Сквозь шторм

Глава 3

Майор Рэймонд Левек отложил перо и устало потянулся. Он почти весь день занимался бумажной работой и устал. Поскольку ни у кого из местного командования союзных войск не было времени, а в некоторых случаях и желания, разбираться с постоянно растущим количеством контрабандистов, поступающих ежедневно, это было возложено на него. Он отвечал за то, что в армии в общих чертах называли связью с контрабандистами. Генерал Бенджамин Батлер рекомендовал его на этот пост, и теперь он подчинялся полковнику Джону Итону, которого Грант в 1862 году назначил суперинтендантом по контрабандистам в долине Миссисипи.

Рэймонд вступил в бой в качестве члена знаменитой Первой национальной гвардии Луизианы, чьи участники были преемниками прославленного полка свободных чернокожих, который помог Эндрю Джексону отразить нападение англичан во время войны 1812 года. Его перевели в этот лагерь в Джорджии меньше месяца назад. Помощь контрабандистам в переходе к свободе не была причиной его вступления в войну, но он знал, что условия здесь были бы намного хуже, если бы он не помогал справляться с хаосом.

Помощник Рэймонда, Андре Рено, постучал в приоткрытую дверь.

— Можно мне войти?

— Если я скажу нельзя, ты уйдешь?

— Скорее всего, нет, — с улыбкой признался молодой человек.

Рэймонд жестом пригласил его войти. Андре вошел, за ним последовал недовольного вида солдат.

Андре представил их друг другу.

— Майор, это рядовой Доусон Маркс. Он избил лагерного продавца.

— Поздравляю, солдат. Жаль, что меня не было рядом, чтобы тоже разочек ему не врезать.

Лагерные продавцы представляли из себя универсальные магазины, состоящие из одного человека, которых правительство назначало по контракту для продажи припасов войскам. Большинство из них были жадными ублюдками, которые в полной мере пользовались своей монополией, продавая товары первой необходимости по ценам, намного превышающим стандартные. Чарли Хэндлер, местный продавец, продавал сливочное масло по возмутительной цене в один доллар за фунт, а сгущенное молоко мистера Бордена — по семьдесят пять центов за банку. Только печенье с патокой шесть за 25 центов, любимое в войсках Союза, было вполне доступным по цене.

Рэймонд сказал солдату:

— Рядовой Маркс, несмотря на то, как мы все относимся к продавцу, я вынужден подать на вас рапорт.

— Но он обманул меня.

— Сынок, он обманывает всех. Сколько он вам должен?

— Шестьдесят центов.

— Я позабочусь, чтобы вам вернули деньги до конца рабочего дня. А пока вы назначаетесь на следующие два дня уборщиком конюшен. Свободны.

Солдат отдал честь и ушел.

— Есть еще кто-нибудь снаружи? — спросил Рэймонд.

Андре кивнул.

— Преподобный Пип.

Пип был представителем одного из миссионерских обществ, которое координировало пожертвования от церквей на Севере.

— Пригласи его.

Доброе сердце преподобного Джосайи Пипа было таким же большим, как и его массивное тело. Родившийся в Виргинии в семье рабовладельцев, он отказался от такого образа жизни и теперь посвятил себя церкви и помощи беженцам. Он вошел, неся на своем огромном плече большой ящик.

— Добрый день, майор.

— Добрый день, преподобный. Чем я могу вам помочь?

— Если вы сможете помешать этим глупцам присылать нам бесполезные товары, я внесу ваше имя в свое завещание.

Он сбросил ящик на землю. Он раскрылся, и молотки высыпались на пол.

— На этот раз нам прислали вот это, майор. В прошлом месяце это были конские уздечки.

Рэймонд устало вздохнул. Молотки и конские уздечки, конечно, были полезны, но под ними нельзя было ни спать, ни кормить голодных детей.

— Скажите своим генералам, что нам нужны одеяла и еда, — потребовал Пип, выходя из кабинета.

Рэймонд посмотрел на Андре.

— Кто-нибудь еще?

Андре покачал головой.

— Хорошо.

После ухода Андре Рэймонд посмотрел на молотки в ящике. Он столкнулся с дилеммой, которую разделяли начальники контрабандных лагерей по всему Югу — слишком много людей и недостаточно припасов. В то время как некоторые из ранее созданных лагерей были закрыты, а беженцы переселены на конфискованные земли, количество конфискованных и сбежавших рабов во многих лагерях достигло критического уровня. Если в 1861 году в окрестностях Вашингтона проживало всего четыреста человек, то год спустя их стало десять тысяч; еще три тысячи были размещены лагерем на другом берегу реки, в Александрии. Условия варьировались от сносных до ужасных. Такие болезни, как дифтерия, брюшной тиф и корь, нашли благодатную почву среди слабых и голодающих. Благотворительные организации, которыми руководили как чернокожие, так и белые, начали собирать деньги и раздавать одежду, одеяла и другие товары, но их всегда не хватало. Как политики планировали поступить с массами бывших рабов, когда и, если война закончится, не было ясно, но масштабы проблемы увеличивались с каждым днем, и Рэймонд не думал, что она разрешится сама собой.

Он потер усталые глаза. Прошлой ночью он не спал, но его работе было все равно. С каждым днем гора бумажной работы и проблем становилась все больше, а очереди контрабандистов — все длиннее. Многие следовали за Шерманом и его людьми в течение нескольких месяцев и, вероятно, продолжат это делать до окончания войны, но число прибывающих было беспрецедентным.

Он подошел к окну и выглянул наружу. Внизу стояли беженцы, выстроившиеся в очередь для оформления. Они прибывали двадцать четыре часа в сутки с момента падения Атланты. Там были мужчины, женщины, бабушки и дедушки с младенцами. Среди них были сироты, вдовы и женщины с сомнительной репутацией. Некоторых привезли войска и канонерские лодки, другие просто пришли пешком. Для рабов по всему Югу войска мистера Линкольна означали свободу, и, вопреки скептикам в прессе и Вашингтоне, Рэймонд знал, что большинство вольноотпущенников более чем способны успешно управлять своей жизнью — если им предоставить для этого средства и возможность.

Из своего собственного опыта работы здесь он знал, что большинство контрабандистов горели желанием работать. Их нанимали в армию в качестве водителей грузовиков, строителей и землеройщиков; некоторые даже решили надеть форму Союза и присоединиться к одному из черных полков, чтобы помочь выиграть войну. Каждый беженец в лагере пришел за свободой. Рэймонд разделял их гордость, но он был человеком действия и приключений. Он не горел желанием проводить свои дни, заполняя бумаги и преодолевая сложную армейскую бюрократию.

