Сквозь шторм

Глава 5

Войдя в палатку, Сэйбл услышала:

— Ты ужасно поздно.

Голос принадлежал Бриджит Маккинни. Вид сидящей на одном из тюфяков женщины застал Сэйбл врасплох. Крошечный огарок свечи, горевшей на большом камне, едва освещал внутренность палатки.

— Что ты здесь делаешь?

— Миссис Риз нашла замену Сьюки и Пейдж. Я спросила, могу ли я переехать к тебе. Дороти храпит как паровоз. Ты не возражаешь?

Сэйбл и Бриджит неплохо ладили с тех пор, как Сэйбл появилась в прачечной, поэтому она честно ответила:

— Нет, я не возражаю. Пейдж и Сьюки тоже храпели очень сильно.

Бриджит улыбнулась в темноте, а затем спросила:

— Как думаешь, куда эти двое исчезли?

Сэйбл пожала плечами.

— Пока что военным ничего не удалось выяснить. Хотя я сомневаюсь, что кража имеет первостепенное значение. Не думаю, что генерал Шерман прекратит войну только для того, чтобы разыскать их. Насколько хорошо ты их знала?

— Не так хорошо, как я думала. Я никогда не приняла бы их за воровок.

— Я тоже.

Сэйбл сонно зевнула.

— Ты всегда так поздно приходишь домой?

Воспоминания о поцелуе майора заставили Сэйбл улыбнуться, когда она сняла шаль и села на свой тюфяк.

— Нет. Сегодняшний вечер был исключением.

— Полагаю, сегодня вечером он нравился тебе уже гораздо больше, чем утром, — поддразнила Бриджит.

— Я согласилась поужинать с ним, чтобы отплатить ему за помощь с Патриком.

— Ага. Ходят слухи, что он влюблен в тебя.

— Слухи неверны.

— Слышала, он нес тебя на руках через весь лагерь. Этот слух тоже неверный?

Сэйбл попыталась скрыть улыбку.

— Нет.

— Итак, как прошел ужин?

— Хорошо.

— Он поцеловал тебя?

— Бриджит Маккинни, ты самая любопытная женщина из всех, кого я знаю.

— Отвечай на вопрос, Фонтейн. Поцеловал?

— Да.

Бриджит так громко заулюлюкала, что Сэйбл выругалась:

— Ты навлечешь на нас гнев миссис Риз, если не замолчишь!

— Он хорошо целуется?

Сэйбл пожала плечами.

— Откуда мне знать? Меня никогда раньше не целовали.

— Ты слишком невинна для этого мира, Фонтейн. Ты уверена, что тебя никогда не целовали?

— Зачем мне лгать о подобном?

— Женщины делают это постоянно. Хотя, тебе я верю.

— Спасибо, наверное. Я так понимаю, тебя целовали.

Бриджит усмехнулась.

— Больше раз, чем звезд на небе.

Сэйбл с сомнением приподняла бровь.

Бриджит усмехнулась и призналась:

— Думаю, мне понравится быть твоей соседкой по палатке.

Она натянула одеяло на голову.

— Спокойной ночи, Фонтейн.

— Спокойной ночи, Бриджит.

За следующие несколько дней две женщины быстро подружились. У Бриджит было прошлое, которое отличало ее от всех, кого когда-либо знала Сэйбл.

— У меня был бордель. Ты ведь знаешь, что это такое, Фонтейн?

Потеряв дар речи, Сэйбл кивнула, развешивая мокрое белье на веревках, натянутых между деревьями.

— У меня было небольшое поместье примерно в тридцати пяти милях от Атланты. После того, как янки сожгли его дотла, я переехала сюда.

Сэйбл знала о разрушениях, вызванных армиями-завоевателями Союза. Они грабили, поджигали и насиловали представителей обеих рас. Но Сэйбл никогда не слышала о чернокожей женщине, владеющей борделем.

— Изначально это заведение принадлежало моему хозяину. Когда он умер, то завещал его и меня своему старшему сыну. Поскольку молодая жена сына впадала в панику всякий раз, когда кто-нибудь даже упоминал о бизнесе, унаследованном ее мужем, я управляла этим заведением, а он присваивал прибыль.

Сэйбл могла только изумленно смотреть на нее. Все на Юге знали, что не все рабы работали на хлопковых плантациях. Многие пленники занимали должности в городах и сельской местности в качестве клерков, литейщиков, шахтеров и подмастерьев швей. Одни отправлялись в море со своими хозяевами на торговых судах, другие сопровождали караваны с товарами, отправлявшиеся на Запад. Один из них, знаменитый раб Йорк, принадлежавший Уильяму Кларку, отправился на Запад в составе группы Льюиса и Кларка и оказался ценным участником экспедиции. Но бордель?

— Почему тебя это так удивляет? — спросила Бриджит. — Если мы можем управлять ресторанами и магазинами одежды, то управлять заведением, которое удовлетворяет интимные потребности мужчин, не так уж и сложно.

Сэйбл предположила, что она права.

— Теперь, когда ты знаешь, не передумала делить со мной палатку?

— Нет, но в борделе ты была… Я имею в виду, ты…

— Была ли я в меню? Да. Правда, ближе к концу не так часто. Я была более полезна для бизнеса, сидя и просматривая бухгалтерские книги, а не работая на спине.

Глаза Сэйбл расширились.

Бриджит покачала головой.

— Фонтейн, прежде чем закончится наше знакомство, ты узнаешь о многих вещах больше, чем, вероятно, могла себе представить, но они сослужат тебе хорошую службу, — мудро добавила она, — особенно если за тобой ухаживает этот чертов майор. Такому мужчине, как он, нужна женщина.

— Я и есть женщина, — ответила Сэйбл с притворной обидой.

— Нет, это не так, но ты станешь ею, когда я с тобой закончу.

Той ночью, когда они лежали на своих тюфяках, дрожа от осеннего ветра под тонкими одеялами, Бриджит продолжила свой рассказ.

— Как я уже говорила, новая жена сына была в ужасе от того, что ее муж владеет борделем, и она захотела, чтобы его и меня срочно продали.

— И что же ты сделала?

— Я соблазнила его, чтобы он этого не сделал.

Сэйбл снова потеряла дар речи. Они с Мэвис обсуждали многое, лежа ночью в постели, но Сэйбл никогда не участвовала в столь откровенной дискуссии, как эта.

Бриджит вспоминала:

— Однажды утром он пришел в офис и увидел меня, обнаженную дочь Африки, соблазнительно нежащуюся в большой ванне с ароматной водой. Я думала, у него глаза на лоб полезут.

Сэйбл чувствовала, что и ее собственные угрожают сделать то же самое.

— Еще до полудня я убедила его, что являюсь волшебницей невообразимых наслаждений. И с человеком, выросшим в глуши Джорджии, сделать это не составило большого труда.

