарскую линию. Попытка Временного правительства выйти из финансового кризиса путем организации подписки на «Заем свободы» кончилась полной неудачей: трудовые массы настолько обнищали в условиях продолжавшейся империалистической войны, что не имели денежных средств. Но главное в том, что они сознательно бойкотировали «Заем свободы», не получив от Временного правительства ни мира, ни земли. Даже крупная буржуазия не решилась поддержать заем, считая положение Временного правительства весьма неустойчивым.

«Кто богатеет и кто разоряется от войны? Бумажные деньги и займы» — так назвал свою брошюру Иван Иванович Скворцов-Степанов, посвятив ее анализу возраставшей в стране финансовой и экономической катастрофы. Пропагандистская кампания, писал он в «Известиях» по поводу «Займа свободы», объявленного Керенским, увенчалась «большим» успехом: на заем подписалась царская семья! По просьбе Скворцова-Степанова пролетарский поэт Демьян Бедный (в это время они ближе познакомились и сдружились) отозвался едким четверостишием:

Как отмечали все работники редакции «Известий», этот номер газеты со стихотворением Демьяна Бедного читатели расхватали в считанные минуты.

Находясь на посту ответственного редактора «Известий», Скворцов-Степанов не прекращал и свою партийно-лекторскую деятельность. 21 марта он выступил на совместном заседании МК и Мособлбюро РСДРП большевиков с участием городского актива с основным докладом «Текущий момент и задачи пролетариата». Доклад длился больше часа, но не чувствовалось усталости ни докладчика, ни слушателей — так важны были затронутые вопросы. По предложению президиума (Ф. Э. Дзержинский, Р. С. Землячка, П. Г. Смидович и др.) была вынесена резолюция по докладу, содержащая программу борьбы за демократизацию общественной жизни России.

В ней отмечалось, что Временное правительство является представителем классов, «готовых повернуться спиной к революции каждый раз, когда пролетариат и крестьянская беднота с развитием революции выступают со своими особыми требованиями». Первостепенное значение имело положение о войне: «С отношением теперешнего правительства к войне рабочий класс будет бороться так же, как с отношением к войне старой власти. Рабочий класс будет стремиться к тому, чтобы этой ненужной для народов войне волей народов был положен возможно скорый конец».

На заседании решено было в ближайшее время специально заслушать доклад Скворцова-Степанова об отношении к войне, и уже 25 марта Иван Иванович выступил на эту острейшую тему на Московской областной конференции Советов рабочих и солдатских депутатов. Он открыто заявил, что Временное правительство в мировой войне продолжает цели самодержавия. Министры этого правительства, много ратующие за свободу, в мировой войне «говорят языком царских министров и открыто возвещают о своей готовности проливать кровь народов ради захватов» «Мы требуем мира!» — воскликнул докладчик под бурные овации зала.

В единогласно принятую резолюцию Иван Иванович включил ленинский лозунг «Мира без аннексий и контрибуций с предоставлением всем нациям права на самоопределение». В резолюции содержался призыв к народам воюющих держав взять дело мира в свои руки и заставить правительства своих стран отказаться от захватнических стремлений.

3 апреля, впервые в легальных условиях после многих лет пребывания большевистской партии в подполье, начала работу I Московская городская партийная конференция. Ее заседания проходили в здании биржи на Ильинке (ныне улица Куйбышева). Присутствовало около 400 делегатов, избранных от девяти пролетарских районов Москвы.

Первое заседание от имени МК РСДРП открыл Скворцов-Степанов. Он не мог сдержать волнение. Несколько минут, улыбаясь, смотрел на зал, приветствуя делегатов. Затем, обращаясь к собравшимся, начал речь:

— Впервые наша конференция, товарищи, собралась открыто. Уже один этот факт очень знаменателен. Мы вышли из подполья, и первые наши слова должны быть обращены как слова горячего братского привета революционным борцам, освобожденным после свержения самодержавия из тюрем и ссылки, а также изгнанникам царизма — политическим эмигрантам. Вношу на рассмотрение делегатов двенадцать вопросов. Текущий момент, отношение к Временному правительству, аграрный вопрос, отношение к войне…

Он перечислил вопросы, поставил их на утверждение.

— Мне поручено выступить по первой группе вопросов.

В это время в зал вбежал телеграфист, быстро подошел к президиуму. Иван Иванович внимательно выслушал сообщение. Его лицо сияло.

— Дорогие друзья! — громко и взволнованно воскликнул он, подняв обе руки вверх. — Мы только что получили очень радостное известие — в революционный Петроград прибыл из эмиграции вождь российского пролетариата Владимир Ильич Ульянов-Ленин!

Зал взорвался аплодисментами. Некоторые запели «Марсельезу». Конференция направила телеграмму: «Московская общегородская конференция РСДРП единодушно шлет радостный привет тов. Ленину, славному вождю Российской революционной социал-демократии. Товарищи были бы счастливы видеть его в Москве».

Телеграфист взял в руки текст телеграммы и побежал к выходу. Вновь раздались оживленные приветствия. Делегаты провожали его стоя, гул оваций гремел под сводами.

Скворцов-Степанов продолжил доклад, все чувствовали его особую приподнятость.

— Только одна партия борется за развитие и расширение революционного процесса, — заявил он, — это партия большевиков. И никакие нападки буржуазии не остановят их борьбы и сознательного пролетариата за прекращение империалистической войны, которую продолжает Временное правительство. Мы стремимся к тому, чтобы рабочий класс других стран опрокинул правительства — виновников преступной и позорной войны, чтобы мир был заключен самими народами.

Докладчик подчеркнул, что буржуазия «считает преступлением стремление оказывать давление и контролировать правительство, но народ имеет право оказывать давление и контролировать тех, кто овладел властью».

Следует отметить, что в рядах московских большевиков, как и РСДРП(б) в целом, в мартовские дни 1917 года еще не было четкого представления о путях дальнейшей борьбы партии после победы Февральской революции. Не было и ясного представления о том, как выйти из империалистической войны.

Тотчас же после своего возвращения в Россию Ленин выступил с Апрельскими тезисами, в которых наметил стратегический план борьбы за переход от буржуазно-демократической революции к революции социалистической. Апрельские тезисы вооружили партию и рабочий класс подлинно научной и четкой программой революционных действий.

Уже II Московская городская конференция, состоявшаяся 15 апреля, показала решительную поддержку московскими большевиками ленинской позиции по основным принципиальным вопросам текущего момента. Конференция избрала делегатов на Всероссийскую (и Московскую областную) конференцию РСДРП(б). В числе избранных Ф. Э. Дзержинский, И. И. Скворцов-Степанов, Р. С. Землячка, П. Г. Смидович и другие видные партийцы. Иван Иванович выступил на городской конференции с докладом по аграрному вопросу, основной тезис которого — конфискация и национализация всей помещичьей собственности — получил полное одобрение делегатов.

А несколько дней спустя Иван Иванович выехал в столицу. После девятилетнего перерыва состоялась его встреча с Владимиром Ильичем Лениным. Выступления В. И. Ленина на Всероссийской Апрельской конференции РСДРП(б), беседы с ним окончательно помогли Скворцову-Степанову выработать четкую линию по всем основным вопросам развертывания революции. В Москву Иван Иванович вернулся поистине окрыленным.

В кругу руководителей московских большевиков и близких друзей он подробно рассказывает об итогах Апрельской конференции, о последних новостях столицы, о встречах с Лениным, о том, с каким трудом Владимиру Ильичу удалось вернуться из эмиграции в революционный Питер.

Скворцов-Степанов подходит к висевшей на стене карте Европы и показывает примерный маршрут следования группы Ильича на родину.

— Наша революция безмерно благодарна одному швейцарскому социалисту, — говорит он, — который взвалил на свои плечи фактически всю организацию переезда Ленина и ехавших с ним товарищей через Германию. Его имя — Фридрих Платтен. Или Фриц, как чаще его называют. Фриц Платтен исполнял обязанности доверенного лица Ленина на переговорах с немецким посланником в Швейцарии. Во время следования вагона с русскими революционерами во главе с Лениным никто не имел права входить в него без особого разрешения Ф. Платтена.