Здесь также проходили набор черные и белые солдаты. Многие из освобожденных предпочли носить форму Союза, но других армейское командование заставляло вступать в борьбу. Их тренировали, обучали тактике, а затем отправляли на войну. Поскольку рабовладельцы запрещали чернокожим обращаться с огнестрельным оружием, большинство солдат-вольноотпущенников были безнадежны в стрельбе. Они ничего не знали о прицелах и спусковых крючках, а также о разнице между шестнадцатизарядным «Генри» и мушкетом. Некоторые командиры были терпимы и терпеливы настолько, насколько это возможно для мужчин, знающих, что их новобранцев в любой момент могут бросить в бой. Другие офицеры, у которых не было терпения и еще меньше опыта, пытались привести новобранцев в форму с помощью издевательств и оскорблений. Когда их солдаты оказывались неподготовленными к бою, офицеры винили в этом новых чернокожих солдат, а не свою собственную некомпетентность. Предвзятость и некомпетентность, как правило, злили Рэймонда, поэтому он старался держаться как можно дальше от полигона, когда там находились такие командиры.

В последнее время у него не было особых проблем с предрассудками, хотя это было не всегда так. Многие белые солдаты ясно дали понять, что сражаются за Союз и четырнадцать долларов в день, а не за освобождение рабов. Рэймонду не нравилось такое отношение, но он терпел его до тех пор, пока люди не проявляли неуважения в его присутствии, не отменяли его приказы и не отказывались их выполнять. Тех, кто отказывался, ставили на место, независимо от их ранга. Рэймонд был майором армии США, возможно, единственным чернокожим майором за пределами штата Луизиана. Его дед и другие члены национальной гвардии Луизианы, или Африканского корпуса, как они любили себя называть, спасли Эндрю Джексона при Чалметте во время войны 1812 года. Будучи всю свою жизнь свободным и хорошо образованным, Рэймонд не обладал таким характером, чтобы спокойно переносить подколы и придирки белых солдат, которые не могли даже прочесть свои собственные имена.

Сэйбл работала от рассвета до заката, стирая одежду солдат, контрабандистов и ярко накрашенных шлюх, которые зарабатывали себе на жизнь, сопровождая солдат от лагеря к лагерю. Это была изнурительная работа. Несмотря на то, что сентябрь близился к концу, дни все еще были достаточно жаркими, чтобы стояние над кипящим чаном, наполненным щелоком, водой и бельем для стирки, казалось путешествием в ад. В первую ночь ее руки так сильно болели от напряжения, вызванного поднятием мокрого белья, что она едва могла двигать ими, чтобы поесть. На следующее утро у нее все так затекло, что она едва могла пошевелиться. Ее руки покраснели и потрескались от грубого мыла, и она знала, что дальше будет только хуже, но не жаловалась; впервые в жизни она зарабатывала себе на жизнь. Ее успех в этом новом, свободном мире зависел от ее собственных рук, покрасневших от щелока. Она обещала Араминте, что не растратит свою свободу, и намеревалась сдержать это обещание. Жертвы, принесенные Мати и Старыми королевами, также много значили для Сэйбл, и она не могла придумать лучшего способа почтить их память, чем усердно работать и отдавать должное своей жизни — если только работа не убьет ее первой.

Она считала, что ей повезло, что у нее есть работа. Как намекнул солдат, который ее оформлял, здесь у женщин было мало возможностей, а у женщин с маленькими детьми выбор был еще меньше. Лишь немногим посчастливилось найти кого-то, кто присматривал бы за их отпрысками, пока они нанимались в армию или к местным жителям в качестве прачек, поваров или швей. Большинству из них приходилось проводить монотонные, небогатые событиями дни в ожидании возвращения своих мужчин.

Ни одна из других женщин, работавших у миссис Риз, не предложила Сэйбл руку дружбы, поэтому днем она держалась особняком. Ночью она лежала на своем потертом тюфяке и вспоминала тех, кого оставила дома. Она беспокоилась о Вашти и маленькой Синди, но больше всего о своей сестре Мэвис. Увидятся ли они когда-нибудь снова? Сэйбл очень скучала по ней. И по Мати тоже.

На пятое утро в лагере Сэйбл увидела майора Левека, который направлялся в прачечную со свертком одежды в руках. Их пути не пересекались с того дня, как она приехала. Увидев его сейчас, она вспомнила, как они подшучивали друг над другом и как она заснула в его объятиях. Его красота ничуть не уменьшилась — он по-прежнему был высоким, бородатым и ослепительным.

Он подошел к прачке по имени Сьюки, которая выглядела так, словно вот-вот упадет в обморок, когда он протянул ей свой сверток. Сэйбл подумала, считается ли честью стирать его вещи. Женщина с коровьими глазами, по-видимому, так и думала. Покачав головой из-за глупости некоторых представительниц своего пола, Сэйбл продолжила помешивать в чане с одеждой.

Работа требовала больших усилий. Чтобы перемещать длинную деревяшку в забитом одеждой чане, требовалось больше сил, чем она предполагала вначале. Она считала, что переместить всю одежду из чана для стирки в чан для полоскания за один раз практически невозможно, но это не мешало ей пробовать. Сэйбл погрузила длинную деревяшку поглубже в кипящую воду и подняла столько, сколько смогла. Ее мышцы на руках напряглись, она почти откусила губу, чтобы завершить перенос, когда знакомый голос с акцентом позади нее спросил:

— Что, черт возьми, вы здесь делаете?

Неожиданное появление Рэймонда Левека нарушило сосредоточенность Сэйбл, и одежда упала обратно в чан, вызвав небольшую струю обжигающей воды.

Сэйбл отскочила от греха подальше, на ее лице было написано раздражение.

— Меня сюда назначили.

Рэймонд уставился на ее плохо сидящее платье и заляпанные грязью туфли и сказал:

— Вы были бы более полезны в качестве клерка.

— Мне и здесь хорошо, майор.

На самом деле ей было не очень хорошо, но она не хотела особого отношения. Многие незамужние женщины стали шлюхами, чтобы удержаться на плаву. Только сегодня утром она подслушала, как другие прачки говорили о неких белых офицерах, у которых в полном распоряжении были гаремы темноволосых красоток. Сэйбл не хотела быть обязанной майору за любую помощь, которую он мог ей оказать.