Сэйбл хотела знать, что это за «невообразимые наслаждения», но у нее не хватило смелости спросить.

— Мы перенесли свидание в мою комнату наверху, и он отправил жене записку, в которой сообщил, что его вызвали в Атланту по делам. Я ублажала его три дня, после чего стала его любовницей. Он был так очарован, что подарил мне на Рождество мою вольную.

— Ты его любила?

— Конечно, нет, Фонтейн. Для меня это была чисто деловая сделка. Я бы соблазнила самого Линкольна, чтобы избежать повторной продажи.

— Сколько раз тебя продавали до борделя?

— Три. Первый раз я была слишком мала, чтобы помнить. Второй раз мне было двенадцать.

— Кому?

— Игроку по имени Роберт Брэггс. Я путешествовала с ним по всему Югу, пока мне не исполнилось шестнадцать. Его убили в поножовщине в Атланте, а меня продали на аукционе вместе с двумя другими шлюхами, которыми он владел. В итоге я оказалась в борделе. Понятия не имею, что случилось с другими двумя.

Институт рабства разрывал жизни людей на части почти два столетия. Сэйбл задавалась вопросом, сможет ли кто-нибудь из потерянных родственников, знакомых и друзей когда-нибудь воссоединиться после смерти рабства.

Меняя тему, Бриджит гордо сказала:

— Сегодня я нашла себе кавалера. Его зовут Рэндоф Бейкер.

— Кто он?

— Белый и женатый солдат.

— Что? Бриджит…

— Знаю, знаю. Пожалуйста, без нотаций, но я должна выбраться из этого лагеря, и он станет моим пропуском.

— Почему именно он?

— Я скоро дам тебе знать.

Гадая, что же задумала ее подруга, Сэйбл покачала головой.

На следующий вечер Райн пришел забрать свое белье из прачечной и попрощаться. Сэйбл понимала, что не в силах изменить курс, который он выбрал для себя, но она никогда не перестанет интересоваться его судьбой и любить его.

Они были одни в палатке Сэйбл. Бриджит ушла на свидание со своим новым кавалером, и ее отсутствие дало брату и сестре возможность в последний раз побыть вместе.

— Я хочу, чтобы ты на кое-что посмотрел, прежде чем уедешь, — сказала Сэйбл. Она быстро отвернулась и приподняла платье, чтобы достать золотой браслет, который нашла в сумке Мати после пожара. Она протянула его ему.

Он печально улыбнулся.

— Он принадлежал Старой королеве. Мама тоже носила его, пока не умерла. Мати показала мне его в тот вечер, когда рассказала о них.

Когда он вернул его Сэйбл, она снова внимательно посмотрела на него.

— Я полагаю, это очень ценная вещь?

— Я уверен, так и есть.

— Ты не знаешь, что означают эти символы?

— Это были личные духи Старой королевы. Она обращалась к ним за мудростью и руководством. Очевидно, этот браслет был единственным украшением, которое ей разрешили оставить после пленения. Мати сказала, что хозяин продал остальное.

— Символы соответствуют отметинам на моей коже.

— Каждая королева носила похожие узоры. Если ты когда-нибудь вернешься на родину, эти знаки подтвердят твое право по рождению.

Сэйбл не могла себе представить, что это произойдет. В конце концов, она ничего не знала о мире, из которого пришли Первые, и не могла говорить на их языке. Несмотря на то, что она надеялась однажды отправиться туда и пройтись по этой земле, отдавая дань уважения Мати, чувство глубоко в ее душе подсказывало ей, что ее судьба здесь, на этой земле, где она родилась. Первые многим пожертвовали, чтобы превратить Америку в ту нацию, которой она стала; за их труд и пролитую кровь им кое-что причиталось.

Она посмотрела на лицо брата цвета слоновой кости и поклялась, что никогда не простит себе, если расплачется.

— Ты уезжаешь на рассвете?

Он кивнул.

Пока они стояли, глядя друг другу в глаза, радость и боль, которые они делили как брат и сестра, переполняли их обоих. Прощальных слов произнесено не было. Они оба понимали, что, возможно, видят друг друга в последний раз, и никакие слова не могли выразить всю глубину их печали.

Райн притянул ее к себе и крепко сжал. Сэйбл обняла его с такой же силой. Он поцеловал ее в лоб и отстранился.

Он не оглядывался назад.

Наступило начало октября. С тех пор как Сэйбл приехала в лагерь, она нашла работу, друзей, таких как Бриджит, маленькую семью Эйвери и многих людей, для которых она писала письма, но она также испытала печаль из-за потери своего брата Райна. Он не писал, и Сэйбл не ожидала, что он напишет.

Казалось, что потоку беженцев, ищущих убежища в лагере, не будет конца. Число беженцев перевалило за тысячу, несмотря на то, что многие покидали лагерь ежедневно, а многие больные и немощные умирали. Ходили слухи, что лагерь скоро закроется, потому что победа Союза казалась неизбежной, но слухи текли рекой в том месте, которое Сэйбл теперь называла своим домом, и большинство людей предпочитали просто ждать.

В то утро Сэйбл отправилась в прачечную, но миссис Риз велела ей немедленно отправляться в лагерную больницу. Менее часа назад прибыл большой отряд раненых чернокожих солдат, и миссис Табман и врачам требовалась помощь как можно большего числа добровольцев. Сэйбл понятия не имела, что Араминта вернулась, но они с Бриджит быстро добрались до разрушенного войной особняка, который служил военным госпиталем.

Поле снаружи представляло собой сцену хаоса. Раненые лежали повсюду: на голой земле, на носилках и прислоненные к деревьям. Их лица и униформа были потемневшими от пороха и крови. Когда Сэйбл приблизилась, она увидела, что еще большему количеству раненых помогают выбираться из фургонов и повозок. Воздух оглашали стоны людей, которым еще не была оказана медицинская помощь, в то время как мужчины, которые уже были перевязаны и ковыляли, опираясь на самодельные трости и костыли, оказывали посильную помощь своим павшим друзьям. Сэйбл видела, как женщины рыдали над тяжело раненными мужчинами, и, проходя мимо, слышала, как у них перехватывает дыхание, и видела мужчин, которые просто сидели, не сводя глаз с ужаса, который могли видеть только они.

Внутри кричали раненые, а хирурги и санитары носились туда-сюда. В густом, горячем воздухе пахло кровью и смертью. Ее и Бриджит чуть не сбили с ног люди, которые несли на носилках еще нескольких раненых солдат. Они стояли, как парализованные, глядя на этот хаос, пока не появилась Араминта. Ее лицо было мрачным.

— Сэйбл, иди туда и делай в точности то, что тебе говорит доктор. Бриджит, за мной.