Платтен в 1915 году входил в число участников конференции в Циммервальде и присоединился к левой группе, созданной Ильичем. В Кинтале, через год, Платтен тоже был рядом с Лениным. В 1921 году Фриц стал организатором Коммунистической партии Швейцарии…

Разумеется, Иван Иванович никак не мог себе тогда представить, что спустя девять месяцев руководитель швейцарских коммунистов Фриц Платтен снова спасет жизнь вождя мирового пролетариата: 1 января 1918 года, когда В. И. Ленин возвращался с митинга (он выступал в Михайловском манеже на проводах первых эшелонов революционных армейских частей), автомобиль, в котором он ехал, был обстрелян террористами-контрреволюционерами. Спутник Владимира Ильича Фриц Платтен быстро наклонил вниз голову Ленина и прикрыл его своим телом. Ильич не пострадал — бандитские пули пролетели мимо, но Фриц был ранен в руку.

Никак не мог предположить Скворцов-Степанов и другое — что после победы пролетарской революции он еще не раз встретится с Платтеном…

По мере роста влияния большевистской партии в массах заметно усиливалось сопротивление буржуазии, всеми средствами противившейся демократическим преобразованиям и развернувшей бешеную кампанию против революционных социал-демократов. Стены домов и заборов пестрели листками и объявлениями, содержащими различные небылицы о большевиках, резолюции мифических собраний солдат, служащих, коллективов заводов, принятые-де против РСДРП(б). И здание редакции «Известий» кто-то старательно по утрам обклеивал этими лживыми листками.

МК РСДРП(б) потребовал созвать совещание в Московском Совете всех представителей выходящих в городе газет и журналов. После ряда проволочек такое совещание удалось собрать в конце марта. Его открыл московский адвокат П. П. Малянтович, ставший вскоре министром юстиции Временного правительства. Он начал речь с витиеватых призывов «наладить взаимное осведомление и хотя бы некоторое взаимное понимание», чтобы предотвратить дальнейшее «падение литературных нравов». Что и кого он имел в виду, осталось загадкой.

Первым попросил слова Скворцов-Степанов, имевший прекрасное представление о «литературных нравах» продажных газетчиков. В своей клевете на большевиков, сказал он, буржуазные органы печати стараются перещеголять друг друга, один господин журналист — перековырять другого, своего коллегу. По три копейки за строчку.

— Сразу откровенно скажу, — заявил Иван Иванович, — в плодотворность только что открывшегося совещания мы, большевики, не верим. Не верим, ибо с антинародной газетной публикой нельзя договариваться — ведь она преподносит свои измышления, прекрасно зная, что это ложь. Идет борьба за широкого читателя; борьбу честную буржуазия не признает. И мы счастливы, что революция развязала нам руки — на каждый удар мы будем отвечать ударом.

Выступление ответственного редактора «Известий» вызвало настоящую бурю — противников большевиков в зале было предостаточно, они повскакали со своих мест, послышались истерические выкрики. Опрокидывая стулья, масса «желтых газетчиков» ринулась к выходу. В зале остались только Скворцов-Степанов и представитель большевистской газеты «Социал-демократ» Н. Н. Овсянников. Поглядывая смущенно на часы, к дверям поспешил и П. П. Малянтович. «Каком конфуз», — бормочет он…

Тем не менее упомянутый «конфуз» немного повлиял: буржуазная пресса умерила нападки на «левых», как принято было называть сторонников революционных действий. Однако это затишье было недолгим. Через неделю все пошло по-старому…

«Положение на газетном фронте явно обострилось, — говорил в кругу товарищей Иван Иванович. — Возросла развязность клеветников. Теперь они норовят для придания правдоподобности ссылаться на какие-то «имеющиеся документы». Например, что мы агенты Гогенцоллернов! Впрочем, такие басни прежде всего рассчитаны на тупого обывателя и черносотенцев всех мастей. Буржуазия не может простить пролетариату и его партии завоеванных ими позиций. Газеты эсеров при этом поддерживают низкие выпады реакции, а меньшевики в лучшем случае — помалкивают».

Конечно, в этой ситуации Скворцову-Степанову как ответственному редактору в «нефракционной газете» приходилось соблюдать известную нейтральность. Его часто охватывало бессильное негодование, когда он наблюдал, какие потоки клеветы выливались на партию, а «Известия» не могли ответить на каждый удар ударом. Поэтому после раздумий Иван Иванович пришел к мысли использовать исторические параллели и, в частности, жизнь и деятельность Марата, чтобы выразить через факты истории свое отношение к современным событиям. И вот с начала апреля до середины мая в «Известиях» публикуется серия его статей о герое французской революции.

Цари и короли всех времен, дворянство, буржуазия, писал Скворцов-Степанов, присвоили себе право для поддержания своего господства проводить ужасающие кровопускания и погромы, призывать иноземные войска для избиения и усмирения своих «верноподданных», воздвигать виселицы, расстреливать сотни и тысячи крестьян и рабочих, которые выступали против своего рабского положения. «Но всякое выступление широких народных масс против вечных, неотчуждаемых прав царей на господство, против столь же священных прав помещиков и буржуазии на обирание крестьян и рабочих является для тех же буржуазных историков неслыханной, позорнейшей дерзостью. Конечно, Марат для них — «кровожадный зверь».

А ведь на самом деле Марат не был жестоким человеком, он всегда выступал против лишнего кровопролития. И в то же время он вынужден был применять репрессивные меры, чтобы защитить революцию от врагов.

«Друзья и враги разом поняли, — рассказывал позднее Иван Иванович, — что речь идет не только о французской, но и о нашей революции». (Весной 1917 года Скворцов-Степанов издал брошюру «Жан-Поль Марат и его борьба с контрреволюцией». В канун Великого Октября она вышла огромным тиражом — свыше 200 тысяч экземпляров.)

После серии статей в «Известиях» о французской революции эсеро-меньшевистские журналисты, встречая Скворцова-Степанова, нервозно спрашивали, каким образом он мог допустить такую редакторскую «некорректность», как напечатание подобных статей в газете Московского Совета. С невинным видом Иван Иванович сразу же вынимал блокнот и просил сообщить место, где им допущено искажение жизнеописания Марата по сравнению с первоисточниками. Пыл и высокомерие «оппонентов» мигом сходили на нет.

В апреле 1917 года в Москве погромная агитация против большевиков приняла значительные размеры. Митинги на улицах и площадях города не прекращались даже ночью, немало из них носили откровенно черносотенный характер. Особенно часто антиреволюционные элементы собирались у памятника генералу Скобелеву против здания Московского Совета. Другая часть… у памятника Пушкину в начале Тверского бульвара. Ивана Ивановича, который, иногда по пути в МК РСДРП(б) или просто прогуливаясь, попадал на такие митинги, прежде всего возмущало то, что для словесных оргий контрреволюция избрала место у монумента великому русскому поэту. Среди ораторов преобладали «бравые солдаты и матросы» — тыловики, суетились переодетые в солдатские шинели помощники присяжных поверенных, сновали приказчики, гимназисты, конторщики, просто зеваки. Изощряясь в выдумках, твердили о том, что большевики — агенты Гогенцоллернов. Рабочих на подобных сборищах Скворцов-Степанов почти не встречал.

Когда кто-то пытался выступать с возражениями по поводу ложных слухов, его перебивали выкриками: «Большевик — агент Германии!», «Документы бы проверить!», «Милиция!» Стаскивали с возвышения, вели в комиссариат (так теперь называли бывшие «участки»), составляли протоколы. А однажды Иван Иванович вступился за студента, который стал у памятника А. С. Пушкину громко читать послание поэта декабристам «Во глубине сибирских руд…». Стихи лавочникам не понравились, чтеца хотели поколотить, ибо «Пушкин такого не сочинял». Пришлось Ивану Ивановичу доказывать, что автор — в бронзе на пьедестале. Это подтвердил и сухонький адвокат в пенсне… Студента нехотя отпустили, но все стали подозрительно поглядывать на заступника. Не большевик ли?