Рэймонду Сэйбл показалось ещё более прекрасной, чем в ту ночь, когда они впервые встретились. Ее загадочные глаза были зелеными, как море. Будучи моряком, он объездил весь мир, и все в ней взывало к нему, как чарующая песня сирены. Несмотря на то, что она явно принадлежала к смешанной расе, ее густые темные волосы, собранные на затылке в узел, выдавали ее африканское происхождение. В ее горделивом носе и пышных губах также можно было увидеть племенные корни.

— Вы хорошо выглядите, — заметил он.

— Я рада, что вы одобряете, — сказала она, не упуская из виду, что другие женщины бросают в ее сторону гневные взгляды. Она не хотела навлечь на себя их гнев.

— Мне нужно возвращаться к работе.

— Не поужинаете ли вы со мной сегодня вечером?

Сэйбл удивленно подняла голову.

— Нет.

— Почему нет?

— Потому что я здесь не для того, чтобы стать вашим десертом в конце дня.

Он усмехнулся. Несмотря на то, что он нашел формулировку ее отказа освежающей, ему понравилась мысль о ней в качестве десерта.

— Я буду вести себя наилучшим образом.

— Именно этого я и боюсь. Она продолжила помешивать. — А теперь оставьте меня, пока у меня не возникли проблемы с миссис Риз.

— Как пожелаете, но я не перестану спрашивать, — пообещал он с горящими глазами.

— Уходите, — приказала она, пытаясь скрыть улыбку.

Он грациозно поклонился и удалился.

Возвращаясь через лагерь, Рэймонд улыбался при мысли о прелестной мисс Фонтейн. В ней были пряность и дерзость, которые, казалось, снова вдохнули радость в его душу. Война, беженцы и безвременная кончина его брата Джеррольда подорвали его обычно жизнерадостный подход к жизни. Он видел больше смертей, чем хотел бы, и больше отчаяния, чем мог бы вместить мир. Люди умирали, страна была разорвана на части, а его матери в Новом Орлеане приходилось по частям распродавать свое имущество, чтобы прокормиться. В последние несколько недель он думал, что солнце никогда больше не засияет в его душе, но присутствие Сэйбл, казалось, изменило это. Да, за время пребывания здесь у него было несколько тайных связей, но они никогда не были чем-то большим, чем взаимное удовлетворение потребностей. Сэйбл Фонтейн будоражила его кровь. Желание узнать ее получше и, возможно, затащить в постель заставило его снова почувствовать себя живым.

В тот вечер, когда Сэйбл и другие женщины ужинали возле палатки миссис Риз, Сьюки, молодая женщина, которой утром взяла одежду майора, спросила:

— Что он тебе сказал?

Поскольку Сэйбл никогда раньше не участвовала в их беседах, ей потребовалось некоторое время, чтобы понять, что вопрос был адресован ей и что Сьюки имела в виду майора. Она пожала плечами.

— Ничего.

Она вернулась к бобам на своей тарелке, надеясь, что на этом все закончится, но, конечно, этого не произошло.

Пейдж, подруга Сьюки, холодно добавила:

— Он был там слишком долго, чтобы просто молчать.

В последовавшей тишине Сэйбл поняла, что они не закроют тему, пока она не ответит, поэтому она сказала им правду.

— Он пригласил меня поужинать с ним.

— Видите, я знала, что она там флиртует, — огрызнулась Сьюки. — Так когда ты пойдешь?

Сэйбл вытерла тарелку остатком черствого хлеба.

— Я не собираюсь идти.

Они уставились на нее так, словно у нее только что выросли крылья.

Бриджит, которая до этого молчала, спросила:

— Ты шутишь, да?

Сэйбл покачала головой.

— Нет.

— Разве ты не видела, какой он красивый? — спросила Сьюки.

— Ты знаешь, насколько он богат? — вставила Пейдж.

Сэйбл честно ответила:

— Мне все равно.

Очевидно, это был не тот ответ, которого ожидали женщины. Их ошеломленные лица заставили ее улыбнуться.

Бриджит съязвила:

— В этом лагере нет ни одной женщины, которая сказала бы ему «нет».

— Тогда я пойду ему на пользу. Ни один мужчина не должен получать все, что он желает.

Когда несколько женщин покачали головами в ответ на ее слова, она спросила:

— Что не так?

— Ты просто не такая, как мы ожидали, — призналась Сьюки.

— А чего вы ожидали?

— Кого-то, кто не будет справляться с работой и постоянно жаловаться.

— Почему?

— Из-за того, как ты выглядишь и говоришь.

Сэйбл оценила их прямоту. Она задалась вопросом, сколько людей смотрели на нее с такой же неприязнью. Ее раздражало ошибочное мнение, что светло-коричневая кожа и изысканная речь автоматически делали ее другой. Независимо от цвета кожи или происхождения, рабыня оставалась рабыней.

Конечно, были и такие, кто пользовался своим положением домашних рабов и помыкал теми, кто трудился в поле; на самом деле, она знала нескольких таких раздражающих людей на плантациях неподалеку от своего дома. Но домашние рабы бывали разных мастей. Среди них были те, чья кожа имела бледный оттенок, свидетельствующий о смешении рас, и другие, чьи лица отражали истинный цвет кожи их африканских предков. Опал, экономка дома Фонтейн, никогда не допускала никаких различий; никто ни над кем не властвовал. Если кто-то из ее подопечных и считал себя лучше, он знал, что нужно держать это при себе.

— Так ты действительно не собираешься с ним ужинать? — спросила Сьюки, все еще не веря своим ушам.

— Нет.

Они продолжили качать головами, прежде чем перевести разговор на другую тему.

К удивлению Сэйбл на следующее утро другие женщины начали обращаться к ней по имени, а не «Эй, ты!». Бриджит, которая казалась самой дружелюбной, называла ее Фонтейн.

Они показали ей, как обжаривать зеленые кофейные зерна, которые продавал лагерный продавец, поделились с ней некоторыми сплетнями и по большей части относились к ней как к одной из них. Перемена в их отношении заставила ее задуматься, не изменил ли вчерашний разговор их мнение о ней. Сэйбл всегда была прямолинейна, поэтому она обратилась к Дороти, самой старшей женщине.