Сэйбл поспешила к столу и встала рядом с седовласым мужчиной в заляпанном кровью фартуке. В руке он держал пилу. Он оглядел Сэйбл с головы до ног.

— Как вас зовут?

— Сэйбл Фонтейн.

— Я доктор Гэддис, а это рядовой Скотт.

Рядовой Скотт был молодым солдатом, лежавшим на окровавленном брезенте, которым был накрыт стол. Его смуглое лицо было покрыто потом и порохом. Казалось, ему было очень больно, но он сумел произнести:

— Здравствуйте, мисс Фонтейн.

— Здравствуйте, рядовой.

Двое других солдат стояли вокруг импровизированной кровати. Сэйбл кивнула в ответ на их мрачные приветствия, все это время гадая, в какой помощи нуждается хирург.

Он сказал ей:

— Мисс Фонтейн, я хочу, чтобы вы держали рядового Скотта за руку так крепко, как только сможете, и рассказали ему все о себе. Хорошо?

Сэйбл была сбита с толку, но кивнула. Она взяла молодого человека крепко за руку, но когда наклонилась, чтобы заговорить, то увидела, как хирург приставил пилу к ноге молодого человека, а двое других мужчин крепко ухватились за него. От этого зрелища она чуть не упала в обморок. Хирург вставил солдату в зубы деревяшку и велел изо всех сил вгрызться в нее зубами. Собравшись с духом, зная, что от нее никому не будет пользы, если она упадет в обморок, она попыталась придумать что-нибудь приятное, чтобы рассказать о себе, но не смогла, поэтому начала петь единственную песню, которая пришла ей на ум… «Когда закончится эта жестокая война», одну из самых популярных военных песен.

Когда пила начала медленно скользить по искалеченной конечности, лицо молодого солдата исказилось от боли. Сэйбл спрятала свой ужас глубоко внутри и пела, не отрывая взгляда от глаз солдата, и не вскрикнула, когда его рука сжала ее так сильно, что чуть не раздробила кости в ее пальцах. Скрежещущий звук пилы, разрезающей кости и сухожилия, заставил ее желудок сжаться. Пот градом катился по лицу юного Скотта, как будто его промочил дождь. К счастью, он потерял сознание примерно на полпути, но Сэйбл держала его за руку, пока хирург не убрал ногу.

Это была первая из многих «капитальных» операций, как называли ампутации, в которых она участвовала в тот день. Хирург Гэддис действовал бесстрастно, но эффективно. Когда один из врачей вручил ей ампутированную конечность и сказал, как и где от нее избавиться, она подавила панику и пошла выполнять задание. Отрезанные конечности были сложены в яму размером с подвал, вырытую во дворе. Она положила безжизненную конечность поверх множества других, лежавших в куче, и поспешила обратно в дом. К концу дня она в седьмой раз подошла к куче, покрытой мухами, и, не в силах больше бороться с тошнотой, ушла в лес, где ее вырвало.

2Когда она, наконец, подняла голову, то увидела рядом с собой Рэймонда Левека. На его лице читалось беспокойство, когда он протянул ей флягу. Она прополоскала рот водой, затем опустилась на ближайший ящик, пытаясь вернуть свой мир на место.

— Ты был внутри? — спросила она.

— Да. Я пытался узнать имена погибших. Необходимо сообщить их семьям. Тебе лучше?

Сэйбл кивнула.

— Да, и мне нужно вернуться. Врачи ждут.

Он жестом сказал ее вернуться на свое место.

— Посиди минутку, чтобы прийти в себя. Врачи сказали, что ты хорошо себя показала. Они попросили перевести тебя к ним в штат, если ты согласна.

Она внимательно посмотрела на него.

— Ты будешь получать зарплату от армии, — продолжил он. — Компенсация всего на несколько центов больше, чем тебе платит миссис Риз, и рабочий день будет длиннее.

Она усмехнулась, несмотря на ужасный день.

— Если ты пытаешься сделать так, чтобы предложение прозвучало непривлекательно, майор, то у тебя получается.

Его улыбка была мягкой.

— Это не входило в мои намерения. Я просто хочу, чтобы ты знала, чего ожидать. Ты хочешь все обдумать?

— Нет. Я согласна на все, что поможет мне на свободе.

— Ты уверена?

— Да.

Решение перейти в больницу казалось правильным. Сэйбл хотела помочь в борьбе. Она не могла взять в руки оружие и таким образом повлиять на исход войны, но она могла помочь мужчинам, нуждавшимся в лечении. Никому не нужно было говорить ей, что воспоминания о смерти и запекшейся крови, которые она пережила сегодня и которые будут переживать в последующие дни, станут частью ее души. Она уже знала это.

— Я никогда не видела такой боли, — сказала она. — Откуда эти люди?

— Они из местного полка контрабандистов. Они были на войне всего несколько месяцев и восстанавливали железнодорожную ветку примерно в пятидесяти милях отсюда, когда наткнулись на отступающих повстанцев. Их превосходили численностью в два раза, и они понесли значительные потери, но сражались храбро. Когда командир был убит, один из сержантов занял его место, возглавив сражение.

— Некоторые из них не доживут до утра.

Он кивнул в знак согласия.

Отвлекшись от мыслей о храбрых людях, которые умирали, она задала несколько практических вопросов, касающихся ее нового статуса.

— Нужно ли мне будет искать новое жилье теперь, когда я больше не работаю на миссис Риз?

— Боюсь, что да. Хирурги захотят, чтобы ты была рядом. Миссис Табман живет неподалеку отсюда. Она предложила приютить тебя на столько, сколько потребуется.

Сэйбл встала.

— Я должна вернуться. Спасибо за передышку

— Не за что. Увидимся позже.

Пока она спешила обратно, он смотрел ей вслед.

Следующие четыре дня Сэйбл провела, помогая хирургам с ещё несколькими «капитальными» операциями и присутствуя при таком количестве операций и лечения ран, которых хватило бы на всю жизнь. Она наблюдала, как врачи удаляли огромные куски мягкого свинца, застрявшие в теле одного солдата, и держала за руку человека, которому пришлось удалить половину челюсти без помощи эфира, потому что хирурги боялись, что он захлебнется собственной кровью. Ее уважение к доктору Гэддису росло с каждым днем, когда она наблюдала, как он принимает болезненные решения. Должен ли он ампутировать конечность, чтобы спасти жизнь, зная, что потеря конечности навсегда скажется на солдате, или ему следует оставить конечность и молиться, чтобы человек выздоровел? Некоторые выздоравливали. Многие другие нет.