Скворцову-Степанову с каждым днем все труднее приходилось работать в «Известиях»: меньшевики и эсеры настаивали, чтобы главный редактор прекратил «однобокую линию», то есть явно большевистское направление газеты. Как вспоминал Н. Л. Мещеряков, «в конце мая 1917 года между руководящим меньшевистско-эсеровским большинством Московского Совета и Скворцовым как представителем редакции произошел резкий конфликт. Тов. Скворцов не согласился выполнить те требования, которые предъявляли ему эсеры и меньшевики. Он предпочел уйти из газеты, нежели свернуть в какой бы то ни было степени то большевистское знамя, под которым работал… Мы устроили небольшое фракционное собрание. Он доложил нам о ходе своих переговоров, и мы все трое единогласно — третьим был тов. Максимовский — постановили: уйти из редакции».

Как раз в эти дни — 26 мая (8 июня) — у Скворцова-Степанова произошло острое столкновение с прибывшим в Москву Керенским. Министр Временного правительства выступил в Московском Совете. К речи готовился тщательно. Говорил помпезно, щеголяя остротами, особенно когда перешел к международным событиям…

И вдруг громкий вопрос из центра зала:

— А как относится Временное правительство к заявлению правительства Италии о том, что оно «берет Албанию под свое по-кро-ви-тель-ство»?

Керенский хмурится, произносит несколько ничего не значащих фраз. Чувствует — уклончивый ответ многих не удовлетворил.

В этот момент поднимается с места и идет к столу бородач, задавший вопрос. Керенский узнает его — ну, конечно, это здешний видный большевик, редактор «Известий». Он невольно умолкает, начинает говорить Скворцов-Степанов.

— Итальянское правительство с точки зрения национального самоопределения, — подчеркивает Иван Иванович, — не имело никакого права так заявлять: здесь до прямого разбоя рукой подать. А раз Временное правительство должно считаться с захватническими войнами и «неясными» целями при том, то нельзя ни под каким соусом призывать русскую армию к наступлению. Кстати, — Иван Иванович поворачивается к Керенскому, — у нас есть еще вопрос в этой связи: каково положение с Финляндией?

Представитель Временного правительства тут же запальчиво стал рассуждать о том, что там развернулась кампания потребовать от России объявить Финляндию независимой.

— Но этот акт вне нашей компетенции. Его может сделать Учредительное собрание. Подождем, — закончил министр.

Однако Скворцов-Степанов словно ожидал именно такого ответа. Он тотчас же заметил, что, придерживаясь принципа самоопределения национальностей, Временное правительство обязано заранее объявить о том, что оно не будет препятствовать стремлению финнов к самоопределению в союзе с русской демократией. Если, разумеется, оно не только на словах за демократию.

После такого колкого выпада министр Временного правительства весь побагровел, стал молча крутить пуговицу кителя, не зная, что сказать в ответ. Запас красноречия эсеровского краснобая явно иссяк. Запланированный им эффект речи сорвался. Меньшевики и эсеры бесновались…

28 мая (8 июня) вышел последний номер «Известий», в редактировании которого принимал участие Иван Иванович. Московский Комитет РСДРП(б) одобрил уход Скворцова-Степанова с поста ответственного редактора и решил не назначать вместо пего представителя — ситуация продолжала обостряться. Была принята резолюция: «1. Работа большевиков в редакционной коллегии и в общеполитическом отделе «Известий» рабочих депутатов» в настоящий момент нецелесообразна. 2. Вернуться в редакционную коллегию для работы только в том случае, когда изменится соотношение спл». Выход Ивана Ивановича из редакции «Известий» одобрил также Хамовнический райком РСДРП(б). С 31 мая 1917 года он вынес решение прекратить поддержку этой газеты и проведение подписки на нее, поскольку она резко поворачивает в сторону, чуждую революционной демократии, и «не выражает воли и взглядов революционного пролетариата».

Чтобы как-то сохранить в среде читателей репутацию «внефракционной газеты», эсеро-меньшевистское руководство Совета назначило ответственным редактором «Известий» В. П. Волгина (в то время объединенца-интернационалиста). Новый редактор вопреки надеждам тех, кто его назначил на этот пост, стал вести себя довольно независимо и часто противился публикации клеветнических материалов, направленных на очернение большевиков. Но приходилось его «терпеть», иначе даже наивные читатели поймут, что дело имеют с чисто партийной газетой.

Прекращение работы в «Известиях» было вынужденным шагом для Ивана Ивановича Скворцова-Степанова, вложившего столько сил и энергии в ее деятельность. Как не раз он признавался, больше всего ему по душе была работа именно в массовой ежедневной газете. Несомненно, «Известия», руководимые Скворцовым-Степановым, сыграли немалую роль в осуществлении линии партии большевиков за завоевание широких масс после победы Февральской революции в трудные месяцы подготовки перехода к социалистическому этапу революции.

Вместе с тем с уходом пз «Известий» Иван Иванович не прекратил своей журналистской деятельности: с 7 марта он входил в состав легальной газеты московских большевиков «Социал-демократ». Инициатором ее создания был М. С. Ольминский, который еще до выхода первого номера надолго уехал в Петроград (он вернулся в Москву только в апреле 1917 года). Решением МК РСДРП(б) в узкий состав редакции вошли И. И. Скворцов-Степанов, Н. М. Лукин-Антонов и А. И. Усагин. В газете не раз выступал В. И. Ленин. Здесь активно сотрудничали также Ем. Ярославский, В. Н. Подбельский, А. И. Ульянова-Елизарова, Г. И. Петровский, М. И. Ульянова, А. Е. Бадаев, А. А. Сольц, П. Г. Смидович, В. П. Ногин, В. Д. Бонч-Бруевич, П. К. Штернберг, В. А. Обух, Г. К. Голенко и другие видные большевики, поэт Демьян Бедный.

Сжатый и выразительный язык, строгий стиль, экономное расположение материала в «Социал-демократе» — все было подчинено одной цели: доходчиво и правдиво рассказать широким массам о единственно верном пути расширения и углубления революции. Газета разоблачала предательскую суть буржуазии, антинародный характер Временного правительства. В статье «Министр Керенский» 17 (30) мая газета «Социал-демократ» очень метко и едко охарактеризовала этого министра-«социалиста», используя слова из оперы «Риголетто»: «Плачет, смеется, в любви клянется, но кто поверит, тот ошибется». И Керенский мстил. Вскоре в Москву пришло его распоряжение закрыть «Социал-демократ». Правда, московские власти сразу не решились исполнить это указание.

Иван Иванович Скворцов-Степанов, опубликовавший в газете ряд ярких боевых статей, очень много усилий прилагал к тому, чтобы она прежде всего распространялась среди рабочих крупных промышленных предприятий, в солдатских казармах. Решение московских властей «повременить» он считал ненадежным. «Бумажку Сашки Керенского, — предупреждал Иван Иванович, — во всякий момент могут вынуть из-под сукна. Надо готовиться к худшему, к изданию ее в дальнейшем в подполье».

Всего в 1917 году вышло 246 номеров «Социал-демократа», и в подготовке всех их непосредственное участие принимал Скворцов-Степанов. А каждый номер, по образному замечанию старого большевика Г. К. Голенко, был «искрой, брошенной в революционный костер». Самой уничтожающей критике политика Временного правительства, помещичье-буржуазных и мелкобуржуазных партий подвергалась в Москве прежде всего на страницах «Социал-демократа», а также в ряде других большевистских изданий.

По существу, Скворцов-Степанов сотрудничал почти во всех периодических изданиях московских большевиков. С 4 октября 1917 года Московская военная организация РСДРП(б) стала издавать популярную газету для крестьян и солдат — «Деревенская правда» (под редакцией Ем. Ярославского). Скворцов-Степанов поместил в газете ряд своих статей и заметок. Печатался он и в профсоюзном журнале «Московский металлист» (выходил с августа 1917 года). Он живо откликался на все крупные события тех дней. Когда Временное правительство организовало 17–18 июня «наступление» русских войск (буржуазная печать назвала его «Наступлением Керенского»), Иван Иванович па страницах газеты «Социал-демократ» назвал это авантюрой, которая преследовала цель — «затопить нас в бурном патриотическом потоке, который ожидался следом за известием о блестящих победах на нашем фронте».