— Потому что ты одна из нас, не лучше и не хуже. Не важничаешь, не жалуешься.

Сэйбл приняла это простое объяснение так же, как и их недавно предложенную дружбу.

Следующий день принес еще больше стирки и еще больше тяжелой работы. Он также принес встречу с потерявшимся ребенком.

Сэйбл заметила его, когда возвращалась из уборной. Он сидел на земле и выглядел таким печальным, что она остановилась, а затем огляделась, чтобы посмотреть, нет ли поблизости его родителей. Не увидев никого, она наклонилась и спросила:

— Как тебя зовут, малыш?

— Патрик.

На вид Патрику было не больше шести или семи лет.

— Где твоя мама, Патрик?

Он начал беззвучно плакать.

— У меня ее нет.

Она почувствовала, как сжалось ее сердце.

— А папа?

Он покачал головой.

Она огляделась в поисках кого-нибудь, кто мог бы помочь, и заметила, что несколько человек с любопытством смотрят на нее, но никто не подошел, чтобы выразить беспокойство. Сэйбл нужно было вернуться к своему чану, но она не захотела оставлять ребенка одного.

— Не хочешь ли пойти со мной и посмотреть, сможем ли мы найти кого-нибудь, кто смог бы тебе помочь?

Он кивнул и встал.

Сэйбл взяла его маленькую грязную ручку в свою. Пока они шли в прачечную, она узнала, что он приехал в лагерь несколько дней назад со своим дядей Бенджамином и группой пожилых мужчин и мальчиков, но они потеряли друг друга. Когда Сэйбл спросила его, узнает ли он своего дядю или кого-нибудь из его товарищей, если увидит их снова, Патрик заверил ее, что узнает.

Прачки были тронуты бедственным положением маленького Патрика. Когда они узнали, что он не помнит, когда ел в последний раз, миссис Риз накормила его, вымыла и нашла ему кое-какую одежду в своем тайнике с вещами. К полудню он выглядел как новый маленький мальчик, но, казалось, не приблизился к воссоединению со своим дядей. Сэйбл взяла на себя задачу найти его.

Миссис Риз разрешила Сэйбл поискать его, но предупредила, что в этом случае она потеряет половину дневной зарплаты. Сэйбл согласилась без возражений.

Сопровождаемая Патриком, Сэйбл двинулась через лагерь. Куда бы они ни пошли, она спрашивала, не знает ли кто Патрика или кого-нибудь, кто пытался бы найти ребенка, соответствующего его описанию, но никто не знал. Она нашла несколько многообещающих зацепок, но ни одна из них не привела к родственнику мальчика.

Когда стемнело, они все еще продолжали поиски. Сэйбл была в отчаянии, но не высказывала своих чувств вслух, чтобы ее юный подопечный не терял надежды. Кто-то рассказал ей о месте недалеко от центра лагеря, где люди, оказавшиеся в разлуке, могли оставить весточку своим родственникам. Женщина, сообщившая Сэйбл эту информацию, не была уверена, где именно находилось это место, но она слышала о его существовании от другой женщины.

Итак, Сэйбл и Патрик снова отправились в путь. В лагере было больше тысячи человек, и попытка воссоединить одного маленького мальчика с его родными оказалась сложнее, чем она себе представляла.

Условия в центральном лагере были гораздо более суровыми, чем в районе, прилегающем к прачечной. Сэйбл никогда не видела, чтобы в одном месте было так много людей. Она с трудом протискивалась сквозь толпу и не могла повернуться, не натолкнувшись на кого-нибудь. Она, должно быть, десятки раз извинялась, пока вела Патрика сквозь густую толпу. Она видела беглецов, у которых не было ничего, кроме тонкого одеяла, чтобы защититься от непогоды. На голой земле жались друг к другу семьи; люди выглядели нездоровыми и обездоленными. Она слышала об обществах помощи и миссионерах, которые приезжали на Юг, чтобы предложить помощь, но, похоже, перед ними стояла грандиозная задача. На каждого здорового и жизнерадостного человека, мимо которого она проходила, приходилось двое или трое, которые казались хрупкими и истощенными.

Наконец, после долгих поисков, она нашла место, которое искала. Люди в этой части лагеря называли его Деревом посланий. Написанные от руки заметки и письма были прикреплены к большому куску дерева, прибитому между двумя толстыми деревьями. Там было так много беглецов, которые хотели посмотреть на доску, что люди выстроились в очередь. Они с Патриком терпеливо ждали своей очереди.

К тому времени, когда они приблизились к началу очереди, уже совсем стемнело. Кто-то зажёг и расставил факелы. У высокого мускулистого мужчины, стоявшего впереди, в глазах стояли слезы, когда он отвернулся от доски, сжимая кулаки от гнева и разочарования. Когда он прошел мимо Сэйбл и направился обратно к огням лагеря, их взгляды встретились. Он выглядел таким расстроенным, что она почувствовала необходимость спросить:

— Могу я чем-нибудь помочь?

— Только если вы умеете читать.

— Умею.

— Меня зовут Эйвери Коул, и я ищу свою жену. Я отсутствовал пару недель, строя мосты с инженерами генерала Шермана. Мы вернулись вчера, и я не могу найти ни ее, ни своего сына.

Факелы осветили страдание на его лице.

Сэйбл посмотрел на Патрика, беззвучно спрашивая, знает ли он этого человека, но мальчик отрицательно покачал головой.

— Почему вы спросили меня, умею ли я читать, мистер Коул? Кстати, меня зовут Сэйбл Фонтейн

— Приятно познакомиться. Я спросил, потому что мне нужно, чтобы кто-нибудь прочитал мне это.

Он ткнул пальцем в записку на доске.

— Моя жена умеет читать, но я могу разобрать только свое имя. Я знаю, что здесь мое имя, но что написано дальше? Я сегодня уже три раза приходил сюда, пытаясь заставить буквы заговорить со мной, но не могу.

Сэйбл увидела, что сообщение действительно было адресовано Эйвери Коулу, как он и предполагал.

— Вашу жену зовут Саломея?

— Да! — ответил он.

— Тогда да, это сообщение для вас. Она пишет, что ваш сын заболел и был осмотрен военным врачом. Она будет приходить сюда каждый день в три часа дня, чтобы вы трое могли воссоединиться.

К удивлению Сэйбл мужчина схватил ее и крепко обнял.

— Спасибо вам! Спасибо. Я не знаю, что бы я делал, если бы не вы.