Одним из тех, кто не выжил, был ее первый пациент, рядовой Скотт. Через несколько дней после ампутации ноги у него началась инфекция. На следующее утро он умер. Один из выздоравливающих солдат, который знал Скотта с детства, спросил, не сообщит ли Сэйбл новость жене Скотта, Хелен. Она следовала за его полком с момента его вступления в должность и расположилась лагерем посреди деревьев, окружающих госпиталь, в ожидании новостей о своем муже. Узнав новость, женщина заплакала. К сожалению, Сэйбл обнаружила, что не может этого сделать. Все ее эмоции испарились в тот момент, когда хирург удалил ногу Скотта. От всей этой крови и смертей в последующие дни у нее все внутри онемело.

Бриджит не смогла вынести ужасных условий пребывания в больнице и не вернулась после первого дня. Но Сэйбл осталась. Она работала по восемнадцать-девятнадцать часов в сутки, помогая врачам, залечивая раны и сохраняя приятное выражение лица для тех мужчин, которые выздоравливали.

Она и не подозревала, что ее присутствие в палате замечают, пока мужчина, возвращавшийся на передовую, не остановился рядом с ней, когда уходил.

— Спасибо, мисс Фонтейн.

— Не за что.

Она не ожидала, что он скажет что-то еще, поэтому, когда она подняла глаза от списков пациентов, которые просматривала, и увидела, что он все еще стоит рядом, она устало улыбнулась ему и спросила:

— Что-то еще, сержант?

— Да, мэм. Вы были очень добры ко всем нам, и я просто хочу сказать, что осознание того, что вы будете рядом, когда я открою глаза утром, дало мне повод просыпаться.

Сэйбл склонила голову в знак благодарности.

— Я горжусь тем, что помогаю таким доблестным людям, сержант.

Он коротко отсалютовал ей и направился к фургонам, которые должны были отвезти его обратно на войну.

Сэйбл ничего не могла сделать, чтобы унять боль в своем сердце, вызванную уходом Райна, но помощь солдатам позволила ей взглянуть на события своей собственной жизни в надлежащей перспективе. Как она могла расстраиваться из-за своего положения, когда встречала мужчин, которым предстояло прожить остаток своих дней с отсутствующими конечностями? Ее жалость к себе отошла на второй план при виде пациентов, которые были так сильно ранены, что доктор Гэддис или кто-либо другой ничего не могли сделать, кроме как давать им виски, чтобы притупить боль, и молиться, чтобы Господь поскорее забрал их к себе. Ее собственные страдания казались ничтожными, когда она наблюдала, как Араминта пытается сбить лихорадку у человека, не имея ничего, кроме льда, трав и молитв, потому что чернокожие подразделения часто получали медикаменты последними.

Утром пятого дня пребывания Сэйбл в палате она заснула в кресле, и доктор Гэддис разбудил ее.

— Иди домой в постель, Сэйбл.

Что-то сонно бормоча, она медленно просыпалась, потирая усталые глаза. Она сидела у постели мужчины, которого привезли накануне вечером. Хирурги ампутировали его правую руку и беспокоились, что он не переживет эту ночь. Она осталась на случай, если он проснется и ему понадобится помощь, а также чтобы отогнать мух. Если не отгонять маленьких противных насекомых веером, они роились над прикованными к постели пациентами. Она не заметила, как заснула.

— Я в порядке, доктор Гэддис. Как наш пациент?

— Он спит спокойно, чего я не могу сказать о тебе. Иди домой, или мне найти миссис Табман?

Даже измученная, Сэйбл понимала, что такое серьезная угроза, когда слышала ее.

— Хорошо, я ухожу, но вернусь через несколько часов.

— Нет, мисс Фонтейн. Я не хочу видеть ваше милое личико по крайней мере двадцать четыре часа. И это приказ.

Уставшая, но улыбающаяся Сэйбл отдала ему честь так четко, как только смогла, и покинула помещение.

Она вернулась через шесть часов. Ее сон не был ни спокойным, ни крепким. Она долго ворочалась на койке в палатке Араминты, не в силах избавиться от напряжения последних нескольких дней. Когда доктор Гэддис случайно увидел, как она кормит с ложечки одного из раненых солдат, у которого были перевязаны руки из-за сильных ожогов, он не стал возмущаться и угрожать ей гневом Араминты. Он просто покачал головой в ответ на ее упрямую преданность и продолжил обход.

За эти первые несколько дней Сэйбл многое узнала не только о том, как ухаживать за ранеными, но и о себе самой. Ей пришлось призвать на помощь силу и бесстрашие, о которых она и не подозревала. Теперь, после всего, что она увидела и сделала, она чувствовала уверенность, что сможет справиться с любым вызовом, даже с вызовом жизни в свободном мире.

На седьмой день своего пребывания в больнице она застилала одну из запасных коек, когда заметила, что Андре Рено передает доктору несколько документов, необходимых для армии. Его вид напомнил ей, что она не встречалась с майором, как ей показалось, очень давно.

Рено объяснил отсутствие майора.

— Он уехал, чтобы принять поставку большого количества контрабандистов. Он вернется через четыре или пять дней.

— Понятно.

Сэйбл надеялась, что он будет в безопасности.

— Он поручил мне сообщить вам, что я в вашем распоряжении, если возникнет необходимость в этом.

Официальная речь и манеры Рено всегда вызывали у нее улыбку.

— Спасибо, лейтенант Рено. Сомневаюсь, что вы мне понадобитесь, но я запомню предложение. Мои наилучшие пожелания майору.

Он поклонился.

— До скорого, мисс Фонтейн.

Четыре дня спустя очень усталый Рэймонд, наконец, добрался до своей палатки около полуночи и упал на койку как мертвый. Он отчаянно искал способ освободиться от обязанностей связного с контрабандистами. Теперь, когда война, казалось, приближалась к победе Союза, он хотел быть в гуще событий, а не торчать здесь, соблюдая глупые правила.

Рэймонда и небольшой отряд солдат отправили на юг, чтобы сопроводить в лагерь группу из тридцати пяти бывших рабов, чья плантация была конфискована федеральным правительством. Никто не сказал Рэймонду, что армейское командование пообещало людям, что они смогут взять с собой свой скот. Во время трехдневного путешествия ему пришлось иметь дело с курами, свиньями и старой дойной коровой, которая умерла по дороге. И контрабандистов, и животных сейчас оформляли и предоставляли им место для ночлега. Он просто надеялся, что одна из свиней не окажется на солдатском вертеле.

По общему признанию, он испытывал определенную гордость за хорошо выполненную работу, но для человека действия бездействие, с которым он сталкивался последние несколько месяцев, начало действовать ему на нервы, перевешивая все похвальные отзывы его начальства в Вашингтоне. Это был один из немногих лагерей, которые все еще функционировал, и, несмотря на попытки армии переправить контрабанду в другие места, они по-прежнему прибывали толпами. Их судьба и судьба всех других рабов, все еще находившихся в плену на Юге, стала национальной проблемой.