«Наступление Керенского», как и следовало ожидать, провалилось. На проволочных неприятельских заграждениях остались горы трупов российских солдат. «Провал наступления использован для того, чтобы отнять и ограничить гражданские свободы солдата, который меньше всего виновен в катастрофе. Ему сначала воспретили читать ряд социал-демократических газет, которые помогли бы разобраться в сложившемся положении… В то же время командный состав вооружили военно-полевыми судами и смертной казнью» — так оценил Скворцов-Степанов истинный замысел кровавого плана Временного правительства.

Поражение на фронте буржуазные партии и соглашатели пытались свалить… на большевиков. «Легионы смерти», «ударные батальоны», «колчаковские матросы», «корниловские казаки», отряды юнкеров и офицеры, в небывалом количестве появившиеся в тылу, николаевские жандармы, переполнившие контрразведку и больше всего интересовавшиеся поисками «левых» революционеров, — вся эта, по выражению Ивана Ивановича, толпа «жаждала решительных действий, которые устранили бы большевиков — единственную помеху укрепления господства собственников, прикрытого соглашателями».

4 июля в Петрограде верные Временному правительству воинские части обстреляли мирную демонстрацию рабочих, солдат и матросов, в которой участвовало около полумиллиона человек. Демонстранты требовали перехода власти к Советам. «Наша партия, — писал В. И. Ленин, — исполнила свой безусловный долг, идя вместе с справедливо возмущенными массами 4-го июля и стараясь внести в их движение, в их выступление возможно более мирный и организованный характер. Ибо 4-го июня еще возможен был мирный переход власти к Советам, еще возможно было мирное развитие вперед русской революции»[32]. Однако эсеро-меньшевистские лидеры не захотели прислушаться к голосу трудового народа, войдя в закулисный сговор с Временным правительством, скатились, по словам Ленина, «на самое дно отвратительной контрреволюционной ямы»[33], согласившись на вызов с фронта карательных частей. Начались аресты большевиков, был отдан приказ об аресте В. И. Ленина. Юнкера разгромили редакцию газеты «Правда». Разгул контрреволюции нарастал, и стал невозможен мирный переход к Советам.

Демонстрации под лозунгом «Вся власть Советам!» вслед за Петроградом состоялись в Москве, Иваново-Вознесенске, Екатеринодаре, Орехово-Зуеве, Коврове, Красноярске, Томске и других городах.

В Москве, как и в Петрограде, готовился разгром большевистских организаций и левых газет. 5 июля, пот вечер, у памятников Скобелеву и Пушкину происходи г сборище черносотенцев. Ораторы призывают по примеру петроградской реакции громить большевистские центры, редакцию «Социал-демократа», которая располагалась неподалеку. В этой тревожной обстановке МК партии принимает срочные меры: в комитете и редакции остаются только мужчины, об угрозе нападения предупреждаются преданные большевикам воинские части.

Погромщики не являлись, а тем временем стемнело. Как дальше действовать? Иван Иванович предложил направить его в «разведку», чтобы разузнать о планах контрреволюционеров. Долго не соглашались, но затем уступили, и Скворцов-Степанов, натянув на самые глаза фуражку, двинулся к памятнику Скобелеву. Здесь стояла довольно большая толпа. Топ, как и весной, задавали все те же: старые офицеры и чиновники. Правда, теперь они шумели с нескрываемой злобой.

— Надо решительно защищать революцию от большевистской эпидемии, — вопил какой-то старичок, — а меньшевики и эсеры так и не сумели их изгнать из Совета.

А когда один солдат возразил ему, заметив, что большевики не похожи на германских агентов, старичок визгливо вскинулся:

— Ты еще молод, а потому помолчи!

Иван Иванович не выдержал и ядовито заметил:

— А какие у вас, почтенный, полномочия отстранять молодежь от выяснения истины?

Старичок вскипел и запальчиво вскрикнул:

— Да я не один десяток лет служил верой и правдой царю и отечеству!

Разразился хохот, но, пожалуй, больше всех хохотал Скворцов-Степанов, приговаривая: «Ну и революционер’! Вот это да!» Старичок понял, что «проиграл дело», и конфузливо покинул «место сражения»…

Но так было не всюду. В некоторых местах уже стояли вооруженные кольями, цепами и железными прутьями лабазники, готовые отправиться громить «изменщиков, продавшихся кайзеру». Оставалось только, подумал Иван Иванович, «спустить их с цепи».

Антибольшевистские митинги и сборища погромщиков шли буквально днем и ночью. Реальная угроза погрома помещений, где находились большевистские организации, нарастала. «Кадеты в штатских и офицерских костюмах, — рассказывал, вернувшись с одного из таких митингов, Иван Иванович, — в особенности последние, разражаются против нас истерическими ругательствами. И в центре их клеветнических выпадов имя Ленина. Нашим товарищам пока не следует показываться на этих, с позволения сказать, «уличных митингах». Ведь не каждый сможет удержаться, чтобы не дать достойный отпор грязным упражнениям. Однако делать это среди хулиганствующих подонков просто опасно».

Незадолго до кровавых событий в Петрограде и массовых демонстраций в Москве состоялись выборы в Московскую городскую думу. Большевики и социал-демократы (интернационалисты) выступали единым списком (№ 5). В числе кандидатов в гласные думы от партии большевиков значились И. И. Скворцов-Степанов, М. С. Ольминский, В. Н. Подбельский, Г. А. Усиевич, П. К. Штернберг, П. Г. Смидович, И. Ф. Арманд и др.

Одним из организаторов избирательной кампании большевиков был Иван Иванович Скворцов-Степанов. Он постоянно подчеркивал при обсуждении в МК РСДРП(б), что главное — не в избрании местного самоуправления, а в том, что борьба идет по самым острым общеполитическим вопросам. Достаточно обратить внимание на тот факт, что все буржуазные партии и соглашатели объединились против пас в общий фронт, говорил он в день выборов 25 июня.

— Вы посмотрите, что пишут «Русские ведомости», только что купил номер на углу: «Сегодня главный вопрос — справиться с той болезнью, которая разрушает Россию и угрожает всем завоеваниям революции, болезнь эта большевизм».

«Русские ведомости» в этой гнусной клевете были не одиноки — почти все московские буржуазные газеты твердили одно-единственное: враг свободы и революции — большевики. II когда избиратели двинулись голосовать, дождем сыпались листовки с «предупреждениями» (их сбрасывали с крыш домов, ими были облеплены транспорт, заборы, многие здания): «Граждане! Не голосуйте за номер № 5. Это — большевики!!!» Специально снаряженные отряды черносотенцев, дворники, которым заранее было «уплачено», срывали избирательные плакаты большевиков или замазывали их краской. «В день выборов, пройдя от Каланчевской площади до Совета, — рассказывал Иван Иванович, — не нашел ни одного уцелевшего плаката № 5. От них остались только клочья». Плакаты уцелели в рабочих районах, отмечал Скворцов-Степанов в статье «К московским городским выборам», опубликованной в журнале «Спартак». Именно здесь большевики имели наибольший успех. Всего за них было подано 75409 голосов (11,6 процента). Но даже численно небольшая группа из 23 большевистских гласных Московской думы (председателем большевистской фракции стал Скворцов-Степанов) превратилась в серьезную политическую силу благодаря своей сплоченности и дисциплине.

«Что Москва более Питера мелкобуржуазна, это общеизвестно, — указывал В. И. Ленин. — Что у московского пролетария несравненно больше связи с деревней, деревенской симпатией, близости к деревенским крестьянским настроениям, это факт, много раз подтвержденный и неоспоримый»[34]. Как правило, эти группы московского населения были питательной средой для соглашательских партий — эсеров и меньшевиков, собравших на выборах вместе 70 процентов. Выборы показали, что значительная часть населения еще не освободилась от оборонческих иллюзий.

С первых же часов своего пребывания в думе большевистская фракция решительно выступила против провокационных попыток посадить большевистских гласных в центр, рядом с кадетами — самой правой партией думы. «Мы категорически заявляем, — сказал Иван Иванович, — что наша фракция войдет в думу на заседание только для того, чтобы заявить энергичный протест против хозяйского произвола эсеров и затем покинуть ее». Протест подействовал — большевики разместились на самом верху левого сектора. «Нас признали Горой, — с удовольствием отмечал Иван Иванович, — монтаньярами революции XX века, что подтвердилось и нашим поведением в думе, и всеми позднейшими событиями».