Сэйбл улыбнулась.

— Вы бы просто нашли кого-нибудь другого, кто помог бы вам.

Казалось, он впервые заметил Патрика.

— Это ваш сын?

— Нет. Это Патрик. Он потерял своего дядю Бенджамина, и мы пытаемся его найти.

Эйвери наклонился и дотронулся до головы ребенка.

— Бедный малыш. Я поспрашиваю людей, если хотите.

— Это бы очень помогло, мистер Коул. Я работаю в прачечной. Вы можете передать свое сообщение туда.

Они пожали друг другу руки. Коул еще раз поблагодарил ее за помощь и исчез в ночи.

Несмотря на то, что Сэйбл была рада за мистера Коула, на доске не было сообщений для Патрика. Никто не вывешивал объявления о пропавшем мальчике, соответствующем его описанию. Она и ее новый маленький друг были ничуть не ближе к разгадке тайны, чем днем ранее. К тому же они были голодны, а поскольку Сэйбл еще не отработала свою первую полную неделю на работе, у нее не было средств. Она знала, что уже слишком поздно получать пайки на общей кухне, и сомневалась, что у кого-нибудь в лагере есть еда, которой они бы поделились бесплатно, но Патрику нужно было поесть. Оглядев темный лагерь, она также поняла, что понятия не имеет, как вернуться к реке, где она жила.

Патрик поднял на нее глаза и спросил:

— Мы заблудились?

Сэйбл не стала лгать.

— Да. Но мы заблудились вдвоем, так что, если ты позаботишься обо мне, а я о тебе, у нас все будет хорошо.

Он впервые улыбнулся ей.

Сэйбл улыбнулась в ответ.

Час спустя Сэйбл, заблудившаяся больше, чем ей хотелось бы признать, наконец набрела на местность, которая показалась ей знакомой. Она поняла почему, когда заметила большой белый особняк, который служил центральным офисом и в котором размещалось армейское командование. Даже в этот поздний час десятки контрабандистов ожидали своей очереди. «Был ли майор внутри?» — подумала она.

Рэймонд только что вернулся из импровизированного душа за домом и вытирал голову полотенцем, когда раздался стук в дверь. Нахмурившись из-за того, что его прервали, он проворчал:

— Что?

Его рабочий день был закончен. Всем проблемам придется подождать до утра.

Дверь открылась, и появился Андре.

— К тебе кто-то пришел.

Он отступил в сторону, пропуская Сэйбл. Глаза Рэймонда расширились от удивления.

— Мисс Фонтейн.

— Добрый вечер, майор.

Он был без рубашки и, должно быть, только что принял ванну, отметила Сэйбл, потому что на его смуглом торсе и мускулистых руках все еще блестела влага. Держа Патрика за руку, она сумела оторвать взгляд от его великолепного телосложения и сказать:

— Извините, если мы вас побеспокоили.

Рэймонд, наконец, обрел дар речи.

— Не нужно извиняться.

Он надел чистую голубую рубашку и жестом пригласил ее присесть.

— Спасибо, Андре.

Сразу после ухода Андре она спросила:

— У вас есть что-нибудь поесть для голодающего ребенка? Он потерял своих товарищей и нуждается в еде.

— Я рад, что вы обратились ко мне за помощью.

— Я решила, что если у вас достаточно еды, чтобы пригласить меня на ужин, то накормить маленького мальчика вы тоже сможете.

Она наблюдала, как Левек оценивает ее юного подопечного, прежде чем присесть на корточки, чтобы стать ростом с Патрика.

— Как тебя зовут, сынок?

Патрик назвал свое имя. После дальнейших расспросов он рассказал майору ту же историю, что и Сэйбл о том, как заблудился.

— Не хочешь ли чего-нибудь поесть? — спросил Рэймонд.

— А Сэйбл тоже поест?

Майор вопросительно посмотрел на нее, на что она ответила:

— Патрик, я не знаю, хватит ли у него еды, чтобы покормить нас обоих.

Патрик спросил:

— Есть ли какая-нибудь еда и для Сэйбл?

Рэймонд улыбнулся и кивнул.

— Пойдемте со мной.

Он вывел их на улицу и подвел к большой палатке.

— Добро пожаловать в мой дом.

В палатке было немного мебели. Там были старый письменный стол и такой же потрепанный стул, раскладушка и большой морской сундук. Это зрелище напомнило о сне Араминты. Сэйбл постаралась быстро выбросить эту мысль.

В дальнем конце палатки стоял стол. На нем стояли несколько закрытых горшочков и помятых сковородок. Он приподнял крышки, чтобы показать содержимое: курицу, листовую капусту и батат. Это был настоящий пир для человека, который не ел ничего, кроме окрошки миссис Риз.

— За это мы должны поблагодарить очень находчивого Андре, — прокомментировал Рэймонд. — Он нашел женщину неподалеку, у которой полный погреб.

— Я не думала, что вы, янки, допускаете такое.

Он ухмыльнулся.

— Вы правы. Для меня тоже загадка, как ей удалось скрыть свою еду от солдат, но она это сделала, поэтому я нанял ее готовить для меня.

Рэймонд достал из сундука пару оловянных тарелок. Он приготовил три тарелки, и все они уселись на земляной пол палатки, чтобы поесть.

За едой Рэймонд наблюдал, как Сэйбл общается с маленьким ребенком. Было очевидно, что в течение дня они лучше познакомились друг с другом и им было комфортно вместе. Казалось, ей нравился мальчик, а она — ему.

— У вас есть дети? — спросил он.

— Нет. А у вас?

— Нет. Хотя я хотел бы детей. Сначала, конечно, мне придется найти жену.

— А что вы ищете в жене?

Он пожал плечами, продолжая жевать.

— Полагаю, мне нужна та, с кем я был бы не прочь прожить всю оставшуюся жизнь, хотя до войны я даже не помышлял о женитьбе.

— Почему нет?

Он ухмыльнулся.

— Слишком много морей, которые нужно переплыть, и слишком много красивых женщин, за которыми нужно поухаживать.

По крайней мере, он честен, отметила она.

— Так что же заставило вас передумать?

— Эта война и все смерти, которые она принесла. Я хочу, чтобы кровь и жертвы моих родителей и их предков до них продолжали жить в моих детях и в детях, которых произведут на свет мои братья. Я не смогу обеспечить это наследие, если не женюсь.