Наложенное Линкольном вето на законопроект Уэйда-Дэвиса в июле прошлого года привело к разногласиям между Конгрессом и президентом по вопросам эмансипации и реконструкции Южных штатов. Линкольн наложил вето на законопроект, заявив, что Тринадцатая поправка, которая еще не принята, является единственным конституционным способом отменить рабство. Законодательно закрепить освобождение, как того требовал законопроект Уэйда-Дэвиса, было бы, по мнению Линкольна, «фатальным признанием» того, что штаты, все еще находящиеся в состоянии войны с Союзом, отделились законным образом. У него также были сомнения по поводу процедур, предусмотренных законопроектом Конгресса о возвращении восставших штатов обратно в Союз. Он хотел гибкости в случае окончания войны и отказался придерживаться одного метода восстановления.

Неспособность вашингтонцев прийти к соглашению никак не помогла прояснить ситуацию с контрабандой. Внутренняя борьба в Республиканской партии по вопросам реконструкции и эмансипации заставила многих поверить, что Линкольн не будет переизбран. Действующий президент не переизбирался с 1840 года, и ни один действующий президент не был переизбран с 1832 года. Тем не менее, у чернокожих с Севера не было сомнений в том, на кого опереться. Великий освободитель одержал убедительную победу над демократическим выбором бывшего командующего Потомакской армией Союза генерала Джорджа Б. Макклеллана, человека, который публично сомневался в целесообразности привлечения к борьбе чернокожих солдат и возвращал беглых рабов их владельцам. Линкольн не был идеален. Чернокожие лидеры находили серьезные недостатки в его решительных подходах к таким вопросам, как разрешение чернокожим воевать и всеобщее освобождение всех рабов, а не только тех, которые содержатся в штатах, находящихся в состоянии войны. Но под его руководством был достигнут прогресс, и чернокожее население продолжало оказывать ему полную поддержку.

Размышления Рэймонда были прерваны появлением Андре Рено, который отдал честь и сказал:

— Я не хотел тебя беспокоить. Просто хотел поприветствовать по возвращении.

Рэймонд сел.

— Я бы солгал, если бы сказал, что рад вернуться, так что я просто скажу спасибо.

Андре улыбнулся.

— Случилось ли что-нибудь, о чем мне следует знать? — спросил Рэймонд.

— Прибыл новый майор для тех солдат, которых доставили в госпиталь на прошлой неделе. Его зовут майор Клод Борден. Ему следовало бы носить серое, а не синее.

Рэймонд знал, что это означает, что майор придерживается взглядов, которые больше соответствовали взглядам повстанцев.

— С тех пор как он прибыл, он только и делает, что ругает солдат. Он не знает никого из них по имени, но называет их кучкой бездельников, и обвиняет их в смерти своего полковника.

Рэймонд покачал головой и прижал ладони к горящим глазам.

— Посмотри, что сможешь о нем узнать.

— Уже узнал. Вот досье.

Андре положил его на стол, когда Рэймонд спросил:

— Ещё что-нибудь, что мне стоит знать?

— Ну, мисс Фонтейн все еще работает с хирургами в больнице.

— Как у нее дела?

— Нормально, но она, кажется, очень устала. Врачи говорят, что она работает столько же, что и они.

— Ты присматривал за ней, как я просил?

— Когда у меня была возможность, да. Она переехала к миссис Табман. Все мужчины в больнице высокого мнения о ней. Она передавала тебе привет.

— О, правда?

— Я думаю, она просто пыталась поддержать беседу.

— Не шути со мной, Андре. Что именно она сказала?

— Она спросила, почему тебя не видно, и я сказал ей, что ты отправился за контрабандой.

— И что она ответила?

— Она сказала «понятно».

— Только «понятно»?

— И «Передайте ему привет».

— И это все?

— Боюсь, что так. Не надо выглядеть таким разочарованным. Она могла вообще о тебе не спросить.

— Уходи и дай мне поспать.

Усмехнувшись, Андре отдал честь и удалился.

Рэймонд лежал на своей койке в темноте, и образ Сэйбл всплыл в его сознании. Он скучал по их словесным перепалкам во время своего отсутствия и думал о ней чаще, чем хотел бы признавать. Как она восприняла отъезд брата? Согласно ее словам, Райн был последним представителем ее семьи. Его уход оставил ее одну в этом мире. Остаться без семьи было потерей, которую Рэймонд не мог себе представить. Он и его пятеро братьев ушли на войну, и борьба за свободу стоила одному из них жизни. Все они до конца своих дней будут переживать потерю Джеррольда. Каждую ночь он молился о безопасности остальных четырех своих братьев.

Но у Сэйбл не было никого, кто мог бы помолиться за нее. Он понял, что хочет своими глазами увидеть ее. Его усталость, казалось, как рукой сняло, когда он встал, оделся и направился в больницу.

Была теплая лунная ночь, и он нашел ее сидящей на крыльце с Араминтой, они сворачивали бинты.

— Добрый вечер, дамы.

Обе женщины подняли головы, и Сэйбл почувствовала, как по ней разливается тепло, когда их взгляды встретились. Она поняла, что скучала по нему.

— Добро пожаловать обратно, майор, — сказала Араминта. — Что привело вас сюда в такую прекрасную ночь?

— Я решил навестить двух самых красивых женщин в лагере.

— Ваша ложь почти так же красива, как и вы сами, — съязвила Араминта. — Все знают, к кому вы на самом деле пришли, так что, Сэйбл, положи бинты обратно в корзину и пойди прогуляйся при свете луны. Я сама здесь разберусь.

— Араминта, мне нужно навестить пациентов…

— Хватит валять дурака, девочка. Жизнь слишком коротка. Иди.

Тон миссис Табман и повелительное выражение ее лица ясно говорили о том, что она не оставит Сэйбл выбора. И поскольку Мати и Опал учили Сэйбл никогда не задавать вопросов старшим, она сделала, как ей сказали.

Ее прогулка с майором началась в молчании. Игнорировать то, что он заставлял ее чувствовать, было невозможно. Ее сердце заколотилось с того момента, как он ступил на крыльцо, и с тех пор не замедлялось. Она не обращала внимания на тихий внутренний голос, который твердил, что он разобьет ей сердце. Она предпочла прислушаться к Араминте — жизнь действительно была слишком коротка.

— Какая красивая луна, — сказала она. Она низко висела в небе и была огромной. Свет, который она излучала, был таким ярким, что они без труда различали дорогу. На небе виднелись еще и звезды, и она представила, как Старые королевы смотрят на нее со своего небесного возвышения.

— Так и есть.

— Куда мы идем?

— Туда, где мы сможем полюбоваться луной, а я смогу насладиться твоим обществом.