Фракция большевиков в Московской думе не смущалась своей малочисленностью, став с первых же дней в центре ожесточенной борьбы. Ее популярность в массах стремительно возрастала, свидетельством чего были огромные толпы, которые собирались перед «большими думскими днями». Многие стремились прежде всего услышать речи Скворцова-Степанова, последить за дебатами.

Под гиканье и вопли кадетов и соглашателей гласные от большевиков вносили одно за другим подлинно революционные практические предложения: немедленная конфискация всех бывших владений дворцового ведомства и использование их в интересах бедноты, переход под городской контроль всех церковных и монастырских владений и капиталов, протест против введения смертной казни для солдат на фронте, улучшение прав рабочих. Хотя пригласительные билеты распространялись для публики согласно численности фракций (то есть пропорционально), трибуны заполняли люди явно в «нарушение этого правила» — число сочувствующих большевикам нередко составляло подавляющую часть гостей. «Думское большинство и особенно кадеты, — по словам Скворцова-Степанова, — ненавидели нас за то, что они уже тогда ясно видели, что мы не просто говорим, но когда власть перейдет к нам, то станем действовать так, как говорим. Тем сильнее к нам приковывалось внимание масс». Чтобы укрепить руководство профессиональными союзами Москвы, Московское областное бюро РСДРП(б) решило направить туда опытных, испытанных большевиков — Я. Э. Рудзутака, Е. М. Ярославского, Р. С. Землячку, И. И. Скворцова-Степанова и других. Решение было весьма своевременным — с переходом реакции в наступление в начале июля 1917 года работа в профсоюзах, превращалась в один из решающих участков борьбы за массы.

Буржуазия с помощью соглашателей в июле одержала временную победу, но явно ее преувеличила. «Передовые отряды пролетариата России, — писал В. И. Ленин 29 июля, — сумели выйти из наших июньских и июльских дней без массового обескровления. Партия пролетариата имеет полную возможность выбрать такую тактику и такую форму или такие формы организации, чтобы внезапные (будто бы внезапные) преследования… не могли пи в коем случае прекратить ее существование и ее систематическое обращение со своим словом к народу»[35].

Большевики несли правдивое слово на заводы и фабрики, казармы и окопы, деревни и села, завоевывая доверие и авторитет в массах. Состоявшаяся 19 июля 1917 года Московская общегородская конференция большевиков обсудила вопросы, связанные с подготовкой к VI съезду партии, выразила протест против лживых измышлений, распространяемых буржуазией и соглашателями. Через несколько дней в Москве проходила областная конференция РСДРП(б). В подготовке ее резолюции «О текущем моменте» принимал участие Скворцов-Степанов. В ней подчеркивалась неотложная необходимость «провести широкую агитацию за основные революционные требования», взять на себя роль передового борца с контрреволюцией, энергично защищать завоеванные свободы.

Исключительно важное значение в сплочении партийных рядов и определении курса на социалистическую революцию имел VI съезд РСДРП(б) (26 июля — 3 августа 1917 года). Съезд идейно вооружил партию ясной программой дальнейшей деятельности и борьбы за мир, землю, национальное равноправие и социализм, мобилизовал все революционные силы на решительный отпор темным планам реакции.

Вести об итогах съезда быстро пришли в Москву. Скворцов-Степанов, как и все большевики-ленинцы, развернул энергичную работу по разъяснению документов съезда. Как-то, выступая на одном рабочем собрании, он с волнением повторил понравившиеся слова своего соратника по борьбе Виктора Павловича Ногина, сказанные им при закрытии VI съезда: «Как бы ни была мрачна обстановка настоящего времени, она искупается величием задач, стоящих перед нами как партией пролетариата, который должен победить и победит». Мы призываем вас, убежденно говорил Иван Иванович, к сплочению, чтобы довести борьбу против буржуазии и помещиков до полной победы. Торжество контрреволюции — временное явление. По поручению съезда Центральный Комитет издал манифест «Ко всем трудящимся, ко всем рабочим, солдатам и крестьянам России». Иван Иванович зачитывает манифест. Могучим призывом звучат заключительные строки: «Готовьтесь же к новым битвам, наши боевые товарищи! Стойко, мужественно и спокойно, не поддаваясь на провокацию, копите силы, стройтесь в боевые колонны! Под знамя партии, пролетарии и солдаты! Под наше знамя, угнетенные деревни!»

Серьезное испытание для Московской организации большевиков было связано с созывом Временным правительством так называемого Государственного совещания, за ширмой которого готовилось установление в стране военной диктатуры во главе с генералом Корниловым. Считая Москву более спокойным местом, ее и избрали для проведения такого совещания.

6 августа ЦК РСДРП(б) принимает специальную резолюцию «О Московском совещании 12 августа», в которой предложил всем партийцам разоблачать подлинный его характер как заговор контрреволюции. Московскому Комитету партии было рекомендовано встретить день открытия совещания организацией однодневной забастовки протеста.

В тот же день МК РСДРП(б) призвал пролетариат Москвы бойкотировать открытие Государственного совещания и встретить день 12 августа забастовками. 7 августа было созвано расширенное заседание Московского бюро профсоюзов совместно с представителями руководства 28 отраслевых профессиональных союзов города. Заседание рассмотрело вопросы о текущем моменте, об отношении к Временному правительству и Государственному (Московскому) совещанию. После выступлений П. Г. Смидовича и И. И. Скворцова-Степанова участники заседания приняли решение развернуть широкую агитацию за бойкот Государственного совещания. Эти же вопросы обсудило экстренное заседание Московского бюро профсоюзов (совместно с представителями 41 профсоюза) 9 августа. Основной доклад на заседании о создавшемся политическом положении сделал Иван Иванович. Он же внес предложение-резолюцию, призывавшую трудящихся Москвы провести 12 августа однодневную стачку протеста против планов реакции.

Вопрос о предстоящем совещании не мог пройти мимо Московской городской думы. Его обсуждали 10 и 11 августа. От имени фракции большевиков Скворцов-Степанов предложил принять резолюцию, в которой убедительно разоблачались контрреволюционные цели корниловцев.

— Московская городская дума, — четко раздавалось в притихшем зале, — считает необходимым войти в Московское совещание с тем, чтобы организовать в нем все революционные элементы вокруг требований последовательной революционной демократии и, огласив декларацию… (Иван Иванович сделал паузу), демонстративно удалиться.

На скамьях кадетов и соглашателей — оцепенение. Затем вносится резолюция от меньшевиков и эсеров одобрить участие представителей думы и совещания. «Машина голосования» снова сработала.

Однако партия не собиралась сдаваться. Агитация большевиков во всех районах города, листовки протеста против зловещих замыслов военщины в альянсе с соглашателями, стихийные митинги — все это сыграло свою роль, не прошло бесследно. Утром 12 августа газета «Социал-демократ» публикует воззвание МК РСДРП(б): «Сегодня парад контрреволюции… На поход реакции мы должны ответить походом революционного пролетариата… Пусть не работает ни один завод, пусть станет трамвай, пусть погаснет электричество, пусть окруженное тьмой будет заседать собрание мракобесов контрреволюции». (Проект воззвания был написан Скворцовым-Степановым поздно вечером, накануне сборища реакции.)

Забастовка прошла удачно. Члены Государственного совещания, которые должны были обедать по удешевленным ценам в ресторане «Метрополь», так и остались без обеда. Остановился транспорт, закрылись многие магазины, прекратило работу большинство заводов и фабрик (всего не вышло на работу свыше 400 тысяч рабочих Москвы и ее окрестностей). Большевики, хотя и не были допущены на совещание, повсюду сумели распространить свою декларацию протеста. Анализируя результаты забастовки, В. И. Ленин отмечал: «Стачка в Москве 12 августа доказала, что активный пролетариат за большевиками»[36].

Контрреволюция убедилась, что ее надежды на «тихую» Москву не сбылись. Поэтому власти окружили Большой театр, где заседали заговорщики, тройным кордоном надежных войск. Газеты кадетов и соглашателей поспешили уверить читателей, что забастовка, организованная большевиками, «провалилась».