Сэйбл подумала о Мати и других женщинах из своей родословной. Кажется, королев больше не будет. Сэйбл не собиралась выходить замуж, и, если ее брат Райн никогда не вернется, семейная линия оборвется на ней.

— Ходят слухи, что вы очень богаты, — прокомментировала она.

Рэймонд, казалось, оценивал смысл ее слов.

— Мысль о моем предполагаемом богатстве делает меня более желанным в ваших глазах?

— Нет. Я просто предполагаю, что вы выберете жену из своего круга.

— Не обязательно.

Пристальный интерес в его взгляде заставил ее вернуться к еде.

К тому времени, как они закончили, Патрик с трудом удерживал глаза открытыми. Сэйбл усадила его к себе на колени, и он тут же крепко заснул.

Рэймонд встал и протянул к нему руки.

— Дайте его мне, — мягко приказал он. — Пусть поспит на раскладушке.

Сэйбл удивилась такому проявлению рыцарства, но передала спящего мальчика на руки майору. Он отнес Патрика к койке.

— У вас есть какие-нибудь предложения по поводу того, что мне следует с ним сделать?

Он укрыл мальчика одеялом и молча вывел ее на улицу, чтобы не потревожить сон мальчика.

— Утром, — сказал он, — я посмотрю, есть ли у Андре время на поиски. Может быть, ему повезет больше.

— Спасибо.

— Просто пытаюсь заслужить свою награду.

Она усмехнулась и отвела взгляд. Она снова посмотрела на него в свете факелов, воткнутых в землю перед палаткой. Он был здесь довольно важным человеком. Мысль о том, что чернокожие занимают руководящие посты, была еще в новинку для женщины, недавно освободившейся из рабства. Она поняла, что вступит в совершенно новый мир как свободная женщина.

— Куда могут пойти люди, если уедут отсюда? — спросила она.

— Трудоспособные мужчины могут присоединиться к боевым действиям, работать с армейскими инженерами в качестве чернорабочих или заключить трудовой контракт на федеральной плантации по выращиванию хлопка для Союза. Некоторые из черных полков, подобных тем, что дислоцируются здесь, защищают поселения контрабандистов от набегов повстанцев и мародерствующих войск Союза.

— Войск Союза?

— Да, известно, что они нападают на поселения, подобные этому.

— А что насчет беглецов, которые остаются? Что с ними происходит?

— Некоторые не выдерживают здешних условий и возвращаются к своим хозяевам. Большинство из них просто ждут, когда правительство определится с политикой, которая предложит им помощь, чтобы они могли начать свою свободную жизнь.

Сэйбл не могла знать, действительно ли правительство вмешается, но все, что она слышала о мистере Линкольне, указывало на то, что он обладал состраданием, поэтому она надеялась, что у него был план для рабов, которых он освобождал.

— Вы тоже беглый раб? — спросила она.

— Нет, я всю свою жизнь был свободным человеком.

— Всю вашу жизнь?

Он кивнул.

Эти слова удивили ее, потому что она никогда не встречала никого с Юга, кто не был бы рожден рабом.

— Каково это — быть свободным?

В мерцающем свете факелов он пожал плечами.

— Нелегко жить в стране, которая так низко ценит представителей нашей расы, но я человек моря. Я слишком много повидал в мире и слишком многого достиг, чтобы смириться с тем, что я всего лишь на три пятых мужчина.

— Однажды я ездила в Европу. Я думала, что океан никогда не закончится, но мне нравилось находиться на палубе, особенно на закате и рассвете. Запах моря, ветер в лицо… Если бы я была мужчиной, я бы стала моряком.

Он ухмыльнулся.

— Это тяжелая работа.

— Я в этом не сомневаюсь, но быть хозяином своей жизни, приходить и уходить, когда тебе заблагорассудится — работа при таком раскладе была бы второстепенной.

В этот момент он пожалел, что не джинн, который мог бы наколдовать им обоим корабль, на котором они могли бы отправиться в кругосветное плавание. Он показал бы ей Египет и Баию, Карибские острова и Китай. Он хотел увидеть восхищение в ее зеленых глазах, когда он вел бы ее мимо водопадов, таких впечатляющих, что у нее перехватило бы дыхание, и через горные каналы с утесами, такими высокими, что они касались неба.

Рэймонд встряхнулся. Что с ним такое? Он фантазировал об этой женщине-контрабандистке так, словно она была его настоящей любовью. Он признался, что его влекло к ней, но его реакция напомнила ему о его лучшем друге Галено Вашоне и о том, как он когда-то сходил с ума по Эстер Уайатт. Маленькая Индиго, как стали позже называть Эстер, заставила Галено пройти через все испытания, прежде чем, наконец, сжалилась над ним и согласилась стать его женой. Рэймонду показалось довольно комичным зрелищем то, как его непобедимый лучший друг превращался в пудинг, хотя Гален не оценил юмора. Если Рэймонд правильно помнил, Гален выразил надежду, что в будущем у Рэймонда будет женщина, которая «тоже потоптает его сердце». Это было почти пять лет назад. До сих пор никаких топтаний не произошло.

— Вы всегда так пристально смотрите или что-то не так? — спросила Сэйбл. Ей стало не по себе под его пристальным взглядом.

— Нет, на оба вопроса. Просто вспомнил старого друга. Как вы попали в Европу?

— Я сопровождала свою сводную сестру Мэвис в ее свадебном путешествии. Я была ее служанкой.

— Вам удалось увидеть что-нибудь в этих странах?

— Очень немногое, кроме музеев. Мэвис настояла на том, чтобы я ходила с ними на экскурсии по музеям, потому что нам с ней всегда нравилась портретная живопись. Иногда мы просматривали книги нашего преподавателя о старых мастерах и придумывали невероятные истории из их жизни. Посещение этих музеев изменило мою жизнь.

— Каким образом?

— Я увидела портреты и статуи людей, которые были похожи на нас с вами. Я никогда раньше не видела ничего подобного. Вы были свободны всю свою жизнь, так что для вас это, наверное, не удивительно, но для меня… Я видела в Греции вазу с белым мужчиной на одной стороне и женщиной другой расы на другой. Наш гид сказал, что это была чернокожая принцесса по имени Ламия, а мужчина — великий бог Зевс.

— А, Зевс и Ламия.

— Вы знаете эту историю?

— Да, мой отец был моряком. Я вырос на рассказах, которые он привозил из своих путешествий по миру. Зевс очень любил африканскую принцессу.