Этим местом оказалось высокое дерево.

Сэйбл в изумлении уставилась на домик на дереве, приютившийся в высоких ветвях.

— Там, наверху?

— Да. Ты умеешь лазить по деревьям?

— Так же хорошо, как я умею дышать.

— Что ж, ведите нас наверх, Ваше величество. Веревочная лестница прямо здесь.

Им потребовалось всего несколько минут, чтобы взобраться по стволу на деревянную платформу, и Сэйбл сразу поняла, почему он хотел сюда прийти. Она могла видеть на мили вокруг, а сияющая луна, казалось, была так близко, что до нее можно было дотронуться.

— Это ты построил?

— Нет, — ответил он. — Инженеры Шермана построили это как смотровую башню.

Это была просто деревянная платформа — ни стен, ни крыши. Под платформой были ветви, но наверху ничего не было, кроме черного, усыпанного звездами неба.

Сэйбл взглянула на него и обнаружила, что он наблюдает за ней. Хотя ночь не позволяла ей увидеть истинное выражение его глаз, она чувствовала его беспокойство, его желание.

Он сказал:

— Наверное, мне следовало подождать до утра, чтобы увидеть тебя, Сэйбл, но я не смог сдержаться. Как ты поживала в мое отсутствие?

Она не знала, что сказать на его первое заявление, но у нее не возникло проблем с ответом на его вопрос.

— Как ты, наверное, знаешь, я провожу большую часть своего времени в больнице. — Ее голос стал отстраненным, когда она посмотрела в темноту. — Это изнурительная, мучительная работа. Мне приходится заставлять себя скрывать свои чувства, чтобы помогать хирургам и остальным мужчинам. Я стала настолько искусна в этом, что могу, не дрогнув, помочь отрезать ногу молодому человеку.

Она оглянулась на него через плечо.

— Может ли человек быть мертвым внутри, но оставаться живым? — мрачно спросила она.

Он подошел ближе и крепко обнял ее.

— Это было так ужасно, — прошептала она, прижимаясь к его груди. Воспоминания обо всех смертях и запекшейся крови, которые она пережила, нахлынули на нее, заставляя вспомнить ужасы, которые она предпочла бы забыть.

Рэймонд крепче прижал ее к себе и поцеловал в лоб. Эта часть ее жизни останется с ней до самой могилы, как и со всеми остальными, кого коснулась война. У него были свои собственные демоны, демоны, вызванные битвами, в которых он участвовал, людьми, которых он убил за свободу, и смертями друзей и членов семьи, которые теперь похоронены. Но он не отпускал ее, позволяя ей черпать из него силу и искать утешения у его сердца.

Сэйбл не хотела, чтобы он когда-либо отпускал ее. Казалось, что нет места безопаснее. Она чувствовала себя защищенной и неуязвимой для дальнейшей боли.

— Мы не могли бы остаться жить здесь, наверху, и никогда не спускаться вниз? — спросила она, откидываясь назад, чтобы видеть его скрытое тенью лицо.

— Как пожелаешь.

Она одарила его горько-сладкой улыбкой, затем нежно коснулась рукой его заросшей щеки.

— Спасибо, что обнял меня. Ты, наверное, думаешь, что я слабая и глупая женщина, но это не так. Жизнь, кажется, меняется вокруг меня, и я…

Он взял ее за руку и поцеловал ладонь.

— Не нужно никаких объяснений, — тихо заверил он ее. — Даже королевам иногда нужно, чтобы их обнимали.

Она на мгновение опустила глаза, а затем улыбнулась.

— Сегодня вечером вы заслужили награду, майор.

— Правда, что ли? — спросил он, ухмыляясь.

— Да.

Согнув палец, она поманила его нагнуться к ней. Когда он подчинился, она приподнялась на цыпочки, нежно поцеловала его и медленно отстранилась.

— Это не слишком большая награда, Ваше величество.

Изобразив обиду, она уперлась руками в бедро.

— Ты смеешь просить свою королеву о большем?

Он медленно провел пальцем по ее губам и хрипло ответил:

— Да, смею.

Затем, все тем же медленным движением, провел пальцем по шелковистой линии ее подбородка и нежной коже под ним.

— Я осмеливаюсь на это, потому что моя королева нуждается в утешении, нежности, и только я могу вернуть ее к жизни, — прошептал он тоном, полным тепла и обещания. — Позволь мне прогнать твоих демонов хотя бы на эту ночь.

Он нежно приподнял ее подбородок, чтобы заглянуть в затененные глаза.

— Можно?

Сердце забилось быстрее, она кивнула и закрыла глаза, когда он коснулся губами ее губ. Это обжигающе сладкое прикосновение заставило ее растаять и забыть обо всем, кроме него.

— Ты такая красивая, — прошептал он голосом, мягким, как шелест ветра в кронах деревьев.

Ее губы приоткрылись, и он прикусил ее нижнюю губу. Ощущения начали нарастать, поначалу слабые, как свет далекой звезды, но с каждым страстным прикосновением к ее губам они становились все сильнее. Он скользнул рукой к ее затылку и углубил поцелуй и их объятия, приглашая ее, околдовывая своей убаюкивающей силой. У нее не было возможности защититься от него. Имело значение только то, что он держал ее таким волнующим образом. События в больнице истощили ее эмоции, но его пылкие поцелуи заставили ее снова чувствовать, как он и обещал.

Когда его рука начала очень нежно блуждать по ее спине, тепло его ладоней проникло в ее кожу, согревая женщину, расцветающую внутри нее. Он осыпал поцелуями ее подбородок и шею, и ее тихий вздох удовольствия смешался с шепотом деревьев. Руки, нежные, как ночь, погладили ее талию и плечи, затем скользнули по бутонам грудей, заставив их напрячься от растущего возбуждения.

Она действительно чувствовала. Его поцелуи и ласки открывали окно в ранее неизвестный мир, мир, где правили ощущения. Ни один мужчина никогда не сжимал в ладонях ее груди и не сжимал своими сильными руками ее бедра. Ее руки никогда не скользили по могучей мужской спине или по его рукам, когда они прижимали ее к себе. То, что она стояла рядом с ним под черным бархатным небом, наполнило ее безрассудством и отвагой, которые, как ей казалось, остались позади в ее юности. Она хотела прикоснуться к нему и получить ответное прикосновение; она хотела, чтобы он показал ей, что такое настоящая страсть. Применив некоторые приемы, о которых она слышала от Бриджит, Сэйбл скользнула кончиком языка по теплому уголку его рта и приятно вздрогнула, когда его язык повторил это движение. Она поцеловала его крепко, чувственно, желая, чтобы эта интерлюдия под звездным небом произвела на него такое же впечатление, как и на нее.