— Что за лгуны! — возмущался Скворцов-Степанов, держа в руке охапку буржуазных газет, которые он только что приобрел по пути в редакцию «Социал-демократа». — Мало таких всеобщих забастовок видела наша Москва. И это несмотря на то, что Советы пока в руках эсеров и меньшевиков. Разве нас не может радовать то, что вся рабочая Москва уже пошла за большевиками!

Прохаживаясь по комнате, Иван Иванович говорил о поведении соглашателей и их газетах, а в голове уже зрел новый план противодействия их лживым ухищрениям. «Надо будет переговорить с Демьяном, — подумал он, — пусть что-нибудь сочинит сатирическое об этих горе-революционерах…»

И уже 25 августа газета «Социал-демократ» напечатала едкое стихотворение поэта Демьяна Бедного «Либердан» («Московский танец»):

На первом же заседании Московской городской думы после открытия Государственного совещания Скворцов-Степанов в числе первых попросил слова и гневно обличил сообщников готовившегося контрреволюционного заговора во главе с генералом Корниловым. Буржуазная газета «Русское слово» об этом выступлении Ивана Ивановича писала следующее: «И. И. Скворцов произносит горячую речь. — За сообщниками Корнилова, — восклицает он, — ходить недалеко, здесь надо искать их справа! Вот они! — И при этих словах оратор делает жест в сторону Астрова П. И., главы кадетской партии.

— Здесь, — говорит оратор, — призывают поддержать Временное правительство, но мы вправе спросить: кого же это мы будем поддерживать? Быть может, то самое Временное правительство, часть которого находится в заговоре с генералом Корниловым или, во всяком случае, сочувствует ему?.. Надо арестовать и предать революционному суду не только генерала Корнилова, но и всех тех, кто стоит за спиной его». От имени фракции большевиков Скворцов вносит проект резолюции. Шестой пункт этого проекта предусматривал немедленное принятие следующих мер:

«Ближайшими шагами революционной власти должны быть декрет о демократической республике, возобновление энергичной борьбы за скорейшее окончание войны на основе платформы, выдвинутой Советами Р. С. и К. Д., немедленная передача всей земли в заведование местных революционно-демократических органов».

Однако эсеро-меньшевистское большинство думы и на этот раз отклонило большевистский проект. Правда, возмущение гостевых рядов в зале заседания, как отметили все присутствовавшие, было особенно бурным — влияние соглашателей среди населения явно таяло.

Большевистская фракция (Московской думы) и ее председатель стали организаторами активной революционной деятельности все^ гласных от РСДРП(б) в городских думах Московской губернии. На августовском собрании представителей большевистских фракций дум от Подольска, Богородска, Коломны, Орехова-Зуева и других городов с докладом о политическом положении в стране выступил Скворцов-Степанов. Он призвал думские фракции партии не ограничиваться лишь узким кругом чисто мирных местных дел, а увязывать их с общеполитическими вопросами. При этом главнейшая задача — борьба с опасностью контрреволюционного переворота.

Через несколько дней от имени гласных-большевиков он внес на заседание думы проект резолюции о необходимости создания революционного правительства, составленного исключительно из представителей рабочего класса и трудового крестьянства. Это был уже открытый жест непризнания и отрицания прогнившего Временного правительства и вызвал в думе настоящий переполох. Воспользовавшись очередным заседанием думы 9 сентября, Скворцов-Степанов демонстрирует непоколебимую волю РСДРП(б) сорвать все планы реакции: он решительно выступает против участия в так называемом Демократическом совещании, созыв которого намечался буржуазией в альянсе с меньшевиками и эсерами в Петрограде. II вновь Иван Иванович призывает к созданию органов подлинно народной революционной власти.

В конце лета — начале осени 1917 года Скворцова-Степанова можно было часто видеть на митингах, собраниях рабочих, в заводских цехах и мастерских. Один из таких митингов на Большой Дмитровке в театральном помещении (ныне Театр оперетты на Пушкинской улице) надолго запомнился самому Ивану Ивановичу.

«Все тогда говорили, — вспоминал он, — что картина Б. Дмитровки перед этим митингом, созванным большевиками, напоминала «шаляпинские» дни. И билеты на митинг достать было крайне трудно. Театр ломился от слушателей. Громадные толпы остались на улице, образуя еще митинги». А на следующий день (3 сентября) состоялся новый митинг в аудитории Политехнического музея, где собрались солдаты Московского гарнизона. И снова все билеты раскуплены заранее. Кроме Ивана Ивановича, на митинге выступили с речами П. Г. Смидович, Г. А. Усиевич, Е. М. Ярославский. Кто-то из присутствующих, взволнованный услышанным, внес предложение помочь «улучшить издательское дело в РСДРП(б)» путем сбора денежных средств на нужды партийной типографии. Предложение было единодушно принято, в фонд МК РСДРП(б) поступило существенное пополнение.

В сентябре соотношение сил в Москве резко изменяется в пользу большевиков. Полностью большевистским стал Московский Совет рабочих депутатов. Его председателем был избран большевик-ленинец В. П. Ногин. Разгром корниловского мятежа, в подавлении которого большевистская партия сыграла решающую роль, сильно повысил ее авторитет в массах. Это убедительно сказалось и на выборах в районные думы Москвы, которые состоялись 24 сентября.

В этот день на московских улицах царило необычайное оживление. Кадеты, эсеры, меньшевики не пожалели средств, залепив заборы, постройки, здания крикливыми воззваниями, плакатами и лозунгами. Листовки и плакаты большевиков встречались гораздо реже и выглядели более чем скромными. Но, несмотря на это, выборы принесли списку № 5 победу. Список большевистских кандидатов в VII районную (Рогожскую) думу возглавлял Иван Иванович Скворцов-Степанов. Из 17 районных дум в 11 большевики получили абсолютное большинство. Лишь в одной Тверской думе перевес оказался на стороне реакционного блока.

Всего было избрано 350 гласных — членов РСДРП(б), среди них И. И. Скворцов-Степанов, Е. М. Ярославский, Р. С. Землячка, М. Ф. Владимирский, М. С. Ольминский, В. Н. Подбельский, И. В. Русаков. За большевиков голосовали не только рабочие и городская беднота, но и основная масса солдат Московского гарнизона.

Иван Иванович так оценивал успех большевиков Москвы на выборах в районные думы: «Это был суд над тем, что делали мы в Совете, в партийных и профессиональных организациях, в армии, в городской думе, — повсюду. Прошло всего три месяца с того дня, как за нас высказалась всего девятая часть голосовавших. Теперь за нас было подано более половины всех голосов. Меньшевики разбиты, а эсеры провели маленькие кучки гласных… Соглашатели фактически превратились в подголосков белой гвардии».

Огромный рост авторитета большевиков в массах ощущался и в том, что их выступления собирали широкую аудиторию слушателей, особенно когда слово предоставлялось виднейшим представителям РСДРП(б). Исключительно популярен как оратор был Скворцов-Степанов. На лекцию Ивана Ивановича 28 сентября в аудитории Политехнического музея «Как народ возвратит себе землю и что он сделает с ней» собралась многочисленная толпа. Билеты были распроданы задолго до начала выступления, хотя стоимость за вход была довольно высокой — 1 рубль.

Когда лекция закончилась, одна из слушательниц спросила:

— Почему так рвутся москвичи на выступления большевиков?

Иван Иванович сразу ответил:

— Только от нас, гонимых и травимых, но не загнанных и не затравленных, только от нас, от начала до конца оставшихся верными революции, массы ждут услышать слово истины, которое прорезало бы мрак и туманы.

Сказав это, он услышал вспыхнувшие аплодисменты. Студентка, задавшая вопрос, вначале растерянно посмотрела вокруг, затем рассмеялась и тоже захлопала в ладоши.

После того как Московский Совет стал большевистским, Скворцов-Степанов по решению МК РСДРП(б) 2 октября вновь возглавил «Известия Московского Совета».