— Настолько, что его жена Гера в приступе ревности заставила Ламию сожрать собственных детей, а затем превратила ее в отвратительного монстра.

— Семья Мэвис хорошо с вами обращалась?

Перемена в разговоре заставила Сэйбл поднять на него глаза. Искренняя забота, звучавшая в его мягком голосе, позволила ей с легкостью ответить правдиво.

— Мэвис и ее брат Эндрю да, но не их мать. Она не любила меня, но и я никогда ее не жаловала.

— Но вы заботитесь о маленьком мальчике, который лежит там.

Он указал на палатку.

— За последние несколько дней я узнала, каково это — быть одной в этом мире. Для меня, взрослой женщины, это достаточно страшно. Для ребенка это, должно быть, еще страшнее.

Она сказала от чистого сердца.

— Спасибо, что накормили его.

Он склонил голову.

— Был рад помочь. В лагере много сирот и потерявшихся детей. Не всем посчастливилось найти кого-то, кто бы позаботился о них.

— Что с ними происходит?

— Счастливчиков забирают в другую семью. Некоторых оставляют на произвол судьбы, и они живут на подачки или крадут вещи. Другие умирают от голода или болезней.

Сэйбл не хотела, чтобы это случилось с Патриком. Он был слишком милым ребенком.

Вернувшись в палатку, Сэйбл понаблюдала за ним, пока он спал. Он выглядел так, словно у него не было никаких забот.

— Я не хочу его будить, но нам пора идти. Миссис Риз, наверное, беспокоится, не придется ли ей найти мне замену на завтрашний день.

— Вам не обязательно будить его. На койке хватит места для вас обоих. Я могу послать Андре, чтобы он сообщил ей, что случилось, и что вы вернетесь завтра утром.

Сэйбл покачала головой.

— Я не хочу навязываться. Кроме того, я уже потеряла половину дневной зарплаты. Ей не понравится, что меня не будет дольше, чем это необходимо.

— Ну, вы, конечно, не можете нести его всю дорогу до реки, не ночью. Если оставите его здесь, я не буду возражать, но как я объясню ваше отсутствие, когда он проснется? Он, кажется, очень привязался к вам.

Сэйбл признала, что он был прав. Патрик был очень испуганным и грустным маленьким мальчиком, когда они встретились утром. Она не хотела, чтобы он испытал тот же страх, проснувшись и снова оказавшись один среди незнакомых людей.

— А где вы будете спать? — спросила она.

— Снаружи, под звездами. Я к этому привык.

Сэйбл все еще сомневалась в предложении. А что, если миссис Риз сочтет нужным уволить ее за ненадежность? В конце концов, она проработала на этой работе меньше недели.

— Я не хочу терять свою должность и не хочу усугублять беспокойство Патрика.

— Тогда останьтесь, — тихо попросил Рэймонд. — Я поговорю с миссис Риз. Если она захочет заменить вас, мы просто найдем вам работу в другом месте.

Последний взгляд на Патрика укрепил решение Сэйбл.

— Я останусь с мальчиком.

Много позже, когда Сэйбл и Патрик спали бок о бок на старой койке в углу палатки, Андре доложил о ситуации Рэймонду снаружи. Он поговорил с миссис Риз. Она согласилась сохранить место Сэйбл всего на один день. После этого не было никакой гарантии.

Рэймонд отпустил мужчину, поблагодарив его. Рэймонд был рад, что ее не уволили, но эгоистичная часть его хотела побольше узнать о контрабандистке с глазами цвета морской волны, а он вряд ли смог бы это сделать, когда она работала в прачечной на дальнем конце лагеря. Если бы ее уволили, он мог бы использовать свое влияние, чтобы обеспечить ей более выгодное положение, и таким образом на досуге узнать все, что ему хотелось.

На следующее утро Сэйбл была рада узнать, что миссис Риз не дала ей пинка под зад. Когда она поблагодарила Рэймонда за то, что он послал Андре поговорить с ней, Патрик проснулся и сонно улыбнулся ей. Его улыбка осветила ее сердце. Если бы ей пришлось перевернуть небо и землю, она бы нашла способ вернуть его туда, где его место.

Рэймонд вывел мальчика на улицу, чтобы он мог удовлетворить свои утренние потребности. Пока Сэйбл сидела на койке, ожидая их возвращения, вошел Андре, неся поднос, уставленный помятыми кастрюлями и сковородками. Он поставил его на стол, кивнул и вышел.

Патрик вбежал в палатку, а майор появился вслед за ним, рыча и топчась, как медведь. Он догнал мальчика и заключил его в свои сильные объятия. Патрик захихикал от восторга.

Завтрак состоял из яиц, ветчины, овсянки и легкого слоеного печенья.

— Где, черт возьми, вы достали муку для печенья? — спросила Сэйбл.

— Мой повар.

— Мы уже много лет не могли позволить себе муку. Должно быть, это было очень дорого.

Он не ответил. Вместо этого он протянул руку и положил Патрику еще одну порцию ветчины.

Сэйбл почувствовала, что допустила какую-то оплошность. Неужели ей не стоило спрашивать, откуда взялась мука?

Рэймонд наконец объяснил:

— Идет война. Можно купить все, что угодно, если знать, где искать, и иметь при себе деньги.

Судя по его реакции, она решила, что будет лучше, если они обсудят что-нибудь другое. «Что-нибудь другое» оказалось появление очень умелого Андре. Следом за помощником шел Эйвери Коул, человек, с которым они с Патриком познакомились прошлой ночью у Дерева посланий.

Рэймонд тихо извинился и встал из-за стола, чтобы поприветствовать их. Сэйбл заметила, что Эйвери наблюдает за ней, прежде чем он быстро перевел взгляд на майора.

Андре сказал:

— Майор, этот человек хочет поговорить с мисс Фонтейн.

Рэймонд на мгновение задержал на ней взгляд, затем отвернулся.

— О чем?

Эйвери, казалось, чувствовал себя очень неловко, и Сэйбл без труда поняла почему. Поведение майора заметно изменилось.

Эйвери ответил с таким же хладнокровием.

— Я хотел спросить мисс Фонтейн, не поможет ли она моему другу.

Сэйбл встала.

— Доброе утро, Эйвери. Чем я могу помочь?

— Моему другу Эдварду нужна помощь в написании письма его жене домой. Я подумал, может, у вас найдется немного времени для него.