Ощущения обострились, когда он опустил голову и нежно прикусил ее грудь через тонкое ситцевое платье. Ее голова откинулась назад, и она выгнулась под его сильной рукой, поддерживающей ее, когда он принялся так же волнующе ласкать другой сосок. С ее губ сорвались стоны, и по мере того, как прикосновения усиливались, внутри нее разливался жар. Нежное посасывание вызвало у нее острые ощущения, такие яркие и сочные, что ей показалось, что все ее тело растает.

— Нравится ли это Вашему величеству? — хрипло спросил он, в то время как его пальцы играли с твердыми кончиками.

— Да, — прошептала она. — Да.

Ее соскам было приятно, они стали спелыми и полными. Губы припухли от поцелуев, а желание породило мягкую, ритмичную пульсацию между бедер. Она не хотела, чтобы это прекращалось — ничего из этого. Ни то, как его губы дразнили ее грудь, ни опасное ощущение его теплых рук, властно скользящих по ее бедрам. Его горячие поцелуи заставляли ее терять представление о том, кто она и где находится, но ей было все равно. Жизнь слишком коротка.

Рэймонду ничего так не хотелось, как сорвать с нее это уродливое платье и исследовать ее полностью. Сладкий огонь, который он ощутил на ее губах, возбудил его, как никогда. Страсть побуждала его ухаживать за ней, прикасаться к ней, уложить ее на деревянную платформу и позволить ночному ветру присоединиться к нему, покрывая поцелуями каждый обнаженный дюйм ее золотистой кожи. Ее полные груди обжигали его ладони, а ее сладкие вздохи удовольствия, когда он снова пососал ее груди, вызывали у него желание вознести ее на вершину блаженства. Но ему нужно быль отвести ее обратно в больницу. Может быть, в следующий раз он сможет открыть ее целиком своим горящим глазам и чувственным прикосновениям и покажет ей путь к маленькой смерти.

— Нам нужно вернуться до того, как Араминта отправит поисковую группу…

Эти слова, должно быть, были самыми разочаровывающими из всех, что Сэйбл слышала за весь день, но она знала, что он прав. Долг взял верх над ее желанием остаться в его объятиях.

Рэймонд прикоснулся губами к ее губам и скользнул прощальной лаской по изгибам ее тела.

— Будут и другие ночи… Я обещаю.

— Я заставлю тебя сдержать это обещание, — тихо прошептала она.

Они спустились по веревочной лестнице и вернулись в больницу. Когда они были почти у цели, он отвел ее обратно в тень и, улучив момент, одарил ее на прощание ослепительным поцелуем, от которого у нее растаяло сердце. Когда он, наконец, медленно отпустил ее, ей потребовалось несколько мгновений, чтобы прийти в себя от затуманенного желания, оставшегося после поцелуя, и только тогда она смогла открыть глаза. Она посмотрела на него, стоящего там, такого красивого и высокого, и сказала:

— Ты мог бы заполучить любую женщину в этом лагере. Почему именно я?

— Потому что ты единственная, кого я хочу.

Рано утром следующего дня Сэйбл навестил Эйвери Коул. Она уже достаточно хорошо его знала, но с их первой встречи не видела, чтобы он выглядел таким расстроенным. Она вывела его на крыльцо больницы, чтобы их разговор не потревожил мужчин в палате.

— В чем дело, Эйвери?

— Какой-то мужчина спрашивает о зеленоглазой рабыне по имени Сэйбл Фонтейн.

Сэйбл почувствовала, как у нее похолодело сердце.

— Как он выглядит?

Эйвери описал мужчину, который мог быть только Генри Морсом.

Сэйбл вздернула подбородок.

— Похоже, это тот самый человек, которому меня должны были продать. Он все еще здесь?

— Да. Он говорит, что пойдет к главному армейскому офицеру, чтобы тот помог найти тебя.

— Ну, я не собираюсь возвращаться, так что он может отправляться домой.

Эйвери покачал головой.

— Он не из тех, кто легко сдается. Я слышал, что он был не очень вежлив, когда спрашивал о тебе, так что, насколько я знаю, ему никто ничего не сказал.

Сэйбл была благодарна за это.

— Он был один?

— Они сказали, что с ним была женщина. Его жена?

Сэйбл пожала плечами. Она надеялась, что этой женщиной окажется Мэвис. Сэйбл хотела сообщить ей новости об Эндрю.

— Впрочем, у меня есть и хорошие новости. Мы с семьей едем на Север. Саломея помогает одному из миссионерских обществ распространять одежду, и миссионер нашел церковь в Род-Айленде, которая будет спонсировать нас. Мы уезжаем через несколько дней.

Сэйбл внутренне содрогнулась от перспективы еще одной потери, но искренне ответила:

— Это хорошая новость.

Казалось, Эйвери говорил от чистого сердца, когда сказал:

— Сэйбл, мы с Саломеей никогда тебя не забудем. Следующей весной у Саломеи родится ребенок. Если это будет девочка, мы уже планируем назвать ее Сэйбл в твою честь.

У Сэйбл появились слезы на глазах.

У Эйвери тоже были мокрые глаза.

— Береги себя. И помни, этот мужчина не сможет забрать тебя обратно, если ты сама этого не захочешь. Ты свободна.

Сэйбл кивнула и смотрела, как ещё один человек, который был ей дорог, отвернулся и ушел из ее жизни.

Позже тем же утром, когда Сэйбл сидела у постели солдата, который хотел, чтобы за него написали письмо, она подняла глаза и увидела, как в комнату вошел Генри Морс. Рядом с ним стоял майор Борден, новый командир. Он был груб и нецивилизован в общении с окружавшими его чернокожими, и оставалось только гадать, как его вообще назначили командовать цветными войсками Соединенных Штатов. Сэйбл еще не слышала ни одного доброго слова из его уст. Армейское командование направило его новое подразделение восстанавливать дороги и охранять железные дороги. Хотя Сэйбл не хотела, чтобы его люди снова оказались втянутыми в войну, она и все остальные хотели, чтобы он оказался где-нибудь в другом месте.

Пока двое мужчин пробирались между койками, у Сэйбл не осталось сомнений в том, к кому они пришли. Предупреждение Эйвери было своевременным. Торжествующий взгляд Морса не отрывался от нее, и Сэйбл услышала, как внутри у нее эхом отозвалось предупреждение Мати: «Он будет шакалом, а ты — антилопой до самой его смерти».

Майор Борден остановился рядом с Сэйбл и спросил Морса:

— Это она?

Морс улыбнулся Сэйбл.

— Да, майор.

— Тогда она в вашем распоряжении. Последнее, что нам здесь нужно, — это убийца.

Глаза Сэйбл расширились. Убийца! Среди пятнадцати мужчин в палате поднялся гул.

— И кого это я предположительно убила, мистер Морс?