Снова став во главе газеты «Известия», Иван Иванович не ослабил своего участия и в работе печатного органа большевиков — газеты «Социал-демократ». Темы статей затрагивали самые различные злободневные вопросы: внешнеполитическая жизнь (очерк «Дипломатические комедии»), положение на фронте («В чем спасение?» и «Оздоровление армии»), общество и церковь («Покайтеся!»), политическое положение («Политика и кооперация)». Однако в центре внимания Скворцова-Степанова оставались проблемы революции и рабочего движения. Разоблачению связей некоторых членов Временного правительства с генералом Корниловым посвящена статья «Вокруг корниловщины». Четкие ответы на ряд насущных вопросов дня находили пролетарии Москвы в публикациях «Экономическая борьба рабочего класса» и «Профессиональные союзы и современная экономическая борьба».

И все это было написано Иваном Ивановичем в течение только двух недель перед Великой Октябрьской социалистической революцией! К тому же приведенный перечень публикаций далеко не полный. По сути, не оставлен был без внимания ни один жгучий вопрос, который стоял в повестке дня жизни России в канун исторической пролетарской победы.

* * *

Осенью 1917 года накал классовой борьбы достиг наивысшего предела. Приближалась грандиозная социальная битва сил революции и старого мира. Оценивая формы и характер борьбы пролетарских масс и все, что определяло новый этап развития революции, В. И. Ленин с удовлетворением писал: «За нами большинство класса, авангарда революции, авангарда народа, способного увлечь массы.

За нами большинство народа…

За нами выгода положения партии, твердо знающей свой путь.

За нами верная победа…»[37]

25 октября стало днем величайшей исторической победы. В этот день было опубликовано обращение «К гражданам России!», написанное В. И. Лениным. «Временное правительство низложено, — говорилось в нем. — …Дело, за которое боролся народ: немедленное предложение демократического мира, отмена помещичьей собственности на землю, рабочий контроль над производством, создание Советского правительства, это дело обеспечено.

Да здравствует революция рабочих, солдат и крестьян!»

Известие о триумфе восстания в Петрограде пришло в Москву утром 25 октября и уже в тот же день на совместном заседании областного бюро, городского и окружного комитетов РСДРП(б) было решено создать боевой партийный центр, в который вошли М. Ф. Владимирский, О. А. Пятницкий, В. Н. Яковлева. В. И. Соловьев, Ем. Ярославский, И. Н. Стуков и Б. Г. Козелев. Был образован также Военно-революционный комитет, повсюду создавались красногвардейские отряды, распределялось оружие среди рабочих и революционно настроенных служащих.

К утру 26 октября восставшие заняли почтамт, телеграф и междугородную телефонную станцию, вокзалы, Государственный банк. Под контроль ВРК были поставлены типографии буржуазных газет.

Трудящиеся Москвы восторженно встретили сообщение о падении Временного правительства в Петрограде и переходе власти к Советам. На заводах и фабриках прошли массовые митинги, на которых рабочие призывали последовать примеру своих петроградских братьев.

Однако не дремала контрреволюция. Потерпев поражение в столице, она стала возлагать свои надежды на Москву, куда из Петрограда бежали некоторые бывшие министры Временного правительства. Реакция рассчитывала перебросить сюда с фронта верные Керенскому части и, опираясь на них, создать новое буржуазное правительство, которое стало бы центром борьбы за восстановление в стране старого режима.

Оплотом контрреволюционного лагеря стали городская дума и созданный 25 октября «Комитет общественной безопасности», где верховодил городской голова эсер В. В. Руднев. В здание думы тайно начали привозить и прятать в подвалах пулеметы, боеприпасы. При поддержке штаба Московского военного округа и Совета солдатских депутатов, где большинство руководящего состава составляли меньшевики и эсеры, в различных районах города лихорадочно шло формирование белогвардейских батальонов.

Получив известие о начале вооруженного восстания в Петрограде, В. В. Руднев созвал экстренное заседание думы и заявил о необходимости «решительного противодействия мятежу петроградских большевиков». Слово взял руководитель фракции РСДРП(б) Скворцов-Степанов.

— Когда происходило Московское государственное совещание, — начал он, повернувшись к Рудневу, — профессиональные союзы решили откликнуться на это демонстрацией. Тогда городской голова оспаривал право рабочих на демонстрацию и назвал это анархическим выступлением меньшинства. Прошло полтора месяца, и анархическое меньшинство оказалось большинством. Выборы в районные думы это ясно доказали. От чьего имени говорит городской голова? — Иван Иванович сделал паузу и оглядел притихший зал. — От имени тех, кого выбирали 25 июня, но не от имени теперешнего большинства. Теперь вы меньшинство!

Эти слова оратора вызвали овацию на скамьях слева.

— Дума не представляет сейчас населения. Во имя будущего страны мы говорим смело и решительно. Власть захватывает не ничтожное меньшинство, а представители большинства страны. Это показывают и факты: заняты телеграф, Смольный институт, вокзалы, Государственный банк и целый ряд учреждений, и этому противится только несколько десятков человек. Это значит, что народ не с Временным правительством. Это правительство — помазанника милостью Родзянки…

Загудели, затопали ногами депутаты правых партий.

— Принимайте свою резолюцию, — продолжал Скворцов-Степанов, нисколько не смущаясь гвалтом, поднятым кадетами, эсерами и меньшевиками. — Мы не будем участвовать в ее голосовании, но помните ответственность, которую берете на себя. То, что могло произойти без пролития крови, может сейчас стоить громадных жертв, если вы будете вызывать войска во имя меньшинства. Мы говорим, что курс правительства привел к катастрофе страну и фронт, потому что меньшинство, оказавшееся у власти, все более уступает врагам революции. Теперь оно умирает. Временное правительство действовало как враг народа, разрушая государственное хозяйство…

Между нами и вами, — Иван Иванович делает жест направо, — непроходимая пропасть.

В заключение речи Скворцов-Степанов воскликнул:

— Революция поднялась на высшую ступень! Теперь рабочий класс и крестьянство получат долгожданную свободу, права, в интересах народа в стране произойдут коренные, глубочайшие преобразования!

Протокольная запись выступления Ивана Ивановича, опубликованная в «Известиях Московского Совета», все же, как свидетельствовали очевидцы, не передавала всех ее оттенков и трудноуловимых нюансов (полной стенограммы не сохранилось). Эта речь Скворцова-Степанова в день победы Октябрьского вооруженного восстания в Петрограде была, по мнению большевика В. Н. Подбельского, одним из лучших публичных выступлений трибуна-ленинца.

После речи Ивана Ивановича начались выступления представителей думского большинства. Это были нудные, истеричные, в значительной мере жалкие речи. Ничего конструктивного и прогрессивного они не содержали. Зато много в них было злобы по отношению к питерцам, «посмевшим» подняться на борьбу с «законной властью», ненависти к большевикам, презрения к трудовому люду. II пока в большом зале городской думы лился этот нескончаемый поток путаных и нервозных словопрений, в рабочих районах Москвы кипела работа: пролетариат города готовился к бою. Гласные-большевики один за другим стали покидать думу, отправляясь, как официально было заявлено, «дежурить» в комитетах. Наконец поднялся и Скворцов-Степанов, подошел к В. Н. Подбельскому и Б. М. Волгину, посоветовался с ними и затем вышел из зала.

Пустующие скамьи большевистской фракции, уход Скворцова-Степанова сильно встревожили гласных от правых и соглашательских партий. Послышались выкрики: «Большевики пошли делать свое дело, а мы здесь теряем время на пустые разговоры! Надо и нам приступать к делу!» Однако эти истошные возгласы носили скорее лицемерный характер, ибо контрреволюция не сидела сложа руки. Вслед за созданием «Комитета общественной безопасности» развернулось вооружение сил реакции, с фронта были вызваны «верные части».

По настоянию В. П. Ногина, П. Г. Смидовича и О. А. Пятницкого, считавших, что для быстрой победы сил пока недостаточно, что «поспешность только приведет к ненужному кровопролитию», Военно-революционный комитет начал переговоры с «Комитетом общественной безопасности» и штабом военного округа (предложение последними о переговорах было сделано для выигрыша времени).

27 октября в Сухаревском народном доме состоялось собрание гласных районных дум. Собралось около трехсот человек. Попытка эсеров и меньшевиков сорвать собрание не удалась. По предложению Скворцова-Степанова собрание создало Совет районных дум, к которому переходили все дела московского городского самоуправления. И тут поступило известие, что городской голова Руднев с юнкерами и белогвардейцами начал военные действия против Совета рабочих депутатов и РСДРП (большевиков). Большевистские гласные немедленно возвратились в свои районы.