Она кивнула, затем посмотрела на Патрика, раздумывая, стоит ли ей брать его с собой.

— Оставьте мальчика со мной, — проинструктировал Рэймонд, все еще оценивающе глядя на Эйвери. — Я присмотрю за ним до вашего возвращения.

Сэйбл спросила Патрика, не возражает ли он остаться с майором. Он улыбнулся своему высокому новому другу и сказал «нет». Она поблагодарила Левека и последовала за Эйвери.

Эйвери проводил ее до палатки неподалеку. Сэйбл встретила Эдварда, который улыбнулся и сказал:

— Эйвери сказал мне, что вы симпатичная, но не сказал, насколько.

Сэйбл с улыбкой приняла комплимент. Письмо Эдварда заняло всего несколько минут. Он продиктовал то, что хотел сказать, и она записала слова. Его жена тоже не умела читать, но у нее была добрая хозяйка, которая прочитает ей письмо. Сэйбл надписала адрес на письме в соответствии с его инструкциями и передала его. Когда она закончила, несколько зрителей, собравшихся поглазеть, вышли вперед и спросили, может ли она написать письма и для них тоже.

Сэйбл согласилась. Двое мужчин, которые были солдатами, заплатили ей по три цента за каждое письмо, которые она написала. К полудню она написала почти пятнадцать писем разным людям и положила в карман более чем достаточно, чтобы компенсировать деньги, которые она потеряла, не занимаясь стиркой.

Сегодня был день, когда Эйвери надеялся воссоединиться со своей женой. Он был очень взволнован перспективой снова увидеть ее и своего маленького сына, но он был достаточно джентльменом, чтобы проводить Сэйбл обратно в палатку майора.

По дороге туда он сказал:

— Вы нашли хорошего защитника.

Увидев растерянный взгляд Сэйбл, он объяснил:

— Майора. Я слышал, он хороший человек.

Сэйбл рассмеялась.

— Он не мой защитник. Он просто помогает мне найти семью Патрика.

Эйвери не ответил.

Она вгляделась в его лицо.

— Что?

— Ничего. Просто… Ну, он показался мне не просто добрым самаритянином, вот и все.

— Почему, потому что мы завтракали? Он просто хотел убедиться, что Патрик хорошо поел, вот и все.

На лице Эйвери появилась легкая улыбка, как будто он знал что-то, чего не знала она, но держал свои мысли при себе.

Когда они подошли к палатке, он сказал:

— Вот и мы, целые и невредимые. Еще раз спасибо за все, что вы сделали. Я не могу дождаться, когда смогу обнять свою жену и сына. До свидания, мисс Фонтейн.

Сэйбл попрощалась с ним и вошла в палатку.

Внутри она обнаружила только Андре.

Он встал при ее появлении.

— Майор и Патрик отправились в штаб-квартиру в Атланте и должны вернуться позже. Он попросил меня зайти и узнать, не нужно ли вам чего-нибудь. Не хотите ли пообедать, мисс Фонтейн?

Сэйбл усмехнулась его официальным манерам.

— Нет. Уверена, завтрака мне хватит на большую часть дня.

Он понимающе кивнул.

— Я подожду, чтобы пообедать с Патриком и майором. Вы давно знаете майора?

— Большую часть моей жизни.

— Понятно, — сказала она. После поразительных комментариев Эйвери, возможно, было бы разумно узнать больше о свободном чернокожем французе, но если Андре Рено знал Рэймонда Левека всю свою жизнь, она сомневалась, что он даст ей правдивое представление о его характере.

Вместо этого она сказала Андре:

— Мне действительно ничего не нужно, так что, если у вас есть какие-то дела, не стесняйтесь ими заняться.

Он поклонился так же грациозно, как майор, и удалился.

Левек и Патрик вернулись менее чем через полчаса в сопровождении незнакомого Сэйбл мужчины, который держал Патрика за руку. Все трое мужчин выглядели весьма довольными собой.

Майор представил их друг другу.

— Мисс Сэйбл Фонтейн, мистер Бенджамин Уоллс — дядя Патрика. Мы нашли его среди служащих из полка в Атланте.

Грусть Сэйбл из-за перспективы потерять Патрика застала ее врасплох. Надеясь, что за натянутой улыбкой не видно ее истинных чувств, она сказала:

— Рада познакомиться с вами, мистер Уоллс.

— Это вы нашли Патрика? — спросил он.

Она кивнула.

— Большое вам спасибо. Мы плыли на канонерской лодке вниз по реке, а когда причалили и сошли на берег, Патрика нигде не было. Я был в отчаянии, и с тех пор искал его. Он сын моей младшей сестры. Она умерла при родах около года назад. Я воспитываю Патрика как своего собственного сына.

Он посмотрел на своего племянника с нескрываемой любовью.

— В следующий раз, когда мы будем путешествовать вместе, я привяжу его к своему поясу. Я не вынесу, если потеряю его снова.

На лице Патрика была такая радость, когда он слушал, как говорит его дядя, что Сэйбл поняла, что ребенок тоже испытывает искренние чувства к своему дяде Бенджамину.

И все же ей было грустно терять его, хотя она не имела на него никаких прав и знала мальчика совсем недолго. Она, вероятно, никогда больше его не увидит.

Бен Уоллс продолжил:

— Большое вам спасибо за заботу о нем. Если бы вы не помогли, я, возможно, никогда бы его не нашел. Спасибо.

Сэйбл кивнула. Патрик подошел и крепко обнял ее. Через несколько мгновений они с дядей ушли.

Тишина в палатке, казалось, отозвалась громким эхом, когда они ушли, а слезы, стоявшие в глазах Сэйбл, вызвали у Рэймонда желание заключить ее в объятия и утешить.

Она тихо сказала:

— Ему будет лучше с семьей.

— Да.

— Мне… нужно вернуться в прачечную, пока миссис Риз не подумала, что я ее бросила. Спасибо вам за все.

Она смахнула непролитые слезы и направилась к открытому пологу палатки.

Его голос остановил ее.

— Вы все еще можете остаться и пообедать.

Она отрицательно покачала головой.

— Тогда приходите на ужин.

Сэйбл подняла голову и встретилась с его обеспокоенным взглядом.

— Я подумаю об этом.

Когда слегка подавленная Сэйбл возвращалась через лагерь, она не придала приглашению майора особого значения. Шла война. На следующий год в это время он даже не вспомнит ее имени.