— Твоего папашу, Карсона Фонтейна, и я забираю тебя назад.

Сэйбл покачала головой.

— Нет, не забираете. Я не убивала Карсона Фонтейна, и вы это знаете.

— Мы предоставим властям решать это. Собирай свои вещи и пошли.

Сэйбл не двинулась с места.

В палату вошел доктор Гэддис. Он посмотрел на двух мужчин, столпившихся вокруг Сэйбл, увидел гнев на ее лице и спросил:

— Что здесь происходит?

Борден ответил:

— Всего лишь контрабандистка, которую хотят вернуть для допроса по поводу убийства.

Гэддис подошел ближе.

— Убийства?

Широко раскрыв глаза, он посмотрел сначала на Сэйбл, а затем на Бордена.

— Вы, должно быть, шутите. Я не верю, что мисс Фонтейн способна на такое.

— Спасибо, доктор Гэддис.

— У него есть ордер на ее арест? — спросил врач майора.

— Нет, он ему не нужен. Я санкционирую ее передачу гражданским властям.

— Черта с два, — рявкнул новый голос. Араминта поднялась со своего места у постели солдата и направилась к ним.

Морс уставился на нее так, словно она была растением, которое внезапно заговорило.

— Это не ваша забота, тетя. Я бы посоветовал вам не вмешиваться в дела тех, кто выше вас по положению.

Араминта моргнула и рявкнула на темноглазого Морса:

— Выше по положению!

Некоторые из мужчин в палате начали выражать свое неодобрение. Напряжение было ощутимым.

Сэйбл сказала Бордену:

— Почему бы нам не выйти, майор? Мужчины начинают нервничать.

Он наклонил голову и жестом предложил ей идти впереди. Араминта и доктор тоже двинулись вслед за ней, но Борден сказал:

— Доктор, разве вам не нужно заняться пациентами?

— Да, но…

— Тогда займитесь ими.

Доктор, казалось, не хотел с ним соглашаться, но Борден рявкнул:

— Это приказ!

Прежде чем уйти, доктор Гэддис встретился взглядом с Сэйбл.

Затем Борден повернулся к Араминте.

— Я уже предупредил тебя один раз, тетя. Это тебя не касается. А теперь исчезни!

— О, я так исчезну, что мало не покажется, — пообещала она, сверкнув темными глазами.

Араминта сердито зашагала к двери.

— А теперь, мистер Морс, — сказал майор Борден, — можете забирать ее, и скатертью дорога.

— Нет, не может.

Сэйбл повернулась на знакомый голос Рэймонда Левека. Рядом с ним стояли разъяренный Андре Рено и еще более разъяренная Араминта.

Борден посмотрел на высокого темнокожего майора и рявкнул:

— Вы что, не понимаете по-английски? Вас это не касается.

Рэймонд холодно посмотрел на своего противника.

— Вы…?

Майор пониже ростом важно выпрямился.

— Майор Клод Борден. Армия Соединенных Штатов.

Рэймонд кивнул в сторону Морса.

— А вы?

— Генри Морс, ее хозяин. И у меня есть документы, подтверждающие это.

Рэймонд даже не взглянул на пачку документов, которыми Морс помахал в своей руке.

— Это территория Союза, мистер Морс. Здесь никто никому не принадлежит.

У Бордена отвисла челюсть.

— Как тебя зовут, солдатик?

— Майор Рэймонд Левек. Связной по контрабандистам. Армия Соединенных Штатов.

Глаза Бордена вылезли из орбит.

Рэймонд всю свою жизнь имел дело с такими людьми, как Морс и Борден, с людьми, которых нисколько не волновало, что он образован, красноречив и может проследить свою родословную до испанских мавров. Это были мужчины, которые вели себя так, словно получили от Бога документ, подтверждающий их превосходство, основанное на их цвете кожи. Рэймонду доставляло извращенное удовольствие спускать их с небес на землю.

— Итак, — вкрадчиво произнес Рэймонд. — Теперь, когда мы установили наши личности, в чем проблема?

Сэйбл заметила, что Араминта выглядела более чем довольной тем, что краснолицего Бордена поставили на место, но она была уверена, что Морс понятия не имел, с кем имеет дело.

Борден ответил на вопрос Рэймонда высокомерным заявлением:

— Я разрешил мистеру Морсу забрать эту контрабандистку, чтобы ее допросил местный шериф.

— На каком основании?

— Она убийца.

— Это неправда, и Морс это знает.

Борден усмехнулся.

— Конечно, она будет лгать. Большинство так бы и поступило, но это не имеет значения, потому что она пойдет с ним.

— По чьему приказу?

— По моему.

Стало так тихо, что казалось, будто мир внезапно остановился.

— У вас здесь нет полномочий.

— Кто это сказал?

— Это говорю я, майор. Это мой лагерь, и мы не возвращаем контрабандистов их хозяевам. Никогда.

— Эта девчонка убила собственного отца, — обвинил Борден, бросив злобный взгляд на Сэйбл.

— Она говорит, что не убивала.

— Значит, ее слово против его?

— Да.

— И вы поверите на слово ей, а не мне? — изумленно переспросил Морс. — С каких это пор слово рабыни чего-то стоит?

— С того самого дня, как я прибыл в этот лагерь, мистер Морс.

Морс, казалось, был возмущен. Теперь он знал, что майор Левек не похож ни на одного чернокожего, с которым он когда-либо сталкивался. Он повернулся к Бордену.

— Не могу поверить, что вы собираетесь позволить этому парню сказать последнее слово. Так вот как вы, янки, ведете дела?

— Да, так и ведем, — подтвердил Рэймонд, прежде чем Борден успел ответить. — Пока я не получу сообщение от самого генерала Шермана, мисс Фонтейн останется. И если у вас нет других вопросов для обсуждения, мистер Морс, я предлагаю вам покинуть территорию.

— Это еще не конец.

— Нет, конец. Лейтенант Рено, пожалуйста, выведите мистера Морса с территории лагеря Союза.

Андре указал ему путь винтовкой. Морс остановился перед Сэйбл и сказал:

— Он не сможет защищать тебя вечно.

Андре ткнул его в спину дулом винтовки, чтобы ускорить его уход.

После ухода Морса майор Борден повернулся к Рэймонду.

— Как вы смеете отменять мои приказы?

— Дискуссия окончена, майор Борден. Если у вас есть жалобы, пишите в Вашингтон.

Он повернулся к многочисленным солдатам, собравшимся в поддержку Сэйбл, и посоветовал им вернуться к своим делам. Все они подчинились, но ушли с гордыми улыбками на лицах и историей, которую они будут рассказывать своим внукам о храбром майоре Левеке и о том, как он спас Сэйбл Фонтейн от ее бывшего хозяина.