Между тем закончился розыгрыш спектакля переговоров со стороны «Комитета общественной безопасности» и штаба военного округа: когда вечером того же дня члены Московского ВРК, МК РСДРП(б) и большевистские депутаты Московского Совета собрались на совещание для экстренного обсуждения создавшегося положения, в комнате резко зазвенел телефон.

— Звонит полковник Рябцев от имени «Комитета общественного спасения» и штаба округа. Требую прекратить вооружение Красной гвардии и «расхищение» большевиками оружия из арсенала. Далее, сдать Кремль. Немедленно сдаться всем присутствующим и через двадцать минут распустить Военно-революционный комитет. У меня все. Каков ответ?

К аппарату подошел побледневший В. П. Ногин и стал уговаривать его не начинать военных действий.

— Вы же сами предложили начать мирные переговоры, мы верили вашему слову…

Рябцев холодно прервал его:

— Других решений с нашей стороны не будет. — И повесил трубку.

В. П. Ногин в некоторой растерянности обращается к присутствующим с вопросом:

— Что же делать? А какая у нас военная сила?

Сразу посыпалось несколько предложений. Послышался чей-то голос:

— Виктор Павлович, надо ставить вопрос об ультиматуме Рябцева на голосование…

Заметив растерянность В. П. Ногина, секретарь ВРК А. А. Додонова поспешила пригласить на заседание И. И. Скворцова-Степанова и М. Н. Покровского, которые отлучились в редакцию «Известий» и обсуждали проект очередного номера газеты.

Выслушав взволнованную Додонову, Иван Иванович заметил:

— Анна Андреевна, но мы не члены Военно-революционного комитета.

— Это ничего. Вас там ждут, — настаивала Додонова.

Приглашенные поспешили в комнату, где шло заседание. Переступив ее порог, М. Н. Покровский сразу же заговорил о необходимости решительных действий, ссылаясь при этом на опыт Парижской коммуны 1871 года.

— Как отмечал Карл Маркс, именно нерешительность, колебания, оборонительная тактика Коммуны во многом определили ее поражение, — горячо доказывал Михаил Николаевич.

Вспоминая эти исторические минуты, член Московского военно-революционного комитета А. Я. Аросев писал:

«В комнате было накурено, тепловато, и, несмотря на то, что было в ней десятка два с половиной людей, в этот миг в ней было так тихо, что было слышно, как капля по капле с крыши в трубу капали последние дождинки пронесшейся днем тучи. Можно было четко сосчитать капли: одна, другая, третья…

В этот миг гробовое молчание было жутким.

Дождевая капель отсчитывала секунды.

— Товарищи, — вдруг в какую-то из секунд громко не сказал, а отрезал, не отрезал, а отрубил И. И. Скворцов, — товарищи, толковать тут нечего. Тут, по-моему, надо сказать одно: всякий, кто боится смерти, да покинет сей дом…

После этих слов Ивана Ивановича сразу все почувствовали себя уверенными в дальнейших действиях. А тогда надо было сражаться, чтобы победить или умереть. Другого выхода не было».

Истекли 20 минут ультиматума полковника Рябцева. Вновь задребезжал телефон. Адъютант полковника прокричал в трубку, что против Московского Совета, ВРК и «прочих мятежников» начинаются военные действия. Это было объявление войны силам революции.

Военно-революционным комитетом по указанию МК РСДРП(б) были приняты срочные меры для борьбы с контрреволюцией. Утром 28 октября ВРК призвал рабочих ко всеобщей политической забастовке. В пролетарских районах города полным ходом шло формирование вооруженных отрядов. Они готовились дать решительный отпор белогвардейцам и юнкерам, захватившим обманным путем Кремль и центр города. Были нанесены ощутимые поражения реакции в Замоскворецком, Хамовническом. Лефортовском, Симоновском и других районах.

И вот с середины 29 октября наступает перелом. После артиллерийского обстрела красногвардейцы берут штурмом здание градоначальства на Тверском бульваре, очищают помещение Малого театра, Главный почтамт, телеграф и Бородинский мост от юнкеров и белогвардейцев. Потерпели провал все попытки ставки и командования Западного фронта продвинуть в Москву подкрепления полковнику Рябцеву.

1 ноября развернулось всеобщее наступление революционных войск, и уже на следующий день «Комитет общественной безопасности» вынужден был капитулировать. 3 ноября отряды ВРК занимают Кремль и последний очаг сопротивления контрреволюции — Александровское военное училище. Социалистическая революция победила. «После пятидневного кровавого боя враги народа, поднявшие вооруженную руку против революции, разбиты наголову», — говорилось в манифесте Московского ВРК.

Дни Октябрьского переворота в Москве были самыми ответственными и напряженными днями в жизни Скворцова-Степанова. «Когда в Москве раздались первые выстрелы, — свидетельствовал Н. Л. Мещеряков, — когда в Московский Совет пришли первые известия о выступлении юнкеров, Иван Иванович, не растерявшись ни па минуту, немедленно принял на себя полностью всю инициативу. Его рукой был написан ряд обращений и воззваний со стороны Московского Совета по поводу этого выступления. Эти обращения и воззвания писались в течение всей ночи».

В создавшемся чрезвычайно сложном положении из-за выступления контрреволюции два дня, 29 и 30 октября, «Известия» не выходили. Печатное слово партии в столь тревожное время было крайне необходимым. Понимая это в полной мере, И. И. Скворцов-Степанов и М. Н. Покровский готовили очередной номер под охраной революционных солдат — сначала в Замоскворечье, в небольшой студенческой столовой Коммерческого института (ныне институт народного хозяйства имени Г. В. Плеханова), а затем в маленькой комнатке типографии Сытина.

Сытинская типография не работала. Рабочие ее, находившиеся под влиянием меньшевиков, не хотели выпускать газету Военно-революционного комитета. Пришлось собрать общее собрание. Откровенную беседу с рабочими провели М. Н. Покровский и И. И. Скворцов-Степанов. Это подействовало: надежды меньшевиков помешать выпуску «Известий» не сбылись. Одновременно по предложению Ивана Ивановича рабочие издали во внеурочное время «Бюллютень Московского ВРК», «Это — за наш грех перед революцией, Иван Иванович», — смущенно пояснил ему старший наборщик…

В дни социалистической революции в Москве Иван Иванович Скворцов-Степанов, по словам В. Д. Бонч-Бруевича, «под огнем боролся против режима буржуазии, руками юнкеров расстреливавшей рабочих, формулируя непререкаемые требования пролетариата, бодря всех к прямому действию и отводя все руки, тянувшиеся к политическому компромиссу».

Хотя формально Скворцов-Степанов не входил в состав Московского ВРК, его роль в деятельности этого боевого органа революции была весьма значительной. В этом можно убедиться по протоколам заседаний Военно-революционного комитета.

2 ноября. Рассматривается вопрос о Воззвании к населению. Поскольку проект, написанный Ольминским, составляет всего несколько строк, решено «разыскать II. И. Степанова»…

Материалы за 4 ноября. Постановлением Московского ВРК организуется Декретная комиссия в составе И. И. Скворцова-Степанова, М. Н. Покровского и М. Ф. Владимирского.

Протоколы заседания ВРК 6 ноября. Один из вопросов — о новых выборах городской думы. Решено «поручить тт. Покровскому и Скворцову выработать проект воззвания о причине роспуска городской думы и назначении выборов на 26 ноября с. г.». По вопросу «О буржуазной печати» ВРК постановил «поручить тт. Покровскому и Скворцову выработать проект декрета о печати».

После краткого обсуждения Иван Иванович и Михаил Николаевич подготовили «Декрет Московского ВРК о печати». Он был утвержден в тот же день, 6 ноября, без каких бы то ни было изменений.

Материалы заседания 13 ноября. Слушался, в частности, вопрос о недопущении крестьянами порубки леса. Постановили: «Поручить тт. Биценко и Скворцову организовать аграрную комиссию при губернском Совете рабочих депутатов для рассмотрения вопросов, связанных с реквизицией крестьянами дров и проч. Поручить комиссии составить разъяснительное воззвание крестьянам по этому поводу».